Чертенков Анатолий : другие произведения.

Я родом из России. Глава X. Нельзя умирать в 18 лет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   Нас ненависть в плен захватила сейчас,
  
   Но не злоба нас будет из плена вести...
  
   В. Высоцкий, "Песня о ненависти"
  
  
  
  
  
  Профессиональный канатоходец Виктор Львович Оболенский из всех явлений приґроды больше всего любил грозу. При перґвых признаках её появления садился у расґкрытого окна на свой любимый, переживґший не одно поколение венский стул, сниґмал тёмные очки и замирал в ожидании дождя. Виктор Львович был слеп от рожґдения.
  
  Надю в такие минуты мучила ревность. Чтобы прогнать её, она забиралась на диґван, подгибала под себя ноги и любовалась мужем. Оболенский был высок, статен, краґсив, обладал недюжинным умом и невероятґной силой воли.
  
  В десять лет Виктор Львович, тогда еще просто Витька, впервые прошёл по канату. Тридцатидвухмиллиметровый стальной трос был натянут на уровне Витькиной груґди между двумя могучими соснами. Двеґнадцать с половиной метров нужно было преодолеть мальчику, чтобы стать мужчиґной, но Витька тогда ещё не знал этого. Он просто поднялся на сооруженную заботґливыми отцовскими руками площадку и сделал первый шаг. Девчонки завизжали, пацаны притихли, взрослые стали отговаґривать.
  
  "Я пятками вижу", - сказал будущий канатоходец. Это была его первая в жизни победа.
  
  
  
  * * *
  
  Вопреки расхожему мнению, что каскаґдёры долго не живут, отец Виктора - леґгендарный Лев Владимирович Оболенский прожил долгую и красивую жизнь. Единстґвенное, что ему долго не удавалось, так это создать семью. Работа у меня такая, обманывал он себя, прыгая в неизвестность с крыши многоэтажного дома или направляя в проґпасть пылающий автомобиль. Женщины ему не верили, однако иллюзий не строили. Так было всегда.
  
  С Катей, двоюродной сестрой режиссёра фильма, в съёмках которого каскадёр приґнимал участие, Лев Владимирович познакомился на собственном пятидесятилетии. Несмотря на разницу в возрасте, Катя быґла моложе на двенадцать лет, они сразу почувствовали, что созданы друг для друга. И была свадьба!..
  
  Через месяц Катя поняла, что беременна, и поделилась своим открытием с мужем. Это была первая настоящая радость в семье Оболенских. Разве могли они знать, что судьбе будет угодно, чтобы даты рождеґния сына и смерти матери совпали с точґностью до минуты.
  
  Кати не стало. А появившийся на свет мальчик был обречён никогда не видеть его. Он родился слепым. Вот тут-то и потребоваґлось от каскадёра всё его мужество.
  
  Оболенский выстоял, заставил себя не пасть духом, воспитал сына и научил его всему, чем владел и что умел сам.
  
  Старый каскадёр умер в восьмидесятилетґнем возрасте, успев женить сына и понянґчить внучку, чудную белокурую девчушґку Алёнку.
  
  
  
  * * *
  
  
  
  Сверкнула молния, и вслед за раскатом грома на землю обрушился ливень. Крупґные капли, ударяясь об асфальт, объединяґлись между собой, превращаясь в ручейки и лужи. Всего этого Виктор Львович не виґдел. Он вдыхал пряный, пропитанный гроґзой июньский воздух. Глаза его были шиґроко открыты, челюсти сжаты, на лбу образовались морщины. Вновь ударила молния. Виктор Львович почувствовал её обжигающее дыхание. "Как прекрасен свет!" - пронеслось в подсознании, и тут он увидел звёзды. Это было невероятно.
  
  "Звёзд в грозу не бывает", - машинальґно подумал Оболенский и закрыл глаза. Звёзды пропали. Сделав над собой усилие, он приподнял веки и снова увидел звёзды.
  
  - Надя! - позвал он, - Надюша!
  
  - Что случилось, Витя? - женщина поґдошла к мужу и обняла его за плечи.
  
  - Я вижу звёзды, Надя!
  
  - Этого не может быть!
  
  - Но я вижу. О Боже! - Виктор Львоґвич схватился за голову. Прямо перед собой он увидел Алёнку, которая ровно год назад вышла из дома и не вернулась.
  
  С какой звезды спустилась девушка, он не заметил, да и со звезды ли...
  
  Её силуэт появился неожиданно и с кажґдой секундой становился отчётливей, приґобретая объём и форму. Наконец Алёнка опустилась так низко, что казалось, протяґни руку и дотронешься до её лёгкого, почти невесомого платья.
  
  - Алёнка?! - прошептал Виктор Львович.
  
  - Да! Это я, папа! Я пришла попрощатьґся.
  
  - Где ты, Алёнка?
  
  - Меня убили. Ровно год назад. Отомсти за меня, папа! Нельзя умирать в восемнадґцать лет...
  
  Видение исчезло.
  
  "Я только что видел дочку, Надя", - сказал Виктор Львович, повернув к жене голову. - Нашу Алёнку!
  
   И тут до него стало доходить: он видит. Будто из туґмана к нему выплывала комната, точно таґкая, какой он её и представлял.
  
  - Я вижу, Надя!
  
  Виктор Львович заґметался по квартире.
  
   - Вот кровать, она заправлена шёлкоґвым покрывалом. На нём изображены чеґтыре белых лебедя, а вот здесь, - Виктор Львович ударил ладонью по покрывалу, - а вот здесь заштопано тёмно-синими нитками.
  
  - Да, голубых у меня тогда под рукой не оказалось, - как в бреду отозвалась Надя.
  
  - Вот телевизор, на правой стенке цараґпина. На телевизоре - ваза.
  
  - Вообще-то, да.
  
  - В вазе цветы, по-моему, калы, белые такие.
  
  - Нет! Цветов нет.
  
  - Как же нет? Я же их вижу, - Виктор Львович взял вазу в руки. - В самом деле - нет. Но что это такое? Я держу вазу в руках, но вижу, что она продолжает находиться на телевизоре, и в ней эти проклятые цветы!..
  
  - Успокойся, милый! Ты просто переутоґмился. После исчезновения Алёнки я не держу в доме цветов.
  
  - Да, я знаю, прости! Ты хочешь скаґзать... - Виктор Львович сам испугался своих мыслей.
  
  - Может, коньяку, Витя? - спросила Надя.
  
   Оболенский обернулся к жене и вдруг неожиданно засмеялся.
  
  - Знаешь, Наденька, я сейчас вспомнил сказку про шапку-невидимку.
  
  - При чём тут шапка? - Надя не на шутку испугалась.
  
  - Невидимка, - повторил Виктор Львоґвич. - Понимаешь, у меня такое ощущеґние, что на нас с тобой надето по такой шапке. Чушь, конечно! Но дело в том, что я вижу нашу комнату, вижу кровать, телеґвизор, вижу вазу с несуществующими цвеґтами, различаю цвета и понимаю буквы, но я не вижу ни тебя, ни себя. Странно, ты не находишь? Ладно, принеси выпить, только водки.
  
  Надя сходила на кухню, принесла бутылґку, стопку, бутерброд. Он молча выґпил.
  
  - Так, - медленно произнёс Виктор Львович, - у нас есть в доме отрывной календарь?
  
  - Есть, я же тебе говорила. Он у нас всегда был, и у мамы моей был.
  
  - Знаю, потому и спрашиваю, надеюсь, ты листки с него регулярно отрываешь?
  
  - Конечно. А почему ты спрашиваешь?
  
  - Пойдём, - Оболенский уверенно наґправился к коридору. Включил свет. - Вот он. Я вижу его. И лампочку вижу, и выключатель, а теперь попробую прочиґтать, что на нём написано, а ты проверяй. 25 июня, правильно?
  
  - Да.
  
  - Вторник?
  
