Анаденко Фред : другие произведения.

Марксизм для чайников или "чайники" в марксизме

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 2.81*6  Ваша оценка:

МОДУЛЬ ПЯТЫЙ

  
   МАРКСИЗМ ДЛЯ "ЧАЙНИКОВ", или "ЧАЙНИКИ" В МАРКСИЗМЕ
  
  
   "НАМ ОБЩИМ ПАМЯТНИКОМ БУДЕТ ПОСТРОЕННЫЙ В БОЯХ СОЦИАЛИЗМ"
(Маленькое вступление)
  
  
   []
  
Если взглянуть с высоты 3-го тысячелетия на летопись моего социалистического отечества, некогда занимавшего одну шестую часть суши, то его история представляется не иначе, как величественным детективом. Что ни событие -- эпохальная веха. В конце 1917 года на планете Земля образуется первое государство рабочих и крестьян -- республика Россия. Затем это государство трудящихся превращается в Союз социалистических республик. В 1936-м там провозглашается победа социализма в одной стране. Это значит -- на землю пришла новая, высшая общественно-экономическая формация. К 1950-у году вокруг этого ядра возникает социалистический лагерь. Далее -- в СССР уже построен социализм, да не простой, а развитой. Социализм шагает по планете, прыгает с континента на континент и превращается в мировую систему, где нет ни капиталистов, ни эксплуатации человека человеком. Социализм, опережая мир, первым запускает землянина в космос. Социализм, стуча ботинком по столу в Организации Объединенных Наций, грозится показать капитализму кузькину мать. И вот, когда ему, казалось, остался один шаг до сияющих вершин коммунизма, внезапно все рушится. В 1991 году формация, отразившая интервенцию Антанты и выигравшая жесточайшую четырехлетнюю битву с фашизмом, в одночасье исчезает. Без единого выстрела. Все, была Атлантида -- и нет ее. На поверхности земли остаются лишь жалкие обломки всепланетного социалистического кораблекрушения в виде Кубы, Северной Кореи, Вьетнама да загадочного коммуно-буржуазного кентавра по имени Китай.
   Ну и дела! Сам себе думаю. Что ж это за исторический процесс, в котором вот так тихо-спокойно исчезают целые общественно-экономические формации?! Агата Кристи отдыхает!
   А с другой стороны, братцы-матросики: да что ж это такое? За что кровь проливали в 17 году? За что шашками рубали друг дружку в гражданскую и загубили 13 миллионов душ? За что с голоду пухли в 20-е и один одного ели поедом в 32-33 м? Во имя чего наполнялись трупами подвалы НКВД в жутком 37-м? Ну, и где же он, добытый такой страшной ценой, этот распрекрасный социализм, мечта трудового человечества?
   Да и кто ж, в конце концов, лежит в мавзолее? Основатель ли это первого в мире социалистического государства или гениальный авантюрист и заблудший теоретик?
   Вот такие вот они -- невероятные загадки и неразгаданные кроссворды, если посмотреть теперь на нашу летопись с высоты птичьего полета.
   "Думал я, что позабуду, обойду их стороной. Но они везде и всюду все стоят передо мной". Это я о вопросах, на которые долгое время не находил ответа. Нет, ответы, конечно, были. Но, как поется в другой популярной песенке, все они -- "разнообразные не те". Бьют мимо цели.
   И тогда... "А почему бы, -- подумал я, -- не попытаться разгадать эти исторические шарады самостоятельно?" Ну, хорошо, ошибусь в чем-то -- другие меня поправят. А вместе еще на шаг приблизимся к никогда не достижимой истине. Метода определена. Садишься в машину времени и отправляешься к самому истоку. Ищешь автора. Того, кто первым, выдвинул идею научного социализма. Кстати, автор без труда обнаружился сразу. Даже два. И оба -- гении. Но тут произошел неожиданный поворот событий. Чем глубже я вникал в творчество авторов, тем сильнее меня охватывало удивление. Постепенно начало складываться мнение, что все их ярые приверженцы и глубокие исследователи прошли мимо главного открытия титанов. В это трудно было поверить. Проверяю еще и еще раз. Никаких сомнений. Так и есть -- пока Троя не раскопана, она -- не более чем легенда. Но на этом сюрпризы не кончились. И вот, когда стало ясно, что корифеи и сами запутались в своем главном открытии, я был близок к состоянию шока. Слова изумления впереди меня побежали на бумагу.
   Считается, что с кровообращением люди были знакомы еще в Древнем Египте. Пунктик такой у них был -- своих фараонов бальзамировать. А Гарвей в XVII веке открыл его уже в третий раз, когда без этого не могла жить широкая медицина. Что-то похожее случилось и здесь. Грубо говоря, понятие об общественно-экономической формации в XIX веке никуда не лепилось. Его время еще не пришло.
   Но сегодня разобраться с социализмом без него никак невозможно. И это -- всего лишь одна грань формации. Дело в том, что только формация дает ключ к пониманию всего нашего безумного, безумного, безумного мира. Именно она дает возможность весь этот ералаш разложить по полочкам. И конечно, только с ее помощью можно составить дорожную карту ближайшего будущего нашей планеты.
   Наш преподаватель начертательной геометрии был необъятной ширины и чем-то напоминал глобус на маленьких ножках. Собираясь уходить после лекций домой в ненастную погоду, этот коренной ленинградский интеллигент останавливал кого-то из нас в коридоре и, сильно картавя, спрашивал: "Товарищ курсант! Посмотрите, пожалуйста, а не забыл ли я надеть калоши?" Но запомнился он навсегда не только этим.
   Блестящий педагог, великолепно знавший предмет, буквально влюбил в него и каждого из нас. Всю свою науку он сводил к одной мудрой фразе, которую повторял неустанно. "Знаешь точку -- знаешь начертательную геометрию".
   Думаю, у меня есть основания предложить такой вариант ключевой фразы для этого раздела. "Понял общественно-экономическую формацию -- поймешь и исторический процесс".
  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
   КТО СКАЗАЛ "МЯУ"?
  
  
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
   ЛЕНИН И МАРКСИЗМ
   И надо ж было так случиться, что однажды на моем рабочем столе почти одновременно перед глазами легли две выдержки. Одна -- из популярной в советские времена статьи Владимира Ильича "Три источника и три составные части марксизма". В стране, пожалуй, не было более конспектируемой работы. С одной стороны, это была обязательная азбука для всех студентов, комсомольцев, не говоря уже о коммунистах. С другой -- статья достаточно кратка, потеть не надо, прочел -- и сразу узнаешь все о марксизме. И даже о том, что он состоит из политэкономии, философии и научного коммунизма. Тогда это так считалось. Написал очерк вождь мирового пролетариата в безмятежном 1913 году. И повод был вполне подходящий -- 30 лет со дня кончины крутолобого немца еврейской национальности. Все большевистский вождь изложил, как в то время полагалось, но тут нелегкая потянула его определять, в чем же гениальность Маркса. И здесь, извините, без цитат никак нельзя.
   "Гениальность Маркса состоит в том, что он сумел раньше всех сделать... вывод, которому учит всемирная история. Этот вывод есть учение о классовой борьбе".
   А что? И звучит хорошо, революционно, и масштаб ощущается -- всемирный. А уж, сколько лет конспектировали, заучивали наизусть. И тогда, в предвоенном 1913 году, был Ильич в расцвете сил. Просвещал народ направо и налево. Вот Маркс, какой молодец -- первым, стало быть, обнаружил классовую борьбу и даже создал о ней учение.
   И оно, конечно, все бы ничего, но тут возьми да и ляг рядышком (ну совпало так) письмо одного немца другому. Его, как правило, только специалисты и читают. 5 марта 1852 в далекую тогда Америку своему коллеге Иосифу Вейдемейеру шлет весточку самолично Карл Маркс. И так ему старательно разжевывает: "...Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собой. Буржуазные историки задолго до меня...." и т.д.
   Вот и все -- приехали. В таких случаях даже Маугли знал: "Акела промахнулся!" А на Руси говаривали -- слышал звон, да не знает, где он. Меня это, прямо скажем, ошарашило. Как могло случиться, что мой кумир и учитель видит гениальность Маркса в том, в чем тот совсем не задействован?
   Давайте на секунду представим себе ученика и последователя Альберта Эйнштейна, который всерьез заявляет, что гениальность Эйнштейна состоит в том, что тот открыл закон всемирного тяготения. Свят, свят, свят! Такое, видимо, и во сне не приснится. Потому что, в принципе, одного такого промаха достаточно, чтобы смело утверждать, что у такого кандидата в последователи и верные ученики великого ученого не все в порядке, ну, скажем, со знанием почитаемой ими теории. И это -- мягко говоря. А если серьезно -- перед нами невежда.
   []
   И пока я -- да как это так? да не может этого быть! -- медленно и неохотно отступал от своих прежних представлений о Ленине, как о глубоком знатоке марксизма, мне под руку подвернулась еще одна параллель.
   Известно, что марксиста от немарксиста, прежде всего, отличает взгляд на исторический процесс. Марксист знает, что история -- не Броуновское движение самых разных событий, а последовательное движение человечества с одной ступени на другую. От формации к формации. Это движение так же подчинено естественным законам, как и все существующие явления в природе. А сами формации зависят от того способа, которым люди в тот или иной период обеспечивают себя материальными благами. Камень и дубинка -- одна ступень, повальное земледелие -- другая, с иной организацией общества и религией; электричество и электроника -- очередная эпоха с новой структурой и ментальностью общества. Определенная закономерность существует и в смене одного этапа другим. Да и внутренняя организация формации тоже закономерна. Одним словом, куда не кинь, везде работают эти самые исторические и диалектические законы. Чтобы понять, что вокруг чего вращается во Вселенной, желательно знать законы движения небесных тел. И чтобы понять ход истории, необходимо сначала выйти на ее собственные законы.
   Прощаясь навсегда со своим соратником и другом на лондонском кладбище, Энгельс однозначно говорит, что главная заслуга Маркса-теоретика -- открытие этого самого "закона развития человеческой истории".
   То бишь, суть марксизма в признании законоподчиненности человеческой истории.
   Но вот тут Владимир Ильич с Энгельсом категорически не согласен: "Главное в учении Маркса, это -- выяснение всемирно-исторической роли пролетариата как созидателя социалистического общества".
   А кто это у нас тут уже вторично наступает на грабельки? Да еще в самых главных, фундаментальных вопросах марксизма?
   Но к моменту выявления определенного отклонения Ильича от генеральной линии Маркса и Энгельса я уже твердо знал, что, по Зигмунду Фрейду, случайных оговорок в жизни не бывает. А здесь даже не какая-то там оговорочка, а, скорее, торжественное провозглашение. Можно сказать, кредо! Поэтому, мне ничего не оставалось, как принять все таким, каким оно есть. То есть лично для Владимира Ульянова, диктатура пролетариата -- и есть главное в учении Маркса. А значит, надо ожидать, что весь марксизм, как Шагреневая кожа, скукоживается у него до этой самой диктатуры, а законоопределенность истории туманным облаком уплывает куда-то на периферию. Другими словами, какая-то деталь, нечто частное, вытесняет основное, главное. Это равносильно торжественному объявлению того, что сутью, центральным моментом в учении, скажем, Дарвина, является тезис: волки -- санитары леса.
   Одним словом, чем дальше в лес, тем больше дров. Загадки, нестыковки и несуразности стали попадаться на каждом шагу. Их оказалось больше, чем можно было ожидать. Особенно удручала фигура великого вождя. И сразу вспомнилось выражение Солженицына "Ленин уменьшился". У меня он начал уменьшаться стремительно. Надо было во всем этом разобраться.
   Тем более что машина времени, назовем ее "Пегас", готовая доставить в любую точку истории, уже стояла под парами.
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
   ЭНГЕЛЬС: "МЫ БЫЛИ НЕ ПРАВЫ"
  
   И первая остановка -- год 1895. Для нас год знаменателен тем, что Энгельс на закате своего дня исповедуется в их с Марксом совместной крупной исторической и теоретической ошибке.
   Ниже идет достаточно тяжеловесная цитата, но уж больно хорошо она передает и дух времени, и суть проблемы, и менталитет автора.
   []
  "Когда вспыхнула февральская (1848 г) революция, мы все в своих представлениях об условиях и ходе революционных движений находились под влиянием прошлого исторического опыта, главным образом опыта Франции. Ведь именно она играла главную роль во всей европейской истории с 1789 г, именно ею и теперь вновь подан сигнал ко всеобщему перевороту. Поэтому было вполне естественно и неизбежно, что наши представления о характере и ходе провозглашенной в феврале 1848 г в Париже "социальной" революции, революции пролетариата, были ярко окрашены воспоминаниями о прообразах 1789-1830 годов. А когда парижское восстание нашло отклик в победоносных восстаниях Вены, Милана, Берлина; когда вся Европа вплоть до русской границы была вовлечена в движение; когда затем в июне в Париже произошла первая великая битва за господство между пролетариатом и буржуазией...-- тут уже при тогдашних обстоятельствах для нас не могло быть сомнений в том, что начался великий решительный бой, что он должен быть доведен до конца в течение одного длительного и полного превратностей революционного периода, что завершиться, однако, он может лишь окончательной победой пролетариата". (Уфф... И это только полцитаты).
   Действительно, в 1848 году вся Европа занималась революциями. Удачных не оказалось. Все они были подавлены. Но шороху наделали много и правительства попугали основательно.
   А вот, для сравнения -- те же события глазами Маркса.
   "Так называемые революции 1848 года были лишь мелкими эпизодами, незначительными трещинами и щелями в твердой коре европейского общества. Но они вскрыли под ней бездну. Под поверхностью, казавшейся твердой, они обнаружили колышущийся океан, которому достаточно прийти в движение, чтобы разбить на куски целые материки из твердых скал. Шумно и сбивчиво провозгласили они освобождение пролетариата -- тайну XIX века и тайну революции этого века".
   Итак, акт первый. Явление первое. Знакомимся. На сцену (и на арену нашего обзора) под именем "всеобщий переворот", "великий и решительный бой", "великая битва за господство между пролетариатом и буржуазией" выходит главный феномен коммунистического движения 19 века -- Мировая революция.
   В глазах Маркса и Энгельса, Мировая революция -- это финальная схватка двух способов производства, капиталистического и коммунистического. И это, одновременно, -- водораздел. Побеждает Всемирная революция -- и эпохе капитализма приходит конец. Начинается эра коммунизма. Вот этот "решительный бой" и делается лейтмотивом всей их творческой и практической работы и кипучей деятельности их сторонников.
   С этого момента Мировая революция становится главным героем и "нашего романа". И для начала -- ее сжатый, но емкий портрет, набросанный рукой классиков. Здесь, с их точки зрения, и условия революции, и ее движущие силы.
   Маркс (1850 г): "Кто же разрешает задачу рабочего? Никто. Разрешается она не во Франции, она здесь только провозглашается. Она нигде не может быть разрешена внутри национальных границ; война классов внутри французского общества превратится в мировую войну между нациями. Разрешение начнется лишь тогда, когда мировая война поставит пролетариат во главе нации, господствующей над мировым рынком, во главе Англии".
   Энгельс (43 года спустя): "Ни французам, ни немцам, ни англичанам, никому из них в отдельности, не будет принадлежать слава уничтожения капитализма; если Франция -- может быть -- подаст сигнал, то в Германии будет решен исход борьбы, и все же еще ни Франция, ни Германия не обеспечат окончательной победы, пока Англия будет оставаться в руках буржуазии. Освобождение пролетариата может быть только международным делом".
   Если немного "причесать" два последних довольно эмоциональных высказывания двух великих марксистов, то становится очевидным -- Мировая революция -- дело рук пролетариев трех великих держав. Англии, Франции, Германии. Но лишь тогда, когда они вместе и дружно возьмутся за это дело. Когда пролетарии всех (трех?) стран объединятся.
  
   КАПЛЯ ТРЕТЬЯ
  
  
   ПОКАЯНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ, или О РОЛИ ЮНОШЕСКОЙ ГОРЯЧНОСТИ В ИСТОРИИ
  
  
   Но вернемся к Энгельсу в исповедальню. В чем видит он допущенную вместе с другом Карлом ошибку?
   "После поражения 1849 г мы отнюдь не разделяли иллюзий вульгарной демократии... Она рассчитывала на скорую и окончательную победу "народа" над "тиранами", мы же -- на продолжительную борьбу... Вульгарная демократия со дня на день ждала нового взрыва; мы еще осенью 1850 г заявили, что, во всяком случае, первый этап революционного периода закончился, и что до наступления нового мирового экономического кризиса ничего не произойдет.
   Однако история показала, что не правы были и мы, что взгляд, которого мы тогда придерживались, оказался иллюзией".
   Понятно, что тяжелая артиллерия цитат достаточно утомительна, но что может быть слаще, чем исповедь кающегося грешника, да еще такого, как Энгельс? А он уже подходит к самой сути.
   "История показала, что и мы, и все мыслившие подобно нам были не правы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства; она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во Франции, Австрии, Венгрии, Польше и недавно в России, а Германию превратила прямо-таки в первоклассную промышленную страну, -- и все это на капиталистической основе, которая, таким образом, в 1848 г обладала еще очень большой способностью к расширению".
   Вот такие вот вышли обознатушки у "близнецов-братьев". В 1848-50 годах виделся им капитализм в виде пожелтевшего осеннего листа: дунь -- и отлетит. А выясняется -- иллюзия. Оказывается, проглядели тогда основоположники способность капитализма к расширению?
   Ну, с кем не бывает, кто из нас в жизни не ошибался?
   []
Но вот здесь-то как раз случай особый, момент ключевой и явление феноменальное. Титаны мысли ошиблись в определении точки окончания на земле капиталистической формации. Совершили, так сказать, групповую промашку. А парадокс-то как раз состоит в том, что именно они дали миру инструмент для безошибочного определения такого рода событий. Инструмент под названием исторический материализм, в центре которого и расположено понятие общественно-экономической формации. А ядро его -- открытые ими законы человеческой истории. Это тот самый случай, который отображен в фольклоре хлесткой характеристикой "сапожник без сапог".
   Если родоначальники теории способны допускать такие казусы, может быть, и весь марксизм одним махом выбросить на свалку? Что, кстати, многие и сделали, глядя на сталинский репрессивный социализм. Нам же с вами торопиться некуда и мы попробуем разобраться в естественном вопросе. Что это было? Каков характер просчета? То ли это, как нынче принято говорить, системная ошибка учения, то ли индивидуальная, личностная.
   И здесь сам Энгельс с охотой идет нам навстречу. Честно признаваясь в своем огрехе, Энгельс так же честно указывает на две его причины. С первой мы уже познакомились -- так называемое "влияние предшествующего революционного периода". История революционной Франции с 1789 года затуманила, дескать, взор и наложила свой отпечаток на понимание текущих событий. А вот еще одна, и тоже указанная автором: "Я умышленно не вычеркнул из текста многие предсказания близости социальной революции в Англии, на которые я отважился под влиянием своей юношеской горячности".
   Вот она, та пресловутая печка, от которой танцуют титаны истмата и диамата.
   Все просто. Оказывается, они усиленно предсказывают близкую кончину буржуазного мира "под влиянием" и "в горячности". А этот буржуазный мир, бедняга, продолжает расти, как на дрожжах, "на капиталистической основе", которая, как выясняется задним числом, еще "обладает очень большой способностью к расширению".
   И тогда становится очень интересным -- а чем же еще обосновывали корифеи свой вывод о близости всемирной революции помимо их горячности и влияния прошлого?
   К великому сожалению, в их наследии мне не удалось отыскать ничего более серьезного, чем то, что вы сейчас прочтете ниже.
   Маркс (1856 г): Потому что "налицо великий факт, характерный для нашего ХIХ века, факт, который не может отрицать ни одна партия. С одной стороны, пробуждены к жизни такие промышленные и научные силы, о каких и не подозревали ни в одну из предшествующих эпох истории человечества. С другой стороны, видны признаки упадка, далеко превосходящего все известные ужасы последних времен Римской империи".
   Не знаю, как вам, а мне показалось, что пафос, эмоциональность и поэтичность образа здесь несколько подзатерли конкретику, а вместе с ней и убедительность вывода.
   Энгельс (1893 г) "...Так как теперь мы, к счастью, настолько продвинулись вперед, что можем обойтись... без господ владельцев латифундий, а земледелие не менее чем промышленность, достигло такой ступени развития, которая, по нашему мнению, не только позволяет, но и требует полного перехода его в руки всего общества..."
   Здесь хотя бы присутствует спасительно-извинительное "по нашему мнению". А что касается "юношеской горячности", то давайте послушаем 70-летнего, и надо ожидать, остепенившегося Энгельса.
  
  
   КАПЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ
  
  
   "А ОН, МЯТЕЖНЫЙ, ПРОСИТ БУРИ..."
  
   1891 г."Между социалистической Францией и социалистической Германией не может возникнуть такого вопроса об Эльзас-Лотарингии, вопрос этот будет разрешен в мгновение ока. Речь идет лишь о том, чтобы подождать каких-либо десять лет".
   Европа напряглась в ожидании Первой мировой войны. Идет оценка перспектив.
   []
1891 г. "Подведем итог. Мир обеспечит победу Социал-демократической партии Германии приблизительно лет через десять. Война же принесет ей либо победу через два-три года, либо полный разгром, от которого она не оправится, по крайней мере, лет пятнадцать-двадцать".
   1893 г. "Я считаю, что уже близится время, когда наша партия будет призвана взять управление страной в свои руки.... К концу века вы, возможно, увидите, что это свершится".
   И в качестве финального аккорда -- фрагмент из письма Августу Бебелю: "Но можно сказать заранее: если эта война (большая европейская -- Ф.А. дарства -- политическим, военным, экономическим (включая финансовый) и моральным. Может дойти до того, что военная машина взбунтуется и откажется продолжать взаимную резню из-за жалких балканских народов. Клич классового государства: "после нас хоть потоп"; но после потопа придем мы и только мы".
   Нет, не насмешки ради приведены эти прощальные прогнозы одного из столпов-основателей. Это образцы персонифицированного ожидания мировой революции, коим было проникнуто в конце века все коммунистическое движение в Европе. И не только лидеры, но даже мало-мальски начинающие социал-демократы знали на зубок три священные истины.
   Мир стремительно приближается к мировой революции.
   Она произойдет сразу во всех развитых странах.
   Нужна искра. И высекут ее либо очередной мировой экономический кризис, либо витающая в воздухе мировая война.
   А в это время беременная капитализмом Россия на всех парусах неслась к СВОЕЙ буржуазной революции.
  
