Андреева Татьяна Борисовна : другие произведения.

Записки строевой куклы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    зачем я пишу все это? Может для того, чтобы таких жизней, как та, о которой Вы сейчас прочтете, было меньше. Может быть для того, что бы обычные люди знали о том, какое существование у наркоманов. Но, наверное, я просто хочу, что бы в том, что произошло со мной и с моими друзьями была бы хоть капелька смысла, что бы хоть кто-то мог понять, что такое наркомания, не прикасаясь к ней непосредственно.Это начинается как игра - наверное, так начинается большинство серьезных вещей. Наркотики, как и смерть, невозможно узнать, не очутившись в них, а любопытных среди людей - много. И я надеюсь с помощью этих записок удовлетворить хоть чье-то любопытство.

   Для тех, кто собирается выжить.
  
  
  
  
   Татьяна АНДРЕЕВА.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСКИ
   СТРОЕВОЙ КУКЛЫ
  
  
  
  
  
  
  
   (НЕЗАКОНЧЕНО!)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Памяти тех, у кого сил не хватило
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Авторское предисловие.

Здравствуйте!

  
   Вы, наверное, привыкли читать литературу, складно написанную по всем законам жанра? Не ждите этого сейчас. Я не собираюсь доставлять Вам удовольствие от чтения. Я пишу наспех, не зная, успею ли закончить.
   Вам нужно знать, зачем я пишу все это?
   Может для того, чтобы таких жизней, как та, о которой Вы сейчас прочтете, было меньше. Может быть для того, что бы обычные люди знали о том, какое существование у наркоманов. Но, наверное, я просто хочу, что бы в том, что произошло со мной и с моими друзьями была бы хоть капелька смысла, что бы хоть кто-то мог понять, что такое наркомания, не прикасаясь к ней непосредственно.
   Это начинается как игра - наверное, так начинается большинство серьезных вещей. Наркотики, как и смерть, невозможно узнать, не очутившись в них, а любопытных среди людей - много. И я надеюсь с помощью этих записок удовлетворить хоть чье-то любопытство.
   До четырнадцати лет я много читала, а с четырнадцати лет я начала писать что-то вроде дневника. Иногда я писала каждый день, а иногда по полгода ничего не писала. Тем не менее, набралось уже килограмм десять разных тетрадей, записок, листков, писем, стихов и прочего материала, по которому можно пунктиром описать мою жизнь. Но я не хочу писать мемуары в двадцать два года, - я хочу лишь описать одну из сторон своей жизни и жизни еще некоторых людей. Проще всего это слегать в форме отрывков дневника дополнений к нему в виде писем и стихов. Вот этим я и займусь сейчас, при этом я буду придерживаться текстов оригинала, поэтому не обессудьте - ведь многие записи делались впопыхах, в депрессии, в нетрезвом виде, а начало записок - дневник тринадцатилетнего ребенка.
   Еще хочу добавить, что:
   все совпадения имен и событий - совершенно случайны.
   Не забывайте, что это всего лишь литературное произведение.
  
   ************
  
   13.01.1990.
   Со мной что-то случилось. Я прочла самиздатовскую книгу Стругацких /Гадкие лебеди/. Мир изменился. Эта фраза звучит в моем мозгу. Почему - не знаю. Что-то произошло во время чтения книги. Она полна мыслей. Я тоже. Я кажусь сама себе одним из этих гадких лебедей, в каком-то роде. Правда, изменения в мире, начались еще в Ленинграде, когда прочла /Жук в муравейнике/, нет, раньше, еще, когда я услышала Цоя. Может это какой-нибудь переходный возраст? Я когда-то читала книгу /Белая ворона/, так там была мысль, что человек каждые семь лет меняется. Может у меня сейчас как раз ЭТО? Не мир изменился - изменилось мое мышление. Но почему так резко?
  
   13.02.1990.
   На днях я прочитала в школьном коридоре объявление, что желающие могут прийти в школьную театральную студию. Мне было очень страшно, но еще больше мне хотелось вырваться из своей комнаты и общаться не только со своими скотами-одноклассниками, но и с кем-нибудь еще. Мне было очень страшно. Я долго тормозила перед дверью в актовый зал. Вошла.
   Оказывается, что я личность! Они там все взрослые, все старше меня, в основном шестнадцать-семнадцать лет, а еще некоторые бывшие ученики нашей школы - они еще старше - и восемнадцать и даже двадцать, а нашему руководителю - он учитель истории в шестых и в седьмых классах - ему вообще двадцать шесть лет. Они все общаются со мной на равных, а когда я говорю что-то - они меня слушают так же, как и друг друга, даже если я начинаю заикаться и краснеть.
   Короче, 25 февраля будет спектакль, посвященный Высоцкому, сегодня я впервые участвовала в репетиции. Но все же в этом театре для меня главное не это, а то, что я познакомилась с кучей классных людей.
  
   16.03.1990.
   Седьмого марта был спектакль /Сын за отца не отвечает, или зачем ты пошел в революцию?/ - это про Сталина. Я все сделала правильно, хотя очень мандражировала.
   Влюбляюсь во всех по очереди ребят из театра. Переписала у них очень много разной музыки, /Крематорий/, /Чайф/, /ДДТ/, /Аквариум/, /Агата Кристи/ и много еще чего.
  
   18.03.1990.
   Сегодня я сидела у себя в комнате и слушала с наушниками /Наутилус/, когда влетела мама и потащила меня на кухню, где сидел отец. Она крикнула: /Все расскажи Тане, собирай вещи и уходи!/.
   Короче, выяснилось, что у отца еще в 1983 году родился сын от какой-то женщины, ну а мама об этом знала еще с тех пор, но теперь ее терпению пришел конец. Того мальчика зовут Паша. Отец теперь будет жить с ними. Ну и ладно. Маму жалко. Ведь у нее кроме меня и сестры вообще никого нет. Да и с сестрой отношения теперь натянутые.
   Развод иногда несправедлив по отношению к мужчинам, обычно к женщинам и всегда к детям.
  
   15.04.1990.
   Предки решили, что в июне мы с мамой переедем в Ленинград.
   Отец пока живет с нами, но в Питер с нами не поедет, останется в той семье.
   Сейчас я живу и пропадаю, растворяюсь в воздухе. Все время повторяю: повешусь, повешусь... Учебу забросила в конец - уже две двойки в году мне обеспечены, а еще две можно исправить, но я не хочу их исправлять, вообще ничего не хочу кроме книг, музыки и театра.
   Глаза уже -9,5, завтра мне сделают более сильные контактные линзы.
   /Я живу как кукушка в часах.../. У всех мозги, а у меня клубок мыслей, который невозможно распутать.
   Ну, ладно, переживем. Главное - не сойти с ума.
  
   03.05.1990.
   Сегодня смотрела в пятый раз уже /Иглу/. Раньше я только на Цоя любовалась, а сегодня уже начала вникать в суть фильма. Да, я не могу не признаться, меня интересуют наркотики, очень интересуют, и если среди потока бессистемного чтива мне попадается информация о наркотиках, я в нее прямо-таки вцепляюсь. Начиная с того, что когда я в девять лет читала /Граф Монте-Кристо/, там был момент связанный с гашишем и вплоть до фразы Марины Влади, что когда они с Высоцким курили в Америке марихуану: /оркестр звучал прямо в голове/.
   Наверное, наркотики это очень и очень здорово, если из-за них люди готовы гибнуть. Это величайшее наслаждение, самая приятная вещь на земле, если за нее платят так дорого.
   Какой ужас - я потенциальная наркоманка! Ладно, шутка, - откуда я возьму наркотики?
  
   17.08.1990.
   Как это странно и страшно звучит - похороны Цоя... Я пытаюсь не плакать, но рыдаю, как, наверное, никогда в жизни не рыдала, когда я понимаю, что никогда больше не увижу его! Но ведь я его слышу как всегда, как всегда!.. И по телевизору его концерт - а его самого уже нет... А ведь я только-только переехала в его родной город!
   Да, самое страшное в жизни смерть, потому что только из нее нет выхода. Господи, неужели и я умру? И мое тело, мои руки, губы, глаза, мое любимое, мое хорошее тело растворится в земле? Оно будет лежать в земле и его будут есть черви? Нет, лучше крематорий. А, все равно. После смерти ВСЕ равно. Хотя, кто знает?
   И я не смогу писать, читать, рисовать, слушать музыку, даже просто видеть - я не смогу НИЧЕГО делать!
   А ели я умру позже - Боже - ведь будет старость! Появятся морщины, поблекнут губы, вылезут ресницы, мне, наверное, даже будет противно смотреть на себя в зеркало и я не захочу рисовать себя! Мои движения станут другими, мне станет тяжелее жить, и я начну думать обо всех своих болячках... Как бы это банально не звучало - я хочу умереть молодой. Хотя, говорят, что чем больше живешь, тем больше хочется жить - сам процесс затягивает. Ладно, поживем - увидим. Пока. Все-таки на самоубийство идти не хочется. Не потому что это грех, как все говорят, а просто потому что это дезертирство.
  
   24.10.1990.
   Как много всего произошло! Во-первых, я познакомилась с замечательной девчонкой. Она учится со мной в одном классе в новой школе (кстати, из-за кучи двоек в моем московском аттестате я решила остаться на второй год - ведь по возрасту я как раз подхожу). Ее зовут Ярослава, и она слушает туже музыку, что и я и тоже любит читать и вообще она очень кайфовая и похожа на меня. Только она еще более закомплексована, чем я.
   Кроме этого я попала в историко-литературный класс. Там учатся совсем другие люди! Я и не думала, что между одноклассниками могут быть такие отношения. В школу я хожу как на праздник, причем мне одинаково интересно общаться с ребятами и учиться. У нас просто отпадные и умные учителя, кроме этого, вместо некоторых предметов мы по вторникам катаемся в Центральный лекторий на Литейном и слушаем лекции так называемого Университета /Классика/. Его организовали такие люди, как Лихачев, Панченко, Никита Толстой для того, что бы повысить культурный уровень питерской молодежи. И вот, из разных школ разные ребята будут два года приезжать сюда и слушать в этих красивейших залах этого прекрасного особняка эти великолепные лекции. Эти лекции здорово заставляют меня о многом задумываться. Мы со Славкой после них о многом разговариваем.
  
   26.12.1990.
   В последнее время я стараюсь не думать. Вообще. Стараюсь думать, размышлять, философствовать как можно меньше, потому что в какой-то момент поняла, что мне грозит сумасшествие и психбольница. Совершенно серьезно. Я могу сойти с ума и совершенно этого не заметить это. Наверное, образ мыслей станет совсем другим, может более высоким, нет, скорее недоступным пониманию других людей, и я... Что я пишу?! Мне нельзя думать, нет.
   Возвращаясь, напомни себе о том, как зовут тебя... Научите меня, как зарыть зеркало души! /Жизнь хороша и жить хорошо/ - какой бред!!!
   У меня начались депрессии, самые настоящие, я не знаю, куда себя деть. Мое лицо почему-то перестало дышать. Пью литрами кофе и крепчайший чай, почти чифир. Курю пачками сигареты и с головной болью еду на Невский вместе со Славкой и только городу позволяю себя захватить. Как он прекрасен этот город! Потом еду домой и засыпаю лишь под звонок будильника. Все это очень плохо, очень. Как ни странно, я во все время этих сдвигов жду друга, товарища, которому я смогла бы не только все рассказать, как Славке, но и выслушать мысли этого человека, его подсказку - как отвлечься от этих настроений, как мне избавиться от снов-кошмаров - сладких, дивных кошмаров, кошмарных своей красотой, от этих кошмаров, переходящих в галлюцинации...
   Вначале, еще летом, тогда, когда я засиживалась вечерами, у меня начинались всякие романтические настроения. Потом они стали начинаться все раньше и раньше, чуть ли не днем. Я стала философствовать и с удовольствием углубляться все дальше и дальше в дебри философии. Я размышляла о природе разных вещей и явлений (как банально это звучит...). И, наверное, больше всего старалась разобраться в самой себе. Это все слишком затянуло меня.
   Но теперь все, стараюсь сохранять девственность рассудка.
  
   31.01.1991.
   Я стала очень замкнута. Никому не рассказываю, что твориться со мной. Может это и правильно - зачем - самой бы в себе разобраться.
   Вместе со Славкой познакомилась с девчонкой из одиннадцатого класса нашей школы, с Ирой Анисимовой. Она тоже в гуманитарном классе учится. Странная она, может еще более сумасшедшая, чем я. Кстати, она тоже из Москвы - переехала в Питер два года назад, живет на Петроградской стороне. Начитанная, играет на пианино, вроде бы пишет стихи и музыку. И еще она как-то странно ко мне относится, иногда мне даже кажется, что она лесбиянка.
  
   13.03.1991.
   Почти каждый день мы со Славой после школы идем ко мне обедать, а потом, до позднего вечера шатаемся по центру города и ловим кайф от него. Какой он красивый! Но главный кайф даже не в этом, у него есть душа, эти стены как живые, они обнимают нас и открывают нам себя. Я уже совсем свободно ориентируюсь в улицах и даже во дворах, проходных парадных, крышах и чердаках. Я обнаружила в себе страсть ко всяким чердакам, заброшенным и крышам, там очень интересно и часто открываются такие красивые и неожиданные виды на город! Я так счастлива, что это теперь мой город и мне так жалко тех лет, которые я просуществовала, а не прожила в Москве. А Ирка со мной не согласна - она любит Москву. Хотя от Питера она тоже в не меньшем восторге, чем мы со Славкой. Кстати, Слава открывает город вместе со мной. До того, как я появилась в ее жизни, ей просто не приходило в голову, что по Питеру можно гулять и наслаждаться этим. Она просто жила в нем, не зная его совершенно.
   А еще мы со Славой занимаемся уничтожением собственных комплексов. Вернее, я этим занимаюсь на всю катушку, а Славка мне кое в чем подражает. Я выпендриваюсь как могу. Одеваю на себя самые неожиданные вещи, веду себя самым неординарным образом. Вместо того, чтобы стараться быть как можно незаметнее, и не отличаться от других - так я делала раньше и была серой мышью, клушей - я прилагаю все усилия для того, что бы выделиться из толпы. В конце концов, я хочу быть индивидуальностью, а не недоделкой с дрожащим голоском!
   Уже есть некоторый прогресс. Для нас теперь не так уж страшно, если с нами кто-то заговорит, да и сами мы, если захотим, можем начать с кем-нибудь беседу. Короче, мы уже поняли, что такое коммуникабельность. Хотя Слава все же более стеснительна, чем я.
  
