А МНЕ ПОППЕР, А МНЕ ПОППЕР БЫТЬ МАРКСИСТОМ НЕ ВЕЛИТ
(Заметки швеи-мотористки о философии)
Неторопливо-задумчиво пролистывая мою рукопись, непривычно нашпигованную рисунками, московские философские доки как бы невзначай спросили меня: "Что вы читали из Поппера?" "Ничего", -- простодушно ответил я, ничего не подозревая.
"Как?!! Вы не читали Поппера??!!"
"Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой". Моментально чувствую себя виновником до жути страшной космической катастрофы. Конечно, это я только что нечаянно локтем отклонил ось Земли на девяносто градусов, отчего полярные шапки и айсберги уже стремительно тают, и на земные глади обрушивается Всемирный потоп 2. Субтропики, прямо на глазах курортниц в набедренных шнурках, покрываются ледяными панцирями.
И со словами "Как можно что-то писать о Марксе, не изучив работ его главного и беспощадного критика?" мне тут же вручили двухтомник Карла Поппера в твердом переплете, где белым по черному выбито: "Открытое общество и его враги". Для немедленной ликвидации всепланетного идеологического катаклизма.
Вообще-то говоря, мне, конечно, попадалось множество цитат из Поппера, но я бы не сказал, что что-то из них занозой вонзилось в сердце или перехватило дыханье -- вот это да! А с другой стороны -- оно, конечно, да. Совершенно не годится слепо отфутболивать оппонентов. А вдруг и впрямь древние окажутся правы, и истина ляжет где-то посредине. И потом -- мнение уважаемых людей. Да вот и крутой финансист Джордж Сорос пишет в своей книжице "О глобализации", дескать, прочитал "Открытое общество", моментально проникся и стал сразу таким умным, богатым и благотворительным(1).
Чем черт не шутит? Да и благотворительность -- вещь полезная. И я засел за Поппера.
Однако уже первые страницы вызвали ассоциацию с анекдотом про девицу и насильников: "Ребята, поймите, во-первых, я -- девушка, а во-вторых, у меня каждый раз после этого голова болит".
Вроде и писатель новый, а стиль прямо таки до головной боли знакомый.
Ага, уже в предисловии по-ленински выложены выводы предстоящего двухтомного исследования. Оказывается, никаких законов исторического развития не существует. Поэтому стыд и позор Карлу Марксу, этому оракулу, предсказателю, пророку, "историцисту", одним словом, чуть ли не шаману от науки. А вот и на каждом шагу та же ленинская неуважительность к читателю -- затронуть тему и, едва обозначив, пообещать раскрыть ее попозже, в надцатой главе, и эти постоянные экивоки "как нами ранее уже было показано, указано, доказано". Естественно, моего пылу как-то сразу поубавилось. Но наповал меня сразило такое вот заявление Марксова беспощадного критика: "Признаюсь честно, что к историцизму я отношусь враждебно и считаю его в лучшем случае бесплодным(2)".
Оба-на! А вы видели когда-нибудь объективность, исходящую от враждебности? Ай да Фемида с закрытыми глазами! Тут столбик моего рвения, естественно, опустился ниже нулевой отметки. Но, вспомнив девиз одной прилежной и упорной домохозяйки эпохи стиральной доски "Умереть, но достирать", решил -- ладно, была не была, дочитаю до конца. Все оба тома. "Может быть, меня за это даже наградят. Посмертно".
...И вот, закрыта последняя страница двухтомника.
Действительно, первый том прямо-таки ошеломляет. Прежде всего, анализом творчества Платона. По-китайски кропотливым. Кажется, древний грек разобран по косточкам. Похоже, не забыта ни одна его строка, и все взгляды одного из первых философов земли разложены по полочкам. Здесь же масса подробностей из жизни Афин и Спарты тех времен, живо передана картина борьбы первых на земле демократов с их супротивниками. А чего стоит целая портретная галерея многих тогдашних философов: Аристофан, Гесиод, Гераклид, Гераклит, два Диогена из трех, Ксенофан, Ксенофонт, Демокрит, Протагор и, конечно же, Сократ с Аристотелем.
А может, я зря? Может такому знатоку и аналитику все-таки можно довериться в исследование Маркса? Но вот... Но вот что-то подспудно беспокоит. Вроде как чего-то не хватает. Ах да, вот чего. За столь подробным разбором воззрений Платона, от морали до космоса, куда-то подевалась общая оценка древнего философа. Как-то затерялись ответы на два важных вопроса. Насколько его взгляды верно отражали действительность? И что дало его творчество человечеству? То бишь, за что благодарные земляне должны помнить его до сих пор? Например, Исааку Ньютону мы говорим спасибо за открытие основополагающих законов физики и закладку ее фундамента. А чем одарил цивилизацию Платон? Только ли тем, что основанная ним академия просуществовала тысячу лет?
"Кульминацией различных историциских идей, высказанных ранними греческими философами, было учение Платона, который, пытаясь интерпретировать историю и общественную жизнь греческих племен, ... нарисовал грандиозную философскую картину мира".
Но насколько она была верна? Грандиозную -- спору нет, хороший эпитет. Но -- только эпитет.
А что за ним стоит? Рассуждая примитивно-утилитарно, по-колхозному, кит тоже грандиозное животное даже по сравнению со слоном. Но бревна таскать не может, детей укачивать -- тоже, а охотиться на тигров и подавно. Какая польза от его грандиозности в домашнем хозяйстве?
Но все становится на свои места после второго тома, который тоже ошеломляет.
Однажды, лет сорок назад, в годы феерического взлета советской космонавтики -- Гагарин, Терешкова, "Востоки", "Союзы", "Луноход" -- один заботливый родитель не на шутку встревожился бледностью лица своего пятилетнего потомка. Врач внимательно обследовал бледнолицее чадо и, не обнаружив лежащих на поверхности причин, выразил серьезное предположение о наличии у подрастающего поколения, извините, глистистого заболевания. Сразу предупредил, что обнаружить его не так-то просто. Вся сложность в том, что яйца этих паразитов высеваются не так уж и часто. Но если родитель наберется терпения, и будет давать вот этот препарат для активизации яйцевыделения, то может быть с десятого раза анализ даст нужный результат. А потом, в зависимости от того, какого сорта окажутся эти твари, будет назначено лечение.
Как и незабвенный Деточкин, родитель любил детей и оказался терпеливым и настойчивым. Неделю за неделей он неутомимо носил спичечные коробки с посевом на анализ в больничную лабораторию. Но каждый раз получал одно и то же, столь знакомое многим, письменное заключение: "Яйца глиста не обнаружены". Однако он не терял надежды, и однажды его беззаветность в деле диагностики заболевания своего отпрыска вознаградилась сторицей. В детском горшочке он неожиданно обнаружил, о счастье! маленьких копошащихся, извините за голый натурализм, аскаридиков. Ура! Родитель выбрал пинцетом десятка полтора беленьких вещественных доказательств, положил в спичечный коробок и бегом побежал в лабораторию. Теперь никаких сомнений быть не может. Вот они в чистом виде, берите и определяйте их род. "Когда будет готов анализ?" "Не пройдет и часа", -- через окошечко томно промурлыкало голубоглазое существо в белом халате.
Через час счастливый папаша прочитал лабораторное заключение: "Яйца глиста не обнаружены".
Знание -- сила!
По совершенно случайному стечению обстоятельств вердикт вынес центральный госпиталь космодрома "Байконур" (ТюраТам), откуда запускаются аппараты, проводящие тонкие исследования Луны, Венеры, хвостов комет и даже мельчайших частиц космической пыли.
Оказывается, одно дело -- Луна, а другое...
Одним словом, лабораторный анализ на земле просто не был настроен на то, чтобы увидеть целое.
"НИ ЗАБУДУ МАТЬ РАДНУЮ"
После застойного средневековья, когда история расшевелилась, наконец, бурными революциями, промышленным бумом, научными открытиями, стало ясно, что на земле заканчивается вековая спячка и жизнь начинает бить ключом. Причем, стало очевидным, что вокруг происходят не просто события, а из них складываются какие-то определенные процессы.
Вот тогда-то и появился Гегель с вопросом: "Ребята, кому нужен инструмент для изучения процессов?"
