Давным-давно это было. Тогда, когда цвела Русь пышно, да сияла, как звезда, ярко. Не златом-серебром изукрашена, не убранством шелковым да каменьями самоцветными богата. В добро одевалась, доблестью опоясывалась, честью увенчивалась.
Просто люди тогда жили, но счастливо. Не переводились в земле славянской и правители мудрые, и богатыри отважные, и гусляры веселые. От гусляров этот сказ и идет.
Не все любовались на землю русскую глядючи и душой радовались. Случались и тогда завистники, коим лад в соседском доме, что кость поперек горла. Прослышал про Русь и владетель темного царства. Услышал, разузнал да на богатства и спозарился. Собрал советников своих хитрых да подлых, испросил, как половчее земли чужие своими сделать. Судили-рядили, как подступиться, да так ничего и не высидели. Дружина у русичей справная да сплоченная, богатыри могучие, воеводы неподкупные. Встал тут самый хитрый советник по прозвищу Змий и завел льстивые речи. Не зря свое прозвище получил приспешник хана темного, ой, не зря! С раздвоенного языка его патока капала, сахарная, да ядом изрядно приправленная. Начал Змий с того, какой хан великий, могучий да важный. Сидел тот на троне и с каждым словом раздувался, не хуже той жабы. А когда раздулся дальше некуда, приступил Змий с сожалениями притворными. Не ценят-де такого прекрасного господина соседи. Никак не хотят к сапожку его сафьяновому для лобзания припасть, и все свое добро в казну благодетелю определить. Обижают-де его, лучезарного, своим недоверием да несговорчивостью. Норовят крепости строить, да разъезды по границам пускать. А пуще всего о том радеет троица богатырей русских. Не дают слугам хана преданным его светлость умилостивить, жирный кусок к стопам бросить. Тяжела палица Ильи Муромца, остер меч Добрыни Никитича, быстр лук у Алеши Поповича. Но есть, есть способ извести их с земли Русской. Засвистел вассал соловьем, защебетал птичкой перелетною, ублажил слух царственный речью сладкой. И вот уж едет в возке послом к князю киевскому Змий. Везет с собой подарочек тайный. Нет в подарке том ни бесчестья, ни подвоха вроде бы. Лежит в ларце резном на подушке атласной яблочко медовое, наливное. Такое, что краше его не сыщешь на свете белом. Лентой алой оно препоясано. А на ленте слова жемчугом вышиты: "Первому богатырю на Руси". Понравился дюже план змеиный хану царства темного. Не одного отрядил он посла в поход. Определил ему наперсников говорливых. Не успел посол в стольный град прибыть, а кони приближенных его уж стоят в яслях. А сами наездники ящерицами среди народа вьются. О даре ханском молву разносят. Но не только среди горожан да землепашцев слух они пустили. Самый пронырливый из любимцев хана не постеснялся, ужом к дружинникам пролез.
И вот уж слышит Илья:
- Не соперники тебе Добрыня и Алешка. И летами ты старше. И разумением крепче. Да и в силе не тягаться им с тобою!
И до Добрыни говорок доносится:
- Кто князю надежда и опора? Ты, Добрынюшка, да дружина твоя славная. И в походе, и на пирах званых, и на охоте, везде ты с ним рядом, по правую руку!
Между делом Алеше слышится:
- Не видать Поповичу дара. Молод он. Не посмеет поперек слова сказать!
И вот уж косо поглядываю друг на дружку богатыри. Сторонятся один другого, все больше поодиночке держатся. Случился о ту пору у князя Владимира пир. Волей-неволей пришлось и богатырям прибыть под княжьи светлые очи. Усадил хозяин их на почетные места, а сам к гостям вернулся. А посол ханский тут как тут! Выждал, когда чаши пошли по кругу меж воинами, и лисой меж них встрял. Брякнул ларец на стол, крышку открыл, - полюбуйся-ка честной народ на гостинец!
