Аннотация: Исследователей творчества одного великого философа всегда удивляло то внимание, которое он уделял курносости. А знаете почему?
Философ и вздёрнутый нос
На деревянном стуле, покрытом козлиной шкурой, восседал пожилой коротконогий мужчина с маленькими глазами. Почесав аккуратно подстриженную бороду, человек полюбовался перстнями на правой руке. Больше всего ему нравилось массивное кольцо с полированным гранатом. Кроваво красный-камень из Алабанды был похож на округлое зёрнышко финикийского яблока. Варвары мидийцы считают гранат символом власти. По лицу мужчины растеклась кривая полуулыбка, которая когда-то так не нравилась его учителю. Коротконогий не без ехидства подумал, что против Александра Ахеменидам не помогли бы даже все альмандины, которые только существуют в Ойкумене.
Стены из сырцового кирпича ещё хранили утреннюю прохладу. Мужчина перевёл взгляд с перстня на глинобитный пол, а затем на большой ларь со свитками и кодексами. За работу! Нужно хорошенько поразмыслить об эйдосе. С неживыми предметами всё просто. Эйдос один у многих вещей, эйдос которых кажется различным, и, возможно, нечто одно признать самим-по-себе-эйдосом всего, а остальное не признать эйдосами. Но как быть с человеком? Ясно, что душа есть первая сущность, тело - материя, а человек или живое существо - соединение той и другой как общее. А существует ли помимо материи такого рода сущностей какая-нибудь другая?
Коротконогий попробовал представить себе подобную материю, но вместо этого перед его внутренним взором неожиданно явилось миловидное девичье личико со вздёрнутым носиком...
***
- Есть! Кажется, зацепили!
По всей лаборатории пронёсся восторженный гул голосов. Установка и в самом деле заработала, хотя на это почти никто уж и не надеялся. Лишь один профессор Айзенберг ни секунды не сомневался в своём изобретении. Используя недавно открытый эффект тахионной запутанности, почтенный учёный сконструировал прибор, который должен был осуществить темпоральный ментальный резонанс. Монтаж установки не занял много времени, но вскоре выяснилось, что самое главное - это точная настройка аппаратуры. Поскольку теория ментального резонанса ещё дожидалась своего Эйнштейна (профессор втайне надеялся, что им станет он, Айзенберг), каждый контур прибора приходилось подстраивать наугад.
В ранних экспериментах сам профессор надевал на голову опутанный проводами шлем, желая стать первым человеком, который смог проникнуть в мысли какого-нибудь древнего гения. Но после нескольких инцидентов, когда из-за неудачного подбора параметров Айзенберг терял сознание, и приходилось срочно вызывать карету скорой помощи, почтенный учёный сделался осторожнее. Место главного подопытного кролика занял аспирант Алекс. От этого неловкого увальня пользы в лаборатории было меньше всего, но зато парень отличался завидным здоровьем.
И вот сегодня, после длительной полосы неудач, прибор Айзенберга, наконец-то, смог синхронизировать мозг Алекса с кем-то из титанов мысли, гениев, чей разум, подобно яркой свече в ночной темноте, выделялся среди всех своих современников. Профессор нетерпеливо посмотрел на аспиранта:
- Ну же, Алекс! Не томи! Говори, что чувствуешь!
***
Алекс Шмидт, несмотря на знаменитую фамилию, особенной тяги к науке не испытывал. В университет он поступал только потому, что так захотели родители. Отмучившись шесть лет, с трудом переползая с курса на курс, Алекс даже не представлял, чем заниматься дальше. Но тут пошли в ход родственные связи: тётя Сара, мамина сестра, пристроила племянника к своему давнему воздыхателю Айзенбергу. Ради эффектной брюнетки профессор был готов на многое, и вскоре Алекс уже поступил в аспирантуру. И всё бы ничего, но неуклюжесть юноши явно не способствовала успехам в научной работе.
Довольно быстро выяснилось, что младший Шмидт так же уместен в лаборатории, как слон - в посудной лавке. В руках у Алекса ломалось даже то, что в принципе не должно было выйти из строя. Во время первого же визита в лабораторию свежеиспечённый аспирант умудрился опрокинуть опытный стенд. Затем он раздавил первую модель ментального шлема, сев на устройство ненароком. Профессор уже начинал жалеть о том, что взял такого неловкого аспиранта, но вскоре после того, как обнаружилась небезопасность экспериментов для здоровья, пригодился и Алекс. С некоторых пор во время испытаний прибора юный Шмидт восседал в кресле на небольшом подиуме. В нужный момент, после настройки всех контуров, на голову Алекса водружали шлем.