   26.07.1991.
   Вчера утром я наврала бабушке, что мне нужно поехать в город, что бы кое-что утрясти в моем кружке при Эрмитаже, а сама решила напоследок погулять со Славкой (она сегодня уехала в восемь утра в Тарту), часов эдак до десяти вечера, потом отправить ее домой, а самой поболтаться по городу всю ночь. Ночи уже не белые, но все еще светлые...
   Гуляли мы вчера со Славкой, гуляли, а на Дворцовом мосту подходит к нам девушка и спрашивает: /Простите, а где находится Петропавловская крепость?/, мы со Славиком чуть не рухнули! /Она же перед Вами!/, говорим. А она говорит: /А это что?/ и на Адмиралтейство показывает. Ну, мы, конечно, сказали, что это вторая Петропавловка, объяснили, что у каждого архитектурного шедевра должен быть двойник, про запас, а то вдруг старый развалится... Короче мы сначала с ней от души поприкалывались, а потом уже познакомились по-человечески и решили ей устроить маленькую экскурсию по городу. Через час Славка рванула домой, к предкам, а я всю ночь бродила с это девчонкой по Питеру и все ей показывала.
   Она из Лиепая - это в Латвии, зовут ее Катя. Сначала мы пошли к какому-то ее знакомому, у которого она остановилась. Она оделась потеплее, предупредила, что ночевать не придет, мы сожрали у него курицу (позор: у незнакомого человека, давясь, без гарнира, в холодном виде...). Потом мы поехали к Назару - это мой знакомый по Русскому музею, он работает дворником и поэтому ему предоставили комнату. А комната эта в Мраморном дворце. Там, в бывшей столовой графа Орлова, мы посидели до трех ночи, пока хулиганы и пьяницы не угомонятся. Ну а дальше - по полной программе: залезание в разведенные мосты и изгнание оттуда служителями мостов, беготня по набережным, лазание по крышам, встреча рассвета на мачте Бастиона Петропавловки и тому подобное.
   Катя, конечно, была в восторге. Я тоже, как всегда от Питера, да и вообще заодно. Потом, часов в девять, Катя вспомнила, что забыла взять ключи от квартиры, а хозяин работает неизвестно где. Короче, сегодня, где-то в одиннадцать мы, уставшие до полного отупения, приехали ко мне домой, поспали три часа, потом поехали по кафе, так как у меня дома есть было нельзя, ведь мама не должна была догадаться о моем появлении в городе. Днем мы уже передвигались на такси - ноги совсем не ходили. А около пяти часов вечера мы обменялись телефонами и адресами, и я потащилась на дачу.
  
   06.09.1991.
   А получилось это так. На даче. Я положила карты на багажник велосипеда и поехала от речки до дома, вот по всей дороге они и высыпались. А по следу шел парень с четвертой линии и от нечего делать их собирал. Потом я пошла карты искать, и так с ним познакомилась. Зовут его Костя. Но в дачной компании его вроде зовут Осборн, или Оззи. Он ничего, человек не глупый, только толстый немного и какой-то немытый. Потом мы с ним, с Серегой и его друзьями пошли снова купаться, и Оззи на меня ТАК смотрел, что мне сразу все стало ясно. Короче, телефон он мой городской взял. А сейчас уже школа. Он не звонил мне пока, но я даже рада - уж очень он тормозным мне показался. Кстати, от него кроме запаха немытости, тоже очень сильно несет сумасшедшинкой. А еще он уже в институте учится.
  
   27.11.1991.
   Мне почти удалось укротить депрессы. Частенько теперь до утра сижу за уроками, потом распахиваю балконную дверь и падаю в постель. Кошмары боятся свежего воздуха и почти не снятся. От будильника еле-еле просыпаюсь, на автопилоте засыпаю в чашку несколько ложек кофе, залпом пью и лечу в школу. Стала душой общества, веселю весь класс, а Славка вообще от меня без ума. Правда, депрессы проскакивают, но ненадолго и не чаще двух-трех раз за день.
  
   02.01.1992.
   Черт!
   Ну и повезло же нам! Нам, молодым, сейчас самое время веселиться и радоваться жизни, а тут, с этой политикой и экономикой... Сбежать я могу в два счета, но я - как я с удивлением обнаружила - патриотка. Я хочу жить только в России и только в Санкт-Петербурге. Только здесь я могу жить так, как мне нужно. А вообще во всем этом бардаке тоже можно повеселиться. Да, в эпоху перемен можно здорово повеселиться, гораздо круче, чем в обычное время. Но что важнее: повеселиться и выдохнуться, сгореть в этом веселье, или радоваться жизни? И, по ходу дела, я оглядываюсь вокруг и понимаю одну гаденькую штуку - радоваться жизни сейчас невозможно почти не для кого. А мы - мы вот когда вырастем, тогда и ... Но когда мы вырастем мы уже будем взрослыми и у нас будут Заботы.
   А я хочу сейчас! Великое слово /хочу/ - оно врывается вихрем. Вообще я чувствую, что что-то у меня грядет. В личном масштабе, а не в общественном. Что-то через полтора-два месяца начнется. Что-то будет. Вот интересно...
  
   07.01.1991.
   Вчера поздно вечером, уже спать собралась, вылезаю из душа - телефон, нам так поздно не звонят, снимаю трубку - точно, ошиблись, какой-то незнакомый мужской голос. Но спрашивает Татьяну. Я говорю: /Какой вы номер набирали/ - он мой называет. Оказалось, что это Осборн, ну тот, с дачи. Поздравлял с Новым Годом! Озвереть можно! Ну, я ему вежливо объяснила, что уже поздно, а оно спросил, можно ли ему мне еще звонить. Я конечно разрешила.
   Вообще я думала, что он мой телефон просто забыл - ведь тогда, на реке, он его никуда не записывал, да и было это полгода назад. Ну он и тормоз! Интересно, в следующий раз он позвонит тоже через несколько месяцев?
  
   10.01.1992.
   Ну и деньки пошли! Вчера со Славкой ездили в гости к Сереге в Купчино. Он нас чайком попотчевал да и повел в местный тусовочный подвал. Там было очень много людей, причем женского пола были только мы со Славкой. Всего человек пятнадцать, только все постоянно приходили и уходили. А еще был план, который мы со Славкой, конечно, попробовали. Ну, сбылась мечта идиота! Только я наверное как-то неправильно курила, что ли, - я так ничего и не почувствовала (а может просто не поняла, что надо чувствовать и чем). Они меня спрашивали, как мне оно - я, на всякий случай сказала, что в кайф, хотя на самом деле мне было никак. Славка потом мне сказала, что с ней та же история.
  
   15.01.1992.
   Когда в сентябре Славка перешла в другую школу, мы с ней стали общаться только после уроков, а в классе я, как и раньше, дружила и со всеми и ни с кем. А вот в последнее время я начала общаться с двумя приколистами-хулиганами, на которых раньше обращала внимание постольку поскольку. Филипп Лебедев и Кирилл Голубев. Такие, что называется, мелкие пакостники. Они хулиганят и в школе и на улице, а я, как бы со стороны, за этим всем наблюдаю и прикалываюсь. Кира очень умный. А Филиппок немножко симпатичный, правда, мелкий. Но веселят они меня оба от души.
   А еще я постоянно катаюсь в Купчино, тусуюсь там с Сережкой и его бандой, время от времени раскуриваюсь вместе с ними планом. Ко мне там все очень хорошо относятся, безумно радуются, когда я приезжаю. Если я прогуливаю школу без Квачей (это я так Киру с Филей называю), то я еду на Будапештскую улицу, и у всех там тут же появляется желание тоже свалить с уроков.
  
   02.02.1992.
   Вообще-то Квачи воры. Они и по магазинам тащат все, что плохо лежит, и по школам куртки из раздевалок крадут, а потом продают это барахло, иногда и в транспорте по карманам шарят. Причем они мне все это в деталях рассказывают, и постоянно снабжают меня деньгами. Мы все время покупаем все, что нам хочется. В том числе и пиво и план. Иногда даже позволяем себе зависнуть в каком-нибудь кабаке, из тех, в которых никого не волнует возраст посетителей, пьем вино, вкусно едим, чувствуем себя совсем взрослыми. А ведь из нас троих только Кире уже шестнадцать.
   О нас в классе уже сложилось мнение, что мы купаемся в деньгах. Правда, мы стараемся всех убедить, что это родительские деньги, но, похоже, многие в это не очень верят. Особенно учителя.
  
   14.02.1992.
   Боже, Боже, Боже мой! Меня полюбил человек! Последнее время Оззи очень часто мне звонил, и мы с ним подолгу болтали, особенно это было долго, если он мне пьяный звонил, а это с ним часто случается. Он говорит, что пиво его любимый напиток, что пиво - его божество. Несколько раз мы встречались, но мне не очень нравились эти встречи, если честно - мне просто было стыдно даже идти рядом с ним по улице. Ему абсолютно наплевать на свой внешний вид и на мнение о нем окружающих.
   Но с ним интересно общаться. Он умный и умеет формулировать свои мысли, да и в общении непринужден. Короче он как личность мне очень даже интересен, а вот как мужчина - почти противен. А вчера мы с ним пошли опять гулять. Что бы не таскаться с ним по улицам, я его поволокла на тот шикарный чердак, около арки Генерального штаба. Вот там-то он мне в любви и объяснился. Ну что мне теперь делать?
   Любовь неизлечимая болезнь, но боль, приносимую ею можно ослабить. Я сумею. Я смогу.
  
   29.02.1992.
   Похоже, что в меня влюблены еще двое. Хотя пока ни один из них не раскололся. Я про Киру с Филей говорю. Ходят за мной хвостом, то вместе, то по отдельности. Бывает даже, что они ко мне в один день по очереди, втихоря друг от друга, и, как бы случайно, заходят ко мне на огонек.
   И чего мне с этими поклонниками делать? Сушить в духовке? Развелось как тараканов. Приятно, конечно, пользоваться успехом, но проблем от этого! А мне, между прочим, еще и шестнадцати нет, я маленькая, глупая и растерянная. Вот.
  
  
   06.03.1992.
   Сегодня в классе была тусовка в честь восьмого марта. Мы с Квачами купили две бутылки шампанского и втихоря, под столами, выпили их вместе еще с двумя парнями - с Максом и с Андреем. В общем, для нас пятерых сейшен удался. Мы веселились по полной программе. Кира подрался с Максом на тему - кому со мной танцевать. А Лебедев воспользовавшись тем, что все заняты, уговаривал меня пойти домой и лишить его девственности.
   Кстати, разговоры по поводу секса Филипп заводит уже не в первый раз. Я зачем-то сказала Квачам, что я уже в этом деле человек с опытом. Вот Филя и пытается меня на секс подвигнуть. А я во-первых просто боюсь, а во-вторых не представляю, как это у нас получится, у двух девственников. Не могу же я ему сказать, что даже по телевизору не видела, как это делается, а целовалась вообще два раза в жизни. Может хотя бы он знает, что надо делать с женщиной?
   И смех и грех в буквальном смысле! Все у меня не как у людей!
  
   Блеск воды под глазами,
   Звук шагов вблизи постели,
   Безразличность над губами -
   Все желанья улетели.
   ***
   Стук в дверь: /Давай, просыпайся/ -
   Сон-кошмар закончился утром.
   /Ну, давай, скорей собирайся/ -
   Школа, в которой жить не трудно.
   День прошел незаметным ливнем.
   /Что сегодня?/ - /Пятерка и тройка.../ -
   /Ничего, завтра исправишь. -
   На столе молоко и слойка/
   /А теперь, моя умница, за уроки/-
   Быстрые строчки в аккуратных тетрадках,
   Телефон и мама - смешные сороки,
   И все учебники в глупых загадках.
   Ну вот, все сделано. Звонок телефона:
   /Пойдешь гулять? - Поиграем в теннис.../ -
   /Конечно, иди, чего киснуть дома/-
   На улице облако - белый лебедь.
   После душа - полотенце и ужин,
   А потом святая кроватка.
   /Закрывай, доченька, глазки,
   и смотри опять свои сказки/
   ***
   Черные, все в блестках туфли,
   Тонкие каблуки - изящны,
   И песец поверх воздуха блузки,
   Длинные ноги - и за это платят.
   Вот бокал, а за ним мужчина -
   Под локоток кладет он деньги:
   От всех бокалов девочке вина,
   От всех мужчин девочке деньги.
   ***
   Глупая девочка - смотрит сны как фильмы,
   А ведь ей уже говорили, что сны - это старая память...
  
   Вот такое у меня сегодня стихотворение получилось. Причем написала я его буквально за пятнадцать минут и без помарок. Наверное, оно появилось в моей голове как иллюстрация, ведь в последнее время, когда я смотрю на себя в зеркало, я вспоминаю поговорку /в тихом омуте черти водятся/.
  
   18.03.1992.
   Случилось то, чего я боялась. Филя признался мне в любви. А я не смогла ему сказать, что он мне не нужен. Короче, он думает, что у нас взаимность.
   Кира в последнее время ко мне относится только как к хорошему другу - хорошо, что я хотя бы на его счет ошиблась. Да, мы часто тусуемся друг у друга вдвоем, я даже несколько раз у него ночевала, но никогда даже намека на какие-то поползновения не было. Так что ошибался Антон Павлович, когда устами дяди Вани говорил, что /женщина сначала приятельница, потом любовница, а только потом друг/.
  
   07.04.1992.
   Все у нас получилось легко и быстро. Как будто всю жизнь только этим и занимались. Я имею в виду секс и нас с Лебедевым. Ха-ха-ха! (Это нервное). Причем почему-то мне нисколько не было больно и крови тоже не было. Как будто я тогда правду сказала, что я уже не девочка. А я уже приготовилась врать, что у меня месячные.
   Да-а-а, вот чем примерные девочки занимаются в то время, когда нужно идти на лекции в лекторий.
   А сколько раз он мне в любви объяснился - без счета. А еще он говорил: /Татьяна, что же мы сделали?/ И смотрел своими голубыми пятнадцатилетними глазищами.
  
   21.04.1992.
   В последнее время я все чаще и чаще курю план. Обычно - с Квачами, иногда они мне чуть-чуть отсыпают и я или одна раскуриваюсь, или со Славкой. Мне нравится это состояние. Никогда не бывает грустно, какие бы проблемы не были у меня - когда я раскуриваюсь они уходят на время или кажутся несущественными, короче, в плане от проблем можно отдохнуть. Очень здорово слушать музыку. Очень много разных интересных и ценных мыслей приходит в голову, иногда я их записываю, а потом читаю в трезвом состоянии и удивляюсь, откуда я такая умная взялась? И просто покушать в нем очень прикольно. На еду пробивает просто безумно!
   Вот только контроль над собой теряется. Никак не уследить за своими действиями. Но я уже постепенно привыкаю, и, когда нужно сосредотачиваюсь. У меня уже это неплохо получается. Но вот читать по укурке - ну совершено невозможно. Даже если удается призвать строчки к порядку и уложить их ровненько на странице - все равно на пятой строке уже не помнишь, что было на первой.
   Оззи тоже любит планец. У него друг - Борис - тот почти каждый день курит. И Осборна при встрече раскуривает почти всегда. Я вроде с этим Борисом знакома - он тоже с дачи. Оззи на четвертой линии живет, а Борис на третьей. Я помню, что в детстве мы вроде очень дружили с ним и еще с другими детьми, а потом я как-то несколько лет подряд на каникулы ездила не на дачу, а в Болгарию, с родителями к их друзьям. Ну и выпала из этой тусовки.
   По рассказам Осборна сейчас Борис и пьет безбожно, и планом увлекается и колесами. Кроме этого Оззи говорил, что он очень хороший и умный человек. Странное сочетание. Впрочем, в жизни много странного.
   А с Оззи мы сейчас почти не общаемся. Мне все-таки удалось от него отвязаться. Жалко мне его. Он неплохой. Но мне он очень надоел своими пьяными излияниями.
   Я как-то давно пожаловалась на него Славке, она мне тогда сказала дать ему ее телефон. Ну, я и дала. Так вот он теперь ее достает. На нее он произвел почти такое же впечатление, как и на меня, но она пока не жалуется. Наверное, это потому, что у нее нет своих знакомых парней. Она общается только с моими приятелями. А мои приятели интересуются только мной. Короче Оззи для нее тот самый рак на безрыбье.
   А для меня Осборн заноза в душе. Что будет летом?
   Быть женщиной великий шаг, сводить с ума - геройство.
  