Завздыхал притворщик, засокрушался:
- И как же разузнать, кто из вас первый, батыры могучие? Каждый и пригож, и сметлив, и в ратном деле сведущ. А яблочко наливное одно-разъединое!
Склонились разом три богатыря над ларцом. Лбами сшиблись так, что звон по палатам княжеским пошел, будто в колокол ударили. Зашептались воины горячо, да напористо. Рокочет бас Муромца, сталью звенит речь Никитича, ручьем льется голос Поповича. Понятно, спор меж добрыми молодцами вышел. Вот только слов не разобрать, коими они свою правду отстаивают.
А где спор меж мужами, там и до драки недалече. Потирает Змий руки под столом, предвкушая схватку братьев названных. И верно. Поднимает, вставая с лавки, Илья с пола булаву тяжелую. Подхватывает по пути на двор твердой рукой Добрыня меч славный. А верткий Алешка уж на ристалище товарищей поджидает, тетиву на лук грозный натягивая.
Высыпала на двор челядь княжеская. Собрался со всех сторон и люд городской. А Змию только того и надобно, чтобы побоище при народе произошло. Вот уж и прислужники змиевы меж ремесленников да прасолов куницами мелькают, слова коварные до ушей охочих доносят. Круг посредине двора немалый огородили для потехи богатырской.
- Зачинайте! Не томите народ! - уж кто-то из толпы петухом кричит.
Нахмурился Илья Иванович, кивнул младшему брату:
- Не робей, Алеша!
Напряг, напружинил тетиву что было сил Попович. Да направил не в друзей-товарищей верных, а в сине небо. Высоко взлетела калена стрела, до облака белого достала. И устремилась вниз с посвистом. Вошла стрела в доску дубовую, забытую на дворе. Расколола доску ровнехонько на две половинки, да в землю по самое оперение и ушла. Приняла ее мать-сыра земля, не вскрикнула.
- Твой черед, Добрынюшка, - подтолкнул вперед среднего брата Муромец.
Вышел к стреле богатырь, потянул меч из ножен. Подкинул яблоко над головой. Блеснула сталь на солнце, завертелась, словно мельница под буйным ветром. Да так споро, что народ и ахнуть не успел, как в ладонь Добрынича дольки от яблока попадали.
- Теперь я, крестьянский сын, - пророкотал Илья. Выдернул стрелу из травы, ухнул, опуская булаву с размаху. Вошла булава на сажень в землю, яму после себя глубокую оставила.
Припал Добрыня Никитич на одно колено, мечом почву взрыхлил. Опустил в чрево земли русской сердцевину плода заморского. А Илья широкой ладонью комья смахнул, семечки укрыл, присыпал. Тут и Алеша подоспел. В шеломе червленом, серебром украшенном, водицы принес, полил. Ладит Муромец голыми рученьками заградку из жердей да доски дубовой. Распускает лыко Добрыня, да крепко вяжет узлы на деревяшках. Светлым соколом кружит подле Алеша, очами из-под русых кудрей посверкивая. Доволен своей выдумкой поповский сын. Проклюнется днями побег, выпустит листья клейкие, нежные, навстречу яркому солнышку. Луна будет меняться на небе от ущербного серпика до полной монеты, станет и росток набирать силу, крепнуть. И однажды, по весне, раскроются бутоны на ветке. Поплывет в воздухе аромат густой, яблоневый. Налетит игривый ветерок и донесет сладкий дух до престола княжеского. Помянет тогда князь богатырей своих, не токмо плотью, но и разумом крепких, и станет на сердце у него тепло и покойно.
И, хотите верьте, хотите нет, но так и вышло. Хоть и не скоро. Ведь сказка скоро сказывается, а дело долго делается. Гости возвратились за стол широкий, хлебосольный, да продолжили пир. Возвратился и Змий на свое место, мед-пиво пил, только по усам текло, да в рот ни капли не попало. Отбыл он к хозяину своему темному, не солоно хлебавши. А богатыри русские еще много подвигов совершили. Да таких, что ни в сказке сказать, ни пером описать.