"Когда землю покидают ангелы" является второй частью романа "Трансмиссия".
КОГДА ЗЕМЛЮ ПОКИДАЮТ АНГЕЛЫ
Пардон, мадам, я вас продам. За фунт конфет, - сказал кадет.
Вероника подсела к заваленному, всякой дрянью туалетному столику с тусклым, давно не мытым зеркалом, медленно достала из ящика пузырек с таблетками, высыпала их на ладонь, и вздохнув, опрокинула всю горсть в рот, быстро запив, остывшим чаем. И только потом, обратившись к слепому зеркалу, начала медленно расчесывать свои, слегка воющиеся каштановые волосы.
Вскоре взгляд ее затуманился, она потерла глаза, спина, казалось, разом потеряла твердость. Веронике почудилось, что она медленно, медленно растворяется, словно размазывает себя по всей комнате. В голове сами собой сложились слова:
А у танцовщицы горело платье.
Она была золотая, как жар-птица.
ГЛАВА 1
Агент
И последняя попытка самоубийства не принесла ожидаемого результата, оставив во рту Вероники противный привкус и глупые перешептывания в прихожей.
"Ну, всё. Здравствуй жизнь! Здравствуй психушка!" Сокрушенно вздохнула она, собирая в пучок влажные волосы. "И главное - ведь ничего не докажешь! Глупо! Надо было вешаться. Дура! Всегда же знала - не действуют на меня медикаменты, ну ни капельки!" Она откинулась на подушки, с досады укусив себя за руку.
В комнате было темно, тогда как за дверью горел свет и кипела жизнь.
"Слетелось воронье на падаль!"
Почувствовав в прихожей какое-то новое движение, Ника закрыла глаза, притворяясь уснувшей, и тут же дверь отворилась, и кто-то легкою и одновременно крадущейся походкой скользнул в комнату. Ника напряглась, вслушиваясь в какофонию чужого присутствия, и тут только до нее дошло, что перешептывание за дверью прекратилось. Слышалось, как досужим звоном падали капли из крана в ванной, где ее заставляли пить и пить воду, пока она не начинала захлебываться. Меж тем ночной гость молча возвышался над ней, терпеливо выжидая, когда больная соблаговолит выдать себя, открыв глаза.
"Господи, да кто же это? Артур? Но его не должно быть в городе. Врач? Не похоже - этот бы в жизни не стал терять времени, выстаивая тут по стойке смирно. Но кто?" Ника, чуть-чуть, приоткрыла один глаз. Действительно, перед ней маячил угрюмый, неподвижный силуэт. Тусклый свет луны, проникающий в комнату через не зашторенное окно, не позволял как следует рассмотреть вошедшего, но она явственно видела руку, напряженно сжимающую нечто тонкое и слегка поблескивающее, точно стилет.
"О боже! Он же псих! Маньяк!" Ника внутренне сжалась, собирая остаток сил. Силуэт оставался неподвижным. Она сглотнула, боясь пошевелиться и выдать себя тем самым с головой. Противненький холодок побежал вдоль по позвоночнику. Ника мысленно прочла "Отче наш" и вновь взглянула из-под опущенных ресниц. "Нет!!!" Она чуть не подскочила на месте. В левой руке маньяка, прямо над ее животом, нависало нечто, имеющее сходство с увесистым кирпичом. Ника напряглась, борясь с желанием завопить что есть силы, позвать на помощь, отпихнуть бандита и броситься к двери.
- Ну, долго будем комедию ломать? А, Вероника Сергеевна? Я ведь вижу, что вы не спите.
От неожиданности Ника открыла глаза и рывком села на кровати.
- Вот и умница. А то мне некогда, - мужчина элегантно сбросил с кресла вещи, валяющиеся там как попало, удостоив внимания, лишь виды видавший черный пояс (не каратистский, а с резиночками для чулок) и сам уселся так, как будто намеревался провести здесь остаток жизни. - Ну-с... приступим.
- Вы из милиции? - Ника зябко поежилась под влажным одеялом.
- Зачем же так сразу?! - раздраженно вспылил незнакомец. - Что я вам такого сделал? Смею спросить, что вы так меня обижаете? - выговаривая это, незваный гость противно гнусавил и размахивал в воздухе предполагаемым орудием убийства. - Хотя может это оттого, что вы не видите моего лица? - Он пружинисто встал и, подойдя к стене, щелкнул выключателем. Свет стегнул Нику по глазам, но она силой воли приказала себе не жмуриться, воткнув зрачки в незваного гостя.
Перед ней, нетерпеливо выстукивая каблуком незнакомый ритм, стоял достаточно элегантный мужчина лет тридцати-тридцати пяти, с тонкими и казалось, даже слегка подкрученными усиками, с роскошной, видимо, только что уложенной шевелюрой а-ля Штраус и карими, удивительно яркими и выразительными глазами. Изящную фигуру незнакомца облегал коричневый костюм чуть-чуть темнее его каштановых волос. Ника отметила, что его рубашка была не по моде сделана из тончайшего крепдешина, с той драгоценной желтизной, которую обычно оставляет проносившееся мимо время. Галстук соединял в себе цвет костюма, глаз, волос и рубашки, поблескивая, в свою очередь, янтарной застежкой.
- Але гоп! - гость шутовски раскланялся и начал жеманно поворачиваться то одним, то другим боком так, словно выступал перед публикой. В руках его находилась толстая красная книга, которую Ника приняла, поначалу, за кирпич, призванный размозжить ей голову и блестящая длинная ручка, которая еще могла бы, с большой натяжкой, сыграть роль бандитского ножа.
- Ну что, похож я на регулировщика движения? - томно промурлыкал гость, отчего-то сделавшейся вдруг похожим на оперного Дон Жуана. Он продолжал самозабвенно вертеться и приплясывать на месте. - Похож или не похож?
- Не очень, - смущено призналась Ника.
- Но, меж тем, в какой-то мере я им и являюсь. Я обнаруживаю нужных мне людей и перераспределяю их силы и возможности. Но это уже философия. По сути дела я -рекламный агент, - он вдруг перестал пританцовывать и остановившись, выразительно посмотрел ей в глаза. - Надеюсь, вы не дрожите при одном упоминании о рекламе и не прогоните такого очаровательного мужчину как я?
- Мраморная плита с девизом: "Рекламных агентов просим не беспокоить ни-ког-да!" Работающая, так же, по принципу мухобойки - еще у мастера, - в тон гостю пошутила Вероника. Агент определенно ей нравился, все неприятные мысли как рукой сняло. В присутствии этого вертлявого Дон Жуанчика, как она окрестила его раз и навсегда, Ника чувствовала себя необыкновенно легко. - Так что поторопитесь навязать мне ваше барахло, пока мои слуги не вооружились дубинками и дихлофосом, используемыми ими исключительно против вредных насекомых и не в меру навязчивых продавцов.
- О, это великолепно сударыня! Тем более что я именно то, что вам надо, - расплылся в улыбке гость.
- Так вы предлагаете себя?! Ничего себе денек! Вы что же, зашли в первую попавшуюся открытую дверь и не поняли, что открыта она именно потому, что я неудачно пыталась отбиться от всего и рекламных вывертов, в частности? Или вы специализируетесь на умирающих - типа предложения верной, то есть неоднократно используемой веревки, мыла, таблеток от жизни, белых тапочек, осинового кола, для близких и родственников счастливого покойничка, серебреной пули (антиквариат) для него же или еще чего-нибудь столь же нужного? - Ника поежилась в мокрых простынях и, пошарив рукой по полу, с отвращением подняла затоптанный халат, тут же бросив его обратно.