   09.05.1992.
   Я постоянно общаюсь с Филиппком. Я не принимаю его всерьез, но при этом занимаюсь с ним сексом, гуляю, трачу его деньги. Уже три раза он приходил ко мне пешком от своего дома ночью и затусовывал в моей постели на несколько часов, потом он возвращался домой, говорил /доброе утро/ родичам и шел в школу, где мы встречались снова. Нет, надо со всем этим подвязывать! И с таким беспредельным развратом и вообще с Филиппом.
  
   12.05.1992.
   Вчера мы с мамой ездили на выставку /Video fair-92/, в Гавани, на которую из Москвы приехал отец. После этого мы с ней поехали в Гостиный двор.
   Дело в том, что десятого мая у Осборна день рождения, восемнадцать лет, а к таким вещам я всегда отношусь серьезно. Вот я и решила, несмотря на свое отношение к нему, заскочить к нему и подарить кассету его любимой /Гражданской Обороны/.
   Короче, я сделала вид, что от матери потерялась, а сама поехала к Оззи. Вместе с сумкой, с покупками из Гостинки, с папиными документами, и с лазерными дисками с выставки.
   Приехала. У него был Борис, который тут же заволновался и начал зазывать на чай. Он оказался очень симпатичным человеком, Разглядев это, я согласилась с ними потусоваться. Потом пришел еще какой-то Кирилл, друг Оззи. Сначала все пили спирт. Потом Борис начал рыться в аптечке Оззиных предков. Найдя нужные таблетки, они с Кириллом закинулись. Через некоторое время Кирилл начал ходить и давить везде несуществующих тараканов, и вообще: ходил, смотрел...
   Борис решил позвонить своему другу, какому-то Коту. Тот, неожиданно, оказался в больнице. Борис впал в тихую истерику и начал рваться ехать к нему в больницу. Мне пришлось поехать с ним, так как я боялась, что его в таком состоянии в лучшем случае кто-нибудь побьет, а в худшем - заберут менты. Его бы и побили - он несколько раз пытался въехать в какую-нибудь разборку. Да и больницу бы он не нашел, хорошо, что я с самого начала запомнила: проспект Солидарности, дом 4.
   Нашли мы, наконец, больницу. Там лежал некий Костя Лахов, со своей девушкой Ирой. Они вместе, по пьяни, выпали из окна третьего этажа. У Кости были сломаны ребра, запястье, ключица и нос. У Иры только рука. Костя был в колесах, в рогипноле. А Ира просто с большого бодуна. Пьяный и закинутый Борис вместе с в ноль закинутым Котом представляли собой неописуемое зрелище. Мало того, что они почти ничего не соображали - они еще постоянно забывали, где они и что вокруг них происходит.
   Господи, куда меня занесло?!!!
   Мало того, что этот Борис всю дорогу, пока мы добирались, висел на мне, не в силах стоять на ногах прямо, и позорил меня перед окружающими всякими другими способами. Он еще норовил попасть под машину, поезд или трамвай (при этом он пытался вести себя как джентльмен и тащил мои пакеты и сумку с папиными документами). Кроме этого он раз двадцать брал у меня телефон, забывая, что уже это сделал неоднократно и лез целоваться, а от него так разило спиртом, что у меня в момент разболелась голова. А тут еще этот невменяемый Кот. И дома мама, непонимающая, куда я делась в Гостинке в три часа дня, а на часах уже десять. Танька, где я, кто эти люди, и что происходит?!
  
   20.05.1992.
   Посралась с матерью и - уже в третий раз - ушла из дома. У Филиппа дача в Солнечном, я здесь уже второй день. Позавчера и вчера я была с Филей, мы вместе ночевали, и в школу вместе ездили. А вчера я рассталась с Филей в четыре, а в половине пятого мы с Борисом встретились на /Горьковской/. Гуляли по Петропавловке, я его водила по крыше, показала мой любимый Бастион. Мы забрались в него, посидели внутри, потом поднялись к мачте, сидели там, свесив ноги сквозь перила, обдуваемые невским ветром.
   Потом вернулись в деревянный купол, сидели там, отогревались и целовались. Потом мы гуляли до позднего вечера, а после я поехала к Ире Анисимовой и ночевала у нее.
   Сегодня проснулась так: во сне я уже вернулась домой, просыпаюсь от звонка будильника и сразу падаю с кровати, так как Ирка тоже просыпается, переворачивается и этим спихивает меня с кровати, а потом вопит: /Вставай и сражайся!/. Пришла в школу, завалила зачет по физике, получила пять по информатике, поехала ночевать в Солнечное. Когда ходила на родник за водой подумала, что я совершаю взрослые поступки на каждом шагу, и этим отдаляюсь от мамы все больше и больше.
  
   24.05.1992.
   Борис говорит, что ему нужна девушка, которая вытащит его из мира иллюзий, но он боится, что она оставит его после этого, и он начнет опять тонуть. Он думает, что ничем, кроме собственного образа жизни, не сможет никого заинтересовать.
   Вчера вечером, собираясь к Филиппу, я думала так: утром, уезжая, я скажу, что это была последняя ночь, что мне нравится другой человек. Мне не хватило духу.
   Завтра я встречаюсь с Борисом. Получается, что я изменяю Филиппу? Нет. Я его просто обманываю. Хотя, наверное, то, что с Борисом у меня ничего не было, кроме поцелуев, - не имеет значения. Я изменяю.
  
   25.05.1992.
   Сегодня Борис приехал ко мне на свидание со своим другом. Они оба были в колесах. Борис извинялся, что приехал не один, и рассказал, что Дима - его друг - недавно вышел из тюрьмы и узнал, что его любимая девушка, Вика, бросила его, пока он был там. Дима в таком сейчас состоянии, что Борис не посмел оставить его одного.
   Не знаю, насколько правильно я поступила, но, погуляв с ними обоими пару часов, я оставила их.
   Так, теперь я знакома еще и с уголовными элементами.
   Пока мы гуляли, Дима разговорился со мной. Оказывается, он в свои восемнадцать лет успел прочитать всего Достоевского, Короленко, Чехова и Драйзера. Его отец пишет стихи, состоит в союзе писателей и работает в котельной.
   В основном Дима говорил о том, как повезло Борису, что он встретил меня, и еще он много говорил об этой своей бывшей девушке. Я понимаю, почему она его бросила, хотя я сама так никогда бы не сделала. Если бы я твердо решила не общаться с отсутствующим в этот момент человеком, я бы сначала дождалась его возвращения из тюрьмы, или из армии, короче, оттуда, где он был, встретила бы его, подождала бы пару недель, а потом уже начала выяснять отношения. В любом случае, я считаю, что это нечестно, изменять человеку, который вдали от своего дома, тем более, если он в тюрьме. Это уже не просто измена, а настоящее предательство!
   Может, я еще слишком плохо знаю этого человека, но сейчас я жалею, что познакомилась сначала с Борисом, а не с Димой, Дима мне почему-то понравился больше, чем Борис. Я не знаю, почему. На самом деле должно быть наоборот, ведь Борис и симпатичнее его чисто внешне, и в институте учится, и с тюрьмой дела не имел, слава Богу. Но что-то в Диме меня очень притягивает. Что это со мной? А черт его знает...
   Ладно, не могу же я вот так вот просто взять и переметнуться к другу человека, с которым встречаюсь! Хватит того, что я встречаюсь с самим Борисом, который является лучшим другом Осборна. Все. Забыли про Диму. Хватит метаться!
  
   26.05.1992.
   Сейчас разговаривала по телефону с Борисом:
   - Мой друг разбирается в женщинах лучше меня, и он мне сказал, что мне очень повезло с тобой. Танечка! Не бросай меня!
   Как будто Борис читал мои мысли, когда я сравнивала его и Диму дома, вчера вечером. В разговоре я его успокоила, сказала, что и не думала бросать его.
   Однажды, еще в прошлом году, мы со Славкой гуляли, по своему обыкновению, по разным дворам и закоулкам и набрели на мастерскую одного художника, на Моховой. Зашли к нему, познакомились, после этого мы часто заходим к нему, он нас всегда поит чаем, и беседует с нами. Его зовут Владимир Николаевич, но между собой мы его зовем просто Художник. Он нас никогда не гонит, даже если немного занят. Он очень умный и хороший. Видимо мне стало везти на хороших людей в жизни.
   Так вот, однажды Художник сказал, что очень удивляется, глядя на нас со Славкой. Он сказал, что женская дружба встречается очень и очень редко, а вот у нас со Славой, видимо и есть эта редкость.
  
   02.06.1992.
   Что могу сказать я, засыпая в тихом Питерском рассвете?
   Это тишина моей души, это город моей души, и это рассвет моей души! Я засыпаю в тихий Питерский рассвет. Он нежно убаюкивает меня собой, и я ухожу в него. И это песня моей души! Я люблю тебя, тихое розовое великолепие!
  
   07.06.1992.
   Вчера переехала жить на дачу. Свистнула из домашней аптечки платформу элениума. Хотела попробовать закинуться, узнать, что такое, эти колеса. Но Борис вечером уговорил меня поменять элениум на косяк. Я поменялась с ним и скурила почти все у себя на чердаке. Потом легла спать, а чуть за полночь проснулась оттого, что Борис звал меня с улицы. Причем ему казалось, что он это тихо делал, а я до сих пор удивляюсь, как бабушка с дедом не проснулись от этих завываний.
   Он меня потащил на бухальник на родник. Там было две литровые бутылки спирта, Кот, его Ира и тот самый Дима Андреев.
   Ну и сборище это было! Я терпеть не могу вкус спиртного, поэтому я не напилась и с любопытством наблюдала за ними. Все веселились, как могли. Но вот что главное, они все прямо-таки нажрались, но при этом они вели между собой такие интересные разговоры, так размышляли... Правда, в основном Боря и Дима - Костя с Ирой наверное обладают достаточно посредственным интеллектом. Короче мне было с ними так интересно, что я ушла только около трех часов ночи, когда глаза уже совсем стали слипаться.
   У меня есть еще семьдесят таблеток тазепама, свистнутых из аптечки. Я все-таки попробую, что это такое. Кстати, этого хватит, что бы семь раз закинуться.
  
   10.06.1992.
   В последний месяц у меня такие проблемы: с кем завтра пойти гулять? Обычно я решаю - кто первый позвонит, с тем и свалю. Завтра, например, звонить будут: Боря, Слава, Филя и Серега. И все должны мне позвонить в двенадцать дня. Но кто-то раньше остальных, наверное...
   Мне почему-то хочется некоторое оправдательное дополнение к портретам Бориса и Димы.
   Окончив восемь классов (по десятилетней системе) без троек и с тремя четверками, Боря по собственному желанию поступил в математический класс. Закончив его, он с кровью вырвал у директора документы (Борины учителя до сих пор звонят ему, интересуются, как он) и перешел в вечернюю школу. Окончив ее он поступил в ЛЭТИ, но учиться не стал.
   Мама и бабушка Бориса говорят: существует такой Дима Андреев, он спивается сам и спаивает Бориса. Он употребляет наркотики и подбивает на это Бориса. Он сам в тюрьме побывал (там ему и место) и Бориса туда затащит. О том, что Дима человек начитанный Борины родные говорят так: /Дима помешан на Достоевском, а ведь тот был сумасшедшим!/.
   Что-то при взгляде на Бориса у меня не появляется впечатление, что он такой тупой, что бы покорно идти у кого-то на поводу и при этом совсем не думать своей головой. А при взгляде на Диму не складывается портрет такого злого гения, который описывают Борины мама и бабушка.
   Дима отучился в обычной школе только семь классов. Потом ушел в вечернюю школу. 16 апреля прошлого года его посадили по 206-й статье за то, что он кого-то очень сильно избил. Он очень хочет осенью уйти в армию, что бы оборвать тот образ жизни, которым сейчас живет. Но его, скорее всего не возьмут, так как он в пятнадцать лет себе резал вены, провел месяц в дурке, и до сих пор на учете. Говорит, что если в армию не уйдет, то закончит хотя бы образование в вечерке.
   Самое страшное, что они уже вряд ли уйдут от этого всего окончательно. Слишком они молоды! В этом возрасте складывается характер, взгляд на жизнь, а у них взгляд на смерть. А колеса, анаша и бухло только растворяют ростки характера.
  
   12.06.1992.
   Валяюсь у себя на чердаке, на даче. Читаю /Братьев Карамазовых/, написано легко, читается быстро, однако отчего так тяжело стало на душе?
   /Влюбиться можно и ненавидя/ - Ф. Достоевский.
   Борис сегодня в городе. Я соскучилась. Может, я любилю?
  
