Русские (Письмо с Кипра)

Cтекает жар с горячих, желтых гор
в гудящие прибрежные харчевни,
разноязыкий, беззаботный хор
звучит нестройно в сумраке вечернем.
И наша умирающая речь 
тихонько тает в ароматах снеди,
а речь чужая продолжает течь,
как будто нас и не было на свете,
а просто буйный ветер нагонял
на мир притихший северные грозы,
вздымал ревущих бурь девятый вал,
швырял на небо звезд поющих россыпь...
Но ветер стих. И наш неровный след
смывают в море ласковые волны.
И мир живет. Но нас в нем больше нет.
А если есть, то, слепы и безвольны,
бесцветной пылью оседаем мы
на берегах смеющегося юга,
или в просторах северной зимы
заносит нас безжалостная вьюга.
Но скольких смыл до нас времен поток!
Мидийцы, финикийцы и фракийцы...
Кто помнит их? Быть может, только Бог,
да пыльных книг забытые страницы.
Вновь дует ветер, но уже не наш,
все холодней дыхание столетий...
Так были мы? Иль был один мираж?
Ответ найдется, но не мы ответим.
И старых слов пьянящее вино
Мы жадно пьем, забыв о всякой мере.
Зачем грустить? Ведь книжки все равно
О нас напишут мудрые евреи!

   Критские сны
	   1
На Крите ночь. Кидония уснула.
За морем спит спокойно Та-Кемет.
Луна дорожку в море протянула,
А в южном небе ровный хор планет
Поет о чем-то, что от нас сокрыто, 
Журчит ручей, и тихо дремлет лавр, 
И, видя сны о времени забытом,
Сопит в своей пещере Минотавр.
В чертогах царских - пиршество разврата,
Сидит на крыше старый звездочет,
Плывут во тьме вдоль берега пираты,
И время снова в прошлое течет.
А прошлое исчезло без следа,
Но эта ночь осталась навсегда!
          2
Ночь по небу звезды разметала,
Крит спокойно дремлет в тишине.
На руинах древнего портала
Жрец беззвучно молится луне,
Жертвенник в глубоком подземелье
Коронован пляшущим огнем,
Рощи наполняются весельем,
Что таилось в прошлом золотом.
Лунный свет, неуловим и зыбок,
Падает на спящие леса,
И как будто тысячи улыбок
В темные стремятся небеса,
Мир, давно исчезнувший навеки,
Снова оживает в час ночной,
И текут сверкающие реки
Прошлого под яркою луной... 
         3
Полдневный зной. Безмолвие камней
И пыль тысячелетий под ногами
Скрывают тайны умерших царей,
Смеявшихся, наверное, над нами.
Руины Лабиринта. Минотавр.
Нить Ариадны. Сказочные боги.
Исчезло все. Остались сосны. Лавр.
Холмы. Оливы. Древние дороги.
А фрески завораживают нас,
На красоту былого намекая,
И тает в уголках минойских глаз
Видение потерянного рая.
Но если древность красоты полна,
То носят нас по кругу времена!

        Альгамбра
	      1	
С раскаленного Юга, что взят в вековечный полон
всемогущими чарами мудрых калифов Востока,
на скалистую землю угрюмых вестготских племен
устремился поток одержимых посланцев Пророка.

И сверкали мечи, и звенела холодная сталь,
и темнели от стрел небеса, и пылали селенья,
и сжималась в тугую пружину столетий спираль,
и крошились бесцветных эпох проржавевшие звенья.

А затем, понемногу стихая, сражений гроза
растворялась в звучании флейт и напевах поэтов,
и дышали покоем над древней страной небеса,
и взлетали к ним тонкие стрелы седых минаретов.

А для нас позабытая радость минувших времен
различима в сверкании звезд и курениях амбры.
Все промчалось как сон, а быть может, и был только сон...
Но об этом молчат потемневшие стены Альгамбры.
	    2
Там ныне зеленеет мирт лукавый,
ловя дыханье знойное небес,
в садах Генералифе бьют фонтаны -
простые тени сгинувших чудес,
на древних стенах - странные узоры - 
опять загадки задает Восток!
А мы - врасплох застигнутые воры,
а клад заветный, как всегда, далек!
Безмолвствуют Альгамбра и Гранада,
замкнувшись в неприступности своей,
и времени тяжелая громада
на наши плечи давит все сильней. 
Потерян ключ, закрыт ларец давно,
и не для нас хранится в нем вино!
	   3
Но стихнут когда-нибудь грозы и вихри,
рассеются тучи земных катастроф,
и древнее солнце по-новому вспыхнет,
взрываясь соцветьями радужных слов.

