Аннотация: За какие подвиги Венецианская республика жаловала своих женщин титулом дочери Святого Марка? Об этом вы узнаете из данного рассказа...
От автора
Если во Флоренции чуть отойти от громады Палаццо Питти к колонне, поставленной Козимо Медичи в честь победы над сиенцами и французами при Марчиано (Сканагалло), то можно заметить улицу, застроенную преимущественно дворцами. Это Via Maggio, бывшая в XVI самой аристократической улицей города. Здесь жила знать, цвет патрициев Тосканы: Велутти, Корсини, Бильотти, Микелоцци, Питти, Каппони, Ридольфи.
Среди множества дворцов Via Maggio обращает на себя внимание один, чей фасад расписан гротесками, созданными Бернардино Почетти. Это дворец Бьянки Капелло, женщины, чья жизнь и смерть вдохновляли многих писателей за последние четыре с половиной века. Женщины, которую в Венеции наградили титулом дочери Святого Марка...
Часть 1. Венеция, 1563 год.
Вечером на город опустилась серая промозглая дымка. Она окутывала лагуну и острова полупрозрачной пеленой, в которой трудно было различить хоть что-либо с полудюжины шагов. Лодки ходили по каналам бледными тенями, а пение кормчих в этом мареве превращалось в жуткие потусторонние голоса. С рассветом туман начал подниматься, а ближе к полудню яркое сентябрьское солнце прорвало, наконец, облачные заслоны и одарило своим благословенным светом великий город.
После воскресной мессы по Большому каналу нескончаемой вереницей потянулись гондолы с разодетыми в тёмный бархат патрициями. Не все собирались участвовать в регате, большинство лишь хотело понаблюдать за гонкой и сделать ставки на её исход. Большой совет запрещал азартные игры, но те, чьи фамилии были вписаны в "Золотую книгу", не слишком тяготились подобными запретами. В этот раз не наблюдалось привычного многоцветья лодок. Прошлой осенью Большой совет постановил, что гондолы должны краситься только чёрной краской в семь слоёв. Так власти хотели остановить бесконечное состязание тщеславных патрициев, пытавшихся перещеголять друг друга в роскоши.
С балкона трёхэтажного дворца за лодками наблюдали десятилетний мальчик и очаровательная девушка с озорными глазами.
-- Смотри, Бьянка! Вон Джакомо Контарини с Кипра. Какие у него чулки смешные!
-- Просто он вступил в "Товарищество Вечных". У них у всех такие чулки, Вито. Помнишь, батюшка рассказывал, как "Вечные" пошли на свадьбу к кому-то из Морозини, и там им показалось, что хозяева не хотят как следует кормить гостей?
-- Да, помню. Они тогда стащили у хозяев серебряную посуду, тут же продали её в Риальто, а все деньги прокутили в остерии Кампаны. Весёлые ребята! Глянь, Бьянка, там кардинал Морозини! Он тоже решил посмотреть на регату?
-- А кто ему помешает? Ой, Витторино, погляди! Альвизе Мочениго! Его лодка в прошлом году выиграла регату.
-- Папа говорил, что он нанял самых лучших гребцов, а потом заставлял их тренироваться в лагуне всё лето по жаре. Но за победу ничего им не заплатил. Так что вряд ли он победит в этот раз.
Тут сзади раздался строгий женский голос:
-- Бьянка! Витторио! Вы забыли, как подобает вести себя юным патрициям? Идите в свои комнаты!
Мальчик шепнул сестре:
-- Какая же она противная! Ненавижу её! Зря батюшка женился на этой Лукреции Гримани!
-- Тихо, Вито! Она ещё не ушла из большого салона...
Вернувшись с регаты, отец сообщил, что вечером к нему придёт важный гость и попросил Бьянку надеть перед ужином самоё лучшее платье и жемчужное ожерелье, которое оставила ей покойница мать. Ещё он дал понять, что очень надеется на то, что она не посрамит его, Бартоломео Капелло, перед визитёром. Девушка удивилась, но не стала ничего выспрашивать. Когда служанка Томазина одела Бьянку, а потом расчесала её роскошные, цвета яркой меди волосы, она всплеснула руками:
-- Деточка! Ты такая красивая и так похожа на свою мать! Госпожа Пеллегрина смотрит сейчас на тебя с небес и радуется.
И старая Томазина всплакнула. А Бьянка заглянула в большое зеркало в бронзовой раме и удовлетворённо хмыкнула. Действительно, как же хороша собой! Ей пятнадцать лет, и она одна из самых завидных невест Венеции. Бьянка мечтала о любви. Той самой любви, которую воспевали в своих сонетах Данте и Петрарка, Гвиницелли и Кавальканти. Часто, глядя через окна отцовского дворца на Большой канал, она повторяла про себя строки первого Гвидо: "Любовь притягивается к благородному сердцу, как железо к магниту" и смотрела, к кому же потянет её. Но сердце молчало.
Когда Бьянка вошла в большой зал, там уже сидели за столом отец, мачеха и какой-то патриций. Бартоломео Капелло тут же вскочил с места, взял девушку за руку и подвёл к гостю:
-- Господин Лодовико, позвольте представить вам мою дочь Бьянку.
Облачённый в темное патриций на вид был ровесником отца. Его лицо с большим носом, окаймлённое бородой, начинавшей уже седеть, показалось Бьянке знакомым. Она стала перебирать в памяти, где могла видеть этого человека, но тут господин Капелло обратился к дочери:
-- Бьянка, это Лодовико Приули, сын дожа. Ты выйдешь за него замуж зимой, когда он вернётся из Сирии.
Сын дожа являлся хорошей партией. К тому же Приули сильно разбогатели на торговле с маврами. Но Бьянке господин Лодовико совершенно не понравился. Он был некрасивым, выглядел значительно старше своего возраста. Когда младший Приули заговорил, девушке захотелось заплакать: таким неприятным оказался его голос. А ещё у него дёргался левый глаз. Бьянка с трудом дождалась того момента, когда отец разрешит ей уйти, вбежала в свою комнату, рухнула на кровать и расплакалась. В Венеции столько красивых знатных юношей, а её выдадут замуж за какого-то старого урода!