   15.06.1992.
   Позавчера, часов в пять вечера, лежа на чердаке, слышу - Филипп зовет. Думала глюк - нет, правда, он. У него деньги и пустая квартира на двое суток. В десять вечера мы уже с вином, едой и тазепамом у него. Выводы: секс в колесах - бесполезное занятие. Спиртное здорово усиливает действие транквилизаторов.
   Вчера впервые почувствовала отходняк с колес. Борис меня предупреждал о его существовании. Он выражается в сильной депрессии и чувстве вселенского одиночества.
   Сегодня пришла домой в полночь, мама все вопрошала, где я была прошлой ночью - я отмалчивалась. Как обычно, собираясь гулять ночью, я в час сделала вид, что легла, дождалась, когда уснет мать, и пошла гулять с Филиппом под светлые небеса северной столицы. Обычный и каждый раз новый маршрут: пешком до Петропавловки и встреча на ее крыше рассвета. После рассвета мы залезли на верхнюю палубу Бастиона и сидели там до половины седьмого. Каждая Белая ночь - совершенство!
   В половине восьмого я уже тихо прокралась к постели и угомонилась, но мои мысли и чувства не последовали моему примеру и уснуть мне не дали.
   Филипп так одинок! Как хорошо было ему со мной, так уютно и не одиноко! Он почувствовал, что я врубилась в его одиночество, и подтвердил: /У меня только ты и есть.../. Это правда. Я не стремилась к тому, что бы стать ему родным человеком. Нечаянно получилось так, что я оказалась для него единственной и незаменимой. А я собираюсь его бросить... Что мне делать, сволочи такой?
   Борис прав, я на все смотрю как на игру. Меня от этого смотрения уже тошнит! Я не воспринимаю жизнь как реальность. И людей тоже, как и все остальные элементы жизни. Люди это чувствуют и им это, конечно, не нравится. Борис так прямо и сказал: /Мне не нужно, что бы ты меня бросила/. И, хотя я знаю, что так и буде, брошу когда-нибудь, я разубеждаю его в этом. Наверное, потому, что как игрушка он будет очень интересен. Страшно звучит? Ага...
   Игрушка по имени Филипп мне уже надоела. Я никак не могу дать ему понять, что не хочу с ним больше быть - храбрости у меня еще маловато и жестокости. Вот только боюсь, что он как-нибудь сам поймет, что давно уже мне не нужен и тогда он может гораздо проще сойти с собственной крыши, чем если я все ему скажу сама.
   А какая беспокойная жизнь началась у меня! Просто прелесть. Под моим балконом в любую ночь может появиться кто-нибудь и позвать гулять. В любое время суток может кто-нибудь позвонить, с предложением затеять что-нибудь интересное. Это могут быть и Слава и Филипп и Кира и Серега и Борис и кто-нибудь совсем неожиданный - мне в последнее время везет на неожиданное появление старых знакомых. Я не отвечаю за то, как проведу следующую ночь, а тем более день. Я отвечаю только за то, что все будет так, как я захочу. Мне никто не мешает жить интересно, я развлекаюсь от души и окружающие мне с удовольствием мне в этом помогают - еще бы, ведь они развлекаются вместе со мной, без меня у них бы не получилось бы все так здорово. Это все, конечно, успокаивает, вот только мотает меня по жизни, городу и людям, как тростинку по весенней реке. Одно утешение - мою жизнь сейчас никто не сможет назвать существованием. Сама не скучаю и другим не даю.
   Кстати, о других. Что мне делать с Филей, с Борей, с Сергеем, со Славой? Со Славкой я за всей этой каруселью стала реже общаться, она скучает и начинает тихо превращаться обратно в клушу.
   Серегу нужно снимать с плана, с бушнины, вообще привести его в пристойный вид, а то портят его в купчинских дворах безмерно. А он мне, как никак, пусть и двоюродный, а братик, вместе на даче росли.
   Борис бухает, пыхает и закидывается все время, когда меня не под боком, а иногда и при мне. И, похоже, воровством промышляет.
   Господи, да что же мне с этими неприкаянными мальчиками делать?! Вспоминаю слова Художника: /Мужчина потому беспокоен, что не знает своего места в жизни. Женщина - уравновешенное создание, так как она знает цель своей жизни - создать ее продолжение. А мужчина по большому счету не знает своего предназначения и мечется, ищет его всю свою жизнь/.
   Эй, Татьяна, а пытаясь повесить на себя чужие проблемы, не пытаешься ли ты просто забыть о своих?
   Да нет, у меня их не так уж и много. Кажется, я просто играю.
   Просто?!!
  
   16.06.1992.
   Была в гостях у Бориса. Комната... Нормальная. Хотя что-то в ней меня насторожило. Что-то черное в ней есть. Может и показалось.
   Да, плакатов в ней много. Но обои кое-где проглядывают. Дал мне послушать две кассеты хеви металл.
   Сейчас я поняла, что все время боялась Бориса. Боялась, что он обидит меня, боялась обидеть его, боялась, что он оттолкнет меня, что уйдет от меня, боялась, что он не поймет меня, боялась, что сама его не пойму... Но... Сейчас я расхотела бояться его. Просто не хочу. Хочу, что бы мне было с ним легко, тепло и хорошо. Надеюсь, что так и будет.
  
   23.06.1992.
   Вчера, в десять часов я, Слава, Оззи, его друг Антон и еще веселая компания трэшеров - всего человек пятнадцать, пошли на металлический гала-концерт на Дворцовой площади. До трех часов было много драйва. Потом многие потащились домой, а я, Славка, Оззи, Тоша и его друг из Воркуты - Дима, пошли на Петропавловку. Со Славкой и Антоном полезли на палубу. Потом от холода вернулись в деревянную верхушку, а не лестнице, еще стоя снаружи, я увидела лицо Бориса. В кайф!!! Он, оказывается, не забыл мои слова о том, что все дороги белых ночей ведут на Бастион, догадался, что я всех туда приведу.
   К утру мы все здорово замерзли и все очень хотели есть и спать. По-моему я была самая счастливая из всех, а Оззи самый несчастный. Мне было тепло (всегда на ночную прогулку беру пуховик - и одета, и можно лечь-сесть на него, при необходимости), а Оззи был в одной майке и косушке. Я встала в шесть часов вечера, проспав одиннадцать часов, а Оззи и прошлую ночь не спал. Я была с Борисом - это давало кайф мне и обламывало Осборна.
  
   24.06.1992.
   Гуляла с Борисом. Провели весь день. Я его люблю.
  
   25.06.1992.
   Морфина гидрохлорид. Барбамил. Фенамин. Кодеин. Фенобарбитал. Амитриптилин. Сиднофен. Эфедрин. Сиднокарб. Опиум. Героин. Тазепам. Элениум. Реланиум. Рогипнол. Реладорм. Феназепам. Метадон.
  
   28.06.1992.
   Вчера мне было грустно и некому руку пожать - Филипп на своей даче, Славки нет дома, Борис отсыпается после чего-то там своего очередного. Я закинулась. Через десять минут приехала Славка, которой не было дома, потому что она решила без предупреждения зайти ко мне в гости, а на автобус денег не было, и она шла пешком. Узнав, что я только что закинулась, она оперативно кинула меня на остальные колеса и решила быть счастливой от своей дерзости. Но от ее дерзости не осталось и следа, когда, через несколько минут, пришла с работы моя мама.
   Мама позвала нас за стол. Я решила согласиться (что бы торкнуло пораньше), но от чая всеми силами отказывалась, потому что меня уже зацепило, и Славку, как я заметила, тоже. Но маме удалось подписать на это дело Славу... Та так кайфово разлила чашку чая по всей кухне, что мама сразу во все врубилась. Через пару минут я уже выволакивала лепечущую извинения Славку из дома за шкирку.
   Потом мы валялись на траве во дворе моего дома. Потом мы оказались в метро. Посидели, потом поехали куда-нибудь. А приехали в Парк Победы. В метро мы красились (наверное, долго, часа два, так как к нам неоднократно подходил мент и спрашивал, чего мы тут затеваем), я накрасилась чуть-чуть и скромно отдала косметичку Славе. И тут Славу занесло. Все тени она распределила по всей поверхности лица, пользуясь принципом свободного падения. Увидев это не удивился бы, наверное, только кто-то вроде Жан-Поля Готье.
   Выйдя из метро мы опять-таки пошли куда ноги ведут. Прямо пташки беззаботные. Сработал мой автопилот, среагировав на знакомую обстановку. Мы оказались у дома Бориса. Причем я не то что бы не помнила, как к нему идти, или не помнила номер квартиры, - это-то я никак не могла вспомнить, ведь в тот единственный раз, когда я у него была, мы ехали на машине и я целиком была занята разговором с самим Борисом. Самое страшное, что я уверенно пришла к его дому, зашла в его подъезд и позвонила в квартиру абсолютно не задумываясь о последствиях. Ха! Последствия! Нет, что это такое, прийти в незнакомый дом в половине двенадцатого ночи!!! Да я к знакомым бы так не заявилась. Не говоря уже о застенчивой Славке. Которая абсолютно спокойно ошивалась за моей спиной со своей раскрашенной мордой.
   Дверь открыла Борина мама. И рот она тоже открыла. Потом Борис появился из кухни и сразу во все врубился. Во все, кроме того, за что ему такое на его шею рухнуло. Потом я потащила Славку в ванную, по пути объясняя ошарашенной Наталье Борисовне: /Вот видите, какой у нас общественный транспорт, всю косметику по лицу размазали!/.
   Потом нас опять усадили за стол... Борис попросил шепотом, что бы мы хотя бы вилки нужной стороной держали и, если можно, роняли их не часто. Славе нужно было только подсказать, что делать - вилку с пола она поднимала почти всегда, но макароны цепляла всегда только ручкой. Устав сражаться со столовыми приборами мы запросились в Борину комнату, где и выяснили, что уже два часа ночи, метро давно закрыто, а постель нам уже постелена.
   Перед нами поставили телефон и мягко попросили позвонить родителям. Моя мама была даже рада хоть какому-то звонку из хоть какого-то дома. Со Славиной мамой разговаривала тоже я - Славка при мысли о разговоре с ней удачно притворилась немой. Как я там разговаривала - ни я ни Слава не помним, но после этого разговора Славе не то что не влетело - просто никто из ее домашних даже не вспомнил о ее отлучке. А ведь это был первый раз, не скрываясь, ночевала вне дома.
   Всегда, когда мы шли гулять ночью, и я и она забивали стрелку всегда на одном и том же месте (был такой особенный перекресток), часов около трех ночи, потом шли домой и после засыпания родителей тихохонько выкрадывались из квартир. Возвращались до пробуждения предков.
   Когда мы уже почти легли, я свистнула у Бори немного плана. Зачем? Ведь спокойно могла и попросить. Он бы дал.
   С утра до трех дня сидели у Бориса, трепались, пили пиво. Потом мы со Славкой уехали, она в музей, а я на семейное торжество - на дедушкин день рождения. Пёрло меня, причем, еще порядочно, поэтому я там постаралась не задерживаться. Свинтила оттуда поскорее и рванула к мамочке (Ира Анисимова). Выкурила с ней оставшийся план и к двенадцати уже была дома.
  
   01.07.1992.
   Пока я болталась черт знает где, Филя мне оборвал телефон. Позвонил сегодня утром, разбудил. А я, спросонья, наговорила ему всяких гадостей, и он мне сказал, что теперь он не будет плакать, что он будет только курить. Ему, бедняге, это, наверное, кажется более взрослым... Смех сквозь слезы. Слезы сквозь дым.
   Интересно, люблю ли я Бориса? Наверное, когда любят таких вопросов не задают. Хорошо, будем считать, что он мне просто нравится. Интересен. Но как бы предчувствие, что он перестанет быть интересен, что я даже смогу возненавидеть его. И себя за такие свои чувства. Тогда плохо. Ну, ладно.
  
   12.07.1992.
   Оззи все еще любит меня. Такой своей любовью. Наверное, он идеализировал меня и любит этот свой идеал. Глядя на нас с Борисом, он молчит.
   А Борис бросил колеса и план. Но стал, по-моему, больше пить. Но говорит, что с наркотиками он завязал. Надеюсь, что это правда.
  
   20.07.1992.
   Вчера меня все родичи бросили, и я на сутки осталась на даче в полном-переполном одиночестве. Правда утром зашел Борис, сказал, что едет в город искать Осборна, который накануне потерялся пьяный где-то в городе, держа в руках Борину сумку с продуктами и другим барахлом, которое Борис должен был во что бы это ни стало довезти до дачи, бабушке.
   Вечером Боря вернулся без сумки и Осборна, но с Димой и со спиртом. И то и другое он оставил у меня, а сам пошел домой, выяснять обстановку на фронтах, а также за одеждой для Димы и за закуской.
   Бори не было пару часов. Мы с Димой снова разговорились. Он много о себе рассказал. И вот что я поняла из его рассказов: он не хочет работать и не будет. Он не хочет заводить семью и не будет. Он будет только пить, курить, гулять и читать. Как у него это получится - не знаю. Знаю одно - исправить тут что-либо почти невозможно. Он уже привык к такой жизни. Жалко его. Он такой... Еще у него очень красивые волосы. Глаза синие. А какие у него руки красивые! Я эти руки нарисую. Заловлю как-нибудь Диму и нарисую, знаю, что не получится, но я попробую.
   Что же все-таки меня так притягивает в Диме? Ведь для того, что бы найти в нем что-то положительное мне самой приходится в нем копаться, а я всегда в людях чувствовала все хорошее с самого начала. Дима очень темный человек, несмотря на свои светлые-светлые волосы. И если не вглядываться в него пристально, можно сказать, что он злой человек. Просто видеть всех такими, какие они есть на самом деле, но иногда надо смотреть, какими они хотят быть. Дима очень хочет быть добрым, но делает он для этого что-нибудь?
  
   24.07.1992.
   Вчера приехала из Солнечного, пробыв там с Филей два дня. Посидела дома, узнала, что Бориса вроде в городе не намечается, поехала на дачу. У него была только его бабушка, сам он где-то в окрестностях болтался, а бабушка засыпала меня информацией (чертова бабушка, лучше бы она молчала). Борис последние трое суток был в состоянии разной степени опьянения. Много /хорошего/ она так же наговорила про Диму (хотя мне кажется, что для Люцифера Борис слишком мелкая дичь).
  
   25.07.1992.
   Почему я живу? Почему мое тело действует? Почему я не умираю? Хочу умереть. Нет, я не разочаровалась в жизни, никто меня не достал, у меня нет никаких глобальных проблем... Но жить порядком надоело.
   Надоела не жизнь - надоел сам процесс.
  
   04.08.1992.
   У Славки уехали на неделю предки. Я живу у нее уже три дня. Мы с ней гуляем, болтаем, кайфуем друг от друга, от лета, от города и от свободы, которая все окрашивает в щекотно-оранжевый цвет.
   Вчера нам позвонил Борис, потом приехал в гости, перед тем, как пойти его встречать к метро я так долго прыгала и кувыркалась от радости, что чуть башка не отвалилась, а Славка за этим наблюдала с открытым ртом. Потом она меня нарядила как следует (даже белоснежную мамину курку не пожалела) и я помчалась к Боре. Когда мы ехали от метро к Славе мы поняли, что сидеть дома ни ему, ни мне не хочется. Славка на предложение идти на ночь гулять отреагировала с восторгом.
   Да. Это была ночь! Мы со Славкой первый раз гуляли ночью с /охраной/ и не боялись, что к нам кто-то прицепится. В час мы вышли у Думы, пошли мимо Русского, мимо Михайловского замка (там мы скурили косяк, причем Борис отказался - он хотел чистоты ощущений), потом около часа болтались на этом берегу, а за две минуты до развода Кировского моста перешли через него. Потом сидели на его неподвижном краю и смотрели, как поднимается его другое крыло, потом еще час сидели там же, свесив ножки над водой, и смотрели, как рядом с нами проходят корабли. Это было волшебство! (Волшебство было еще и в том, что нас никто не согнал оттуда).
   Потом пошли на Петропавловку, встречать рассвет.
   Всю ночь Борис был отчаянно счастлив! От него даже сияние, по-моему, исходило. Какие у него были глаза! И какими глазами он на меня смотрел! Я понимала его, но я не могла быть счастлива, так же как и он. Он как будто создан для меня, для того, что бы я любила его, он добрый, умный, хороший, красивый, но я не могу его найти в своем сердце почему-то. Мне от этого просто дурно.
   И все же в ответ на его признания я отвечаю, что тоже его люблю. А для того, что бы быть правдивой я должна была бы говорить: /Ты мне очень нравишься./
  
   05.08.1992.
   Сегодня Борис уехал на дачу, а мы со Славой долго говорили о нем, обо мне и вообще, о жизни. Я говорила, что, наверное, неверность у меня в крови, а я не хочу такой оставаться. Мне всего шестнадцать, а я сплю с Филиппом и думаю о Борисе, целую Бориса и говорю о своей любви, а при этом в моих мыслях, где-то на заднем плане маячит Филипп. И это в шестнадцать лет! Хорошо, что я еще не переспала с Борей. Но этот момент, наверное, не за горами, и что же, я буду одновременно жить с двумя парнями? Если я сейчас на это буду способна, то на что же я буду способна лет через пять?! Кем я буду? Если не шлюхой, то, наверное, очень жестким человеком. Может быть, я даже постигну эту страшную науку - переступать через людей.
  