И ныне, не веря, не помня, не зная,
мы смотрим на тени пронесшихся лет,
а в небе сверкает звезда золотая,
и льет на Альгамбру искрящийся свет...

	Юкатан 

Не меркнут по ночам знакомые светила,
И радостно бурлит вода подземных рек - 
Густая кровь Земли течет по темным жилам, 
И дышит океан, встречая новый век.

А по утрам восток спокойно пламенеет,
И золотом надежд бескрайний мир залит,
И шелестит листва, и огненные змеи
Взмывают, не спеша, к вершинам пирамид.

В священных городах на каменных руинах
Написано о том, что будет много солнц,
Что нечего грустить о днях невозвратимых,
И ужасы времен - не более чем сон,

И никогда ничто с Земли не исчезало,
И сходятся вдали три тысячи дорог,
И в давние века у смерти вырвал жало
И вечность людям дал светловолосый бог.

И снова наша жизнь нежна как влажный ветер,
Что к западу летит, всегда немного пьян,
И радостно бежит по жилам всех столетий
Густая кровь Земли. И дышит океан.

       Другая Земля
             1
Тихий вечер, прошлое искрится 
где-то рядом за глухой стеной, 
мчится золотая колесница 
над Землей - не этой, а иной, 
над Землей, где жили мы когда-то, 
а быть может, и не жили мы, 
где пылали чистые закаты 
и звучали песни тишины. 
Что это - игра воображенья 
или просто память нас томит? 
А на небе - мелких звезд круженье 
и пунктиры замкнутых орбит. 
              2 
В холодных небесах над поседевшей башней 
густые облака не размыкают век, 
и в их тяжелом сне таится день вчерашний, 
а может, прошлый год, а может, давний век. 

И башня видит сон, в котором нет неона, 
лишь бледные огни безмолвных вечеров 
на молодой Земле, еще не утомленной 
бесцветной красотой огромных городов. 

И в долгие века растянуты минуты, 
и долгие века в былое нет пути, 
все крепче и больней времен тугие путы, 
и только серый сон клубится впереди. 

А я не вижу снов, и не хочу их видеть, 
и башню обхожу обычно стороной, 
но в небесах звенят серебряные нити, 
и этот тихий звон - столетия со мной! 
              3
В лабиринтах больших городов среди серых камней
Нескончаемый скрип шестеренок безликой эпохи
С каждым годом слышней и сильней, с каждым мигом - больней,
И теряются древней надежды последние крохи.

Впереди - ничего, только камни и мертвая сталь.
Почему же порой сумасшедшее пламя заката
Напевает неслышно, что все еще будет как встарь?
И счастливой тоской омертвевшее сердце объято...

    Сен-Жермен-л’Оксеруа

Кто говорил, что прошлое живет
Под сводами невзрачной этой церкви?
Одна из тысяч небольших церквей,
Где только пыль, и пустота, и скука...

Безмолвие. Спокойно спит алтарь.
Нет ни души. Господство полумрака.
Все чинно и пристойно. Благодать.
У древних темных стен мерцают свечи.
Трепещут, пляшут... Ерунда - сквозняк.
Нет мистики - есть воспаленный мозг,
Завороженный пляской огоньков,
Рождающий пугающее чувство,
Что прошлое не умерло, что здесь
Оно живет уже четыре века,
И пятна крови, пролитой в ту ночь,
Вот-вот проступят на холодных стенах,
И древний ужас снова к нам придет...  

Но это наваждение. Мираж.
Игра ума. Угрюмые столетья
С тяжелым стоном рухнули во тьму.
Храм ныне пуст. И только колокольня,
С которой шел неистовый набат,
Все тянется, заискивая, к небу,
В глаза ему пытаясь заглянуть, 

И все мечтает, что наступит ночь,
И капуцин со впалыми щеками,
Как черный кот, по лестнице взлетит
И, вперившись в глухую темноту
Застывшим взглядом, где одно безумье,
С проклятием ударит вновь в набат.
И вырвется та ночь из заточенья,
И будет смерть метаться, хохоча, 
По улицам, политым теплой кровью,
И поплывут по Сене мертвецы,
И будет тих и страшен час рассвета...