-- Не плачь, деточка! -- добрая Томазина погладила Бьянку по роскошным волосам. -- Стерпится -- слюбится.
От этого девушка зарыдала в полный голос...
Господин Лодовико больше не появлялся во дворце Бартоломео Капелло. Но после того памятного воскресного вечера мачеха стала чаще усаживать Бьянку за рукоделие, а сама при этом зачитывала ей главы из трактата Франческо Барбаро "Чрезвычайно мудрые и серьезные советы о том, как выбирать супругу". От нудного голоса Лукреции девушке хотелось сбежать куда-нибудь далеко, к маврам, к туркам или даже в Новый Свет.
В один из дней Бьянка сказалась больной и не выходила из своей комнаты, сама же с томиком Кавальканти валялась на кровати и перечитывала любимые строки.
Коль жизнь моя от смерти производна
И радость -- от мученья,
Как, в этом удрученьи,
Мне дух любви велит любить бесплодно?
Зачем велит любить мне сердце, коли
Его печали гложат,
И стонов вкруг него, увы, осада,
Уж не взывает к милости, от боли
Почти дышать не может,
Всю доблесть злая выгнала досада?
Мой смех, веселье, благо, песнь, услада --
Тоска и стон великий,
В моем все видят лике,
Что Смерть уже явилась безысходна.
Бьянка вытерла слёзы рукавом и подошла к окну. Из её комнаты не был виден Большой канал. Прямо напротив располагался торговый дом Сальвиати. Это флорентийское семейство имело конторы по всей христианской Европе и даже породнилось с Медичи. В их венецианском отделении всегда толпились посетители. Клерки обменивали монеты разных стран, выдавали или гасили векселя, страховали грузы и принимали товары в залог. Отец Бьянки как-то сказал, что Сальвиати заведовали финансами самого Папы Римского.
Иногда в окнах торгового дома можно было увидеть, чем занимаются клерки. Раз Бьянка с Витторио смеялись до колик, наблюдая за молодым человеком, который, вместо того, чтобы вносить записи в конторскую книгу, ловил мух на стекле. В другой раз им посчастливилось увидеть расправу над уснувшим писарем. Управляющий неслышно подкрался и влепил лентяю такой подзатыльник, что писарь слетел со своей скамьи и растянулся на полу. А рассвирепевший начальник принялся охаживать нерадивого подчинённого попавшейся под руку деревянной линейкой.
В этот день в торговом доме не происходило ничего любопытного. За столом у распахнутого окна симпатичный юноша что-то писал в конторской книге. Вдруг он поднял голову и заметил, что через лунное стекло за ним наблюдают. Юноша улыбнулся и изобразил на лице забавную гримасу. Бьянка фыркнула, а симпатичный клерк двумя указательными пальцами нарисовал в воздухе перед собой символ сердца. Потом он показал, что стреляет из лука, ткнул себя в грудь правой рукой и изобразил, что падает вниз, пронзённый стрелой Амура. Девушка прыснула со смеха. Настроение её сразу улучшилось.
Несколько дней они обменивались с молодым человеком знаками и гримасами через окна. А в воскресенье, когда Бьянка вошла в церковь и направилась к чаше со святой водой, кто-то успел подкрасться сзади и прошептать ей на ухо:
Причина сердцу нового блаженства --
Та донна, что милее всех на свете,
Красы и благородства совершенство,
Пред ней душа склоняется в привете.
Девушка оглянулась и увидела рядом с собой того самого юношу из торгового дома Сальвиати. Вблизи он оказался ещё симпатичнее, чем через лунные стёкла. Бьянка ахнула, а молодой человек знаками показал ей, что лучше хранить молчание и затерялся в толпе. Всю мессу девушка оглядывалась, чтобы разглядеть клерка-красавца, но тот как в воду канул. Лукреция, покраснев от злости, шипела и дёргала свою падчерицу за рукав. Придя домой, она устроила маленький скандал, но Бьянка её почти не слушала, поглощённая мыслями о симпатичном юноше.
А на следующий день, когда Томазина вернулась с рынка, она втолкнула Бьянку в её комнату, закрыла дверь, прижала палец к губам и заговорщицким шёпотом произнесла:
-- Деточка! Тебя молодой господин спрашивал. Красавец такой, как с картинки! Сказывал, что он от Сальвиати. Просил тебя завтра зайти в нашу церковь за пять часов до Марии.
-- Так Лукреция меня не отпустит!
-- А ты скажи ей, что хочешь помолиться и поставить свечку за упокой души твоей матушки.
Старая служанка оказалась права. Какой бы придирой ни была мачеха, в церковь она Бьянку отпустила. Правда, под присмотром Томазины. В храме девушка зажгла тонкую восковую свечу и поставила на канон с распятием. До вечерней литургии ещё оставалось слишком много времени, поэтому в высоком главном нефе церкви было тихо и пустынно. Бьянка подошла к раскрашенной статуе Богородицы и опустилась на колени. Затем девушка истово помолилась за упокой души своей матушки.
Пеллегрина умерла пять лет назад от водянки. Бьянка вспомнила, как плохо было маме в последние недели жизни, как её постоянно тошнило, как болезненно опухло очаровательное круглое лицо, а с щёк пропал обычный румянец. Отец вызывал из Падуи самого Габриэле Фаллоппио, но даже этот знаменитый анатом и хирург не смог помочь. Пеллегрина тихо угасла, как лучина на влажном ветру из лагуны.
Похоронили маму в церкви Святой Елены, на тихом острове, где братья оливетанцы хранили святые мощи и содержали в порядке усыпальницы благородных фамилий. Бартоломео Капелло сделал щедрое пожертвование монастырю, но на остров ездил редко и Бьянку одну туда не отпускал.