   Сегодня я изменяю тебе,
   А завтра ты мне,
   Потом все сначала.
   Быть может, кто-то живет и не так,
   Но я таких еще не встречала.
  
   Надо кончать с этим. Но как? Абсолютно безошибочный выход - смерть. Но скольких людей я безошибочно обломаю? Ведь они не узнают, что я скрылась не от них, а от собственной гнили.
   Взросление - очень мерзкое занятие.
   Но я должна делать в себе добро из зла, потому что его больше не из чего делать. И наверное, я все пойму со временем, но действовать и что-то решать нужно сейчас.
  
   11.08.1992.
   Борис закинулся рогипнолом, потом еще пил спирт. Результат - нога у него отнялась, и он лежит в больнице у своей мамы. Я его навещаю. Он лежит в отдельной комнате, поэтому я у него подолгу тусуюсь. Наверное, когда он выздоровеет, мы с ним переспим. Я слишком этого хочу, а о нем и говорить нечего.
  
   14.08.1992.
   Жизнь моя, солнце мое, радость моя, счастье мое!..
   До тебя - умер бы с легкой душой, а сейчас слишком много теряю...
   Просто видеть тебя - для меня счастье...
   И еще очень много слов, от которых голова летит в облаках. Говорят, что женщина любит ушами...
   А еще говорят, что любовь слепа. Будь я на его месте, я бы со своим трезвым взглядом давно бы догадалась, что взаимной любви нет.
   Я успокаиваю себя только тем, что делаю его счастливым. Это правда - он действительно счастлив. Я очень завидую ему.
  
   16.08.1992.
   Рассказала Борису о Филиппе.
   Ему этот рассказ принес очень много боли, но его любовь ко мне не уменьшилась! Господь! Благодарю тебя за счастье быть любимой такой любовью, но прошу тебя еще об одном: разреши мне полюбить его, сделай, пожалуйста, так, что бы я могла не обманывать, говоря ему о своей любви.
   Я никогда не думала, что может быть так: хотеть любить и не любить. Этот чертов закон - /сердцу не прикажешь/.
  
   19.08.1992.
   Как же ласков Борис со мной! Как любит меня! Я все время чувствую это электричество. Он безоглядно любит меня и верит, что будет любить вечно. Оказывается, любить не трудно. Трудно быть любимой.
   Он зовет меня /Маленькая/. /Маленькая! Я тебя люблю! Слышишь, Маленькая?/ - тепло и приятно.
   А Кот про Борю сказал: /Боря съехал на Тане!/, да, это заметно с первого взгляда.
  
   27.08.1992.
   Филипп вернулся с Енисея 23 числа. Я ему ничего не сказала. Боюсь. Просто буду его избегать.
   Борис позавчера выписался из больницы. А вчера мы с ним... Короче теперь я изменила Филиппу по-настоящему. Как ему в глаза смотреть - не знаю.
  
   06.09.1992.
   У меня мечта - уехать куда-нибудь на пару дней. Сорваться в неизвестном мне самой направлении - главное, что бы вокруг не было знакомых лиц. Хочу отдохнуть ото всех, а главное от своего постоянного вранья всем.
  
   19.09.1992.
   Седьмого на меня наорала мать, и я опять скрылась из дома. Жила у Бориса, пару раз ночевала у Ирки, в школе почти не появлялась.
   Пятнадцатого поехали вместе с Борисом устраиваться на подготовительные курсы в Финэк. Случайно встретили там Филиппа, который занимался там тем же, что и мы. Он спросил, что это за человек со мной. Я попросила Бориса подождать меня в сторонке, а сама все рассказала Филе.
   Вчера зашла в отсутствии мамы домой за кое-какими вещами и нашла записку: /Кончай это безумие. Живи дома/. И вот я дома.
  
   01.10.1992.
   О-О-О-О-О! Осень начинается! Ненавижу! Не-на-ви-жу!!! Листья желтые, холодно, хмуро... А в душе!!! Там топор ржавеет!
  
   16.10.1992.
   Девятого ко мне заявились Кира с Филей. Они треснули по башке какого-то мужика, и обобрали его. По старой привычке оставили все у меня, забрали только через два дня. Мне так надоел весь этот их криминал, что когда они уходили, я попросила больше ко мне с такими делами не приходить и ни в какие подробности меня больше никогда не посвящать. Объяснила это тем, что /меньше знаешь - крепче спишь/.
   Кажется я люблю Диму Андреева. Мне нельзя его любить! Хотя бы потому, что он лучший друг Бориса. И вообще, мне нельзя любить ТАКОГО человека!
   Вчера Слава мне призналась, что она полюбила Оззи. Она испытывает такой же страх перед этой своей любовью, как и я перед своей любовью к Диме.
   Вот уж точно, любовь зла и слепа!!!
   И за что нам с ней такие подарочки?!
  
   01.11.1992.
   /Маленькое, бесценное, любимое, прекрасное создание, прекраснейшая из прекрасных, комок любви и счастья...
   Солнце, заяц, пуня, киска-ириска, дуреха любимая, свет очей моих, единственная и неповторимая, созданная для любви и счастья, розовый куст на болоте моей жизни...
   Я хочу, что бы сбылись все твои мечты, я хочу, что бы ты была счастлива, я готов исполнить все твои желания, только, что бы тебе было хорошо - я не перед чем не остановлюсь.../
   И это все говорится мне каждый день. Я кайфую от глубины его чувств, но сама... Сама я безнадежно люблю Диму и мучаюсь от всего. От того, что у меня нет шансов на взаимность в своей любви. От того, что не могу ответить взаимностью Борису. От того, что знаю, что Дима слишком часто в последнее время стал употреблять наркотики и вообще губит себя, ему очень плохо, а я из-за Бориса не смею даже просто позвонить ему. От того, что знаю, что если дам волю своим чувствам, то сгорю в них.
   Слава Богу, что любовь Бориса слепа, и он не замечает холодности в моих глазах и равнодушия в уголках губ. Он интересен мне только тогда, когда не думает обо мне. Такие моменты редко, но бывают.
   Из иллюзорного мира наркотиков Борис попал в иллюзорный мир моей любви.
   Борис думает, что я ничего не знаю об изнанке его жизни. Это оттого, что я в силу своего характера не задаю лишних вопросов. Типа: /Откуда у тебя деньги? Где ты был вчера? Откуда ты знаешь, сколько стоит этот женский парфюм, и эти дорогие вещи?/ и тому подобные вопросы. Иногда я получаю слишком дорогие подарки. Я не спрашиваю, были ли они куплены. Насколько я понимаю, Боря, Дима и Кот - уже профессионалы в этом деле.
   Благодаря этому у Бориса всегда есть деньги на все. Он научил меня не молиться на всякие вкусности типа шоколадок и мороженного. Он приучил меня не смотреть на деньги как на какую-то жизненную ценность.
   Но какая же я сволочь! Я вижу глубину его чувств?! Да я почти не замечаю ее! А песни его души, свет в его глазах, полет его самого, ты видишь все это, Танечка?! Ни хрена ты не видишь, дорогая моя! Его любовь, доброту и все их проявления ты воспринимаешь как должное и лишь иногда слегка удивляешься. А чего тут удивительного? Мир для этого человека стал другим, мир начал крутиться вокруг тебя, смысл жизни оказался в тебе, вокруг Бориса с твоим появлением все стало настолько прекрасным, что даже отпала необходимость в иллюзиях наркотиков. Да, единственное что ты для него сделала хорошего, так это то, что он почти не пьет и не закидывается. Иногда только курит план.
   А все вокруг в один голос твердят о том, какая мы прекрасная пара с Борисом и как у нас все хорошо. Да я и сама знаю, что подходим мы друг другу идеально, но вот только я одна знаю, что ничего у нас не хорошо, пока я продолжаю любить Диму.
  
   На серебряном подносе
   Ты, алмазная душа,
   День за днем в мой дом приносишь
   Свои чувства, не дыша.
   Их степенно отвергая,
   Морщу я свой медный лоб,
   Снова метко попадая
   В твое сердце грязью слов.
  
   Но Борис мне очень дорог. Очень! Я не могу оставить его.
  
   08.11.1992.
   А ведь Борис чисто внешне изменил мое поведение. Я стала менее энергична. Я превратилась в чью-то девушку. Перед ней открывают двери, ей дарят цветы, ее ведут под руку, в общем, обращаются как с хрусталем.
   Вот, не преувеличивая: я единственное светлое и прекрасное, что есть у него в жизни. Без меня будут смерть или наркотики. Может и то и другое.
   А Слава влюблена в Осборна. Она воет. Она хочет быть с ним всегда и везде. Ее бьет электрическим током.
   Итак, Татьяночка, дорогая моя стерва, любимая эгоцентристка, великолепнейшая повелительница кукол, талантливейшая разрушительница человеческих сердец! Стерва ты ненормальная! Сука ты никчемная! Сволочь, которая с жиру бесится! Гадина, которая разбила сердце Филиппа! Походя, разбила сердце Осборна! Собираешься сделать это с Борисом!!! Даже Слава страдает из-за тебя, ведь Оззи до сих пор не может после тебя очухаться...
   Рваной раной - из которой не хлещет кровь, а по капле стекает, - проходит по моей жизни чужая любовь.
   Оззи сказал, что я люблю камни больше людей. Он даже не понял, ЧТО он сказал, насколько он был прав.
  
   *****************
   С Вашего позволения, я прерву повествование, года на полтора и просто расскажу вкратце, как жили все знакомые Вам герои.
   Я доучилась в школе, отсутствуя чаще, чем присутствуя, при этом получив аттестат всего с двумя тройками. Поступила вместе с Борисом в Университет Экономики и Финансов, правда он смог поступить только на вечернее отделение. Филипп поступил в тот же институт. Все это время я была с Борисом.
   Борис видимо догадывался, что не все ладно в Датском королевстве. Он начал потихоньку потарчивать, но при этом кое-как соблюдал меру. Это началось еще в марте 1993-го, Кот и Дима начали торчать тогда же, но в отличие от Бориса вложили в это всю свою душу и тело без остатка. Они торчали по-настоящему.
   Борис всеми силами старался ограничивать мои контакты с другими мужчинами, особенно со своими друзьями, а особенно с Димой. Они с Димой ежедневно общались, но я месяцами не встречала Диму, Борис даже старался ничего о нем мне не рассказывать. Было даже так, что я целых восемь месяцев не видела Диму даже мельком, случайно.
   Стендаль: /У влюбленных нет друзей/.
   Куприн: /В любви всегда властвует не тот, кто больше любит, а тот, который любит меньше. Странный и злой парадокс!/
   Я боролась со своей любовью. Я запрещала себе думать о нем. Я целый год не писала о Диме ни слова в дневниках. Я старалась забыть. Я даже от себя скрывала свою любовь.
   Время от времени мы со Славкой закидывались. Уходили на пару дней из реальности. Время от времени я с кем-нибудь раскуривалась, но меня не очень прикалывало обкуренное состояние. Колеса позволяли мне отдохнуть от себя - анаша почему-то не давала мне такой возможности.
   В институте я почти не училась. Приходила туда в основном только, что бы потусоваться - у меня там сразу появилась куча знакомых. Борис тоже учился только во время сессии. Он все чаще торчал. Я вначале не понимала, что с ним происходит. Потом, осенью 1993-го как-то встретила в институте Филиппа, который к тому времени уже тоже успел познакомиться с черными друзьями. То есть начал употреблять черное (ацетилированный опий). Он меня слегка просветил на этот счет.
   Зимой 1993-94 Борис уже перестал от меня скрывать, что с ним такое творится. Весной он переехал в другой район города, к отцу, что бы переломаться.
   Я за эти полтора года по разным причинам пару раз пыталась покончить с собой. Дима, вне зависимости от меня, по каким то своим причинам, тоже этим занимался, даже один раз угодил в дурку, но сбежал оттуда.
   Славка тихонечко сходила с ума из-за Осборна. Он с ней встречался, но лишь для того, что бы поболтать - погулять. Она хотела и не хотела большего. Ее отношение к Оззи были в чем-то сходны с моим отношением к Диме. Она понимала, что у них нет общего нормального будущего, но ничего не могла поделать со своим сердцем.
   В сентябре 1993-го Борис как-то заглянул в мои дневники. Прочитав некоторые страницы, он понял правильность своих догадок в отношении моих чувств к нему и к Диме. Но я не могла себе позволить такую роскошь - разбить сердце Бориса. Я сделала все, что бы он забыл о прочитанном и поверил в мою любовь. Это было невозможно сделать, но я все сделала. А в конце мая 1994-го я заметила, что Борис охладел ко мне. Я была удивлена. Но при этом я поняла, что впереди забрезжила свобода. Ведь расстаться с Борисом, который разлюбил меня - это совсем другое дело.
   Жизнь - беспроигрышный билет. Обязательно заплатишь и обязательно выиграешь. Вопрос только чем и сколько заплатишь и что выиграешь. Как известно, честный выигрыш по заказу невозможен, а нечестно играть с жизнью нельзя.
   30 ноября 93-го я писала: /Кажется то, что жизнь игра, это, наверное, из-за близости смерти. Ведь смерть не в далеком будущем, она здесь, рядом. Она в мчащейся машине, в электропроводке, в банке с таблетками, в ванной и в реке, она просто за окном восьмого этажа. Стоит только протянуть руку, и вот она, смерть. Жизнь - игра, и в любой момент можно выйти из игры, правда, это запрещено правилами, но что такое правила, если ты уже вышел из игры?/.
   Почему-то четные года для меня оказываются ключевыми годами. В 1990-м я переехала в Питер и познакомилась со Славой. В 1992-м попробовала анашу и колеса, познакомилась с Борисом, Димой и их компанией. А 1994 год... Ох... Ну, читайте.
  