Но церковь так безлюдна, так стара,
Так неприметна... А через дорогу,
В огромных окнах древнего дворца
Давно уж нет зловещих силуэтов
Безумных королей и королев
(Хоть кажется порой: вот-вот мелькнет
Фигура с окровавленным кинжалом). 
Но нет. Воображение шалит.
Молчит алтарь, трепещут мирно свечи
В старинной церкви. Больше ничего. 
А во дворце - лишь статуи, картины
И толпы ротозеев. Все прошло.
Все миновало. Колокол молчит,
Молчит, молчит. 
	Ждет часа, чтоб ударить... 


Петербургские сумерки

Ветер, ветер сырой
с посеревшего дует залива,
заметают снега
мертвых улиц холодный гранит,
сновиденья ползут,
как всегда, тяжелы и тоскливы,
и теперь в сновиденьях
город прежнюю гордость хранит.

В черных окнах дворцов
пропадают пространство и время,
рвет тяжелое небо 
золотой петропавловский шпиль,
дребезжащий трамвай
волочет надоевшее бремя,
в наступающий век
пробираясь сквозь снежную пыль.

Фонари на мостах,
на замерзших мостах молчаливых
на холодные камни
роняют безжизненный свет.
Этот город не знал
ни веков, ни мгновений счастливых,
этот город похож 
на предсмертный горячечный бред!

И сгущается тьма:
колесницы, фонтаны и камни,
обелиски и сфинксы,
силуэты забытых богов
исчезают, их нет!
Только ветер в просторе бескрайнем,
Только тьма средь болот
и проклятых чухонских снегов!

И недолгий покой:
отдохнуть, отбояться, забыться,
трехсотлетнюю тяжесть
растворить в наползающей мгле,
и свинцовые сны 
снова дряхлая видит столица,
доживая свой век
на мерзлой, бесплодной земле.

     Галатея

Тьма бушует за оконной рамой,
Поглощая лампы слабый свет.
В комнате, в углу белеет мрамор -
Красота, в которой жизни нет.

Прикоснуться к мрамору не смея,
Я смотрю на тонкие черты.
Грезы о грядущем. Галатея 
В замкнутом пространстве черноты.

В неотвязном, сумрачном томленье
Я ночам и дням теряю счет,
Ожидая: вот, придет мгновенье,
И она тихонько оживет,

И в ее зовущие объятья,
Словно в сон предсмертный, упаду,
Разрывая белый мрамор платья,
В нежную врываясь наготу.

Жизнь взорвется вихрем перемены - 
Долгожданный и блаженный миг!
Миг, лишь миг... Что в ледяной Вселенной
Метеором огненным возник

И угас, спалив мои желанья,
За метелью не видать ни зги.
Темнота и ветра завыванье.
Мрамора разбитого куски.

	Голоса из разрушенных лет

Голоса из разрушенных лет, предрассветные тени,
И кошмары в разорванных снах, и бесцветные дни,
И знакомые танцы на старой, обшарпанной сцене,
И попытки укрыться от лютого страха в тени.

Эта тень - городов, кабаков, где ты ищешь забвенья,
Но находишь тревогу, а в ней полумрак, полусвет.
Ты по зыбкой дороге, где прошлого пляшут виденья,
Убегаешь из прошлых, тобою разрушенных лет!

И не сделать тебе ни на час, ни на миг остановки,
Не почувствовать вкус молодого, хмельного вина,
За спиною - погоня, и нет уже прежней сноровки,
Не отбиться, не скрыться, и страха полна тишина!

Ну и пусть, ну и пусть преисподняя мрачно клокочет,
Ад живет на земле, он - в твоей полной хрипа груди,
Равнодушны рассветы, страшны сумасшедшие ночи...
Но какие закаты на этом жестоком пути!

  Мы тихо уходим

Мы тихо уходим 
в безмолвие серых полей, 
из прежних ночей, 
сверкавших шальными огнями, 
и небо все ниже, 
и дышится все тяжелей, 
а мысли, звеневшие радостью, 
больше не с нами. 
 