Кто-то преклонил колени рядом с девушкой. Она повернула голову и увидела того самого юношу из торгового дома Сальвиати. От него приятно пахло гвоздикой. Его тёмные сияющие глаза глядели на Бьянку с обожанием. Он чуть склонился к ушку девушки и произнёс с большим чувством:
Младая госпожа, чье имя славно,
Заслуженных похвал повсюду хор
О вас звучит, ведь не рождалось равно
Прекрасной безупречно до сих пор.
Живет всегда в вас, это видно явно,
Великий бог, возвышенный Амор;
Прекрасна вы, изящна, благонравна --
Всех совершенств украсил вас убор.
Ваш лик сияет столь великим светом,
Что нет другой, кто б вам была под стать,
Все словно тень в сияньи дивном этом,
Красы столь утонченной не сыскать;
Вы всяким расцвели прекрасным цветом,
Свою явивши миру благодать.
Бьянка сразу же узнала сонет Гвиницелли и зарделась от смущения. А юноша тем временем прочитал наизусть ещё один:
Ваш нежный взор и ласковый привет,
Меня, при встрече с вами, убивают:
Амор теснит и мне уж дела нет,
Вершит он грех иль милость призывает.
Мне целит прямо в сердце арбалет,
Стрелой на части сердце разрывает;
Меня лишает речи пламень бед:
Так с тем, кто видит смерть свою, бывает.
Он входит в сердце через зренье глаз,
Как молнии в окно влетает сполох,
Что расщепляет все и все мертвит.
Я словно медный истукан сейчас,
У коего нет жизни в недрах полых,
И человек он только лишь на вид.
-- Как вас зовут? -- тихонько спросила девушка.
-- Я Пьетро Бонавентури из Флоренции.
-- А кто ваш батюшка?
-- Мой отец купец, компаньон Сальвиати. Но его собственная контора во Флоренции. Здесь батюшку представляет мой дядя, Джанбаттиста, а я ему помогаю с бумагами и заодно вхожу в курс семейных дел.
Тут в главном нефе послышались шаги аколита, надзиравшего за порядком в этой церкви. Бьянка поднялась с колен и направилась к выходу. Пьетро устремился за ней, спрашивая громким шёпотом:
-- Когда мы снова увидимся, прелестная Бьянка?
Девушка остановилась и обернулась. Лучи послеполуденного солнца прошли через витраж и так подсветили юношу, что он стал похож на ангела. Бьянка залюбовалась прекрасным лицом Пьетро, его статной и сильной фигурой и сладострастно представила, как хорошо, наверное, очутиться в его крепких объятиях. Девушке стало стыдно собственных греховных мыслей, но она ничего не могла поделать с собой и бросилась к деревянным дверям, чтобы скрыть смущение. Но Пьетро нагнал её в тёмном гулком нартексе и поймал за руку. Бьянка трепетала от волнения и хотела одновременно, чтобы юноша отпустил её и дал убежать, и чтобы обнял её и поцеловал. Юный же Бонавентури стал на одно колено и припал губами к девичьей кисти.
Неизвестно, как долго бы это продолжалось, но тут в нартекс вошла Томазина и молодые люди отскочили друг от друга, как от огня.
-- Деточка моя! Пойдём домой, а то мачеха твоя будет ругаться.
Следующий день Бьянка провела за рукоделием и за выслушиванием очередных нотаций и нравоучений Лукреции. Девушка делала вид, что слушает, и даже вовремя кивала в ответ на очередную сентенцию мачехи, но все помыслы Бьянки были обращены к Пьетро. Какой он симпатичный! А как он умён! Как хорошо разбирается в поэзии! И облик его так и светится благородством! Бьянка вспомнила носатое лицо своего жениха, Лодовико Приули, и поневоле скривилась. Никакого сравнения! Лукреция же восприняла гримасу девушки на свой счёт и громко отчитала падчерицу.
Вечером дверь в комнату Бьянки тихонько отворилась и туда проскользнула Томазина.
-- Деточка моя! Скажи мне, ты любишь того молодого господина?
-- Да!
-- И ты хочешь быть с ним?
-- Да, Томазина! Очень хочу!
-- Знаешь ли ты, что твой батюшка не даст вам быть вместе?
-- Но Пьетро из хорошей семьи! Он благородный человек, его отец -- компаньон Сальвиати.
-- Твой батюшка уже решил с твоим браком, и менять своё мнение не станет. Ты знаешь, какими упрямыми становятся Капелло, если что-то втемяшат себе в голову.
-- Но как мне быть, Томазина? Подчиниться папеньке и забыть про того, единственного, к которому меня тянет, как магнитом? Жить со старым болваном и умереть от тоски?
-- Деточка моя! Зачем же сразу умирать? Ты родилась в Венеции, а здесь каждая вторая патрицианка находит свой магнит вне супружеского ложа. Ты можешь подчиниться батюшке только для вида, и тогда твоё сердечко не будет страдать.
-- Томазина! Ты так добра ко мне! Но как же мне видеться с Пьетро, если Лукреция не спускает с меня глаз целыми днями?
-- Твой молодой красавец что-нибудь придумает...
А следующим вечером, когда все обитатели дворца уже легли спать, младший Бонавентури на цыпочках проскользнул в спальню Бьянки и запер за собою дверь. Он подкупил привратника и сделал себе собственный ключ. Так дочь почтенного господина Капелло познала прелести плотской любви. В жарких объятиях Пьетро ночь пролетела незаметно. Если бы не верная Томазина, юные любовники и не заметили бы, как ночь сменилась рассветом...
