Анашкин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Русалка и слесарь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Русалка, полюбившая Слесаря. Что может быть прекрасней? Оказывается, может! О том, как слесарь Гера жил на живой барже и разговаривал с предметами; как рассорились Ручка для слива воды и Бачок унитаза и о том, чем оказалась страшна коварная Швабра. Как Гера жил с Русалкой... Об их счастье, и о том, как однажды Гера захотел вернуться в свой мир...
  
  РУСАЛКА И СЛЕСАРЬ
  
  
  
  Попал сюда Гера случайно и для себя абсолютно неожиданно. Все началось с того, что он рассорился со своей подругой. Причину ссоры Гера выразил кратко и лаконично, со свойственной ему категоричностью: 'Сука!'. Видимо, имелось в виду, что подруга Геры, с которой он жил вместе последние два года, проявила себя по отношению к нему, с мужской точки зрения, не совсем корректно.
  Теперь же он сидел на парапете Васильевского острова и думал о жизни. Мысли были все сплошь плохие. От баб Гера устал, а без них не мог. Поэтому тяжелые моменты случались в его жизни с завидной периодичностью и кончались обычно на этих ступеньках. Причем, мысли, его здесь посещавшие, становились с каждым разом все тяжелее и безысходнее: теперь он даже думал, не утопиться ли ему. Такая идея приходила и в предыдущее его здесь сидение, но сейчас она как-то конкретизировалась - он оценил высоту парапета, глубину воды и скорость течения. Если учесть еще и минимальную температуру воды, то оставалось только ступить: выбраться назад или оказаться случайно спасенным шансов не оставалось.
  И здесь Гера заметил в воде какое-то движение: что-то блеснуло на поверхности и снова скрылось в глубине. Он подумал было, что показалось, но нет: в воде определенно что-то было. Гере стало жутко. "Видать, до меня уже кто-то утопился", - испуганно подумал он, не в силах оторвать взгляд от воды. Там что-то еще раз булькнуло и блеснуло - и вдруг Гера увидел над водой женскую голову. Запрокинув к нему лицо, она, казалось, молила о помощи.
  "Утопилась не до конца, живая еще", - мелькнула отстраненная мысль; спасать утопленниц в его планы не входило.
  - Здравствуй, человек... - донесся из воды мелодичный голос. Звучал он спокойно, и Гера с удивлением заметил, что вдруг и сам совершенно перестал бояться.
  - Здорово... - все еще не очень приветливо, но уже и без страха ответил он. - Ты кто?
  - Я Русалка, - просто ответил голос и он отметил, что она, пожалуй, очень даже ничего. Бледное лицо с правильными чертами было обрамлено длинными зелеными волосами какого-то приятно мягкого, чуть бирюзового оттенка. Одета она была в светло голубую кофточку с декольте; у нее была большая грудь и какая-то невероятно тонкая талия - остальное скрывала вода, но Гера додумал сам. "Русалка - значит, с хвостом. А жаль..." - что ему жаль, и почему, он и сам толком не понимал; просто подумалось.
  - Ну и что ты там делаешь? - еще не закончив вопрос, он уже понял, что сморозил глупость. Ответ не замедлил себя ждать.
  - Живу я здесь; Русалки в воде живут. А ты, там, на земле, чего делаешь?
  Гера немного расстроился. Он не любил выглядеть в женских глазах невыгодно. Эта же девица, мало того, что опростоволосился - еще и издевается.
  - А я здесь сижу, - попытался пошутить он, но тут же понял, что вышло еще глупее. Он расстроился окончательно.
  - И что ты тут сидишь? - не унималась Русалка. - На холодных ступенях вредно; застудишься, потом по врачам устанешь бегать. Так бегай лучше сразу. Вместо сидения.
  - Все бабы - суки! - неожиданно для самого себя вдруг выпалил Гера и вызывающе посмотрел на Русалку.
  - Да что ты! - всплеснула руками она. Кажется, к бабам она себя не причисляла совершенно. - Расскажи поподробнее. Ужас как интересно. - Девица сделала круг в воде и снова замерла, с любопытством глядя на Геру.
  - Да ну... - снова сник тот, вспомнив про подругу. - Потом как-нибудь...
  - Не грусти! Хочешь развлечься? - Русалка плавным жестом отбросила волосы со лба, и Гера внезапно понял, что развлечься хочет, несмотря на наличие хвоста - так она была красива.
  - А что за тема-то? - с любопытством спросил он, гадая, как они могут развлекаться с Русалкой, которая живет в воде.
  - В гости ко мне поедешь? - она кокетливо посмотрела на Геру: он ей, видимо, нравился тоже.
  - Ну, поеду... наверное... - Гера снова вспомнил, что его сюда привело и, уже более решительно, добавил: - да хоть на край света... навсегда! - окончание вышло само, но он не жалел. Категоричность была в его характере.
  - Какой милый! - Русалка сделала еще один круг и вдруг щелкнула в воздухе пальцами. 'Конкретная девица', - подумал Гера. Возникавшее при виде Русалки чувство было каким-то новым и очень приятным. - 'И красивая... никогда таких не видел'.
  Из-за угла вдруг выплыл причудливого вида баркас. Это была, по всей видимости, баржа, но понять это сразу было трудно; основным осложнением в классификации было то, что она была оснащена, на манер древнегреческих галер, весельным ходом. С десяток мощных весел то вздымались вверх, то с мощным плеском опускались в воду. Двигалось судно плавно, никого из гребцов не было видно. Баржа приблизилась к тому месту, где сидел Гера, и весла с одной стороны причудливо сложились. Она причалила боком к пандусу. Русалка плескалась возле борта.
  - Залезай! - весело прокричала она, кажется, нисколько не сомневаясь в его решительности. Гера между тем колебался: все происходило слишком быстро, а он любил в делах плавность и обстоятельность. Однако вновь вспомнилась подруга, и он решительно шагнул вперед. Через некоторое время они уже плыли по Неве в сторону Финского залива. Он расположился на носу, с интересом вглядываясь в горизонт; Русалка плыла рядом.
  