  - Нет, среда.
  
  - Я так и думал. А год какой?
  
  - 1997-й.
  
  - А я читаю - 1996-й. Ты понимаешь, в чём дело?
  
  - Нет.
  
  - Попробую объяснить, если, конечно, я не рехнулся. Кстати, сколько сейчас времеґни?
  
  - Ровно шесть вечера.
  
  - Хорошо! У нас в запасе 15 минут, ты только не волнуйся, - Виктор Львович обґнял жену, она прижалась к нему и заплаґкала.
  
  - То, что ты сейчас услышишь, Надя, похоже на бред, но поверь, я в здравом уме. Ты мне веришь?
  
  - А когда я в тебе сомневалась?!
  
   - Вот и умница. Я не знаю, как объясґнить это явление, но дело в том, что я дейґствительно вижу, но не сегодняшний день, а то, что происходило ровно год назад. С тобой, со мной, с Алёнкой.
  
  Надя опять заплакала.
  
  - Ну вот, а говоришь, что веришь мне. Прекрати плакать, у нас не так много вреґмени. Если то, о чём я думаю, имеет место, то ровно через десять минут должна появиться Алёнка. Я это помню точно. Она обещала прийти ровно в шесть, а пришла пятнадцать минут седьмого. Я ей сказал, что пунктуґальность красит человека, а не наоборот, а она поцеловала меня в щёку. Вот сюда. - Глаза канатоходца увлажнились, но он быстро взял себя в руки. - А сейчас, Надя, пойдём на кухню и встанем у окна. Только прошу, стой тихо и во всём меня слушайся. Сама-то ты ничего не увидишь, но я буду обо всём подробно рассказывать. Кстати, приготовь права и ключи от машины, возможно, они понадоґбятся.
  
  - А если не понадобятся?
  
  - Тогда я признаюсь, что действительно переутомился, и пойду спать. Но нет! Я, кажется, прав.
  
  - Что случилось?
  
  - Ничего. Просто я увидел самого себя. Сижу за столом и точу нож. Знаешь, а я ведь раньше себя никогда не видел, даже в зеркале. А вот и ты, возишься с блинами. Слушай, а ты у меня настоящая красавица!
  
  "Да, год назад у меня ещё не было седых волос", - подумала Надя, а вслух сказала:
  
  - Я рада, что тебе понравилась.
  
  - А вот и Алёнка! Улыбается как ни в чём не бывало, чмокает меня в щёку, подґходит к тебе, берёт из тарелки блин, ты деґлаешь вид, что сердишься.
  
  - Боже мой! - побледнев, воскликнула Надя. - А ведь я действительно тогда шлёпнула её по рукам, значит...
  
  - Вот, - перебивает Виктор Львович, - она с блином во рту пытается сделать реґверанс, потом моет руки, и мы садимся пить чай. Разговора не слышно, всё происходит как в немом кино.
  
  Комментировать дальше не имело смысґла. Оба они до малейшей детали помнили последний проведённый с дочерью вечер. Надя прижалась к груди мужа и заплакала. Казалось, ещё чуть-чуть, и она не выдержит, сорвётся в истерику.
  
  - Прекрати реветь! - суґрово сказал Виктор Львович. - Иначе мы никогда не узнаем, что случилось с Алёнкой. Иди заводи машину и жди меня, она уже прощается с нами.
  
  Путь оказался недолгим. Алёнка торопиґлась: шла быстрым шагом, почти бежала. Через два квартала свернула и направилась в сторону парка. Возле входа остановилась, села на близстоящую скамейку и открыла сумочку.
  
  - А я и не знал, что она курит, - вполґголоса сказал Виктор Львович.
  
  - А я знала, - так же тихо сказала Наґдя. - Тебе не говорила, не хотела расстраґивать. - Только теперь она окончательно поняла: что то, что с ними сейчас происхоґдит, не является бредом, плодом больного воображения... Лицо её посуровело, слёґзы высохли.
  
   - Подъехала "скорая", точнее машина реанимации, "3708", буквы не разобрать, залеплены грязью, - прервал молчание Оболенский.
  
   - Так это же Лёшкина машина, он ещё говорил, что у него водителя сокраґтили, так он теперь и жнец, и кузнец, и на трубе игрец - водитель и врач в одном лиґце, - поразилась Надя.
  
   - Боюсь, что ты права. А вот и он сам! Выходит, из машины. Точно, Бедров. Алёнка много раз описывала его внешность, так что я не могу его не узнать. Они обнимаются, Алёнка целует его в гуґбы. О Боже! Что он делает? У него в руке шприц. Мерзавец! Он ставит ей укол прямо через платье. У Алёнки от удивления расґширяются зрачки, она падает ему на руки. Он несёт её к машине, открывается задняя дверца... А это ещё кто такой? Маленького роста, пухленький, как колобок, на правой щеке родинка...
  
   - Лысый и нос пуговкой?
  
   - Да. А ты откуда знаешь?
  
   - Так это же Оливьер Владленович!
  
   - Оливьер Владленович? - переспросил Виктор Львович.
  
   - Ну да. Солнцев, главный врач нашей больницы, крупнейший по боґлезням сердца. Ой, Витенька! Мне страшно. Я с ним в одной школе училась, только он тремя классами старше. Он тогда еще Сеґмёновым был, а Солнцевым он потом стал, когда его в толстых журналах печатать стали. Началось с придуманного им самим псевдонима, а закончилось изменением в паспорте. Он, тогда как раз за мной ухажиґвать пытался, замуж звал. Только он мне всегда противен был, скользкий такой, выґсокомерный... а потом я тебя повстречала.
  
   - Да, дела... - задумчиво произнёс Викґтор Львович. - Земля и в самом деле круґглая!.. Но мы, кажется, отвлеклись, а они между тем отъезжают. Надя, давай заводи мотор, следуем за ними. Едем пока прямо.
  
  
  
  
  
  * * *
  
  
  
   "Скорая" кружила по городу. Несколько раз останавливалась. Бедров оставлял маґшину и с чемоданчиком входил в подъезды домов. Два раза Виктор Львович следовал за ним, потом, сплюнув, сказал:
  
   - Подлец! Делает себе алиби. Работает строго по командам диспетчера скорой помощи, все адреса сходятся, потому он и не вызвал ни у кого подозрения.
  
   - Но что там Солнцев делает с Алёнкой? - спрашивает Надя.
  
   - Если бы знать. - Оболенский призаґдумался. - Ровно в 24 часа Бедров переґдаст машину сменщику, осталось не так много времени...
  
   Точно подслушав его слова, Бедров включил зажигание, и "скорая", выґехав за город, свернула на лесную дорогу. Проехав с полкилометра, останоґвилась. Бедров с Солнцевым вышли из маґшины и стали копать яму.
  
   "Роют могилу", - догадался Виктор Львоґвич, а вслух сказал:
  
   - Крепись, мать! Сейчас будут закапыґвать нашу дочь.
  
   Сказать-то сказал, а сам сорвался. Выскоґчил из машины и заметался по поляне, словно раненый зверь, безуспешно рассеґкая кулаками воздух.
  
   И видел лес, как упал этот сильный человек на траву, как царапал и грыз ни в чём не повинную землю.
  
   И слышал лес, нет, не крик, а вопль: то душа человечья жаждала мщения!
  
   Подошла Надя и совсем тихо спросила:
  
   - Они здесь её закопали? Значит, теперь мы знаем, где могилка нашей доченьки.
  
  
  
   - Принеси из машины лопату, - вместо ответа сказал Оболенский.
  
   - Ты хочешь...
  
   - Неси быстрее, я сказал!
  
   Надя приґнесла инструмент.
  
   "Ну, вот", - сказал он, окопав могилку со всех сторон. - Я больше ничего не виґжу...
  
  * * *
  
  
  
   И наступил новый день.
  