- Дорогая моя! - на мгновение лицо агента сделалось серьезным. - Поверьте, что я отнюдь не случайный гость, мало того, меня и самого раздражает та фамильярность, с которой работают большинство торговых представителей. Кроме того, должен сразу же сказать, что я, ни в пример многим, уважаю желание клиента, покончить всяческие счеты с жизнью. Смерть, знаете ли, дело святое... М-да... - он помолчал, вновь заняв полюбившееся кресло, - но я считаю, что в некоторых, а тем более в вашем случае, это событие можно слегка отсрочить. Вам ведь, уважаемая Вероника Сергеевна, не в первой приходила в голову эта светлая мысль?
- Светлая? - Ника с сомнением посмотрела, на этого рассуждающего о жизни и смерти бизнесменчика, с белыми нежными руками и ухоженными ногтями.
"Что он может знать об этом?"
- Я считаю себя не в праве судить о нравственной стороне дела... Клиент всегда прав, - он откинулся в кресле и озорно глянул на притихшую слушательницу. - Но вот вопрос - простите, ради чего? Во имя чего? Наконец - кому эта смерть принесет хоть каплю пользы? Я понимаю, человек страхуется на огромную сумму денег, после подстраивает себе несчастный случай. Это ясно - он хотя бы обеспечивает своих близких, благородное, в сущности, дело. А вы знаете, почем сейчас похоронить? У меня тут... - он похлопал по красному переплету, - все цены.
Ника отрицательно помотала головой и поднявшись с постели, начала одеваться, отмечая про себя, что агенту отнюдь не безразличны эти несложные действия "умирающей".
- Дорогая моя! Милая! Я спрашиваю - ну неужели вы настолько не цените свою жизнь, чтобы расстаться с нею бесплатно, то есть не получив никакой компенсации от окружающих, за то что они сделали эту самую жизнь невыносимой? Наконец, лишив себя радости остаться в чьей-то памяти, как-то увековечив свое имя. Или...
- Короче - что вам надо? - Ника начала терять терпение.
- Мне? Позволю себе заметить - вам! Вы говорите - жизнь тускла и неинтересна. А что если я предложу вам прожить за тридцать дней двадцать-двадцать пять разных жизней от миллионерши до Папы Римского? Снова познать любовь, муки творчества, радость победы, покорение вершин? Получить "Оскара" и медаль "Матери героини"?! А? Хотите спасти человеческую жизнь? Можно несколько! Написать "Войну и мир", "Унесенные ветром"? Хотите быть сегодня Золушкой, а завтра королевой? Перевозить контрабандой зеленых попугаев и наркотики? Хотите умереть от смеха и пережить всех своих врагов? А? Ну, не молчите?! Сейчас или никогда?!
- Ну, что именно вы предлагаете? - Ника была в замешательстве.
- Взгляните, - агент, рассчитанным на эффект движением, распахнул книгу. На первой странице крупным округлым шрифтом было выведено объявление: "Фирме требуется шесть человек для испытания медицинских препаратов".
- О нет! - Ника с отвращением отстранилась. - Чтобы я после ваших лекарств коньки отбросила или стала дауном? Вот радость-то!
- Но, мадам! - агент взял Нику под локоток и снова заглянул в глаза. - Вы сами решили, что эта жизнь вам не нужна. Никто вас не тянул глотать некачественные таблетки. Я же могу вас заверить, что:
а) Ваши близкие или тот, кого вы сами назовете наследником, получит кругленькую сумму.
б) Сразу говорю, скучать вам не придется: Речь идет о наркотических препаратах, на короткий срок изменяющих сознание человека, только и всего.
Скажем, утром вам вкалывают вакцину с информацией о том, что вы Софи Лорен. И целый день вы ходите, говорите, живете, одеваетесь как знаменитая актриса. Понимаете - люди, тем более богатые люди, как правило, мало изобретательны, мы же даем им возможность пожить денек совершено другим человеком. Закомплексованный отбросит скованность и сделается душой общества, трусливый - смелым, дурак - умным. Лет через десять центры, оказывающие подобные услуги, будут процветать во всех странах мира. Программа подготовки идет полным ходом, и вы вполне могли бы поучаствовать в ней.
- Звучит заманчиво, но...
- Все равно мир не меняется и недели через две вы, наверняка, повторите попытку, но только совершено бесплатно. Я же...
- Хо-ро-шо, - Ника произнесла это слово по слогам, как бы впечатывая его в суетящегося гостя. - Но вы должны дать мне клятву, что если я сойду с ума, вы позаботитесь о том, чтобы я не жила.
- Ну, разумеется! Как вы могли такое о нас подумать! - агент открыл нужную страницу и протянул новой клиентке, похожую на нож, ручку. - Вы умрете. Фирма гарантирует, через месяц, точнее тридцать календарных дней. Обыкновенная передозировка. Но я обещаю, что это будет незабываемый месяц! А если, несмотря ни на что, вам удастся выжить, - он картинно развел руками, - тогда фирма выплатит вам в десять раз больше, проставленной внизу суммы. А с таким капитальцем, может, и желание жить появится. А нет, то и уйти можно будет со вкусом. Короче подписывайте, такой шанс не всякому выпадает.
- Кровью?! - Ника потрогала действительно острый наконечник ручки. Вдруг ей захотелось покончить со всем этим разом, припомнился Артур с его вечными жалобами и обидами, суетящиеся рыбки, жадные цветы...
"Всё едино. Я не собираюсь больше жить, так почему же не уйти так? Пусть даже агент половину наврал, что же с того - конец ведь один". Она подняла на искусителя сухие, словно лишенные самой способности плакать глаза. В этот момент с улицы донесся скрип тормозов и истошный женский вопль: "Не надо!", залаяла собака. Одновременно со странным треском, откупорились сразу же несколько окон, на лестнице застучали, зазвенели неровные чечетки шагов и тут же все стихло.
Ника тяжело нависала, над нервно покусывающим длинный ноготь, агентом. Словно мотылек, живьем приколотый к листу бумаги, мужчина извивался сейчас под пронзительным взглядом зеленых глаз. В одну секунду, ему вдруг сделалось неудобным находиться здесь, в этой комнате, рядом с этой жуткой женщиной... Кресло покрылось ухабами и вылезшие пружины впились в его холеное тело, ладони вспотели, а по позвоночнику вверх поползли холодные мурашки. Волосы на голове слегка зашевелились, будто сзади кто-то потрогал их мохнатой лапой, и несколько длинных волосков прилипли к вискам и потному лбу. Мужчина попытался снять щекочущий волос, но обкусанный ноготь царапнул веко. Суетным движением, опять и опять он хватал себя за лицо, не в силах оторвать взгляда от горящих глаз. Еще секунда, и к вящему ужасу, агент почувствовал, как что-то холодное и скользкое, подобно стеблю болотной травы, начало оплетать его ноги, ловко скользнув с мокрого пола под брючину. Свет померк и лишь немигающие угли глаз горели в ночи.
Ника вздохнула и, повернувшись к агенту спиной, выпустила его из своих невидимых когтей.
- Хорошо. Где подписать?
Мужчина поднялся на негнущихся ногах и, открыв книжку на нужной странице, подал ее с мешковатым поклоном. Ника развернулась к нему и опустив голову, так чтобы длинные неприбранные волосы закрывали верхнюю часть лица, ссутулив плечи, быстро поставила подпись.
- Вы-ы... - впервые за годы работы голос перестал слушаться своего хозяина, - теперь вы должны составить завещание, чтобы мы знали, как следует распорядиться деньгами, - почти прошептал он, ненавидя себя за неуместную слабость.
- Когда я смогу получить деньги?
- Вы желаете наличкой?
- Да.
