Звёзды, эти любительницы ночных игр в гляделки, робко, с плохо скрываемым любопытством поглядывали на развернувшееся посреди безбрежного космоса действо.
Со стороны походило на то, что маленький выводок крохотных цыплят сгрудился вокруг рыжей курицы, гневно глядевшей на хищников. Но это если смотреть с невероятно далёкой стороны, а если приблизиться, то становилось ясно, что никакие это не цыплята с мамой решили ни с того ни с сего бороздить просторы молчаливой черноты космоса. Нет, совсем не цыплята - корабли. Семь маленьких, окрашенных в блёклый жёлтый цвет канонёрских ботиков кружили вокруг ржавого, старенького, годного разве что на металлолом эсминца. Он выглядел побитым жизнью ветераном в компании новичков, шедших в свой первый бой, который вполне мог стать для них последним. Старик-эсминец надсадно гудел, двигатели так и норовили приказать долго жить, но всё же продолжал движение в сторону какого-то пятна, едва различимого на фоне ближайшей звезды. Красная кокетка всё светила. Делая вид, что ей нет никакого дела до происходящего под самым её пылающим носом.
Скопление пятнышек таило в себе неизмеримую опасность, но "выводок" упрямо летел вперёд, назло всем препонам и врагам, навстречу гибели - или победе. Хотя для ботиков и эсминца эти две вещи мало различались, если не сказать, что они были совершенно равнозначны...
Но что же творится внутри этих восьми храбрых кораблей? Легко узнать. Хотите? Так нет ничего проще...
На палубах то и дело, не скрывая наглости и упрямства, мигали встроенные в стены лампы. Они так и норовили оставить экипажи во тьме, могущей обернуться не то чтобы бы смертью, но неприятными ссадинами и синяками - уж точно. Лампы в очередной раз потухли, похоже, в самый неподходящий для этого момент: откуда-то из машинного отделения послышалась отборная брань, веско и точно говорившая, чем должен был заниматься создатель проклятых (и это очень, невероятно, неописуемо мягко сказано) осветительных приборов, вместо того чтобы делать вещи, отравляющие жизнь бедным механикам и машинистам.
- Лазарь, как я слышу, всё беснуется, - произнесено было с душою, грубым, сиплым голосом, с заключённым в него, легко читаемым весельем.
Эти слова принадлежали стоявшему за штурвалом канонерского ботика рыжему мужчине, чей возраст приближался годам этак к сорока, но взгляду карих глаз едва ли можно было приписать более семнадцати. Так же, как и самоуверенной ухмылке, в которую растянулись губы капитана канонерского ботика, Ивора Смолгина. Он служил на этом "верблюде космоса" с первого дня, когда ботик ещё ярко сверкал в свете звёзд гладкими бортами, огоньками закрытых торпедных аппаратов и блестел иллюминаторами. Это было восемнадцать лет назад. Смолгин начинал юнгой, только-только закончившим Звёздный кадетский корпус с дипломом без отличия. Ивору, жаждущему романтики дальних странствий и приключений, пришлось столкнуться с действительностью: космическим волкам зачастую приходилось изо дня в день заниматься рутиной, позабыв о просторах Вселенной, нести охрану какой-нибудь далёкой станции, и мечтать хотя бы о маленькой ("Ну вот такой!" - показывали на пальцах матросы) заварушке. И однажды Смолгин всё-таки получил и романтику войны, и даже приключений среди далёких и неизведанных звёзд. Только они совершенно не пришлись ему по вкусу.
В столице Галактической Конфедерации, безумно далёкой от родного мира Смолгина, Земле на очередных выборах в Верховный Консилиум с мизерным отрывом победили радикалисты. Первым же декретом Верховного Консилиума нового состава стал "Декрет Нового времени". Региональные власти Конфедерации должны были передать большую часть полномочий Земле, полностью подчинившись радикалистам. Одновременно Конфедерация должна была реорганизоваться и стать Галактической Республикой. Земля завинчивала гайки, решив, что настало время объединения всех планет под одним руководством. А всех несогласных ждала кара: радикалисты продемонстрировали несогласным, что будет с ними за их приверженность старым порядкам. Система Альфа Центавра отказалась подчиниться декрету. Через два месяца на орбитах планет Альфы показались земные эскадры. После непродолжительного боя они подавили сопротивление Сил Самообороны Центавра и провели бомбардировку самых крупных городов Системы. Безвинные люди гибли тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч, а по всем каналам связи земной флот передавал послание Консилиума мятежной системе.