В первое время парень даже гордился тем, что начал приносить пользу лаборатории. Он отсиживал на своём новом месте с таким видом, словно являлся капитаном Куком, сэром Фрэнсисом Дрэйком и Христофором Колумбом в одном лице. Но оказалось, что быть подопытным кроликом очень скучно. Чтобы не уснуть, Алекс думал о приятном: о бабушкином фирменном торте, который она обычно пекла на Рождество, о семейных визитах в итальянский ресторан старого Симона, об отдыхе на море. А потом он заметил, что его взгляд всё чаще задерживается на Алисе, самой симпатичной сотруднице профессора. Девушку нельзя было назвать ослепительной красавицей, но её лицо со вздёрнутым носиком выглядело очень миловидным. Под белым лабораторным халатом угадывались соблазнительные округлости женского тела. Сосредоточенный взгляд строгих серых глаз притягивал Алекса, как магнит. Вот и в тот самый день, когда установка, наконец, заработала, Шмидт, как завороженный, пялился на Алису. Не скоро до юноши дошло, что профессор его о чём-то спрашивает.
- А визуализация? - убедившись, что Алекс его не понимает, профессор тут же пояснил: - Закрой глаза и сконцентрируйся! Картинки какие-нибудь у тебя в голове появились?
Юноша послушно зажмурился, сосредоточился и вскоре отрапортовал:
- Сундук... Сундук с какими-то рулонами... Стены крашенные... Дворик с колодцем...
- А ещё?
Алекс раскрыл глаза, и взгляд его снова упал на Алису.
***
Девушка со вздёрнутым носиком и ямочками на розовых щеках, облачена не в хитон, а в какой-то странный белый наряд, закрывающий руки, но выставляющий на всеобщее обозрение ноги немного выше колен. Видно, что это чужестранка, но откуда она? И как её образ проник в его разум?
Коротконогий задумался. Курносая прелестница предстала перед глазами так отчётливо, как будто находилась в комнате. Имеющие вздёрнутый нос, похотливы, как олени. Коротконогий сам писал об этом в своей "Физиогномике". Может быть, это гетера-чужестранка? Чтобы избавиться от наваждения, мужчина взял в руки полиптих, открыл чистую дельту и начал быстро выводить буквы острым концом стилуса: "если курносый нос и вогнутый нос - одно и то же, то одним и тем же будет курносое и вогнутое; а если нет, то, так как невозможно обозначать курносое, не указывая того, свойство чего оно есть само по себе (ведь-курносое-это вогнутость носа), нельзя сказать "курносый нос" или будет сказано два раза одно и то же - "нос нос вогнутый" (ибо "нос курносый" - это будет "нос нос вогнутый"). А потому нелепо, чтобы у такого рода свойств имелась суть бытия; иначе приходилось бы идти в бесконечность: ведь "курносому носу носу" приписывался бы другой еще "нос"".
***
- Алекс! Что ты видишь ещё?
Юный Шмидт напрягся, но тут позади подиума что-то глухо хлопнуло, после чего лаборатория погрузилась в темноту.
- Проклятье! - зарычал профессор. - Алекс, оставайся на месте!
Но аспирант его не услышал. Шагнув с подиума в неверном направлении, юноша наткнулся на стойку с установкой и повалил её. Затем Алекс попытался встать, но, запутавшись в проводах, уронил ещё и всю аппаратуру, подключенную к опытному прибору. Когда заработало аварийное освещение, глазам сотрудников лаборатории открылся такой неописуемый беспорядок, что Айзенберг вскричал:
- О! Нет! Боже! За что мне это наказание?
Профессор рухнул в первое попавшееся кресло и тяжело вздохнул. Похоже, что с таким помощником ему никогда не создать теорию ментального резонанса.
***
Наваждение, наконец, исчезло, но Аристотель уже поймал вдохновение. Чистая дельта быстро оказалась полностью исписанной, и философ перешёл к следующей. Думалось легко, мысли запечатлевались на воске с невероятной быстротой. Сзади раздались шаги. Кто-то заглядывал в полиптих через плечо коротконогого.
- И кто же эта курносая особа, что так вдохновила тебя сегодня утром?
Аристотель обернулся - рядом с ним стояла Пифиада. Суровое лицо супруги напомнило философу лик разгневанной Геры.
- Остынь, волоокая! Помни, что молчание придаёт женщине красоту!
- Я всё помню, но и ты не забывай о Лисистрате!
Аристотель поморщился: опять последнее слово осталось за Пифиадой.
***
Исследователей творчества Аристотеля всегда удивляло то внимание, которое великий философ античности уделял курносости. Упоминание о вогнутом носу встречается в "Метафизике" двадцать три раза! Некоторые связывают это с тем, что курносым являлся Сократ, чей ученик Платон был учителем Аристотеля. Но, поскольку самый известный уроженец Стагиры появился на свет через пятнадцать лет после смерти Сократа, большинство исследователей считают эту версию недостоверной. А, может быть, в этой истории замешана женщина?