- В профилактории, куда вы приедете, - наконец агент сумел взять себя в руки, - мы должны быть уверены, что вы, извиняюсь, не сбежите со всей суммой. Вы получите деньги и тут же сможете переслать их почтой.
- Понятно.
- Как я уже говорил, если через тридцать дней вы не умрете, фирма выплатит вам в десять раз больше. И вы сможете расторгнуть или пролонгировать наш с вами контракт. Наш представитель заедет за вами завтра в двенадцать часов. Этого времени вам будет достаточно, для того, чтобы собраться? Если нужно, он отвезет вас в юридическую консультацию и нотариат для оформления бумаг. Вы же, наверное, пожелаете оставить завещание.
- Что я должна брать с собой?
- Все необходимое вы получите на месте, но если хотите... заключенный с вами контракт не возбраняет наличие у пациентов личных вещей, книг, фотографий, одежды... - он примирительно развел руками. - И не переживайте. Ваш выбор не хуже, а может быть даже лучше любого другого. Скоро подобное времяпрепровождение будет доступно лишь очень богатым людям, тогда как вы... - он осекся внезапно, напоровшись на еще один жуткий взгляд.
- Спасибо. Я вас не задерживаю, - сквозь зубы процедила Ника.
Новая волна ужаса лишила агента дара речи
-... Вам еще что-то?!
- Не-ет!!! - пятясь и мелко кланяясь, мужчина вышел из комнаты, как ему самому показалось, через закрытую дверь. Одним рывком он пересек прихожую и, выскочив на лестничную площадку, где на счастье, успел ухватиться руками за железные перила и осесть на ступеньки. Не успей агент проделать этого, перелетевшее через перила, его тело уже валялось бы внизу в блесках битого стекла. По непонятной причине его бросало поочередно то в жар, то в холод, сердце выбивало дробь.
"Надо кончать с этой чертовой работой. Нет. Лучше уж просиживать штаны в конторе или попробовать возглавить бывшее Ольгино литературное агентство. Придумал же - романтика, грань смерти, острые ощущения, неудавшиеся самоубийства, женщины способные на все..."
При мысли о женщинах его передернуло. От оставшейся за спиной квартиры, казалось, несло склепом. Опираясь одной рукой на перила, а другой словно придерживая разогнавшееся было сердце, агент побрел вниз, поздно заметив лежащую на ступеньках красную книгу с автографами самоубийц. Кряхтя, как старик (на самом деле Эрасту Павловичу едва минуло тридцать пять), он наклонился и, подняв увесистый том, поплелся к машине. Внизу ему сделалось совсем плохо и, не рассчитывая уже на собственные силы, агент, выйдя из колодезного двора, поймал тачку и отправился прямиком домой. Красная "девятка" осталась нести караул под Вероникиными окнами.
ГЛАВА 2
Актер
Это был настоящий срыв, если не сказать больше. Эраст Павлович, как его называли уже лет семь, был, что называется, актером от бога. Актером, который мог сыграть кого угодно и что угодно. Когда-то лицедейство было его профессией, каждый день на сцене он играл королей и шутов, ничтожных и великих. Играл, пока не перерос театр, до тех пор, пока театр не сделался для него маленьким. Тогда Эраст Павлович, или как его тогда называли, Константин, решил сделать театром весь мир, продолжая играть роли, предлагаемые ему самой жизнью.
Когда Костя играл женщину, окружающие видели в нем женщину - мужчины на перебой ухаживали за ним, а женщины поверяли самые свои интимные секреты. Когда он избирал для себя роль старика, он действительно старел! Лицо его еще вчера юное и привлекательное покрывалось морщинами, волосы теряли блеск, спина сгибалась, а ноги начинали трястись в коленках. Когда, он решался выбрать для себя образ человека другой национальности - его кожа изменяла цвет, глаза - разрез, он мог стать выше или ниже, изменить акцент и походку.
Уйдя из театра, Костя устроил себе настоящее испытание, отправившись в Японию одетый женщиной, и вернувшись, попал в малоприятную историю, о которой, впрочем, он не любил вспоминать.
С величайшим трудом выбравшись из заточения, Константин купил себе новые документы и сделался Эрастом Павловичем Малиновским. Новое имя требовало новой внешности, так из яркого блондина он сделался шатеном, теперь он предпочитал длинные тщательно уложенные волосы и тонкие щегольские усики. Безупречная фигура Эраста Павловича была неизменно обтянута дорогим костюмом, на пальцах посверкивали сделанные на заказ перстни.
В таком виде бывший актер театра Фата-Моргана мог уже не покидать Петербург, опасаясь, что его опознают и заставят отвечать за давнишние проступки. Обворожительный Эраст и не думал скрываться, и, бросив квартиру, некогда принадлежавшую Косте, сперва снял, а затем и купил для себя новое жилье.
По началу Эраст решил попробовать себя в качестве литературного агента в издательстве "Дар", где он быстро свыкся со своей новой ролью и приобрел интересные знакомства. Трудолюбивый и прекрасно умеющий убеждать, новый литературный агент творил чудеса, помогая выдвигаться одним писателям и отправляя в "черные списки" других. - Хотя, разве можно серьезно разжиться на издательском поприще? Разве что, отмывая деньги для бандитов.
Впрочем, не прошло и трех лет на агентском поприще, и Эраст понял, что дело, которым он занимается, уже не привлекает его с прежней силой. Издательство и литературное агентство работали как хорошо отлаженный механизм, так что Эрасту не оставалось ничего иного, как день за днем играть один и тот же уже, порядком, надоевший ему спектакль.
Эраст уже совсем загрустил, когда неожиданно на его горизонте появились люди, занимающиеся более чем странным делом. Они набирали группы несостоявшихся самоубийц, с тем, чтобы испытывать на них психотропные препараты. С точки зрения морали, которой, впрочем, у Эраста никогда в жизни не было, все было чисто и гладко: "Суицидники часто повторяют свои попытки. Так почему не дать им возможность покончить с собой, что называется, с честью?" - вещал, отвечающий за эксперимент врач, Альфред Петрович Штокман, - творец дал человеку жизнь, а значит, теперь она находится в его исключительной собственности. - Поэтому грех толкать человека на самоубийство, грех предлагать здоровому и желающему жить человеку наркотики, но отчего не дать их тому, кто уже и сам решил, что жизнь ему не нужна?
Когда человек хочет убить себя, он делает это грубо и непрофессионально, допуская множество ошибок. Он недостаточно хорошо режет себе вены, выпав из окна дома, вполне может навернуться на дерево, и вместо того, чтобы разбиться, искалечиться и до конца жизни остаться инвалидом. Лекарства, которые вроде бы должны были вызвать неминуемое отравление и остановку сердца, на поверку, нередко, напрочь сжигают желудок и кишечник, так, что оставшийся в живых после этого человек, всю жизнь питается через катетер. - Словом сам по себе человек с трудом может покончить с собой, как правило, доставляя себе больше физических и нравственных страданий. - Нравственные мучения происходят так же оттого, что человек понимает, что давший ему жизнь господь, спросит, за несвоевременное возвращение. И это уже может быть посерьезнее, нежели те неприятности, из-за которых собственно человек и решил покончить с собой. Например, любой священник скажет вам, что самоубийцы не попадают в рай. А буддисты говорят, что в наказание за содеянное, они получат новую жизнь, еще хуже предыдущей. Если же человек убьет себя не сам, а ему в этом помогут - в чем же тут его грех? Но, если даже и допустить, что это тоже грех - остается светлая мысль, что родственники покойного будут обеспечены так как наша фирма платит деньги вперед".
Информацию о случаях суицида следовало получать в справочной "Скорой помощи", а так же в психиатров, курирующих своих пациентов. И те, и другие давно уже жили на зарплату от клиники, в которой теперь должен был работать бывший актер.