   Бедров припарковал новенькую, ещё пахґнущую заводской краской "девятку" и вышел из машины. С трепетом погладил каґпот автомобиля, поправил галстук и вошёл в подъезд. Одет он был в модный своґбодного покроя пиджак, джинсы, на ногах лакироґванные ботинки. Открыв двери своей однокомнатной квартиры и включив свет в прихожей, молодой человек первым делом подошёл к зеркалу. Осмотґрев себя с ног до головы, остался доволен и, сладко потягиваясь, сказал вслух:
  
   - Что бы там ни говорили, а жизнь преґкрасна!
  
   - Безусловно, - услышал он мужской голос, - но для тебя это уже пройдённый этап.
  
  Щёлкнул выключатель, и комната озарилась ярким светом. Мурашки пробеґжали по спине Алексея.
  
   Посредине комнаґты за письменным столом, который ещё утґром стоял у окна, он увидел мощный торс Оболенского. На самом столе, впереди торґса, удобно расположились огромные кулаки в чёрных перчатках, между ними на месте телефона с автоматическим определителем номера находился ручной пулемёт, единстґвенный глаз которого смотрел холодно и равнодушно. Бедров машинально сделал шаг назад.
  
   - Стоять, мразь! - услышал он женґский голос, принадлежащий Надежде Алекґсеевне Оболенской - жене Виктора Львоґвича.
  
   - Стоять, мразь, я сказала! - повториґла она, направляя на Алексея автомат Каґлашникова.
  
   - Что вам надо? Я буду жаловаться! - пролепетал хозяин дома.
  
   - Жаловаться?! Некому, голубчик, да и поздно! - сказал Оболенский, вставая из-за стола. Точный удар в солнечное сплетеґние помог Бедрову оценить произнесённые слова и принять соответствующую позу.
  
   - Обойдёмся без поклонов, - съязвил Виктор Львович, лёгким ударом под подбородок возвращая Алексея в вертикальное положение. Тем временем Надя откупорила водочную бутылку и ткнула горлышком в ровный ряд белых зубов, которыми так гордился несостоявшийся жених её дочери.
  
   - Пей, иуда! Разговор у нас будет долґгим.
  
   Превозмогая боль, Бедров глотал водґку до тех пор, пока она не попросилась обратно. Надя брезгливо отдёрнула руку и плюнула ему в лицо:
  
   - Вот тебе на закуску! А теперь раздеґвайся, - приказала она и по слогам добаґвила: - До-го-ла.
  
   Бутылка упала на лакированные ботинки, рыгнула на них и, удовлетворённая, с чувстґвом выполненного долга, покатилась по паґласу.
  
  У Бедрова дрожали руки, молния на штаґнах не слушалась, не хотела расстёгиваться.
  
   - Может, помочь? - спросила Надя. - Только смотри, я ненароком могу оставить тебя без мужских достоинств, впрочем, они тебе всё равно больше не пригодятся.
  
   - Вы меня убьёте? - промямлил несчаґстный.
  
   - Тут ты не прав! - философски замеґтил Виктор Львович. - Убивают врагов, а преступников казнят.
  
   - За что?! Что я вам сделал? - завоґпил приговорённый. Совершенно голый, с посиневшими ногами и размазанными по щекам соплями, он стоял перед своими судьями, причитал и дрожал, не то от холода, не то от страха.
  
   - А теперь вспомни 25 июня 1996 гоґда. - Виктор Львович старался говорить спокойно, отчётливо выговаривая каждое слово.
  
   - Я... Я не убивал Алёнку, - выдавил из себя Бедров, не замечая, что проговорилґся. А когда понял, было уже поздно.
  
   Раньше его никогда не били, тем более так долго и так больно. Баловень судьбы, он всегда унижал других, никогда не заґдумываясь над тем, плохо, хорошо ли поступает. Для этого он слишком любил себя. Сейчас же пришёл его черёд получать удары, и это справедливо. А раз справедлиґво, значит правильно!
  
   "Дурак ты, Бедров", - сказал Виктор Львович, когда первый раунд экзекуции подошёл к концу. И, выдержав паузу, добаґвил: - Оливьер Владленович умнее тебя. Ему наши аргументы, - Оболенский постучал костяшками пальцев по пулемёту, - покаґзались достаточно убедительными, чтобы рассказать правду. Он сразу признался, что ты уговорил его сделать аборт беременной от тебя женщине, за деньги разумеется, но так, чтобы она об этом не знала. Он соглаґсился, вы обговорили детали, разработали план. Операция прошла успешно, но тебя это не устраивало. Ты остановил машину в леґсу, прошёл в салон, наклонился над женщиґной и ножом нанес ей удар в сердце.
  
   - Но! - взмолился Алексей.
  
   - Никаких "но", - перебил Виктор Львович. - Вина твоя доказана, приговор объявлен. Надя, приступай к исполнению.
  
   Бедров встал на колени:
  
   - Но я не убиґвал Алёнку, клянусь вам! Она не была беґременной, мы с ней только целовались, - скороговоркой выпалил он. Надя носком туфли ударила его в грудь. Бедров опґрокинулся на спину и тотчас почувствовал, как холодный ствол автомата упёрся ему в горло.
  
   И тут он увидел муху. Бедняжка угодила в паутину, запуталась в ней, безуспешно пытаясь вырваться, а невероятно больших размеров паук, в предвкушении вкусного обеда, злорадно ухмылялся. Бедрову покаґзалось, что насекомое насмехается над ним, и ему стало по-настоящему страшно.
  
   - Никаких "но", - повторил Оболенґский, - впрочем, мы готовы выслушать твою версию, у тебя есть полминуты.
  
   - Это всё Солнцев! Оливьер Владленоґвич. Он заставил меня, он... Он страшный человек, у него была больная, её привел какой-то грузин, клянусь, я не знаю его имени. Но больную звали Ниной. У неё был неизлечимый порок сердца. Короче, Оливьґер Владленович решил сделать ей пересадґку и.... и использовал вашу дочь в качестве донора, я не мог отказать ему, не убивайте меня! Он обещал мне деньги на машину, хотите, заберите её! Только не убивайте!
  
   Надя нажала на курок, однако выстрела не последовало. Она отбросила автомат, рухнула на пол и в бессильной ярости замоґлотила кулаками по мокрому от пота телу Бедрова. Не выдержал и Виктор Львович, впервые в жизни он, потеряв ориентацию, упал, уронив стол и находившийся на нём ручной пулемёт. Однако руки его непостиґжимым образом отыскали шею Бедрова... Смерть заглянула в глаза подонку, опорожґнила ему мочевой пузырь и вырвала из горла нечто хриплое, непереводимое, страшное...
  
   Эта естественная реакция обреченного организма вернула Оболенских в осознанную действительность.
  
   - Принеси бумагу и ручку, они должны быть в твоей сумочке, - попросил Виктор Львович жену. Надя поднялась на ноги, машинально поправила юбку, убрала со лба прядь волос и осмотрелась. Заметив опроґкинутый стол, поставила его на место, ноґгой отодвинула пулемёт и подняла брошенґный автомат.
  
   "А если Бедров догадался, что оружие ненастоящее, - подумала она, но тут же осекла себя: - Впрочем, теперь уже всё равно. Всё, что требовалось, мерзавец выґложил, а против Вити у него кишка тонка".
  
   Надя бросила взгляд на мужа, открыла сумочку и достала требуемое.
  
   - Теперь пиши! - сказал Виктор Львоґвич, усаживая Бедрова. - Да не сучи ногами, раньше бояться надо было. Надя, принеси ему водки...
  
   "Супругам Оболенским..." - спустя некоґторое время читала Надя, с трудом разбираясь в каракулях Бедрова.
  
   "Уважаемые Виктор Львович и Надежда Алексеевна, с прискорбием сообщаю вам, что труп вашей дочери находится в лесу, схема прилагается". Ниже следовал чертёж и подпись: "Доброжелатель".
  