Спору нет, Гегеля читать тяжеловато. Терминология, блин, идеология. А понимать то, что он пишет, порой еще сложнее. Вроде, а ты вот докажи, что достоин подняться до постижения сложных явлений, вот для начала пробейся через мою "абсолютную идею" или "вечную истину", через мои "разумнодействительные" заморочки. А?
Энгельс сам пробился и помогает пробиться другим:
"...Логика, философия природы... философия истории, права, религии, история философии, эстетика и т.д., -- в каждой из этих различных исторических областей Гегель старается найти и указать проходящую через нее нить развития. И так как он обладал не только творческим гением, но и энциклопедической ученостью, то его выступление везде составило эпоху. Само собой понятно, что нужды "системы" довольно часто заставляли его здесь прибегать к тем насильственным конструкциям, по поводу которых до сих пор поднимают такой ужасный крик его ничтожные противники. Но эти конструкции служат только рамками, лесами возводимого им здания. Кто не задерживается излишне на них, а глубже проникает в грандиозное здание, тот находит в них бесчисленные сокровища, до настоящего времени сохранившие свою полную ценность". ("Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии").
Одним словом, благодарное человечество чтит и всегда будет чтить Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770-1831 -- современника Пушкина) за диалектику -- инструмент познания происходящих в этом мире естественных процессов. Но заметим, чтит не все человечество. Иногда прорываются и такие голоса:
"Я утверждаю, что гегелевская диалектика в основном была создана с целью исказить идеи 1789 г"(3). То бишь, свободолюбивые идеи Великой французской революции.
"...Я хочу четко разъяснить свою точку зрения на упомянутые гегельянствующие теории. Я убежден, что они содержат одни общие фразы, прикрытые жаргоном философии оракулов(4)".
"...В главном философия тождества есть не что иное, как бесстыдная игра словами. Используя собственные слова Гегеля, можно сказать, что в ней нет ничего, кроме "фантазий, даже слабоумных фантазий". Это -- лабиринт, в котором заблудились тени и отзвуки прошлых философских систем: Гераклита, Платона и Аристотеля, так же, как Руссо и Канта, и в котором они справляют нечто вроде шабаша ведьм, в своем безумии пытающихся запугать и обмануть наивного наблюдателя(5)".
Недолюбливает разлюбезнеший наш Карл Поппер Жору Гегеля. Настолько недолюбливает, что с умилением цитирует Артура Шопенгауэра:
"Гегель, назначенный властями сверху в качестве дипломированного Великого философа, был глупый, скучный, противный, безграмотный шарлатан, который достиг вершин наглости в наскребании и преподнесении безумнейшей мистифицирующей чепухи(6)"Но и этого Попперу кажется явно недостаточным, и он опять зовет на помощь друга Артура:
"Если вы когда-либо собирались отупить ум молодого человека и сделать его мозги неспособными к какой-либо мысли вообще, то вы не смогли бы сделать это лучше, чем дать ему почитать Гегеля. Дело в том, что эти чудовищные нагромождения слов, которые аннулируют друг друга и противоречат друг другу, ввергают ум в самомучительство в тщетных попытках вообще думать о чем-либо в связи с ними до тех пор, пока, в конце концов, они не саморазрушатся от абсолютной пустоты(7)".
Все. Похоже, иллюстраций на тему: "До сих пор поднимают такой ужасный крик его ничтожные противники" достаточно. А вот пара слов об Артуре Шопенгауэре здесь, пожалуй, будет не лишней.
Младший современник Гегеля, он преподавал вместе с ним в Берлинском университете и умышленно назначал свои лекции на те же часы, что и Гегель. В результате остался без студентов. Если Гераклит первым из землян обратил внимание на изменения в нашем мире, то Шопенгауэр сконцентрировался на философии воли. Естественно, воля стала для него главным во вселенной. Но с Гераклитом его роднит то, что оба были пессимисты. Со школьной скамьи мы знаем, что Гераклит -- это "все течет, все изменяется". Однако для подавляющего большинства за кадром осталось нечто неожиданное, а именно то, что у Гераклита все изменялось к худшему и только к худшему. Изменения были у него сродни разложению.
У Шопенгауэра даже воля зла. Если вы случайно на пляже или в бане увидите синюю наколку "Нет в жизни щастя", знайте, это -- чистый Шопенгауэр. В его теории даже любовь -- трагедия, потому что она ведет к рождению людей. А все люди, дело ясное, обречены на сплошные мучения в этой проклятущей жизни. Значит, для чего мы рожаем детей? Вот именно.
Поппер атакует Маркса сто лет спустя после Гегеля. К этому времени диалектика стала прописной истиной в интеллигентских кругах, не говоря уже о научной сфере. Но одолеть эту премудрость для Поппера явно оказалось "самомучительством". И он ее, как "слабоумную фантазию" или как "шабаш ведьм", отбрасывает напрочь. Но отвергать диалектику в средине ХХ века -- равносильно появлению на публике в исподнем. Однако когда мировая научная общественность сразу же после выхода книги выразила ему свое суровое "фе", Поппер был крайне удивлен.
"Я, кстати, до сих пор удивляюсь, что серьезные философы были оскорблены моей явно частично шутливой атакой на философию, которую я не принимал всерьез".
Затем он поправил на себе шкуры, взмахнул каменной дубинкой и закончил свой пещерный спич так: "Я пытался выразить это в шутливом стиле моей главы о Гегеле, надеясь этим показать всю неуклюжесть его философии, которую я могу воспринимать только со смесью презрения и ужаса(8)".
Вот так, не в лоб, так по лбу. И хотя в отношении Поппера к Гегелю все предельно ясно, однако акценты здесь рвутся наружу. Во-первых, высыпать кучу мусора на великого мыслителя -- шутка по по-поперовски. Во-вторых, как только род людской усвоил норму прикасаться к пище чистыми руками, идти к столу с грязными -- бескультурье. Как только наука приняла диалектику на вооружение, кичиться тем, что она вызывает у тебя презрение и ужас -- уже не просто невежество, а невежество клиническое.
А теперь представим: что будет, если без диалектики выйти на бой с самим отцом диалектического материализма, Карлом Марксом?
Правильно. Выйдет второй том "Открытого общества и его врагов".
Но на дуэль с Марксом Поппер выходит безоружным не только по части диалектики. Он совершенно не представляет, что творчество любого выдающегося землянина, а тем более гения, напоминает комету. Что творчество великих, как и комета, состоит из двух неравноценных частей.
Хорошо известно, что главную ценность наследия выдающихся людей (ядро кометы) определяют открытые или отображенные ими вечные ценности: законы природы для ученых (Пифагор), образцы прекрасного для деятелей литературы и искусства (Микеланджело), утверждение нравственных норм (Ганди). Именно это поднимает планку науки и культуры и все дальше и дальше уводит нас от состояния животной биомассы.
И совершенно естественно, что великие находки и достижения сопровождаются менее удачными порождениями тех же авторов. Но траектория полета во Вселенной определяется именно головой кометы, где сосредоточена вся ее мощь. А вот бросается это небесное тело в глаза, вернее, в телескоп, чаще всего, благодаря своему длинному светящемуся хвосту, состоящему, как правило, из космического мусора. У великих к "мусору" можно отнести и ступени движения к истине, и их творческие ошибки, и явные заблуждения. Можно только представить, сколько белого мрамора перевел великолепный скульптор древности Александр, прежде чем изваял свою Венеру Милосскую.
МАРКС, СЛОНЫ И ХРИСТОФОР КОЛУМБ
Маркс вписал свое имя в историю тем, что положил в золотую шкатулку вечных ценностей землян две вещи -- диалектический материализм и законы исторического развития.
Все остальное, в значительной мере -- творческие отходы. Уже в ХХ веке его многотомный "Капитал" из последнего слова науки превратился в азбуку для начинающих. А их с Энгельсом необузданные фантазии по поводу мировой революции перешли в разряд курьезов гениев. И о них со временем будут вспоминать так же, как мы нынче вспоминаем о поисках закона перехода тараканами меловой окружности, которым в свое время на полном серьезе занимался Исаак Ньютон.
Войдет ли в историю философии имя Карла Поппера? Возможно, да. Но тогда, главным образом, как уникума, который и век спустя после Гегеля смотрел на диалектику "со смесью презрения и ужаса", враждебно относился к законам исторического развития, но при этом брался критиковать Маркса.