Обитаемые миры содрогнулись. Многие прекратили протестовать против политики новой власти. Лишь сотая доля планет, самых отдалённых, на которых ещё жили люди, в чьих жилах текла воля к свободе, память первооткрывателей и вера в себя и свои силы, отказалась подчиняться Консилиуму. И центр Оплота Конфедерации, как себя назвали неподчинившиеся системы, стала родина Ивора Смолгина. Началась спешная организация объединённого космического флота, а заодно всех матросов и офицеров, начавших службу до "Декрета о Новом времени", повысили на одно звание.
Смолгин сперва решил, что вот она, жизнь, которую он ждал. Ивор самозабвенно отдал работе в военном флоте, участвовал во многих мелких боях на границах Оплота. Земля, казалось, забыла о мятежниках, изредка посылая на них крохотные эскадры, так, чтобы и самим не скучать, и не дать заскучать врагу.
Романтика закончилась два года назад. Жители систем Оплоты, граничившие с Республикой, однажды проснулись - и увидели в небе земной космофлот. Тысячи кораблей низвергали бомбы на зарвавшиеся миры. Целые планеты оказались выжжены напалмом и заражены радиацией. Космос снова содрогнулся, но теперь не от страха, а от ярости. Оплот смог выстоять в первые месяцы сражений, но его территория сократилась в три раза. От полной гибели спасли только восстания в глубине Республики, вспыхнувшие как нельзя вовремя. Земля отозвала часть флота, чем спасла последний осколок Конфедерации. Оплоту пришлось поменяться. Главы неподчинившихся систем решили, что власть во время войны не может быть поделена между десятками людей, но должна принадлежать одному человеку. Однако этот избранник не должен был стать и тираном, навроде руководителей Республики. Выбор пал на адмирала Марона, руководителя флота родной системы Ивора Смолгина. Сергиус Марон согласился принять пост главы Оплота только на одном условии: адмирал выдвинул идею нового строя, при котором только и мог победить символ былой Конфедерации. Власть оказывалась в руках одного человека, наделённого почти неограниченными военными и административными полномочиями, с возможностью назначить преемника. Однако везде должно было начаться выравнивание положения граждан. Только армия и флот оказались незатронутыми идеями равенства, свободы и братства: это были совершенно не те области, в которых уравнение будет полезным. Магнатов просили (а нередко убеждали, причём весьма и весьма вескими доводами) отдать большую часть своих средств на нужды населения. На фабриках и заводах организовывались объединения рабочих, которые выбирали комиссии по защите труда и контролю производства. Медицина и образование постепенно должны были стать полностью бесплатными. Во всех учебных заведениях организовывались отделения религиозных конфессий: служители бога становились одной из основ строя, поддержкой в трудную минуту, отдохновением для душ людских.
Простые люди поддержали начинания Марона, отозвавшись полной поддержкой всех начинаний адмирала. После объявления набора даже шестнадцатилетних парней и девушек на флот и в армию хлынули добровольцы, с огнём в глазах говорившие о будущей победе над Республикой. Ивор Смолгин, уже побитый жизнью, иногда подлавливал себя на том, что...верит этим юнцам! Верит в то, что Оплот сможет победить, что Республика падёт, а земной флот выкинет белый флаг (интересно только, как его заметят, при космических-то расстояниях!).
Только вот не было белого флага! Земля бросила корабли в новое наступление, решив, похоже, просто заполонить Оплот кораблями. Однако республиканцы нашли совершенно не то, что за несколько лет до того. Ни один корабль не сдался. Даже двухместки, не в силах пробить броню земных эсминцев, канонерских лодок или миноносцев, шли на таран. Однажды один из этих "сумасшедших героев", как Ивор про себя называл пилотов двухместок, вышел на связь с миноносцем, к которому шёл на таран. Капитан земного корабля после той битвы до конца жизни мучился одним и тем же кошмаром: лицо курчавого шестнадцатилетнего паренька, обвинившего республиканца в предательстве человечества, а потом затянувшего какой-то полузабытый романс. Через мгновение двухместка вспорола броню миноносца, едва не искорёжив машинное отделение.
