* величайшая сила (лат.)

  

"Эта творящая сила - самый могущественный инструмент, доступный человечеству".

Мартин Лютер Кинг

  

  

   Всякая власть, обретенная одаренным великой силой - будь она в великом таланте, уникальном даре, физической мощи или же высоте социального положения, - имеет один неприятный побочный эффект, коего не в силах избежать ни один смертный, получивший её. Иллюзия всесилия. Иллюзия всесилия - хитрая бестия. Она незаметно подкрадывается к тому, кто получил возможность изменять по своему желанию окружающий мир. Она, как паук, расставляет силки, застилая глаза властителя туманом мнимого всемогущества, околдовывая идеями избранности - и плетет, плетет кокон лжи, творя из смертного очередного земного божка, с легкостью забывающего о том, что всевластие - удел лишь Творца, не творения. Но судьба не благоволит иллюзиям: каждому "божеству" она однажды дарит доказательства его никчемности, и с насмешкой наблюдает, как болезненно развеивается туман самообмана, полагая это лучшим и справедливым наказанием за безмерную человеческую гордыню.

  

   Орихиме Иноуэ впервые поняла это, когда теплый свет щита отрицания озарил серые пески мира Пустых, на которые, медленно кружась на стихавшем уже ветру, оседал лёгкий белый пепел. Орихиме не сомневалась ни в себе, ни в своем неожиданном, но таком твердом намерении исправить случившееся. Не сомневалась она и в своих силах - столько раз уже её власть над материей являла себя, удивляя даже видавших виды богов смерти. Девушка с удивительной силой. "Волшебница!" - ахали бы в мире живых. "Почти богиня", - констатировал владыка Уэко Мундо, бывший шинигами Айзен Соске, всегда трезво подходивший к вопросу оценки чужих способностей и степени их возможной полезности. Богиня!.. Именно так; и уникальный дар отрицания любого, произошедшего с предметом, с человеком ли события никогда не подводил её ни в защите, ни в исцелении. И она совершенно, абсолютно уверена: не подведет он её и сейчас - ей ведь всегда внушали, что результат зависит лишь от её воли, а сейчас её воля сильна, как никогда. Она сможет вернуть того, кто, так и не став ей ни настоящим врагом, ни настоящим другом, неожиданно стал тем, кого она не хочет, не может потерять. У неё достаточно власти для того, чтобы никогда уже больше не видеть, как белая рука, тянущаяся к ней в столь бесценном первом желании касания, распадается прахом и пеплом.

   И она не верит, не может поверить, что свет, озаряющий опускающиеся на песок белые хлопья, не становится животворящим. Всех её сил, всего её желания и всей её безграничной власти впервые оказывается недостаточно, чтобы исправить свершившееся. Мир вечной смерти не желает отдавать свою добычу, и неизменная луна равнодушно взирает на то, как очередная богиня роняет слёзы отчаяния и бессилия на белый сухой песок.

  

   Шло время, и на место боли и затаенному, но от этого не менее горькому чувству вины - Орихиме до сих пор верила, что, будь она сильней, ей удалось бы спасти его - приходила тоска. Незаметно и неожиданно чувство невосполнимой потери заглушило даже влюбленность в Куросаки Ичиго - влюбленность, которую она когда-то так уверенно называла любовью. Ища одиночества, столь способствовавшего сожалениям, Иноуэ постепенно отдалялась от друзей, а, сожалея, - медленно погружалась в пучину отчаяния, смешанного с теперь уже полной уверенностью в собственной никчемности, ибо вера и сила духа, парадоксальным образом укрепившиеся в ней за время пленения в Лас-Ночес, на этот раз совершенно изменили ей. Иноуэ ловила себя на мысли, что постоянно ищет и не может найти ответа на один лишь вопрос, беспрестанно терзавший её - "Почему?" Не знавшая поражений с того самого момента, когда в ней пробудились силы, она не могла, не желала смириться со своей неудачей. Она из ничего создала Гриммджо руку, она отвоевала у смерти Ичиго, получившего в битве с Четвертым из Эспады практически неизлечимую рану, Айзен считал - и усердно внушал ей, что она способна изменить всё, даже предначертанное небесами, - и вдруг поражение!.. Раз за разом возвращаясь в мыслях к одному и тому же моменту, Орихиме не понимала, почему силы не ответили на столь отчаянное - она уже спокойно признавала это - желание. Не верилось, невозможно было поверить, что она, равнодушно, но от этого не менее успешно исполнявшая даже претившие ей приказы Айзена, вдруг потерпела неудачу в том, чего желала всей своей душой. А за бесконечными самоистязаниями она отчаянно пыталась спрятать тоску, тоску по тому, кого ничто уже не вернёт, раз даже всех её сил оказалось мало.