Справедливости ради следует отметить труднодоступность великих творческих находок не только для Поппера. Чем "круче" открытия и чем глубже прорыв переднего края научной мысли, тем сложнее за ними угнаться даже специалистам. Но боже мой, как далеки они порой от большинства землян. Недаром существует байка о том, как у Эйнштейна однажды спросили, многие ли понимают его теорию? Великий ученый задумался, поднял глаза к небу, пошевелил губами, потом посмотрел на свои пальцы и ответил: "Пятеро. Вместе со мной". Кстати, сам Эйнштейн способность с Земли осмыслить искривление пространства Вселенной сравнивал со способностью ползущего по земле жука почувствовать шарообразность земной поверхности.
И в самом деле, ни диалектический материализм (сокращенно -- диамат), ни законы общественного развития для абсолютного большинства населения планеты не являются такой же насущной потребностью как хлеб, вода, белки и углеводы. Более того, до 11 сентября 2001 года в законах действительно не ощущалось практической необходимости. Даже в пик расцвета СССР, когда диамат входил в программу всех его высших учебных заведений, по его необъятным просторам бродила шутка о разнице между матом и диаматом. Вроде того, что мат знают все, но, когда слышат, делают вид, что не понимают. Диамат не знает никто, но все делают вид, что понимают. Однако и то, и другое является грозным оружием в руках пролетариата.
Да что уж там говорить о простых смертных, если такие титаны мысли как Маркс и Энгельс и сами запутались в своей собственной находке. Их гениальное открытие намного обогнало их самих.
Чтобы представить, в чем гвоздь ошибки Маркса и Энгельса, вообразим, что они как опытные животноводы первыми неопровержимо доказали, что слоны достигают половой зрелости никак не раньше 20 лет и, естественно, должны перед этим пройти через период детства, отрочества, юности. И только к 20 годам можно ждать от них потомства. Таков закон природы. Слонихи -- не крольчихи. У них одной беременности 24 месяца.
И вдруг, в то же самое время, наши герои, великие ветеринары Маркс и Энгельс, начинают трубить на весь мир, что их годовалая слонишка уже на сносях и вот-вот подарит наследника. Пролетарии всех стран, срочно готовьтесь к родам! Понятно, что здесь -- хорошенькое "или-или".
А в реальности произошло вот что.
Маркс открывает закон, согласно которому развитие человеческого рода идет ступенями, общественно-экономическими формациями. И нами уже пройдены первобытный коммунизм, рабовладение, феодализм, и сейчас мы топчемся в капитализме.
В силу следующего закона каждая такая формация состоит из трех последовательных фаз, или, говоря языком компьютерных игр, уровней. Начальный, средний и завершающий.
Еще один закон утверждает, что очередной уровень доступен только тогда, когда полностью, без огрехов, пройден предыдущий.
Что делает Маркс? Находясь в первой, начальной, фазе капитализма, он от нетерпения объявляет ее последней. И во всю силу трубит сбор к Мировой революции.
Что мыслимо лишь в третьей фазе капитализма. Да и сам первый уровень формации при Марксе только-только делает первые шаги -- буржуазными отношениями охвачены всего 5-6% всех государств. Более того, рядом с капиталистическим способом производства не поднимается и не набирает силы новый, коммунистический способ. А это опять-таки идет вразрез с еще одним законом исторического процесса, в силу которого ни одна формация не может уступить место последующей прежде, чем в чреве своем не выносит новый способ производства.
Открыть законы и тут же на них наплевать -- в этом весь шокирующий парадокс Маркса. Конечно, и то и другое при горячей моральной и финансовой поддержке Энгельса.
Стоит ли после этого удивляться тому, что наши парламентарии постоянно нарушают ими же принятые законы. Видать в душе -- настоящие марксисты.
А здесь еще одна головоломка. Как теоретик, Маркс отдает всего себя политэкономии. Сначала выходит его "К критике политэкономии", а затем до конца жизни том за томом он пишет и выпускает (вернее -- выпускает Энгельс) свой знаменитый "Капитал". Законам же исторического развития, на которые он натолкнулся, никогда не посвящалось отдельной, специальной, работы. О них, как правило, он говорит вскользь и вразброс. Упоминания о них пролетают ласточками там и сям, главным образом в предисловиях к основным экономическим трудам. Да и здесь они не облачены в ярко выраженную форму закона. Просто как "результат, к которому я пришел и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях". (Из предисловия "К критике политической экономии"). И в исследованиях, главным образом, опять-таки по политэкономии.
То есть перед нами еще один незадачливый Колумб. Увлекшись экономическими изысканиями и революционными миражами, Маркс и не заметил, что открыл новую область науки. Не заметил, что стал отцом. Отцом теории исторического процесса. И то, что для рода людского является жемчужиной в короне науки об обществе, для него было как бы вспомогательным продуктом. И этот "продукт", как мы видим, становится для него абсолютно излишним, и даже явной помехой, как только он переводит свои стрелки на мировую революцию.
Ох уж эти немецкие мыслители. Если и протягивают миру бесценную конфетку, то обязательно в неудобоваримой обертке.
ПОППЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ
Мы идем с моим другом Георгием в гастроном. Это необыкновенный гастроном. Во-первых, он центральный в нашем городе и находится на центральной улице. Во-вторых, в нем установлены супер-аквариумы, в которых плавают рыбы внушительных размеров. Большущие черепахи снуют буквально под ногами. Потому что еще одна ванна с водой вмонтирована прямо в пол магазина и накрыта прозрачной стеклянной плитой. Да и друг у меня тоже необыкновенный. Он мужик серьезный, хотя ему всего четыре года. Накануне Первого сентября в семье только и разговоров о начале учебного года, о школьной форме и новых учебниках, и Георгий по молодости лет выпадает из этой авральной суеты. Я пытаюсь не оставить его без внимания и спрашиваю без надежды на правильный ответ -- он еще не считает: "Гоша, а ты когда пойдешь в школу?" Георгий отвечает молниеносно и со знанием дела: "Когда вырасту".
Мы идем с ним в центральный гастроном, потому что уже несколько дней он ходит под впечатлением от птичьего рынка. Нет, не хомячки, кошки или собаки, не канарейки или попугаи потрясли Георгия. Его сердце прикипело к рыбкам. Он уже неделю бродит по квартире и выбирает место, где у него будет стоять аквариум с маленькими прекрасными живыми рыбками. Но это -- в будущем. А сейчас я хочу подхватить его неожиданный интерес к ихтиологии и показать, какие еще бывают особи-красавцы.
Мы подходим к стеклу, мимо проплывают полуметровые карпы, в пятнашки играют черепахи. Пузырьками поднимается воздух, шевелятся водоросли. Другой мир. Подводный мир. Он смотрит внимательно, но, замечаю, без восторга. Видим, как шевелятся плавники, видим, как рыбищи открывают свои пасти. Жду, когда спадет интерес. И как только спадает, говорю: "Ну, вот, Гоша, посмотрел на рыбок, теперь пойдем домой". Георгий как-то враз тускнеет. Опускается головушка, сникают плечики. Но он у нас настоящий мужчина, и у него только чуть-чуть дрогнула пухлая нижняя губка. "Что случилось, Георгий?" "Уже домой? Ну и где же ваши рыбки?"
У одного немногочисленного, но весьма популярного народа Крайнего севера нет общего понятия "снег". Есть "снег падающий", есть "снег лежащий", есть "снег летящий", а понятия просто "снег" нет.
Психологи говорят, способность мыслить абстрактно приходит к человеку в 16-18 лет.
Или никогда.
Так за что же так осерчал Карл Поппер на Маркса, что выпалил в него из двустволки "Открытого общества"? Да еще в какое время! Мир охвачен своей второй глобальной войной. Мир напрягает все силы, чтобы поставить на место бесноватого фюрера и его железную армаду. Европа в окопах и взрывах. Все окна заклеены крест накрест бумажными полосками. Мировая промышленность работает на фронт, на победу. Над миллионами в армиях и в тылу ежесекундно нависает смерть. Альберт Швейцер сидит в концлагере, Тур Хейердал сражается в рядах норвежского сопротивления. А что хорошего в это время делает наш Карл Поппер? Что, он тоже воюет с нацизмом, который прианшлюзил к себе его родную Австрию?