Но храбрость, жертвенность и героизм не могли заменить даже всего одной эскадры. Республиканский флот пусть медленно, но верно подавлял сопротивление одной системы Оплота за другой. Сил Марона не хватало даже на то, чтобы оставить охранение у столицы государства. В какой-то момент стало ясно, что наступил конец. Земной космофлот вот-вот должен был появиться у столицы Оплота. Больше отступать было некуда. И адмирал Сергиус Марон решился в свой последний бой, лично возглавив передовую эскадру остатков своих военно-космических сил. Однако у героя трёх войн ещё оставались сюрпризы-шутихи для республиканцев...
- Капитан, так напоследок можно, да? - отозвался сидевший по правую руку от Ивора Смолгина семнадцатилетний Бова Крюгер.
Темноволосый, со слегка вьющимся волосом, серыми глазами, ямочкой на подбородке, с не пропадающей мягкой улыбкой, слегка картавивший, что только придавало Бове привлекательности и шарма, в вечно не глаженой форме. Да, именно таким был штурман-навигатор канонерского ботика "Храбрец", великолепно понимавший математику и разбиравшийся, как никто другой, в прокладывании маршрута через чернеющие, манящие далёким светом бездны Вселенной. Крюгер, решив пойти наперекор родительской воле, перешёл с математического факультета столичного университета на службу во флот, закончив двухмесячные курсы подготовки совсем недавно, перед самым отбытием эскадры адмирала Марона. Правда, Бова даже после этого не растерял своей наивности. Он так и представлял себе, как вражеский флот сдастся на милость маленькой эскадре Сергиуса, не сделав ни единого залпа. Ивору было очень страшно за умницу Крюгера. Хотя...Этот бой всё равно последний, так что страх всё-таки отступил на задний план. Как Бове наивность сможет попортить дальнейшую жизни, длина которой измерялась считанными часами, если не минутами?
- Лазарю и до этого всё можно было, Бова, - ухмылка не сходила с лица Ивора. Может быть, тоже потому, что напоследок можно...
- Капитан, торпедные отсеки готовы! - высокий женский голос, раздавшийся слева от Ивора, таил в своих глубинах неуверенность и щепотку страха.
Мария Трези, ослепительная шатенка с невероятно густыми волосами и томной улыбкой. Едва девушке исполнилось восемнадцать лет, она записалась во флот канониром, и этого решительно не понимали ни инструкторы с двухмесячных курсов, ни командование. "Как такую красавицу угораздило пойти к нам?" - спрашивали себя командиры, открывая личное дело. Однако через каких-то две или три минуты ответ становился прост и ясен: месть. Республиканский космофлот превратил грузовую станцию, на которой работала чета Анны и Пьера Трези, в кусок оплавленного металла. В тот ужасный день младший брат Марии, Ив, был вместе с родителями, бегал по докам, и одним из первых заметил летящие в станцию торпеды. Радар, на ремонт которого не хватало денег, просто не высветил республиканские канонёрки. С того дня Мария жила одной только местью. Улыбке никогда более не было суждено озарить лицо Треми...
- Я знаю, Мария. А ты готова к бою?
- Вы можете угадать мой ответ, капитан, - холодный голос, вызывавший такое же чувство у слушателя, как промозглый ветер у бездомного.
- Хорошо. Ну что ж, космические волки, к победе! - рассмеялся Ивор Смолгин. К сожалению, веселье его было напускное.
На экране перед штурвалом тёмные пятна всё росли, и постепенно можно было разглядеть силуэты вражеского флота. Один за другим проявлялись очертания эсминца (к счастью, республиканцы двинули в бой всего одну эту громадину), пяти миноносцев, трёх или четырёх десятков канонёрок. Двухместки различить на фоне других кораблей оказалось довольно-таки сложно, но не невозможно: маленькие "верблюды космоса" угадывались только благодаря своему мельтешению.
Адмирал Марон прекрасно знал, на что шёл, а ещё точнее, летел: несколько дней назад он вышел на связь с командующим вражеским флотом, адмиралом Фарпицом, и предложил выбрать место сражения. Республиканец когда-то служил вместе с Сергиусом, они слыли среди сослуживцев добрыми приятелями. Дональд Фарпиц знал, что Марон всегда был против лишних жертв. Так что всё должно было решиться у этой звезды...