  ***
  
  Прошло много лет.
  Жил Гера на той самой весельной барже крайне непонятной конструкции - она вроде имела и мотор и парус, но, двигалась почему-то при помощи весел. Кто ими греб, было не понятно: за все время своего здесь пребывания, Гера не видел ни одного человека. Баржа была гнилая и ржавая, но изнутри отчасти переоборудованная на европейский манер: имелся душ, туалет и гостиная со спальней. На корме располагалась ванная, в которой стояло довольно большое джакузи. Толку в нем, правда, было мало: запасов воды хватало лишь на то, чтобы с горем пополам принимать раз в неделю душ. Поэтому Гера использовал джакузи вместо бельевой корзины: складывал в него грязное белье. Раз в неделю оно таинственным образом пропадало и на следующий день появлялось снова - уже постиранным. Это Геру не удивляло: здесь происходило много непонятных и странных вещей; он относился к ним так, как люди относятся к природным явлениям: данность, которая есть такая, как она есть, и с которой поделать ничего нельзя и не нужно.
  Баржа была пришвартована в большом заливе. Вокруг, далеко, но и не так, чтоб очень, стояло еще два корабля - какой-то парусник и что-то вроде рыболовецкого траулера. Они были тоже необитаемые и имели весьма потрепанный вид.
  Со временем Гера полюбил Русалку еще сильнее - она казалась ему богиней. Умная, блестяще образованная и начитанная, она, казалось, знала обо всем в мире - имелся в виду, конечно, ее подводный мир - у нее обо всем было свое суждение. Она состояла в свите Морского Царя, и на ней лежало множество разных обязанностей. Вечерами она уходила на работу - почти каждый день во дворце давали званый ужин или бал, и Русалка должна была там присутствовать.
  День она обычно проводила в заливе - Гера всегда знал, в какой его части: на поверхности в этом месте было светлое, слегка переливающееся искрами пятно; если ему становилось скучно, он звал ее.
  Она подплывала к барже и тихо плескалась неподалеку, иногда выныривая из воды, чтобы поговорить. Разговоры получались тихие и неторопливо долгие. Темы бывали самые разные - например, они любили говорить о моде и часто спорили, какая современнее: морская или земная; Гера был убежден, что у людей, на Земле, с одеждой дела обстоят гораздо более продвинуто и гармонично. Обосновывал он это тем, что у людей существовали ноги, которые тоже приходилось укрывать от непогоды. Чего стоили одни ступни, которым нужно конструировать обувь, что, в свою очередь, влекло за собой целую индустрию, требующую огромных ресурсов и специальных технологий. Что говорить о других частях тела... И все должно подходить друг к другу. Ничто не должно было быть упущено, забыто. Любая деталь имела решающее значение и была чрезвычайно, невыразимо важна. На слове 'невыразимо' Гера становился особенно серьезен, как бы подчеркивая, что тут даже и обсуждать не приходиться, должно быть и без того понятно...
  Русалка же возражала, что продвинутость морской моды как раз в том и заключается, что из-за скудности членов, требуемых к сокрытию, сам выбор был более мучителен. Имелось в виду то, что, во-первых, кроме туловища в море закрывать ничего было не нужно, да и то из соображений скорее эстетических. Вопросы тепла для морских обитателей были не актуальны - их физическое строение предполагало высокую приспособляемость и не нуждалось в усовершенствовании. Русалка сама носила короткую рубашку, скорее напоминающую пеньюар, и более ничего.
  - Смотрите Герман, на мне одна рубашка... Представьте теперь, как много времени мне приходится тратить, чтобы выбрать верную... Ведь ошибки быть не может: если я выберу не так, то ВСЯ моя одежда окажется плоха... Я буду одета с головы до ног НЕПРАВИЛЬНО! Не то, что у вас: костюм хорош - галстук не очень... Это совсем, совсем другое. На этом месте она горестно вздыхала, и Гере становилось ее жаль. Но он продолжал гнуть свою линию, приплетая для надежности теорию вероятностей и прочие математические заумности. В конце же у него получалось всегда одно: у людей с модой лучше. Русалка вздыхала снова и больше не спорила, хотя, казалось, оставалась при своем.
  Еще один из разговоров, который вошел уже у них в привычку, был разговор о Боге. У Геры здесь тоже было особое мнение: он считал, что Бога нет. Он говорил, что все, что вокруг происходит, и все, что происходит с ним и с другими людьми - делает он сам. Иногда, в особенных случаях, когда был употреблен какой-нибудь горячительный напиток, он склонялся даже к тому, что никого из окружающих людей вообще нет. Что все существует лишь в его сознании. Мысль была избитая, лишенная оригинальности еще в момент своего рождения, - но Гера ее усовершенствовал. В отличие от буддизма, из которого она была почерпнута, у него она служила не средством осознания мира, пусть только в голове и существующего, а для подтверждения его, Геры, полной исключительности и гениальности. Ему нравилось, что все существует лишь в его, Герином сознании.
  Впрочем, когда речь заходила о других людях, то он впадал в благодушие и демократию. На вопрос 'а где же другие живут?' - отвечал, что каждый человек, так же как Гера, живет сам по себе в своем собственном сознании. А все реальные события - это то, что человек хочет и может иметь. Единственным препятствием к гармонии, в его понимании, являлось то, что мало кто понимает, чего он хочет. На вопрос, пересекаются ли миры разных людей между собой или существуют обособленно, Гера отвечал неохотно и сам признавал, что это он еще не решил; дело в том, что при любом ответе возникали неувязки логического характера, и это делало позицию Геры уязвимой.
  Русалка же, наоборот, верила в существование всего: духов, демонов, черта и Бога. Она даже верила в гномов. И это несмотря на то, что никогда не была на суше и даже представить себе не могла, что такое лесная чаща.
  О гномах ей рассказал Гера. Его рассказ, впрочем, был совершенно не о том: он упомянул о них в контексте того, что если верить хотя бы во что-то, то тогда уже нельзя не верить и в другое, потому что вопрос веры субъективен. А если есть доверие к субъекту одной веры, то чем хуже другая? Ведь для других именно она и есть истина в конечной инстанции, а твоя вера неверна и ничтожна; и кто прав, решает опять же не 'чистый эксперимент' - к слову 'эксперимент' он всегда зачем-то прибавлял слово 'чистый', видимо для значимости, - а очередное субъективное суждение. И тогда можно верить даже в троллей и гномов... И тут он рассказал Русалке о жизни гномов, желая, видимо, показать саму абсурдность мысли о том, что такое может существовать. Русалка же поверила в гномов сразу и еще долго расспрашивала про их домики и одежду; особенно же она смеялась, когда узнала, что они носят цветные колпачки и спят в маленьких кроватках. Она потом к этому часто возвращалась и очень радовалась, узнав новые подробности. Гера же относился к ее расспросам снисходительно, находя в этой ситуации особенно ценной свою исключительную информированность о предмете разговора - больше рассказывать Русалке о гномах было некому.
  