Да, да, да. Он тоже объявил войну. Но не каким-то там гитлерам и муссолини. Он хочет спасти человечество от гораздо большей опасности. Сейчас Поппер уже распаковал свои чемоданы в далекой Австралии и напряженно кропает в этом тихом уголке земли страницу за страницей. Чтобы дать "наш последний и решительный бой" самому Карлу Марксу. Потому что нет на земле страшнее беды для рода человеческого, чем историцизм в лице только что упомянутого злого гения по имени К. Маркс.
Историцизм. Ясное дело: философ -- не философ, если он не изобретет для своей теории с дюжину загадочных слов для обозначения, порой, вещей вполне прозаичных. У Лейбница это знаменитая монада, у Канта -- не менее известный категорический императив, ну а кто не слышал про либидо Фрейда? Вот и Поппер туда же. Сотворил с десяток перлов, но ключевым сделал -- историцизм.
Правда, Карл не может четко представить, что же это за зверь такой. Вот вчитайтесь, пожалуйста. "Историцизм, т.е. концепция, согласно которой область наук об обществе совпадает с областью применения исторического, или эволюционистского метода и, в особенности, исторического пророчества(9)". Вы не поняли? Не огорчайтесь. Перед этим словом опешили даже переводчики. Но затем, после дистанционных переговоров и согласований с автором, дали такое вот толкование.
"Историцизм" же для К. Поппера -- это социально философская концепция, утверждающая возможность открытия объективных законов развития истории, более того, считающая, что такие законы уже открыты, и на их основе можно пророчествовать о путях исторического развития(10)".
Ахиллесова пята Поппера, а точнее его "клиника", это -- боже упаси прогнозировать будущее.
Вдоволь погуляв с завязанными глазами на диалектическом просторе, он теперь вплотную берется за историю.
"История заканчивается сегодня. Однако будущее -- это вовсе не продолжение и не экстраполяция прошлого(11)". Да, такие вещи лучше читать сидя.
"Разве можем мы в ответ на вопрос, что уготовило будущее для человечества, услышать что-нибудь, помимо безответственного высказывания суеслова?(12)".
"Будущее зависит от нас, и над нами не довлеет никакая историческая необходимость(13)".
Здесь собака зарыта, и здесь соль всей обиды Поппера на Маркса. Великий немец осторожно приоткрывает законы развития земного общества. А "великий" австриец их решительно закрывает. Маркс говорит, как это здорово, зная законы, мы можем прогнозировать ход истории, в нужный момент и в нужном месте подстелить соломки и облегчить наши страдания. Поппер -- в обморок: "Низззя!"
Почему? Да потому, что к теории исторического процесса во младенчестве -- вся в пеленках и подгузниках -- подошла особь, не способная отличить, где ребенки, а где пеленки.
ПОППЕР СТИРАЕТ МАРКСА В ПОРОШОК
Законы природы -- вещь такая: либо они есть, либо их нет. Есть сомнение в том, что это закон -- возьми и приведи факт, его опровергающий. Другой путь критики законов пока не найден.
Но Поппер, вслед за Лениным, пошел-таки "другим путем".
"С нашей точки зрения, действительно не может быть никаких исторических законов(14)".
"На мой взгляд, единой истории человечества нет, а есть лишь бесконечное множество историй, связанных с разными аспектами человеческой жизни, и среди них -- история политической власти(15)".
Естественно, все ядро Марксова открытия -- весь десяток законов исторического развития, остается вне досягаемости Поппера. По причине их диалектичности. А для него это -- "самомучительство". Да к тому же их надо еще извлечь из завалов пустой породы.
Ситуация, как в эпизоде, когда судья спрашивает мужика, в чем причина развода? "Да какая-то она такая... холодная". Судья -- к женщине. "А вы что скажете?" "Конечно, холодная! Целый день на морозе поработаешь, так сверху все и застынет. А глубже ж он не достает!"
Не достает Поппер глубже.
Вот речь идет о первом законе исторического процесса -- о примате экономики в структуре общества и его идеологии.
"Маркс открыл значение экономической власти и вполне понятно, что он преувеличил ее значение. И он сам, и марксисты видят власть экономики буквально во всем(16)".
Нет, не это "открыл" Маркс. Вот как звучит этот закон в авторском исполнении: "...Экономическое производство и неизбежно вытекающее из него строение общества любой исторической эпохи образуют основу ее политической и умственной истории...(17)"
Вы уже поняли, как Поппер лихо передернул карту? Вместо экономической основы и политической надстройки он -- опять это непреодолимое "самомучительство" -- выкладывает на стол экономическую и политическую власть. Вы еще не почувствовали разницу?
Тогда посмотрим, как действует закон в естественных исторических условиях.
В период расцвета Римского государства, за полвека до Спартака, в 137 году до н.э. на острове Сицилия успешно восстали рабы. Их было 200 тысяч, и решили они жить без рабовладельцев. Создали свое государство, избрали себе царем сирийца по имени Эвн и стали жить-поживать, отхватив пол-Сицилии.
И хотя они были сплочены, достаточно вооружены, имели талантливого полководца в лице грека Ахея, но вдыхать свободу полное грудью им удавалось всего лишь пять лет, после чего их государство рухнуло. Коренная причина: их желание, или политическая и идеологическая надстройка, не соответствовала экономической формации того времени. Их формация не может существовать без рабовладельцев. И если бы восставшие рабы, в конце концов, не были побиты Римом, то неизбежно сами вырастили бы своих угнетателей в своем здоровом рабском коллективе.
Гуситские войны прокатились по Европе за 60 лет до открытия Америки в расцвет феодализма. Популярной среди восставших чехов была идея навсегда покончить с феодалами. "Начался мировой переворот, который должен закончиться победой добрых людей над злыми", -- считали гуситы. За 14 лет взбунтовавшаяся против феодализма Чехия отразила пять папских крестовых походов, потом вышла из берегов и пощекотала Силезию, Баварию, Австрию, Венгрию, Саксонию, Словакию и Тевтонский орден в Польше. И в результате -- тот же крах. По той же причине. Ну что это за феодальная формация без феодалов? Что это за политика, если она дает выход народному гневу, а не развитию системы?
Экономический базис, как необъезженная лошадь седока, сбрасывает не соответствующую ему политическую надстройку.
Но вот одновременно с сицилийскими событиями в Риме, на другом конце земли, народным восстанием, с участием рабов, взрывается свежеиспеченная, первая Китайская империя. Семилетняя гражданская война приводит к смене династий. И новый, народный император Лю Бан первым делом бросает все силы на восстановление разрушенных войной ирригационных систем. При этом он на время дает послабление людям труда от налогового и административного гнета и даже дарит вольную части государственных рабов. Его династия Хань просуществовала 230 лет. Да и сам он до конца спокойно просидел на троне, хотя никогда не принадлежал к китайской элите. До восстания он был всего лишь старостой в затрапезной провинциальной деревушке.
А все потому, что его политика легла в масть экономической потребности страны, была в рамках производственных отношений его времени.
И вот совсем недавно, каких-то 90 лет назад, грянула революция в Российской империи. Она случилась на переходе от феодализма к капитализму. И восставшие подумали, что одной ногой они уже стоят в следующей, социалистической формации, а потому вообще могут спокойно обойтись без этих самых капиталистов. И поставили их к стенке. Как паразитов. Но экономике было как-то все равно, что себе думали революционеры, она тупо требовала развития. И так совпало, что новая власть серьезно занялась индустриализацией и электрификацией страны, подготовкой кадров для промышленности и созданием современной армии, соответствующей масштабу великой державы. Власть быстро ликвидировала неграмотность. Да не свою, а населения. Но как правящей элите, ей полагалось бы знать, что с самого своего первого прикосновения к экономике, она стала исполнять роль капиталиста. И чем больше она вовлекалась в экономику, тем больше превращалась в капиталиста совокупного.
Потому что здесь решающим было не знать, а делать. И господствующий класс в лице партийной верхушки во главе со Сталиным интуитивно выполнял все то, что требовал закон развития капитализма. И сделал, казалось бы, все. Но, продержавшись целых 70 лет, власть рухнула, погорев на том, что оставила страну без частного предпринимательства. Без этой неотъемлемой части капиталистической формации, которая дает и конкуренцию -- источник развития, и базу демократии.
Так говорят и действуют законы исторического процесса.
А вот как Карл Поппер "опровергает" их двумя примерами, которые берет из книги Бертрана Рассела "Власть".