Прошло две месяца. Тёплая осень постепенно покидала великий город. Всё чаще шли дожди, а туманы по утрам сделались стылыми и промозглыми. В светлое время суток Бьянка изо всех сил старалась казаться благонравной послушной дочерью и добродетельной невестой, дожидающейся своего жениха. Она безропотно сидела за рукоделием, она выслушивала все нравоучения мачехи и отца, она прилежно молилась, как подобало дочери патриция. А по ночам в спальню Бьянки приходил Пьетро, и она дарила ему всю свою страсть. К исходу второго месяца стало ясно, что плоды любви упали на тучные почвы и семена жизни начали прорастать. О том, чтобы сообщить об этом господину Капелло, не могло быть и речи. Он бы сразу же отправил свою опозоренную дочь в монастырь. И тогда Пьетро предложил бежать во Флоренцию.
Удобный момент представился в воскресенье, 28 ноября, когда семейство Капелло пригласил в гости Джованни Гримани, старший брат Лукреции. Батюшка с мачехой вернулись после мессы, шумно и суетливо собирались, а потом отбыли в сопровождении слуг. Детей на такие вечеринки обычно не брали.
Пьетро выжидал за углом соседнего дома. Убедившись, что чета Капелло действительно покинула свой дворец и направилась, куда надо, юноша вбежал в комнату любимой.
-- Всё! Их не будет до вечера. Ты собралась?
-- Почти.
Сунув Пьетро узел со своими вещами, которые собрала верная Томазина, Бьянка уверенно засеменила в покои Лукреции.
-- Что ты собираешься делать?
-- Увидишь!
Бартоломео Капелло никогда не пытался сэкономить на своей второй жене. Напротив, он полагал, что венецианский патриций просто обязан осыпать супругу драгоценностями, чтобы показать на людях своё богатство и престиж. Что-то Лукреция надела на себя, но в шкатулках, что стояли в её туалетной комнате, оставалось ещё очень много перстней, ожерелий и прочих украшений. Всё это Бьянка, не церемонясь, ссыпала в два холстяных мешочка, сшитых Томазиной.
Потом заглянула в покои отца. Окованный сундук, где почтенный проведитор по делам Венеции держал серебряные лиры и золотые цехины, оказался заперт. Но, порывшись в вещах родителя, Бьянка отыскала небольшой кошелёк с багатино и марчелло. Этого, конечно, мало, но на дорогу должно хватить.
В ближайшем канале их уже поджидала неприметная каорлина с четырьмя гребцами. Забросив в неё пожитки, Пьетро усадил на среднюю банку Бьянку, укутал её потеплее своим плащом и пристроился рядом. Они направились к Фузине, откуда через Бренту и канал Пиовего можно было добраться до Падуи...
Часть 2. Флоренция, 1564 год.
Маленькая Пеллегрина снова заплакала. Бьянка, хлопотавшая возле очага, метнулась к люльке и уронила на бегу деревянную скамью.
Из маленькой спальни на антресолях раздался недовольный громогласный голос свекрови:
-- Что случилось?
Бьянка поморщилась. Мама Пьетро уже два года не могла подняться с кровати и никакие медики не могли улучшить её состояния. Это сильно сказывалось на характере немолодой женщины.
-- Всё в порядке, мона Джованна. Не волнуйтесь!
-- У тебя дочка плачет! Покорми её! И потом подай мне горшок!
Джованна Бонавентури, не смотря на свою болезнь, продолжала командовать всеми в этом убогом доме. Когда Пьетро привёз молодую жену, с которой обвенчался по пути в маленькой деревушке возле Болоньи, к родителям во Флоренцию, Джованна уволила единственную служанку, резонно заметив, что теперь она им не по карману. После этого вся домашняя работа свалилась на Бьянку.
Она тяготилась жизнью во дворце, отвергла Лодовико Приули, сын дожа. И что она получила взамен? Жуткую хибару на площади Сан-Марко, постоянно ревущего ребёнка и вечно орущую, вечно недовольную свекровь. Даже в церковь на другом конце той же площади получалось сходить не каждую неделю.
Бегство Бьянки из родительского дома вызвало настоящую бурю среди патрициев Венеции. Бартоломео Каппелло назначил награду в тысячу дукатов за поимку совратителя своей дочери. Томазину и Джанбаттисту Бонавентури, заподозренных в помощи беглецам, заточили в тюрьме возле Понте-делла-Палья. А когда вернулся из Тридента Джованни Гримани, старший брат Лукреции, мачехи Бьянки, он устроил жуткий скандал в Большом Совете. Досталось и Бартоломео Каппелло, и торговому дому Сальвиати, и флорентийским банкирам в Венеции вообще. Почтенный прелат ругал молодёжь, порицал падение нравов и взывал к немедленным действиям.
Чтобы успокоить разбушевавшегося Гримани, Совет десяти принял декрет, в котором Пьетро и Бьянку на веки вечные объявили изгнанниками из Светлейшей Республики. Если же коварный соблазнитель окажется на берегах лагуны или в Терраферме, ему следовало принародно отрубить голову. Бьянку объявили воровкой и лишили наследства, которое завещала ей мать и которое оценивалось в тридцать шесть тысяч лир.
Когда эти вести дошли до Флоренции, Пьетро и его отца выставили вон из дворца Сальвиати на улице Гибеллинов, сказав, что такие компаньоны почтенному торговому дому без надобности. Чтобы как-то выжить, пришлось продавать драгоценности, украденные Бьянкой из отчего дома.
Ещё говорили, что Джованни Гримани нанял агентов, которые должны были выследить Бьянку, схватить и вернуть в Венецию. Из-за этого-то и отсиживалась она дома, боясь лишний раз показаться на улице. Юная женщина похудела, побледнела и стала похожа на одну из святых с фресок фра Анджелико в церкви напротив. Вот только помолиться в этом храме получалось крайне редко.
Однажды, когда Пьетро и его отца не было дома, в дверь постучали. Открыв дверь, Бьянка увидела на пороге незнакомую даму, чьи богатые одежды скрывал просторный коричневый плащ. Откинув капюшон, дама улыбнулась и сказала:
-- Здравствуй, милочка. А не здесь ли обитает моя подруга Джованна?