  ***
  
  Гера по профессии был автослесарь, и все техническое его притягивало. Он был из той породы людей, что обладают природной сообразительностью и имеют способности ко всему, за что берутся; он решил отремонтировать баржу.
  Раньше на ней не было электричества.
  Теперь же, после нескольких дней упорного труда во тьме моторного отсека, заработал дизельный генератор. Баржа осветилась и стала какой-то по-особому праздничной: на ней, независимо от включенных рубильников и имеющейся проводки, загорелись все лампы. Исправность самих ламп тоже могла быть поставлена под сомнение, но это было и не важно. Для Геры, пропагандирующего исполнение любых желаний независимо от имеющихся возможностей, горение отсутствующей в патроне лампы, к которой, к тому же, не подведено электричество, было делом приятным - что-то вроде лишнего подтверждения его жизненной позиции.
  
  Тихими вечерами, когда Русалка уплывала в море, Гера разговаривал с Предметами. Началось это с ним почти сразу после того, как он поселился на барже. Оставшись однажды один, он остановился на корме, залюбовавшись закатом, и тут это случилось с ним в первый раз. Заговорило крепление для каната, которое используется для швартовки.
  - Добрый вечер, - как-то скорее просипело, чем проговорило крепление. - Как тебе здесь? - Гера вздрогнул. Мало того, что он не мог взять в толк, кто говорит, так еще и слова были неразборчивы. На крепление был намотан канат, и он частично заглушал речь, делая ее не очень внятной.
  - Что? - вздрогнул от неожиданности Гера. - Кто? Где?
  - Меня зовут Кнехт; - голос звучал слегка надменно, словно крепления для канатов разговаривают каждый день и пора бы к такому привыкнуть. - Я здесь живу и работаю. - Гера, наконец, определился с источником звука и подозрительно смотрел на то место, откуда он исходил. Кнехт был пухленько-основательным сооружением; его хотелось назвать упитанным - если такое выражение можно применить к железному бочонку, прикрученному к палубе огромным болтом.
  - Кнехт? - переспросил задумчиво Гера, а затем выпалил неожиданное: - Вы что, еврей?
  - Нет, - быстро ответило крепление. - Немец. А что? У вас проблемы? Вы националист? - Кнехт испытующе посмотрел на Геру двумя заклепками, симметрично расположенными на его крышке.
  У Геры проблемы были - он считал себя немножко антисемитом. Но признаваться в этом креплению для швартовки судна не хотелось. К тому же разговаривать, даже на общие темы, с неживым предметом оказалось трудно психологически.
  Однако вскоре Гера привык, и они часами могли спорить на философские темы - Кнехт оказался интересным собеседником. В нем чудным образом сочетались немецкая педантичность и русское раздолбайство; он даже в разговоре постоянно менял подтекст и стилистику. Одним из его типичных лексических миксов было что-то типа: 'Если чувак не верит в реинкарнацию, то, следовательно, он не верит ни во что. А значит, он не верит и в себя. А раз он не верит, что есть он сам, но при этом о чем-то рассуждает, значит, он просто полный мудак, которому хочется о чем-то порассуждать'.
  Кнехт был из поволжских немцев и сильно натерпелся от коммунистов. Еще маленьким он был отправлен работать на рудники. Погодные условия - жуть; да что там, несколько лет его вообще не красили! Он был весь был изъеден ржавчиной и солью; казалось, жизнь была окончена, и его уже никто не возьмет даже на запчасти. Но, к счастью, его переставили на рыбацкий траулер, и он верой и правдой прослужил еще два десятка лет. Потом он попал на эту баржу. Как он здесь очутился, Кнехт туманно умалчивал, но тем для разговора хватало и без того.
  Возвращалась Русалка лишь за полночь, когда Гера уже спал. Встречались они снова только наутро, и затем к вечеру она опять уходила на работу. Гера не ревновал, хотя подначивал часто.
  Обычно она собиралась на работу долго, меняя наряд за нарядом. Платья она надевала под водой, периодически всплывая, чтоб посоветоваться с Герой. Тому льстило внимание, и он благожелательно обсуждал.
  - Русик, ты сегодня опять это жабо... Там что, дельфины приплывают? Ты для кого так наряжаешься? - спрашивал он с многозначительным видом. - Будь скромнее, не мельтеши, знай себе цену.
  - Да что ты... - краснела Русалка; - мне, кроме тебя, никто не нужен... - Хотя по интонациям, да что там, и так Гера знал, что Русалке нравится быть в центре внимания, и не обижался.
  Она уплывала на очередной прием, а Гера снова оставался один. Вскоре он начал разговаривать и с другими Предметами. Особенно часто он беседовал с двумя: первым был уже упомянутый Кнехт. Вторым оказался буй, к которому была пришвартована баржа. Буй звали Банкой. Да, в этом было некоторое противоречие родов, примерно как в слове 'человек', примененном к женскому имени; но, видимо, настолько же естественным это было и в данном случае. В первый же момент Гера смешался.