   *************
  
   11.05.1994.
   Два года мы знакомы с Борисом. Я так привязалась к нему за два года, что мне уже очень трудно без него. Не преувеличивая, могу сказать, что он мне стал более родным, чем любой из родственников. Мы с ним слишком хорошо узнали друг друга, между нами мало секретов.
   Он опять торчит. И зачем он весной переламывался? Мне больно видеть его снова таким. Может мне самой начать торчать, что бы остановить его?!
   А я ведь очень хочу попробовать черное. Нет, лучше не надо. Насмотрелась я и на Борю и на Диму и на Кота.
  
   12.05.1994.
   Сегодня в телефонном разговоре Боря: /Я дал почитать твою книгу Диме. Она ему так понравилась, что он мне до сих пор ее не вернул.../. Я, мысленно: /Почему же ты не дал почитать ему меня?/.
  
   18.05.1994.
   Сегодня позвонила Филиппу. Начала грузить его насчет того, что я уже месяца два как торчу, что меня сейчас кумарит, очень плохо, не мог бы он мне привезти пару кубов, сняться. Он на это все повелся и привез мне полторашку. Я первый раз в жизни вмазалась. Ничего не поняла. Только испугалась того, что, как я понимаю, было приходом.
  
   08.06.1994.
   Борис не любит меня больше!
   Сначала я сама это заметила, а потом он сам мне это подтвердил.
   Я очень хочу встретиться с Димой и все-все ему рассказать. Если он не примет меня - конец мне. А если примет, то конец феерический: сгорю вместе с ним - или, что совсем уже нереально, буду жить с ним, буду жить, пока не загублю его и себя и нашу жизнь какой-нибудь своей очередной блажной глупостью.
   /Агата Кристи/ : До свиданья, малыш! Я упал, а ты летишь. Ну и ладно, улетай! В рай. Ничего - ничего, мы увидимся еще, я и сам, я и сам, назло врагам, буду там...
  
   21.06.1994.
   Я была с Димой! Вернее я была рядом с ним. Мы большой компанией пошли на Белые ночи, на концерт. Были: Слава, Дима, Боря, Осборн с компанией, Антон с компанией, всего человек двадцать, половины из которых я не знала.
   Я ходила и страдала по Диме. Славка ходила и страдала по Оззи. Страдать лучше в одиночку. Что бы не отвлекаться на Славу, я проделала следующее.
   /Ну что, ты никогда пьяного Оззи не видела? Ну и что, что он каких-то пьяных блядей подцепил, ты тоже ему в отместку с кем-нибудь закорешись!/, огляделась вокруг, заметила более-менее приличного парня из нашей компании. /Так, тебя как зовут? Сережа? Сережа, это Слава, будьте знакомы!/.
   Так, Славу отвлекли. Сосредоточились на Диме. /Бо, ты не мог бы как-нибудь потеряться вместе со всеми? Мне очень нужно поговорить с Димой наедине/.
   После концерта Боря минут не пятнадцать всех потерял. Мы с Димой стояли на набережной вдвоем. Да, он не дурак, это точно! Он догадался. И жутко испугался! Все повторял: /Где же все?! Где же Борик?! Он не мог со мной так поступить! Он не мог со мной так поступить!/. Короче я не решилась что-либо сказать.
   Я попала!!!
   Мой разум кричит: - ты с ума сошла, посмотри на него, ты только посмотри на этого торчка, и ты образумишься!
   Я смотрю на него и понимаю, что попала. Господи! Найди яд и вытрави Его из моего сердца, или дай мне сгореть вместе с ним!
   Мой разум хочет вытравить его, а мое сердце и душа хочет сжечь все остальное.
  
   04.07.1994.
   Вот уже почти два года я люблю Диму. Пришла сегодня домой в девять вечера, зашла в комнату. Поставила на диван телефон, села рядом с ним. Сидела без движения почти до двенадцати. Думала... Потом набрала номер. /Дима? Мне нужно с тобой встретиться. Завтра, в девять вечера на Климате? Хорошо/.
   Как же я испугалась, когда повесила трубку!
   Ну, кому я могла позвонить, что бы развеять свой ужас перед завтрашним днем?
   /Боря! Мне нужно с тобой поговорить!/ - /Слушай, я сейчас не могу, мы тут с Зёмой стоим на выходе, едем к нему, метро сейчас закроется. Если хочешь, давай, тоже к нему приезжай, пиши адрес, это недалеко от тебя, лови тачку, мы тебя встретим в половине второго и за машину заплатим/.
   Всю ночь я протусовалась с ними. Они пили, я смотрела, потом пошли часов в пять с Борей во двор, погулять-проветриться и поговорить. Я ему все рассказала. Он меня успокоил. Бояться нечего. Сейчас уже утро, почти девять, я дома и ложусь спать. Через двенадцать часов на Климате.
  
   05.06.1994.
   Проснулась в полвосьмого, ой, я же к Диме опаздываю!!!
   На лету собралась, приехала. Пошли в Михайловский садик. Я все ему рассказала. Все. Он уже знал о моих чувствах. /Танюша, меня все считают за дурака. Бориных намеков, да и просто твоих глаз тогда, на белых ночах, на набережной, мне было достаточно/. Мы сидели до закрытия метро, потом поехали по домам. Но на станции, в метро он так на меня посмотрел - никогда не забуду этот взгляд! И сказал: /Сведешь ты меня с ума, Таня, и бросишь.../.
  
   08.06.1994.
   Вчера пошли гулять с Димой. Он написал мне стихотворение. Долго сидели на крыше Петропавловки.
   Вечером разговаривали с ним по телефону. Кончилось тем, что решили опять встретиться, договорились, что он приедет к моему подъезду. Потом он позвонил и сказал, что мосты уже развели, и он не может до меня добраться. Договорились в половине пятого на Троицком мосту. Я попросила охранника из круглосуточного магазина, что в моем подъезде, отвезти меня. Когда он услышал, куда мне надо - спросил, что же мне там понадобилось в такое время? Услышав, что у меня там свидание, он даже ничего не сказал.
   Боже, Боже, я счастлива? Нет, это больше!!!
  
   11.06.1994.
   Сегодня утром, в четыре, я опять пришла в магазин с просьбой подвезти меня к Троицкому мосту.
   Мы снова гуляли. До десяти утра.
   Позавчера мы гуляли весь день на Каменном острове. Неужели я заслужила это счастье. Его волосы - его нимб.
   Сегодня, прощаясь, он опять сунул мне листочек. Там было два стихотворения, написанных девятого числа, после прогулки по Каменному острову, вот одно и них:
   16 раз Таня.
   Таня, Таня, Таня, Таня,
   Почему же, сердце раня, Счастье ты приносишь мне?
   Таня, Таня, Таня, Таня,
   Богом посланный, я знаю, дар бесценный мне.
   Таня, Таня, Таня, Таня,
   Боль пройдет, уйдут страданья, и покой придет ко мне.
   Таня, Таня, Таня, Таня,
   Голубых небес созданье, жизнь дарующее мне.
  
   23.07.1994.
   20 июля я снова вмазалась. К семи я поехала к Лебедеву. Втерлась там у него, рубанулась на час и поехала к Диме на свидание. Он ничего не заметил, как это ни странно. После прогулки по Лахтинскому парку мы решили поехать к нему домой.
   К Неве мы подъехали уже около двух. Но выяснилось, что, оказывается, Дворцовый мост сводят в три и в три пятнадцать снова разводят. Пока мы ждали на набережной, я раскололась про свою вмазку. Он попросил меня это больше никогда не делать. Если же я все-таки захочу, то я должна буду попросить его, тогда он хотя бы будет спокоен за то, что я себе грязь по вене не пущу.
   Ночь была в нирване. Почти. Дима вмазывался при мне. Зарубался, разговаривая со мной, гладя меня, даже целуя меня! Говорил нежные слова заплетающимся языком. Ненавижу ширево!
   Насмотревшись на него, я не выдержала и попросила проставить меня. Он жутко разозлился! Я тут же рванула в кусты, сказав, что это была помесь шутки и проверки.
   Всю ночь мы не спали, а когда наступил день, Дима познакомил меня со своими родными. Когда-то, больше года назад, в ответ на вопрос своей мамы: почему у него нет девушки? - он ответил, что будет искать девушку, обязательно с тем же именем, что и у мамы. Позавчера он ей сказал: /Мама, помнишь, что я тебе говорил? Угадай, как зовут эту девушку?/. Его мать зовут Татьяна Николаевна, она инженер-архитектор. А отец поэт, член Союза писателей, даже издавался, работает в котельной и дома, за письменным столом.
   Когда Дима проводил меня домой, он мне дал тетрадь со своими стихами. Очень много кайфовых, но главное их достоинство в том, что они: Я не рожден стихи писать ночами долгими в тиши - рожден пожары унимать своей пылающей души...
   Все его стихи это отблески пожаров. Причем стихотворение, которое я процитировала, было написано, когда Диме было почти пятнадцать. Без трех месяцев пятнадцать.
   А вот еще, совсем недавнее:
  
   Писать и колоться, колоть и писать,
   И больше живого себя не встречать,
   И строчкой споткнувшись, тихонько упасть,
   И смерти ножом себе в душу попасть.
   И сердцем рыдая, я понял на миг,
   Что я в двадцать лет как столетний старик.
  
   13.07.94.
   А вчера я опять была там же, с теми же людьми и в той же ситуации. И опять вечером встречалась с Димой. Сначала он ничего не заметил. Потом я все же встретилась с ним глазами, и он увидел зрачки. /Тебе больше не звонили с предложением вмазаться?/ - /Звонили/ - /И что ты ответила?/ - /А ты как думаешь?/ - /Я думаю, что ты отказалась/ - /Ты ошибаешься, Дима.../. Долгое молчание. /А почему ты можешь меня ласкать и зарубаться, а я просто вмазаться не могу? С какой стороны тебе это мешает?/.
   После этого он говорил мне такие слова, и так их говорил, что я пожалела, не только о том, что когда-то подумала о наркотиках, а что вообще на свет родилась. Я даже плакала, и, несмотря на мои старания скрыть слёзы, он их заметил. Но он продолжал говорить. И я поняла, что больше никогда не вмажусь. Ни за что! (Но сейчас я уже не знаю...)
   Потом мы все-таки помирились. И снова поехали к нему, но успели до развода мостов. И все было снова похоже на рай. И снова все было похоже на ад. Он чуть не заплакал, когда увидел мои руки со следами от вмазок. А я плакала в ванной, убежав с кухни, где он готовил себе ширево. Потом я, уже отплакавшись, смотрела, как он казнился. У него уже почти не осталось нормальных вен, все ушли, он пытался вмазаться почти полчаса, а я на это смотрела. Он говорит, что так почти каждый раз. Он уже не помнит, когда было, что бы он с первого раза попал.
  
   28.07.1994.
   Что это за человек! Какой это человек!
   Первый раз в жизни я обнаруживаю в себе желание иметь ребенка. Я хочу, безумно хочу ребенка от Димы. И если бы он не торчал, я бы залетела даже без его на это согласия.
  
   13.08.1994.
   Кто попробует раз в жизни слезу мака, тот будет плакать всю жизнь.
  
   28.08.1994.
   Узнав, что ребята, с которыми я вмазывалась в июле, частично лежат в больнице с гепатитом, я пошла и на всякий случай сдала анализ. Привет! - я умудрилась поймать гипу почти с первой вмазки в жизни! Но, приехав в больницу, я огляделась и поняла, что в этой грязи, среди толпы полуживых торчков, я не останусь. И смылась к Диме. Это все было 16-го. А 19-го я впервые сделала это. Только Дима за порог - Танечка с кровати скок! Кружку хвать! Дело в том, что после Димы можно обварить кружку и передознуться только тем, что осталось на ее стенках. Ну в первый раз все было нормально. Спасибо, что я на Диму насмотрелась и смогла сама вмазаться. А 25-го я передознулась. Уж не знаю, сколько он в тот раз сварил, но когда я вмазала себе обварки, я упала на пол и лежала пару часов. Хорошо, что ни его отца, ни самого Димы не было до позднего вечера, и я успела прийти в себя.
  
   07.09.1994.
   Я так устала жить! Я хочу сидеть на красивом холме и смотреть вниз. Я хочу проторчать штуки полторы баксов и покончить со всем с помощью золотого укола.
   Я совершенно спокойно решила бросить институт. Я даже не заметила, как пришло это решение. Даже родители почему-то отнеслись к этому спокойно. Только Дима что-то пытался сказать, но и он тоже быстро умолк. А Борю мать заставила взять академический отпуск.
   Когда я зависаю у Димы, я постоянно обвариваю его кружку. Даже просто, когда идет в душ. Однажды он вышел и пошел на кухню, а кружка теплая. Он сказал, что бы я была осторожнее, я, говорит, тут недавно пять грамм варил, если бы ты тогда обварила, ты бы передознулась.
   Я, конечно, промолчала, что именно так все и было.
  
   14.09.1994.
   Все катится к черту! К чертям собачьим! Я уходу из жизни с гордо поднятой головой? Нет, я ухожу из нее, ссутулившись и с заплаканными глазами.
   Я так и не нашла ответ на вопрос /Что делать?/. Я ухожу. Я ухожу! Я страсть, как не хочу уходить! Я хочу жить - смерть лишь одно из намеченных дел, свершение которых я предвкушаю...
  
   Объяснение в любви:
   Мысля тобой, я с тобою сроднилась,
   Вижу тебя я повсюду.
   Взглядам твоим я душою открылась,
   И закрываться не буду.
   Силу взглядов этих везде ощущаю
   И дыханье твое мне привычно.
   Зовом своим я тебя утомляю, -
   Я это знаю отлично.
   Но как же не звать мне тебя, дорогая,
   Ведь мне без тебя все равно, что
   Сидеть в одиночке, при этом зная,
   Что уже не выпустят - точно.
   Ну почему всем остальным
   Страшно так с тобой встретиться,
   Ведь жизни ты прогоняешь дым
   С тех пор, как земля наша вертится.
   Этот дым так удушлив и так губителен,
   Почему же все терпят его?
   Не настолько же человек нечувствителен,
   Чтоб уже понять все давно,
   Что нельзя жизнь как крест на плечах нести
   И мечтать о покое приятном,
   Если так - лучше в гости к тебе зайти,
   А потом забыть путь обратно.
   Вот и думаю я - не затем меня жизнь
   Все улыбкой и красками манит,
   Что боится того, что гадюка-смерть
   Меня в /омут свой черный затянет/.
   Для того жизнь ласками дарит меня,
   Что бы я не могла с ней расстаться,
   А при встрече со смертью раз навсегда
   С жизнью подлой за все расквитаться.
   Интересно, насколько же хватит мне сил
   Жизни себя отдавать,
   Приглашенья у смерти пока не просить
   И ее на порог не пускать?
   1994 год.
  
   01.10.1994.
   Вчера снова читала Димины стихи. Выбрала те, которые прекрасно отражают мое сегодняшнее состояние.
  