"Цезарю помогли придти к власти его кредиторы, которые не видели другой возможности возвратить свои деньги, кроме его успеха. Однако когда он достиг желаемого, он стал достаточно силен, чтобы нанести им поражение. Карл V занял у Фуггеров деньги, необходимые, чтобы купить положение императора, но, став императором, совершенно перестал считаться с ними, и они потеряли все, что вложили в него(18)".
Понятно, что Поппер и не думает рассматривать вопрос о том, насколько политика Цезаря или Карла V отвечает требованию экономических отношений в их государствах. На место этого он подставляет конфликт между правителем и его кредитором. Ему можно даже помочь, предложив свежие связки властителя и денежных мешков: Путин -- Березовский, Путин -- Гусинский или Путин -- Ходорковский. Идет борьба за власть и влияние на общество. И в борьбе за господство Путин использовал административную власть, его оппоненты -- финансовую. В рамках одной политической надстройки.
Но этого Поппер не замечает. Он считает, что уже успешно опроверг примат экономики в общественной жизни, и теперь у него есть полное право за ушко отвести провинившегося перед всем человечеством Карла Маркса в угол.
"Опираясь на изложенную точку зрения, мы можем сказать, что недооценка Марксом роли политической власти означает не только то, что он не уделил должного внимания разработке теории очень важного потенциального средства улучшения положения экономически слабых, но и что он не осознал величайшей потенциальной опасности, грозящей человеческой свободе(19)".
Вот так. А вы думали, я все шучу, когда говорю, что Поппер узрел в марксизме величайшую потенциальную опасность для человечества?
Ну, уж такая манера у человека -- объявлять врагами всех тех, до кого он просто не дотягивает. И чем больше разрыв у него лично, тем злее эти враги. Но теперь уже -- для всего человечества.
И как тут не упомянуть еще одну его занятную манеру -- задавать загадки.
""Научный" марксизм умер, но выраженное им чувство социальной ответственности и его любовь к свободе должны выжить(20)".
Так скажите ж, наконец, люди добрые, умер все-таки научный марксизм или продолжает создавать угрозу свободе человечества?!
А КТО ТУТ У НАС ДЕМОКРАТ В ЗАКОНЕ?
Навскидку. В бестселлере "Открытое общество и его враги" Поппер уделяет врагам всего 99, 9% площади. Весь остальной печатный простор он щедро отдает утопическому "открытому обществу". Но зато, какие интересные вещи мы здесь узнаем!
Кажется, трудно придумать более злую шутку, чем отнести Карла Поппера к отцам либеральной демократии. По той простой причине, что у него весьма смутное представление, как о демократии, так и о самом обществе.
Вы будете смеяться, но его постановка главной задачи "наукам об обществе" не допускает прогнозирования развития общества. Помните, "история кончается сегодня"? Постановку главной задачи он начинается с отрицания.
"Этой задачей не (!!!) является пророчество о будущем ходе истории, как считают историцисты".
А вот и позитив с достаточно оригинальной конкретикой.
"Эта задача, скорее (!!!), состоит в открытии и объяснении менее очевидных зависимостей, имеющих место в социальной сфере. Таковыми являются: раскрытие трудностей, встречающихся на пути социального действия, -- изучение, так сказать (!!!), громоздкости, гибкости и хрупкости социального материала, его сопротивления нашим (!!!) попыткам формировать его и работать с ним(21)".
Переводим в сухой остаток. "Социальный материал, громоздкий, гибкий и хрупкий" -- это мы с вами, народ, масса. Далее. На нас направлены некие социальные действия. Они формируются и направляются на нас со стороны Поппера и компании ("наши", то есть их попытки). А задача науки -- изучать ("так сказать"!) наше вероятное сопротивление этим действиям.
А теперь найдите, пожалуйста, где здесь ночевала демократия?
Идем дальше. Еще один фундаментальный вопрос. Приготовились! А что же самое главное в жизни общества? Вы, наверное, думаете производство средств его существования и сохранение среды обитания? А вот и нет! А вот и не угадали!!
"Политическая власть и присущие ей способы контроля -- это самое главное в жизни общества(22)".
Ну вот, теперь вы узнали, что такое демократ в квадрате. Кстати, точно так же "находил" главное в марксизме небезызвестный товарищ Ленин В.И.
Сотворить же демократическое общество -- у Поппера оно называется открытым -- вообще пара пустяков. Вот -- инструкция. Главное здесь -- мыслить более материалистически, чем Маркс.
"Нам следует мыслить об этих социальных ситуациях даже, так сказать, более материалистически, чем это делал Маркс. Мы должны осознать, что контроль за физической (?) властью и за физической (?) эксплуатацией является главной политической проблемой. Чтобы осуществлять такой контроль, нам необходимо установить "чисто формальную свободу". Как только мы этого достигаем, т.е. как только мы оказываемся способными использовать формальную свободу для контроля за политической властью, все остальное ложится на нас самих. В дальнейшем мы не должны ни обвинять кого-либо другого, ни возмущаться преступными экономическими демонами за сценой. Дело в том, что при демократии ключи к контролю этих демонов находятся в нашем распоряжении. Мы можем приручить их. Мы должны понять это и использовать такие ключи. Мы должны создать институты демократического контроля за экономической властью и институты своей собственной защиты от экономической эксплуатации(23)".
Из этого крика души совершенно очевидно, что все будет прекрасно, если только в стране установить такой пустячок как "чисто формальную свободу". А дальше берем за грудки экономических монстров, и "все остальное ложится на нас самих".
Да гоголевский Манилов и в подметки не годится Карлу Попперу! Потому что все попперовское "открытое общество" рассыпается вдребезги, как только к его письменному столу подходит ее величество Проза жизни.
Насколько бы бредовыми не казались идеи Маркса о мировой революции, но он не только провозглашает их, но и пытается реализовывать. Чтобы освободить пролетариев всех стран и реально объединить их, они с Энгельсом в средине ХIХ века в драконовских условиях создают сначала "Союз коммунистов", а затем "Международное товарищество рабочих" -- Интернационал. Они поверяют мысль практикой.
Вот бы и Попперу взять да и создать в своей оккупированной Гитлером Австрии нечто вроде "Союза освобождения страны от физической эксплуатации" и показать всему миру, как устанавливается эта самая "чисто формальная свобода". Не на словах, а на деле учредить "институты демократического контроля" и с помощью этой "формальной свободы" взять за грудки фюрера и его экономических монстров, внедрить в Австрии, Германии и Италии демократию и спасти Европу от войны.
Перед Поппером стояла дилемма -- проверить свою теорию в деле или продолжать дребезжать золотыми ключами демократии из далекой и безопасной Австралии. Карл Поппер недолго стоял перед таким выбором. Дальше были: чемодан, билет, Канберра.
Пошел в раздрай, говорят моряки. Это когда слова резко расходятся с делом.
А пока мы видим, как эта формальная свобода въезжает сегодня на натовских танках и влетает на их самолетах в Афганистан и Ирак. Как там под дулами автоматов проходят абсолютно свободные и демократические выборы. Как теми же силами абсолютно свободно вводится соросовская демократия в Грузии и Украине.
Не это ли имел в виду Карл Поппер, когда ставил задачи социальным наукам?
Народы Афганистана, Ирака, Грузии, Украины -- это социальный материал, громоздкий, гибкий и хрупкий. На них направлены некие социальные действия. А задача науки теперь -- изучать, "так сказать", вероятное сопротивление этим действиям?
Но оставим на некоторое время Карла Поппера с его неуклюжими фантазиями и поговорим о реальной демократии.
И не о рабовладельческой или феодальной, которые канули в Лету. А о нашей родной буржуазной демократии.
"ЧЕГО В СУПЕ НЕ ХВАТАЕТ?"
Рубеж тысячелетий. Киев охвачен строительным бумом. Возносятся целые кварталы, перепланируются транспортные артерии. Я подхожу к трамвайной остановке на старой улице Саксаганского. Народу -- никого. Значит, трамвай только что отчалил. Нет, я особенно не спешу. Но терять время почем зря не хочется. Проходит минут пять. Наконец, со свойственной мне наблюдательностью, замечаю, что народу на остановке не прибывает. Понятно, временное затишье. 11 утра. На работу уже проехали. Хотя улица бойкая. Однако, время дорого. Поднимаю глаза на табличку с расписанием. Там, как всегда, только ссылка на то, что в этот период "интервал движения поездов" составляет 5-7 минут. Но каждый киевлянин хорошо знает, что трамвай может не прийти ни через 5, ни через 7. Табличка никого и не к чему не обязывает. Прождать можно и все полчаса.