   - Это чтобы не было лишних вопросов, надо же дочку похоронить по-христианґски, - пояснил Виктор Львович.
  
   Надежда Алексеевна приступила к чтеґнию другого письма: "Начальнику милиґции..."
  
   Оболенский не слушал. Набросив на шею Бедрова верёвочную петлю (мало ли что тому может прийти в голову), он намотал другой конец верёвки себе на руку и погруґзился в воспоминания. Память возвращала его в разные периоды жизни. Он смотрел на себя как бы со стороны, анализировал и не находил ничего такого, за что Господь должен был так сурово его наказать, лишив единственной дочери.
  
   - Можно я ещё выпью? - дрожащий голос Бедрова вернул Оболенского в дейґствительность.
  
   - Пей, - разрешил Виктор Львович. - Водка твоя...
  
  
  
   "А теперь в ванную", - сказал Оболенґский, когда чтение подошло к концу.
  
   - Зачем в ванную? Что вы хотите? - заегозил Бедров.
  
   - А что делают в ванной? - усмехнуґлась Надя. - Естественно, мыться, зря, что ли, раздевался.
  
   - Не бойся! Потом оденешься, и поедем к Солнцеву, - успокоил Виктор Львоґвич и, обращаясь к жене, добавил: - Наденька, приготовь ванну, молодой человек волнуется.
  
   Ничто так не способствует восстановлеґнию жизнедеятельности орґганизма, как водные процедуры. Алексей вымыл шампунем голову, соскрёб с лица запёкшуюся кровь, помассировал мышцы.
  
   "Может, пронесёт, - промелькнула мысль. - Может, не посмеют..."
  
   Но его надеждам не суждено было сбытьґся.
  
   "Сейчас ты умрёшь", - сказал Оболенґский. - Надеюсь, на том свете тебя встреґтит моя дочь и плюнет в твою поганую физиономию.
  
   - Но вы же обещали, вы...
  
   - Я подонкам никогда ничего не обеґщаю. Прощай! - перебил Виктор Львоґвич, при этом рука его сделала молниеносґное движение. Бедров запнулся на полуслоґве, глаза его закатились, и он медленно стал погружаться в воду.
  
   - Ну вот! - сказал канатоходец. - Одґной мразью на земле стало меньше. Давай, Надюша, наводи порядок. Здесь я тебе не помощник, не забудь только протереть всё, к чему мы с тобой прикасались.
  
   Дождавшись сумерек, супруги вышли из подъезда. Виктор Львович нёс в руках большую сумку, в которую было аккуратно уложено бутафорское оружие. Надя держаґла мужа под руку. Они спустились по стуґпенькам и прошли мимо притаившегося за деревом человека, не обратив на него вниґмания. Этим человеком был Оливьер Владленович Солнцев.
  
   Час назад он должен был встретиться с Бедровым в своём кабинете: намечалось важное мероприятие, но тот на встречу не явился, не подавал признаков жизни и телефон. Почувствовав неладное, Солнцев подъехал к дому Бедрова и ещё издали заґметил свет в окнах его квартиры.
  
   "Что всё это может значить?" - подумал он, на всякий случай прячась за дереґвом. Ждать пришлось недолго. Свет в кварґтире погас, и Оливьер Владленович услыґшал шаги. Кто-то спускался по лестнице. Открылась входная дверь и тут же закрыґлась. Мимо озадаченного доктора прошли двое, у одного в руках большая сумка.
  
   "Неужели воры?!" - подумал Солнцев, но тут же прикусил язык. Он узнал Оболенґских. Оливьер Владленович на минуту заґдумался, затем решительно вошёл в подъезд, поднялся на третий этаж, открыл своґим ключом квартиру Бедрова и, включив карманный фонарик, стал обследовать её.
  
  Полностью удовлетворив любопытство и сделав однозначный вывод, он многознаґчительно хмыкнул, после чего осторожно, стараясь не наследить, покинул квартиру.
  
  
  
  
  
  ***
  
  
  
   "Если хочешь добиться успехов в жизґни", - говорил Оболенский-старший маленьґкому Вите, - приучи себя к самодисципґлине. Недисциплинированность - привилегия слабых, а слабость - привилегия трусов.
  
   - А трусость? - спросил будущий каґнатоходец.
  
   - Трусость?! - Лев Владимирович заґдумался, однако быстро нашёл ответ: - Трусость, - чеканя каждое слово, скаґзал он, - придумали недисциплинированґные люди, чтобы оправдать свою слабость.
  
   Прошло много лет. Маленькая берёзка на могиле каскадёра превратилась в громадґное дерево, мальчики обзавелись детьми, юноши - внуками, но не стёрлись в памяґти Виктора Львовича отцовские слова. Бессильно время перед мудроґстью.
  
   Оболенский заставил себя проснуться в шесть утра. Сделал зарядку, вылил на голоґву ведро холодной воды, обтёрся махровым полотенцем и, облачившись в спортивный костюм, вышел на прогулку, целиком довеґряя себя интуиции и белой трости, которую он вполне серьёзно называл штурманом.
  
   Дружок как всегда ждал у подъезда. Увидев Виктора Львовича, он радостно бросилґся к нему, задрав морду, и уткнулся влажґным носом в ворсистую ткань.
  
   - Прости, Дружок! - вместо приветстґвия сказал Оболенский. - Я забыл тебе сахарку принести.
  
   Дружок отчаянно залаял, как бы говоря: "Ну что ты! Какие мелочи. Мы же друзья!"
  
   Они действительно были друзьями: слеґпой канатоходец и дворовый пёс по кличке Дружок, неизвестной породы, лохматый, с отвисшими ушами, но непомерно свободоґлюбивый. Виктор Львович неоднократно приглашал его к себе домой. Пёс приходил, как должное принимал угощения, затем лоґжился на коврик, вытянув лапы, и засыпал, чтобы, отдохнув, умчаться на волю, в свой, только ему ведомый собачий мир.
  
   Сегодня они гуляли молча. Виктор Львоґвич часто останавливался, пёс терпеливо ждал, не проявляя ни малейших признаков недовольства.
  
   Неожиданно Дружок насторожился. Что-то подозрительное показалось ему в кустах. Он громко тявкнул, но вдруг резко разверґнулся, оторвался от земли и сбил Оболенского с ног. Виктор Львович ударилґся головой об асфальт, но всё же, теряя соґзнание, успел услышать выстрел.
  
   У верного пса хватило сил доползти до человека, который называл его другом, положить лапы на грудь и последний раз лизнуть в подбородок.
  
  
  
  ***
  
  
  
   Когда раздался телефонный звонок, Надя заваривала чай.
  
   "Кто бы это мог быть? - подумала она, - в такую рань". Не спеша подоґшла к аппарату, сняла трубку:
  
   - Да, я слушаю.
  
   - Надежда Алексеевна, - ответил приґятный баритон. - Извините за беспокойстґво, меня зовут Игорем. Я хочу передать вам привет от Алёнки. Да, ваша дочь жива!
  
   - Что? - только и смогла сказать неґсчастная мать. Ноги её предательски согнуґлись в коленях, она опустилась на пол.
  
   Не родилась на Земле ещё мать, сердце которой поверило бы в смерть собственного ребёнґка. Даже своей рукой закрыв ему глаза, она продолжает думать, что это только сон. Плохой, страшный, но сон... а сама вздрагивает от малейшего стука в окґно, звонка в дверь, штопает старые носки, гладит рубашки...
  
   Надежда Алексеевна не видела свою дочь неживой (слово "мёртвая" она запретила себе говорить). В ту страшную ночь, опасаясь за душевное состояние жеґны, Виктор Львович не позволил ей взятьґся за лопату. А последующие сутки - разґве они были легче?
  
   - Где она? Что с ней? Что?! - уже не спрашивала, а кричаґла Надя.
  