  Он сидел на борту, поглядывая на уплывающую Русалку и раздумывая, что бы поделать. Вдруг где-то в море, недалеко от баржи, он услышал бормотание: '...но, поскольку исповедовать чистый дарвинизм - это малореально, существуют великолепные разновидности мистического атеизма, такие как дзен, Дао, друиды и еще много всяких эстетских философских культов, дающие инструментарий познания жизни...'
  Гера напрягся. За время жизни на судне он приучился разговаривать даже с пробкой от бутылки; однако все предметы его общения были на судне. Вне его - была только одна Русалка. Он все же прислушался и через некоторое время определил источник голоса - разговаривал поплавок (Гера был не силен в морских терминах), к которому была прикреплена баржа. Это оказался большого размера, выкрашенный в яркие красно-белые полосы бочонок. Ко дну залива он был, видимо, прикреплен якорем.
  - Ты кто? - с тех пор, как Гера научился разговаривать с Предметами, он усвоил и определенную манеру ведения речи: с ними нужно было быть предельно конкретными и не растекаться по паркету. Субординация и соблюдение этикета волновали их постольку, поскольку. Однажды Гера пытался поспорить с ручкой от унитаза на тему 'кто среди них главный - ручка или унитаз' - но безрезультатно. На все его резоны о том, что ручка - это часть унитаза, поступали возражения вроде: 'это унитаз - приложение к ручке; ее незначительная часть, которой она время от времени позволяет слить из себя воду'. Каждый предмет считал себя на барже самым главным. Если не находилось аргументации, считалось, что это так по определению.
  - Я Банка! - неожиданно громко и напористо ответил буек.
  - Так ты тоже говорящая? Ммм... - Гера несколько терялся в определениях. - Ммм... Говорящая банка? А меня зовут Гера.
  - Сам ты говорящая Гера! - внезапно обиделся Предмет. - Я мужчина! - последнее прозвучало довольно нелепо. "Говорящая мужчина Банка" - подумал Гера, но от комментариев воздержался, ожидая дальнейшего развития событий. Ссориться с поплавком в его планы не входило.
  - Я предмет мужского рода, имею в виду. - Продолжал предмет. - А Банка - это морской термин.
  - Ну, извини, - Гера был настроен миролюбиво. Он таки недопонял, как предмет мужского рода может иметь женское название, но решил не вдаваться в детали.
  - А Вы, я слышал, склоняетесь к даосизму? - он решил перевести разговор в более мирное русло.
  - Даосизм вещь замечательная, - бурно прореагировал Банка. - Гениальная штука, но если мерить его неким градусником, то он чуть холоднее дзена. Дзен невероятно витиеват, он предлагает тысячу ходов и вариантов осмысления этого мира, и только. Даосизм холоднее, ибо многозначителен!
  - Поди ты! - уважительно прореагировал Гера. Он не понял из сказанного ничего, но Банку зауважал. Тот тем временем продолжил:
  - Дело в том, что если в дзеновских книгах мы имеем дело именно с текстами, которые все, в той или иной мере являются обучающими, то в 'Дао дэ дзине', основном серьезном памятнике даосизма, как совершенно справедливо отмечают исследователи, мы сталкиваемся с некими каббалистическими древнекитайскими наборами...
  - Вот те на! - снова поразился Гера. - С китайскими?
  - С китайскими. Вот Вы, читали 'Дао дэ дзин'?
  - Читал. - Зачем-то соврал Гера.
  - И какие вы испытали чувства? - кажется, Банка прицепился всерьез.
  - Ну, интересно, типа... - Гера не очень понимал, куда врать дальше.
  - Ответ неверный. - Банка обернулся вокруг своей оси. - Вы должны были испытать абсолютное отчаяние от качества своих мозгов. Вы были должны понять ущербность своего ай-кью!
  - Чо? Какую ущербность? Нет у меня никакого ай-кью...
  - Вот именно! - оживился Банка. - Так Вы все-таки поняли!? И правы, пусть даже так! Жестоко и самокритично: понять что его вообще нет... Но если вы меня спросите, то я ничего не имею против христианства. - Банка благодушно бултыхнулся под проходящей волной. - Пусть живет и развивается.
  - Пусть, - согласился Гера, который хоть и не верил ни во что, но не верить в родное христианство было ему как-то морально легче, чем в чужой, настораживающе далекий даосизм. - Я согласен, - подытожил он.
  В общем, Банка оказался хотя и слегка занудным, но в целом весьма интересным собеседником, и они проводили много времени, обсуждая разные аспекты бытия. Гера многому от него научился и даже на следующий день, бывало, вворачивал иногда Русалке про дзен или даосизм, чем ввергал ее в легкое смущение - видимо, она знало об этом побольше.
  