И меня, только что вернувшегося из поездки по Германии, начинают одолевать всякого рода нехорошие сравнения. Если у них написано, что трамвай номер 17 будет 26 сентября на остановке Кайзерштрассе в 11.02, значит, он будет в 11.02 -- ни минутой раньше, ни минутой позже. В глаза попадаются наши несуразно высокие бордюры. У немцев они крохотные, 3-4 см. И детскую коляску без труда заведешь, и, если надо, машиной заедешь, не ломая резину о камень. Вот где забота о человеке на каждом шагу. А у нас?
Наконец около меня останавливается мужчина. С врожденной коммуникабельностью начинаю делиться с первым попавшимся своими горестями и печалями. "Вот, что-то давненько трамвая нет", -- говорю я и киваю головой на табличку с интервалами. "Трамвая..." -- задумчиво тихо повторяет первый попавшийся и как-то странно смотрит на меня. Вернее, сквозь меня, в далекую даль. Потом медленно переводит взгляд на табличку. Затем также неспешно поворачивается всем корпусом к проезжей части. Так же задумчиво смотрит на нее и опять-таки тихо, будто разговаривая сам с собой или размышляя вслух, повторяет: "Трамвая ..., так ведь здесь и рельсы сняты".
А не поискать ли нам рельсы, по которым катит трамвай демократии?
Итак, дана некая современная нация, где наличествует весь демократический гардероб: многопартийность, всеобщее избирательное право, налажены регулярные выборы, власть разделена на законодательную, исполнительную и судебную, а законы -- пальчики оближешь. А теперь, вопрос на засыпку. Будет ли такое общество принепременно демократическим? И наводящий вопрос: можно ли к таковым причислить, например, сегодняшнюю Грузию, Украину, Беларусь, Россию?
Тогда, чего недостает, чтобы демократия в этих странах встала на ноги?
Правильно. Во всех четырех примерах отсутствует главное действующее лицо народовластия -- демократический избиратель. Гражданин, умеющий и готовый в законном порядке отстаивать свои законные права. Гражданин, знающий, что надо его стране и берущий на себя ответственность за нее. Своего рода Минин и Пожарский. Из таких граждан и складывается гражданское общество. А их сначала порождает средний класс.
Но и этого мало. Демократия -- мыльный пузырь, пока в обществе не вызрела элита, наученная управлять в сложнейших, демократических условиях. Пока судейский корпус не готов выполнять чрезвычайно трудную работу -- судить по закону. И, наконец, пока массмедиа не стали глазами и ушами гражданского общества.
А наполнение демократических форм человеческим демократическим содержанием происходит в результате определенного исторического процесса.
Казалось бы, что общего между первобытным родом, сегодняшней сверхдержавой и обычной семьей? Оказывается, это -- разновеликие общности людей, для которых главная задача -- обеспечить себя средствами существования.
Государство возникает, как только востребуются не занятые в производстве специальные люди сначала для поддержания порядка и защиты от вражеского вторжения. И воспетая Бородиным история князя Игоря подтверждает, что была-таки пора, когда вполне хватало и княжеской дружины. Как для отражения атак неприятеля на наших кормодобывающих предков, так и для сбора с них подати за оказание оной услуги по охране и обороне. А что делала эта охрана и оборона, когда враг отдыхал от набегов? Правильно, она, не пропадать же ей зря, в свою очередь, занималась освоением ближнего и дальнего зарубежья на предмет поиска богатой военной добычи и, если удастся, приращения земель. И уж не сами ли себя подавляли народные восстания?
По мере движения цивилизации вперед государственный аппарат разбухает, обрастая судебными и податными обязанностями, но всегда остается послушным в руках Карлов, Филиппов, Людовиков, Николаев -- главных феодалов своих стран. Пока не наступает эпоха буржуазных революций.
Дружины князя Игоря и благородного рыцаря Ричарда Львиное Сердце давно уже превратились в мощные ракетно-ядерные армии. Долговые ямы преобразовались в залитые электрическим светом многоэтажные тюрьмы. В такой же мере изменилась и государственная надстройка, или коротко -- государство. Сегодня оно взвалило на себя заботу о нетрудоспособных и безработных, печется об охране окружающей среды, потеет над статистикой, карает преступников. Но фундаментальная функция -- поддержание нормальных условий для производства материальных и духовных средств нации -- остается незыблемой. Только если Эфиопия ломает голову над тем, где бы раздобыть кусок хлеба, то Соединенные Штаты и Евросоюз -- откуда добыть нефть подешевле.
Однако прежде чем стать современным, государственному аппарату необходимо было вырваться из тисков монаршей воли. И это удается ему на переходе от феодализма к капитализму.
И здесь мы имеем дело с совершенно уникальным по мощности и эффективности преобразователем. Представьте себе гигантский черный ящик, который целиком втягивает в себя феодальную нацию, до отказа набитую помещиками и крестьянами, а на выходе выдает уже капиталистическую, сплошь состоящую из предпринимателей и наемных работников.
В этом ящике феодальная формация "играет в ящик". Это -- ее заключительный этап. Для капитализма -- наоборот, первая фаза, фаза становления. Здесь куколка превращается в бабочку, одна формация переходит в другую.
И если мы теперь приоткроем крышку ящика-преобразователя и заглянем внутрь, то увидим, что центральным событием там будет взрыв феодальной власти, или буржуазная революция и, как правило, низвержение монарха. В этот миг из его ослабевших рук и выпадает пульт национального управления. Пульт, который дает право вводить законы, собирать налоги и распоряжаться ими, содержать армию и использовать ее по своему усмотрению. Одним словом, дает право чувствовать себя в стране Властелином колец.
Поэтому в нашем ящике за это право завязывается не шуточная драчка. Революция, как высший произвол, ставит крест на старых порядках, а новые еще без корней. И пошел многократный -- революционный, контрреволюционный и т.д. -- передел собственности, особенно земельной. Все четыре класса, и уходящие, и нарождающиеся, стремятся силой отстоять свои материальные интересы и политические позиции, а при случае закрепить их законом. Все отчаянно тянутся к пульту управления. Но силы примерно равны и власть прыгает из рук в руки. Свободолюбивая и темпераментная Франции дарит нам в этот период и казнь короля Людовика ХVI, и взлет Наполеона, Парижскую коммуну и еще полтора десятка государственных (!) переворотов.
И что интересно, от момента буржуазной революции до выхода из черного ящика (окончания первой фазы) у всех наций проходит приблизительно одно и то же время -- около ста лет. Это время открытой классовой борьбы. Власть мечется. Одна диктатура сменяет другую. Идут гражданские войны. А Германия, Италия и Япония в прошлые сороковые умудрились на троих сообразить даже мировую войну.
В жестокой борьбе буржуазия доказывает свое право на господство. Час кухарок и слесарей-сантехников еще явно не пробил. Из-за, говоря советским языком, невыразительности их дара организации общественного производства и управления национальными кадрами.
Но вот неожиданность. Оказывается, буржуазия не представляет собой единое целое. Она, как Змей Горыныч, о трех головах. Причем, сколько бы мелкая и средняя не заклинали крупную: "Мы с тобой одной крови", та относится к ним, как удав к кроликам.
И крупная ни с кем не собирается делиться властью. Большой капитал либо непосредственно управляет государством, либо держит в руках все ветви власти посредством своего всеискушающего богатства. Годится как прямая покупка депутатов, судей, чиновников, так и посула приема их на работу в одну из жирных корпораций.
Ну а кому неизвестно врожденное стремление крупных монополий подмять под себя более мелкие фирмы и фирмочки, переложить на них весь груз государственных расходов?
И мелкий и средний бизнес -- средний класс -- приперты к стенке. Чтобы не быть раздавленным крупным капиталом до конца, у них есть только один путь -- вступить в отчаянную борьбу за свое существование.