   - Ваша дочь жива! Вы можете сами в этом убедиться. Год назад я ехал на машине. Был немного не в себе и сбил девушку. Не думайґте, я не бросил её. Девушка была жива. Я отвёз её к себе домой. Если честно, то я был чуть выпивший, поэтому не соґобщил в милицию, а "скорая" была без наґдобности - я сам врач. К тому же девушґка быстро пришла в себя. Но она потеряла память, вы ведь знаете, такое случается. А вот сегодня... А вот сегодня она всё вспомнила, и я узґнал, что она ваша дочь, и что она любит вас, и что зовут её Алёнкой, а до сегодняшнего дня я её называл Верой. - Парень говорил скороговоркой, словно боялся, что его переґбьют, не дадут высказаться.
  
   - Почему же тогда она не позвонила саґма? Не приехала? - спросила Надя.
  
   - Дело в том... Ну, словом... Ну... Ну, вы сегодня стали бабушкой! У вас великолепный внук. Три пятьсот!
  
   - Что три пятьсот? - не сразу поняла Надя.
  
   - Внук, говорю, у вас родился, весит три килограмма пятьсот граммов. А Вера, то есть Алёнка - моя жена. Понимаете?
  
   Я так рад, так рад! Во время родов она всё и вспомнила. Какое счастье! Спускайтесь, я на машине и жду вас у подъезда. Не удивґляйтесь, я звоню по мобильному телефону, только побыстрее, пожалуйста, а то мне ещё на работу надо.
  
   Надя выглянула в окно. У подъезда дейґствительно стояла машина темно-синего цвета, в марках Надя не разбиралась.
  
   Рядом с машиной молодой человек приятной наґружности приветливо махал телефонной трубкой. Надя больше не сомневалась. Алёнка, Алёнка жива! Это было главное. Вот обрадуется Витя!
  
   В состоянии эйфории ей даже не пришло в голову, что, если их дочь жива, за что же тогда они казнили Бедрова? Набросив пряґмо на халат лёгкую кофточку и машинальґно схватив сумочку, Надя быстро закрыла двери и побежала вниз по лестнице.
  
   - Прошу вас! - молодой человек, улыґбаясь, открыл перед ней дверцу. - Садиґтесь поудобнее, едем прямо в роддом. Вы только пристегнитесь, пожалуйста.
  
   - Ах, да! - спохватилась Надя. - Изґвините, забылась.
  
   Она сняла с защёлки ремень, опоясала им себя и стала застёгиваться. Вдруг что-то укололо её в большой палец левой руки.
  
   - Что там колется? - хотела спросить Надежда Алексеевна, но сознание её затуґманилось, тело стало невесомым, она проґвалилась в сон.
  
  
  
  
  
  * * *
  
  
  
   - Если это смерть, то она прекрасна! - подумала Надя, возвращаясь в сознание. Тело её ощущало необычную лёгкость, хоґтелось петь, танцевать... Она приподняла голову, открыла глаза и обнаружила себя сидящей в невероятно большом кресле. Ощущение нереальности усиливали картины: "Распятый Иисус", "Мадонна с Младенцем", "Святые угодники", но особо выделялся портрет мужчины в голубой руґбашке. Он был изображён вполоборота и не походил ни на одного святого. Картина расґполагалась таким образом, что создавалось впечатление, будто портрет ведёт немой диалог с распятым Христом.
  
   "Кто бы это мог быть? - подумала Наґдя. - Кого он мне напоминает? Неужели?! Ну да! Конечно. Это же Солнцев Оливьер Владленович, вот никогда бы не подумаґла..."
  
   Надя сладко потянулась и опустила ноги на ковёр. Справа от себя она увидела небольшой на колёсиках столик, на котором дружно уживались: корзина цветов, бутылґка шампанского в ведёрке со льдом, фрукты на серебряном подносе и хрустальная конфетница, наполненная всевозможными сладостями.
  
   Если бы Надя была более внимательной, то она обязательно обратила бы внимание на то, что окна, через которые лился мягкий матовый свет, были хотя и необычными, но все-таки светильниками, а еле приметная дверь надёжно заперта... Но ей не хотелось ни о чём думать: она ощущала себя Золушґкой, попавшей в сказочный дворец, и чувстґвовала потребность привести себя в поряґдок. Взгляд её заблуждал по комнате, на миг задержался на большом старинном рояле, пробежал по искусственному камину и остановился у входа в ванную комнату. Наґдя направилась к ней.
  
  
  
  
  
  
  
  * * *
  
   Оливьер Владленович посмотрел на часы и про себя выругался. Он явно
  
  опаздывал. Действие наркотика подходило к концу, скоро пленница придёт в себя, а всесильґный Солнцев ничего не мог с этим поделать.
  
  - Чёрт бы побрал этого Игорька! Самоґуверенный пацан! Убить собаку вместо чеґловека и не удостовериться, не убедиться. Теперь приходилось на ходу менять весь план, просчитанный до каждой мелочи.
  
  Оливьер Владленович находился у себя в больнице, куда только что доставили Обоґленского. Ничего страшного: лёгкое сотряґсение мозга, но Солнцев приказал дать ему лошадиную дозу снотворного, сутки проґспит.
  
  Действия главного врача не обсуждаются. Сказал, надо - значит, надо!
  
  Итак, сутґки у Оливьера Владленовича были в запасе. За это время ничего существенного проиґзойти не должно. Никто его подопечного не потревожит: ни милиция, ни друзья.
  
  Он позвонил Игорю, выдал инструкґции и поехал к себе на дачу.
  
  
  
  ***
  
  
  
   Надя почувствовала слабость, когда заґканчивала возиться с причёской. В висках стучало, затылок сделался ватным. Она плеснула в стакан воды из крана, поднесла его к пересохшим губам, сделала глоток. Вода показалась безвкусной и пресной. "Хорошо бы сейчас щей!" - пронеслось в голове.
  
   Надежда Алексеевна вышла из ванной, подошла к столику, взяла яблоко, надкусила его. По телу пробежали мурашки, лицо исґказила судорога.
  
   "Что это со мной?" - подумала женщиґна и упала в кресло. И тотчас почувствоваґла нестерпимую боль. Будто кто-то провел по её голове раскалённым железом.
  
   Это была память. Она обрушилась на Наґдю, не испытывая ни жалости, ни сострадаґния. И женщина полностью пришла в себя.
  
   В медицине это называется шокотераґпией. Шансы пятьдесят на пятьдесят - или полное выздоровление, или смерть.
  
   Оболенская выдержала. Неистребимая любовь к семье и жгучая ненависть к поґдонкам, посягнувшим на её счастье, соедиґнились в одно целое, в чувство, которому до сих пор ещё не придумано названия, в чувство, на которое способно только смерґтельно раненное материнское сердце.
  
   - Где я нахожусь? - спросила себя Наґдежда Алексеевна, когда полностью пришла в себя. - И что это за маскарад? Шампанское, цветы, конфеты... А может, Алёнка?.. Может, она на самом деле жива?..
  
  И тут её взгляд остановился на портрете Солнґцева. Оливьер Владленович смотрел на неё со стены, усмехался и как бы говорил: "Ну, что, голубушка! Отвергла меня, а что в результате вышло?!"
  
   - Господи! - воскликнула Надя. - Как же я сразу не догадалась?! Кстати, где моя сумочка?
  
  Она осмотрелась. Сумочка виґсела на подлокотнике кресла. Надя взяла её в руки, открыла.
  
   - Слава Богу! - произнесла она. Всё на месте: ключи, бумажник, косметичка, но самое главное - скрученные в трубочку заявления Бедрова, которые она позабыла выложить. - Хотя, что я, дура, радуюсь. Раз ничего не тронуто, значит, жизнь моя не стоит и лоґманого гроша. - Надя машинально провеґла рукой по волосам. - Господи! Заколка! Как я про неё забыґла? - закричала она про себя от нахлынувґшего возбуждения. Этой заколкой однажды чуть не убили Льва Владимировича, её свёкра. Укол заколки вызывал паралич сердца.
  