Поприветствовав гостью лёгким поклоном, Бьянка провела её на антресоли. Свекровь была рада, что кто-то про неё вспомнил, но из громогласных реплик Джованны было понятно, что она совсем не знакома с этой дамой. Но, тем не менее, женщины проговорили целый час.
Незнакомку звали мона Катарина. Она снова пришла к ним в гости через пару дней, а перед уходом побеседовала с Бьянкой и пригласила её к себе. Джованна не возражала и даже сама настояла на том, чтобы невестка приняла приглашение.
Мона Катарина жила во дворце недалеко от базилики Санта-Мария-Новелла. Её муж, маркиз Мондрагоне Флавио ди Арразола, снимал его у барона Рикасоли. Палаццо Рикасоли напомнило Бьянке родной дом: такой же вестибюль внизу, из которого можно было попасть на парадную лестницу с мраморными ступенями и перилами, а также фресками на стенах. Гостиная здесь была даже чуточку больше, но из неё не открывался вид на канал.
При мыслях об этом Бьянке вдруг стало так грустно, что ей пришлось изо всех сил ущипнуть себя за палец, чтобы не расплакаться. Заявиться в гости к маркизе с красными мокрыми глазами -- это было бы верхом неприличия! Лукреция её бы за такое обругала, как последнюю прачку, испортившую симару.
В гостиной Бьянку поджидала мона Катарина и ещё несколько благородных дам. Хозяйка держалась так приветливо и дружелюбно, проявляла столько участия, что вскоре венецианская изгнанница уже рассказывала о своих злоключениях. И все слушали её, затаив дыхание.
Когда Бьянка, наконец, закончила, мона Катарина заверила молодую женщину, что во Флоренции она найдёт защиту у регента. Потом она с упоением рассказывала, как справедлив и благороден принц Франческо, ставший волею отца правителем государства.
Внесли напитки. Вскоре после этого хозяйка с приятельницами удалились, сказав, что им нужно посмотреть и обсудить фасон нового платья. И не успели их шаги затихнуть, как открылась неприметная дверь, и в гостиную вошёл стройный молодой мужчина невысокого роста. В движениях его, не лишённых изящества, чувствовалась властность. На вытянутом лице выделялись большие грустные глаза. Треугольный подбородок окаймляла короткая бородка по испанской моде. Тёмно-коричневый бархатный хубон подчёркивал стройность и благородство осанки мужчины.
Бьянка сразу поняла, что это принц Франческо, регент Флоренции, и сразу же низко и почтительно поклонилась. А потом, не поднимая головы, заговорила самым жалобным голосом:
-- Ваше Высочество! Умоляю вас о милосердии! Примите нашу семью под своё покровительство! Не выдавайте нас Венеции!
Франческо взял её за руку и молвил:
-- Поднимайтесь, мона Бьянка. Не волнуйтесь! Здесь вам ничто не угрожает.
Затем, отойдя на пару шагов, он глянул с доброжелательным вниманием и сказал:
-- Я наслышан о ваших несчастьях и хочу вам помочь. Не грустите! Наслаждайтесь гостеприимством моны Катарины.
После чего скрылся через ту же самую неприметную дверь.
Когда в гостиную вернулись хозяйка с дамами, мона Катарина спросила, не напугал ли Бьянку принц, и пояснила, что, поскольку маркиз Мондрагоне является камергером Франческо, то регент Флоренции имеет ключ от дворца Рикасоли и заходит сюда, без лишних церемоний, когда ему угодно. Неудивительно, что далее разговор шёл большей частью о принце.
Хозяйка рассказала, что четыре года назад, когда герцог Козимо, наконец, отправил свою дочь Лукрецию в Феррару к мужу, герцогу Альфонсо, Францеско сопровождал сестру. А справившись с этим поручением, принц направился в Венецию.
-- И он был в восторге! Говорил, что город поистине чудесен. Но особенно принцу понравились благородные венецианки!
И мона Катарина одарила Бьянку многозначительным взглядом...
Вскоре Пьетро приняли в свиту принца и осыпали милостями. Франческо даже поручал ему инспекции в Пизе и в Ливорно. В один из дней, когда муж был в отлучке, Бьянку пригласили в палаццо Рикасоли, но провели не в гостиную, а в небольшой салон на втором этаже. И там молодая женщина получила возможность отблагодарить принца так, как может отблагодарить мужчину только женщина...
Часть 3. Флоренция, 1569 год.
Бьянка вбежала в туалетную комнату мужа и выпалила с порога:
-- Пьетро! К Его Высочеству снова приходили Рицци.
-- И что?
-- Они жаловались на тебя. Говорили, что не пристало камергеру принца бесчестить их родственницу.
Пьетро стоял у венецианского зеркала в позолоченной бронзовой раме и наблюдал, как слуга поправляет ему кружевной воротник. Бьянка отметила, что костюм её мужа почти безупречен. Поверх тёмного шёлкового хубона и коротких, набитых ватой и конским волосом пышных штанов франтоватый Бонавентури накинул плащ с меховой подбивкой. Белые чулки, чёрные бархатные туфли и высокая чёрная шляпа ток завершали ансамбль.
Оглядев себя в зеркале, Пьетро остался доволен и чуть заметно кивнул слуге. Тот удалился. Повернувшись к жене, разряженный камергер сказал:
-- Его Высочество недавно вызывал меня к себе. Мы говорили про Рицци. Я сказал ему, что они завидуют тем милостям, которыми Его Высочество меня осыпал, и что все их слова -- лишь злобная клевета. И ещё я сказал, что безмерно благодарен Его Высочеству и буду его самым верным слугой до самой моей смерти. Но ты сама понимаешь, что если Его Высочество одарён благосклонностью одной прекрасной дамы, то её муж вынужден искать благосклонности у другой, дабы не становиться на пути своего благодетеля.
-- Пьетро! Я всё понимаю и ни за что тебя не виню. Но, пожалуйста, будь осторожен! Рицци могут нанять убийц, а от их кинжалов Его Высочество тебя спасти не сможет.
-- Об этом не беспокойся!