  
   КАПЛЯ ПЯТАЯ
  
   АБЗАЦ-БРИЛЛИАНТ
  
   Юность, молодость -- не только пора горячности. Это и возраст гениальности. Яблоко упало на голову Исааку Ньютону, когда ему было 24, Альберт Эйнштейн выдвинул теорию относительности в 25. Дмитрия Менделеева озарило в 35, и он кажется по сравнению с ними стариком. Марксу и Энгельсу было соответственно 28 и 26, когда легли на бумагу принципы материалистического понимания истории. Конечно, у каждого свое представление о гениальности, но в науке она, на мой взгляд, проявляется, во-первых, в открытии фундаментальных законов природы (а что может быть ценнее законов развития человечества?) во-вторых, как правило, в парадоксе, в выводе, сделанном вразрез с господствующей идей данного времени, своего рода -- в покушении на святыню.
   Со времени Маркса и Энгельса история перестала быть непостижимой стихией. Они сделали с ней то же, что Менделеев с химией. Они привели ее к системе, найдя ее основу -- материальное производство. "Дайте мне атомное ядро, и я дам вам химический элемент и его основные свойства", -- сказал бы Дмитрий Иванович. "Дайте нам орудия труда, и мы дадим вам структуру общества и его господствующие идеи", -- говорят приверженцы исторического материализма.
   И какая ж Марья без Ивана, и какой марксист без общественно-экономической формации? И кто из марксистов не знает о том, что "общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, не может ни перескочить через естественные фазы своего развития, ни отменить последние декретами"? (Рис. 3--3А на стр. 106)
   А теперь наш "Пегас", наша машина времени, доставляет нас в точку истории, обозначенную 8-м октября 1858 года. И нам хорошо видно, как этим поздним осенним вечером, став за свою конторку, сорокалетний Маркс пишет Энгельсу письмо-размышление. И в нем -- абзац-бриллиант.
   "...Нельзя отрицать, что буржуазное общество вторично пережило свой шестнадцатый век, такой шестнадцатый век, который, я надеюсь, так же сведет его в могилу, как первый вызвал его к жизни. Действительная задача буржуазного общества состоит в создании мирового рынка, по крайней мере, в его общих чертах, и производства, покоящегося на базисе этого рынка. Поскольку земля кругла, то, по-видимому, с колонизацией Калифорнии и Австралии и открытием дверей Китая и Японии процесс этот завершен. Трудный вопрос заключается для нас в следующем: на континенте революция близка и примет сразу же социалистический характер. Но не будет ли она неизбежно подавлена в этом маленьком уголке, поскольку на неизмеримо большем пространстве буржуазное общество проделывает еще восходящее движение?"
   Да, да, да! Это он -- как модно нынче говорить -- момент истины.
   Мы видим, как Маркс замер в глубоком раздумье перед весами истории.
   На одной чаше -- уже знакомая заупокойная месса по капитализму: "на континенте революция близка и сразу же примет социалистический характер", "буржуазное общество пережило век, который сведет его в могилу".
   А на другой? Всего горстка промышленных государств Европы.
   Казалось бы, что тут думать? Если капитализм свою миссию выполнил, создал мировой рынок, пусть уходит!
   Да, но может ли мировой рынок быть действительным ориентиром окончания капиталистической фазы человечества? Мы только что видели, что любая формация заканчивает свой путь исключительно после того, как выносит в чреве свою смену. А здесь всего лишь "мировой рынок", да и то под таким расплывчатым ракурсом, как то - "в его общих чертах"?
   []
   И опять-таки, не маловато ли для мирового рынка всего три-пять государств? Да еще и с огромным шлейфом колоний?
   И гром грянул. Главная веха зрелости капитализма у Маркса -- создание мирового рынка -- вдруг зашаталась перед фактом неразвитости остальной части света.
   Фантастический абзац.
   В его рамках идет тихая, но яростная битва. Происходит нечто столь поразительное, сколь и неотвратимое.
   []
   В вопросе о часе наступления мировой революции лицом к лицу стоят два Маркса: Маркс -- трезвый мыслитель, материалист, диалектик, и Маркс -- горячий ниспровергатель буржуазии, одержимый манией революции.
   Маркс-теоретик убежден -- и об этом он заявит на весь мир ровно через три месяца, в январе 1859 г, в предисловии к "Критике политической экономии" -- он убежден, что "ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора". В странах, лежащих за пределами Европы, видит Маркс-ученый достаточный простор для дальнейшего развития капитализма. Следовательно, мировая революция грянет не раньше, чем народы Азии, Африки и обеих Америк на своем историческом пути поднимутся до уровня капиталистически развитых Англии и Франции.
   Полярная точка зрения у Маркса-революционера. Предельная близость мировой революции -- его абсолют. И он, как нерадивый школьник, начинает подгонять решение задачи под ответ. Если мировая революция уже стучится в двери, значит, капитализм исчерпал себя как формация. Но капитализмом охвачено всего три-четыре державы. Значит, это и есть предел его развития.
  
   КАПЛЯ ШЕСТАЯ
  
   МАРКС: ДВА В ОДНОМ
  
   Маркс-революционер, видимо, и сам чувствует, как тонка здесь материя. И, чтобы свести концы с концами, он изобретает палочку-выручалочку. Компенсировать отсутствие капитализма во всем неевропейском мире будет мировой рынок. Конечно, такой, сами понимаете, в общих, так сказать, чертах.
   "Трудный вопрос", -- пишет Маркс.
   Да, действительно, вопрос не из легких. Но еще круче ситуация. Маркс-материалист вызывает на дуэль Маркса-бунтаря. Всего один абзац. На бумагу ложится внутренняя борьба титана, гениального теоретика и яростного революционера. В творчестве Маркса и до, и после, не раз еще встретятся на одной странице две натуры. Но этот момент -- уникальный. Во-первых, решается один из генеральных вопросов, как всего коммунистического движения, так и исторического материализма в целом -- когда же пробьет час мировой революции? Во-вторых, мы присутствуем при первой попытке отцов-теоретиков привязаться, так сказать, к местности. Определиться, к какой же фазе развития капитализма относится их время. Так всего лишь к начальной, первой из трех, или уже к последней, завершающей?
   И здесь Карла двоит. Конечно, к завершающей -- Маркс-революционер торопит время. Маркс же ученый подводит к тому, что, скорее всего, они в первой половине формации, поскольку у большинства народов "буржуазное общество проделывает еще восходящее движение" и, следовательно, до финиша еще далеко.
   Но в XIX веке жил один Маркс, реальный человек, великий сын своей эпохи. И он, как черт от ладана, шарахается от собственной здравой мысли, ибо признать ее здравой означало бы на корню зарезать идею -- собственными руками тряхануть этот грешный мир. Идею, для которой, похоже, он был рожден, и которая была во многом его сутью. Отбросить ее -- самоубийству подобно.
   И бунтарь в нем ударом ниже пояса отправляет теоретика в глубокий нокаут. С этого момента под флагом материализма, на долгие годы в бесконкурентное плавание пойдет иллюзорное: мы -- на пороге революции, капитализм -- на последнем издыхании.
   На этой базе, естественно, укрепляет свою жизнестойкость и формула мировой революции -- от мировой войны или мирового кризиса, через одновременную революцию в наиболее развитых странах -- к коммунизму. И тоже в качестве якобы научного социализма.
   Первая попытка Маркса уяснить себе, включает ли предельное развитие буржуазной формации обращение в свою веру всех народов планеты или только группку избранных, оказалась и последней. Он больше никогда не вернется к этой ядовитой теме.
   Так и пройдет он по жизни умноженный на два. Идеалист и революционер, он будет организовывать I Интернационал, бурлить в нем на протяжении десяти лет, будоражить Европу и Америку своими азартными статьями и воззваниями, бесполезно революционизировать мир и тщетно призывать пролетариев всех стран соединяться. Вместе с Энгельсом он будет жадно ждать революцию за каждым углом и снова и снова ошибаться в ее наступлении.
   Материалист и ученый, он сделает блестящий классовый анализ социальных взрывов во Франции 1848-50 и 1871 годов. Он даст глубочайший анализ политэкономии капиталистического мира, до последней нитки разберет сложнейшие клубки ее отношений и противоречий, Доберется до ее сокровенной тайны -- прибавочной стоимости; и сложит разобранный материал в ясное и четкое понимание основ буржуазной формации, которое назовет коротко и емко -- "Капитал".
   Но и теперь, когда его детище, материалистическая анатомия капитализма в четырех томах, будет лежать на его письменном столе, он окажется не в силах привязать фазы капитализма теоретического к календарю капитализма живого. Дорогой сердцу, но иллюзорный образ близкой революции вонзается тугим клином между его научными изысканиями и революционной практикой. Этот мираж хватает Маркса за руку всякий раз, когда тот в своих теоретических исследованиях подходит слишком близко к вопросу о пределе развития капитализма на Земле.
   Однако логика добросовестного исследователя время от времени берет-таки свое. И вдруг в какой-нибудь невзрачной подстрочной сноске нет-нет, да и выскочит что-нибудь эдакое: "Для того, чтобы предмет нашего исследования был в его чистом виде, без мешающих побочных обстоятельств, мы должны весь торгующий мир рассматривать как одну нацию и предположить, что капиталистическое производство закрепилось повсеместно и овладело всеми отраслями производства".
   И никаких чудес: два Маркса -- два предела развития капитализма.
   И марксизм, с бриллиантом законов человеческой истории в сердце и с камнем революционных миражей на шее, двинется далее навстречу судьбе.
   В мире есть только одно средство избавления от иллюзий, Как у людей, так и у теорий. Это -- жизненная практика, или просто жизнь.
   И она неумолимо двигалась вперед. XIX век катился к своему завершению. Европа -- к 1-й Мировой войне, Россия -- к своим буржуазным родам.
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  
   МАРКСИЗМ НА МОЛЕКУЛЯРНОМ УРОВНЕ
  
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
  
   ПРИЗРАК КОММУНИЗМА ЗАБРЕДАЕТ В РОССИЮ
  
   Дерзновенная идея из феодализма перепрыгнуть сразу в коммунизм забродила на Руси еще во 2-й половине ХIХ столетия.
   Когда был Ленин маленький с кудрявой головой, русский революционер Петр Ткачев уже внушал этому недотепе Энгельсу, открытым письмом на всю Европу, что нам и не надо проходить фазу капитализма с его гибельной борьбой пролетариата и буржуазии. У нас и так все готово для будущего общечеловеческого счастья. Вы посмотрите, мы же коммунисты по рождению, у нас же кругом рабочие артели, общинное земледелие. А про наши бессмысленные и беспощадные бунты вы когда-нибудь слышали? Так это мы -- революционеры по инстинкту. И вообще, у нас революция будет легче и раньше вашей, потому что у нас и буржуазии-то -- на раз плюнуть. "Отсюда ясно, что наш народ, несмотря на невежество, стоит гораздо ближе к социализму, чем народы Западной Европы, хотя последние и образованнее его".
   []
  
На что Энгельс в душе произнес: "Ну, братаны, вы, вааще, даете, в натуре". Мокнул гусиное перо в чернильницу и тут же выпустил идеологическую торпеду в сторону Руси под названием "О социальном вопросе в России", где подробно разжевал, почему все это "исторически невозможно" и "было бы абсолютной бессмыслицей".
   Потому, говорит, что двери в коммунистический рай открывает только революция, когда у барьера лицом к лицу сходятся два юридических лица -- пролетариат и буржуазия. И что важно еще, в обществе уже нет никакой третьей силы. Отсюда первое историческое условие -- все общество предельно разделено на два класса, притянуто к двум противостоящим полюсам. А у вас, говорит, сегодня еще 15 тысяч помещиков и десятки миллионов крестьян, которым в силу неумолимого закона истории только еще предстоит превратиться в пролетариев и капиталистов. Второе -- к моменту такой революции все общественные производительные силы должны быть сконцентрированы в руках буржуазии. У вас же сегодня большая часть земли еще в руках тех же 15 тысяч помещиков и тех же десятков миллионов крестьян. Третье -- "только на известной, даже для наших современных условий очень высокой, ступени развития общественных производительных сил становится возможным поднять производство до такого уровня, чтобы отмена классовых различий стала действительным прогрессом, чтобы она была прочной и не повлекла за собой застоя или даже упадка в общественном способе производства. Но такой степени развития производительные силы достигают лишь в руках буржуазии. Следовательно, буржуазия и с этой стороны является таким же необходимым предварительным условием социалистической революции, как и сам пролетариат. Поэтому человек, способный утверждать, что эту революцию легче провести в такой стране, где, хотя нет пролетариата, но зато нет и буржуазии, доказывает лишь то, что ему нужно учиться еще азбуке социализма". (1875 г)
   И все, казалось бы, прекрасно. Дан образцово-показательный урок исторического материализма, а заодно и начертана четкая партийная программа: развивайтесь, понимаешь, россияне, проводите вашу буржуазную революцию, устраняйте остатки феодализма, вызревайте себе на здоровье капиталистически, догоняйте Европу, а потом уже все вместе...
   "Мы тогда назло буржуям
   Мировой пожар раздуем".
   Вот взять бы здесь Энгельсу да и остановиться. Но...
   Но, увы, было поздно. Мэтр уже непростительно близко подошел к их отравленной теме. А что при этом каждый раз происходит с классиками, мы уже знаем. И дальше его понесло прямо на арбузную корку. Оказывается, если нельзя, но очень хочется, то -- можно.
   Может! оказывается, русская крестьянская община, а вместе с ней и вся Россия перескочить прямо в коммунизм, минуя фазу капиталистического развития. "Но это может произойти лишь в том случае, если в Западной Европе... свершится победоносная пролетарская революция, которая предоставит русскому крестьянину необходимые условия для такого перехода, -- в частности материальные средства, которые потребуются ему, чтобы произвести необходимый связанный с этим переворот во всей системе земледелия".
   Дальше -- известно: "Поскользнулся. Упал. Потерял сознание. Очнулся..." Нет, не очнулся. Как говорится в народе: если ты классик, то это надолго.
   Более того, и чтобы уже ни у кого не было сомнений в том, что это не частное мнение Фридриха Фридриховича, а один из важнейших постулатов марксизма, они вместе с Карлом Генриховичем дуэтом исполняют: "Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития". И этот перл они забивают -- куда бы вы думали? Правильно -- в предисловие к русскому изданию "Манифеста Коммунистической партии" 1881 года. Документа, сами понимаете, программного.
   Все, Мавры сделали свое дело. Теперь русским революционерам можно забыть обо всем на свете -- о материализме и диалектике, обо всяких там законах истории, об артелях и общинном земледелии. Но о пленительном и сладострастном соитии двух революций -- никогда. Эта идея стальными дюбелями засядет у них в головах ("А если уж втемяшится в башку какая блажь...") Теперь все просто. Достаточно в России "провести" революцию -- а Россия и так уже ею на сносях -- она будит Запад, и он нам помогает. И тогда -- по нашему хотению, по Марксову велению, вези нас, экспресс истории, из феодальной формации прямо в коммунизм -- материальные средства дает Запад. А что? Так сказали Маркс и Энгельс. Корифеи. "Манифест" читали?
   Да иначе и быть не могло. Когда мираж приближает далекую, но заветную революцию на расстояние вытянутой руки, это неизбежно вносит грубую ошибку не только в планы рабочих партий и всего Интернационала, но и в теоретические посылы. И вот перед нами драма -- только что родившийся исторический материализм уродуется руками его же творцов.
   И ими уже забыто имеющее силу закона -- "Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, не может ни перескочить через естественные фазы своего развития, ни отменить последние декретами".
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
  
   КАКАЯ РАЗНИЦА МЕЖДУ ИСТОРИЕЙ И ВОДОЙ?
  
   Но в тот далекий период в Европе, как можно ле ко догадаться, идеи Маркса и Энгельса далеко не для всех были важнее реальных фактов. А факты говорили о том, что не только Россия кишит крестьянством, но что крестьянами наполнены все страны континента. Разве что, за исключением Англии.
   Слово предоставляется самому Карлу Марксу.
   "Там, где крестьянин существует в массовом масштабе как частный земельный собственник, там, где он даже образует более или менее значительное большинство, как во всех странах европейского континента, там, где он не исчез и не заменен сельскохозяйственными батраками, как в Англии..." "Достаточно!" -- невежливо остановим мы господина Маркса, который рисует картину распространения крестьянства на рубеже 1874-75 годов.
   Сейчас нам важно прочно зафиксировать тот бесценный факт, что частных земельных собственников в буржуазных странах -- больше половины! После чего сделаем небольшое лирическое отступление и заглянем в седьмой класс средней школы.
   Какие у нас с вами сейчас преимущества перед Марксом-Энгельсом во взгляде на развитие капитализма в мире в последней четверти XIX столетия?
   Прежде всего, мы определенно не находимся под влиянием революций 1789-1848 годов. Не во власти мы и юношеской горячности. И главное, у нас в руках открытый ими инструмент, которым они так и не воспользовались, жаждя революции. Но нам этот инструмент окажется сейчас весьма полезен.
   Для начала три загадки. Что значит, когда указывают на нецелесообразность транспортировки тривиального химического соединения водорода с кислородом в емкостной таре с мелкопористым дном?
   Правильно. Это просто выраженная высоким штилем известная в народе рекомендация: не носи воду в решете.
   А что такое: "возникновение диалектического противоречия между формой и содержанием, как результат нарастания определенных количественных изменений; разрешение данного противоречия путем отбрасывания сдерживающей развитие формы; обретение нового качества и формы, дающей достаточно простора для дальнейшего развития"?
   Это всего-навсего превращение гусеницы в куколку, а куколки -- в бабочку. Или более привычное и понятное превращение льда в воду, а затем -- в пар. Но языком науки.
   Поэтому, для погружения в марксизм, у нас есть только один путь, -- за мудреными определениями разглядеть суть явления и ощутить закон его развития.
   А теперь, для проверки, -- вопрос на засыпку. Какая разница между историей человеческого рода на земле и водой?
   Не смейтесь пока, но никакой (4).
   А если несколько точнее, то переход знакомого со школы вещества Н2О из одного агрегатного состояния (лед, вода, пар) в другое подчинен тому же самому закону природы, что и переход общества от одной формации к другой. Да и побудительная причина в обоих случаях одна и та же -- рост внутренней энергии. В одном случае -- вещества, в другом -- общества.
   И теперь на минуту присядем за школьную парту.
   Способность воды сохранять свою твердую структуру от 273 до 0 градусов Цельсия вызвана слабой энергией ее молекул. Которые взаимодействуют между собой, колеблясь вокруг точек, образующих так называемую кристаллическую решетку. По мере возрастания температуры их колебания становятся все энергичнее, и в районе 0 градусов энергия молекул становится столь значительной, что позволяет им в массовом порядке вырываться из кристаллической решетки. Внешне происходит скачкообразный переход льда в воду, внутренне -- взаимодействие молекул обретает новый характер. Теперь их подвижность напоминает подвижность картофелин в полупустом мешке, что и обеспечивает воде текучесть. Этот новый характер взаимоотношений молекул будет оставаться стабильным в диапазоне еще 100 градусов. Пока энергия не возрастет настолько, что они смогут порвать свои прежние "мешковые" связи и, опять так же дружно, уйти в свободный полет в виде пара.

[]

   Отсюда, вопрос о том, быть ли воде жидкостью, льдом или паром, целиком зависит от того, как взаимодействуют в данный момент молекулы: то ли в режиме кристаллической решетки, то ли "картофеля в мешке", то ли свободного полета.
   В свою очередь, характер взаимодействия молекул зависит от их энергии. Или, в зависимости от того, какой энергией обладают молекулы Н2О, они организуются либо в кристаллическую решетку, либо в "мешок с картофелем", либо в режим свободного полета. И тогда мы видим воду в одном из ее агрегатных состояний -- льда, жидкости или пара.
   Или языком закона природы: агрегатное состояние вещества (в данном случае воды) обусловлено характером взаимодействия его молекул. Характер же данного взаимодействия обусловлен уровнем их потенциальной и кинетической энергии.
   И если этот принцип понятен ученику седьмого класса, то для него не составит труда осилить и понятие общественной экономической формации. Пусть даже сие понятие имеет высокий статус ключевого понятия исторического материализма.
   Здесь все действительно подчинено тому же закону природы. Если навыки людей и средства их труда -- их производительные силы (эквивалент энергии молекул) достаточны, например, для обработки земли и занятия ремеслом, мы получаем феодальную формацию, где господствующим отношением будет вассальная зависимость сверху донизу. Но уже в силу специфики человеческой истории такое общество делится на феодалов и крестьян.
   По мере роста производительности и совершенствования орудий труда (возникновение фабрик и заводов) люди вырываются из вассальной зависимости и самоорганизуются в капиталистическую формацию. Теперь господствующим отношением между ними будет отношение найма, при котором все общество делится на работодателей, владельцев средств производства, и наемных работников, и все жизненные блага производятся в виде товаров.
   Дальнейший и значительный рост производительности общественного труда, и значит, рост энерговооруженности общества, приведет, по идее Маркса и Энгельса, сначала к строгому разделению общества на буржуазию и пролетариат, а затем -- к образованию новой формации. В ней не будет ни буржуазии, ни наемных работников, и каждый займется тем, чем он хочет. Будет в режиме, так сказать, свободного полета.
   На языке же закона это звучит так: тип производственных отношений определяет тип общественно-экономической формации. Тип (характер) самих производственных отношений, в свою очередь, определен уровнем развития производительных сил общества (его потенциальной и кинетической энергии).
   Провести аналогию между агрегатным состоянием воды и общественно-экономической формацией первоначально затрудняет наш житейский опыт. Просто он подводит нас к этим понятиям с противоположных сторон. Лед, вода и пар -- для нас дело привычное. Гораздо сложнее представить связь невидимых глазу молекул между собой, их кинетическую и потенциальную энергию. В формации -- все на оборот. Мы прекрасно знаем, что такое наем и увольнение с работы. Еда и вещи приходят к нам в качестве товаров. Знаем, что энергии наций выражаются в валовом национальном доходе (ВНД) на душу населения. Ну а отсюда до формации -- один шаг.
  
  
   КАПЛЯ ТРЕТЬЯ
  
   ОХ, ЭТОТ КОВАРНЫЙ КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС...
  
   Теперь же самое время вернуться к заждавшимся нас крестьянам и их вопросу, который стал камнем преткновения для очень и очень многих историков-марксистов во все времена.
   На рисунке 5 модель перехода общества от феодальной формации к капиталистической совершенно естественно (закон один) совпадает с моделью перехода воды из одного агрегатного состояния в другое. Секции 1, 3 представляют фазу упадка и гибели феодального способа производства. Секции 2, 4 -- фазу параллельно идущего зарождения и становления способа капиталистического. Вертикаль в любой точке схемы -- 100% национального производства.

[]

   Вместе со способом производства, совершенно естественно, происходит замена и его носителей -- помещиков и крестьян (секция 1, 3) на пролетариев и буржуа (секции 2, 4).Отсюда даже школьнику понятно, что если капиталистическая страна полна крестьян, этих носителей старого способа производства, да еще те "образуют более или менее значительное большинство", то оная держава все еще находится в первой, начальной, фазе буржуазной формации. Крестьяне-собственники -- остатки класса прежней, феодальной эпохи, это еще "не растворившийся лед", прямое свидетельство переходного процесса. И естественно, перехода не из капитализма в коммунизм, а всего лишь от феодализма к капитализму.
   Следовательно, к началу XX столетия, спасибо крестьянскому вопросу, не три-четыре, как считали корифеи, а в лучшем случае, только одна страна, Англия, завершила свой переход к капитализму.
   Серьезному марксисту об этот крестьянский вопрос просто нельзя было не споткнуться. И молодая восходящая звезда в области теории капитализма и перехода к коммунизму, 28-летний редактор главного теоретического журнала немецких социал-демократов, Карл Каутский, ощутил здесь некий дискомфорт.
   Нет, модели перехода от формации к формации он не строил, задачу напасть на след естественного закона развития общества перед собой не ставил, но проблему, тем не менее, обнаружил. Молодая голова Каутского уловила слабость теории именно в том месте, где она "зависла" у Карла Маркса, и где он сам разрывался надвое. А изжил ли себя капитализм на земле? А готов ли мир к прощанию с капитализмом? С немецкой аккуратностью, в виде вопроса, подталкивает Каутский Энгельса к размышлению, в смысле -- ну задумайтесь, отче наш, может быть, рановато пока толковать о всеобщей революции?
   Шеф, говорит Каутский, если завтра грянет мировая война, а за ней мировой коммунистический переворот, то что же произойдет с остальными странами, где полным-полно крестьян? Патрон, спрашивает он, а что же будет с колониями, которые еще так далеки от нас в своем развитии и коих в мире больше, чем метрополий? Мы-то, развитые, продвинутые, ясное дело, -- сразу в социализм, а через какие фазы им придется добираться до нас? Но шеф не клюнул на наживку Каутского и ответил 12.09.1882 года просто и честно:
   "Какие социальные и политические фазы придется тогда проделывать этим странам, пока они дойдут тоже до социалистической организации, об этом, я думаю, мы могли бы выставить лишь довольно праздные гипотезы". То есть, поживем -- увидим.

[]

   Эх, ну что бы вот так, без иллюзий, ответить ему по России!
   А тем временем история шла вперед согласно предписанию ее законов. Марксизм продолжал свой путь, ослепленный миражом близкой революции. Усиливала свой стремительный бег к буржуазной революции Россия. А все вместе они двигались навстречу первой мировой войне, этому пробному камню коммунистической революции.
  
  
   КАПЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ
  
   КТО ВЫ, ДОКТОР БЕРНШТЕЙН?
  