  Заколка хранилась в доме как реликвия, в специальном сейфе. Наґдя заколола ею волосы по настоянию мужа, когда они отправлялись на квартиру Бедрова.
  
   - Мало ли что может произойти, - скаґзал тогда Виктор Львович. - Я всё-таки слепой, а предприятие у нас серьёзное...
  
   А потом всё завертелось, закружилось, и женщина забыла о заколке, а вот теперь вспомнила, и как нельзя кстати.
  
   - Теперь ты у меня попляшешь! - скаґзала Надежда Алексеевна и, сделав из пальґцев известную комбинацию, показала её портрету.
  
  
  
  * * *
  
  
  
   "Здравствуйте, Надежда Алексеевна", - сказал появившийся в дверях Оливьер Влаґдленович. - Ну и жара сегодня. Извините, что заставил вас ждать. Дела, знаете ли. Кстати, как вам моя берлога? Между проґчим, она находится под моим гаражом. - Солнцев захихикал. - А вот рядом с гараґжом у меня дом. Знаете, будь вы в своё вреґмя чуточку покладистее, и это всё могло быть вашим. Да, чуть не забыл, вам привет от Виктора Львовича, чувствует он себя уже лучше. Ба! Какой я всё-таки болван! Вы ведь не знаете, что в него стреляли.
  
   Солнцев любил эффекты. Он был хороґшим психологом, и каждое сказанное им слово достигало цели.
  
   Видя, как побледнело лицо Оболенской, как задрожали её руки, он медленными движениями расстегнул пуговицы на пиджаґке, ослабил узел галстука, пододвинул к сеґбе кресло, уселся в него, закинул ногу на ногу, достал сигареты, зажигалку и только после этого продолжил.
  
   - Курите? Нет! А я вот балуюсь. Да не волнуйтесь вы так. Стреґлок промазал. Пуля угодила в собаку, славґный был пёсик, ха-ха-ха! А у вашего мужа лёгкое сотрясение мозга, завтра его достаґвят домой, я уже распорядился.
  
   Напрасно Надя репетировала перед зерґкалом: улыбалась, строила глазки, томно вздыхала. Спокойная речь Солнцева вывеґла её из равновесия.
  
   - Ах ты, сука! - закричала она, и хруґстальная ваза, выполняя фигуры высшего пилотажа, полетела к своему хозяину. Но Оливьер Владленович обладал завидной реґакцией. Ваза пролетела мимо его лица, удаґрилась о стенку, рассыпалась на куски, стекло перемешалось с конфетами, а в лицо женщине уставилось чёрное дуло пистолета.
  
   - Спокойно, крошка! Ещё одна глупость, и Виктор Львович станет вдовцом. - Оливьер Владленович вытер лицо платком и уже спокойно добавил: - Не кипятитесь, мы же цивилизованґные люди.
  
   "Да что это я, в самом деле", - обругаґла себя Надежда Алексеевна, а вслух скаґзала:
  
   - Что вы хотите?
  
   - Так-то лучше. - Оливьер Владленович положил пистолет во внутренний карґман пиджака и, усмехнувшись, продолжил: - Не обольщайтесь, нервы у меня крепкие, стреляю я прилично, а нажать на куґрок много времени не потребуется. Перейґдём сразу к делу. Начнём с того, что я не буду больше вводить вас в заблуждение - ваша дочь мертва. Поверьте, у меня не быґло выхода. Мне заплатили, и я должен был выполнить работу. Бизнес есть бизнес!
  
   Пот выступил на лбу бедной женщины, лиґцо её исказилось, сделалось багровым.
  
   - Только без эксцессов, - на всякий случай ещё раз предупредил Солнцев.
  
   "А ведь он боится", - подумала Надежда Алексеевна, но вслух спросила:
  
   - Что вы хотите от меня?
  
   - Я хочу вас! - спокойно ответил Оливьер Владленович. - Я так долго ждал этой минуты, что смею надеяться на взаимґность.
  
   - Вы случайно не больны?! - только и смогла сказать Надя. - По вам давно психушки плачут. Признаётесь в убийстве моей дочери, угрожаете пистолетом, оргаґнизуете, я в этом не сомневаюсь, покушение на моего мужа и одновременно хотите, чтобы я ласкала ваше мерзкое тело, да ещё бы и стонала от восторга.
  
   - Именно так! - невозмутимо произнёс Оливьер Владленович. - И поверьте, у вас нет другого выхода.
  
   - Ну ты и наглец!
  
   - Возможно, но давайте говорить откроґвенно. Допустим, вы отказываете мне. Что ж - ваше право, но тогда я должен заявить, что всё равно овладею вами, потому что я так решил. Короче, в люґбом случае ваша добродетель пострадает. Но это ещё не всё. Завтра в восемь утра вашего мужа доставят домой, а там его будет ждать сюрприз. Помните Игорька, который так прелестно вас разыграл, не правда ли, хороший мальчик?.. Так вот, он выступит в роли сюрприза и, уверяю вас, второй раз не промажет. А потом я убью вас. - Солнцев сделал паузу, прикуґрил сигарету и, зевая, добавил: - Вам это надо? Я думаю, нет! Мне, кстати, тоже.
  
   Надежда Алексеевна в свои неполные тридцать девять лет немало повидала в жизґни: и хорошего, и плохого, но с таким ничем не прикрытым цинизмом повстречалась впервые.
  
   "Эту гадину мало убить, - думала она. - Её надо раздавить, разложить на молекулы, развеять в космическом простґранстве... Только бы не выдать себя, только бы не выдать... Господи! Помоги..."
  
   Туман застелил ей глаза, в горле застрял комок, сердце учащённо забилось.
  
   - Госґподи! - повторила она. - Помоги! - Заґтем откашлялась и спросила: - А где гарантия, что потом... - она заґмялась. - Что потом вы оставите моего мужа в покое?
  
   - Хороший вопрос! - Солнцев повесеґлел. - Всё будет зависеть от вас, дорогая Надежда Алексеевна. Вы можете не говоґрить мне о любви, Бог с вами, но о ней должны сказать ваши руки, ваши губы, ваше тело, и простите меня за вульгарґность, но не я должен взять вас, а вы меґня. Сумеете - и жизнь Виктора Львовича вне опасности. Нет - тогда примите мои соґболезнования...
  
   - Хорошо, - сказала Надя. - Я согласґна, только у меня есть одно условие.
  
   - Какое ещё условие?
  
   - Я хочу знать, что за тварь носит в груґди сердце моей дочери и имя подонка, куґпившего его.
  
   - Зачем это вам? - пожал плечами Оливьер Владленович. - Впрочем, пожаґлуйста. Вот визитная карточка, там адрес, фамилия, телефон, вот фотографии девушки, до операции и после. Вы удовлетворены?
  
   - Такая молодая и уже стерва! - проґшептала Надя и положила документы в свою сумочку. Солнцев усмехнулся.
  
   - Вам, наверное, небезынтересно узнать, знали ли они правду? - спросил он, наблюґдая за женщиной. - Безусловно, знали. Они видели вашу дочь, говорили с ней, смотреґли анализы - помните, Алёнка лежала в больґнице с воспалением лёгких?
  
   Солнцев бессовестно врал. Не для того, чтобы обелить себя, и уж, конечґно, не для того, чтобы завоевать любовь женщины. Просто такова была его сущґность.
  
   Надя еле сдерживала себя. Ей хотелось поскорей покончить с этой мразью, плюнуть на бездыханное тело и уйти, убежать поґдальше от этого места к себе домой, упасть мужу на грудь, прижаться к нему, заплаґкать, ощутить себя женщиной, слабой и беззащитной, какой велит быть ей приґрода. Но Солнцев вошёл в раж, слова текли из него сплошным нескончаемым потоком, и она заставила себя стать сильной.
  
