Вагон неторопливо поскрипывая отшвартовал от перрона. Ускоряясь, замелькали знакомые картинки родного города, сливаясь в кадры документального кино, уносившего меня в далекие дали. Документальное кино в том возрасте меня интересовало мало, потому я оторвал взгляд от окна своей боковухи и внимательно осмотрел окружающее меня пространство. Потому как ближайшие десять дней заполняющие это пространство люди будут моими однополчанами и соратниками, отправившимися на опасное задание в далекую и неласковую страну Речь Посполитая. В девяностые родная страна была суровой и жесткой, а что уж говорить про заморщину тыщу лет с недоверием относящуюся к москалям. О не душевном отношении к нам за рубежом я знал и особо не стремился туда, но нужда заставила отправиться в это необычное путешествие. Тем более, что уже несколько лет вся страна, окрашенная в клетчатые цвета, от гопника до профессора, широкой нескончаемой цепью соединяла просторы нашей многострадальной Родины с "процветающим западом" (Запад же конечно заканчивался для них на польской границе). Все это время я был вне этой могучей и крепкой сцепки, находясь где-то в стороне. Но мне было интересно. Тем более когда половина окружения рассказывает о невиданных заморских странах, где как говорится люди ходят на головах, а в некоторых особенно подпитых сказаниях имеют оных две. Как же было не посмотреть на такое чудо заморское. Тем более, что дела пошли неважно и все так совпало. Один мой приятель, так же не вкусившей всех прелестей западной жизни предложил отправиться в коммерческий тур. Поразмыслив, я согласился. Интересно было, как оно там у людей заморских, да еще и денег на них подзаработать. Поэтому мы, получив четкие консультации бывалых и матерых коммерсантов из знакомых (интернета тогда не было) принялись к подготовке операции. Промышленность тогда у нас хоть и загибалась, но стальной ее стержень не позволял еще переломиться, а лишь хрустел и потому мы могли предложить еще какую-то ерунду для горделивых и высококультурных шляхтичей. Начиная от каких-то прищепок на ободке до тяжелых, но выгодных в обмене водяных насосов или что-то вроде того. Конечно же сигареты и что-то еще из тогдашних советских нанотехнологий, в то время еще не потерявших доверие и известность. Так загрузившись двумя огромными сумками, равными по весу моим худеньким килограммам оказался на борту плацкартного вагона, с боковыми местами, в связке с таким же неопытным "иностранцем" - приятелем по прозвищу Ген.
Вообще путешествующим на тот момент по стране очень повезло, что они не попали в наш замечательный вагон. Группа была сформирована каким-то агентством, уже давно и прибыльно занимавшимся этой деятельностью, опытным старшим группы, в чем-то милой, но уже матерой женщиной не старше тридцати пяти. Она обыденно провела детальный инструктаж о предстоящей поездке еще раз напомнив о дисциплине. Но куда там. Группа собралась "звездная". Во всяком случае ее костяк, который я запомнил. Начнем с моего приятеля, КМС по боксу когда-то еще не так давно в полулегких категориях, уже давно перешедшего на пивных дрожжах в более тяжелую весовую категорию, человека адекватного, когда трезвый. Ключевое слово - когда трезвый. Тут же мы сдружились с еще двумя молодыми парнями нашего возраста. Одного я назову Вова-Волейболист, другого Миша-Афганец. Волейболист, потому что был волейболистом и учился в институте физкультуры, который не мог закончить уже который год, второй отслужил в Афгане, и брал, по его словам чуть ли не дворец Амина, а в состоянии алкогольного грогги и самого Амина, вместе "со всей его кодлой". Оба были высокие, здоровые парни уже в "сотый" раз отправлявшиеся за бугор. Волейболист был еще не женат, второй же был связан узами Гименея и имел ребенка. Были две милые молодые девушки-подружки, миниатюрные и симпатичные. Одна уже без мужа и с ребенком, назовем ее Таня, вторая без ребенка, но еще с мужем (как он отправил ее в такую поездку одну?!), назовем ее Света. Выделялась еще пара подружек. Видная и манерная Цаца и ее невзрачная соседка-ординарша Рита . Отличались они от остальных не только своим видом, но и отсутствием рабоче-крестьянского коммерческого товара. Так пара сумок со шмотками. Явно если и собирались они чем-то торговать, то явно не продукцией советского знака качества. Не последней звездой была в группе тандем Сабрина и Ногастая, так сразу прилипли к ним показатели качества. Первая за видную грудь, вторая - догадайтесь. Весь этот бриллиант окаймлял по своему тоже очень интересный коллектив. Инженер, Ботаник, Молчунья и Шурочка-Цветочек и еще несколько уже более серых и скучных персонажей.