   Три года спустя после ухода последнего из классиков в вечность, когда до Первой мировой оставалось 16 лет, а в далеком сибирском селе Шушенском Владимир Ильич справил свой 28-й день рождения, в Германии разразился скандал. И совершенно естественно, перекинулся на весь мир. Скандал вспыхнул в немецкой социал-демократической партии, самой мощной из рабочих партий мира. Она была сильна "могучей кучкой" своих теоретиков, а на выборах вела за собой добрую треть всего населения созданной Бисмарком четверть века назад Германии.
   Один из лидеров партии, Эдуард Бернштейн, громогласно и навеки успокоил буржуазию. "Дорогие буржуа, -- сказал Эдуард, -- отныне и вовеки веков можете спать спокойно. Мировой революции не будет". Потом подумал немножко и добавил: "Никогда".
   "Измена! Измена делу рабочего класса! Бунт на корабле! Он что, умнее Маркса? Ату его!" -- зашумели правоверные марксисты.
   -- Да уймитесь вы, и выслушайте меня внимательно, -- приструнил Эдуард верных слуг пролетариата.
   Едва ли может быть случайным в марксизме лицо, которое в течение десяти лет было редактором главной газеты немецких социал-демократов во времена Энгельса и Бисмарка. Еще труднее считать далеким от Энгельса человека, которого классик сделал своим душеприказчиком.
   "Ага, мало того, что он ревизионист, так он еще и змей подколодный", -- не унимались ортодоксы.
   Тем не менее, из партии его не исключили. Более того, уже на следующих выборах Бернштейн вошел в социал- демократическую фракцию в рейхстаге. И вот почему.
   Эдуард Бернштейн тоже не моделировал буржуазную формацию и, к сожалению, не пытался отыскать в ней свои координаты. Не искал он также и пределы развития капитализма вширь. Но основные постулаты марксизма усвоил достаточно уверенно, чтобы обнаружить, что происходит нечто неладное. Он посмотрел на Германию с точки зрения практика. С точки зрения реальной готовности нации к Мировой революции и переходу к социализму.
   "Да вы только посмотрите, -- страстно убеждал он товарищей по партии, -- вся наша тактика построена исходя из того, что пролетариат готов к своему освобождению. Но оглядитесь вокруг и вы увидите, "что рабочий класс еще не дозрел для своей эмансипации, и экономических условий для этого тоже нет".
   []
Возьмите хотя бы наших крестьян. Если завтра революция, то о какой экспроприации земли может идти речь, если у каждого из них самая заветная мечта -- собственная земля!
   А взять наших рабочих. "Более половины промышленных рабочих даже и теперь, после успеха партии на парламентских выборах, оказываются частью равнодушными и не сознательными, частью же прямо враждебными нашему движению".
   А кто будет управлять тысячами предприятий в промышленности и миллионами хозяйства на селе в случае завтрашней национализации? "Огромное большинство рабочего класса живет в тесных помещениях, малограмотно, имеет неверные и недостаточные источники дохода и не обладает тем высоким интеллектуальным развитием, которое необходимо для введения и упрочения социалистического общественного устройства".
   Вы говорите, диктатура пролетариата? Но "я и в настоящее время не считаю, что рабочий класс достаточно развит, чтобы принять в свои руки политическую власть". "Диктатура пролетариата там, где рабочий класс еще не обладает сильной собственной организацией хозяйственного свойства, и не достиг еще высокой степени моральной самостоятельности путем тренинга в органах самоуправления, есть не что иное, как диктатура клубных ораторов и ученых".
   А возьмите рабочие производственные кооперативы, эти зачатки будущего способа производства. Вместо того чтобы приживаться, они повсеместно терпят крах.
   Но главное! Если мы действительно подходим к генеральному перевороту, то собственность и в промышленности, и в сельском хозяйстве должна усиленно концентрироваться в руках немногих путем поглощения средних и мелких предприятий. Но этого же нет! Наоборот! Число предприятий, в том числе средних и мелких, у нас вовсю растет. Средний класс -- растет! Число капиталистов-- растет!! И это не только у нас, но и во Франции, и в Англии.
   А вы знаете, что сказал мне Карл Каутский, когда мы последний раз пили с ним пиво? "Если увеличивается количество капиталистов, а не неимущих, то значит, мы тем более удаляемся от цели, чем более совершается развитие, и в таком случае усиливается уже капитализм, а не социализм"".
   -- Ну и ревизионист, ну и раскольник, -- загудела социал-демократия во всем мире.
   -- Да не ревизионист я, а новатор, -- хлопнул по столу своей книгой "Проблемы социализма и задачи демократии" Эдуард. -- Читайте внимательно и вы поймете, что речь идет "только об отречении от известных остатков утопизма в марксизме".
   -- Ну и что же нам теперь делать, если революция откладывается? -- расстроились потенциальные строители пролетарских баррикад.
   -- Она не откладывается. Ее вообще не будет. А заниматься мы будем реформами и с их помощью добиваться улучшения жизни трудящихся. И развивать демократию. "Прежде, нежели окажется возможным социализм, мы должны сперва создать нацию демократов". А к власти придем цивилизованно, парламентским путем.
   И тут с места сорвалась Роза Люксембург.
   -- Ну, уж нет! -- воскликнула пламенная революционерка. -- Реформы и демократия не способствуют гибели капитализма. "Поэтому социал-демократия, если не желает сама затруднить себе работу, должна стремиться по возможности воспрепятствовать социальным реформам и распространению демократических учреждений". По горячим следам два выдающихся марксиста по-разному оценили неординарный шаг дерзкого еретика. Дитя самодержавной России Георгий Валентинович Плеханов: "Бернштейн умер для школы Маркса, к которой он когда-то принадлежал. Теперь уже невозможно раздражаться против него: против мертвых не раздражаются". Сын европейской демократии Карл Каутский: "Он заставил нас размышлять, будем ему за это благодарны".
   Нет, вынос тела, то бишь "известных остатков утопизма в марксизме" на этот раз не состоялся. Европейская социал-демократия по инерции продолжала готовиться к свержению капитализма. Одних доводов, писательского таланта и авторитета Бернштейна оказалось недостаточно, чтобы остановить этот процесс. Спор о правоте или неправоте смутьяна с переменным накалом покатился дальше, пока в него решительно не вмешалась первая мировая война.
  
  
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  
   ВО ГЛУБИНЕ МАРКСИСТСКИХ РУД
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
   ТОРПЕДА ПРОШЛА МИМО!
   Теперь наша крылатая машина времени по имени "Пегас" опускает нас в 1914 год. Вот она -- долгожданная Мировая война! И проблема Мировой революции встает во весь рост. Вот она -- кульминация и марксистской теории, и мирового социал-демократического движения. "Пусть сильнее грянет буря!"
   Сейчас, столетие спустя, естественно, кажется смешным -- как это в начале 20-го века можно было всерьез ждать Мировую революцию и всерьез надеяться на гибели капитализма? Невольно возникает вопрос: что же было в головах у тех людей? Но все нормально. Их головы, точно так, как и наши сегодня, были начинены вполне четкими представлениями о мире, соответствующими своему времени. Как всегда, это хороший коктейль из истин и иллюзий. И такое совершенно новое явление на земле, как капитализм, только зарождалось. И как можно было знать все о нем, если оно еще не проявило всех своих характерных черт и талантов?
   Да, в 1914 году господствующей идей последователей Маркса-Энгельса была идея -- искра войны дает пламя революции, которая ведет к краху империализма. И этим ожиданием была пронизана вся социал-демократия. Вот в ней-то и разыгралась нешуточная драма. К этому моменту марксизм уже зажил своей естественной жизнью. Шоковое выступление Бернштейна 16-тилетней давности, вырвало учение из тисков авторитетов и у него появились полюса. Уже пошла открытая борьба противоположностей. На одной стороне -- точка зрения Эдуарда -- революции не будет! Но большинство -- не с ним.
   За семь лет до этого, в 1907, конгресс социал-демократов в Штутгарте требует от своих сторонников серьезно готовиться к Мировой революции. Еще ближе, за два года до войны, в 1912 г, Базельский конгресс вновь подтверждает готовность эсдеков превратить грядущую Мировую войну в свержение власти капитала на планете.
   Но вот грянула война, и теперь эта отвратительная военная мясорубка становится критерием истины всех теорий, в том числе и марксистской. Теперь европейское побоище отвечает на главный вопрос эпохи.
   Что происходит с капитализмом?
   И варианты ответов, кажется, предельно просты.
   Если капиталистическая формации отжила свой век и классовая борьба приближается к развязке, -- тогда одетые в шинели крестьяне и пролетарии, у которых, согласно "Манифесту", уже нет отечества, а есть всеобщая солидарность, не станут убивать друг друга "из-за жалких балканских народов", а побратаются и обратят свои штыки против буржуазии.
   Если же "угнетенный класс -- в данном случае, следовательно, пролетариат -- еще не созрел для освобождения самого себя", то по тому же Энгельсу, "он будет, в большинстве своем, признавать существующий общественный порядок единственно возможным и политически будет идти в хвосте класса капиталистов".
   Все! Вариантов больше нет. Или -- или.
   И уже первые месяцы войны расставили все точки над "i". Трудовой народ в шинелях горячо любит свою буржуазию. Сражается за нее. И покорно готов за нее умирать.
   Тяжело и неприятно, но надо было все-таки признавать, что тезис : "мировая война -- канун Мировой революции" -- оказался блефом.
   Все произошло с точностью "до наоборот".
   Капитализм, или как его называли тогда, империализм остался целым и невредимым. А вот генеральный постулат социал-демократии оказался разбитым в пух и прах.
   Марксистский "Титаник" был поражен айсбергом войны в свое самое уязвимое место -- в утопическую составляющую. Главная цель всего коммунистического движения оказалась призраком. А в его корпусе на месте формулы "мировая война дает мировую революцию" образовалась огромная дыра.
   Но тут же возникает и второй не менее интересный вопрос.
   Если здание капитализма не рухнуло даже от всемирного военного землетрясения, то каков на самом деле запас его прочности? Что скажут на это наследники Маркса?
   И тогда слово взял главный марксистский теоретик Карл Каутский.
   "Ребята, -- сказал Карл, -- давайте вместе подумаем, а " не может ли теперешняя империалистическая политика быть вытеснена новою, ультраимпериалистическою, которая поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально объединенным финансовым капиталом?" Другими словами, а не следует ли за фазой национальных капитализмов фаза одного, единого мирового капитализма? "Подобная новая фаза капитализма, во всяком случае, мыслима".
   Да, это уже была свежая мысль. И здесь было над чем поразмыслить. И социал-демократия крепко призадумалась. Но не вся.
  
  
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
   КАРЛ КАУТСКИЙ -- РЕНЕГАТ ИЛИ ПРОВИДЕЦ?
  
   - Нет, нет и еще раз нет! Эта мысль, батенька, для пролетариата архивредна! -- раздался до боли родной голос из далекой Швейцарии. -- "Империализм теоретически оценен уже во всех своих главных чертах, как борьба гибнущей, одряхлевшей, сгнившей буржуазии за дележ мира".
   -- Да почему же вы думаете, что "сгнившей и гибнущей"?
   -- Да потому, что "повторялись тысячи раз эти выводы во всей необъятной газетной литературе социалистов всех стран". Кстати, "всестороннее научное исследование империализма -- такое исследование только начинается".
   -- Но позвольте, далеко не все считают империализм "сгнившим и гибнущим".
   -- Нет, мы не дадим "себя поймать лицемерными речами о том, что не все одинаково понимают империализм", "что вопрос недостаточно обсужден".
   -- И все-таки давайте попробуем разобраться.
   -- Нет! "Социалистические партии -- не дискуссионные клубы, а организации борющегося пролетариата". А за невыполнение резолюций Штутгартского и Базельскокого конгрессов о принятии экстренных мер к падению капитализма в случае войны отлучаю вас, господин-товарищ Каутский, и весь ваш такой-сякой 2-й Интернационал от марксизма.
   Ваш Ульянов-Ленин. С приветом(5).
   Но к основной массе социал-демократов постепенно приходило тяжелое отрезвление. Потребовался мировой катаклизм, чтобы "известные остатки утопизма в марксизме" посыпались с него, наконец, как осенние листья. Думы думающих социал-демократов озвучил Генрих Кунов из "могучей кучки" немецких теоретиков. Озвучил рублеными фразами: "Развитие капитализма неизбежно и прогрессивно".
  
"Надежды на революцию оказались иллюзией, а отстаивать иллюзии не дело марксиста".
   []
   Вне всяких сомнений, предстояла основательная чистка марксистских Авгиевых конюшен.
   Полвека коммунисты готовили трудовой народ к одной лишь задаче -- к свержению капитализма и захвату власти.
   Но если гипотеза Каутского верна, и до мировой революции, как до Марса на велосипеде, то главная составляющая эсдеков -- революционная -- уже мертвый груз.
   В корне меняется и статус Бернштейна с его идеей реформ и парламентской защиты интересов трудящихся. Из белой вороны и отщепенца он враз превращается в мыслителя-провидца и отца-основателя всей современной "мирной" социал-демократии.
   []
   И здесь не пройти бы нам мимо ценного момента, который пригодится далее. Давайте обратим внимание на то, что сам Каутский свою мысль о возможном наступлении глобальной фазы капитализма завершил почему-то крайне неуверенно и по-девичьи робко -- "осуществима ли она (фаза), для решения этого нет еще достаточных предпосылок". Он, как Штирлиц, "тогда еще не знал", что убивает сразу двух мамонтов. Его "гипотеза" не только заделывает зияющую пробоину в борту марксистского учения, худо-бедно объясняя, почему всемирный переворот не случился в связи с мировой бойней.
   Но главное, выводит теорию из состояния 70-летнего летаргического сна. Родившись однажды ребенком-старичком, марксизм, в лучшем случае, лишь объяснялся и уточнялся либо его авторами, либо популяризаторами типа Плеханова. Однако отродясь не развивался. Сейчас же был сделан сдвиг к выздоровлению.
   Но здесь произошло то, что с постоянством вращения земли происходит каждый раз на всех крутых виражах истории.
   Социал-демократия расщепилась.
   Так революционеры разных стран Европы фанатично продолжали скандировать "Даешь мировую революцию!" Они бульдожьей хваткой впились в Марксовы фантазии, никаких доводов не признавали, все ссылки на отцов марксизма объявляли облыжными и яростно требовали "проповеди и подготовки революции".
   "Будет, будет! Надо, -- взывали они, -- просто еще сильнее засучить рукава, еще энергичней взвинтить агитацию, добавить бунтарской страсти, и -- революция в кармане!" Среди них, как уже догадался искушенный читатель, громче всех слышались голоса нашего Ильича, их фрау Розы Люксембург и примкнувшего к ним Карла Либкнехта.
  
  
   КАПЛЯ ТРЕТЬЯ
  
   В СТРАНЕ ЗАБЫТЫХ ИСТИН
  
   Как и почему наш вождь и учитель очутился в группе "тормозов", у нас предстоит особый разговор в разделе "Особенности национальной революции". Пока лишь заметим, что Ильич мог остаться и вовсе малозаметной фигурой в советской истории на манер неких Чернова, Милюкова, Чхеидзе, если бы не три весьма значительных события. К этому моменту, а наш "Пегас" уже перенес нас в конец 1916 года, одно из них уже случилось -- в далеком горном ауле в 1879 году родился мальчик по имени Сосо Джугашвили. До второго, начала буржуазной революции в России, оставалось чуть более полугода. Третьим событием станет своевременная смерть вождя через восемь лет.
   А пока Ильич в одиночку (вся "могучая кучка" теоретиков поддержала большинство социал-демократов) силится доказать, что капитализм дошел до ручки, что он, как тухлое яйцо -- разбей его и выброси. Понятно, доказать это -- задача из тяжелейших. Но, как известно, большевики не страшатся трудностей. "Взять их у природы -- вот наша задача".
   Летом 1916 года труд под названием "Империализм, как высшая стадия капитализма" был завершен. Ильич перечитал написанное, и по привычке заметив об авторе: "какая глыба, какой матерый человечище", еще раз взглянул на вывод: "Из всего сказанного выше об экономической сущности империализма вытекает, что его приходится характеризовать, как переходный или, вернее, умирающий капитализм". "И, потирая руки, засмеялся довольный".
   Конечно, на книгу с таким выводом сегодня можно было бы с улыбкой махнуть рукой, если бы она не дарила нам немеркнущий образ Ленина-теоретика. И не просто теоретика, а теоретика-марксиста.
   Но прежде чем оценить его старания, дадим себе труд взглянуть на капитализм в целом глазами главного творца этого учения. Чтобы кратко получить натурально марксистское представление об этом этапе человеческой истории.
   Подводя итог первому тому "Капитала", Карл пишет свой знаменитый фрагмент "Историческая тенденция капиталистического накопления" -- ставший азбукой исторического материализма. Здесь, со свойственной ему филигранностью, буквально в двух абзацах, и фактически формулой естественного закона, он дает классически сжатую, но точную биографию буржуазной формации от ее зарождения и до гибели. Суть этой биографии -- процесс превращения индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, т.е. "превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих".
   Вот и вся недолга. Весь капитализм -- как на ладони. Проходящий, как и все сущее на земле, три естественных этапа.
   Первый. "Частная собственность, добытая трудом собственника, основанная, так сказать, на срастании отдельного независимого работника с его орудиями и средствами труда, вытесняется капиталистической частной собственностью, которая покоится на эксплуатации чужой, но формально свободной рабочей силы".
   Содержание этого этапа -- "экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда, -- эта ужасная и тяжелая экспроприация народной массы образует пролог истории капитализма".
   Это и есть этап, фаза, или стадия (кому что по вкусу) зарождения и становления капитализма, процесс перехода от феодализма к капитализму. Здесь, и только здесь, обломовские армии крестьян и помещиков преобразуются в более производительные армии наемных работников и капиталистов. Здесь, и только здесь, стремительно разворачиваются армады капиталистических предприятий.
   На втором этапе, когда крестьян и ремесленников уже нет, характер процесса совершенно меняется. "Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих". "Эта экспроприация совершается ... путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многих других. Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, ...а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима. Постоянно уменьшается количество магнатов капитала".
   Это и есть этап, фаза, стадия -- по выбору -- развития капитализма. Именно на этом этапе идет концентрация капитала то ли в руках индивидуальных владельцев, то ли в руках объединений капиталистов. Их количество напоминает собой пирамиду. Чем дальше (выше) идет развитие, тем меньше сечение пирамиды, тем меньше число олигархов. Вот почему так всполошились Бернштейн и Каутский, когда столкнулись с повсеместным ростом числа капиталистов в Европе в канун ожидаемой революции.
   "В каждом данном обществе этот (крайний -- ФА) предел был бы достигнут лишь в тот момент, когда весь общественный капитал оказался бы соединенным в руках одного единственного капиталиста или одной-единственной компании капиталистов", -- замечает Маркс главой раньше.
   Единая глобальная монополия и есть тот крайний предел, к которому идет капитализм. Тот предел, перед которым так по-детски, видимо, испугавшись дерзости собственной мысли, стушевался верный марксист Карл Каутский.
   И, наконец, финал. "Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Экспроприаторов экспроприируют".

[]

   Это и есть третий этап. Стадия упадка и гибели капитализма. Маркс характеризует ее очень скупо, но ключевые слова здесь "монополия" и "централизация". И заметим, ни слова тебе о революции. Просто "экспроприаторов экспроприируют". Именно так изъясняется классик, когда у него из петлицы не торчит красная гвоздика.
   Итак, Маркс обнажает суть буржуазной формации и разбивает ее на три этапа. И каждый из них снабжает признаком необходимым и достаточным.
   К той же мысли, о возможности "ультраимпериализма" приходит и Каутский. Правда, почему-то корявым языком и почему-то без ссылки на Маркса. Видимо, торопился куда-то.
  
   КАПЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ   
   "МУДРЫХ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ СЛУШАЛ Я НЕВНИМАТЕЛЬНО"
  
   Но вот, "землю всю охватывая разом", за работу принимается Ильич.
   Первое, чем поражает вождь в его "Империализме как высшей стадии капитализма", так это тем, что в своем анализе он решительно обходится без Марксовой "биографии" капитализма и всех его стадий. И с одной стороны, это правильно. Иначе он столкнулся бы с засильем в самых развитых странах еще не экспроприированных крестьянских хозяйств, которые не выпускают за пределы начальной ступени даже самые передовые нации. А это настолько яркий и неопровержимый факт принадлежности к первой фазе формации, что уже ни о каком "умирающем" просто не может быть и речи.
   Но с другой стороны, если вождь подходит к анализу без марксистской основы, то с чем же?
   И еще. Как же все-таки удается Ильичу проскочить этот коварный крестьянский косяк, о который набили шишки и Бернштейн, и Каутский?
   Исключительно молча. В том смысле, что о наличии миллионов самостоятельных крестьянских хозяйств в буржуазных странах Европы в его книге нет ни малейшего упоминания. Есть промышленные предприятия, банки, колонии, раздел всего мира, а самих крестьян нет, хоть тресни. Трудно поверить, но даже слова такого нет во всей работе. В общем, ни слова, ни духа крестьянского. Империализм, который исследует Ильич, такого класса не содержит. И это, надо признать, ход великолепный. Нет крестьян -- нет проблемы. А главное -- нет уже гибельной для вывода привязки развитых держав к начальной стадии капиталистической формации.
   И вот этому, други, действительно, надо "учиться, учиться и еще раз учиться".
   Надо сказать, не повезло в его очерке не только крестьянству. В загоне оказалась и еще одна часть движущей силы истории -- рабочий класс.
   Поскольку у Ильича капитализм уже умирает, то, совершенно естественно, возникает вопрос: каково состояние его могильщика и главного действующего лица грядущей революции? Вызрел ли гегемон за эти восемнадцать лет? Настроен ли он, наконец, брать власть, или она ему, как и во времена Бернштейна, извините, на фиг не нужна?
   Но и про это у Ильича -- ни гугу. В его труде позабыт позаброшен и пролетариат. Есть, правда, эпизод с подкупом рабочей аристократии в развитых странах. Части трудящихся там стало жить лучше. Но у вождя и этот факт -- факт загнивания капитализма.
   Складывается впечатление, что Ильичу крепко не повезло. Надо же было так случиться, что б ему подвернулся под руку какой-то капитализм-калека, без рабочих и крестьян, без начальной фазы. Прямо кошмар какой-то.
   А сейчас короткий тест в связи с выпадами Бернштейна, идеи которого уже "овладели массами". У Ильича два пути. Первый -- сказать прямо: "Эдуард, ты не прав!" и наголову разгромить все его доводы об отсутствии экономических предпосылок для мировой революции и об ошибке родоначальников марксизма в вопросе о ее близости. Выложить свои неопровержимые доказательства и обелить отцов.
   Второй -- промолчать.
   Какой путь избирает Ильич?
   Правильно. Наш вождь отвечает отступнику. Но отвечает молчаливым презрением. Наш вождь просто игнорирует Бернштейна, поганца эдакого, а заодно и все его доводы выводы. Чтоб знал наших! Зато тезис "революция на пороге" остается у Ильича, как жена Цезаря, вне подозрений.
   Возможно, какой-то смышленый ленинец сказал бы, что весь "Империализм" и есть ответ обернштейневшейся социал-демократии Европы. Вероятно, так задумывал и сам вождь. Однако помилуйте, в его работе не опровергнут ни один довод "отступника". Да что там "опровергнут"! Ни один из них даже не упомянут.
   А Ильича, как Ивана-царевича, ждут впереди еще котлы с кипящей и ледяной водой.
   Первый котел -- предел развития капитализма вширь.
   Перед вождем расстилается мир, в котором пока только пять стран вырвались на буржуазный простор. А сотня государств и народов еще только выстраивается в очередь перед вратами с вывеской "Капитализм".
   Позиция вождя известна. Империализм созрел и тогда этих пяти наций хватает с лихвой для революции. Так когда-то учили Маркс и Энгельс. Следовательно, буржуазная формация по Ильичу свое развитие завершила, в том числе и вширь.
   Но война оживила и возвела на пьедестал другую, полярную точку зрения. О том, что буржуазному способу производства предстоит втянуть в свою орбиту все народы земли.
   Добросовестный исследователь в таком случае представляет обе позиции и объясняет, почему одну принимает, а другую отбрасывает.
   Да вот незадача. У обеих версий -- один и тот же автор. Вернее, авторы. Следовательно, щекотливость момента в том, что в любом случае Ильичу надобно опровергать корифеев марксизма.
   Или делать вид, что никогда в жизни не читал не только "Капитала", но и "Манифеста Коммунистической партии" и слыхом не слыхивал о таком, например, фрагменте оттуда.
   "Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские нации". "Под страхом гибели заставляет она все нации принять буржуазный способ производства, заставляет их вводить у себя так называемую цивилизацию, т.е. становиться буржуа"(6).
   Или наш теоретик просто не дошел до 2-го тома Капитала?
   "Капиталистическое производство, раз появившись, в своем развитии не только воспроизводит это отделение" (средств производства от рабочей силы -- ФА), "но и расширяет его в постоянно растущих размерах, пока оно не сделается универсально господствующим состоянием".
   Нет, не украшает Ильич этими жемчужинами корону своего исследования буржуазной формации.
   Более того, порой складывается впечатление, что вождь не всегда понимает, что и для чего он цитирует.
   Вот он приводит слова Рудольфа Гильфердинга, еще одного немца из "могучей кучки", о перспективе колоний и зависимых стран. "Сам капитализм мало-помалу дает покоренным средства и способы для освобождения. И они выдвигают ту цель, которая некогда представлялась европейским нациям наивысшею: создание единого национального государства, как орудия экономической и культурной свободы".
   Вот здесь бы Ильичу и озариться гениальным предвидением. Заткнуть Каутского за пояс и за полвека предсказать крах всей колониальной системы на земле.
   Дудки! Цитата из Гильфердинга -- это всего лишь еще одно ленинское доказательство загнивания капитализма. А потому, что метрополии вынуждены бросать свои силы и средства на подавление освободительного движения и тем самым замедлять собственное развитие.
   И снова Ильич и капитализм резко расходятся в разные стороны. Капитализм, эх, "раззудись плечо", -- покорять земные широты, вождь -- искать его в доме для престарелых.
   Кстати, о загнивании. Поскольку никакого загнивания на самом деле не происходит, а оно необходимо вождю позарез, то он вынужден либо таврить этим словом любые издержки буржуазного роста, либо пробовать себя в жанре фантастики, как мы только что наблюдали.
   И вот, подводя итог "загниванию", Ильич заботливо предостерегает нас: "Было бы ошибкой думать, что эта тенденция к загниванию исключает быстрый рост капитализма; нет..."
   Батюшки-светы! Да что же все-таки происходит? На чем стоит Владимир Ильич? Так умирает пациент или развивается?
   "В целом капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растет(7)..."
  . Ну, вот и прекрасно. Именно так он и должен вести себя в своей первой фазе, на этапе становления и овладения миром.
   Просто слухи о смерти капитализма оказались у Ильича несколько преувеличенными.
  