Новый бизнес очаровал впечатлительного Эраста уже потому, что общаясь с самоубийцами, он не уставал удивляться причинам, подтолкнувшим их к столь опрометчивому шагу. Сам Эраст обожал жизнь, и теперь смотрел широко открытыми глазами на людей, которые часто еще даже не начали жизнь, а уже мечтали с ней покончить.
"Я хочу забыться", - сказал однажды Эрасту пятнадцатилетний молодой человек, которого перед этим врачи откачали после слишком большой дозы героина. - "От чего забыться - тебе же еще и вспомнить-то нечего!" - Эраст не любил самоубийц, хотя и признавал их интересным для себя материалом. Кто его знает, что в следующий раз придется играть?..
Впрочем, он не собирался до конца жизни заниматься в этой криминальной клинике. Этого еще не хватало. Поэтому, покрутившись несколько лет среди врачей и их "подопытных кроликов", и увидев, все те диковины, которыми его могли удивить там, Эраст решил завязывать с опасным бизнесом. Поэтому на последок он придумал, как можно вырвать из проекта максимум денег, заранее выбрал себе новую внешность, заготовил необходимые документы, и ждал того часа, когда можно будет осуществить задуманное.
И тут точно снег на голову, на него обрушилась Вероника Шелест!
ГЛАВА 3
Где тонко, там и рвется
Когда я кричу, что хочу умереть,
исписанные листки на столе вопиют к жизни,
Но Бог знает, как тяжелеет это согласие раз за разом.
"Наверное, с самого рождения или даже раньше - в недрах моей матери, я не хотела и боялась жить. - писала в своем дневнике Вероника Шелест, - в год это желание сделалось настолько невыносимым, что я начала задыхаться. Я представляла себе крошечных, голубых рыбок, беззаботно мелькающих в живом аквариуме моего тела, потом их становилось все больше и больше... Я еще не умела считать, но по тому, как отчаянно сопротивлялось мое детское тело этому рыбьему нашествию, понимала, что конец мой близок.
Иногда я подолгу наблюдала за рыбами внутри себя. Они были похожи на красно-голубых неончиков - неуловимые как искры, вспыхивали рыбки в океане моего тела и тут же исчезали, не дав, как следует, полюбоваться своей красотою. Но период рыб был не долгим, и вскоре его почти полностью сменили прекрасные цветы - белые и красные. Длинные и гибкие стебли которых, властно и печально проникали мне под кожу, чтобы путешествовать затем по кровеносным сосудам. Тогда мне было около пяти и меня, то и дело отвлекали на разные дошкольные занятия.
Самые незабываемые впечатления начались, когда мои питомцы придумали выпускать звездчатые, сочащиеся ядом иголки. Я то корчилась от боли, то впадала в прекрасное оцепенение, созерцая одной мне видимые ароматные лепестки.
Узнав о моих опытах, мама пришла в ужас, и наняла команду врачей, призванных отравить всех рыб и выдрать с корнем орхидеи. А папа потом долго сидел в детской около кровати с решеткой, сжимая мою руку, в своей теплой мягкой ладони и умолял, умолял не умирать.
Потому, как он смотрел на меня, я поняла, что он видит цветы и, скорее всего, страшно гордится такими моими успехами. Во всяком случае, он подарил мне Библию с запахом типографской краски и ладана.
Потом я узнала, что он тоже пытался покончить с собой, но что-то ему вечно мешало.
Вероника отложила в сторону уже изрядно потрепанный дневник в синей клеенчатой обложке.
- Итак - всё. Жизнь как на ладони: живи - не хочу. - Правда перелистывала она ее, в данном случае, шиворот навыворот - но так даже более эффектно. Она взяла со стола свежий номер рекламной газеты и принялась заворачивать в нее дневник. С шорохом вылетел и упал на пол желтый листок: "ФИРМЕ ТРЕБУЕТСЯ ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК ДЛЯ..."
Ника улыбнулась этому нежданному напоминанию. Силы начали оставлять ее, уступая место ленивым воспоминаниям, тысячу первым разом зазвучал в голове давно разученный монолог, нет - выстраданный стон, артиллерийское адажио внутренней войны.
"Не понимаю, как можно любить мужчину, который не в силах почувствовать и понять твой смертельно-превосходный танец?! Невыносимо - женщина летит по сцене с выпученными от ужаса глазами, еще бы - пронесет, не пронесет - весь пол забросан ржавыми пружинами, заставлен острыми лыжными палками, усыпан битым стеклом и окружен колючей проволокой вперемешку с оголенными проводами. Но она все равно летит...
На туфельках нет каблучков обратного хода...
Мой любимый работает стриптизером в женском клубе. Он одевается в хвосты и цепочки, и заставляет весьма пожилых дам расстегивать их на себе, разглядывая припудренные уродства из-под полуопущенных век. В этот момент у него комок в горле и гусиная кожа. Я знаю. А ночью он кричит и всегда боится, что в один из дней напутает и явится к вампиршам в чулках и бантиках, да с ярко накрашенными губами, как одевается, когда исполняет программу в гей-клубе.
Скоро он уйдет от меня, потому что нам ни за что не прожить на наши гонорары. Быт настолько тяжел, что делить его с кем-то недопустимо. И еще потому, что кто-то там у него завелся. Я видела, как он прятал стимуляторы в круглую жестяную коробку из-под печенья. Он глотает их пачками и закапывает капли в глаза, по его же признанию, чтобы не видеть.
Вероника свернулась калачиком в пустой постели и со всей силой сдавила пальцами правую грудь, словно желая выжать из нее остаток жизненных сил. Боль донеслась откуда-то издалека.
- Скоро конец, - подумала она, взглянув еще раз на портрет молодого человека с длинными почти белыми волосами. - Но ты этому будешь только рад...
Подписывая проклятый договор, Ника думала, что мысли и недавние переживания уже не дадут ей забыться сном до самого отъезда, но силы внезапно оставили ее, едва только захлопнулась входная дверь и она осталась совсем одна. В этот момент, должно быть как защита от воспоминаний о недавней глупости, ее сознание отключилось от реальности, странным образом перенеся Веронику в предыдущий день:
- Плохо одно - самоубийц у нас не жалуют, - рассуждала Ника сама с собой, вертясь перед полуслепым зеркалом. - Найдется, конечно, пара-тройка романтически настроенных молодых людей, которые сочтут сей акт, по крайней мере, любопытным, но это совсем не то...
Вдруг подумалось, что возможно куда как лучше было бы, если бы ее кто-то убил. "Можно даже было бы оставить следы отчаянной борьбы. Мол, сопротивлялась до последнего, но... Бедная девочка!"
Идея казалась соблазнительной - нанять киллера, расписать его действия, как мизансцену - и вперед! Ника задрожала от восторга и, взяв с пианино фотографию Артура, стерла с нее пыль и, поцеловав в засаленные губы, поставила на место.
- От тебя, красавец мой, следует отказаться в первую очередь и не как-нибудь, а злобно, жестоко, с оскорблениями, чтобы и сунуться больше не смел.
Обидно. На Западе, когда женщина рожает, рядом с нею должен находиться муж, поддерживая ее, и все такое, а я, я ведь не рожать, а умирать, собралась и совсем одна!
Но с другой стороны это лучше, чем делать из Артурчика молодого вдовца. Зачем ему?.. Нет, свой последний танец смерти я станцую соло.
Вероника взяла тряпку и начала чисто автоматически стирать пыль с египетской статуэтки. Поймала какой-то странный ритмик в стиле Тома Уэйтса и, подчиняясь ему, продолжила кружить по квартире, остановившись лишь над постелью - широким матрасом с четырьмя подушками, накрытыми сиреневой шелковой тканью - декорация к танцу "Семи покрывал".