  ***
  
  
  Однако время шло, и чем дальше, тем больше хотелось Гере глотка свободы. Он не то чтобы скучал по утерянному. Но он начал тяготиться невозможностью выбора, каким-то постоянным заточением среди одних и тех же предметов, пусть и живых. Он страстно желал хотя бы на миг выбраться в свой прежний мир.
  Гера несколько раз пытался заговорить о такой возможности с Русалкой. Он хитрил: не говорил, что ему здесь надоело. Он надеялся выйти наружу хотя бы временно, посмотреть, что к чему, а уж затем составлять план бегства.
  Он чувствовал благодарность к ней: ведь она почти спасла ему жизнь. Но что ж с того, что он захотел снова пожить своей прежней жизнью, снова испытать ее беды и радости? И, кто знает, быть может...
  Русалка в ответ отмалчивалась и как-то сразу грустнела. Она смотрела на Геру с каким-то сожалением, словно понимала о нем что-то большее - то, чего он и сам о себе не знал. Такой ее взгляд он не любил и переводил разговор на другое. Сомнение, однако, копилось в его душе.
  
  ***
  
  Мысль о бегстве пришла Гере в голову после разговора со Шваброй. Та была хитрая бестия - интриганка и подковерница.
  Ведро, с которым она проводила большую часть рабочего времени, не разговаривало с ней уже давно. Более того, тот период, который оно с ней еще разговаривало, травмировал его настолько, что теперь оно вообще отказывалось идти на контакт с кем-либо, кроме Русалки. Но, поскольку та была в море, а Ведро на барже, то голоса Ведра не могли вспомнить даже старожилы. Доходило до того, что его уже даже не считали за одушевленный Предмет; по крайней мере Гера, на чье время не пришлось не единого слова Ведра, так думал. Швабра же, коварно использовав Ведро и вампирически высосав из него всю жизненную энергию, продолжала процветать. Она плела интриги даже сама с собой: будучи лишена контактов с окружающими Предметами из-за своей чрезмерной, какой-то многослойно-эклектической разговорчивости, сумела приспособиться. Она сама на себя себе же самой и жаловалась. Принимая жалобы, она себя же мариновала в своей же приемной, где она же сама стояла, с ночи занимая очередь к себе и ругая себя на чем свет стоит. В общем, в изобретательности ей было не отказать, и она развлекала себя по полной, невзирая на то, что сама же была этим жутко недовольна и писала на себя во все инстанции жалобы, которые сама же приходила проверять и себя же за это наказывала.
  Так вот, однажды, притуляясь к камбузу и тихо постанывая (обычный способ Швабры изображать, что она поработала и устала, хотя работа была еще только впереди), она, заметив проходящего мимо Геру, завела интересное:
  - Ты, Герончик, у нас как, не задержишься?
  Гера невольно остановился. Мысли о побеге уже давно терзали его. Любовь к Русалке поостыла, и однообразные будни сидения на барже начинали надоедать.
  - А что? - он попытался изобразить безразличие.
  - Да выглядишь ты у нас как-то нежизнерадостно, ходишь по палубе совсем смурной, с Предметами, смотрю, почти разговаривать перестал. Домой, поди хочется? - она лукаво сощурилась и, даже, кажется, подмигнула Гере.
  - Хочется. - Внезапно для самого себя выпалил он. 'Что ж, в конце концов, пусть она Швабра, так хоть есть с кем сокровенным поделиться...'
  - Мне не то чтобы сбежать, а так, для блезиру, понять, зря я тут или как? - Гера разоткровенничался.- Да я, может, сразу вернусь! Как-то не решил я, что ли, окончательно, когда согласился...