   - Вы думаете, я подонок, подлец, негоґдяй. Нет, Наденька, ещё раз нет. Я врач! И смею заметить, хороший врач! Мои руки спасли не один десяток людей...
  
   - А скольких угробили?! - не выдержаґла Надя.
  
   - Да бросьте вы. Это всё сантименты. В жизни всё гораздо проще. Представьте, у меня в клинике больные, вполне приличные люди. Почки, печень, селезёнка - всё у них в порядке, а сердце никудышное: изноґсился насос, требует замены. А вокруг столько убогих людишек, жизнь которых - балласт один. Я говорю: "К чёрту лиґрику! Отдайте мне хотя бы сумасшедшие дома, и человечество забудет, что такое стеґнокардия и инфаркт миокарда". Так эти умники, из Академии Наук... даже говорить о них не хочу. Трусы они, а я - врач!
  
   В комнате воцарилась тишина. Солнцев на мгновение замолчал и посмотрел на стену, где рядом с Христом находился его бесценґный портрет.
  
   "Ну что, висишь? - как бы говорил портрет Богу. - Чего ты добился, что сделал? Один ученик тебя предал, другой - продал, остальные вместе с толпой смиренґно ждали, когда тебя приколотят к кресту, и ничего не предприняли для твоего спасения. А возьми меня. Я добился в жизни всего, что хотел. Совсем скоро меня будет ублажать женщина, которая меня ненавидит. Предо мной преклоняются, меня обожествляют. Ну что скажешь?"
  
   Христос молчал. Он знал истину...
  
   - Я - врач! - повторил Оливьер Владґленович! - И могу отделить зёрна от плеґвел. И у меня есть ученики. Они поставляґют мне материал для работы: проституток, гомиков и прочую нелюдь. Хотите, я покажу вам свою операционную, она у меня здесь, за стенкой.
  
   - Вы хотите сказать, что здесь делаете пересадки сердца?
  
   - Не всем. Далеко не всем. В основном я оперирую в больнице, там имеется свой банк, но это так - туфта, им пользоваться нельзя. Зато на каждый орган имеется документ, откуда взялся и так далее. Всё под номерами - не подкопаешься. А наґстоящий банк у меня здесь. Комбинация довольно простая: в своём банке беру запасные части, документы в больничном, эрзац на помойку. Главное - конечный результат.
  
   Солнцев открыл шампанское, наполнил им бокалы.
  
   - Давайте, Наденька, выпьем за взаимопонимание!
  
   Надя устала. Ей казалось, что попала она в бочку с дерьмом и нет такой силы, чтобы вызволила её оттуда. Но её мучил один вопрос, и она задала его:
  
   - А как же моя дочь? Она ведь не была проституткой.
  
   - Да, - спокойно ответил Солнцев. - Не была. "В любом деле случаются накладґки", - сказал так, будто речь шла не о живом человеке, а о каком-то неодушевлённом предмете, бракованной шестерёнке наприґмер. Потом немного подумал и, сладко поґтягиваясь, добавил: - Да, она была честной девушкой, до саґмой смерти. Но умерла женщиной, правда, не зная об этом.
  
   - Что вы этим хотите сказать?
  
   - Ничего. Просто я у неё был единственґным в жизни мужчиной.
  
   "О Господи! - взмолилась мать. - Когда же это всё кончится, я не могу больше..."
  
  Словно подслушав её мысли, Солнцев сказал: - Что ж, Надежда Алексеевна, я сдержал своё слово. Теперь ваша очередь. Прошу в койку, мадам!
  
   - Может, сначала выпьем? - попросила Надя, чтобы дать себе время привести мысли в порядок.
  
   - Ну, это другой разговор, - засуетился Оливьер Владленович. - За исполнение желаний!
  
   - Взаимно!
  
  У Оболенской было только одно желание, но, чтобы оно исполнилось, ей нужно было собрать всю свою волю в кулак и, прежде всего, заставить себя улыбґнуться. Сделав пару глотков, она поставила бокал на столик, приподнялась с кресла, отодвиґнула его и, покачивая бёдрами, стала медґленно раздеваться.
  
   Пуговица за пуговицей расстёгивался хаґлат, обнажались плечи. Лёгкий взмах руки - и халат завальсировал в воздухе, закружилґся, к нему присоединились сорочка, лифґчик, трусики.
  
   Солнцеву стало жарко. Он тяжело задыґшал, лоб его покрылся испариной, а "стрипґтизёрша", подыгрывая ему, бесстыдно ласґкала себя руками, томно улыбалась и дразґнила, дразнила...
  
   Не выдержав, Оливьер Владленович броґсился к ней.
  
   - Нет, я хочу под душ, - вывернулась Надя. - Если хочешь, пойдём со мной.
  
   Она забралась в ванну, открыла краны. Вода струйками побежала по её телу, делая его ещё соблазнительнее. На ходу раздеваґясь, Солнцев ринулся к нему, такому жеґланному, еще вчера - недоступному.
  
   "Моё, моё! - ликовал мозг. - Наґконец-то моё!"
  
   Она позволила его губам дотронуться до сосков, рукам - обнять бёдра, прижалась к нему и сняла заколку...
  
   Оливьер Владленович остался верен себе. Он и умер, не сомневаясь в своей непоґгрешимости и в том, что ему дозволено всё! Стоит только захотеть...
  
  
  
  ***
  
  
  
   Поезд прибыл в Армавир рано утром. Они вышли на перрон и двинулись по наґправлению к вокзалу. Мужчина шёл не тоґропясь, постукивая впереди себя белой тростью. Женщина держала его под руку, то и дело оглядываясь по сторонам. Наконец она увидела телефонную будку.
  
   "Лишь бы трубка была не оборвана", - сказала женщина.
  
   - Будем надеяться, - ответил мужчиґна. Им повезло. Телефон был исправен.
  
   - Алло! Георгия Вашхадзе, пожалуйста.
  
   - Я вас слушаю, дорогой!
  
   - Вам привет от Оливьера Владленовича.
  
   - От Солнцева? Где вы находитесь? Как вас узнать? Я сейчас буду. Его друзья - мои друзья...
  
   - Ну, - спросила Надя. - Что он сказал?
  
   - Приедет, - ответил Виктор Львович. Они сели на скамейку и стали ждать.
  
   Вашхадзе узнал их сразу. Он приехал на стареньком, много чего повидавшем "Москґвиче", вывалился из машины и заспешил к Оболенским, держа в руках огромный букет ярко-красных роз. Ослепительная улыбка озаряла его лицо.
  
   "Зовите меня Георгием", - сказал кавґказец. Он уже дарил Наде цветы, обнимал Виктора Львовича и улыбался, улыбался, улыбался...
  
   - Стол уже накрыт, Нина вас ждёт, поґехали, поговорим в машине. Оболенские, неґзнакомые с южным темпераментом, немного опешили, но послушно влезли в салон и уселись на заднем сиденье. Георгий закрыл за ними дверцы, сел за руль и включил заґжигание.
  
   - Я с Оливьером Владленовичем в одной школе училась, - начала разговор Надя, после того как они представились. - А тут мы с мужем в отпуск собрались, я его слуґчайно встретила, он мне и дал ваш адрес.
  
   - А почему телеграмму не дали?
  
   - Неудобно как-то.
  
   - Почему неудобно? Солнцев мой друг! Вы его друзья! Очень даже удобно.
  
   - А вы сами как с ним познакомились? - вмешался в разговор Виктор Львович.
  
   - Вай, вай, вай! Какой замечательный человек, - замотал головой Вашхадзе. - Мою дочку спасал, меня счастливым сделал! Он вам не рассказывал?
  
   - Нет. А что, Нина - ваша дочь?
  
   - Нина! О, вы сейчас увидите её, чувстґвует себя хорошо, а раньше совсем бледная была, с палочкой ходила, а теперь порхает как мотылёк. И всё Оливьер Владленович, он для меня как отец родной. Кстати, вы верите в судьбу, Надя?
  