"А если он не уйдет? Вдруг я буду недостаточно убедительной? - неожиданно подумалось ей, - или он побоится потерять меня? Или решится пожертвовать новой связью? Да мало ли?..
Воздух в комнате словно загустел, и нависал теперь туманным пологом, конкурируя с тюлевыми занавесками на окнах. С тихим шепотом зашевелились цветы на обоях и, извиваясь гибкими стеблями, потянулись к танцовщице, желая смять ее в своих холодных объятиях.
- Нет, не сейчас! Не здесь! - Ника резко встала и, накинув на плечи плащ, вылетела из комнаты. Цветы медленно и обиженно поползли на обычные свои места. Ника сунула ноги в туфли, вспоминая об отравленной игле из какого-то другого сна, слишком незначительной, чтобы справиться с ней, когда она в таком состоянии. Пожалуй, сейчас она с успехом выдержала бы целую игольницу или...
Она нажала кнопку лифта и, не дожидаясь его пришествия, побежала вниз по ступенькам. Проскочив, таким образом, парочку лестничных площадок, Ника вдруг услышала свист разрезаемого воздуха и, заметив где-то над головой мгновенный всполох, инстинктивно отступила к окну. Великолепное, огромное стекло пролетело в метре от нее, со звоном расколовшись о металлические перила. На восьмом этаже запоздало завизжала женщина, словно только теперь заметившая пропажу.
"Бедные кошки!" - подумала Ника, созерцая стеклянные брызги на ступеньках. В парадняке жили сразу три кисы и один, весьма задрипанный, котик-гастроллер (прозванный так за то, что поочередно обходил все подъезды девятиэтажки). Не желая лишний раз рисковать на этой скользкости, Ника отправилась на площадку дожидаться лифта.
- Итак, перво-наперво, наезжаю на Артура, ой, покрутится он у меня, повертится, быстренько ноги сделает. И хорошо, - рассуждала она про себя, - ему же есть куда уйти, и славно. Мое дело слегка подтолкнуть пинком под зад, чтобы обратно не потянуло. А то со мной он погибнет совсем. Прошли времена Ромео и Джульетты. И может быть, как раз сейчас мой милый, весь в цветах и блесках, трется об очередное обвислое тело, а сердце его замирает и падает, борясь с действием стимулятора.
Милый?! Никогда прежде я не называла его так. Что же произошло?
ГЛАВА 4
Путь
На следующий день Ника уже сидела в серенькой "Волге" и ела мороженое "трубочку".
Представителей фирмы приехало двое, и один тут же полез проверять красную тачку, на которой, с утра пораньше, отлеживались сразу три дворовые кошки. Не обнаружив никаких повреждений, он только руками мог разводить, - мистика... Эраст ведь ясно сказал, что колымага у него не завелась, а сейчас все о'кей. Не раздумывая, он отогнал машину в сторону ближайшей мастерской.
Выйдя из нотариальной конторы, где она написала завещание в пользу Артура Лациса и, все еще внутренне содрогаясь при одной мысли, что в этот-то раз все происходит как нельзя более серьезно, Вероника попросила довести ее до Таврического сада, где ждал Артур.
Попрощались они, однако, как-то не так, суетно, то и дело, поглядывая на часы. На Суворовском ждала машина с водителем. И хотя договорились они на целый час свидания, она выдержала от силы тридцать пять минут, сорвавшись со скамеечки под раскидистой сиренью так стремительно, словно от этого зависела ее жизнь, а не наоборот.
Артур почему-то тоже волновался, путаясь и заикаясь, он говорил что-то о московском проекте, о приглашении сняться в пилотном выпуске эротического тележурнала. На фоне сирени он выглядел каким-то болезненно-бледным и хрупким. Ника слушала, думая о своем, невпопад задавая вопросы...
"Продался, продался, продался!.." гвоздилось у нее в голове. "Вот дурак-то, куда торопиться? Я умру - квартира все ему достанется!" О своих планах Вероника наплела, что будет работать в каком-то шоу. Разговор не клеился. Прощаясь, она заметила, что левое запястье Артура туго перевязано чистеньким бинтиком.
- Неудачно перекувырнулся, - виновато улыбнулся он. - То есть, - Артур помотал головой, - поцарапался...
- Береги себя, - попросила Ника. Они поцеловались.
Когда она садилась в "Волгу", проклиная себя, на чем свет стоит, за нерешительность, трусость и неспособность оказать сопротивление, отказаться, заявить о своих правах, все равно - деньги она пока не получила... мимо них проехала иномарка с открытым верхом, на заднем сидении которой, сидел Артур, его длинные, почти что белые волосы красиво развевались на ветру.
Всю дорогу она напряженно молчала, беспрестанно повторяя про себя, что ничего уже нельзя изменить и что она сама, мол, этого хотела. Но вместо покоя и уверенности, где-то глубоко внутри нее, поднимался отчаянным вихрем крик: "Что я тут делаю?! Не хочу!"
За окнами мелькали, плавно поворачиваясь, словно демонстрируя каждую свою изящную ветку березки, зеленели пухлые шары ив. Машина давно миновала черту города и ожидание сделалось еще тоскливее. Садики полные цветов и похожих на могилки детей ровных грядок, крохотное озерцо с деревянным мостиком, точно таким, с которого Ника и ее двоюродный брат, будучи детьми, ловили темных блестящих головастиков. Хорошенький оранжевый домик, весь в белых деревянных кружавчиках и с целым панно дикого винограда...
"Хочу туда, туда... спрятаться, скрыться... в пряничном домике, потеряться совсем, навсегда..."
Вероника с жалостью проводила глазами, убегающий от нее поселок и посмотрела на водителя. Молодой - лет двадцати пяти, с каштановыми прямыми, зализанными назад волосами. В стареньком, но еще вполне приличном пиджаке в крупную, нестерпимо яркую клетку, с заплатами на локтях, с золотым паркером в нагрудном кармане, и тонированных пляжных очках в белой оправе. На первый взгляд он не отличался богатырским сложением, но выглядел вполне здоровым и где-то даже по-своему привлекательным, как может быть привлекателен какой-то невиданный куст чертополоха, этакий деревенский полудурок, почему-то косящий под мафиози.
"Нет, с таким я не справлюсь. Будь на его месте тот вчерашний... и то вряд ли". Раздумывала Ника. Перехватив ее взгляд, клетчатый улыбнулся и выразительно посмотрев на девушку поверх очков, положил руку ей на колено. Магнитофон ни с того, ни с сего разразился: "Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо? Может дам, может дам, чо ты хош". Пассажирка вздрогнула и проворчав что-то сквозь зубы, сбросила руку и уткнулась в окно. Музыка тотчас прекратилась.
Меж тем, машина поднырнула в зеленую арочку бывшего пионерского лагеря и, минуя аллейку с изуродованными статуями, символизирующими некогда счастливое детство, понеслась вверх по горке, странно напоминающей фонтан "Каскад". И притормозила около небольшого округлого павильончика, точно такого, какие в Таврическом садике используют под кафетерии, но только этот был открыт со всех сторон, как беседка. Машина противно пискнула, Ника подумала, что водитель, видя ее состояние, решил перехватить дорогой чашечку черного кофе и, отстегнув ремень безопасности, достала из сумочки зеркальце.
Денек был действительно чудесным и если бы не тревожные мысли, Вероника могла бы наслаждаться им с самого утра, рассматривая поездку всего лишь как небольшое приключение. И правда - стрихнин ее не берет, крысиный яд - орешки, снотворное - так вообще - ешь, не хочу. "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел...". Вряд ли какая-нибудь другая импортная или отечественная отрава возьмет... Разве что курица с сальмонеллезом, но да она года три как мясо не употребляет.