   КАПЛЯ ПЯТАЯ
  
   ЛЕНИН И МОЛОЧНЫЕ ЗУБЫ
  
   А сейчас подошла пора господину Ульянову, он же -- Ленин, прыгать в следующий котел -- пройти тест на движение капитализма ввысь, к единой глобальной монополии.
   По Марксу -- это закономерный результат развития буржуазной формации, который наступает в конце второй -- начале третьей фазы. У робкого Каутского -- всего лишь "гипотеза". А что у Ильича?
   []
   О, в этом случае позиция вождя однозначна. "Ультрапустяки", "Обман масс -- кроме этого ровно ничего нет в "марксистской" теории Каутского", -- вот что такое для него ультраимпериализм.
   "...Развитие идет к монополиям, следовательно, к одной всемирной монополии, к одному всемирному тресту. Это бесспорно", -- на долю секунды прозревает вождь. Но только на долю. Затем, как будто чего-то испугавшись, не переводя дыхания, тут же от всего этого открещивается: "Но это и совершенно бессодержательно..."
   Вот тебе раз. А товарищ Маркс считают, что очень да же содержательно. И даже специально отводят целую эпоху под процесс, где "один капиталист побивает многих капиталистов", прежде чем сложится всеобщая монополия.
   А чем Ильич побивает товарища Маркса?
   "Это бесспорно, но это и совершенно бессодержательно, вроде указания, что "развитие идет" к производству питания в лабораториях. В этом смысле "теория" ультраимпериализма такой же вздор, каким была бы "теория ультраземледелия"".
   Все поняли? А вот Ильич, видать, не вполне.
   Зато, каким сухим и невредимым выскакивает он из этого котла!
   И попадает в следующий.
   У Маркса есть четкий водораздел между начальной и центральной фазой капитализма (его "биография" и рис. 7, стр. 120). Первая фаза -- повсеместный бурный рост предприятий и, соответственно, числа капиталистов. Во второй фазе, наоборот, число хозяев постоянно сокращается. Набирает силу закон концентрации и централизации, и начинается "экспроприация многих капиталистов немногими". Отсюда следует, что рост числа предприятий присущ исключительно начальной ступени.
   И когда Бернштейн и Каутский вчитались, наконец, в это место в "Капитале", у них "поехала крыша". Они с лопатами вовсю готовятся к погребению дедули-капитализма, а он, оказывается, еще младенец в ходунках да памперсах и, выходит, расти ему да расти.
   Что же обнаруживает своим исследованием Ильич?
   Растем, батенька, растем. Растет число промышленных предприятий в Германии, в Англии, даже за большой водой, в Америке. Книга полна таблиц, таблицы трещат по швам от цифр. Повсюду растет число банков, число километров железных дорог, тонны добычи и миллионы прибыли. Капитализм прекрасно растет и развивается. Но вот это, как раз, Ильича ничуть и не смущает, не тревожит, и не волнует. А если и волнует, то только, наоборот, от радости, гордости и счастья. Потому что у Ильича это -- опять признак загнивания капитализма. Да не просто загнивания, а это уже капитализму пришел настоящий каюк.
   И вот здесь-то мы как раз и подходим к сердцевине ленинского труда -- к его генеральному доказательству. Уж больно интересно знать, какая же это Тортила принесла Ильичу золотой ключик в ту страну чудес, где формация гибнет, не успев встать на ноги?
   А в принципе, и тут все просто. Вывод вождя прочно покоится на двух китах. С одним мы уже достаточно знакомы, это так называемое загнивание. Момент, конечно, интересный. Понятно, что выражения типа "загнивание" ни к категории политэкономии, ни к категории исторического материализма никакого отношения не имеют. Это совершенно определенно относится к рабочему словарю тружеников плодово-овощной базы. Но это "загнивание" проходит через всю ленинскую работу и служит фундаментом для его вывода. Поэтому, в свою очередь, совершенно определенно характеризует научный уровень самого Ильича.
   Но поскольку пресловутое "загнивание" служит у вождя лишь усилением главного аргумента, поищем, на каком ките покоится опорная нога вождя. Следовательно, круг сужается.
   Итак, задача нашего теоретика -- доказать, что мир проходит последнюю стадию капитализма.
   Еще раз подчеркнем чрезвычайную героику задачи.
   К 1916 году мир своими пятью первыми нациями-пионерами шагнул в бурную реку капитализма. Миру еще предстоит:
   -- прежде всего, окрестить в этой реке все народы планеты;
   -- затем пройти долгий путь превращения в единое мировое хозяйство;
   -- в конце этого пути "забеременеть" новым способом производства;
   -- выносить это свой плод;
   -- и только после этого навсегда распрощаться с буржуазией и капитализмом.
   Какие же титанические усилия должен приложить человек, чтобы, находясь в самом начале первой фазы из трех, доказывать, что он уже в последней?
   Каким же аргументом Ильич собирается сразить нас наповал?
   Таких аргументов всего два.
   Признаком, необходимым и достаточным, вступления капитализма в свою последнюю фазу, фазу упадка и гибели, является возникновение в его недрах нового способа производства. И Бернштейн, как мы помним, был в шоке оттого, что у них в Германии не приживаются даже зачатки этого способа -- рабочие производственные кооперативы.
   Однако, по поводу зарождения нового способа производства в недрах буржуазной формации в книге у Ильича гробовая тишина.
   Но, "не падайте духом, поручик Голицын", еще не все потеряно. Высшая стадия капитализма обладает еще одним неубиенным признаком. Правильно. Монополией. Но вождь, мы видели, решительно восстал против ультраимпериализма.
   А вот здесь-то и весь фокус.
   Именно на монополию и делает свою ставку Ильич. Читайте, завидуйте:
   "Теперь монополия стала фактом".
   Глобальная монополия в 1916 году? Но ее же нет и в помине! И не надо. Она и вовсе не нужна, если есть творческая мысль и смекалка.
   И вождь начинает варить щи из топора, обложившись литературой.
   Первым делом он кладет в кастрюлю главный продукт своих изысканий -- первичные торговые и промышленные объединения капиталистов -- картели, синдикаты, тресты, которые, на его счастье, в просторечии так и называются -- "монопольки", монополии.
   Затем добавляет туда "монополистическое обладание важнейшими источниками сырых материалов". Потом опускает банки -- этих "монополистов финансового капитала". И в качестве приправы -- "наступившую эру монопольного обладания колониями".
   Все! Теперь ежели легким движением руки все перемешать, взболтнуть и отцедить оттуда монополии, монополистическое, монополистов и монопольного, а затем слегка поменять род и падеж, произнести магические слова и взмахнуть волшебной палочкой, то как раз и получится то, что написано чертовой дюжиной строк выше. И никаких чудес!
   Ну, где уж здесь человеку с ружьем, тому самому солдату Шадрину заметить шаловливую подмену понятий самим вождем мирового пролетариата. Ему бы, простому смертному, кипяточку покруче, да землицы поболе.
   А сейчас представим себе сценку. Мы приводим к стоматологу свое пятилетнее чадо. "На что жалуетесь?" "Да вот зубки передние шатаются". "Все понятно. Явный признак старения и одряхления организма". "Коллега", -- взывает к разуму зашедший в кабинет педиатр. -- Перед вами совершенно здоровый ребенок. Это смена молочных зубов -- закон природы. Вы где учились? Какой же вы врач? По вас плачет поганая метла. Вы разбираетесь в медицине?" "Нет, не дадим себя поймать лицемерными речами о том, что не все одинаково понимают медицину. Кабинет врача -- не дискуссионный клуб. А поскольку вы мешаете мне лечить, я вас решительно от медицины отлучаю".
   И вот здесь мы подошли к сокровеннейшей тайне русского коммунистического движения. Как уже догадался проницательный читатель, лидер этого движения, Владимир Ильич Ульянов, он же Ленин, он же творец социалистической революции, он же основатель первого в мире социалистического государства, он же верный марксист, он же светоч пролетарской науки и прочая и прочая, так вот он, наш дорогой вождь и учитель, как бы это помягче выразиться, не разгрыз ядра марксизма, не усвоил его материалистическую составляющую.
   А если без всяких обиняков и околичностей, то Ильич попросту не понимает, что такое капитализм. Прежде всего, он не воспринимает его, как процесс, проходящий по законам природы. Процесс, имеющий свои неотвратимые фазы, этапы. Процесс, который не в состоянии по щучьему велению выпрыгнуть из своего начала и закончиться, скажем, 25 октября, по желанию пусть даже гениев. Наш вождь имеет катастрофически смутное представление о наличии периодов и ступеней в развитии буржуазной системы. И абсолютно никакого -- об их сущности, об их историко-экономическом содержании. Понятие общественно-экономической формации до конца его дней вообще останется для него ночным кошмаром.
   Бесспорно, (медалист!) он свободно владеет марксистской терминологией. Однако под этой словесной оболочкой и конем не валялись ни диалектика, ни материализм.
   Отсюда та "легкость необыкновенная" с которой Ильич, находясь в кишащей крестьянством начальной фазе, объявляет ее высшей стадией капитализма. А на этом фоне уже меркнут такие перлы, как объявление в глубоко крестьянской стране диктатуры пролетариата. Или вывод о возможной победе социализма в группе стран (а тем более в одной) в мире, который еще стоит одной ногой в феодализме.
   С багажом марксизма на уровне Петра Ткачева и с его же страстью из феодализма сразу сигануть в социализм подходит Ленин к русской буржуазной революции.
   А до нее остается чуть более полугода.
  
  
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
  
   ОНА ПРИШЛА И НЕ СДЕРЖАТЬ ЕЕ
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
   "В ТОМЛЕНЬЕ ОЖИДАНЬЯ..."
  
   К началу 1917 года Ильич несколько приуныл в далекой Швейцарии. Война продолжалась уже два с половиной года, а революционным сотрясением в Европе почему-то и не пахло. И когда в феврале вдруг загрохотало, да ни где-нибудь, а в самой России, сторонники близкой мировой возликовали: "Вот видите! Мы же говорили!", и Ленин полез на броневичок.
   Теперь Россия должна стать детонатором европейской революции. И это здорово, что именно Россия начинает столь долгожданный и сладостный всемирный переворот. Правда, она существенно приотстала в экономическом плане от передовой Европы. Но это -- не беда. И если щедро поделиться своим революционным энтузиазмом со старушкой, которой если чего теперь и не хватает для пролетарской перетряски, так это только молодецкого примера, то все будет по Марксу.
   Итак, Россия приводит социалистов к власти, подает пример Европе, та его моментально подхватывает -- и Мировая революция началась. А потом, когда мировая буржуазия будет повержена, благодарный Запад подтянет отсталую, но такую героическую Россию до своего экономического уровня. Иначе и быть не может. "Манифест" читали? Тогда вперед и -- да здравствует мировая революция!
   В октябре большевики берут власть, и Ленин, объявляя о том России и всему миру, называет только что происшедшее, заметим, не социалистической, это -- святое, это -- впереди, а всего лишь "рабоче-крестьянской революцией". А свою речь заканчивает, чем бы вы думали? Правильно, здравицей. В честь чего? Совершенно верно:
   "Да здравствует всемирная социалистическая революция!"
   Потому что она может быть только одна и только сразу во всех развитых странах.
   Даже самые трудные минуты, голод и разруха гражданской не могут отвлечь вождей новой России от мысли о ней, от надежды на нее. Но Запад молчит, Запад, похоже, и не собирается детонировать. Тогда, находясь в кольце интервенции, красная Москва начинает энергично активизировать революционные силы во всем мире и даже в Австралии. Москва подталкивает к активным действиям своих сторонников, создавая свой, коммунистический, он же 3-й интернационал, он же Коминтерн.
   И пока Европа раскачивается, буденовец на взмыленном коне рубит своего брата с криком "Даешь мировую революцию!" "Да здравствует мировой Октябрь!" -- эхом вторит ему красный тыл, и все с жадностью ловят каждое сообщение из-за границы. Ну, когда же?! Что ж они мешкают? А может, не грянет? Это исключено, грянет. А все-таки? Не-е-е, должно грянуть, так Маркс и Энгельс сказали. В "Манифесте" написано!
   26 мая 1918 года -- большевистской революции 7 месяцев от роду. И Ленин объясняет делегатам I Всероссийского съезда Советов народного хозяйства.
   "Мы не закрываем глаза на то, что нам одним -- социалистической революции в одной стране, если бы она была даже гораздо менее отсталой, чем Россия, если бы мы жили в условиях более легких, чем после четырех лет неслыханной, мучительной, тяжелой и разорительной войны, -- в одной стране социалистической революции своими силами всецело не выполнить...
   "Когда страна вступила на путь величайших преобразований, тогда заслугой этой страны и партии рабочего класса, победившего в этой стране, является то, что к задачам, которые ставились раньше абстрактно, теоретически, мы подошли вплотную практически. Этот опыт не забудется. ...Этого опыта, чтобы ни было, как бы тяжелы ни были перипетии русской революции и международной социалистической революции, этого опыта отнять нельзя. Он вошел в историю, как завоевание социализма, и на этом опыте будущая международная революция будет строить свое социалистическое здание".
   И вот, когда в словах Ильича уже появились нотки неуверенности в исходе и даже оттенок некой обреченности, поздней осенью 1918 года с Запада прилетела долгожданная радость. Наконец-то, лед тронулся! Свершилось! Уставшие от войны Германия и Австро-Венгрия покрываются вспышками восстаний. И тут уже, в первом же абзаце новой партийной программы российских большевиков читаем слова, написанные рукою Ильича:
   "Ход развития революции в Германии и Австро-Венгрии, рост революционного движения пролетариата во всех передовых странах, ... все это показало, что началась эра всемирной пролетарской, коммунистической революции".
   Да, нет же, нет! Не был Ильич атеистом. Он был верующим. Да еще каким верующим! Похлеще Маркса и Энгельса выдает он желаемое за действительное.
   Но, увы, не судьба. Эти слова не попадают в Программу 1919 года. Им суждено навсегда осесть в ее проекте. Потому что восстания подавлены. Роза Люксембург и Карл Либкнехт застрелены. Изнуренная войной Европа больше не занимается революциями. Теперь это -- не ее хобби. Она старательно зализывает свои тяжелые раны.
   Однако большевики непоколебимо идут единожды выбранным курсом.
   1921 год. Март. 15-е. На трибуне Х съезда партии Ленин В.И.:
   "В странах развитого капитализма есть сложившийся в течение десятков лет класс наемных сельскохозяйственных рабочих. ...Только в таких странах, где этот класс достаточно развит, непосредственный переход от капитализма к социализму возможен и не требует особых общегосударственных мер. Мы подчеркивали в целом ряде произведений, во всех наших выступлениях, во всей прессе, что в России дело обстоит не так, что в России мы имеем меньшинство рабочих в промышленности и огромное большинство мелких земледельцев. Социалистическая революция в такой стране может иметь окончательный успех лишь при двух условиях. Во-первых, при условии поддержки ее своевременно социалистической революцией в одной или нескольких передовых странах. Как вы знаете, для этого условия мы очень много сделали по сравнению с прежним, но далеко недостаточно, чтобы это стало действительностью(8)"..
   Ильич до мозга костей пронизан ожиданием. Ему и его соратникам позарез необходима поддержка социалистической Европы. Вера и надежда не покидают его до самого конца.
   Уже навсегда прикованный к смертному одру вождь диктует 2 марта 1923 года своему секретарю, Лидии Фотиевой, свое действительно последнее прости этому миру:
   "Мы стоим, таким образом, в настоящий момент перед вопросом: удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при нашей разоренности до тех пор, пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму?"
   И за этим немедленно следует порция "дутого", но обязательного партийного оптимизма.
   "На нашей стороне тот плюс, что весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию".
   "Блажен, кто верует". Аминь.
  
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
   "НАШ ПАРОВОЗ ВПЕРЕД ЛЕТИ!"
  
   Из гражданской войны большевики вышли опьяненные победой. И не только опьяненные, но и утомленные. Уставшие от боев и ожидания. Надежды на Запад рухнули. Европа отвернулась. Вместо помощи от нее исходит теперь угроза новой интервенции.
   Черной скалой навис над осиротевшей (Ленин -- живой труп) партией и ее Центральным комитетом тяжелейший вопрос: как быть, куда двигаться? Сколько еще ждать? Какова должна быть стратегия страны? Как быть с социализмом, поднять который одной России невмочь? Головы большевистских лидеров раскалываются. Вопросы, вопросы, вопросы...
   И тут из-за спин признанных вождей революции и республики шагнул в мягких сапогах бывший вечно на задворках Сталин и выстрелил:
   -- Социализм без помощи Запада построить вполне возможно.
   И пока Троцкий, Каменев, Зиновьев, лидеры безусловные, гораздо более авторитетные, гораздо более заслуженные, а в теории превосходившие самого Ильича, набирали воздух, чтобы поставить невежду и выскочку на место, невежда и выскочка -- в голосе металл -- забил новый гвоздь:
   -- Так сказал Ленин!
   Эффект сталинского демарша оказался весьма неожиданным. Похоже, среднее звено страны этого только и ждало. У них гора свалилась с плеч. Они с восторгом встречают новость. Сталин на глазах превращается в героя и лидера. Он -- свет в конце мрачного тоннеля.
   В споре между маститыми вождями и дерзким еретиком партийные и советские массы целиком на стороне Сталина. "Ура, мы будем строить социализм и мы его построим. Кто был ничем, тот станет всем". Им не нужны высокие марксистские истины. Но чрезвычайно важен уход от могильной обреченности. Они полны оптимизма. Им требуется перспектива. И Сталин отсыпает и то, и другое полной мерой.
   Сталин, для которого в равной мере не существовало ни законов материализма, ни законов логики, ни тем более законов нравственности -- по всем данным быть ему великим государственным деятелем -- свою борьбу с вождями и идеологами свершенной революции строит весьма оригинальным и единственно возможным в неграмотной стране способом.
   Авторитет законов исторического материализма и диалектики, о которых у населения России было, мягко говоря, весьма смутное представление, он решительно заменяет авторитетом личности -- авторитетом Ленина. А это массам понятно.
   "Что значит подчеркнутая фраза Ленина: "организовав у себя социалистическое производство"?" -- спрашивает сам у себя Сталин в январе 1926 года. И сам же отвечает, -- "Это значит, что пролетариат победившей страны может и должен(9) организовать у себя, после взятия власти, социалистическое производство. А что значит "организовать социалистическое производство"? Это значит, построить социалистическое общество. Едва ли нужно доказывать, что это ясное и определенное положение Ленина не нуждается в дальнейших комментариях. В противном случае непонятны были бы призывы Ленина ко взятию власти пролетариатом в октябре 1917 года".
   Вот она, знаменитая сталинская железная логика. Вот для чего, оказывается, свершалась Октябрьская революция.
   Конечно же, Сталин, будучи в семнадцатом году членом ЦК, прекрасно знает, на каких условиях бралась власть тогда, в октябре. Но он говорит партии и стране то, что те хотят услышать.
   "Неизвестно только, для чего же мы брали власть в октябре 1917 г, если не рассчитывали построить социализм?" -- снова величаво удивляется новый лидер России.
  И напрасно прежние вожди республики пытаются повторять, что путь к социализму лежит только через мировую революцию. Что о социализме и речи не может быть в одной стране. Тем более, в сплошь крестьянской! Теперь их никто не принимает всерьез. Над ними смеются. Их клеймят. Они превращаются в тормоз, а затем и во врагов движения вперед.
   []
   Крестьянская страна? А мы проведем коллективизацию. Отсталая Россия? А мы осуществим индустриализацию. И экономическая жизнь в стране набирает обороты.
   Сталин растет как на дрожжах. Сейчас к его заслугам верного ленинца прибавляются политические победы над самим Зиновьевым, над самим Каменевым, над самим Троцким.
   А главное -- вновь обретена ясная цель, есть выход на стратегическую магистраль. Социализм! -- и Россия вмиг взлетает выше самых развитых, но буржуйских держав. И как не гордиться страной, где уже установлен высший в мире общественный строй и навсегда покончено с эксплуатацией человека человеком! А впереди захватывающая дух высота -- коммунизм!
   С этого времени октябрьский переворот именуется Великой Октябрьской социалистической революцией. А тема его (ее) кровного родства с мировой революцией становится в молодой республике все более нежелательной. Весьма не желательными делаются и люди, которые продолжают вслух обсуждать этот ключевой момент.
   Сталин хорошо умеет оберегать государственные иллюзии.
   Из его интервью Рою Говарду 1 марта 1936 года:
   Г. Р. -- Как обстоит дело с планами и намерениями насчет мировой революции?
   С. -- Таких планов и намерений у нас никогда не было.
   Г. Р. -- Но, ведь...
   С. -- Это является плодом недоразумения.
   Г. Р. -- Трагическим недоразумением?
   С. -- Нет, комическим, или, пожалуй, трагикомическим.
   Вот так завершилась историческая драма в театре абсурда. Драма под названием "Мировая революция". И мы попрощаемся с нашим главным действующим лицом.
   Ее величество Мысль продолжает отступать под напором страстей, инстинктов, целесообразности. Мне представляется, что миф о близкой гибели капитализма был первой победой эмоций Маркса и Энгельса над порожденной ими же наукой. Наукой по имени Исторический процесс. А проект титанов о скрещивания русской революции с социалистической в Европе -- и вовсе не более чем льстивое подбрасывание дров в русский революционный костер.
   Большевики блестяще разыграли новый акт, когда подхватили эту утопическую идею без проверки и бездумно взяли ее на вооружение. Взяли, хотя вся социал-демократия Европы кричала: "Ахтунг, ахтунг! -- Фикция!" Всегда решительный Ильич пошел еще дальше и внес свой персональный вклад в триумф абсурда, заявив однажды о возможности победы социализма даже в одной стране.
   Своей кульминации абсурд достигнет еще через десять лет, в 1936 году, когда Сталин провозгласит-таки в СССР победу социализма и заодно похоронит идею мировой революции.
   Правда, где-то далеко в Мексике мастодонт русской революции Лев Троцкий еще какое-то время будет подпитывать эту идею и даже будет создавать ради нее Четвертый интернационал.
   В самой же России, теперь -- СССР, возведение "социализма" в ранг развитого, или "реального", произойдет уже по инерции. А куда деваться? "Занавесьте окна и объявляйте остановки!" И далее марксистский камень имени Сизифа покатится под уклон уже сам.
   Прощай, Мировая революция! Прощай, еще одна массовая иллюзия!
  