И средний класс вступает. В этой дьявольской игре он инстинктивно выкладывает свой единственный, но безошибочный козырь. Он выдвигает свои требования в качестве всеобщих. Ему необходимо равенство в суде с магнатами -- и он требует равенства всех граждан перед законом. Ему необходимо защитить свой дом и бизнес, и он требует возвести собственность всех и каждого в сан священной. Он -- рачительный хозяин, каждая копейка на счету, -- хочет знать, как и на что расходуются взятые у него кровные в виде на логов. И требует подотчетности всех казенных учреждений всем членам общества. Чтобы не стать жертвой обмана, он хочет участвовать в составлении национальной сметы и принятии законов наравне с монополиями. И требует равных и всеобщих выборов во все законодательные органы.
Возникает ситуация, образно отраженная в байке о том, как в Отечественную войну рядовому Сидорову присваивали звание Героя Советского Союза за форсирование Днепра. "Первым бросился в ледяную воду и своим героическим поступком подал пример всей дивизии", -- говорилось в Указе. После традиционных наградных ста граммов, уже в узком кругу, друзья спросили его: "Ну что, Ванек, хорошо быть героем?" "Хорошо-то хорошо, -- сказал воин, -- но хотел бы я все-таки знать, какая это б... толкнула меня в воду! Помню только, рядом все время политрук крутился".
Так крупная буржуазия каждой нации толкает средний класс в центр активной борьбы за национальную демократию. Рожденный не для борьбы, а для среднего и мелкого бизнеса, он под угрозой гибели поднимает лозунг, знакомый нам по временам борьбы американских колоний за независимость: "Дайте мне свободу, или дайте мне умереть!"
И не абстрактные попперовские "Мы должны осознать... Мы должны понять...", а конкретная силовая борьба за себя, вплоть до национальных забастовок и варварских захватов власти, внушает уважение крупной буржуазии к среднему классу. Одна стачка всего лишь владельцев грузовиков в сентябре 1973 года смела в Чили правительство социалиста Альенде и установила диктатуру генерала Пиночета.
"ВЫ НЕ ЗНАЕТЕ, ЧТО ТАКОЕ ДЕМОКРАТИЯ? ТОГДА МЫ ЛЕТИМ К ВАМ!"
Да, путь к демократии бывает и чрезвычайно извилист, и даже мерзок. Как и сама история.
Но, в конце концов, средний класс одерживает-таки победу. Побеждает, потому что он -- живая плоть национального производства. Без него общество -- инвалид. Он побеждает, потому что в его поддержку встает все трудовое населения, которое всегда выигрывает от ограничения произвола крупного капитала. Он побеждает, потому что, проходя через десятилетия сражений, вырабатывает навыки борьбы, покрывает страну сетью демократических организаций. В виде профсоюзов, партий, клубов. Побеждает, потому что накапливает опыт и, передавая его из поколения в поколение, возводит в ранг священных традиций.
Для себя он завоевывает признание крупной буржуазией в качестве равноправного партнера. Головы Горыныча приходят, наконец, к консенсусу. Теперь они равны и в хозяйственной жизни, и в управлении государством. Возникает своего рода внутренняя демократия, то есть демократия внутри господствующего класса. Что порождает мираж демократии всеобщей.
Это четко видно в странах второй фазы со стажем, где время обрубило сухие ветки и оставило всего по две соперничающих партии. Например, консерваторы и лейбористы в Великобритании, демократы и республиканцы в США. На первый взгляд, эти пары неотличимы. На самом же деле, одна из них сердцем и душой с крупным капиталом, другая -- по уши влюблена в средний класс. Другими словами, двум главным силам внутри господствующего класса соответствуют два конкурента на политической арене. И англо-американский избиратель, осчастливленный правом выбирать между ними, считает, что он купается в демократии.
Выход из черного ящика для расколотой на первом этапе буржуазии открывается лишь после заключения мира между ее частями, потому что ни среднему классу, ни крупному капиталу не дано успешно управлять нацией самостоятельно. Единоличное правление мелкой буржуазии всякий раз обрушивает на народ шквал несчастий в виде массовых репрессий и войн. Это и итальянский фашизм Муссолини 1926-1944 годов, и германский нацизм Гитлера 1933-1945 годов. С другой стороны, нация жестоко страдает и от однобокого господства крупной буржуазии, как это было в сталинском СССР 1926-1953 годов с его репрессиями, с 70-летним регрессом в гражданском развитии и, в конце концов, развалом великой державы. По этому пути твердо шагает сегодня Китай.
Наш преобразователь в корне меняет также и все отношения в обществе. На смену феодальной личной (вертикальной) зависимости от холопа до царя -- "А спина сама так и гнется, так и гнется" -- приходит всеобщая горизонтальная связь конкурирующих между собой и формально независимых физических и юридических лиц.
Мир ежесекундно возникающих и истекающих договоров, контрактов, соглашений с их неизбежной конфликтностью требует и надежного арбитража. И юстиция, полусонная в эпоху всеобщего земледелия, ("Вот приедет барин, барин нас рассудит") теперь включается на полные обороты. Право проникает во все поры экономической, общественной и даже личной жизни -- брачные контракты. Главенствующим становится принцип решения противоречий и конфликтов юридическим путем, путем переговоров, и еще лучше -- консенсуса. Теперь закон обречен быть верховным правителем. Эпоха революций закончена. Нация выходит на простор правового поля.
Однако, ключевым событием, предваряющим выход из черного ящика, становится молчаливая, но великая сделка. Великая -- потому что она заключается между народом и бизнес-классом. Молчаливая -- потому что она не находит отражения ни в конституции, ни в каком-либо другом документе. По ней общество признает за буржуазией право на управление нацией. Предприниматели же в благодарность отрывают от сердца и дарят своему народу ряд безвредных для себя свобод. Свободу собраний, свободу политических взглядов, выборность власти, контроля над нею и тому подобное.
Итак, условием необходимым и достаточным для установления буржуазной демократии является завершение перехода от феодализма к капитализму, или завершение первой фазы капитализма -- появление на этом этапе среднего класса и его победа в борьбе за утверждение своих прав.
Формирование среднего класса, утверждение правового поля и становление демократии настолько взаимосвязаны, что все три процесса сливаются в один график. (Рис. 16) А теперь вопрос в порядке закрепления материала.
Можно ли силой оружия привить демократию обществу, где только начинает возникать средний класс? Правильно. Ровно настолько, насколько можно силой оружия ускорить созревание плода в чреве матери. И насильственная демократизация Ирака и Афганистана Соединенными Штатами, Великобританией и их друзьями просто образцово-показательный пример в этом плане. Не только в смысле полной абсурдности этой затеи, -- это равносильно тому, чтобы пришивать хобот слона к морде кролика, -- но и в смысле исключительно болезненной отдачи стран первой фазы на это в виде 11 сентября и подобных актов. Но верным ученикам товарища Поппера, вождям "золотого миллиарда", пока невдомек, что в лице терроризма они столкнулись с неумолимыми законами истории.
Отойдя еще на пару шагов от картины перехода нации из первой фазы капитализма во вторую, мы видим, что на смену открытой классовой борьбе, допускавшей варварские формы, приходит борьба цивилизованная. Экономическая борьба между трудом и капиталом, между предпринимателями и наемными работники уже не носит погромный характер, а принимает переговорную форму, подкрепленную либо забастовками, либо локаутами.
С переходом от феодализма к капитализму силовое, военное соперничество и силовое разрешение конфликтов как внутри общества, так и между однофазными государствами, отмирает. Их место занимает экономическая конкуренция и правовое решение проблем. Это четко видно по разнице между находящейся в постоянной внутренней борьбе Европой 1939-45 годов и Европой, строящей общий дом сегодня.
Резко меняет характер и политическая борьба. Поскольку вторая фаза капитализма -- фаза прогрессивная, прямое политическое противостояние бизнес-класса и работников отходит в тень. Средний класс, выполнив свою историческую миссию, возвращается к своему призванию -- бизнесу. Его полномочия по соблюдению прав народа подхватывает сформировавшееся гражданское общество.
Решительно переворачивается связка "человек -- государство", в которой человек при феодализме был слугой "веры, царя и отечества".
И все-таки, на втором этапе развития капитализма в национальном государстве демократия существенно проигрывает рабовладельческой и феодальной демократии. Сегодня граждане страны не могут собраться вместе, как это было в тех же Афинах или Новгороде, и решить свои проблемы непосредственно. Все, что у них остается от прямого управления страной, это -- раз в четыре-пять лет поучаствовать в выборах и, может быть, в референдуме. Управление государством становится представительским. Появляется новый "класс" депутатов-управленцев. Отсюда, демократия во второй фазе, по сути своей -- власть народа над его уполномоченными.