Ника посмотрела на беседку и только теперь обнаружила в правом углу нечто весьма походившее на небольшой бар.
"Кто же интересно приезжает в такую даль, да еще и в стороне от дороги?" Она лениво потянулась и хотела было вылезти из машины, как вдруг заметила, что в кафе открылась крохотная боковая дверца, откуда вынырнул шустрый старичок и непрерывно кланяясь, побежал к ним навстречу. Водитель вышел из машины и Ника, ожидая приглашения, принялась разглядывать живописные окрестности.
Вокруг раскинулось огромное травяное море. Розовые иван-чаи, золотые одуванчики и зверобои, синие люпины располагались цветными потоками, почти что нигде не смешиваясь, точно кто-то специально нарисовал их тут со всей гениальной дикостью и первозданностью.
"Вот сейчас бы и убежать, - мелькнуло в голове у девушки, - ну же, сейчас или никогда! Спрятаться в лагере, а потом... - Она опустила стекло, впуская в салон машины жаркие ароматы лугов. - Бежать, бежать..." - стучало сердце.
В это время старичок и водитель пришли, видимо к какому-то соглашению, потому что клетчатый сел на свое место, а старикашка, с проворством козла скользнул к беседке и открыл обе створки двери. Ника еще не поняла, что происходит, когда машина сдвинулась с места и грузно въехала в кафе, заняв его, наверное, полностью. Вероника открыла рот, еще не зная, обругать ли водилу за нахальную выходку или просто рассмеяться шутке, как вдруг машина, нимало не сбавляя скорости, проехала мимо пустого прилавка, и едва не свернув плетеный стул, вонзилась в противоположную стену.
Ника ахнула, последнее, что она видела, было окно с лугом, иван-чаем и горизонтом, следующее мгновение по глазам рубануло взорвавшееся солнце и тут же все исчезло.
ГЛАВА 5
Каменный мешок
Осторожно двери закрываются
До станции Рай поезд идет без остановок.
Купол неба превратился в каменный мешок полутемного гаража. Клетчатый вышел из машины и, обежав ее вокруг, открыл дверь перед очумевшей от последних впечатлений пассажиркой.
Беседка и старик привратник бесследно исчезли. Вокруг Ники и ее сопровождающего сновали мужчины и женщины в зеленых халатах, у раскрытой двери упитанная повариха орала на водителя "Рафика" привезшего ей негодный товар.
- Ты что, Колян, совсем ополоумел?! - набросился неизвестно откуда, вынырнувший мужичок в телогрейке, на Вероникиного водителя. - Забыл - пациентов через главный вход! Вот я тебя не пущаю и все! Катись, куда знаешь! А катиться то, милок, и не куда, через стойку бара, сам знаешь, обратного хода нет. А ворота давно заперты. Так что сам решай, как с начальством опосля такого косяка разговаривать станешь! - он сверкнул очками в сторону ничего не понимающей Ники и, вопреки ожиданию, скользнул в подвальное окошко, скатившись вниз по конвейеру.
- Не обращайте внимания Вероника Сергеевна, Михалыч вечно чудит! Но вы действительно будете жить в главном корпусе, как королева и всего этого убожества видеть не должны. Это я так... хотел, чтобы вы отвлеклись немного от мрачных мыслей. А то - красивая женщина, а сидите, ни жива, ни мертва... - Он замялся, - а вообще, что греха таить, люблю, знаете ли через зеркальные врата... Так их у нас прозвали. Я и сторожу сказал, что вы моя сестра, а то бы ни за что не пустил. Мне лично здесь больше нравится - там... - он махнул рукой. - Ну ладно, пошли.
Около мусорных бачков они повернули налево, и клетчатый открыл перед Никой небольшую дверку с номером пятнадцать.
- Прошу. Я вот что подумал - не надо тебе, вот так, сразу же и к врачам. Время есть, посидим в подсобке, чайку попьем. А то обидно, право. Я четвертый год здесь работаю, - он покопался в изрядно оттопыренных карманах и, достав оттуда связку ключей, открыл дверь в совсем крохотную комнатку. - Проходи. Ничего, если на "ты"?
Вероника села на предложенное ей креслице, куда водитель перед этим положил старый свитер. На столе стояли две пепельницы, доверху заполненные окурками, а на стене висело круглое радио, как в довоенное время. Справа возвышалась какая-то машина, больше похожая на мусоропровод, и для усиления сходства выкрашенная в зеленую мерзкую краску. Ника поставила сумку у ног и посмотрела на кастрюлю с водой, куда рачительный хозяин опустил до этого кипятильник.
- Контракты заключать, говорят - рожей не вышел. А отвезти, привезти.... так народ либо перепуган до смерти, либо нажравшийся, либо вообще не въезжает, на каком он свете после... ну сама понимаешь, чего, - он убрал окурки, смахнув пепел и пыль со стола прямо на пол.
- А в главный корпус вас что, не пускают? - осмелилась вставить словечко Ника, обиженная за сравнение с мышью.
- Что? Не пускают?! Да кто меня, скажи на милость, удержит - если приспичит? Но только ты же сама меня не признаешь. Вот как. А ходить, чтоб каждый раз знакомиться с одной и той же бабой, как с новой, это уж!!! - клетчатый выразительно развел руками. - Я ведь романтик - цветы, конфеты, кино, мороженное, а только потом... А тут... какое к черту потом. Я вот, перед тобою тут распинаюсь. А завтра ты уж другая, и меня ни в зуб ногой не узнаешь. Так что же - опять каторга? Снова на "вы", опять извините, позвольте. У-у-у... понаделают принцесс, графинь всяких - не сунешься. Я бы не ходил, да бабы все, как назло, красавицы, вроде тебя. Эраст перед отпуском чисто метет, у начальства выслужиться хочет, у него, что ни привод - то супер модель. И чего это вам - красивейшим, можно сказать, бабам, на свете-то не живется?! А?!
Вероника молчала, не зная, что ответить, в голове роились тысячи мыслей.
"Эраст - наверное, вчерашний агент. Ну, да Бог с ним. Главное, вот же шанс, может быть последний, в этой дурацкой, но такой ценной сейчас жизни! Бежать! Сейчас! Никто не знает, что придурок уже привез меня. Ударить по голове, спрятаться, дождаться ночи или забраться в одну из машин, чтобы потом...".
- Ты, я вижу, не веселая, - заметил клетчатый. - Ну, если подумать, знай я, что.., - он махнул рукой и поспешил выключить кипятильник. - Между прочим, я тоже рискую, приводя тебя сюда, - он насыпал заварку прямо в красные пластмассовые кружки, извлеченные тут же из ящика стола, залив кипятком. - Пей. Или может тебе не чайку, а чего покрепче? Будешь?
Ника отрицательно помотала головой, хлебнув из чашки. Внутри у нее все оцепенело до такой степени, что она совсем не почувствовала жара, хотя от кружки поднимался пар.
- Ты зайдешь ко мне? - спросила она каким-то не своим, словно состарившимся в миг голосом.
- Конечно. А может, меня и самого еще сошлют на опыты, тогда вообще рядышком будем. Меня, между прочим, Николаем зовут, - он протянул руку.
"Нет, ты не рожей не вышел, а манерами. Болван, - отметила про себя Ника, - Кто же даме первым руку подает?!" - она, нехотя, дотронулась до протянутых пальцев.
Лампа дневного света то и дело нервно вздрагивала, причиняя боль глазам. Вероника огляделась, выискивая чего-нибудь тяжеленького для Коляновой головы, но как назло ничего не было.
- Ну, ладно, пора уже, - водитель взглянул на часы. - Пойдем.