Все начиналось довольно чинно. После последнего инструктажа Старшей все заняли свои места согласно купленных билетов и приготовились ужинать. Не то чтобы кто-то хотел его превратить в Венский бал, но вечер показался скучным доброй половине участников "Марлезонского балета". Они то и достали из своих явно неглубоких мест заранее приготовленные горячительные смеси. За знакомство, ну и так далее. Была бутылочка и у нас. Я в те времена (как и сейчас) выпивал умеренно, стараясь не подрывать свое здоровье, но белой вороной выглядеть не хотелось. Размялись мы с приятелем на двоих и я собственно планировал на этом закончить. Так сказать скрасить грусть расставания с родными местами и лечь попечалиться. Но не Ген. И не другие участники концерта. Вступлением к "Марлезонскому балету" послужило вполне себе пристойное знакомство участников движения на Запад. Рюмка там за знакомство, там и там, изрядно запеленили и без того не просветленный мозг Гена. Последним пристанищем которого стало распитие "за знакомство" с некими прекрасными фрейлинами, явно несоответствующих друг другу. Одна, довольно кряжистая, низкорослая и некрасивая молодая девушка, вся нагруженная, как и положено, всевозможными коммерческими сумками и мешками, была явно не парой другой мамзельке. Та, практически при одном туристическом чемоданчике, в изрядно поношенном, но собольем полушубке, выглядела скорее бабочкой, чем трудовым муравьем, обозначившим не в срок вены на своих руках. Фрейлены оказались не из простых и сразу дали это понять Гену. Его это несколько напрягло. Он тут же стал вспоминать все свои не простые знакомства, начиная от авторитетов родного города и заканчивая белорусскими. Некоторые из них были явно преувеличены и надуманны, но в данный момент это было неважно. Главное, было не позволить себя принизить и отказать во взаимности. Ни о чем так и не договорившись трио Мареничей расстались не на самой дружеской ноте. Вечер уже явно шел к концу. Кто-то уже спал, изрядно наполнив себя алкоголем, кто-то еще сонно беседовал, вспоминая свои подвиги и героические поступки, не забывая о политике, а кое-кто завесив боковуху одеялом занимался непристойностями. Причем этот кое-кто имел настолько длинные волейбольные ноги, пятки коих в унисон с другими, более короткими, розовыми пяточками, потрясывались в динамичных колеблющихся движениях. Кстати, мешая свободно двигаться по проходу и без того некоординированных пьяных личностей. Про оставшихся, обычных пассажиров нашего вагона даже не скажу. Их было почти не видно. Я же благополучно уснул на нижней боковушке, под многократно повторенные одни и те же монотонные слова "А она выходит из кинотеатра в шубе норковой до пяток и говорит мне..." Я погрузился в беспокойную дрему.
Меня разбудил грохот падения совсем рядом чего-то тяжелого. Открыв глаза я лишь увидел тусклый фонарь аварийного освещения в конце коридора и лунный свет за окном. Было темно и тихо. В какой-то момент показалось, что это мне приснилось. Уже повернувшись на другой бок я был готов вновь продолжить свой тревожный сон, как рядом с моим ухом раздалось призывное "А-а-а!". Я несколько оторопел, потому что в темноте никого не было видно. Но где то совсем рядом, снизу, вновь раздалось призывное "А-а-а!" и вновь тишина. Спросонья я ничего не мог понять. И лишь когда, мимо меня прошелестел какой-то пассажир в сторону туалета я понял, что происходит. В ответ на прошедшего пассажира раздалась трехэтажная отборная брань сводившаяся в сумме к претензии "Ты что не видишь куда наступаешь, нехороший человек. Я тут в проходе лежу никого не трогаю, а ты по мне прошел, опять же совсем нехороший человек". Надо было видеть лицо этого пассажира еще не проснувшегося, ничего не понимающего, испуганного и ошалевшего вдруг. Тут я все понял. Опустил руку вниз и нащупал мягкое тело, усиленно сопевшее внизу. Ген банально свалился со второй полки прямо в проход. В моем уже проснувшемся сознании предстала ужасная картина искалеченного Гена, больница, и бесславное окончание "похода на Запад" (я же не мог бросить товарища). Тревожно спросил: "Тебе больно Ген". Идея ему явно понравилась. Ответом по вагону понеслось молодецкое "Ой, больно, мне больно!", излюблено и привычно повторяемое им в пьяном угаре многократно. Судя по молодецкой удали, зная мощный габидус Гена и то, что пьяному все нипочем, я понял, что он в норме. На мои предложения подняться и осмотреть его последовало все то же разухабистое "Ой, больно мне больно!" и прочие нехорошие высказывания о некоторых пассажирах этого вагона. Тут я окончательно понял, что Ген почти в порядке, потому что свалиться со второй полки и быть в полном порядке физически невозможно. На все мои уговоры он обиженно на весь мир (вернее на некоторых представительниц этого вагона) отказывался подниматься. Минут через пятнадцать обитателям вагона так надоело слушать эти пьяные крики, что стали разноситься из разных темных углов недовольные реплики сводившиеся к общему "Да заткнется он наконец". Видимо, получив достаточную порцию ночной славы, надоело это и Гену и он благосклонно согласился лечь на предложенную мной нижнюю полку. От греха подальше. Понимая, что никто не слетелся на его призыв и крик помощи, кроме меня, он лег и уснул. Благополучно. До утра.
Утром Ген очень долго не вылазил из-под одеяла. Обладая могучим здоровьем он все помнил, что творил накануне. Ему было стыдно. Но он обладал одним завидным качеством. Он никогда не признавался. Отрицал он и свои вчерашние подвиги, объявляя все наговорами и враньем. А напомнить ему о вчерашнем посчитали нужным чуть ли не половина группы, помимо моих ежеминутных подколов. Он лишь стыдливо прятался под одеялом и недовольно, но тихо ворчал о наветах на примерного гражданина. Надо признать народ отнесся к подобным подвигам спокойно и с понятием. У самих видимо тоже рыльце не раз бывало в пушку.
Изрядно поддав накануне, коллектив "болел" и находился в состоянии спокойствия, грусти и печали. И в этот день он ничем не отличался от миллиона пассажиров мило двигавшихся по просторам нашей необъятной Родины. Умеренно выпивая наставшим вечером, "серые личности" свели все к почти тихому "ты меня уважаешь" и "Гондурас должен выстоять". "Активисты" в этот вечер заслуженно отдыхали. Поезд неумолимо приближался к столице нашей Родины, городу-герою Москве. Туда то мы и прибыли на следующий день, благополучно закончив первую часть нашего путешествия.