  
   ЧАСТЬ ПЯТАЯ
  
   БУРЖУАЗНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ПОД РЕНТГЕНОМ
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
   ПЕРЕСТРОЙКА ДЛИНОЮ В ВЕК
  
   Вероятно, даже стойким ленинцам становится все более и более очевидным, что утверждение историков о том, что в России социалистическая революция грянула через 35 недель после буржуазной, равносильно утверждению, что одна блондинка в Саратове родила через 35 минут, после зачатия. Тем не менее, небольшой ликбез будет не лишним для тех, кто хотел бы уяснить, что же происходило в России в 1917 году на самом деле.
   Начнем с того, что термин "буржуазная революция" охватывает сразу два понятия. Первое -- событие нескольких дней, когда страна рывком сбрасывает с себя прежнюю монархическую власть. Во Франции это взятие Бастилии и дни после 14 июля 1789 года. В России -- бурные выступления в Петрограде, отречение царя и переход руля к временному правительству в конце февраля -- начале марта 1917 г.
   Свержение монархов(10) открывает дорогу энергичной переделке всего общества. Из феодального оно быстро начинает превращаться в капиталистическое. Теперь веселей идет нелегкий процесс замены старых классов новыми, полным ходом продолжается смена производственных отношений. И все-таки требуются многие и многие десятилетия, чтобы прогрессивный буржуазный способ производства до конца вытеснил устаревший феодальный.
   И этот, длиною в век, процесс экономического и социального преобразования нации тоже называется буржуазной революцией. Хотя в этом смысле употребляется гораздо реже.
   Эпоха социальной революции -- так величает ее Маркс -- включает в себя экономические рывки, движение вспять, государственные перевороты, гражданские войны, бегство населения за границу и снова перевороты.
   Эта бурлящая событиями перестроечная эпоха занимает значительную часть первой фазы буржуазной общественно-экономической формации. У нее есть четкая отправная точка -- момент низвержения феодальной администрации (у американцев, мы помним по школе, -- свержение власти англичан, у итальянцев -- австрийцев). Окончание этой грандиозной национальной перестройки и есть окончание всей фазы возникновения и становления капитализма. На рис. 8 фаза буржуазной революции охватывает секции 2, 3 и 4.

[]

   В политическом отношении эта эпоха просто пестрит чередой сменяемых диктатур, главным образом буржуазных и мелкобуржуазных. Они вытесняют друг друга либо в результате бурных народных выступлений, что свойственно странам с демократическими традициями, либо "втихую", что более характерно азиатским народам и России. Несмотря на кратковременное появление иных форм правления, вплоть до парламентских, весь период буржуазной революции, по сути своей, остается диктатурным.
   Эпоха экономической и социальной перестройки -- превращение оставшихся помещиков и крестьян в буржуа и наемных рабочих -- завершается нормализующим актом (НА). Это гласный или "по умолчанию" договор, согласно которому сложившееся гражданское общество признает право буржуазии на господство и взамен добывает себе контрольный пакет буржуазных вольностей -- свободу частного предпринимательства, свободу собраний и демонстраций, свободу забастовок, свободу слова, контроль над правительством. Это означает, что новые классы капиталистического общества не только сформировались, но уже и "притерлись", отношение найма стало повсеместным и общественно нормальным, буржуазный прогресс -- необратимым. Нормой становится и открытая, здоровая конкуренция труда и капитала с ее забастовочно-локаутным механизмом. То есть капиталистическая жизнь в социуме "устаканилась". Поэтому диктатура теряет смысл и заменяется демократическим правлением.
   Отсюда, эпоха буржуазных революций, при желании, может быть определена с точностью до года. Вот, например, мои прикидки для ряда стран из числа тех, где процесс буржуазных преобразований уже завершен.
   Англия -- 200 лет с 1642 по 1842 г -- год окончания чартистского движения.
   США -- 110 лет с 1776 по 1886 г -- начало первых забастовок.
   Франция -- 95 лет с 1789 по 1884 г -- закон о легализации профсоюзов.
   Германия -- 101 год с 1848 по 1949 г. -- выборы в бундестаг и образование ФРГ.
   Япония -- 84 года с 1868 по 1952 г. -- переход власти к правительству Японии.
   Италия-- 89 лет с 1859 по 1948 г. -- переход на новую конституцию.
   Испания -- 108 лет с 1868 по 1976 г. -- окончание франкистской диктатуры.
   Мануфактурный период растянул английскую революцию на 200 годков. У всех остальных народов -- уже в машинный период -- на нее уходит в среднем около 100 лет, или жизнь четырех-пяти поколений.
   Зная теперь длительность эпохи социальной перестройки, и учитывая ускорение технического прогресса, можно, к примеру, ожидать завершения буржуазных преобразований
   в России -- 1917 + 90 + 20 -- в районе 2027 года.
   В Китае -- 1925 + 90 + 20 -- около 2035 года.
   В Индии -- 1945 + 90 -- приблизительно 2035 год.
   В Афганистане -- 1973 + 90 -- в районе 2063 года.
   В Иране -- 1979 + 90 -- около 2089 года.
   В Ираке -- 1958 + 90 -- приблизительно в 2048 году.
   Россия и Китай получают как минимум двадцатилетнюю надбавку на ликвидацию последствий своих тоталитарных режимов.
   Еще раз обратим внимание на то, что в истории каждого народа буржуазная революция -- исключительно динамичный и болезненный период.
   Всего за век нация перемалывает большую часть феодальных сословий, превращая их в наемных работников и капиталистов. В результате всеобщей неразберихи и повсеместной толчеи страна на это время превращается в сплошной Казанский вокзал. В этот период общество представляет собой крутой замес из представителей сразу двух смежных формаций. Здесь отъезжающие крестьяне, помещики, ремесленники, здесь приезжающие пролетарии и мелкая буржуазия, финансисты и промышленники, вечные военные ("А не пора ли нам кого-нибудь победить?") и вечное духовенство ("Мир вам, дети мои!"), профессиональные революционеры и профессиональные чиновники. И все тянутся к главному штурвалу. Одни, чтобы сохранить старые порядки, другие -- чтобы утвердить новые.
   []
   Коалиции, конфронтации, блоки, интриги, заговоры. Из этой драки за власть время от времени взлетают ввысь халифы-на-час -- императоры, консулы, кайзеры, фюреры, дуче, генсеки. Республики свергают диктаторов, хунты сокрушают республики. Франция устанавливает рекорд -- за 95 лет 19 государственных переворотов. Страны в этот период живут в беззаконии. Старые и новые классы пытаются урегулировать свои отношения официально, но законы устаревают еще до их принятия, потому что жизнь меняется не по дням, а по часам.
   И если сюда добавить неизбежные гражданские и межгосударственные войны, террор диктатур, перевороты и возвратные репрессии, эпидемии, голод и тот факт, что именно в такой период моральные устои сурово и повсеместно проверяются на излом, то мы получаем век тяжелейших и всесторонних испытаний для нации. Как те же роды у женщины. Да, больно, очень-очень больно. Но по-другому, видимо, новая жизнь не появляется. Похоже, таков закон матушки-природы.
   А с другой стороны, как не вспомнить о дарвиновской теории естественного отбора? У меня складывается такое впечатление, что эпоха социально-экономических преобразований, охватывающая несколько поколений, пропускает через свое сито наиболее гибких, сообразительных, способных к восприятию нового и предприимчивых индивидуумов. А возможно, это -- не только мое впечатление?
  
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
   "МЫ С ТАМАРОЙ ХОДИМ ПАРОЙ"
  
   И вот в этой всеобщей неразберихе, политической чехарде и перетряске, в гигантском клубке человеческих испытаний Маркс и Энгельс сумели разглядеть систему. Оказывается, революционные взрывы возникают не хаотично, а следуют последовательно и складываются в определенный порядок. Сейчас классиков можно слушать без опаски, поскольку, хоть речь и идет о революции, но, видят боги, не о мировой.
   Мэтры подметили, что со свержением главного феодала страны государственные перевороты не заканчиваются. Оказывается, за первым победоносным восстанием против старого режима с неотвратимостью рока следует второе. Эпоха буржуазной революции открывается не одним, а двумя, следующими друг за другом переворотами, эдаким дуплетом революционных встрясок.
   Вот что рассказывают об этом корифеи марксизма.
   Энгельс. 1892 г.
   "Оригинальное явление: во всех трех великих восстаниях буржуазии боевой армией являются крестьяне. И именно крестьяне оказываются тем классом, который после завоеванной победы неизбежно разоряется в результате экономических последствий этой победы. Сто лет спустя после Кромвеля английское йоментри почти совершенно исчезло. А между тем исключительно благодаря вмешательству этого йоментри и плебейского элемента городов борьба была доведена до последнего решительного конца, и Карл I угодил на эшафот, чего одна буржуазия никогда не смогла бы сделать. Для того чтобы буржуазия могла заполучить хотя бы только те плоды, которые тогда были вполне зрелы для сбора их, -- для этого необходимо было довести революцию значительно дальше такой цели; совершенно то же самое было в 1793 г во Франции, в 1848 г в Германии. По-видимому, таков на самом деле один из законов развития буржуазного общества".
   Тремя годами позже на этом феномене Энгельс останавливается более подробно.
   "Все прежние революции сводились к замене господства одного определенного класса господством другого: но все господствовавшие до сих пор классы являлись лишь ничтожным меньшинством по сравнению с подвластной народной массой.
   Если большинство и принимало в них участие, оно действовало -- сознательно или бессознательно -- лишь в интересах меньшинства; но именно это или даже пассивное поведение большинства, отсутствие сопротивления с его стороны создавало видимость, будто это меньшинство является представителем всего народа.
   После первого большого успеха победившее меньшинство, как правило, раскалывалось: одна часть его удовлетворялась достигнутым, другая желала идти дальше, выдвигала новые требования, соответствовавшие, по крайней мере, отчасти, подлинным или воображаемым интересам широких народных масс. И в отдельных случаях эти более радикальные требования осуществлялись, но большей частью только на очень короткое время: более умеренная партия снова одерживала верх и последние завоевания -- целиком или от части -- сводились на нет; тогда побежденные начинали кричать об измене или объясняли поражение случайностью. В действительности же дело большей частью обстояло так: то, что было завоевано в результате первой победы, становилось прочным лишь благодаря второй победе радикальной партии; как только это бывало достигнуто, а тем самым выполнялось то, что было в данный момент необходимо, радикалы и их достижения снова сходили со сцены.
   Во всех революциях нового времени, начиная с великой английской революции XVII века, обнаруживались эти черты..."
   И если Энгельс рисует общий принцип движения вперед: сначала революционный рывок всех вместе, затем второй, закрепляющий рывок радикалов, то Маркс еще в 1847 году, за семьдесят лет до 1917 года, не хуже Нострадамуса одним росчерком пера определяет историческую роль Октября и его место в ходе всей русской буржуазной революции(11).
   "Поэтому, если пролетариат и свергает политическое господство буржуазии, его победа будет лишь кратковременной, будет лишь вспомогательным моментом самой буржуазной революции, -- как это было в 1794 г, -- до тех пор, пока в ходе истории, в ее "движении" не создались еще материальные условия, которые делают необходимым уничтожение буржуазного способа производства... Господство террора во Франции могло поэтому послужить лишь тому, что бы ударами своего страшного молота, стереть сразу, как по волшебству, все феодальные руины с лица Франции. Буржуазия с ее трусливой осмотрительностью не справилась бы с такой работой в течение десятилетий. Кровавые действия народа лишь расчистили ей путь".
   Вот теперь все встает на свои места. Нам остается только внимательно примерить "новый кафтан" к лику нашего Октября 1917 года. Свержение буржуазии, когда для этого не созрели материальные условия? Абсолютно точно. (И как хорошо это понимали и сами путчисты во главе с Ильичом. Их единственная надежда, как мы помним -- рука Европы). "Господство террора"? Именно так. Вся Россия была залита красным террором. Радикальные требования и утопии? Нет отбоя.
   Отсюда прямая связь большевистского переворота 1917 года с марксизмом. Но не в качестве осмысления и применения теории Маркса и Энгельса на практике. Нет. Здесь как раз все наоборот. Осознания нет и в помине. А в качестве подтверждения открытой мыслителями закономерности. В силу которой успех главной буржуазной революции -- Февральской -- только тогда превращается в окончательную победу, когда закреплен еще одной победой. Победой идущей следом революции радикалов-утопистов -- в нашем случае, Октябрьской революции того же 17 года.
   И нас, естественно, уже не должно смущать то обстоятельство, что этот второй, вспомогательный, он же радикальный, переворот, долгое время назывался в СССР Великой октябрьской социалистической революцией. Так его именовала партия -- творец этого переворота. Ну почему бы ей не возвеличить свои собственные деяния? Однако мы ведь хорошо памятуем напутствие Карла Маркса потомкам.
   "Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями".

   []

   Что ж, оставим истории и большевикам их иллюзии о самих себе и об их революции. Оставим и Ильича в счастливом неведении о том, что его правление Россией было не колоколом для пробуждения европейского пролетариата, не полетом отчаянных Икаров к солнцу. И уж никак не вкладом в дело мирового коммунизма. Просто он и его партия, сами того не ведая, с великим усердием сослужили верную службу российской буржуазии.
  
  
   ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
  
   "ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ"
  
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
   ОТКУДА БЕРУТСЯ РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ?
  
   Суть дела здесь, пожалуй, лучше всего передает образное выражение -- каша, которая сама себя варит. Отслуживший истории феодализм напоследок рождает в своих недрах не только новый способ производства, но и те силы, которым предстоит свершить буржуазную революцию. В том числе и ее ударный отряд -- буржуазных революционеров.
   Как известно, природа щедро снабжает любую нацию талантами на все случаи жизни -- людьми с художественными, поэтическими, музыкальными, спортивными, политическими, исследовательскими дарованиями. Правда, далеко не всегда талант соединяется с благоприятными обстоятельствами. Но, если уж они слились воедино, то мир обязательно получит Гойю, Пушкина, Карузо, Пеле, Кромвеля или Шлимана.
   Революционные потенции остаются как бы в полудреме, пока формация проходит этап количественных накоплений. Но когда приходит пора "менять кожу" самой нации, ее бунтарские силы обретают благодатную почву, резко активизируются, и начинается отбор кандидатов в генеральные возмутители спокойствия.

[]

   Разумеется, каждый этап революции требует только ему подходящие кадры.
   И если задача первой, основной, или главной революции -- отстранить от власти верхушку класса феодалов и передать рулевое колесо в руки буржуазии, то задача второго этапа -- зачистка. На этом этапе идет зачистка всей страны от феодальных отношений и их сторонников. Зачистка капитальная. Поэтому второй переворот приводит к власти, по сути дела, опричников, своего рода зондеркоманду. Эдакий спецназ буржуазии, или буржуазную инквизицию. Себя они, естественно, величают куда как престижней. Например, диктатурой пролетариата или ее мировым авангардом. Их инструмент -- службы безопасности или чрезвычайные комиссии -- ЧК.
   Отсюда, в лидеры второго переворота, -- а сейчас речь только о них -- пробиваются люди особого сорта. Что касается их теоретической подготовки, то их не интересуют никакие идеи, кроме революционно-романтических. Революционных -- для дела. Для свершения переворота. Романтических -- для освящения себя, своих дел и для привлечения народа в качестве активной массовки.
   В нашем же случае все предельно просто. Самой "крутой" революционной доктриной с элементами утопий в конце XIX века в Европе был, естественно, марксизм. И встретиться с ним в то время не представляло особого труда. Вот что свидетельствует по этому поводу неутомимый его популяризатор и общепризнанный знаток Георгий Валентинович Плеханов (1856 - 1918).
   "В 1895-1896 гг. у нас увлекались марксизмом такие лица, которые ни по общественному своему положению, ни по умственному и нравственному своему складу не имели ничего общего ни с пролетариатом, ни с его освободительной борьбой. Одно время на марксизм была мода во всех петербургских канцеляриях".
   Ильич прибыл в Петербург во второй половине 1893 года.
   Но вот кандидатам в вожди левого переворота предстоит оригинальный тест -- на абсолютную невосприимчивость материалистической части учения Маркса. Конечно, все революционеры -- люди пламенные и искренне верят в то, что проповедуют. И не дай бог, если бы они проникли в сущность марксизма, и поняли, что происходит на самом деле. Иначе тогда, в октябре 1917 года, зазывая служивый и трудовой народ на штурм Зимнего, и обязанные говорить правду и только правду, они вынуждены были бы изрекать такие речи.
   "Граждане рабочие, солдаты, матросы и крестьяне! Ненавистная вам буржуазия крайне нуждается в вашей помощи, поскольку, в силу закона истории, жар своей победы она может загребать только чужими руками. И именно вашими руками, руками недалеких, отчаявшихся, и от отчаяния доверчивых к надежде людей. Поэтому, во имя успеха буржуазной революции в России, партия большевиков призывает вас бросить себя в ее горнило. И знайте, что большинство из вас погибнет либо в гражданской войне, в этом неизбежном продолжении нашего радикального переворота, либо от репрессий, которые неотвратимо последуют вслед за поражением нашей революции. И это поражение тоже гарантировано тем же законом истории. Так вперед, и умрем с кличем "Да здравствует буржуазная революция!"
   Ну, и кто бы после этого запел "И как один умрем ..."?
   Само собой разумеется, что на смертный бой, кроме инстинкта, могут еще подвигнуть лишь в высшей степени соблазнительные утопии.
   И марксизм, подставив свое идеалистическое вымя, поит всех жаждущих такими миражами и фантазиями, что захватывает дух. Получай на выбор и постулат о близкой кончине проклятой эксплуатации человека человеком, и посулу рога изобилия вместо всех земных терзаний, и даже сортиры из золота. И конечно, особо перченое блюдо для России -- если ее революция сольется в экстазе с мировой, то... и т.д.
   Следовательно, гроссмейстерский балл лидера получали лишь обладатели уникальных голов. Такая голова должна работать в режиме хорошего фильтра, как полупроводник, впитывать только романтическую часть марксизма. А его материалистическое ядро обязана отторгнуть и безжалостно отбросить как бесполезный хлам.
   И мы видели, как великолепно справились с этой за дачей Владимир Ульянов и его команда.
   И еще один тест для кандидатов в вожди. На абсолютную пуленепробиваемость для критики. Ты им кол на голове теши, что эти концепции уже устарели, что жизнь уже отбросила их в кювет истории. Ты им: "Давайте спокойно раз беремся". А они тебе: "Политические партии -- не дискуссионные клубы". И мертвой хваткой -- за свое.
   Мы видели, с каким блеском Ильич сдал и этот экзамен вместе со своим штабом.
   Значит, пришло время поставить вопрос ребром -- а был ли Ленин марксистом хоть в чем-то, хотя бы частично? Ведь он использовал часть учения Маркса. Пусть и утопическую, но марксистскую. Например, он опирался на материалистический фрагмент о диктатуре пролетариата.
   Думаю, нет и еще раз нет. Своим выпадом Бернштейн превратил в утиль три положения марксизма. О близости мировой революции, о самой мировой революции и о диктатуре пролетариата, как средствах перехода от капитализма к коммунизму -- "будем переходить цивилизованным путем". Он показал, что эта часть творчества Маркса и Энгельса не отражает реальность нашего мира. Если марксизм -- наука, то Маркосовы миражи к науке никакого отношения не имеют. И никто не в силах был опровергнуть Эдуарда. Начало войны и гипотеза Каутского развеяли в прах остатки иллюзий.
   Следовательно, Ленин и его партия взяли на вооружение хлам, прогнивший товар. Вот эти-то отбросы из наследия классиков Ильич со товарищи, во-первых, объявили истинной марксистской наукой. Во-вторых, возвели в неприкасаемую догму. В-третьих, предложили России в качестве путеводной звезды. Этот идеологический мусор и сделался идеологией второго этапа русской буржуазной революции, идеологией Октября.
   Революционная же диктатура попала к отцам, мы помним это, "под влиянием". Являясь оттиском с буржуазных революций, она таки легла на свое законное место в восстании русской буржуазии, но в чужом одеянии, в мантии диктатуры пролетариата. И вся ленинская партия -- в тоге коммунистов. Чтобы довести и эту ветвь учения Маркса-Энгельса -- о возможности социалистической революции в России -- до логического завершения. До полного неприличия.
  