  Швабра смотрела на него доброжелательно. Ей давно не приходилось ни с кем общаться, а уж тем более с Герой - никогда.
  - Я те, вот что, мил человек, скажу. - Было не до конца понятно, играет Швабра, или действительно хочет ему помочь. Однако то, что она рассказала дальше, насторожило Геру всерьез.
  - Она, когда тебя к себе взяла, слово свое перед Царем Морским нарушила. Нельзя ей с человеком якшаться. Теперь заклятие на ней. Вечное. - Швабра пошамкала беззубым ртом. - И если она тебя отпустит, или ты сам уйдешь - смерть вам обоим лютая. Вот так. - Швабра нервно прошлась по палубе, подбирая, видимо автоматически, соринки на палубе.
  Гера стоял, как вкопанный. Новость его поразила.
  - Так что? Совсем нет выхода? - он стоял, не зная, что предпринять.
  - Выход-то? - Швабра хитро посмотрела на Геру. Затем, то ли изобразила задумчивость, то ли задумалась по настоящему. Кто её разберет...
  - Есть, говорят, выход. - Она жестко сверкнула на него сощуренными глазами. - Если ты ее предашь, то останется она жива. А ты назад вернешься. Туда, откуда попал ты сюда, в тот момент, когда она встретила тебя. - Швабра тонко захихикала решению и, видимо, очень довольная собственной изворотливостью, победоносно застыла у двери камбуза.
  - Как? - с придыханием спросил Гера. - Предать? Русалку? Но как я могу? Хотя, если для общего блага... - он на минуту задумался. - Русалка спасется... Я назад...
  - Ты - точно назад! - Швабре, кажется, очень нравилась затея. - Тут и не сомневайся!
  Гера задумался. Он слышал от Кнехта, что Предметы не могут врать. Так, поинтриговать малость, сочинить для красочности - но... тут он вспомнил одну деталь. Кнехт говорил, что если вещь клянется, то в ее словах не может быть лжи. Он еще тогда добавил: 'Даже для Швабры'. Видимо, намекая на ее склочный и вредоносный для всех характер.
  - Поклянись! - внезапно для себя самого выпалил Гера.
  Швабра поморщилась: предложение то ли удивило ее, то ли покоробило - было не понять. Через некоторую паузу, однако, она сказала:
  - Клянусь. Что если ты предашь Русалку, она останется жива, а ты вернешься в свой мир. В тот самый миг, откуда к нам попал. - И она гордо отвернулась от Геры в сторону, видимо, намекая, что разговор окончен.
  Гера воспрял. Кажется, находился выход.
  - А как? - уже менее решительно спросил он. - Как... предавать? - сама формулировка коробила его, но нужно было прояснить ситуацию. Швабра молчала. Пауза затянулась, и Гера решил, что все это был розыгрыш и лучше отправиться спать. И тут вдруг Швабра, подернув плечами, и, видимо, сама пораженная пришедшей в голову мыслью, тихо спросила:
  - А что, если ее убить? - Она как-то посерьезнела, даже стала как-то по-женски интереснее. Видимо, вспомнила молодость: щечки раскраснелись, прядка тряпочного ворса чуть пошла вбок; - ничего личного! - Швабра затянулась сигаретой и посмотрела на Геру. - Это твой шанс. - Твердо закончила она.
  Гера опешил. Русалка все ещё казалась ему богиней, пришедшей... чтобы спасти...
  - А ты что, сердешный, - в голосе Швабры прорезались профессиональные нотки прорицательницы. - Решил, что она Богиня Морская? - Она сделала хорошо выдержанную паузу, всем своим видом показывая, что знает - попала в точку.
  - Ну... - Гера не знал, что ответить. - Типа... - слова шли из горла неохотно, однако Швабра была единственной, кто вообще заговорил с ним на эту тему. - А что? Нет? - он сам испугался своего вопроса.
  Швабра молчала. Гера, потупясь, поднялся. И, не глядя на нее, поплелся в душ.
  