   Рука дрожит, но все-таки втыкает
   Иглу, которая стремится мне под кожу,
   И жизнь реальная куда-то исчезает
   И все становится на мертвый сон похоже.
   Застыли мысли в слепнущих мозгах,
   Проблемы поплелись назад и скрылись,
   А пальцы, вязнувшие в длинных волосах
   Опять холодной слабостью покрылись.
   Часы идут, но время больше нет.
   О, как не хочется на землю возвращаться!
   Противен стал в лицо идущий свет
   И даже лень теперь с землей вращаться.
   Но забытья проходит сладкий миг,
   Я весь уже во власти раздражения,
   Я становлюсь, неуправляем, дик
   И своего пугаюсь отражения.
   И близок день, когда взглянув в стекло,
   Я не увижу прежних очертаний,
   А то, что раньше так к себе влекло,
   Во мне родит лишь тихий крик отчаяния.
   07.08.1994.
  
   Эпитафия.
   Еще один шагнул за грань, за грань, где жизнь теряет цену,
   Он отдал этой жизни дань, плеснувши кровь свою на стены.
   Мы остаемся и скорбим о тех, кто был недавно с нами,
   Их вспоминая, мы молчим, с склоненными вниз головами.
   Вы только ждите, ждите нас, нам в жизни тоже нет уюта
   Мы остаемся ждать свой час. А кто-то, может быть, минуту.
   09.08.1994.
  
   12.11.1994.
   Главное! Главное найти деньги! Я не могу видеть это небо, эту землю, эти лица! Все это, и небо и земля и то, что между ними, пропитывает меня зимой от кончиков волос до мозга костей.
   Вчера я поняла, что очень хочу дожить до весны, а дожить я до нее могу только в наркотическом угаре. О, этот снег! О, холод! О, теплая одежда и обветренные губы! Будь все проклято!
  
   08.12.1994.
   4 декабря мы с Бориком пошли в Эрмитаж. Ночью мне снилась какая-то гадостная дрянь, и когда, проснувшись, я ощутила безмерную усталость, я отнесла ее на счет поганого осадка от снов. Но в Эрмитаже мне стало еще тяжелее. У импрессионистов я села на диванчик и решила умереть в окружении любимых картин, ощущая спиной Александрийский столп на Дворцовой. Бо сначала ругался, а потом, видно, он заподозрил, что со мной не просто очередной приступ релакса, а что-то совсем не то. Он с трудом довез меня до дома, матерясь, что нет денег на тачку, и время от времени предлагая меня немного понести, но хотя мне было уже все до фени я стеснялась на это согласиться. Дома я упала на диван в сапогах и шубе и лежала так несколько часов, почти до прихода мамы. Мне даже думать было лень. Потом у меня начали чесаться колени, бедра и локти. Когда я посмотрела, что же там так зудит, я обалдела. Огромные красные, выпуклые, как бы рельефные пятна.
   Ночь прошла в яростном расчесывании кожи и в кошмарах переходящих в дремучий бред. Мама решила, что я опять чем-то передознулсь.
   Утром вызвала врача. Он пришел, посмотрел, ушел, вернулся с сестрой и взял кровь на анализ.
   Короче, гепатит. /В, австралийский антиген/. Весело, особенно если вспомнить, что А, простой В и С я уже перенесла в августе, и если вспомнить, что никто из тех, с кем я вмазывалась вообще в жизни, никто из них Австралию не хватал за последние пять лет.
   Ни фига не ем. Хожу по квартире не чаще нескольких раз в день. Не могу ни читать, ни телик смотреть, даже по телефону почти не говорю. От больницы, конечно отказалась. Такое ощущение, что гнию заживо. Нет, что я уже умерла, но как-то не до конца. Борик, умница, купил мне все необходимые лекарства, даже дефицитные отыскал. Привез мне кучу вкусного, ухаживает за мной. Дима же наоборот куда-то пропал, звонит каждый день, но не приезжает и даже не обещает. Торчит наверное где-нибудь, отдыхает от меня. Да и правильно, не хочу, что бы он видел меня в таком состоянии.
  
   10.12.1994.
   Устала, я устала... Устала... Финиш близок, финиш смотрит на меня усталыми глазами...
   Скоро-скоро эти строки будут перечитаны в последний раз и сожжены. Скоро-скоро буду перечитана и сожжена я...
  
   12.12.1994.
   Все-таки очень страшно. Это страх не перед неизвестностью, а перед беспощадной уверенностью в одиночестве, безвозвратности. Ведь в жизни я всегда могла вернуться к чему-то (хотя бы к своим привычкам). И всегда вокруг были люди, которые ... Которых я покидаю сейчас.
  
   15.12.1994.
   А Он где-то там, в зиме, во тьме. Светлые волосы пытаются светиться, но слишком мало сил, они не смеют перебороть силу отречения. Вот если бы: Он шел и на душе были бы розовость и радость, глаза его улыбались, а движения были бы легкими, то волосы были бы нимбом в любом холоде, в любой темени.
   Вернется домой. Скупые, медленные движения, хотя и плавные, но лишенные грациозности, мягкости. Хотя свет в комнате будет таким же желто-розовым, как обычно - вокруг Него будет ореол серовато-зеленого тумана. Этот туман будет облеплять его, как пух и деготь облепляли колдуна в средневековье, потом этот туман сквозь потухающие глаза просочится внутрь и начнет мучить Его злыми снами.
   Может быть, Он проснется с криком, может со стоном, может со слезами... А может быть, откроет глаза серым утром и подумает: /Что впереди?/ и поймет, - что впереди. И все это - ночь, утро, холод, серость, то, что впереди - все это задушит Его душу и быстро, враз, или медленно, погасит сияние, которое...
  
   16.12.1994.
   Я могу найти себе сотни оправданий, но вот беда - я все понимаю. Я знаю, в чем я виновата и почему я не должна этого делать - я даже знаю, как рассыпать в пыль все оправдания перед силой моей вины.
   Но, глядя на все это, я понимаю, что чем бы я не прельщала себя в этой жизни и чем бы жизнь не прельщала меня, я все равно распрощаюсь с ней. Потому что я хочу.
   Я всегда делала так, как я хочу.
  
   20.12.1994.
   Знать, что это грязь, тупость, липкая вата облепляющая и застывающая. Знать и желать ее. Желать так, что мурашки бегают по телу. Желать так, что сердце выпрыгивает из груди, как будто подумала о возлюбленном. Желать так, что хочется плакать от бессилия.
   Чувствовать удовлетворение и удовольствие оттого, что мысли светлые, что все понимаешь, что всем интересуешься, что правильно и ярко все воспринимаешь - просто наслаждаться всем своим существом и существованием!
   Ощущать страх перед тем, что придет желание, страх перед самой собой - той, которой я становлюсь с момента, когда я захочу этой гадости и до момента, когда приду в себя и забуду о наркотиках и буду совершенно нормальной.
   Я уже забыла о том, как четко, быстро я могу думать, быть проницательной, как много ощущений я могу испытывать, какие гаммы эмоций я могу иногда ловить в себе! Я забыла, что могу плакать и заливаться смехом так, как это происходит со мной в нормальном состоянии. Я даже забыла, что такое нормальное спокойствие.
   Да, я вообще забыла, что такое нормальное состояние. Я не вмазывалась уже 19 дней, однако, я только последние несколько дней нахожусь на 100% в нормальном состоянии. С середины августа у меня между вмазками не было перерыва более чем на неделю. Хотя опиум уходит из организма, он на пару недель оставляет свой след в моем мозгу, где-то на уровне подсознания, и этот след не позволяет мне вернуться к себе.
   Боже мой, если бы не гепатит, я бы так, наверное, и никогда не догадалась, что уже так далеко ушла от самой себя!
   И вот, вот снова, я все хочу и хочу вмазаться, до дрожи, до слез хочу...
   О, господи! Я написала эти слова и вспомнила, что стоит перед ними, я написала эти слова, не думая и не помня об этом, они сами сорвались на бумагу. А ведь там, кажется, было: /Я влюблен в этот город до дрожи, до слез, до печенок, до детских припухших желез/.
   А ведь самое дорогое, любимое, самое ценное, что есть для меня на этой земле - это город! Или все-таки Дима?
   В любом случае и того и другого я уже во многом продала за последние полгода. Во время всех этих совместных шустрений, варок, вмазок, зарубаний, кумаров... Во время всего этого на улицах моего города. Многое растеряно впопыхах, разбавлено в растворах, рассеяно во взаимных подлостях, маленьких, но почти ежедневных предательствах...
   Время, силы, нервы, здоровье, тепло души, огонь любви, и просто человечность - все в буквальном смысле слова - в неимоверных количествах истрачено в боях за кайф. Я хочу быть пацифистом. Но в армии кайфа нет альтернативных видов службы. Все будет продолжаться до победного конца. За кем будет победа? Ясный пень, что не за рядовым бойцом. Дезертировать? Здесь это невозможно. Привет семье!
   Так что же выбрать: искусство видеть сны или возможность поплакать в подушку в темноте, делая вид, что ты не то что бы спишь, а тебя вроде и нет совсем...
  
   21.12.1994.
   Сегодня мне приснился сон: - мне снилось, что я стою в какой-то комнате, в ней пусто, никого нет, а из мебели - одно только кресло. На полу перед ним валяется пистолет, а я - та, что во сне, - не знаю, что это такое. Я поднимаю его с пола, кручу в руках, пытаясь понять, что это такое, и, по ходу дела, снимаю его с предохранителя, чуть позже нажимаю на курок, падаю от толчка в кресло, пугаюсь до слез и просыпаюсь. Проснуться-то я проснулась, но в глазах остались слезы и след от пули на полу в той не знакомой комнате. Еще долго я не могла окончательно проснуться, все плакала от сознания того, что эта незнакомая штука выдумана людьми для того, что бы оставлять эти следы не на полу, а на друг друге.
  
   27.12.1994.
   Приехал из Москвы отец. Купил пять ящиков /Боржоми/. Я ненавидела минералку всегда, но тут пила и пью ее как губка, от двух до пяти бутылок в день. Короче, никакие лекарства мне не помогли. Друзья-печеночники! Не ешьте никакие колеса и капсулы - пейте минеральную воду!
   Вчера первый раз вышла из дому после болезни. Худая, бледная - как романтично :) . Ноги отвыкли ходить, особенно по земле, которая успела обледенеть за время моей болезни. Вчера же первый раз встретилась с Димой. И вмазалась первый раз.
   Мы поехали к Коту, они сделали три стакана на 22 куба! Я поставила куб и, конечно, сходу передознулась.
   Дима с Костей уже почти месяц банкуют ширевом. Варят у Кота сено, часть продают, часть старчивают, на деньги с проданных кубов, снова едут на рынок за сеном. Так каждый день. Вчера я наконец-то увидела наркоманский притон во всей красе! Во время варки беспрерывно звонил телефон, когда процесс подошел к концу, потекли толпы людей. Знакомые вмазывались в Котовской комнате, а левые люди, вместе с фуриками, выталкивались на лестницу. Впрочем, они не протестовали.
   В тот вечер я имела счастье после того, как отошла от передозняка, вмазать подряд трех человек. И почему я такая талантливая, с самого начала вмазываюсь сама лучше, чем, если меня кто-то вмазывает. Мне гораздо удобнее делать это самой - и вены я свои хорошо знаю, и не особо больно, если знать когда как ии куда ткнуть. А эти придурки торчат дольше меня, а в присутствии коллег притворяются, как будто никогда сами не втирались. /Ах, тресните меня!/. При этом все в один голос кричат: /осторожнее, у меня вены плохие/. Правда, когда видят мои гладенькие руки - стыдливо умолкают. Да, со своими нитками я навострилась так, что мне иногда кажутся Димины вены канатами. Дима меня медсестрой зовет, потому что я могу справиться даже с его венами, а у него они не только плохие, а еще и неверные - бегают да врут на контроле. У меня такие с рождения.
  
   02.-03.01.1995, короче ночь.
   Он подарил мне на Новый год шикарную елку. Весь день 31-го я готовила квартиру и еду к встрече Нового года. В половине двенадцатого примчался Дима с елкой и с подарком. Это мягкий, прикольнейший песик, которого я тут же назвала Димой. Я подарила теплый и пушистый свитер. Димка в нем такой домашний! Мы сели за стол, в полночь чокнулись бокалами с соком, через пять минут упала елка. Разбилось только две игрушки.
   Потом мы смотрела телик и трепались. Потом я, по наитию, сделала Диме классную прическу под Патрика Свейзи в /На гребне волны/, он стал - ну совсем красивым!
   Объевшись и наприкалывавшись до одурения пошли спать. Уснули только часов в семь. Никогда не забуду эту ночь.
   А сейчас лежу в спальне Славкиных родителей. Она с Сережей в ее комнате. Мечтаю о том, что бы здесь оказался Дима. Дико хочу спать. Сегодняшнюю ночь я не спала. С двух часов до пяти мы были в ссоре. Он рубился в моей комнате, а я пыталась заснуть в маминой. Он дорубился до того, что я почувствовала запах дыма, влетела к нему, а там ничего от дыма не видно - матрас горит. К восьми утра помирились. С одиннадцати до двух трепались на кухне. В прикол говорили о моем и о его суициде. Оказывается, в прикол об этом говорить гораздо легче. Уезжая, он в том же тоне заявил, что может быть киданется сегодня. Вечером я пришла домой, а дома мама со своим душным приятелем и у меня появилось сильнейшее желание свалить. Звоню Диме - он в самом радужном состоянии, но на обломах, говорит, что сварил два с половиной стакана, но почему-то не передознулся, собирается шустрить еще. Потом звонил Костя, искал Диму, говорил, что за весь день не вмазался - Дима купил на их общие деньги сено и пропал. Потом позвонила Славка, и я к ней нагло напросилась ночевать.
   Она решила выйти за Сергея. Это тот самый Сережа, с которым мы познакомились на белых ночах. Ближе к осени у них будет ребенок. Боже, ну хоть у кого-то все хорошо! Спасибо тебе за Славку, спасибо!!! Теперь у нее все будет нормально. Только бы не сглазить!
   Отсюда я уже полтора часа звоню Диме домой. Телефон не отвечает. По-моему он просто рубится. Он жив. Хочу быть с ним.
   Хочу быть с Димой!!!
   Дима-Дима-Дима-Дима...
  
   05.01.1995.
   Так хочется умереть! Так страшно жить. Но умирать еще страшнее. И так хочется увидеть белые ночи!
   Борик называет наши ссоры с Димой борьбой титанов. Мы с Димой любим друг друга так же сильно, как ненавидим, поэтому мы постоянно или в нирване или в преисподней. Какие Страшные суды мы друг другу порой устраиваем! А наркотики только подливают масла в огонь страстей.
   Дима, глупенький, только сейчас осознал, что любовь это зависимость. И ему сейчас очень плохо, так как он зависит не только от любви, но и от опиума. Славка, в ответ на мои стоны сегодня, сказала: /Ну что ты ворчишь, ведь он не совсем тебе принадлежит/.
   Он проторчал свитер, который я подарила ему на Новый год. Мне почему-то очень грустно и стыдно от этого. Всего четыре дня он его носил.
   Когда я соберусь с силами, единственное, что я скажу на прощанье: /Если я смогу помнить, я буду помнить тебя. Если я смогу ждать - я буду ждать тебя. Если я останусь самой собой - я буду верна всему тому, что было между нами/. Все остальное я ему уже сказала, отдала и сделала. Кое-что он не заметил, не понял, не принял. Но не все. Может быть не все.
   Но кто бы ни победил в этой войне, я не устану: Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима...
   Что бы между нами не произошло - буду любить.
  