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
   "ВЫСЫЛАЙТЕ ЗА МНОЙ МИНОНОСЕЦ"
  
   Но революционный утопизм сам по себе порождает всего лишь героев-бунтарей типа лорда Байрона, Че Гевары. Бунт для них -- высшее блаженство и высшее мерило всего сущего. "Я в мир пришел, чтобы не соглашаться".
   Однако второй этап буржуазной революции, и это мы помним, не просто бунт, а государственный переворот с последующей суровой зачисткой всей нации. И здесь революционная романтика как бы образует некий монолит с крайней жестокостью и безжалостностью. "Мясники", "звери" по натуре -- вот какие кадры требуются зондеркоманде. Гибель людей для них нечто третьестепенное. Как раз дар хладнокровно отправлять братьев по крови на уничтожение и принимать их уничтожение как норму и дает кандидату второй и последний гроссмейстерский балл.
   Вот Ильич говорит "об общей единой цели: очистке(12) земли российской от всяких вредных насекомых, от блох жуликов, от клопов-богатых и прочее и прочее". О нет, это вовсе не случайность, что "самый человечный человек" видит в других людях насекомых. А вот метод "очистки": "В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей" (за что?), "дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы... В четвертом -- расстреляют на месте одного из десяти виновных в тунеядстве..." -- спокойненько так просвещает народ не просто юрист -- дипломированный адвокат, защитник. Да и работа называется славненько: "Как организовать соревнование?" Стало быть, по отстрелу на месте "одного из десяти виновных в тунеядстве"?
   А вот инструкция от 22.08.18 г по подавлению крестьянских бунтов, спровоцированных большевистской хлебной продразверсткой, попросту хлебным грабежом. "Временно советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты".
   Для колеблющихся читателей: "Во что бы то ни стало надо быстро ликвидировать и до конца восстание...если вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно и подробно..."
   Мы, естественно, поможем.
   "Пенза. 9 Августа 1918 года. Копия Евгении Бош. Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев, сомнительных (14)14 запереть в концентрационный лагерь вне города".
   Да что люди по сравнению с городами?
   "Свияжск. Сентябрь 1918 г. Троцкому. Удивлен и встревожен замедлением операций против Казани... По-моему нельзя жалеть города и откладывать дальше, ибо необходимо беспощадное истребление..."
   "Можете ли вы еще передать Теру, чтобы он все приготовил для сожжения Баку полностью в случае нашествия и чтобы печатно объявил это в Баку".
   И дело вовсе не в сложившихся обстоятельствах. История выдвигает в вожди второго этапа полноценных истребителей. Людей, способных на безжалостную и беспощадную зачистку не только восставшей волости или города, а если надо, всей своей страны.
   1905 год. Никакой гражданской войны, никакой разрухи, никакого голода. Да, Россия в состоянии брожения, в состоянии бунта. На одном из кораблей матросам надоело есть червивое мясо. Ильич, начинающий политический лидер с двухлетним стажем, находясь в далекой Швейцарии, инструктирует В.И. Васильева-Южина.
   "-- Вам известно, что броненосец "Потемкин" находится в Одессе. Есть опасения, что одесские товарищи не сумеют как следует использовать вспыхнувшее восстание. Постарайтесь, во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае, не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружите рабочих и самым решительным образом агитируйте среди крестьян...
   Дальше необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот.
   Я уверен, что большинство судов примкнет к "Потемкину". Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию.
   -- Вы серьезно считаете все это возможным, Владимир Ильич? -- невольно вырвалось у меня.
   -- Разумеется, да! -- уверенно и твердо повторил он".
   У вождей инквизиции революционная романтика -- например, захват Одессы и всего флота силами одного броненосца -- просто обязана уживаться с глубоким безразличием к возможному разрушению города и к возможной гибели людей. Но вот целый миноносец в качестве личной защиты и транспорта, это уже пунктик.
   Принцип: "нейтралитет не признаем, пленных не берем", трудно выразить более емко, чем в большевистском слогане "Кто не с нами, тот против нас".
   Кронштадтские моряки взорвались на четвертом году Советской власти. Флотский народ наиболее прямой и решительный. Это им надоела беспомощность Керенского в октябре 1917 г. Сейчас невтерпеж стал режим большевиков. И триста делегатов проходящего в Москве съезда партии ("ума, чести и совести эпохи") едут куда? В Кронштадт к недовольным балтийцам? Да. Конечно, проводить разъяснительную работу? А вот и нет. Едут под Кронштадт. В специально воссозданную для подавления моряков армию Тухачевского. И со второго захода от кронштадтцев остается только мокрое место. Они оказались "не с нами".
   А вот трудовое крестьянство Тамбовской губернии вздымается против большевистских продовольственных грабежей. Какое решение принимают вожди? Правильно. В губернию врывается тот же свирепый Тухачевский со своей армией. И от крестьян с топорами да вилами не остается даже мокрого места. Потому что те остатки, что уцелели от большевистской артиллерии и бросились в леса, вытравляются ядовитым газом. Во имя трудового же крестьянства.
   И эти оказались "не с нами".
   О том, что большевики восстановили против себя подавляющее большинство населения России, ярко и доходчиво рассказывает Владимир Солоухин и документально подтверждает Дмитрий Волкогонов.
   1918 -- 1923 годы оказались самым трагическим и кровавым периодом в истории России. И конечно, более трагичным среди аналогичных периодов европейских революций. Но в поисках причины следует, прежде всего, оставить в покое ленинскую неприличную болезнь мозга(15). Даже если по-ленински не признавать законов развития общества, то можно ли поверить в то, что один человек закрутил такую катавасию в стране? Кроме него было ядро таких же лидеров, как он. Из такого же типа деятелей состоял партийный актив. Была, наконец, целая партия "романтиков с большой дороги". И Ленин здесь, в приведенных выше эпизодах, всего лишь концентрация идеологии и деяний этой партии.
   И была 150 миллионная Россия. И была поддерживающая старую Русь Антанта.
   Но большевики сколотили с нуля пятимиллионную Красную армию и победили. И все это от вавки в головке?
   Кстати, очень похоже на то, что в период своей буржуазной революции нация заряжается повышенной выживаемостью и непобедимостью. Лев Гумилев называет это пассионарностью. О том, что в таком состоянии страна совершает удивительные подвиги, повествует не только история Франции, России, но и маленького Вьетнама, устоявшего перед могучими Францией и США. Это наглядно демонстрируют сегодня Афганистан, Ирак и крохотная Чечня.
   Воевать с законами истории -- себе дороже.
  
  
   КАПЛЯ ТРЕТЬЯ
  
   "С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ ВЫ ОТКРЫЛИ ЗОНТИК?"
  
   Да, с точки зрения здравой логики некоторые порывы большевиков -- чистое безумие. Какие нормальные люди будут, например, поднимать страну навстречу мировой революции, когда уже доказано, что о ее близости не может быть и речи? Какие марксисты будут выкорчевывать в стране капитализм, когда он только вылезает из яйца и когда его развитие "неизбежно и прогрессивно"? Какие здравомыслящие особи будут затыкать себе уши, когда столпы мировой социал-демократии достаточно веско и пальцем указывают им на вопиющие теоретические ошибки?
   С другой стороны, совершенно трезвые и грамотные действия по захвату власти в 1917 году. По ее удержанию. По созданию новой национальной армии. По разгрому оппозиции и интервентов. По экономическому спасению России посредством нэпа.
   Такие вот качели. Но иногда крайности сходятся в одной точке. Как в уже знакомом эпизоде -- Ленин и ультраимпериализм. Поначалу у Ильича следует безупречная логическая цепочка. "Развитие идет к монополиям, следовательно, к одной всемирной монополии, к одному всемирному тресту. Это бесспорно".
   Кажется, он не хуже Каутского понимает, к чему идет капитализм. И вдруг, как будто электрошок пронзает вождя. Все сгинь! "Вздор"! "Ультрапустяки"! Ульянов бунтует против своей же здравой логики. Нет, он резко пресекает свой собственный вывод. Такой вывод -- недопустим. Он для вождя смертельно опасен. Почему? Что стряслось?
   Психологи проводят незатейливый эксперимент. Гипнотизируется доброволец. Он не знает своего задания. А оно элементарно. По выходу из гипнотического сна надо открыть зонтик, лежащий на соседнем стуле. И он, естественно, это делает.
   -- Зачем вы открыли зонт? -- следует вопрос.
   -- Все небо в тучах, вдруг пойдет дождь.
   -- Но вы же на веранде.
   -- Ах, да. Но -- тучи. Проверил, исправен ли зонт, если придется выходить.
   -- Но ведь это не ваш зонт.
   -- Помочь хозяину.
   Так экспериментально доказывается, что в том случае, когда истинная побудительная причина к каким-либо действиям минует сознание человека, он дает этому действию псевдоосмысленное, но непременно положительное, престижное толкование.
   Наши инстинкты потому и инстинкты, что получают свой выход не осознанными, либо осознанными лишь частично. Сюда относятся инстинкт самосохранения, инстинкт продолжения рода, инстинкт сохранения популяции. Причем, у одних они проявляются в сильной форме, у других -- в слабой.
   Когда же нация подходит к эпохе капитальных революционных преобразований, таких, как переход от феодализма к капитализму, судя по всему, в ней активизируется та часть населения, у которой наиболее сильно проявляется инстинкт преобразования общества. Сначала в виде, я бы сказал, инстинктивного протеста против всего, что тормозит развитие нации. Из общества выделяется часть людей, которая требует изменений и готова ради них ("за правду") жертвовать своим благополучием, свободой -- находиться в изгнании и даже жертвовать своей жизнью.
   Когда приходит пора второго, радикального этапа революции, в дело вступают лица, инстинкт которых толкает их на разрушение старых порядков и расчистку строительной площадки для нового. А то, что они -- якобы коммунисты и делают это ради блага мирового пролетариата, всего лишь их собственное псевдоосмысленное позитивное объяснение их неосознанных стремлений.
   И вот, когда Ильич одной ногой уже стоит на пороге небытия, к нему лишь на миг приходит просветление. Наступает уникальный момент во всем его творчестве. Он изъясняется, наконец, не как марксист В.Ильин, не как вождь пролетариата Ленин, а говорит нормальным языком, языком лидера одного из этапов русской буржуазной революции, языком Гражданина России. И вот как этот Гражданин объясняет свой октябрьский порыв.
   "Например, до бесконечия шаблонным является у них довод, ...что мы не доросли до социализма, что у нас нет, как выражаются разные "ученые" господа из них, объективных экономических предпосылок для социализма. И никому не приходит в голову спросить себя: а не мог ли народ, встретивший революционную ситуацию, такую, которая сложилась в первую империалистическую войну, не мог ли он, под влиянием безвыходности своего положения, бросится на такую борьбу, которая хоть какие-либо шансы открывала ему на завоевание для себя не совсем обычных условий для дальнейшего роста цивилизации?"
   И здесь инстинкт общественного прогресса пробивается в чистом виде. Инстинкт, потому что в голове у Ильича все равно революция, но уже безо всякой псевдомарксистской шелухи.
   И рядом, в таком же чистом виде, всплывает и весь теоретический багаж вождя. "Помнится, Наполеон писал: "On s'engage et puis...on voit". В вольном русском переводе это значит: "Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет". Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидели..."
   А стране 70 лет говорили -- все по науке: "Апрельские тезисы", учение Маркса!
   Двумя годами ранее, 30.12.20 г, вождь сам себе вынесет приговор как теоретику. "...А практика во сто крат важнее всяких теорий..."
   Что "в вольном русском переводе значит": да плевать я хотел на все ваши учения. Ну, практик я, практик-импровизатор, революционер по инстинкту!
   Кровавое месиво второго этапа легче всего отнести на счет большевистского фанатизма и свирепости. Тем более, что именно в руки таких людей отдает себя в этот период нация. Однако, суть дела в том, что радикальная фаза революции проходит более или менее жестоко в любой стране. Во Франции, мы помним со школьной скамьи, эта экзотическая штучка -- гильотина -- работала денно и нощно в качестве главного орудия, главного очистительного средства революции.
   Потому что однотипные революции у разных народов проходят по одному и тому же сценарию.
   А вот что Россия обречена на гораздо более тяжелый переход к капитализму, чем другие, Энгельс предсказывал еще за четверть века до того (24.02.1893 г).
   "...Поскольку Россия -- последняя страна, захваченная развитием крупной капиталистической промышленности, и в то же время страна с весьма многочисленным крестьянским населением, потрясение, произведенное этим экономическим переворотом, может оказаться здесь гораздо более сильным и острым, чем где бы то ни было. Процесс замещения около 500 000 помещиков и около 80 миллионов крестьян новым классом буржуазных земельных собственников может быть осуществлен лишь ценой страшных страданий и потрясений.
   Но история, пожалуй, самая жестокая из всех богинь, влекущая свою триумфальную колесницу через горы трупов не только во время войны, но и в периоды мирного экономического развития.
   А мы, люди, к несчастью так глупы, что никак не можем найти в себе мужество осуществить действительный прогресс, если нас к этому не принудят страдания, которые представляются почти непомерными".
   Можно ли было избежать кровавой бани на втором этапе?
   К великому сожалению, обойти закон развития общества так же невозможно, как и обойти другой закон природы, закон, обрекающий на муки и страдания женщину при появлении новой жизни.
   Совершенно уникальное явление -- рождение нового человека -- сделалось для нас заурядным из-за своей миллиардной повторяемости. Тем не менее, здесь есть чему изумиться. Например, тому, что в это время у женщины включаются мышцы, которые в обычной жизни никак не проявляют себя и двадцать, а порой и все сорок лет. Иногда вулкан и вовсе не просыпается. А разве не удивительно, что это включение происходит совершенно помимо ее воли и сознания, как будто откуда-то извне. Но роды -- такая же жизненная норма, как и все другие. Значит, перед нами две формы проявления одно го и того же бытия. Одна -- повседневная, когда работают все мышцы, кроме родовых. И вторая -- экстремальная, где, наоборот, действуют главным образом эти и приносят тяжкие, а то и смертельные муки и страдания будущей матери.
   В революционный период перехода от феодализма к капитализму, особенно на втором его этапе, общественный организм включает такие силы, которые вызывают в обществе кровавые спазмы и доставляют нации невыносимые страдания.
   Складывается впечатление, что природа переносит тот же прием мучительного рождения нового на целое общество.
   Поэтому оценка действий революционных сил с точки зрения обыденной морали и нравственности весьма, как мне кажется, проблематична.
   Однако, так же, как и степень трудности родов в определенной мере зависит от грамотного поведения самой женщины, точно так же сверхиздержки революции в значительной мере определяются менталитетом и традициями самой нации(16).
   Вот такими силами и по такой технологии совершаются вторые этапы буржуазной революции.
  
  
   КАПЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ
  
   КОРОЛЬ УМЕР. ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!
  
   В марте 1919 года Ленин выступает на 8 съезде РКП(б). И вероятно, уступая своим коллегам по ЦК, более эрудированным в марксизме, роняет фразу:
   "...Пролетариату выпала роль агента мелкобуржуазной революции, -- наша революция до организации комитетов бедноты, т.е. до лета или даже до осени 1918 года, была в значительной мере революцией буржуазной. Мы этого сказать не боимся".
   Как будто безвольные и безвластные комитеты бедноты могли повлиять на что-то даже у себя в деревне! А тем более изменить характер революции, идущей по естественноисторическим законам.
   Ильич выдавливает из себя полуправду. Потому что его этап революции, от начала и до конца, с октября 1917 г по декабрь 1922 г и не "в значительной", а в полной мере был мелкобуржуазным. И сам он, естественно, был вождем мелкобуржуазной зачисточной фазы. И никакой диктатуры пролетариата. Это было самовластие мелкобуржуазных революционеров, их диктатура.
   Потому что таков характер всех вторых этапов.
   Но вот три особенности левого взрыва в России стали ключевыми для дальнейшей истории страны.
   Первая -- наивное и выборочное применение идей Маркса. Да к тому же как раз тех, которые Первая мировая уже забраковала и сбросила в корзину для отходов. Таков результат большевистского воинствующего невежества.
   Исторически, миссия второй фазы -- нанесение сокрушительного удара по структуре феодального общества и подавление его сторонников. Для чего? Так расчищается простор для развития капитализма. Но у Ленина и его коллег мушка сбита напрочь. И они обрушивают всю свою ненависть как раз на буржуазию -- "пускают ее в расход". Уничтожают физически. Более того, без малейшей нужды проводят национализацию и в результате полностью уничтожают всю российскую буржуазию экономически. Развиваться становится некому, потому что ликвидирован сам субъект развития. Как любил говаривать Ильич о других, "они с купелью выплеснули ребенка".
   Вторым отходом от классического варианта стала чудовищность террора. Разящий меч направлен на все живое. Отмена сословий -- дворянства, духовенства, казачества, купечества и т.п. -- сопровождается ликвидацией их носителей. По данным Владимира Солоухина к концу 1919 года в России из каждых 9 (девяти) дореволюционных священнослужителей в живых оставался 1 (один).
   []
  
   Уничтожаются не только "сплататары", но и бастующие рабочие, бунтующие крестьяне и военные. Уничтожаются союзники по Октябрю -- меньшевики и левые эсеры. Искореняется всякая оппозиция. К концу периода все граждане страны действительно становятся равными между собой. Равными -- в своей абсолютной беззащитности перед большевистским произволом. Нация полностью зачищена не только от "веры, царя и отечества", но и от воли к противодействию. В этой красной мясорубке -- только бы выжить.
   А вот в той же фазе жизнелюбивая Франция твердой рукой решительно оборвала разгул террора зарвавшихся якобинцев и очередным переворотом потащила на гильотину самого Робеспьера и его команду, -- хорош, ребята, помахали топориком, и хватит. А теперь сами понюхайте, чем пахнет этот рубящий инструмент. И покончив с экстремистским этапом, французская революция, распевая "Марсельезу", зашагала дальше своим естественным путем.
   Откуда такие "ножницы", например, между Францией и Россией? У меня сложилось твердое убеждение, что, прежде всего, от векового отсутствия демократических и правовых традиций в стране.
   В Англии решение о революционном суде над монархом принимает, пусть и под нажимом Кромвеля, но все-таки парламент. Якобинцы во Франции право на свои репрессии получают тоже от высшего законодательного органа, Конвента. И только в России один матрос Железняков может шутя разогнать всенародно избранное Учредительное собрание. Сказывается роковая особенность Руси -- если власть, то по-азиатски свирепая и безграничная, если народ, то по-русски пьяный и перед властью раболепствующий.
   И большевики, придя к власти, первым делом ставят на место народ, наивно поверивший в добрые перемены. Вместо "мир -- народам, власть -- советам, земля -- крестьянам" идут продразверстка, продналог, трудовая повинность, рекрутирование армии, захват заложников. А здесь везде правовая основа -- пистолет у виска. Троцкий -- Ленину: "...Отсутствие револьверов создает на фронте невозможное положение. Поддерживать дисциплину, не имея револьверов, нет возможностей"(17).
   Ах, как трудно жить без пистолета!
   К моменту окончания левого, радикального этапа Россия уже полностью распята. Все, еще способное к сопротивлению внутри и за рубежом, под прицелом ЧК. Остановить Ленина и его бригаду просто некому. Но свою работу они уже выполнили и даже перевыполнили. Их этап закончился, их историческое время истекло. И первое впечатление, что нет ни лидеров, ни сил, готовых свергнуть большевиков.
   Однако, законы истории неумолимы. И все, что надо, найдется даже в такой истерзанной стране. Просто в этом случае срабатывает вариант: "Бабу-ягу со стороны брать не будем, воспитаем в своем коллективе".
   Третья отличительная особенность русской буржуазной революции -- отсутствие ярко выраженной грани -- бунта, переворота -- между вторым и третьим этапом. Но граница между фазами есть. Да вот разглядеть ее, как говорил один русский умелец, можно лишь под "мелкоскопом".
   А это порождает глубокую иллюзию, будто и революция, и индустриализация -- дело рук одной и той же партии. Тем более что в названии изменена всего лишь буква: РКП(б) и ВКП(б).
   Тем не менее, на предметном стекле дата -- 18 декабря 1922 года. В этот день пленум ЦК специальным постановлением возлагает на Сталина персональную ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врача ми. Это -- официально.
   Неофициально -- назначен приемник тяжело больного вождя и, спасибо ретроспективе, могильщик большевизма.
   Исторически и практически -- это и есть смена караула. Рубеж. Передача эстафеты.
   Быстро и в корне меняется стратегия страны. Ленинское "нам бы день простоять да ночь продержаться" (до поддержки Запада) решительно вытесняется сталинским "мы и сами с усами". Соответственно, происходит замена исполнителей. На смену партии разрушителей идет партия созидателей. Она уже рвется что-то возводить. А немного позже новый лидер прикроет и лавочку под названием Коминтерн. Вопреки своей клятве.
   Что же по описи принимает в наследство Сталин, новый лидер державы?
   Парализованного вождя. Казалось бы, что с него взять? Но генсек выжимает максимум. Он раздувает культ Ильича до небес: по кончине -- мавзолей, Ленинград, Институт Ленина. Из неграмотного марксиста он творит святого и использует его двояко. В качестве своего щита -- чем ярче нимб у бога, тем значимее он сам, его единственный апостол на земле. И в качестве дубинки -- против своих коллег по революции. Прежние споры Троцкого, Зиновьева, Каменева и расхождения с Ильичом даже десятилетней давности он садистски методично подает как борьбу с Лениным, как войну против Ленина. А следовательно, и против партии. А от антипартийности до "врагов народа" -- одна затяжка трубкой. Он не забудет и о собственном миноносце и сложит свой собственный культ.
   Активное ядро партии большевиков. По закону истории оно -- этап завершен -- подлежит ликвидации. "Революция пожирает своих детей". И Сталин казнит всех своих соратников по левому этапу, но в рассрочку, в течение 15 лет. Смерть Ильича политическая, а затем и биологическая, спасает вождя от участи Льва Троцкого -- высылки из страны и ледоруба вдогонку.
   Ленинская партия слепых революционеров полностью заменяется сталинской партией слепых исполнителей.
   Население страны. Запуганное вусмерть человеком с маузером, утратившее волю, достоинство и лидеров на десятилетия, оно теперь покорный материал для превращения в винтики, гаечки, шестеренки и прочие метизы государственной машины.
   Каждый народ имеет то правительство, которое он заслуживает, шутят англичане. И что ж им не шутить, если у них парламент работает уже восьмое столетие?
   Экономика. В стране только что отгрохотали два первых этапа буржуазной революции. Значит, в исторической схватке двух формаций буржуазия политически положила таки на обе лопатки феодализм и получает теперь прекрасную перспективу для дальнейшего роста. Но...
  
  
   КАПЛЯ ПЯТАЯ
  
   "МНЕ БЕСКОНЕЧНО ЖАЛЬ ТВОИХ НЕСБЫВШИХСЯ МЕЧТАНИЙ"
  
   И вот теперь, когда буржуазная формация только и должна победным маршем двигаться вперед, выясняется удивительная вещь. "Ешь ананасы, рябчиков жуй! День твой последний приходит, буржуй!" И он пришел. Выясняется -- большевики в революционном угаре ликвидировали всю российскую буржуазию как класс. На мгновение капитализм оказался без капиталистов. Но такого экономического вакуума природа не терпит. И история жестоко наказывает за это новое руководство державы. Она обязывает его самого влезть в хомут управления экономикой. Следовательно, заменить собою капиталистов. Стать ими.
   История снова сводит крайности. И злейший враг буржуазии, ЦК партии большевиков, превращается в коллективного, совокупного капиталиста.
   Дракон убит преждевременно. Поэтому самим приходится влезать в шкуру того же самого дракона.
   Но и из этой ситуации Сталин снова-таки выжимает максимум. Сложившийся в результате революционного перегиба государственный капитализм он объявляет социализмом, самой прогрессивной в мире общественно-экономической системой. И это дает народу колоссальной силы национальную идею. Мы -- лучшие в мире. У нас нет ни капиталистов, ни помещиков. "Это все -- колхозное, это все -- мое!" Здесь действительно есть чем гордиться. Если только принимать все на веру.
   А что остается неграмотной стране? Если даже для ее вождей марксизм стал гибельной трясиной, то откуда было знать простым смертным, что вообще может существовать какой-то там государственный капитализм? Откуда им знать, что огульная национализация всей экономики на первой ступени формации дает только государственный капитализм и ничего кроме государственного капитализма? Откуда знать гражданам, которые только учились читать и писать, что способность шагнуть из капитализма в социализм приходит к формации лишь в ее третьей фазе? Да какие там фазы! Тысяча против одного, что об этом не ведал и сам Сталин со своими идеологическими Санчо Пансами.
   Так всеобщий аут в историческом материализме прочной броней прикрыл эту подмену. Мало кто в советской России понимал, что такие две экономические формы как госкапитализм и социализм находятся на разных полюсах буржуазной эпохи. Что они -- комель и верхушка одного и того же дерева.
  