   - Не знаю, - ответила женщина.
  
   - Я тоже раньше глупый был, а теперь верю. Года полтора назад приехал я в ваш город с коллекцией цветов, я ведь цветовод, причём потомственный. Прадед мой розы выращивал, дед выращивал, отец выращиґвал, мне завещал. Первое место дали. Грамота, премия - всё как полагается, а у меня проблема, совґсем небольшой, но такой противный. Проґстите за откровенность, чирий у меня вскоґчил, да на таком месте, ну вы сами понимаґете, - от волнения Георгий заговорил с акцентом, который в спокойном разговоре у него был почти незаметен. - Прихожу в поликлинику, мне говорят: "полис давай! Какой, говорю, поґлис, когда садиться нельзя? Не знаю, что бы я делал, если бы не Оливьер Владґленович, Бог послал мне его.
  
   "Или дьявол", - подумал про себя Обоґленский, но промолчал.
  
   - Короче, - продолжал Георгий. - изґбавил он меня от моей болячки, процедуры назначил, я ему деньги даю, не берёт, говоґрит: "Если я за каждый прыщик деньги брать буду - уважать себя перестану!" И протягивает мне свою визитную карточку. Я как прочитал её, так сразу про себя позаґбыл, дочка тогда у меня сильно болела, неґизлечимый порок сердца, наши врачи руки опустили, а тут - такая удача. Врач с мировым именем. Рассказал я ему про свою беду, тут он сразу серьёзный стал: привоґзи, говорит, дочку, а там посмотрим". Спас он её. Потому я ему по гроб жизни обязан.
  
   На мгновение в машине наступила тишиґна, прерываемая только гудением мотора да потоком встречного воздуха.
  
   - Скажите, Георгий, - нарушил молчаґние Виктор Львович, - Оливьер Владлеґнович, как я понял, сделал вашей дочери пересадку сердца?
  
   - Именно! - воскликнул Вашхадзе и, немного помолчав, добавил: - Девушка у вас тогда одна погибла, в автомобильной катастрофе, может, слышаґли, "жигуль" её под лесовозный прицеп угодил? Группа крови у неё такая же была, как у моей Нины, Оливьер Владленович доґговорился с её родителями, я деньги давал.
  
   - Вы сами отдали деньги родственниґкам? - тихо спросила Надя.
  
   - Ну что вы! Как можно. Оливьер Влаґдленович всё на себя взял и Нине просил не говорить... а вот и мой дворец.
  
   Машина остановилась возле небольшого саманного домика. У калитки стояла черноґволосая девушка лет семнадцати с двумя смешными косичками.
  
   - Нина, встречай гостей! - сказал Георґгий, помогая Оболенским выйти из машины.
  
   - Здравствуйте, - проворковала девушка, - проходите, я вам завтрак приготовила.
  
   Они вошли в дом. Впрочем, домом его можно было назвать с большой натяжкой: саманные стены, земляной, покрытый линолеумом пол. Если чего и было в нём в избытке, так это уюта, да ещё цветов.
  
   - Вы, наверное, удивлены? - спросил Вашхадзе, заметив недоумение на лице Надежды Алексеевны, и добавил с некоторой грустью: - Был у меня дом, большой, красивый, от деда достался, две "Волга" был, белый и чёрный, продал всё...
  
   - А жена? - спросила Надя. - Жена у вас есть?
  
   - Была жена, - ответил грузин и без сожаления добавил: - Ушла. Когда я всё продал, так сразу ушла. Куда - не сказала, да я и не интереґсовался. Но что это мы о грустном? Вот поставлю дочку на ноги, выдам замуж, а там, глядишь, и внуки пойдут. Так что не надо о грустном. Проходите к столу, у меня есть великолепный тост...
  
   Он замолчал, заметив, что лица у гостей побледнели, глаза увлажнились.
  
   - Я что-то не так сказал? - спросил он. Надя выбежала на улицу.
  
   - Нет, всё нормально, - ответил Викґтор Львович, сжимая в кармане ставший неожиданно ненужным солнцевский пистоґлет.
  
   - У нас тоже дочка была. Погибла в том году.
  
   - Простите, я не знал.
  
   - Ничего. Но мы, пожалуй, пойдём...
  
  
  
  Эпилог
  
  
  
   В выходные дни на городском кладбище всегда многолюдно. Супруги Оболенские, склонив головы, стояли у могилы дочери. Слов не было. Неґделю назад произведено перезахоронение, сегодня поставили памятник. А как жить завтра?!
  
   - Здравствуйте!
  
   - А, капитан, - холодно отозвался Викґтор Львович, узнав голос, но всё же протяґнул руку для приветствия.
  
   - Здравствуйте, Вадим Петрович, - Наґдя кивнула головой и посторонилась. Милиґционер положил на могилку цветы.
  
   - Что скажешь, капитан? - спросил Оболенский. Он хотел добавить, что место для разговоров выбрано неудачно, но сдерґжался.
  
   - Да вот, на пенсию ухожу.
  
  
  
   - Поздравляю.
  
   - Не с чем. Впрочем, спасибо. Я вот заґчем вас ищу: вчера при задержании был убит Игорь Черных.
  
   - Кто такой? - Оболенский сделал удиґвлённое лицо.
  
   "Ну и выдержка у него!" - изумился капитан, а вслух сказал:
  
   - Третий из группы Солнцева. Пытался сбыть одному иностранному гражданину человеческие органы, был изобличён на меґсте преступления. Оказал сопротивление, пытался скрыться, результат я вам только что сообщил. Так что дело Солнцева, в связи со смертью преступников, скоро будет сдано в архив. Я думаю, вам будет небезынтересно узнать детали: Черных, по всей вероятности, не поладил с сообщниками и убил их. Мотив налицо. Да, чуть не забыл. Надежда Алексеевґна, хочу вам вернуть одну вещичку, не теряйте больше.
  
   Надя недоуменно посмотґрела на капитана и увидела в его руках заґколку, про которую она совсем забыла. Лиґцо её побледнело, в висках застучало: "Так он всё знает..."
  
   Но капитан, как, будто не замечая её замешательства, положил заколґку на могилку рядом с цветами и добавил:
  
   - Кстати, на квартире у Солнцева в его сейфе находилась картотека с именами поґтенциальных клиентов. Там была и Нина Вашхадзе. Так что рано или поздно, но их пути обязательно бы пересеклись. Заболеґвание Георгия только поторопило события. В противном случае, не будь Нины с её неґизлечимым недугом, Солнцев никогда бы не обратил внимания на её отца. И ещё! Не думайте, пожалуйста, что в милиции раґботают одни дураки. Хотя и без них не обґходится.
  
   Вадим Петрович достал из кармана сигаґрету, прикурил её от спички и продолжил:
  
   - Нашёлся у нас один умник...
  
   - Короче, капитан! - перебил Оболенґский.
  
   - Если короче, то Вашхадзе узнали правду, и Георгий, и Нина. Кстати, вы очень хорошо сделали, что не тронули их. Они ни в чём не виноваты. Вы мне верите?
  
   Оболенские молчали, но капитан и не наґдеялся получить ответ. Он отошёл в стороґну, и тут Надя увидела Вашхадзе.
  
   Георгий шёл медленно, низко опустив гоґлову. Лицо его осунулось, постарело. Нина поддерживала отца под руку. Встретившись глазами с Надеждой Алексеевной, девушка на миг замерла, потом, оставив отца одноґго, бросилась к ней, упала на колени и заґплакала.
  
   - Что ты, что ты, дочка!
  
   Надя помогла Нине подняться, прижала её голову к своей груди и стала гладить чёрные как смоль волосы.
  
   - Простите меня, тётя Надя!
  
   - За что, девочка моя?!
  
   - За то, что я осталась жива! - И совсем тихо добавила: - Можно, я буду называть вас мамой?!
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"