- Не-ет, - Ника вцепилась руками в засаленные подлокотники.
- Чего нет? Пойдем, говорю. Время уже...
- Не пойду! - ее трясло, перед глазами поплыли противные круги, в носу защипало, как после стакана газировки.
- Слушай - не дури! - он взял Веронику за плечи и с силой тряхнул. - Пошли говорю, пошли! - шипел сквозь зубы Николай.
- Не пойду, - в тон ему процедила Ника, сознавая всю тщетность своего предприятия.
- Ну, сука! - Колян размахнулся и звонко ударил Веронику по щеке.
Ополоумев от боли и унижения, она зарычала, и укусила мужика за запястье.
- У-у-у, дрянь!!! - второй удар еще сильнее первого, пришелся по левой щеке, резко повернув голову, в шее что-то хрустнуло и тут же все исчезло.
ГЛАВА 6
Нравится - не нравится. Спи моя красавица
Осиновый кол торчит из гроба.
Ведьма хохочет пол ночи -
"Сколько возможности погибнуть в театре. Меня всегда привлекали эффектные сцены, массовые казни, картины с описанием пыток и, обязательно, пышные похороны. Мое лицо на черной с золотом бархатной подушке, должно особенно хорошо смотреться в окружении белых лилий. Музыка Генделя и красивые слова... наслоение кадра... компьютерная графика... Я столько раз представляла себе это!"
Вероника повернулась на другой бок, сон не шел, а вместе с ним запаздывала и сама смерть.
"Мне хотелось бы облить себя чем-нибудь горючим, и пропылать весь Курехинский... - но название произведения выскочило из памяти, а мысли все долбили и долбили, увлекая за собой, не давая желанного покоя. - Сдерживает как раз то, что похороны с урной смотрятся куда хуже, нежели с прекрасным, как драгоценная статуя, трупом. А это печально...
Расстраивает также и то, станут ли мои похороны событием или меня, попросту, зароют втихую - я-то, все едино, ничего не увижу".
Зазвонил телефон. Чуть неуверенным, от непрестанного вранья голосом, Артур говорил о том, что задерживается на какой-то крутой ночной съемке.
- А разве ты звонишь не для того, чтобы вызвать меня? - вопрос со стороны Вероники совершенно законный - берут-то дуэт именно ради нее. Сегодняшняя халтура на одного - исключение, лишь подтверждающее правило - это ведь она - Ника - прозванная, в танцевальной тусовке, "крылатой" - все подстроила. Договорилась так, что вызвали одного Артура. Но он не знает...
- Нет, извини, им нужны только мужчины...
- Хорошо. Когда вернешься? - Вероника тоскливо разглядывала себя в зеркале. Голова уже занята другим, каково это - умереть от ревности? Белое лицо... пронизывающий тишину метроном. Величественный прекрасный спектакль.
- Завтра утром буду как штык. Не сердись. Я люблю тебя.
- Я тебя тоже.
Гудки - короткие и удивительно громкие зазвучали прямо у уха. - Нет меня, нет меня, нет меня...
- Он изменяет мне, - подумала Ника, - ну что ж... к лучшему... Теперь в этом мире меня уже совсем ничего не держит.
Она вздохнула и, раскинув руки, как для полета, ушла в долгий черный сон.
***
- Вероника Сергеевна очнитесь, проснитесь, прошу вас, вот так, откройте глаза, прошу вас, откройте глаза - вам снится дурной сон. Вероника...
"Артур, Колян, Эраст?" Ника притворно застонала, пытаясь перевернуться на другой бок и, одновременно, прислушиваясь к малейшему звуку, способному, хоть в какой-то мере, объяснить, где она находится. "Итак: Я подписала контракт, водитель ударил меня, я потеряла сознание. - Что это - сон? И может ли быть, на самом деле такое? Чтобы машина въезжала в прозрачную беседку, через которую запросто просматривался горизонт, поля иван-чая, и оказывалась, на заднем дворе черт знает чего? Чтобы фирма набирала себе сотрудников из числа самоубийц? Да, объявления я видела, но чтобы на дом... Невероятно. И потом, пусть даже я истеричка и самоубийца, но откуда он знал, когда именно нужно приходить? Нет. Такого быть не может.
Стоп! Я же травилась. А значит, вероятнее всего, что якобы происходящее со мной после, на самом деле, было сном. Тогда все понятно - я в больнице и сейчас рядом со мной врач. Да. Именно так.
Ника открыла глаза и оглядела большую белую комнату. Наверное, даже, слишком белую и большую, потому что она не сразу сумела разглядеть границу, отделяющую стену от потолка.
- Ну, слава богу! Как вы себя чувствуете?
- Спасибо... - Вероника села. Перед нею стоял полный мужчина, блондин с мягкими, слегка женскими чертами лица с прозрачным пенсне на носу.
- Очнулись. Ну и чудненько. Прелесненько. Головка не кружится?
- Я в больнице? - Ника запоздало сообразила, что могла бы и не спрашивать, все и так было яснее ясного. Ее внимание привлекли два стеклянных двухэтажных столика с подвесными стеклянными каплями и золотыми колокольчиками. На первый взгляд, оба столика были абсолютно одинаковыми, но, присмотревшись, она увидела, что тот, что слева, чуть-чуть отливал темным, вероятно в стекло, из которого он был сделан, включили какой-то сплав. "Дурная кровь" почему-то подумалось Веронике.
- Это наши дружочки и дружочки наших пациентов, - перехватил ее взгляд толстяк. - Это, например, "Моцарт", - он катнул правый столик, отчего колокольчики на нем нежно запели. - На процедурах он будет от вас справа - как, ангел хранитель. Хи-хи... Добрый гений. Амрита - роса алхимиков. Вы понимаете меня, моя дорогая? С помощью этой самой росы, мы, скромняги от медицины, превращаем Золушек в принцесс, приносим цветные сны и приоткрываем дверцу невиданным прежде райским наслаждениям, невинным золотым видениям самого Данте...
- Мне у него больше нравится описание ада.
- О-о-о, я напал, так сказать, на знатока!.. чудненько... Признаться, "Моцарт" так велик, что ничто не сокроется, не останется незадействованным, не озаренным, так сказать, его гением... Слева же нас ждет...
- "Сальери", - к своему неудовольствию, Ника уже поняла, что контракт ей не приснился.
- Вот именно! Я вижу, что мы найдем общий язык, - доктор толкнул второй столик и тот поплыл, оглашая комнату погребальным звоном. Бом-бом... - Не правда ли, великолепное зрелище, - толстячок смахнул слезу, вытекшую из-под пенсне. - Но эти звуки вы слышите в первый и, я надеюсь, в последний раз, моя милая, ибо скорбная песнь его несет смерть, - он постоял какое-то время с величественно поднятой рукой, точно внимая одному ему слышному аккорду Танатоса, в то время как Ника начала подуставать от всей этой помпезности.
- Итак. Приступим, - неожиданно голос толстяка сделался грубее, он сел за стол и жестом указал на беленький и, как показалось танцовщице, слишком маленький стульчик пациента. - Итак, меня зовут Альфред Петрович, вы - Вероника Сергеевна Шелест. Двадцать восемь лет, место рождения - Петербург, то есть Ленинград.
Ника послушно слезла с каталки и, не найдя своей правой туфли, подошла к столу босяком.
- Вы достаточно хорошо чувствуете себя, для того чтобы поехать с нашим представителем на телеграф и отправить причитающиеся вам деньги?
"Деньги, - запоздалым эхом пронеслось в ее голове. - Все пропало, подписано, скреплено..."
- Я посоветовал бы вам относиться ко всему проще. Во всяком случае, не следует так волноваться, кстати, подобные обмороки случались с вами и прежде?