- Капитан, радар выходит из строя, - Бова начал волноваться, отчего его картавость усилилась. - Я не могу ничего поделать.
Крюгер отчаянно стучал по непослушным клавишам, но желтоватый экран радара, напоследок выдав мутную рябь, отключился.
- Всё в порядке, это звезда так действует. Навигационные приборы выходят из строя. Так что придётся полагаться только на самих себя. И ещё немножко - на удачу, космические волки. Выше нос! - тут даже смех, к сожалению, у Ивора не вышел. Он сам чувствовал: конец. Странно только, что ещё никто не паникует. Или уже успели себя похоронить?
Лампы потухли. Снова раздалась приглушённая ругань Лазаря. Похоже, близкий конец совершенно не внушал машинисту, что хотя бы под конец стоит говорить нормально, а не используя брань. Хотя было всё-таки приятно, что хоть кто-то оставался самим собою на канонерском ботике.
Только свет близкой звезды освещал палубу. Лица Ивора, Бовы и Марии приобрели кроваво-красный оттенок, заставили тени лечь по-иному, сделав фигуры членов экипажа похожими на фигуры воскового музея, слепленные мастером, помешанным на алой краске. И словно во сне двигались свои и чужие корабли, готовясь дать последний спектакль в этой постановке под названием "жизнь".
"Только бы план Марона не подвёл" - ввинчивалась в сознание Ивора мысль-надежда. Адмирал перед самым выступлением собрал офицеров эскадры, изложив им свои мысли насчёт предстоящего боя. Просто, ясно, чётко, быстро - и слушатели поверили, даже нет, они получили полную уверенность в том, что смогут победить. Просто обязаны победить. Не могут не победить. Но при виде республиканских кораблей уверенность всё таяла, как ванильное мороженое на раскалённом камне. "Только бы план Марона не подвёл!". Руки Смолгина ещё крепче сжали потёртый штурвал. Лампы наконец-то включились, ослепительно сверкнув, чем заставили членов экипажа зажмуриться.
"Да что ж за...." - это снова был Лазарь. Было и так понятно, чем и как он закончит реплику...Машинисту, в общем-то, плевать хотелось на свет, если бы не кислородные торпеды, которые Лазарь складывал возле торпедных отсеков. Машинное отделение в торпедном ботике располагалось рядышком с ними. Боеприпасов Ивор взял как можно больше, оставив четырёх членов экипажа на планете. Что ж, те заслужили право жить. Так что приходилось Лазарю не только следить за двигателем, но и таскать торпеды...
- Капитан, скоро начнётся! - это уже Бова, оторвавшийся от приборов и не сводивший взгляда с экрана. - Вон, смотрите, наш флагман разворачивается!
- Вижу, Крюгер, - лицо Ивора Смолгина стало задумчиво-серьёзным.
Складки на лице разгладились, глаза заблестели, губы лишь изредка так и норовили сложиться в самоуверенную ухмылочку. Во время боя "Храбреца" забывал фамильярности, не стоило ждать от него ни шуток, ни добрых слов. Только дело. Только бой.
Громадный эсминец разворачивался правым бортом в сторону противника. Жерла орудий лукаво и беззубо улыбались тьмою врагу, пусть знает, что нетронутыми республиканцы не уйдут. Адмирал Марон мог подтвердить это.