Но любая власть обладает тремя мощными врожденными инстинктами:
1. Подменять общественные интересы интересами правящего аппарата, попросту, подминать общество под себя. Азбучными примерами стала атака властей США на профсоюзы 1947 года (закон Тафта -- Хартли) и всплеск "маккартизма" в 50-х, когда американцы с коммунистическими взглядами подлежали регистрации с последующими ограничениями их гражданских прав.
2. Использовать свое властное положение для удовлетворения своих собственных корыстных нужд, как-то обогащения себя или друзей, удержания у власти. И если война во Вьетнаме по подложному поводу ради удержания Линдоном Джонсоном кресла президента относится к далекому 1964 году, то развязанная Бушем-сыном война против Ирака 2003 года достаточно свежа в памяти и сегодня.
3. Всячески препятствовать контролю общества над собой. Кому неизвестно засекречивание правительственной работы под предлогом национальной безопасности?
Для обуздания порочных наклонностей слуг народа демократия предусматривает ряд решительных мер. Обязательная выборность и сменяемость. Непременное разделение власти на законодательную, где воля народа приобретает силу закона, на исполнительную, где эта воля проводится в жизнь, и судебную, где решаются все спорные вопросы. Охрана прав оппозиции.
Бизнес-класс с удовольствием отдает гражданскому обществу контроль за выполнением властью своих обязанностей и финансовых трат. Такой контроль ведется сразу по трем каналам. По регулярным отчетам власти. С помощью журналистской рати. По оценкам со стороны оппозиции. Для населения и прессы это -- увлекательное занятие, полное сенсаций и разоблачений, вроде двух жен у французского президента Миттерана. Для экономической элиты вся нация -- и общество, и власть -- на предметном стекле.
ФОРМАЛЬНАЯ СВОБОДА, или ПОЧЕМУ СОРОС ОБОЖАЕТ ПОППЕРА
Но даже такая усеченная демократия во второй фазе шатка и неустойчива. Она, по сути своей, -- беспрерывный и весьма динамичный процесс. Своего рода постоянное перетягивание каната, в котором общество и властные структуры стремятся навязать друг другу свою волю. Время от времени теряет остроту восприятия само гражданское общество. Основная масса избирателей оценивает развитие своей страны и, соответственно, правление той или иной партии, на глаз. Есть общий рост благосостояния -- все нормально. Случись некоторый спад, и большинство голосует за смену руководства. Капитаны нации могут быть сменены только потому, что их лица примелькались на экранах. Ну, надоели, попросту.
"Маккартизм" -- безусловная потеря бдительности американцами, и им потребовалось несколько лет, чтобы справиться с этим позором.
Демократии стран "золотого миллиарда" порой просто "прощают" своим правительствам недопустимые ошибки. Практически сошла с рук авантюра Джонсона с началом войны во Вьетнаме 1964 года. Сходит с рук столь же авантюрное вторжение в Ирак 2003 года администрации Буша. Несмотря на то, что наличие у Хусейна ядерного и химического оружия оказалось блефом. Стало ясно, что избиратель обманут властями Великобритании и США, и война ведется за нефть, необходимую и большому бизнесу, и среднему классу, но люди продолжают гибнуть. Вот если бы в этих странах была не буржуазная, а всамомделишная демократия, день обнаружения обмана был бы последним днем этих правительств. Демократический избиратель этого бы им не простил. Как не допустил бы и самого вторжения.
Вторая причина шаткости национальной демократии кроется в динамике изменения мира. Не успеет средний класс установить паритет с крупными монополиями, как те вырастают до европейского или до мирового масштаба. Только, например, французское общество создаст свою политическую элиту, только глазастая и зубастая пресса изучит ее сильные и слабые места, как страна вливается в общность более высокого порядка -- Европейский союз. И вместо 27 национальных демократий начинает формироваться европейское гражданское общество, европейская элита, европейская зубастая и глазастая пресса. Едва встающая на ноги европейская демократия не успевает полноценно реагировать ни на участие европейских войск в операциях на Балканах, ни на операциях в Афганистане и Ираке.
Движение капитала от национального к региональному и далее к глобальному значительно опережает образование региональной, и тем более, глобальной демократии. И это создает феномен убегающего права народа на управление государством.
Прощание с работой Карла Поппера требует выделения четырех моментов.
Первый. Поппер взялся за тему открытого общества и его врагов, не имея для этого естественных данных. Природа обошла его стороной, когда раздавала талант охватывать крупномасштабные процессы в жизни и теории. Поэтому он был не в состоянии осознать, что вопрос: быть или не быть демократии, а если быть, то какой, целиком зависит от той фазы, которую проходит нация в своем развитии.
Второй. Мы знаем, что Гегель подарил миру диалектику, Маркс -- законы исторического процесса. Заслуги Платона перед человечеством Бертран Рассел, знаток Западной философии, формулирует так.
"Самыми важными проблемами в философии Платона являются: во-первых, его утопия, которая была самой ранней из длинного ряда утопий; во-вторых, его теория идей, представлявшая собой первую попытку взяться за до сих пор неразрешенную проблему универсалий; в-третьих, его аргументы в пользу бессмертия; в-четвертых, его космогония; в-пятых, его концепция познания, скорее как концепция воспоминания, чем восприятия(24)".
Так почему же Поппер предваряет критику Гегеля и Маркса целым томом о Платоне? Причем стиль исследования и изложения томов -- полярный.
"Если у вас есть несколько версий, говорил Шерлок Холмс, и все они отпадают, кроме последней, принимайте ее, какой бы странной она не казалась". У меня осталась такая версия.
Молодой любознательный студент приступил к добросовестному изучению философии и увлекся Платоном. Составил множество конспектов, в которых указывает тончайшие различия во взглядах раннего и позднего Платона. И когда занялся в далекой Австралии критикой Маркса, решил: не пропадать же зря наработкам молодости. Да и двухтомный труд выглядит солидней, чем однотомный.
Третий. После закрытия тома с критикой Гегеля и Маркса возникает только одно желание -- в сауну, в сауну, в сауну! Как можно скорее отпариться от соприкосновения с иезуитски садистским отношением к великим мыслителям. От оголтелого воинствующего невежества. От подленьких намеков типа: "Искушение порассуждать насчет сходств между марксизмом, левым гегельянством и их фашистским аналогом достаточно велико".Или от прямой ахинеи: "...Фашизм частично вырос из духовного и политического крушения марксизма". От всей этой бездоказательной мерзости.
Четвертый. Поппер на протяжении двух томов в поте лица жонглирует неопределенными абстракциями "формальная свобода", "историцизм", "открытое общество". Не удивляйтесь. В его "науке все действительные термины должны быть неопределяемыми". Оговорка? Тогда, еще: "Нам не нужна определенность(25)".
Какое это чудо -- неопределенность! И пусть все считают, что открытое общество это -- общество демократическое, открытое для контроля народа за своим правительством. Но ведь Джордж Сорос вкладывает деньги в переиздание Поппера не зря. Миллиардеру Соросу необходимо общество, открытое для беспрепятственного проникновения в страну глобальных монополий. То есть, открытое для США.
Утро в обычной постсоветской перенаселенной квартире. Суета в ванной, суета на кухне, суета в коридоре. Мужчины и женщины торопливо заканчивают последние приготовления перед уходом на работу. Надо успеть позавтракать, не опоздать на автобус, метро, троллейбус. Не забыть забросить ребенка в садик. "Да, чья очередь отводить ребенка?" "Моя, но я опаздываю на работу. Спасайте!"
-- А я тоже иду на работу, -- это подает голос тот самый ребенок.
Несмотря на всеобщую суматоху, такое проявление самостоятельности привлекает к себя всеобщее внимание.
-- Ну и где же ты работаешь, Ладушка?
Дите с некоторым удивлением, но без промедления и с гордостью отвечает:
-- В детском саду.
Взрослая публика, все еще мельтеша по квартире, сбавляет обороты и прислушивается к разговору, который обещает стать интересным.
![[]](/img/a/anadenko_f/istoria7/1.jpg)
![[]](/img/a/anadenko_f/istoria7/2.jpg)