Спустившись в вестибюль, Пьетро щёлкнул пальцами. Вышколенный слуга подал ему стилет, который Бонавентури спрятал за пазухой, потом прикрепил справа к поясу кинжал, а слева, на портупею -- шпагу в ножнах. Из-за пышных штанов та легла почти горизонтально. Взяв из рук слуги заряженный пистолет, Пьетро вышел на улицу.
Дворец на улице Маджоре тоже был подарком принца. Бонавентури льстило, что он теперь живёт рядом с Корсини, Бильотти, Микелоцци, Питти, Каппони, Ридольфи и другими знатными флорентийцами, которым раньше он не был ровней. К тому же отсюда до Палаццо Питти, где обитал принц, было рукой подать -- и пары сотен браччо не наберётся. Пьетро не знал, что именно там Франческо и Бьянка дали клятву перед образом Богоматери милосердной, что обязательно обвенчаются, как только оба будут свободны. Принц не любил свою жену, болезненную и некрасивую Иоанну Австрийскую. Этот брак был лишь данью политической необходимости: Медичи очень хотели породниться с Габсбургами, чтобы повысить свой престиж и заручиться помощью империи. За четыре года замужества Иоанна родила трёх девочек, что злило Франческо. Поэтому он почти не навещал свою меланхоличную и слишком благочестивую супругу. Ему больше нравилось общество жизнерадостной медноволосой венецианки.
Выглянув в окно, Бьянка заметила, что, напротив, у дворца Ридольфи, беседуют три патриция. В одном из них она признала Роберто Рицци. Пьетро, который шёл в сторону реки, поравнялся с ними, но, вместо того, чтобы поприветствовать их согласно правилам придворного этикета, бросился к Рицци и наставил на него пистолет. О чём он кричал, через стекло услышать было невозможно, но Бьянка заметила, как злобная гримаса исказила лицо мужа.
А ведь Франческо предупреждал! Он даже предлагал отправить Пьетро во Францию помощником посланника при французском дворе. Но Бьянка сама не захотела разлуки с мужем. Хоть она и влюбилась в принца без памяти, но оставаться большую часть времени наедине со слугами в этом большом дворце не хотела. С мужем всё-таки спокойней и привычнее. А ведь когда-то Пьетро был таким милым. И как замечательно он читал ей стихи Кавальканти и Гвиницелли! К сожалению, сейчас он услаждает этими сонетами слух Кассандры Бонджиане.
Бьянка вздохнула. Принца поэзия не слишком интересовала. Он покровительствовал людям искусства, коллекционировал картины, скульптуры, монеты, медали, фарфор и драгоценные камни, но подлинной страстью Франческо была алхимия. В Палаццо Веккио он оборудовал кабинет без окон, где держал свою коллекцию. Там же он проводил всё свободное время среди реторт, перегонных кубов и прочего оборудования. Нанятые им люди плавили горный хрусталь, пытались найти рецепт китайского фарфора, а также создавали универсальное противоядие, которое, нанесённое на кожу, должно было спасти от болезней и попыток отравления Франческо. Ещё они готовили фейерверки, которыми обычно заканчивались придворные празднества.
Чтобы проводить с принцем больше времени, Бьянка тоже делала вид, что увлечена алхимией. И Франческо даже позволял ей иногда заходить в свой кабинет. Но это оказалось не самой лучшей идеей: среди флорентийских патрициев начала распространяться молва о том, что она колдунья.
Вот если бы Пьетро остался верен только ей, и в то же самое время Его Высочество не оставил её своими милостями... Это было бы даром небесным! Но всем известно, что чем больше кошку гладишь, тем выше она хвост поднимает. Чем больше имеешь, тем больше желаешь.
На следующий день, когда принц зашёл к ней в покои в обычное время, он был очень печален. Поцеловав Бьянке руку, Франческо задумчиво сказал:
-- Рад тебя видеть, любимая. И мне грустно, что снова приходится говорить не о нас, не о нашей любви, а о твоём муже.
-- Почему, Ваше Высочество?
-- Он опять оскорбил Рицци. На этот раз -- при свидетелях. Моему терпению пришёл конец. Если Пьетро не может держать себя в руках, то пусть пеняет на себя! Я -- не нянька своему камергеру! Он сам выбрал свою судьбу!
Бьянка заплакала. Ей было очень жалко несчастного Пьетро, но она прекрасно понимала, что тот переступил невидимую черту. Нельзя быть таким заносчивым! Принц утешил её словами любви, а потом и более приятным способом...
Вечером Пьетро Бонавентури не вернулся, что случалось нередко, а когда наутро Бьянка встала с постели, то ей сообщили, что её мужа нашли мёртвым в дюжине браччо от дома. Исколотое шпагами и кинжалами тело несчастного камергера лежало в луже крови. Его плащ и хубон насквозь пропитались ею и засохли, как накрахмаленные. На лицо Бонавентури невозможно было глядеть без слёз: один глаз заплыл жутким фиолетовым сгустком, лоб, губы и щёки изуродовали глубокие порезы.
Служанка рассказала рыдающей Бьянке, что её приятельница видела ночной бой. Больше дюжины бандитов поджидали Пьетро на мосту, но Бонавентури не растерялся, застрелил первого из пистолета, второго скинул в воду. Наёмники не могли нападать на камергера одновременно, а он, в ярости сражаясь, как безумный, стоил четверых. Израненный Пьетро пробился через мост, оставив после себя несколько трупов, но на берегу караулил другой отряд убийц. Пришлось камергеру бежать к дворцу, отбиваясь на ходу. Но силы уже оставляли его...
Мёртвого Бонавентури Бьянка велела занести в вестибюль. Сама же спешно привела себя в порядок и бросилась в Палаццо Питти.
Увы! Принца там не было. По словам дворян, дежуривших в приёмной, Франческо уехал из Флоренции ещё вчера днём и направился в Пратолино, чтобы посмотреть, как идут работы на его новой загородной вилле. Вернулся он только через два дня.