[]

   Забавно, но со времен НЭПа термин "государственный капитализм" был в Советской России в ходу. Однако сюда относили только национализированные предприятия, сданные в концессию иностранцам.
   Но вот что твердо знало большинство партийцев, так это то, что главным признаком капитализма является товарное производство. Для них не было сомнения в том, что пока сохраняется производство товаров на продажу, капитализм живет себе и здравствует. Они знали на память, что социализм -- это исторический мост от капитализма к коммунизму. И его основное содержание -- вывод из обихода товарного производства и денежного обращения с последующим сведением их и вовсе к нулю.
   История повторяется. Точно так же удивлялись Бернштейн с Каутским росту капиталистический предприятий, когда он, по идее, должен был сокращаться. Теперь в России товарное производство пошло в бурный рост, особенно в годы первых пятилеток. "Побольше ситчика моим комсомолкам!" Разумеется, отменять товарное производство и денежный оборот Коба-генсек и не собирался. Достаточно катастрофичного опыта с военным коммунизмом. И здесь новый вождь находит блестящий выход из положения. А что, если товарное производство не называть товарным? Так капиталистическое производство в советской стране "стало" социалистическим. ("А для чего же мы брали власть в октябре 17 года?") Но исторически ненадолго. К признанию производства товарным (куда денешься?) стали осторожно возвращаться сразу же после смерти генералиссимуса. Но время уже сделало свое дело. Во-первых, ушли из жизни или были уничтожены люди, которые твердо знали об афере с социализмом. Во-вторых, выросли новые советские поколения, которые родились уже при лже-социализме и с молоком принимали эрзац за истину. Если же среди них находились умники, которые все-таки докапывались до корней, то к делу немедленно подключались "марксисты" с Лубянки. Потому что главную тайну державы они обязаны были беречь как зеницу ока.
   А для прошедших пионерию и комсомол и вовсе возникал непреодолимый психологический барьер. Слишком велик парадокс -- политбюро ЦК КПСС, эта когорта, казалось бы, выдающихся коммунистов, радетелей за дело трудящихся, ярых борцов с мировым капитализмом, ведомым США, и вдруг само -- совокупный капиталист?!
   Но шила в мешке не утаишь. Век госкапитализма короток. Он исключительно выгоден для решения экстремальных задач. Например, ускоренной индустриализации и милитаризации страны, ведения тяжелой войны, рывка в космос. Здесь все ресурсы -- и людские, и материальные -- сконцентрированы в одних руках. Однако при монопольно нищенской оплате, люди работают либо под бичом, либо на энтузиазме. Понятно, ни один народ не может трудиться в вечном страхе или с вечным восторгом. Но не вечен и режим. Рост производительных сил понемногу меняет само общество. Слабеет держащая хлыст рука. Ржавеет и рассыпается "железный занавес". Прикрывается ГУЛАГ -- галеры "социализма". Тают иллюзии о близком коммунизме и людоедстве Соединенных Штатов.
   И тогда во весь голос о себе заявляет главный порок системы.
   А главный ее порок для нации трагичен. Госкапитализм начисто лишен собственного источника развития. Экономика не имеет движущего стимула. И без него -- тупик, застой. Застой в промышленности, консервация сельского хозяйства. Все брежневское время об этом заботливо предупреждал с хитроватым прищуром плакатный Ленин. Помните? "Верной дорогой идете, товарищи!" И Соединенные Штаты шутя обходят СССР в космосе. По уровню жизни нас обгоняет не только бывшая российская провинция Финляндия. Нам утирает нос побежденная нами в войне и разоренная этой войной Германия. И советское общество, само того не понимая, замирает перед развилкой. Либо оно останавливается в своем развитии. Либо отказывается от своего "социализма" и возвращается к нормальному капиталистическому состоянию -- частному предпринимательству, где внутрисоюзная и внешняя конкуренция -- основной двигатель прогресса.
   Вот через этот возврат к нормальному, частнопредпринимательскому капитализму от государственного бывшие республики СССР и проходят последние полтора десятка лет.
   Но тоталитаризм за семь десятилетий успел сыграть злую шутку с нацией. Он стер в ее памяти все навыки и традиции частного дела. Он взрастил не одно поколение покорных рабов, выдрессированных безропотно маяться в очередях за всем и слизывать все с ладоней своих сановных хозяев. А совокупный капиталист под конец -- шутить, так шутить -- раздал ваучеры в эти абсолютно неподготовленные безынициативные руки. Судебно-административному аппарату, более полувека нещадно каравшему частную инициативу, не так-то легко быстро вывернуться на изнанку. Стоит ли удивляться, что при отсутствии всякого правового поля все богатство страны моментально перешло в карманы либо молодых, талантливых от бога дельцов типа Романа Абрамовича, либо прожженных номенклатурщиков типа Виктора Черномырдина. Но нет худа без добра -- наконец-то замаскированные под коммунистов буржуа становятся самими собой.
   И все-таки невероятно прав был Петр Чаадаев, сказав однажды, что истинное призвание России в этом мире состоит в том, чтобы постоянно совершать ошибки, на которых другие народы обязаны учиться.
   Теперь каждой из пятнадцати частей бывшей Российской империи предстоит заканчивать буржуазную революцию самостоятельно. А финалом этой гигантской переправы, как мы помним, является прямое или косвенное соглашение, по которому общество признает за буржуазией право вести нацию вперед, а та, в свою очередь, признает за обществом пакет прав и свобод, в том числе, и гласный контроль над собой.
   []
  Конечно же, это соглашение будет постоянно нарушаться элитой. Но в цивилизованных странах гражданское общество своими медиа моментально отслеживает такие нарушения и, при необходимости, включает свой механизм восстановления равновесия -- от пикетов до национальных забастовок.
   И понятно, что такой договор сегодня подписан быть не может, поскольку ни буржуазии, как подписанта, ни гражданского общества, нет ни в одной из бывших советских республик. Потому что буржуазия сама еще нигде не консолидировалась как класс. Становление же гражданского общества вообще не мыслимо без существования в нем среднего класса.
   И если прибалты стоят к этому ближе всех, то кавказцы и азиаты -- далеко позади.
   Что касается России, Украины(18) и Беларуси, то здесь высшая власть (главным образом, агенты прежней, советской системы) выступает в роли лесника, который изгоняет из избушки и немцев, и партизан. Администрация не дает пока поднять головы ни классу предпринимателей, ни гражданскому обществу. Сегодня эта власть совершенно не зависит ни от буржуазии, ни от общества, ни от закона. По своей сути, это -- диктатура временщиков. Что вполне естественно на непродолжительное время для диктатурного периода.
   Марксизм чем-то напоминает ядерную энергию. В безответственных руках приводит к национальной катастрофе. Национализация, проведенная в угоду дилетантски воспринятой теории, на многие десятилетия лишила народы СССР своего естественного гражданского развития.
   При нормальном ходе развития эпоха буржуазной перестройки как будто специально дается историей для выработки различных форм борьбы и взаимодействия между новыми классами. Для укрепления демократических традиций. И, конечно же, для становления гражданского общества, которое начинается с освоения приемов отстаивания своих прав и интересов в рамках структурированного социума. Эдакая столетняя школа, где нация учится жить при капитализме.
   И в течение семидесяти лет из этих ста двери такой школы в СССР были наглухо заколочены. Все жили в окопах трудового фронта. На благо коммунизма.
   Некоторой компенсацией упущенного служит то обстоятельство, что мы все-таки Европа, где классический, частнопредпринимательский капитализм и гражданское общество -- естественно-нормальные явления. А в их песочнике мы вынуждены играть по их правилам.
   Играть, попутно приходя к пониманию, что даже ультрадемократическая конституция и сверхпрозрачные выборы во все мыслимые органы -- совсем еще не демократия. Не демократия до тех пор, пока отсутствует ее главное действующее лицо -- демократический избиратель. Становлениие которого на территории СССР катастрофически задержалось государственным капитализмом.
   Сколько поколений потребуется, например, России, для того чтобы войти в семью добропорядочных капиталистических народов на манер Франции, Англии, покажет время. Говорят, точным показателем цивилизованности нации служит состояние телефонных будок. Возможно, таким символом окончания буржуазной революции в России станет возрождение задушенного властью независимого телевидения с участием Шендеровича.
  
  
   ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
  
   "ПОТОМУ, ЧТО КРУГЛАЯ ЗЕМЛЯ!"
  
   КАПЛЯ ПЕРВАЯ
  
   У САМОГО РОДНИКА
  
   Уже позади проблема несостоявшейся "Мировой революции" на рубеже XIX и XX столетий. Уже разобран и уплывает в даль несостоявшийся "социализм" в Советском Союзе. И подспорьем здесь были нам открытые Марксом и Энгельсом законы человеческой истории. Эти же законы дают нам те основные вехи, ориентируясь на которые, исторический процесс пойдет дальше.
   И как всегда, чтобы заглянуть в будущее следует несколько вернуться в прошлое. Сейчас наш "Пегас" в последний раз перенесет нас назад, в далекий 1844 год.
   Нам предстоит познакомиться с идеями классиков, о которых "вождь мирового пролетариата" вообще не знал. А если бы и знал, то наверняка никогда бы их не воспринял. Как не воспринимал ничего естественного в марксизме. Идеи, изложенные в "Немецкой идеологии" (1844 г) не читал Ильич, поскольку эта работа не публиковалась при его жизни, так же как и при жизни самих основоположников. Молодым гениям было примерно по 25 -- Гегель с Фейербахом для них уже были пройденным этапом, когда они засели за совместную работу, чтобы с немецкой аккуратностью разложить по полочкам -- прямо с грядки -- свои диалектико-материалистические соображения. Разложили. Но с публикацией что-то не сложилось.
   "Мы тем охотнее предоставили рукопись грызущей критике мышей, что наша главная цель -- уяснение дела самим себе -- была достигнута".
   Вот и прекрасно. Берем их тепленькими. В момент закладки первых кирпичей в их мировоззренческий фундамент. Творческая мысль молодых теоретиков пока еще грубо не искажена революционными ожиданиями. Затяжная цитата включает непривычные для нас термины. Однако если помнить поговорку про труд, пруд и рыбку из него, да обратить особое внимание на идею развития универсального мирового общения, то можно обнаружить интересную направленность их взглядов.
   И сейчас их мысль касается вершины капиталистической формации, ее последней фазы. Когда на одном полюсе, в одних руках уже собрана вся общественная собственность, отчужденная у тружеников планеты. Когда капитализм на исходе.
   "Это "отчуждение", говоря понятным для философов языком, может быть уничтожено, конечно, только при наличии двух практических предпосылок.
   Чтобы стать "невыносимой" силой, т.е. силой, против которой совершают революцию, необходимо, чтобы это отчуждение превратило основную массу человечества в совершенно "лишенных собственности" людей, противостоящих в то же время имеющемуся налицо миру богатства и образования, а оба эти условия предполагают огромный рост производительной силы, высокую степень ее развития. С одной стороны, это развитие производительных сил (вместе с которым уже дано эмпирическое существование всемирно-исторического, а не узко местного бытия людей) является абсолютно необходимой предпосылкой еще и потому, что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности; а при крайней нужде должна была снова начаться и борьба за необходимые предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся старая мерзость.
   Это развитие производительных сил является далее необходимой предпосылкой потому, что только вместе с универсальным развитием производительных сил устанавливается универсальное общение людей, благодаря чему, с одной стороны, факт существования "лишенной собственности" массы обнаруживается одновременно у всех народов (всеобщая конкуренция), -- каждый из этих народов становится зависимым от переворотов у других народов, -- и, наконец, местно-ограниченные индивиды сменяются индивидами всемирно-историческими, эмпирически универсальными. Без этого 1) коммунизм мог бы существоватьтолько как нечто местное, 2) сами силы общения не могли бы развиться в качестве универсальных, а поэтому невыносимых сил; они остались бы на стадии домашних и окруженных суеверием "обстоятельств", и 3) всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм. Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведенное "сразу", одновременно, что предполагает универсальное развитие производительной силы и связанного с ним мирового общения".
   []
   Вот и оно, прозорливое, за девяносто лет до провозглашения "социализма" в СССР, описание "местного коммунизма", окруженного "обстоятельствами", и обреченного на гибель под воздействием "расширения мирового общения".
   И конечно, перед нами как раз одна из тех страниц, где лоб в лоб сталкиваются два марксизма -- материалистический и идеалистический. Естественно, если уж дано "универсальное развитие производительных сил" да еще и "универсальное общение людей", то никакой речи и быть не может ни о "господствующих", ни о (ха-ха!) подчиненных народах. На то он, батенька, и универсализм. Без какой бы то ни было табели о рангах. Ведь "местно-ограниченные индивидуумы" из "господствующих" и подчиненных народов уже заменены "всемирно-историческими, эмпирически универсальными"!
   Вот так, задолго до появления мобильной связи, всемирной паутины Интернета и спутникового телевидения, осязать универсальное общение людей (бедный Нострадамус!) можно только обладая феноменальным чувством общественно-исторического процесса.
   Итак, господа, снимем шляпы! Мы стоим у того самого родника, откуда вытекает двойственный марксизм. Но из этого "уяснения самим себе" классики, теперь мы знаем это, далее поднимут на щит как раз господствующие народы (во главе с Англией), а свой гениальный вывод о движении мира к универсализму очень тихо спустят на тормозах. Поскольку процесс универсализации явно выходит за временные рамки их жизни. Ничего не попишешь -- "слаб человек..."
   Вот об этом универсализме никогда и не слышал Ильич со своей командой.
   И вероятно, он был бы в шоке ("Вздор! Ультрапустяки!") если бы узнал, что в момент подхода мира к социализму национальных государств не будет вовсе.
   Итак, на финишной прямой капиталистическая формация дает нам ("Немецкая идеология") универсальное развитие производительных сил и всемирно-исторического, практически универсального человека. А на пути к этому финалу все народы ("Манифест Коммунистической партии"), даже самые дикие, под угрозой гибели, становятся буржуа, приобщаются к цивилизации. Концентрация собственности на планете достигает ("Капитал") такого предела, когда вся она сосредотачивается в руках одного хозяина или одного коллективного владельца.
   Воздвигнув эти маяки и известив мир о том, что в науке нет широкой столбовой дороги, и лишь тот достигнет ее сияющих вершин, кто не страшась усталости и так далее, мэтры оставили эту тему благодарным потомкам, а сами заторопились открывать двери стоящему на пороге коммунизму. И зря. Потому что на пороге, мы знаем, стояла не мнящаяся им революция, а еще целых две с половиной фазы развития капитализма. Да и сами они были буквально в шаге от того, чтобы открыть еще один закон исторического процесса. В шаге от того, чтобы увидеть те этапы, которые ведут мир людской к заветной универсализации, носящей ныне кафтан глобализации. А упущенный ими закон гласит о том, что каждая экономическая ступень человеческой истории есть одновременно и ступень укрупнения объединения людей, встающих на эту ступень.

[]

   Еще со школьных годов мы помним, как рабовладельческий способ производства преобразует первобытное племя или союз племен сначала в мелкие царства, как в Египте и Ассирии, или в города-государства, как в Греции. Далее под действием неотвратимых центростремительных сил эти соты общежития неумолимо срастаются в крупный рабовладельческий улей, а от малых форм остаются лишь легенды и воспоминания. В результате на место разрозненных единиц встает единый Египет, единая Греция, единый Рим.
   Феодализм начинает свой путь тоже с обособленных административных образований -- княжеств, графств. И снова включается процесс централизации, вершиной которого становится объединенное феодальное государство -- нация. Уже без внутренних таможенных границ, с единой армией, законодательством и подчиненной центру администрацией на местах. Именно так сложились Англия, Франция, Россия, Германия, Италия, Китай. И снова от первоначальных автономий -- графств и княжеств -- остаются в лучшем случае одни исторические названия. Бретань, Хунань, Тмутаракань.
   Национальное государство обречено на отмирание уже потому, что стало отправной ячейкой для капитализма. Как его первоначальное вместилище, оно отбрасывается самой буржуазной формацией. Становится ненужным так же, как скорлупа, из которой вылупливается будущий красавец-петух. Едва встав на ноги, буржуазный способ производства уже ощущает страшную тесноту в прежних национальных рамках. Потому что его девиз -- свобода передвижения "святой троицы" -- капитала, товара и рабочей силы. Это не только девиз, но и закон развития буржуазной формации. И капитализм сметает на своем пути все преграды, двигаясь к конечной цели -- к единому всемирному государству -- простору без границ и таможен, с общим для всех законодательством, языком и платежным средством.
   Начальные формы почти всех будущих глобальных органов и министерств у нас уже перед глазами -- Организация объединенных наций, ЮНЕСКО, Международный почтовый союз, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), Всемирный банк, Интерпол и так далее. Не говоря уже о таком глобалисте как спорт с его мировыми чемпионатами по всем сущим видам и возрожденными во всемирном масштабе Олимпийскими играми.
   Пока эти организации, в том числе и ООН, координируют жизнь на земле лишь рекомендациям. Они еще не наделены законодательным правом. Однако эти рекомендации все чаще воспринимаются как закон. Взять хотя бы нормы Международного почтового союза или Всемирной торговой организации -- ВТО.
   Отчаянные головы уже предсказывают время появления всемирного правительства. Так А. Батлер полагает, оно будет к концу XXI века. Т. Босвелл и У. Уагар считают - к середине столетия.
   Итак, сегодня мы своими глазами видим, как развитие идет от национально ограниченных сообществ к единому миру с универсально развитой производительностью и универсальной личностью. От единичного -- к общему. Через частное? Непременно.
  
  
   КАПЛЯ ВТОРАЯ
  
   "ПЕРВЫЙ -- ПОШЕЛ!"
  
   "Хорошо, студент. Позвольте задать вам один последний вопрос?" "Ловлю на слове, профессор. Только один!" "Да, только один. Так вот, где началась жизнь на земле?" "В Саратове". "В Саратове?! Но почему?!" "Профессор! Но это -- уже целых три вопроса!"
   Когда из толстого фолианта узнаешь о том, что глобализация началась, например, с открытия Америки, сразу ясно, что имеешь дело с людьми божьими. Как и у всевышнего, у них впереди марширует слово. Мир знает два подхода. Если обнаруживается новое явление, например, магнетизм, интернет, то сначала выясняется его суть, характерные черты, границы распространения, отличительные признаки. Этот метод дружен с наукой. Иное дело -- у сказочников. Здесь сначала берется образ, например, "Василиса Прекрасная", "змей Горыныч", "Гарри Поттер", и далее авторская фантазия творит с ним все, что пожелает. Можно даже снять кино. И будет очень интересно. Вопрос только в том, какое все это имеет отношение к реальности?
   И когда взрослые дяди подобным образом "описывают" мировые процессы, не делая ни малейшей попытки опереться на законы исторического развития, мы получаем примерно такую игру в слова:
   "ГЛОБАЛИЗМ сводит понятие к экономическому измерению, линейному непрерывному расширению всякого рода зависимости от мирового рынка.
   Под ГЛОБАЛЬНОСТЬЮ понимается (кем?) жизнь в мировом сообществе, где ни одна страна или группа стран не может отгородиться друг от друга.
   ГЛОБАЛИЗАЦИЯ есть процесс подчинения суверенитета национальных государств властным возможностям транснациональных акторов.
   И все это изучает ГЛОБАЛИСТИКА".
   И все это рекомендуется в качестве учебного пособия для студентов, изучающих экономику и управление, политологию и международные отношения.
   И что после этого можно ждать от экономики, международных отношений, не говоря уже о студентах?
   Промежуточным звеном между национальным и всемирным является региональное. Европейский Союз в его нынешнем состоянии представляет собой полуфабрикат одного из будущих регионов. Пока пройдено примерно полпути. Еще не принята общая конституция. Не создана своя армия. Евро, как единая денежная единица, не факт в 14 из 27 стран, в том числе и в Англии. А вопрос о языке регионального общения даже не лежал в повестке дня. Никто еще не заикался и о едином административном делении.
   []
   Тем не менее, ЕС выглядит грандиозным сооружением, если учесть, что зародился он чуть более полувека назад с учреждения скромного Европейского сообщества угля и стали. Тогда всего шесть стран -- Франция, Германия, Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург -- заключили, казалось, рядовое соглашение о сотрудничестве в довольно узкой сфере. Но на самом деле, так началась глубокая экономическая и политическая интеграция почти трех десятков стран Европы -- необратимый процесс создания первого на земле региона. Или в более общем плане -- именно так человечество начало свой путь от национальной организации своей жизни ко всемирной.
   Поэтому с 18 апреля 1951 года, дня подписания первого договора "великолепной шестеркой", глобализация смело может исчислять и начало своего существования.
   Параллельно с этим организационным шагом в том же направлении запульсировала и научная мысль. Итальянец Печчеи, который в 1957 г основал Центр технических и экономических консультаций по разработке проектов капиталовложений для 50 стран, в 1968 г объединяет группу в сотню ученых, экономистов и социологов с "всемирным видением". Они исследуют опасные тенденции мирового развития, чтобы выявить возможные угрозы жизни на планете. И эта группа, хорошо известная сегодня как "Римский клуб", была первой, кто целенаправленно "положил глаз" на глобальные проблемы развития.
   []
  Европейский Союз до конца ушедшего века показывал классический образец создания новой общности. Не торопясь, как бы кладя мазок и отходя, чтобы оценить сделанное, он шаг за шагом сближал экономику и политику разных наций, в том числе таких, казалось бы, извечных врагов, как Германия и Франция.
   Через 6 лет после рождения, убедившись, что взаимодействие в области угля и стали устоялось, "шестерка"поднимается на следующую ступень. В 1957 г она объединяет свои усилия в области атомной энергетики. И заметим, создает знаменитый "Общий рынок", таможенный союз, дающий свободу перемещения товаров, услуг, капиталов и людей. Т.е. внутринациональный принцип свободы торговли впервые в мире перерастает в региональный.
   1959 г приносит еще одну новацию -- учреждается Европейский парламент. Но весьма осторожно, как бы в порядке пробы. Поэтому -- пока еще с консультативным правом.
   В 1967 г, десять лет спустя, все три сообщества -- по углю и стали, по атомной энергетике и общей экономике -- объединяются в одно Европейское Сообщество.
   На свое первое расширение ЕС решится лишь через 22 года после рождения. Сначала в пику "Общему рынку" Англия с рядом других стран Европы образует в 1960 г свою зону свободной торговли. Однако успехи шестерки были столь пленительны, что Англия вместе с Ирландией и Данией покидают свое детище и в 1973 г присоединятся к "шестерке".
   В 1979 г, двадцать лет спустя после образования Европейского парламента, проходят первые прямые выборы в этот законодательный орган.
   Греция становится десятым членом ЕС в 1981 г. А в 1986 г после десятилетней подготовки Испания и Португалия доводят количество звезд на синем флаге Сообщества до 12. Проходит еще десяток лет, и регион (1995 г) пополняется Австрией, Швецией, Финляндией. Так за 50 с лишним лет ЕС принял в свои ряды всего 9 новых членов. Впуская их малыми порциями, по 2-3, но с солидными промежутками, он давал время старожилам "привыкнуть" к пришельцам, а новичкам -- почувствовать себя в "своей тарелке".
   Но 2004 год ломает эту традицию. Сообщество втягивает в себя сразу 10 новых государств. И беда не в том, что их много, а в том, что все они находятся еще в первой, начальной, фазе капитализма. Поэтому основное ядро Евросоюза встает перед развилкой. Либо замереть в развитии, вколачивая свою экономическую и политическую энергию в десятку новичков и подтягивая их до своего уровня. Либо -- неизбежное расслоение, и далее -- движение уже двумя эшелонами. Впереди -- коренные 15, а следом, в качестве обслуживающего придатка -- поляки, венгры, чехи, словаки, словенцы, латыши, литовцы, эстонцы и (2007 г) румыны с болгарами.
   Но это уже зигзаги роста одного конкретного региона. Важно другое. Некогда знаменитая своими войнами Европа показала, что для нее наступила новая эпоха, когда ее население может передвигаться по всему континенту не только со штыками наперевес. Что межнациональные вопросы -- Эльзас-Лотарингия -- спокойно решаются парламентским путем в рамках буржуазной формации. Самим своим существованием Европейский Союз говорит: "А почему бы нам не обустроить так весь мир?" А полуфабрикатом в качестве сверхобщности он остается пока потому, что национальное в нем еще гораздо сильнее регионального. Взять хотя бы его национальную структуру. Не говоря уже о той мертвой хватке, с которой Британия держится за фунт стерлингов.
  
  
   КАПЛЯ ТРЕТЬЯ
  
   "НЕ ХОДИЛ БЫ ТЫ, ВАНЕК, ВО СОЛДАТЫ"
  
   Этот процесс срастания экономики и политики нескольких десятков народов, зародившийся в 1951 г, был тогда, отметим справедливости ради, не единственным такого рода. Сразу же после окончания 2-й Мировой СССР образует так называемый "социалистический лагерь" из оккупированных им в Европе и Азии стран -- Восточной Германии, Польши, Венгрии, Румынии, Югославии, Чехословакии, Болгарии, Албания, Северной Кореи, включив сюда также Китай с Монголией, да немного погодя Вьетнам и Кубу. Всего набиралось четырнадцать боевых единиц.
   Для сплочения большинства из них в единое целое в 1949 г создается хозяйственно-финансовая организация -- Совет экономической взаимопомощи (СЭВ).
   "Образование СЭВ в период становления мировой системы социализма явилось закономерным следствием усилий коммунистических и рабочих партий социалистических стран, направленных на сближение народов этих стран, развитие более тесного экономического и политического сотрудничества во имя великой цели -- успешного строительства социализма и коммунизма и обеспечение устойчивого мира во всем мире". Так виделось это глазами ЦК КПСС и отражалось на страницах Большой советской энциклопедии (с 17, ч. I, т 24).
   В 1955 г СССР обволакивает своих сателлитов еще и военной оболочкой в виде Варшавского военного договора. Для прочности.
   Но не успели высохнуть чернила под якобы договоренностями, как в "социалистическом" лагере пошли непредсказуемые события.
  