  ***
  
  С той поры прошло много времени. Русалка приходила, как обычно, под утро, весело щебеча о вчерашнем приеме. Рассказывала о Золотой Рыбке. О том, как она выглядела, и что вчера на ней было надето. Иногда упоминала и о Царе Морском. Выходило у нее весело.
  Хотя стало и в ее характере все больше проявляться что-то грустное. Как будто знала она про них с Герой что-то такое, чего и знать, возможно, не следовало. И становилось ей от этого знания непереносимо трудно.
  Гера же последнее время все больше общался со Шваброй; из-за этого характер у него стал меняться: он стал скрытен и подозрителен. Однажды он вспомнил вдруг, что при последнем разговоре его со Шваброй недалеко стояло Ведро. Из-за того, что оно всегда молчало, это было упущено и теперь, по прошествии времени Гера вдруг вспомнил о разговоре. Ведро было опасным свидетелем.
  Он так перепугался, что, сперва, не знал, как поступить. Затем нашел коварный Предмет, и ночью, тайно, засунул его на дно машинного отделения. Потом же, сообразив, что Ведро может проговориться об услышанном Мотору, вытащил его и закопал в пожарный ящик с песком и теперь, каждый раз проходя мимо, подозрительно оглядывал ящик - не откапывается ли потихоньку Ведро. Швабре же, ищущей Ведро для работы, нагло соврал, что оно понадобилось для каких-то хозяйственных нужд Русалке, и та забрала его в море, да так и забыла.
  Та же, не долго печалясь об утере Ведра, гнула свою линию: при всяком случае старалась навести Геру на тему его несвободы; старалась уколоть побольней. Апеллируя к его мужским чувствам, то называла его приживалом и жиголо, то, картинно стеная, не забывая повторять, что он 'бедный, несчастный, обманутый мальчик, которого теперь только жаль, жаль, жаль...' Обычно в этом месте слеза падала на ее белесую щетку, и она потерянно уходила в трюм, как бы с трудом передвигаясь от накатившего к Гере сострадания...
  