Противник выстраивался в несколько линий, разворачивавшихся на разной высоте. Выше всех оказались миноносцы. Формой неуловимо напоминавшие мотыгу, к древку которой были прикреплены контейнеры с взрывчаткой, они прикрывали флагманский эсминец. Тот отличался от корабля Сергиуса Марона лишь более вытянутым "хвостом", а так - вылитый тигр, севший на задние лапы. В этих самых "лапах" до поры до времени своего часа ждали пушки, выстреливавшие тучей бомбочек. Попав в их скопление, корабль моментально подхватывал "пламенную лихорадку": всполохи огня разгорались и гасли там, где корпус просто оказывался рядом с бомбой. В них, помимо взрывателя и взрывчатки, хранился запас сжиженного кислорода. Так как взрыв в условиях вакуума вряд ли бы получился, то конструкторы, не мудрствуя лукаво, просто отправляли вместе с взрывчатым веществом-начинкой запас "топлива". И тогда уж получалось что надо. На том же принципе работали и кислородные торпеды, только взрыв их был мощнее, кислорода требовалось немного меньше, но траекторию приходилось задавать. Снаряды ботиков летели только напрямую, и направление их движения могло изменить только внешнее воздействие. Зато как прошивала такая торпеда при метком выстреле канонерку или даже палубу миноносца! Чтобы пробить броню эсминца, требовалось несколько торпед, от пяти до шести - неполный боезапас всего одного канонерского ботика. Конечно, все эти пять или шесть торпед должны были попасть точно в цель, поближе к машинным отделениям или рубке. Сложнее всего оказывалось поразить склады с боеприпасами и топливом, но при удаче одного попадания туда хватало, чтобы превратить в куски оплавленного, горячего металла корабль, а экипаж - в кровавые куски плоти.
Между эсминцем и миноносцами медленно, но верно летели канонерки, готовясь дать первый залп кислородными торпедами. Эскадра Марона также развернулась для боя. "Тигр"-эсминец развернулся правым бортом к противнику. Верный ход: машинные отделения располагались ближе к левому боку стального хищника. Ботики выстроились выше и ниже флагмана.
Ивор, играючи, провёл "Храбреца" между другим ботиком и "Господом Гнева" - такое имя Марон дал своему флагману, причём так близко, что едва не задел тонкие антенны радаров, торчавшие днища эсминца.
- Бова, займи место рядом Марией, - коротко бросил Смолгин, не отрывая взгляда от экрана.
- Есть, - Бова отстегнул ремни, державшие его в кресле навигатора, быстро, в два длинных шага, добрался до кресла помощника канонира, до того пустовавшее, и положил едва-едва дрожавшие руки на гашетку. Губы Крюгера шептали молитвы, обращённые к его богу, с просьбой подарить храбрость и уверенность в предстоящем бою.
В какой-то момент всё остановилось. Даже вражеские двухместки прекратили сновать, нацелив свои "клювы" в сторону мятежников. Сигнальные огоньки на антеннах вражеского эсминца мигнули красным огоньком, а затем потухли. Началось.
Ивор рванул штурвал, уходя резко вниз, наискось, что заставило корабль сильно накрениться, а Лазаря стукнуться о стену машинного отделения и издать самую длинную тираду за весь прошедший день. Мария зарделась, даже уши её покраснели.
Смолгин выполнял манёвр по уходу от вражеских торпед: за мгновение до того невооружённым глазом стало видно, что на эскадру Марона летят чёрные продолговатые тени. Одна из них, всё увеличиваясь и приобретая очертания, пронеслась у самой кабины "Храбреца" спустя секунд пятнадцать после начала манёвра, и полетела в открытый космос. Может быть, когда-нибудь её найдёт какая-нибудь бригада мусорщиков. И если ей повезёт не наткнуться на неё бортом корабля, то неплохо заработает. А может, упасть торпеде на какую-нибудь планету, взорвавшись в верхних слоях атмосферы.
Ботик слегка тряхнуло: похоже, в кого-то из своих попали. Какая-нибудь команда героев отправилась на тот свет - или же задели эсминец. Навигационные и опознавательные приборы отказывались работать возле звезды, поэтому выяснить точно не представлялось возможным.
Раздался низкий, утробный звук, чем-то похожий на издаваемый водой, которую спускают в раковину.
Теперь уже в сторону республиканцев полетели орудия Смерти. Вспарывая вакуум, они понеслись на врага. Одна из двухместок устремилась на эскадру, похоже, намереваясь сбить хотя бы одну торпеду. Однако пилоты не справились, вовремя не заметив опасности - торпеда по касательной влетела в кораблик. Через секунду расцвёл алый цветок, расшвыривая ошмётки металла. Противник дал очередной залп - и половина его была сделана впустую. Точнее, нет, не впустую: республиканцы сами получили от своих торпед.
Мария следила за полётом металлической стрелы, наполненной кислородом и взрывчаткой. Вот она миновала пустоту между двумя эскадрами. Промелькнули рядом с канонёркой, но та резво ушла в сторону. К сожалению для одного из миноносцев.