Навестив Бьянку, принц утешал безутешную вдову, как мог. Он пообещал ей, что убийцы Пьетро обязательно будут найдены и наказаны по всей строгости закона. И эта встреча, как обычно, закончилась на ложе любви, ведь жизнь должна торжествовать над смертью...
Часть 4. Флоренция, 1579 год.
В Палаццо Питти царила суета. Слуги и придворные готовились к торжественному событию: бракосочетанию великого герцога. И не важно, что его избранница именовалась лишь гувернанткой принцессы Марии. Все знали, кем она была на самом деле. К тому же по большому секрету всем сообщили, что Венецианская республика пожаловала невесте титул дочери Святого Марка.
Когда Франческо впервые сообщил о такой возможности Бьянке, она рассмеялась, звонко и заливисто, как бронзовый колокольчик из Малина. Из всех знакомых великого герцога так умела смеяться только она.
-- Вот бы Святой Марк удивился! А они не забыли отменить декрет Совета десяти? Или я буду первой дочерью республики изгнанницей и воровкой? Крылатые львы по всей Серениссиме ещё не рыдают от горя?
Потом, успокоившись, спросила уже серьёзно:
-- Сколько же это тебе будет стоить?
Услышав сумму, она театрально рухнула на мраморную скамью напротив фонтана Нептуна в садах при дворце.
-- Так много? Не лучше ли было потратить эти деньги на украшение Флоренции? Ведь меня здесь не слишком любят.
Женщина вспомнила, как во время похорон Иоанны Австрийской она чуть сильнее, чем допускали приличия, высунулась из окна, разглядывая траурную процессию, а Франческо, заметив её, отсалютовал любимой. Этот небольшой эпизод воспламенил в народе тихо тлевшую до того момента ненависть к Бьянке. Завидев её на улице, некоторые плевались и крестились, кто-то переходил на другую сторону. Славные флорентийцы теперь именовали её колдуньей и за чашей вина с удовольствием рассказывали жуткие истории о том, как венецианская чародейка сжила со света несчастную герцогиню. А ведь при жизни Иоанны её в Тоскане не жаловали, считали высокомерной чужеземной лицемеркой и вышучивали её длинный нос. Но стоило младшей дочери императора Фердинанда умереть, как она сделалась чуть ли не святой!
Бьянка ничего не могла с этим поделать, но ей хватало любви Франческо. А теперь он сделал всё, чтобы их тайный брак, заключенный через три месяца после смерти Иоанны, больше не нужно было скрывать. Завтра он объявит её полноправной великой герцогиней Тосканы перед всеми своими приближёнными и патрициями Флоренции. И пусть они только попробуют роптать!
К счастью, переговоры с Венецианской республикой обошлись великому герцогу гораздо дешевле, чем он ожидал. Удалось задействовать невидимые рычаги высокой политики. Серениссима, опасавшаяся испанского влияния в Италии, была готова на многое, чтобы подружиться с Тосканским герцогством. Благодаря этому удалось даже договориться, чтобы отца и брата Бьянки сделали рыцарями Ордена Золотого палантина.
На следующий день Бьянка торжественно проехала по улицам Флоренции до базилики Санта-Мария-Новелла в колеснице, запряженной львами и усыпанной целым ворохом красных лилий. Львов и дрессировщиков где-то раздобыл Бернардо Буонталенти, главный инженер каналов Тосканы. Колесницу окружали две серебряные платформы, тоже украшенные лилиями и наполненные водой, по поверхности которой плавали белые лебеди. Этих гордых, но своенравных птиц Бьянка сделала личным символом.
У входа её поджидал Франческо в парадных одеяниях. Великий герцог помог ей сойти с колесницы, потом ввёл под руку через главный портал. Певчие затянули торжественный псалом. В базилике уже собрались лучшие люди Флоренции, а также иностранные послы. Проходя под высокими сводами главного нефа, Бьянка с удовольствием ловила взгляды людей. Кто-то восхищённо пожирал её глазами, кто-то смирился и был готов принять решение великого герцога, но многие патриции Тосканы выглядели недовольными. Тем хуже для них!
В группе гостей из Венеции Бьянка с удовольствием приметила брата. Витторио Капелло вырос и возмужал, а орденская накидка из золотой парчи, перекинутая через правое плечо, великолепно дополняла его пышный костюм. Надо будет попросить Франческо, чтобы он позволил брату остаться во Флоренции. Всегда приятно, когда рядом родной человек, на которого можно положиться.
Джованни Гримани, старший брат Лукреции, бывший когда-то патриархом Аквилеи, прочитал молитву "Бог непогрешимый, создатель мира" и отслужил торжественную мессу. Потом он громогласно произнёс литанию "Бог, имеющий бессмертие" и подвёл Бьянку и Франческо к алтарю. Туда же подошли Микеле и Антонио Тьеполо, официальные представители Венецианской республики. Им было поручено зачитать декрет Большого Совета о том, что Бьянка пожалована титулом дочери Святого Марка. Джованни Гримани благословил её, а Микеле Тьеполо возложил герцогскую корону.
Отныне Бьянка -- великая герцогиня, полновластная соправительница Тосканы! Она торжествовала. Пусть теперь хоть кто-нибудь попробует плеваться, завидев её!
Певчие затянули новый псалом, ещё красивее и торжественнее. Их голоса, отражаясь под потолком громадного нефа, заставляли вспомнить о силе Господней и о божественном замысле. Ведь не случайно венецианка сделалась великой герцогиней. Значит, на то была воля Господа!
Под пение хора они с Франческо, взявшись за руки, вышли из базилики.