  ***
  
  Гера решил убить Русалку.
  Он долго готовился к этому, обмотал весло тряпкой, 'чтоб не больно было', заготовил трос, которым собирался пристегнуть себя к палубе, чтобы выбраться назад...
  И, однажды, когда Русалка приплыла к нему, чтобы рассказать очередную историю, взял весло и бросился в мутную воду. Он не чувствовал ничего, не понимал толком, что происходит и не видел ничего под водой; он, собственно, не надеялся на удачу - но что-то мистическое было, видимо, в его поступке. Возможно, поступок был так страшен своей необоснованностью и вероломством по отношению к любящей его Русалке, что она даже пальцем не смогла двинуть, чтобы ему помешать, все произошло в мгновение ока. Гера ощутил под водой, что Русалка рядом, размахнулся и изо всех сил ударил ее по голове веслом. Он не чувствовал и не видел глазами практического своего действия, но мир мгновенно изменился.
  Поднялся, сперва, тихий, а потом усиливающийся холодный ветер, по морю пошла рябь; баржа, до того гордо задиравшая нос и, несмотря на свою ветхость, все еще выглядящая бравурно, вдруг завалилась на корму и начала быстро погружаться в воду; вокруг нее плавали мелкие предметы - журнальный столик, за которым Гера обычно завтракал на палубе в солнечную погоду, мусорные пакеты, приготовленные к выбрасыванию, да так и забытые на корме; снасти, невесть откуда здесь взявшиеся и теперь раздувающиеся огромным пузырем, словно стремясь напоследок поймать побольше рыбы.
  Сам Гера уже не плавал в воде, он словно оказался внутри спасательного круга - спокойно дышал и не прилагал никаких усилий, чтобы держаться на поверхности.
  Что-то, однако, снова изменилось в окружающем ландшафте. Ближайший к нему траулер вдруг ожил - на его корме забегали матросы, отдавая команды. Завелся двигатель, из трубы повалил пар. Стоящий неподалеку парусник тоже, к великому удивлению Геры, не видевшего никогда ни на одном из окружающих его кораблей человека, пришел в движение. Кто-то сноровисто полез на покосившуюся мачту. Мачта выпрямилась, и там оказался свернутый парус, аккуратно перетянутый веревками, завязанными морскими узлами.
  В это время стало происходить непонятное - баржа, уже почти затонувшая и не подававшая более никаких надежд к жизни, вдруг начала всплывать. Она медленно, но верно поднималась над поверхностью, ее корпус утратил теперь следы ржавчины и оказался окрашен в аккуратный черный цвет. На борту оказалась белая надпись: 'Гера'.
  Всё пришло в движение - у шхуны раздулся парус, на мачте затрепетал разноцветный стяг, и она тронулась. Траулер, издав короткий гудок и выбрасывая из трубы клубы дыма, тоже поплыл. Наибольшая метаморфоза, пожалуй, произошла с баржой. Из недр ее появилось с дюжину весел огромного размера, которые пришли в движение и она, на манер греческих галер, тоже двинулась в направлении выхода из залива. Сам Гера словно оказался на водном мотоцикле. Он двигался быстро и маневренно, при этом ощущая себя частично над водой. Самого мотоцикла он, впрочем, не видел, но ощущал именно так. Суда продвинулись уже довольно далеко, и он кинулся их догонять.
  Внезапно откуда-то появился автобус ЛУАЗ - транспортное средство средних размеров, человек на двадцать вместимостью. На вид он был совсем старый, но двигался быстро, скользя по воде, словно по асфальту. Гере даже пришлось применить смелый маневр, чтобы объехать его справа - автобус чуть не притер его к берегу. Он, наконец, догнал удаляющуюся флотилию и стал лавировать между кораблями. Это ему нравилось, было чувство, что он может занять место на любом из кораблей; но время еще не пришло, а он не торопился. Первым шел парусник, за ним, оставляя в небе тонкий шлейф, ровно стуча мотором, следовал траулер. Дальше шла баржа, более напоминающая теперь галеру. Замыкал шествие автобусик с синей полосой на борту. Над лобовым стеклом водитель воткнул разноцветные вымпелы, отчего казалось, что автобус улыбается веселой зубастой пастью; за окнами виднелись веселые лица детей дошкольного возраста - дети были радостными, махали флажками и распевали что-то хором.
  
  ***
  
  Гера, уже выбираясь из залива, на мгновение обернулся; что-то защемило в его груди, но он тряхнул головой и отвернулся. 'С прошлым надо расставаться легко', - всплыла у него в голове знакомая фраза, и он двинулся дальше.
  Но тут произошло необъяснимое - все вокруг исказилось, словно стало отражением кривых зеркал. Парус у шхуны сдулся, мачта стала крениться. Матросы сначала подняли переполох, но потом, будто поняв что-то, и так им давно известное, замолчали. Более ни звука не доносилось с корабля. У буксира перестал идти дым из трубы, и он, безнадежно наклонившись, совсем прекратил движение; у автобуса, кажется, лопнуло колесо - он все еще пытался ехать, но сдувшаяся шина не давала разогнаться. Лица детей потускнели и затем словно стерлись из его окон. В конце концов, от раскаленной покрышки повалил дым, запахло гарью. Он остановился.
  У баржи начали ломаться весла. Вскоре от них остались одни обрубки, беспомощно болтающиеся в воздухе - она так же встала и, даже, кажется, попятилась назад, потеряв всякую ориентацию в пространстве.
  Сам Гера вдруг почувствовал, что вода перестает ему быть надежной опорой - он стал медленно погружаться в нее, и, не понимая, что происходит, еще пытался изображать движение, однако, безуспешно.
  Все подернулось туманной дымкой и стало искажаться. С ужасом наблюдал Гера за медленно пропадающими предметами; с каждой секундой он погружался все глубже, вода становилась все холоднее. Обессиленный, пытаясь грести немеющими руками и, даже не понимая, куда плыть - вокруг сгущалась темнота, - он, уже глотая ртом ледяную воду, вдруг поднял лицо вверх и увидел над собой ступени парапета Васильевского острова, с которого он только что прыгнул в Неву...
  
  
  
  
  
  
   http://zhurnal.lib.ru/a/anashkin_dmitrij_wladimirowich/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"