  
  
  
   1948 г
   Югославия
   Со скандалом полностью вырывается из-под сталинского диктата. К 1956 г дипломатические и партийные отношения с СССР более-менее нормализуются. Однако Броз Тито предпочтет на мировой арене не возвращаться к системе "социализма", а примкнуть к "третьему миру".
   1953 г
   Восточная Германия
   В июне вспыхивает Берлинское восстание. Не хотят восточные немцы оставаться под русским сапогом. Этот сапог и подавит Берлинский бунт.
   1956 г
   Венгрия
   Теперь взрываются мадьяры. Будапештское восстание успешно ликвидировано советскими танками.
   1958 г
   Китай
   С этого года Китай совершает постепенный отворот от Советского Союза. Сокращается военное сотрудничество. Доля торговли с СССР с 50% в 1959 г падает до 7% в 1965. Возникшая в 1960 г теоретическая перепалка между руководством двух "братских" стран переходит в рукопашную с огнеметами на о. Даманском в 1969 г.
   1961 г
   Албания
   Покидает Совет экономической взаимопомощи, а в 1962 г выходит из Варшавского договора.
   1961 г

Берлинская стена

   Дабы пресечь массовое бегство восточных немцев на Запад, Хрущев огораживает Западный Берлин 155 километровой пограничной стеной и устанавливает КПП даже на одной из линий метро, перекрыв движение между Берлинами на остальных.
   1968 г

Чехословакия

   Одна только попытка чехословацкого руководства допустить в стране свободу мнений, критику тоталитаризма, создать "социализм с человеческим лицом" вызывает в советских верхах страшную панику. На подавление "Пражской весны" брошены войска Варшавского договора (Пригодился!) Впереди идут танки. Тысячи танков.
   1970 г
   Польша
   Первое противостояние рабочих Гданьской верфи правительству. Подавлено.
   1979 г
   Афганистан
   СССР устраивает государственный переворот в стране и вводит туда свои войска с целью приобщить афганцев к социализму.
   1980 -- 1981
   Польша
   Возникновение первого в социалистической системе неподконтрольного профсоюза "Солидарность" под руководством Леха Валенсы. Во избежание вторжения войск Варшавского договора независимое рабочее движение, 16 месяцев потрясавшее мир, подавлено главой Польши, генералом Ярузельским.
   1991 г
   СССР
   Окончательный развал "социалистической" системы, крушение Берлинской стены, распад самого Советского Союза.
  
   О, для историков это, безусловно, блестящий подарок! Где еще найти более яркий пример, когда бы два процесса, идущие в одно и то же время, параллельно и одинаково направленные на политическое и экономическое сближение стран, привели бы к совершенно противоположным результатам?! И историки вместе с политологами будут честно отрабатывать свой хлеб, справедливо указывая на то, что по нашим временам танково-оккупационными методами союз государств создать просто невозможно. Не говоря уже о новой региональной общности. И, конечно же, они сделают промашку, упустив следующий момент. Обладай советские лидеры более гибким инструментом объединения, результат вышел бы тот же самый -- крах системы. На самом деле, катастрофа с созданием "социалистического" лагеря вызвана двумя скрытыми причинами. Первая: все эти страны были странами лжесоциализма. Сам "социализм" в них был искусственным, фальшивым, насильственным. Точно таким же были и объявленные цели сближения государств. Вторая, но главная: подавляющее большинство стран-участниц еще находилось на стадии перехода от феодализма к капитализму. А на этой ступени исторического развития центральной и основной задачей любой нации остается создание своего собственного независимого государства, закрепление у власти своей собственной буржуазии. Как крупной, так и средней. И распределение обязанностей между ними. А всякого рода объединения, сращивания, сближения в такой момент -- противоестественны и исторически бесперспективны.
   Отсюда, полная противоположность результатов сближения стран "социалистического лагеря" и Евросоюза. Вполне вероятно, что еще через несколько десятилетий о существовании системы "социализма" в народе останутся такие же смутные воспоминания, как и об ожидании Мировой революции в конце XIX -- в начале XX столетий. Но вот за это же время Европейский Союз разовьется из полуфабриката в полноценный регион под названием Европа.
  
  
   КАПЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ
  
   "ПРОЦЕСС ПОШЕЛ!"
  
   Итак, как говорил незабвенный Михаил Сергеевич Горбачев: "Процесс пошел!" Процесс образования единого мирового хозяйства путем объединения сначала национальных государств-атомов в регионы-молекулы. А за тем - слияние регионов в единое всемирное целое.
   []
Сегодня, впрочем, как и всегда, народы планета разбиты на самые разные союзы и объединения. Кроме Евросоюза их нынче насчитывается более 50. И большинство -- временные, переходящие. Далеко не всем из них суждено стать центром кристаллизации будущих региональных образований, как это выпало на долю европейской шестерке.
   Если оставить в стороне основное условие образования прочного региона -- завершение своей национальной фазы развития входящими в него государствами, то необходимо соблюдение еще трех обязательных требований. Первое Страны-участницы образуют общую территорию для свободного перемещения основных элементов буржуазного способа производства. Второе. Они должны быть примерно равны -- одного порядка -- в своем экономическом развитии. Третье. Их суммарный вклад в мировой продукт достаточно весом, что не позволит им быть "затертыми" конкурирующими регионами. Сюда, естественно, не "вписывается" Британское содружество наций.
   Как из-за перепада в развитии его участников, так и из-за разбросанности по всему свету. Особый интерес представляет такое региональное образование как НАФТА -- зона свободной торговли Северной Америки, созданное в конце 80-х сначала Соединенными Штатами и Канадой. Юридически США -- член этого регионального объединения. Фактически же -- независимый субъект, поскольку сегодня США и без объединения с кем-либо представляют собой сверхдержаву. По ВВП Штаты равносильны региону Европейского Союза и в военном отношении превосходят все другие народы. Но если организаторы ЕС "сливались" на паритетных началах, то Штаты в любом коллективе согласны лишь на роль лидера-диктатора. К тому же, договору 1988 г не предшествовало планомерное сопряжение американского и канадского обществ. Соглашение практически зафиксировало стихийное переплетение и срастание экономик обеих стран.
   Подключение к этой "двойке" в 1994 г Мексики скорее говорит о регрессе объединения. Строительство же администрацией Буша-сына тысячекилометровой "Берлинской стены" на границе между США и Мексикой придает сатирический характер, как общему рынку рабочей силы, так и самой идее объединения. Поэтому Мексику мы вскоре встречаем в качестве кандидата в другое коллективное образование.
   А вот у азиатов, идущих вслед за Евросоюзом и Америкой, шансы создать со временем прочный регион достаточно высоки. Если доля США и ЕС в мировом производстве составляет приблизительно равные величины -- по 21%, то суммарный ВВП Китая (12%) и Японии (8%) дает 20% и сразу становится сопоставимым с ними.
   Вполне естественно, что каждая новая общность должна располагать своей валютой. На фоне информации о конкуренции доллара и евро достаточно интересным представляется азиатский проект о пуске в обращение, сначала в безналичном варианте, своей денежной единицы -- акю (Asian Currency Union) с марта 2006 г. Поле распространения -- кроме Китая и Японии, Южная Корея и 10 стран АСЕАН.
   Шесть бывших республик СССР -- Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан и Узбекистан -- образуют Евразийское экономическое сообщество -- ЕврАзЭС, основанное в 2000 году. Главная задача -- завершение оформления в полном объеме режима свободной торговли. В 2006 году принято решение о создании Таможенного союза в составе лишь трех государств, готовых к этому, -- Белоруссии, России и Казахстана. Но даже эта тройка проходит только первую фазу формации.
   МЕРКОСУР. Южноамериканский общий рынок. Первым шагом послужило соглашение о свободной торговле, подписанное Аргентиной и Бразилией в 1986 г. В 1990 г. к ним присоединились Парагвай и Уругвай. С июля 2006 г -- Венесуэла. В качестве ассоциированных членов -- Чили, Боливия, Колумбия, Эквадор, Перу и Мексика.
   С 1995 г МЕРКОСУР от зоны свободной торговли шагнул к таможенному союзу, но еще не подошел к созданию наднациональных органов на манер ЕС.
   Вообще говоря, Южноамериканская зона пока не представляет собой регионального объединения как базы для перехода к всепланетному единому хозяйству. Как общество взаимопомощи и взаимной поддержки -- да. И мотив создания произрастает не оттого, что страны исчерпали свое развитие на первом этапе капитализма, все они еще тоже в первой фазе. Объединение идет от стремления защитить себя, оказать сопротивление грабительскому натиску американских корпораций. Общий рынок Южного Конуса со своими 2% не может тягаться с теми же США или ЕС и по весу в мировом производстве. Однако его возникновение с примеркой на Европейский Союз уже знак того, что наличие первого регионального объединения на земле задает тон в развитии нашего мира.
   Остальные союзы или блоки государств находятся в еще более сыром состоянии. Например, "Шанхайское соглашение", которое в 1996 году подписали Россия, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан и Китай, посвящено неприкосновенности и демилитаризации взаимных границ. В 2001 г к нему присоединился Узбекистан, а в 2003 г там был образован антитеррористический центр.
   Замыкают парад беднейшие страны африканского континента. По остроумному замечанию В.Л. Иноземцева им следовало бы вернуть статус колоний и доминионов, с тем, чтобы бывшие метрополии подняли их вровень с собой.
  
  
   КАПЛЯ ПЯТАЯ
  
   "КТО ТАМ ШАГАЕТ ПРАВОЙ?"
  
   Великие еврейские штучки. "Все -- здесь", -- и Соломон приложил пальцы ко лбу. "Нет, все -- здесь!", -- сказал Иисус, и его ладонь легла на сердце. "Ну, что вы! Все -- там", -- и кисть руки Фрейда опустилась до предела вниз. "А, все относительно!", -- махнул рукой Эйнштейн. В этом ряду недостает Маркса со словами: "Да, нет же! Все -- в законах развития общества".
   Копаясь в горе литературы по глобализации, на что только не наткнешься! Здесь -- и горькие сожаления о распаде Союза. Хорошо-де было, двуполярная система: СССР -- Америка, взаимное равновесие. Красота, дескать, спокойствие. Забывая о нафаршированном атомной взрывчаткой мире с маразматиками у ядерных кнопок.
   Попадается забавное деление планеты на центр, периферию и полупериферию. В какой-то мере -- это верно. Если не считать, что отсутствует главное -- динамика срастания мира.
   И почти в каждой книге, в зависимости от темперамента авторов, возмущение, стенания, негодование или просто констатация факта отсутствия порядка на нашей планете. В формулировке Ульриха Бека это выглядит как "наличие мирового общества без всемирного государства и без всемирного правительства". Жалок удел человека, который, по словам Бодлера, заблудился в "лесах символов".
   И гораздо реже встречается тонкое понимание происходящего, как это резюмировано у Анилиониса и Зотовой на 511-й странице их "Глобального мира". "Итак, взаимодействие и противостояние государства и ТНК(19) -- это выражение противоречия между глобальным и локальным, а точнее -- между объективной тенденцией к интернационализации общественной жизни и тенденций к сохранению национальной обособленности и культурной идентичности стран и народов". Или -- их же блестящее видение происходящего мирового процесса: "Национально-государственное мироустройство вытесняется постепенно региональной полицентричностью". (С 523).
   Но в этой горе литературы, как и иголку в стоге сена, трудно отыскать мысль -- а, может, ее и там никогда и не было -- которая бы с пафосом, а может быть, и без него провозглашала бы: "И помни, всяк сюда входящий!" И далее поведала бы о том, что все население земли, и каждый из нас вошел в эпоху перемен. Все мы, и каждый из нас, сам по себе или вместе со своей страной беспрерывно переходит из одного процесса в другой. Отныне, постоянно изменяющийся мир -- наша среда обитания. Поэтому вокруг нас сплошная диалектика, и каждый из нас -- ее "переменная". Постоянны лишь законы исторического развития вне нас, и "нравственный закон -- внутри". Традиционное общество, прощай! Дальше без Гегеля никуда! А шаг к диалектике -- пусть небольшой, но уже шаг к универсальному человеку.
   С этой точки зрения, Европейский Союз сегодня -- "впереди планеты всей". В нем полмиллиарда человек из почти трех десятков передовых стран учатся быть не французами или словенцами, а европейцами. Они подают пример всему миру, как видеть в других таких же людей, как и ты сам. Как решать межгосударственные разногласия без использования дивизий. Они творят цивилизацию. Естественно, не без ошибок.
   Рядом с ЕС, иногда забегая вперед, иногда слегка отставая, волком прихрамывает Америка. Ее парадокс в том, что сегодня она, несмотря на свое военное и экономическое могущество -- "самое слабое звено" в историческом процессе планеты.
   []
   По своему социально-экономическому развитию, Штаты давно уже вышли из первой фазы буржуазной формации, и "по штату" им полагается принимать активное участие в "региональном строительстве", сбиваться в региональную стаю так, как это происходит, например, с Францией, Германией, Великобританией. Но мы видим, этот процесс США в лучшем случае имитируют. Помнится, школьный учитель химии внушал нам, что алюминий плохо окисляется, потому что он хорошо окисляется. У него очень быстро образуется тонкая пленка окисления, которая и защищает металл от дальнейшей коррозии. Примерно то же произошло и с США. В результате своего сверхбыстрого развития они оторвались от своих соседей и остались, не считая Канады, без равноценных партнеров. И поскольку образование любого региона существенно ослабляет уникальное положение Соединенных Штатов, их интерес в образовании новых союзов стран по определению становится реакционным.
   Однако на земле происходит и еще один глубинный, но важный процесс.
   Организация Объединенных Наций -- институт новой буржуазной ступени. У феодализма никакой потребности в ООН не было. В прежние эры война была формой взаимодействия между государствами и способом выявления их ранжира. Старый мир представлял собой конкуренцию сил. По мере того, как капитализм охватывает все больший простор, он вытесняет конкуренцию сил конкуренцией товаров и капиталов. "Деньги любят тишину". Буржуазный способ вводит и всеобщие органы, которые должны, с одной стороны, обеспечить на планете безопасные условия производства и торговли, а с другой -- органы, регулирующие правила самой торговли. Ту же ВТО -- Всемирную Торговую Организацию.
   Вот за всеми этими деталями и просматривается главный и основной сегодняшний цивилизационный процесс -- внедрение на планете всеобщего правового поля.
   Но Соединенные Штаты, как и в старые добрые времена, принимают его только в той мере, в которой это правовое поле отвечает исключительно их национальным интересам. Если не соответствует, они игнорируют и право, и резолюции Организации Объединенных Наций, и саму ООН. Принимая торговую конкуренцию, Америка не брезгует помогать себе, как и прежде, военной силой. То есть, опередив в развитии все державы капиталистического мира, американцы продолжают относиться к мировому сообществу, как если бы они были его лидером в феодальную эпоху.
   Считая себя параллельно с ООН и законодателем, и обвинителем, и судьей, и исполнителем приговоров в нашем мире, Америка раздваивает зыбкое правовое поле планеты или просто-напросто его сокрушает.
   Прежде всего, Штаты явочным порядком вводят в зону своих интересов все избирательные кампании в нашем мире. Закрыв доступ иностранных наблюдателей к себе, США требуют присутствия на чужих выборах своих представителей или представителей своих союзников. А далее следуют такие мерзости, как признание президентских выборов в Сербии, Грузии и Украине сфальсифицированными лишь на том основании, что американский ставленник их проиграл. С последующей заменой избирательной кампании в этих странах театрализованным захватом власти. Что соответствует американскому представлению о демократии за пределами США.
   А вот решили, было, земляне принять Конвенцию о защите и развитии культурного разнообразия. Возможно, под впечатлением расстрела талибами древних изваяний в горах Афганистана. Конвенцию предусмотрительно не подписали, кто бы вы думали? Правильно, американцы. А вдруг им тоже придется бомбить подобные памятники старины в Иране, Москве, или разрушать Великую китайскую стену?
   Или надоело, например, землянам вдыхать загрязненную атмосферу. "А давайте, мужики, контролировать, что мы выбрасываем в воздух". "Давайте" -- сказали все, кроме, как вы сами понимаете, американцев. "Будете дышать нашими отходами. А выбрасывать будем столько, сколько хотим". Чувствуете, кто хозяин земной атмосферы?
   Подняв из руин ведущие страны Европы после Второй мировой, вложив в это по плану Маршалла 17 млрд. долларов -- по тем временам деньги, прямо скажем, сумасшедшие -- США посчитали восстанавливающуюся Европу своей вотчиной и прикрыли от возможной сталинской агрессии щитом НАТО. Но "холодная война" закончилась, а Штаты "забыли" демонтировать Северо-Атлантический союз. Ведь он больше не нужен? Оказалось, еще как нужен. И вскоре вся мощь натовской авиации обрушилась на главного мирового "агрессора" -- Сербию. В моральном плане США подложили Евросоюзу хорошую "свинью". И на Европу легло несмываемое пятно позора.
   "Забыли" Штаты и данное Горбачеву в 1991 году обещание после роспуска Варшавского договора не продвигать НАТО на восток. Потому что порядочные страны соблюдают только те соглашения, которые выгодны им. А образцово порядочные устанавливают элементы противоракетной обороны в странах Евросоюза (Польша, Чехия), даже не спрашивая на то разрешения самого Евросоюза.
   Америка никак не может понять, за что же взорвали ее "близнецов"? Никак не дойдет до американцев, что их государство превратилось в атамана-разбойника. Что США сегодня попирают систему ценностей, на охране которых призвана стоять Организация Объединенных Наций. А своими варварскими и бессмысленными вторжениями во Вьетнам, Афганистан, Ирак Америка бросила вызов всему мировому сообществу. Она ставит себя вне закона и морали, хватая подозрительных по всему миру и применяя к ним пытки в тайных тюрьмах за пределами своей территории.
   Никак не осилят американцы простую истину -- сегодня прогрессивная нация в своих отношениях с соседями по планете не может пользоваться приемами хищника времен феодализма.
   И если теперь от публицистики вернуться к законам исторического процесса, то четыре отклонения Соединенных Штатов от этих законов бросаются в глаза.
   Америка не участвуют в региональном строительстве. Идет по имперскому пути глобализации. Наносит удары по правовому полю планеты. Аморальна в отношениях с конкурентами и другими народами.
   Вот такой аномалией представляется сегодня американский фактор в процессе глобализации. Безусловно, эта аномалия подлежит устранению. История вызывающих отклонений не терпит. В свое время она уже вылечила Соединенные Штаты от подобной болезни. Возникнув как буржуазное государство в результате войны за независимость, США несли в себе не остатки феодализма, как все другие народы на этой стадии, а были заражены более ранним экономическим укладом -- натуральным рабством. Гражданская война 1861-65 годов ликвидировала этот исторический атавизм. Оказалось, без рабства можно прекрасно обходиться. Безусловно, не только можно, но и необходимо обходиться в сегодняшнем мире и без феодальных замашек. Кто и как избавит американцев от этой дурной привычки, нам предстоит узнать в ближайшее время.
  
  
   Мне представляется, что Европу с полным правом можно называть правильно развивающимся ребенком. Она однозначно и справедливо занимает свое место на шкале истории. Большинство ее народов завершили националистическую фазу буржуазной формации и создают первый на планете капиталистический государство-регион. Прошли свою первую ступень и Япония, США, Канада, Австралия. Но в силу разных причин, главным образом, из-за отсутствия напарников-коллег для соединения, находятся в режиме ожидания своего часа.
   Весь же остальной мир занят одним из сложнейших периодов в своей истории -- напряженным этапом складывания буржуазного общества. И почти все народы находятся в различных точках этой ступени. Какие-то -- в начальной, иные -- в средине. Целый ряд стран, например, Россия, Китай -- в завершающей. И насколько та или иная держава близка к окончанию первой фазы буржуазной формации -- определить не так уж и сложно. Надежным ориентиром служит наличие в стране частных крестьянских хозяйств. Чем меньше их процент от общего количества предприятий, тем полнее переход нации к буржуазным производственным отношениям. Тем ближе страна к переходу на региональную ступень развития.
   И если у народов, проходящих первую фазу, проблема заключена в установлении капиталистических отношений и формировании классов, а также в притирке этих классов между собой и наемными работниками, то в Евросоюзе она уже несколько другая. Здесь идет подсознательный процесс образования общего класса предпринимателей из 27 национальных и общего класса наемных работников из тех же 27 национальных. Не считая многомиллионной армии жаждущих высоких заработков иммигрантов из-за пределов региона. И поиска взаимоотношений между подклассами предпринимателей и трудящихся уже на более высоком, региональном уровне.
   Тонкость ситуации -- возможность из 27 уходящих в прошлое национальных демократий сформировать единую региональную.
   Если для большинства европейских народов вопрос создания регионального коллектива уже решен, то для первофазников по всему миру он еще впереди. И здесь -- свои проблемы. Они чем-то напоминают заботы институтских выпускников. В какой коллектив влиться? Не опоздать бы к набору. Не промахнуться с выбором. Конечно, хочется попасть в сильную, прогрессирующую компанию. В нашем случае -- в мощный прогрессирующий регион.
   Пока с достаточной степенью вероятности можно говорить об образовании в ближайшем будущем (10-15 лет) трех мощных регионов с общим валовым продуктом равным 60-70% мирового. К уже находящемуся на подъеме Евросоюзу должны добавиться американо-канадский НАФТА и объединение восточных "тигров" вокруг Китая и Японии. Далее, количество переходит в качество. Именно региональные объединения становится естественным способом производства и бытия землян, поскольку обеспечивают более высокий уровень жизни. Поэтому национальные государства, не успевшие влиться в какой-либо союз, будут энергично предлагать себя тому или иному альянсу. И как всегда, найдутся перебежчики из одного в другой.
   Не требуется особых фантазий, чтобы представить характер взаимоотношений между суперблоками. Они, в принципе, будут оставаться такими же, как и между капиталистическими государствами. С одной стороны, они будут видеть друг в друге конкурентов в производственной и социальной сфере, в борьбе за сырьевые источники, и справедливо подозревать США в готовности использовать силу. Отсюда -- необходимость в своих войсковых формированиях для каждой межгосударственной укрупненности. С другой стороны, каждый блок нуждается в остальных, как в рынке сбыта своей продукции и услуг, так и в источнике природных и трудовых ресурсов.
   Основным противоречием внутри региона выступит сначала схватка между национальными и региональными интересами. По мере прохождения объединенных коллективов по второй фазе формации и с торжеством внутри них региональных принципов, наступит следующий этап. Теперь актуальным сделается противостояние уже устаревающих региональных начал с выходящими на первые роли глобальными основами. Пока, наконец, и сами регионы не уйдут в прошлое, уступив место единому всепланетному государству.
   Если теперь посмотреть на картину в целом, то обнаруживается, что подавляющее большинство населения земли, помимо своей воли и желания, да к тому же, не осознавая того до конца, занято всего в двух процессах. Большинство народов все еще проходит различные стадии своих, длящихся век, буржуазных революций. Население наиболее развитых держав Европы создает первое устойчивое региональное объединение, зачаток единой глобальной системы хозяйства и высокой культуры.
   С высоты сегодняшних космических полетов и нанотехнологий времена Маркса и Энгельса выглядят каменным веком капиталистической эры. Отсюда и объективная причина их ошибки в прогнозировании, как мировой революции, так и диктатуры пролетариата.
   "Незрелому состоянию капиталистического производства, незрелым классовым отношениям, соответствовали и незрелые теории". Этот бумеранг, пущенный Энгельсом в социалистов-утопистов, вернулся непосредственно к нему и его другу Марксу.
   Совершенно естественно, через некоторое время и наши дни покажутся будущим поколением забавным мезозоем. И наши попытки увидеть определенные закономерности в развитии человеческого общества на сегодняшнем этапе послужит поводом для суровой критики со стороны наших потомков. Ничего не поделаешь. Се ля ви. Идем по спирали. Однако и они, хочется надеяться, отыщут нечто непреходящее, как и нам удалось отыскать это в многоплановом и противоречивом творчестве Маркса и Энгельса. Каждое поколение решает свои задачи. Думается, нашему -- достаточно застолбить общие закономерности и проверить, работают ли они сегодня.
   Итак, тема закрыта. Но вопросы все-таки остаются. И простые, и сложные. Но есть среди них и забавные. Например, а что бы сказал такой ярый ненавистник капитализма, как Владимир Ильич, о Карле Марксе, попадись ему на глаза слова учителя о необходимости понимать "величие и преходящую необходимость самого буржуазного строя"?
   Вот-вот. Особенно -- величие...
  
   >
Оценка: 2.81*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"