Дальнейшие торжества проходили в Палаццо Питти. Бернардо Буонталенти превзошёл себя, это зрелище запомнилось во Флоренции надолго! Прямоугольный внутренний двор дворца превратили в зрительный зал, над которым натянули тент. Под навесом висели светильники и летающие купидоны. Зрители располагались в аркадах дворца и над гротом Моисея. Для представления с турниром и триумфами были созданы декорации: пещеры, горы Этна и Парнас, а также морской пейзаж и вид Венеции. Спектакль, прославляющий Любовь и Красоту, длился более часа, после чего всех гостей пригласили в большой зал на первом этаже, где уже были накрыты роскошные столы. На десерт подавали "флорентийский крем", недавно изобретённый Буонталенти. Это замороженное кушанье приятно охлаждало разгорячённых гостей.
А когда стемнело, в садах за дворцом зажглись фейерверки. Продолжая тему спектакля, горели мчащиеся огненные колесницы, изрыгала фонтаны разноцветного пламени бутафорская Этна. Больше всего поразил публику огромный дракон, паривший над деревьями и плюющийся синим огнём.
Такой счастливой, как в этот прекрасный и волнующий день, Бьянка больше никогда себя не ощущала. Ей казалось, что за плечами выросли крылья и теперь ей под силу любое доброе дело.
Часть 5. Поджо-а-Кайано, 1587 год.
Эту виллу для Лоренцо Великолепного построил Джулиано да Сангалло, его любимый архитектор. На вершине холма, стерегущего дорогу из Флоренции в Пистойю, в окружении регулярного парка выросло двухэтажное здание, приподнятое на широком одноэтажном основании, окаймлённом галереей. Здесь, вдали от шумной Флоренции, иногда отдыхали властители Тосканы.
Именно сюда приехали великий герцог и его приближённые после торжественного обеда в честь примирения с братом, кардиналом Фердинандом. Бьянка больше всех старалась восстановить согласие между Медичи, и теперь ей хотелось спокойствия. Последние два года у неё начались проблемы со здоровьем, вызванные неудачными попытками родить мужу законного наследника. Одиннадцатилетний Антонио считался бастардом, хотя Франческо купил ему маркизат Капестрано в Абруццо и даже уговорил короля Филиппа II сделать это владение княжеством. Но никто из семьи Медичи не хотел, чтобы Антонио унаследовал герцогскую корону.
Мужчины ускакали на охоту, а Бьянка осталась на вилле, чтобы проследить за подготовкой покоев, пиршества и развлечений для великого герцога и кардинала.
Фердинанд всегда её недолюбливал. Получив в четырнадцать лет кардинальскую шапку, он проводил больше времени в Риме, чем где-либо ещё. Но когда этот юный Медичи увидел, что австрийская жена брата рожает только девочек, он быстро понял, что ему стоит быть в курсе всех тосканских новостей.
Бьянка всегда старалась помочь Фердинанду, видя, что Франческо прислушивается к его мнению. Когда юный кардинал слишком потратился на свою римскую виллу рядом с церковью Пресвятой Троицы на холме Пинчо, а брат наотрез отказал в деньгах, именно Бьянка долго и упорно уговаривала Франческо изменить своё мнение. И уговорила! Приехав в Рим, Фердинанд был приятно удивлён тем, что ему открыли кредит на сто сорок тысяч лир в Банко Веккьо.
Но хитрый кардинал услугами Бьянки пользовался, а о своих планах не забывал. Он больше всех отговаривал Франческо от женитьбы на любовнице, он не явился на её коронацию, хотя и был приглашён великим герцогом лично. И позже Бьянка снова мирила упрямых Медичи, используя всё своё влияние на супруга.
В прошлом году братья опять разругались, устраивая свадьбу одной из принцесс, и вот теперь долгожданное примирение закончило эту распрю. С охоты они вернулись поздно, усталыми, но довольными: сокол великого герцога добыл двух зайцев, а птица кардинала поймала утку и куропатку. На длительное пиршеству уже ни у кого не оставалось сил, и после ужина все разбрелись по опочивальням.
А наутро Франческо встал нездоровым. Его лихорадило, после завтрака вырвало, а острый приступ головной боли вынудил великого герцога прилечь. И больше он уже не вставал. Упрямый Франческо не давал врачам себя осмотреть и отказывался от любых лекарств, твердя, что поправится сам. Но приступы лихорадки становились всё сильнее и длительнее. Вскоре у герцога начались судороги. Верная Бьянка неотлучно дежурила у его постели, видя, как угасает её муж. Осознание собственной беспомощности ранило пуще любого кинжала. А через два дня и сама она почувствовала себя худо. Лёжа без сил в своих покоях, она прислушивалась к панической беготне прислуги. Неужели всё так плохо?
В один из дней к ней зашёл кардинал и заверил, что Франческо пошёл на поправку. Но Бьянка ему не поверила. Она сразу почувствовала обман. Из последних сил она просила Фердинанда позаботиться о её детях...
Когда врачи, пытавшиеся лечить Франческо и Бьнку на вилле Поджо-а-Кайано, осведомились у кардинала, как им назвать недуг, от которого скончались супруги, тот задумался, а потом изрёк:
-- Помнится, моя матушка заболела в Розиньяно малярией и умерла в Пизе. Вы не находите, что здешний климат такой же нездоровый?
19 октября 1587 года граждане Флоренции присягали новому правителю. Одним из первых распоряжений Фердинанда был приказ удалить по всему городу эмблемы Бьянки и заменить их гербами Иоанны Австрийской. В официальных документах вторую жену брата отныне следовало именовать "la pessima Bianca" (сквернейшая Бьянка).
Подготовкой к похоронам руководил Бернардо Буонталенти. Будучи достаточно проницательным человеком, поднаторевшим в придворных интригах, он спросил у Фердинанда, где можно похоронить Бьянку.
На это новый правитель Тосканы ответил:
-- Хороните, где хотите! Главное -- чтобы она не лежала среди нас. И ещё: на гробу не должно быть герцогской короны! Она и так слишком долго её носила!
Великий герцог Франческо обрёл последнее пристанище в склепе базилики Сан-Лоренцо, в фамильной усыпальнице, рядом с Иоанной Австрийской. Где похоронена Бьянка Капелло -- неизвестно до сих пор.