Бова заворожено смотрел, как торпеда медленно-медленно (так ему, правда, только казалось), с чувством, с толком, с расстановкой, подлетает к одному из баков "мотыги", сходится с ним, дотрагивается антенной на кончике - и взрывается изнутри, заставляя сдетонировать запас бомб миноносца. Вспышка, всполохи огня - и "мотыга" расцветает не хуже рождественской ёлки далёкой Земли. Алое, красное, бордовое, рыжее и коричневое соединяются в огненном буйстве праздника смерти, накрывающего сперва всю "мотыгу", а затем и две соседние канонерки. Наверное, не меньше десятка торпед, а то и больше, вражьих торпед оказывают отклонены от курса, задетые взрывной волной, а многие из них взрываются, едва начав полёт.
- Да, да, да! Мари, я тебя люблю! - Бова от радости этой маленькой победы порывается обнять Трези, но та качает головой.
- Рано для радости, - и показывает кивком на готовящиеся вступить в бой двухместки.
Они напоминали ворон. Чёрные птицы Вселенной, с хищным оскалом ждущие, как бы побыстрее слететься на кровавый пир. Пилоты рванули по флангам, намереваясь обойти эскадру Марона с тыла. Адмирал просто не смог выставить свои двухместки, их, здесь и сейчас, не было...
- Залп, Мари, - Ивор готовился зайти на очередной вираж, но сперва надо было послать врагу очередной пламенный привет.
- Сделано! - и снова звук спускаемой в раковину воды. Привет полетел.
В какое-то мгновенье Смолгин резко увёл ботик в сторону, выжимая из "Храбреца" всё возможное и даже немного невозможного. В эскадру полетели торпеды - и мины.
От "мотыг" отделились контейнеры со взрывчаткой, летя в сторону кораблей Марона при помощи маленьких тепловых двигателей. Топлива там хватало на три или четыре минуты: достаточно, чтобы отлететь на почтительное расстояние от миноносца и получить небольшое ускорение.
Торпеды маронцев задели несколько таких контейнеров, отчего космос расцвёл алеющими маками, и лишь две или три смогли преодолеть завесу мин, устремившись дальше, к республиканским кораблям.
- Бова, готовься стрелять, - Ивор вытворял что-то немыслимое со штурвалом, поворачивая ботик в сторону летящих двухместок, и при этом стараясь укрыться от летящих в эскадру вражеских торпед.
- Есть, капитан, - Крюгер расправил плечи, моргнул пару раз и положил руки на гашетки корабельной пушки. Она стреляла "ядрами": металлический шар с заключённым в него взрывателем, плававшим в "весёлой кислоте". Этот состав мог прожигать десятидюймовую корабельную броню, но его требовалось сильно нагреть. Взрыватель как раз и справлялся с этой нелёгкой задачкой.
Двухместки подлетали всё ближе и ближе. Можно было уже разглядеть тени пилотов, закрытых затенёнными экранами. Призраки, жаждущие тёплой крови. Бова намеревался отправить их подальше, в худший мир.
Крюгер целился по старинке, без навигационных приборов, с помощью прицела, приделанного к его креслу. Требовалось всего лишь два движения руки: положить пальцы на конструкцию и закрепить в удобном положении перед глазами.
Строй двухместок показался в зоне поражения, вот-вот угрожая рассыпаться в стороны и зайти эскадре в тыл.
- Жми! - Мария не выдержала напряжения и закричала.
Крюгер надавил на гашетку. "Бом". "Бом". Одно ядро пролетело мимо маневрирующей двухместки. Зря пилот вытворял чуть ли не цирковые выкрутасы: второй снаряд пушки чиркнул о дно. Экипаж "Храбреца" прекрасно видел, как расплывается металл корпуса двухместки, а через мгновение она начинает бешено крутиться. Кислота, вылившаяся из ядра, медленно, но верно уничтожала проводку вражеского корабля.
- Ещё! - это уже скомандовал Ивор, но пальцы Бовы успели раньше. Два новых ядра полетели навстречу противнику.
Двухместки, разлетаясь в стороны, дали залп ракетами. Они учли, что приборы плохо ловят мишени, поэтому самонаводящиеся (в обычных условиях) снаряды превратились в прущие напролом торпеды. "Храбреца" качнуло, по обшивке ботика застучали, скрежеща, куски металла. Какой-то экипаж отправился в страну вечного отпуска...