Пожухлые травы 
сменяет бесцветный песок. 
Мы гоним тоску, 
но как разъяренная птица 
она налетает 
и бьет острым клювом в висок, 
и нечем отбиться, 
и негде от боли укрыться! 
 
Мы знаем, что сгинем 
в далекой безводной степи, 
куда нас загонит 
своими ударами время, 
и нет уже сил 
как прежде срываться с цепи, 
и не было их, 
и мы, видно, были не теми. 
 
Пускай. Все равно. 
Земля не уйдет из-под ног. 
И небо не рухнет. 
Мы это теперь понимаем. 
И глухо твердим, 
что сети безлюдных дорог 
нам кажутся полным мучительной радости раем!

	Ты и я

Ветры ледяными вечерами
Нас с тобой влекут по площадям,
Мертвый мир несется вместе с нами,
Холода терзают, не щадя.
Наши встречи - странные виденья,
В мутно-лунной мгле безмолвный зов.
Из бездонной пропасти забвенья
Мириады серебристых снов
Вырвались, рассыпались, разбились,
Радость нам недолгую даря,
Чтобы раствориться в темном иле
Мертвого как мир календаря.
Я и ты - всего лишь блестки, блики
На холодных волнах бытия.
Мертвый мир - бестрепетный, безликий.
Ветры и виденья. Ты и я.

	Возрождение

Клокочет вода в краю умирающих льдов,
Тяжелые сны уползают в берлогу забвенья,
И мне бы исчезнуть, нигде не оставив следов,
И больше не видеть проклятой поры возрожденья!

Минувшие вёсны - безводных пустынь миражи -
Будили желанья, манили в звенящие дали,
И были круты захмелевшей судьбы виражи,
Но серую пыль пересохшие губы хватали.

Года истрепали желаний свистящую плеть,
Считая удары, я больше не вздрогну от боли,
И буду твердить, что о прошлом не надо жалеть,
И буду стараться, не зная, достанет ли воли...

А льды умирают, меняется мир, и опять
Бросая на небо тревожные быстрые взгляды,
Я тихо твержу, что не надо ни верить, ни ждать,
Но все забываю и делаю все, что не надо!

      Перемены 

А хорошо с годами изменяться,
В знакомом видеть новые черты,
И этой переменой любоваться,
И тихое дыханье красоты
Улавливать во мгле земного плена,
А в смерти голос жизни различать,
И знать, что и на грозных переменах
Лежит спокойной вечности печать.

Не надо думать, будто мы мудрее
Становимся  со временем, о нет! 
Мы, изредка о чем-то сожалея,
Глядим в молчащий сумрак прошлых лет,
И, вспоминая то, что было в нем,
В безбрежное грядущее идем. 

     Молчание
	     I
Когда кругом одна лишь пустота,
в минувшем - ад, в грядущем - неизвестность,
и ты бредешь, как прежде, в никуда
сквозь пустоты холодную безбрежность,

то вслушайся в молчание Земли
в полночный час, когда кружится ветер,
и спят и бедняки, и короли,
и ты - один, один на целом свете!

О нет, не жди в ночи желанных слов
и огненного взрыва откровенья, 
на всем - молчанья вечного покров
и древнее как мир успокоенье.

Ни сна, ни яви. Просто тишина
и в небесах безмолвная Луна.

	 II
К чему слова?
Пространство дышит тишиной,
ночь  землю обнимает,
и в комнате царит покой
и небеса
на севере мерцают.

Слова излишни.
Вновь Земля летит
сквозь мрак Вселенной.
И все прозрачности полно,
и мир открыт
для глаз,
открытых темноте благословенной.

Молчание прекрасней слов. Всегда.
Восторг и ужас, радость и страданье
Взрываются огнем. 
Их красота 
сильней всего - в молчанье!

	Слова

Нам не известны судьбы наших слов,
Слова, быть может, сгинут вместе с нами,
Как умирает звон колоколов
Под серыми, пустыми небесами.
Слова уносит ветер. Где они?
Зачем мы их с надеждой целовали?
Мы знали, что останемся одни,
И что одни уйдем в чужие дали.
Нас обступает черных мыслей рать,
Но мы слова беззвучно собираем,
Чтобы их  ветру вольному отдать,
И этот ветер с радостью вдыхаем...