"Ни фига себе обморочек?! Тебе бы такие! - чуть было не вырвалось у Ники, но она вовремя сдержала себя. - Ведь если Колян ничего не сказал, значит, есть хотя бы слабый шанс, при встрече, попытаться шантажировать его на предмет вызволения из этой морилки. Он сам сказал, что приходит в главный корпус! Хотя, он же не знает, выдам я его или нет, и может, специально, целый месяц носа сюда не совать".
- Ну, так что же? - нетерпеливый вопрос Альфреда вырвал Нику из раздумий.
- Что? Обмороки? Были, конечно, были! - она отвернулась, боясь выдать нечаянную радость. - Обмороки, по-моему, это здорово! Мы с девчонками еще в школе запирались в туалете, и давили друг дружке на сонные артерии... - она запнулась и затравленно посмотрела на врача, как бы смущаясь нечаянно вылетевшим признаниям.
- Серьезно?! Ну, это же хорошо, моя дорогая! Вот видите, - по лицу Альфреда растянулась чеширская улыбка. - Я сразу понял, что мы в сами одного поля ягоды. Вот увидите, вам у нас так понравится! - он поднялся и, подойдя к "Моцарту", принялся поигрывать стеклянными слезинками. - Надеюсь, у вас нет аллергических реакций на лекарства? Если есть... - он взял с верхней полочки, не замеченный Никой ранее, шприц.
- Но вы же сказали... телеграф...
- Да, да... конечно, - он кивнул на тонкую, почти незаметную иголочку, - снадобье имеет медленное действие.
- Но, я не хотела бы так сразу, и потом, что если для меня все начнется раньше? - она поднялась, осознавая всю бесполезность попыток избежать экзекуции, и попятилась к двери. - Мне бы хотелось иметь трезвую голову, по крайней мере, на тот момент, когда я буду переводить деньги.
- О, не волнуйтесь, с головушкой как раз все будет в порядке, - мягко ступая, толстячок продолжал надвигаться. - Так аллергийки, значится, не наблюдали? Чудненько.
Ника толкнула спиной дверь, еще, еще раз. Безрезультатно. - Слезы застили свет.
- А если все-таки...
Она вздрогнула, ощущая на своей руке холодные пальцы врача, и в следующее мгновение что-то больно кольнуло в шею. - Не-е-т! - Ника дернулась, но тяжелое тело плотно прижало ее, в спину впилась круглая дверная ручка...
- Только шевельнись, моя умница, - как в полусне услышала она мурлыкающий голос. - Я тебе личико порежу от уха до уха.
Вероника замерла, уставившись в тоненькую полоску, разделяющую стену и потолок.
- Ну, вот и все, хорошая девочка, - объятия разжались, и Ника, не удержавшись, скользнула на пол. - Водичка в графине справа от вас. В девять ужин, прошу не опаздывать. Ваша комната номер тринадцать, это во втором крыле. Провожатого зовут, Виктор Евгеньевич, он ожидает за дверью и отведет вас в бухгалтерию и затем в поселок. Там есть телеграф, - его тон и манера разговаривать, снова сделались подчеркнуто официальными. - А с завтрашнего дня мы начнем новую жизнь.
Ника тяжело поднялась, считая аудиенцию завершенной.
-... Да, чуть не забыл. Если вы вдруг случайно у нас потеряетесь, ну, мало ли, так учтите, что повторное лекарство следует принять в полночь, в противном случае... - он брезгливо поморщился. - Я не хотел бы лично найти вас после этого. Такие мучения, ой... кровь превращается... синяки, язвы... брр... будет обидно видеть изуродованной такую очаровательную леди.
Вошедший санитар почти, что волоком вытащил Нику из приемной и, кивнув для порядка врачу, мол, - не впервой - управимся, закрыл дверь.
ГЛАВА 7
День первый
Осиновый кол торчит из гроба.
Ведьма хохочет пол ночи -
Утро. Белый храм санатория, как его окрестили богатые приезжие, светится на солнце так, что больно смотреть. В маленьком неподвижном озерце у мраморного крылечка со спящими львами отражается передняя часть фасада. С нее рабочие в серо-серебряных комбинезонах только что убрали охранные прозрачные щиты. Точно лепестки гигантского цветка опускаются они на лебедках до самого газона, где на специальных асфальтированных дорожках ждут их бесшумные и проворные молодые люди. Тихо. Не слышно ни одного звука. Еще бы! Шутка сказать, кто занимает лучшие комнаты над озерцом, и каких это стоит денег...
Ах, бесценные волшебные источники, целебные мощи, погребки с их непревзойденными винами, теми самыми, по которым Квентин Мирр предлагал в своей "Всемирии", изучать историю, начиная с раннего христианства и заканчивая коллекциями лучших в Каркасоне и Тулузе виноделов. Ванны египетских фараонов, специально выписанные из Испании быки и матадоры, индийские танцовщицы... Словом, все чудеса, описанные на глянцевых страницах каталогов.
Рабочие опускают последний лист, и он сверкает на солнце изумительными гранями чешского стекла.
- Великолепное зрелище! Неправда ли, мадамэ? - невольно вырывается у старичка в широкой белой панаме и шортах с двумя рядами пуговиц из слоновой кости. - Каждый день смотрю, и всякий раз изумляюсь, как ловко это у них получается, у шельмецов. Так держать!
- По мне так было бы эффектнее, если бы эту процедуру проделывали машины. Рраз. И все. В голосе, раздавшемся из соседнего шезлонга, звучала все пожирающая лень. Молодая дама досадовала на своего собеседника из-за того, что старикашка повторял одно и тоже каждое утро, по всей видимости, нисколько не догадываясь о том, что его оппонентом неизменно оказывалась одна, и только одна Лариса, у которой единственной в этом райском месте хватает терпения разговаривать с этим старым козлом. Она отвернулась и начала смотреть, как официанты выставляли на полянке зонтики и стулья.
- Доброе утро! - подошедший мужчина - загорелый блондин в светлых шортах и совершенно белой, легкой футболке, поклонился старичку, которого все считали то ли генералом, то ли еще кем-то в тот же роде.
- ... Утреннее солнце - лучшее солнце. Вы уже купались?
- Нет, - молодая дама окинула мужчину томным взглядом из-под темных очков и опустила лямки купальника. - Отчего бы вам Боррис, не сесть сегодня за наш столик? А? Я слышала, что ваш сосед вчера уехал.
- Срочная телеграмма. Что-то с фабрикой, - он попытался увильнуть, изящно переведя разговор в другое русло.
- Так как насчет моего прредложения? А-а-а? - было заметно, что Лариса в жизни не общалась с более красивым и ладным мужчиной. Тонкие черты лица, выразительные глаза, под почти сросшимися у переносицы бровями, говорили о породе. Длинные светлые волосы зажаты по обыкновению в хвост, гибкое, очень загорелое тело, выдавало если ни гимнаста, то, во всяком случае, человека проводившего немало времени в бассейне и спортзале.
"Как он танцует..." припомнила Лариса Николаевна и, как бы не замечая, запрокинув голову, начала поглаживать свою шею.
- Простите, но сегодня обещал... ну, в общем, непременно, в другой раз мы посидим вместе, может вечерком за бокальчиком вина?
- Вечерром? Ладно. Но почему бы вам, все же, не перебраться за наш столик? - настаивала Лариса. - Или правду говорят, что вы ждете, когда место Вальдемара займет новенькая, как там ее?
- Как же - Генриетта Мюэ, - оживился генерал. Рубашка на нем распахнулась, обнажая цыплячью грудь с рядком выпирающих ребер. Было заметно, что старый вояка безумно любит это одряхлевшее тело, обнажаясь подобным образом при каждом удобном случае.