- Гады, - выплюнул Смолгин, уводя корабль в сторону. Двухместки дали ещё один залп, заставляя капитана "Храбреца" выжимать из ботика последние силы.
- Да когда ж они уже... - Лазарь всё-таки не удержался от комментария в адрес республиканцев. Теперь даже Бова отчаянно пожелал заткнуть уши: такого загиба он от машиниста не ожидал. И это ещё учитывая, что навигатор не все слова, шедшие из машинного отделения, смог разобрать...
- Залп, - Мария послала во врага очередную кислородную торпеду.
Она прошила двухместку, даже не взорвавшись (Ивор насупил лицо, решив, что заряд просто оказался бракованным). Однако через считанные секунды Торпеда, пробив броню канонерки, отправил её экипаж в адское пекло. Во всяком случае, Бова Крюгер надеялся всею душою на это. Он так и видел гигантские сковородки, на которых среди шкварчащих шматов сала кричат от нестерпимого жара проклятые республиканцы. А красные-красные черти, попыхивая самокрутками, бьют баграми еретиков, чтобы те (не дай Подобный заре!) не сбежали! Крюгер сам понимал, что это совсем не те мысли, которые должны приходить во время боя, но что поделаешь?
"Храбреца" ощутимо тряхнуло. Оплавленные куски металла барабанили по корпусу ботика. Несколько очень даже не маленьких кусков промелькнуло мимо экрана. Если бы не неполадки с навигационными приборами, можно было бы узнать, кто погиб в ставшими адским пеклом кораблях!
Всё меньше и меньше торпед, ядер и мин летело во врага со стороны эскадры Марона. Флагман-эсминец заметно накренился, кое-где в его обшивке зияли провалы, через которые виднелись далёкие звёзды. Адмирал проигрывал. Да, противник лишился едва ли не четверти кораблей.
На месте двух миноносцев теперь были лишь груды искорёженного железа, пять или шесть канонёрок стали братскими могилами, а десяток двухместок превратился в пыль. Но у конфедератов осталось только два или три ботика да дышащий на ладан, так и норовящий приказать долго жить эсминец.
- Капитан, я больше не могу сдерживать их удары, - со лба Бовы тёк ручьями пот, а руки дрожали, но Крюгер из последних сил заставлял пальцы жать на гашетку.
- Капитан, торпед больше нету, - Мария сникла. Лазарь, словно решив поддержать канонира, раздался ядрёной тирадой. Похоже, он вложил в свои слова все чувства, которые им сейчас овладели, но главное - предчувствие обречённости.
- Понятно, - Ивор выровнял корабль и направил его прямо на миноносец, находившийся прямо напротив, попутно увернувшись от очередной торпеды, лишь слегка чиркнувшей по корпусу. - Молитесь. Я захожу на последний вираж.
Сердце Смолгина, до того так и норовившее выпрыгнуть из груди, стучавшее о рёбра, такие чувства бушевали в нём, успокоилось. Говорят, так всегда бывает в последние минуты жизни. Все переживания, вся боль, весь страх и ненависть схлынули. Осталась только холодная решимость. А в глазах - холодный блеск. И громада миноносца. Он как раз летал совсем близко к республиканскому эсминцу. И мин у него осталось достаточно, чтобы отправить не только саму "мотыгу", но и "тигр" ко всем чертям. Странно, но вся прошлая жизнь почему-то не прошла мимо Смолгина за какое-то мгновение. Наверное, воспоминаниям теперь тоже было равно. Что ж, на таран так на таран. Сейчас уже не важно, как умирать...
Смолгин, выжимая из ботика последнее, миновал очередную торпеду, обманул двухместку, чьи пилоты так и норовили остановить "Храбреца", прошёл мимо мины. Громада "мотыги" всё увеличивалась и увеличивалась, можно было даже разглядеть смотровые экраны...
А потом ботик зашатало с неимоверной силой. Даже Ивор упал на пол и покатился к стене, больно стукнувшись головой, до сиреневых звёздочек в глазах. Лазарь снова выругался, но только как-то, что ли, удивлённо, не веря в то, что ещё есть силы ругаться. А главное - возможность.
Ивор, превозмогая боль, приподнялся на локтях: вместо миноносца остались остывающие обломки...