   "Ты очень изменилась, Иноуэ", - волновались друзья. "Депрессия", - ставил диагноз врач. А Иноуэ думала: вот оно, истинное отчаяние, о котором некогда говорил арранкар. Ощущение собственного бессилия погружало в бездны, из которых не было возврата, ядом разливалось по жилам, наполняя её некогда светлую душу мраком равнодушия ко всему, к самой жизни. Но, несмотря на всё отчаяние, казалось бы уже навеки поселившееся в её сердце, во всех её молитвах небу неизбежно присутствовала пылкая мольба, чтобы - неважно, когда и как - он вернулся, - несмотря на то, что в глубине души она прекрасно осознавала всю наивность подобных просьб. Чудес не бывает, но, будь он человеком или даже шинигами, Иноуэ с уверенностью могла бы сказать, что они бы ещё встретились: после смерти он отправился бы в Общество Душ, и Орихиме не сомневалась, что тогда она - так или иначе, но хоть когда-нибудь - вновь смогла бы увидеться с ним. Но арранкары... Никто так до сих пор и не знал, что происходит с ними после смерти, и у каждого из её собеседников оказывалась своя версия, и ни одна из этих версий не блистала оптимизмом.

  

   Каждая человеческая душа, подобно губке, способна вместить лишь определенную меру чувств, а отчаяние относится к тем, что наполняют её быстрее всего. Так случилось и с Орихиме, когда в одну особенно лунную и, как обычно, бессонную ночь рыдания в постели достигли своего предела, и девушка, спотыкаясь, добралась до маленькой кухоньки и решительно зазвенела ящиком со столовыми приборами. В голове царила уверенная пустота, лезвие было достаточно острым, а волшебные заколки - бесценная память о брате - впервые остались лежать на полу рядом с футоном. Не было раздумий; Иноуэ лишь бросила быстрый взгляд на равнодушно глядевшую в окно полную луну, вновь и вновь вспоминая вечный серп на мёртвом бархате беззвездного неба - и звук упавшей на пол стали разорвал тишину, когда она увидела, как из угла комнаты словно соткалась из тьмы и шагнула в луч лунного света высокая фигура.

  

   - Женщина, что ты делаешь?

  

   Я окончательно сошла с ума, думала Орихиме, ибо у того, кто вышел к ней из темноты, были до боли знакомые тонкие черты, выразительные глаза цвета изумруда и почти сливавшиеся с тьмой вокруг черные волосы. Но сходство на том и заканчивалось: следов "слез", столь привычных её взору, на этом лице не наблюдалось, впрочем, как и в основании шеи - дыры Пустого, а кожа, лишенная неестественной бумажной белизны, не озаряй её холодный лунный свет, была бы, несомненно, бледного, но всё же вполне обычного, присущего очень светлокожим людям оттенка. Одеяние непонятного покроя даже отдаленно не напоминало столь знакомый Орихиме арранкарский костюм.

  

   Потрясенная, Иноуэ потрясла головой, словно пытаясь отогнать неожиданное видение, и вздрогнула, когда вновь услышала знакомый голос.

  

   - Что ты делаешь?

  

   Сталь холодным огоньком поблескивала на полу у её ног.

  

   - Я хотела увидеть тебя, - просто и бессильно ответила она, стараясь не гадать, бред ли это её уже наверняка помутившегося рассудка, привидение ли, из тех, которыми её часто пугали в детстве, галлюцинация, идущая от психического переутомления, сон наяву или же...

   Чем ещё могло быть это "или", Орихиме не знала.

  

   - Надо было позвать, - ответил он в такой знакомой "логичной" манере.

  

   - Я звала.

  

   - Я слышал. Потому и пришел.

  

   Орихиме покачала головой. Это определенно был бред.

  

   - Это невозможно, - прошептала она.

  

   - Ты же звала.

  

   - Ты умер.

  

   - Умер, - согласился он.

  

   - Тогда как?

  

   - Ты властна надо мной.

  

   - Нет у меня никакой власти, - устало вздохнула она, воспоминая пепел, озаряемый теплым оранжевым светом, и капающие на него слезы отчаяния.

  

   - Есть.

  

   Иноуэ не заметила движения, но он оказался рядом, и она в удивлении выдохнула, когда прохладные пальцы сжали её запястье и потянули руку, прижимая к тому месту на его груди, где у каждого человека находится сердце.

  

   - Она здесь.

  

   Под дрожащими женскими пальцами мерно пульсировала частичка вечности, отзываясь в некогда пустой груди глуховатыми, но уверенными ударами.

  

   И на белую кожу упали слезы.

  

   - Навеки, - словно сквозь туман услышала она, и подняла заплаканные глаза, чтобы спросить, как, чтобы сказать, что...

  

   И тут он, во второй уже раз, рассыпался, разлетелся - не прахом, но на сотни тысяч сверкающих искр - как уходят и всегда будут уходить из этого мира человеческие души, получающие очищение духовной силой шинигами перед тем, как отправиться туда, где начнётся для них круг новой жизни.

  

***

  

   Всякая власть иллюзорна, сколь велика б она ни была. И нет всемогущей силы на земле, кроме одной. И она сильна, как смерть, и вечна, как само время, и прекрасна, и неизменна, доколе существует мир и человеческие сердца, возведённые к жизни искрой этой великой силы.

  

   Орихиме Иноуэ впервые поняла это, когда вновь сжала на этот раз теплую руку и заглянула в яркие, изумрудно-зеленые глаза впервые улыбавшегося ей человека.