   16.01.1995.
   Пора, пора признаться в том, в чем очень стыдно признаваться.
   Я очень давно заметила в себе это влечение, сначала не отдавая себе в этом отчета. Потом боялась отпустить себя на волю этого чувства (впрочем, это было совсем недолго), далее я...
   Нет, хватит бродить вокруг да около, объяснения потом!
   Больше, больше света! Наше шоу начинается!
   Да, это плагиат, я бессовестно повторяю Димины слова, но они так соответствуют моим чувствам! Итак: я люблю наркотики, о, как я люблю наркотики! Они могут заменить мне друзей, любимого, город, книги, жизнь. Хотя, не знаю, смогла бы я, не нуждаясь в реальности, пробыть под их действием хотя бы месяц (Столько наркотиков у меня еще не было). Когда я пребываю в наркотическом угаре - я вне людей, поэтому неуязвима, мне невозможно причинить боль. Поэтому я всех люблю, мне никто не мешает, и я всем все прощаю.
   Хочется больше, больше, как можно больше наркотиков! - Я всегда была согласна с наркоманами. Я всегда стремилась попробовать как можно больше видов и подвидов наркотиков. Нарпёсиков. Наркрысиков. Но на сегодняшний день я знакома только с анашой, сонниками, транками, джефом и черным.
   Черное... Нет, я от всей души могу сказать, что это дерьмо, что меня бесит состояние, вызываемое этим дерьмом, что меня раздражают люди в подобном состоянии. Все это можно услышать от меня только через час после укола и в течение последующих 5-12 часов. Но даже тогда я в глубине души не забуду ни на миг, что на самом-то деле я люблю наркотики. Это во мне, об этом не надо специально помнить. В трезвом состоянии я воспользуюсь любым случаем, что бы втереться.
   Сколько уже было гадких, противных случаев (и последний сегодня), когда я плевала на все, что бы шмыгнуться, а если не добивалась этого - дичайше, порой до слез расстраивалась.
   Никто не выбьет из меня уверенности, что люди, которые сторонятся наркотиков - это или те, кто их никогда не пробовал, или те, не может переступить через себя, что бы достать ширево.
   Те же, кто переломался, имеет все возможности торчать и при этом не торчит - вызывают во мне лишь удивление с оттенком презрения. Но лично для меня они существуют лишь гипотетически - я не встречала бывших наркоманов.
   Бывших наркоманов не бывает. Они существуют лишь в слухах, мечтах, надеждах.
   Наркоман не сможет долго продержаться, имея возможность вмазаться. Разве что появится у него человек, незнакомый с черным и при этом способный увести от него. Мне бы такого человека. Страшная ирония судьбы, неправда ли? - Всегда стремиться к наркотикам и всегда хотеть полюбить, и вот, на тебе, полюби наркомана! Узнай, как оно?
   Опиум это страшная сила. Он сильнее всех и всего. Мы все его рабы, все мы, даже наши близкие, которые не знакомы с ним, которые виноваты только в одном - в том что любят нас и зависят от нас, а значит и от опиума. Вот только я пока говорю это спокойно. Я еще не пришла в отчаяние от этой правды. И, надеюсь, уже не успею. Я надеюсь сбежать раньше.
  
   22.01.1995.
   Прошел мамин день рождения.
   Страшно. Я все думаю об этом и даже физически начинаю себя плохо чувствовать. Мне уже нечего сказать. Пора делать. Все чувства оцепенели. Все силы направлены на то, что бы не думать, и не помнить ни о чем, кроме того, что я должна сделать. Даже о смерти нельзя думать, только о том, что я должна сделать. Купить, выбрать, воткнуть, прогнать до конца. Сделать. Не забыть сделать. Не забыть умереть. А ведь я готова.
  
   04.-05.1995.
   Это когда невысказанное толпится комом в горле...
   Когда на оконном стекле лишь тусклые и безжизненные картины...
   Это когда телефон на стене истекает молчанием...
   Когда радио становится единственным собеседником, которому, правда, не требуется твое участие в разговоре...
   Это когда живешь в обжигающем холоде, который заставляет тебя корчится на острие собственного сознания...
   Когда ожидание подводит тебя за руку вплотную к вечности...
   Когда уже нет сил задушить, проклинаемую и презираемую тобой, надежду...
   Когда чувства обострены настолько, что ты сочишься стремлением разделить чью-то участь, пусть даже в стократ страшнее твоей...
   Это стоит за спиной каждого из нас, хотя не всем знакомо.
   Затаим дыхание... По буквам: О-Д-И-Н-О-Ч-Е-С-Т-В-О.
   Да. А сегодня Диму посадили.
  
   11.02.1995.
   Следачка принесла от него записку: /Таня, ты только держись! Танечка, ты только дождись!/.
   Дима! Ну где же ты, мой любимый! Как тебе там плохо! Как мне плохо без тебя! Я уже никак не могу держаться. Только сознание того, что тебе в сотни раз хуже, чем мне, а ты держишься ради того, что бы выйти и увидеть меня, - только это помогает мне.
   В ближайшие дни я не выдержу и покончу со всем, а он или кончится в тюрьме, или выйдет и заторчит снова.
   Еще пару месяцев назад мне снилось, что я вмазываюсь. Теперь мне снится, что я накладываю на себя руки. Сейчас облом от пробуждения круче.
   Да, да, да, я ослеплена импульсом, но, несмотря на то, что понимаю все это, я найду куда наложить свои руки.
   И не смотри мне вслед, когда я прохожу сквозь тебя!
  
   28.02.1995.
   Вы считаете суицид сумасшествием?!
   Вы засовываете меня в психушку. Вы глушите мой мозг снотворными и транквилизаторами. Ну и продолжайте этим заниматься! Если я вам нужна такая.
   Что вам нужно от меня? Что бы я существовала. Что бы был у вас кто-то вроде домашнего любимца, более-менее одушевленный.
   Самоубийство это не сумасшествие, не депрессия и не настроение - это импульс, отчаяние, взрыв! А во мне это наслаивается на то, что для меня суицид - образ жизни. Бесконечный суицид для меня.
   Вы хотите знать, что такое депрессняк?
   Я сука, все суки! Что живу, что живем! Мерзкое тело, глаза, голос, сигареты, воздух, ночь, тепло, наркотики, фрукты, свет, кот, мама, Дима, руки, бумага, телефон, часы, звуки, книги, вода-а-а-а-а! Все!!!
   Мысли, чувства, вот главная гадость и зло, которые нужно уничтожить!
   Как там Дима писал?
   Да - да, я смогу отравиться, в расстройстве чуть - чуть поваляться,
   Но вновь, уходя из больницы, я буду идти отравляться...
   Наверное, болея по году, я буду немного меняться,
   Но все же скажу: /Слава Богу, что я могу отравляться!/.
  
   03.03.1995.
   Он пишет мне стихи из камеры. Такие стихи!
   Дим! Ну где ты? Мне нужны твои глаза! Мне трудно дышать без твоих губ! Я мерзну без твоих рук! Я схожу с ума без твоего голоса - мне кажется, что я глохну. В моей личности происходят необратимые изменения без ощущения твоего присутствия!
   Любить надеждой и памятью - это так больно!
  
   10.03.1995.
   Я знаю, что Дима может принести мне горя в сотни раз больше, чем уже принес, но сколько счастья он принес - кто-нибудь кроме меня знает? Я и Дима - мы знаем, сколько счастья между нами. Всегда, даже во время самых жесточайших ссор мы помнили о том, что на самом деле любим друг друга.
   Просто мы слишком похожи. Слишком хорошо понимаем и видим друг друга. Плохо, когда что-то слишком. Когда каждый из нас бьет другого по больному месту - он бьет и по своему больному месту.
   Иногда, когда я пытаюсь защитится от него, я начинаю говорить: /Это все неправда, ты так не думаешь, ты этого совсем не хочешь, на самом деле ты любишь меня, я нужна тебе, ты без меня жить не можешь. Ты не хочешь причинить мне боль, Ты желаешь мне только счастья/. На каждую его фразу я отвечаю подобным образом. И он не может мне возразить и в конце концов умолкает. Потом сердито курит. Потом понимает, что вся злость куда-то делась, оставив на его лице только маску. И он скидывает маску и протягивает руки.
   Только редко так бывает, что когда мы ссоримся, мне удается стряхнуть наваждение ссоры - обиды и злость. У меня хватает сил только на ответные нападки или просто на молчание и ужас от его слов. Он умеет говорить слова, он гораздо умнее меня, а так как я просто его женский прототип, он хорошо знаком со всеми моими больным местами и умеет с ними обращаться.
   На самом деле, мне плевать на всю боль, на все слезы и на все горести, если я буду с Димой. Так было, так есть и так будет.
  
   24.03.1995.
   Я ненавижу наркотики! Очень сильно!
   Вчера мой братец, Сережка, привел меня на день рождения своего приятеля - бас-гитариста из группы /Египетские Золотые Львы/. Брат этого басиста - вокалист в той же группе - торчит уже три-четыре года. Кроме него были еще несколько людей втерты. Потом пришли еще люди, пошли на кухню варить. Гаревом шмонило по всему флэту.
   Знакомый запах. Вызывает слишком сильные ассоциации. Перед глазами то Димина квартира, то Костина. Когда я пошла в ванную мыть руки, услышала прямо-таки родные звуки. И лица. Главное - лица и глаза. Первый раз в жизни увидела своего братишку вмазанным. Поняла его чувства при виде меня уторченной. Неприятно.
   Ну и, конечно, вмазаться охота - сил моих нет. И сейчас хочу. Но вот я представляю, что вмазываюсь. И что? Только отвращение и отчаяние. Я ничего уже не могу поделать. Я бессильна перед ним. Опиум просверлил в моей голове дырку. Когда это дырка пустует, она превращается в голодного зверя, который грызет меня изнутри и требует - корми, корми, корми меня!!!
   Легкой жизни я просил у Бога.
   Легкой смерти надо бы просить.
   И. Бунин.
   У меня все может быть хорошо и даже прекрасно, внешне и внутренне. Внутренний покой и внешнее благополучие - такое со мной иногда случается. И единственное, что может все-все разрушить, превратить се в то, хуже чего не бывает, принести разочарование и боль - это ширево. Оно способно убить все во мне, а потом и вокруг меня. Я понимаю это и вмазываюсь.
   Сколько раз так было? Уже больше сотни. Сколько раз так будет? Не знаю. Знаю, что будет. И не хрен обманывать себя мечтами о том, как выйдет переломавшийся Дима, и я встречу его, ни разу не треснувшись за весь его срок, как мы будем трезво жить-поживать, детей наживать! Не будет этого. Во-первых, я сама не выдержу, а во-вторых, не уверена, что Дима после выхода сможет хотя бы неделю продержаться.
   Будь все проклято! Это дерьмо, эта грязь - это просто жесточайшее издевательство, изощренное, тонкое унижение, порабощение! Все! Все! Уже поздно. Уже ничего не изменить!!!
   Я попала.
   Отчаяние строевой куклы.
  
   27.03.1995.
   Верните мне Диму.
  
   30.03.1995.
   Вчера ездили с Борей и Ваней к Крестам, кричать Диму. Полчаса - по нулям. Потом выскочили черномасочники крестовские, забрали Ваню, погнались за Бориком, пытались прогнать меня. Но тут я увидела летящие пули, мне на всех стало плевать. Хорошо, что эти гады их не увидели. Ваню через полчаса выпустили, с выбитым зубом и кашляющего кровью. Ему не объясняли, за что бьют, видимо просто вохровцы решили размяться на свежаке. Где-то во дворах нашли Борика.
  
   03.04.1995.
   Стали сниться кошмары. Настоящие, без темы, самые страшные. Днем мучаюсь мраками и депрессами. Мысли тормозятся-путаются.
   Буду ждать Диму. Завтра два месяца, как он сидит. Пишет, что его 18 дней ломало так, что он не мог ничего делать. До сих пор ни разу не спал нормально.
   А я тут просто суицидом с жиру бешусь!
   Димочка, милый мой, любимый, мое дыхание, мое светло-сладкое нежное наваждение, теплое прикосновение, центр круга моей жизни, не будь воспоминанием, возвращайся скорее! Я люблю тебя...
   11.04.1995.
   Вчера было 70 дней моего воздержания. И я достойно отметила это событие.
   Приезжаю к Славке с Сережей, а у них - ё-моё! - Антон сидит, вмазанный в мясо, даже не сразу узнал меня. Я говорю: /Тоша, милый, ты же переламываться на лесоповал ездил в ноябре/ /А я уже три месяца как вернулся/ /Ясно, - говорю, - а я ровно 70 дней не вмазываюсь/. С этим он меня поздравил.
   Посидели, поели, поболтали. Антон в основном зарубался. Потом невзначай обронил, что у него есть два куба, которые ему не очень-то нужны. Я говорю: /Да что же ты раньше молчал?!/ /Ну я подумал, что ты больше не торчишь, да и боялся, что Славка меня прибьет, если услышит мои слова/. Короче, мы пошли с ним курить на лестницу.
   21.04.1995.
   14 апреля пошли гулять с Борисом. Зашли в бар /Корсар/ на Большой Морской, попили бочечного Гиннеса. Потом встретились с Ваней, поехали в гостиницу /Октябрьская/. Купили метадон. Мне заболтали чек. Вместе с пивом это дало следующий эффект: меня кое-как довезли до дома, я на последнем издыхании приняла душ и завалилась в постель, забыв выключить свет. Через час мама вызвала скорую, которую я не помню. Помню только, что мне было очень страшно.
   Я была в каком-то месте, где не было вообще ничего. Там было много кого-то, предполагаю, что это были души. Эти кто-то просто сочились равнодушием. В обычной жизни, если ты упадешь на улице, тебя может и не поднимет никто, но прохожие будут смотреть на тебя и испытывать какие-то чувства - не важно, позитивные или негативные. Тут же не было ничего подобного. Всем было все равно до меня, моего появления и моего ужаса. Может быть просто потому, что если очень долго не иметь возможности как-то контактировать друг с другом, перестаешь вообще замечать других. Дело в том, что я знала, что они почувствовали мое присутствие, так же, как и я их ощутила, но им всем было все равно.
   Так вот что после смерти!
   Потом я как-то услышала женский голос, зовущий меня по имени. Я ощутила громадное облегчение!!! И с ним провалилась снова в темноту.
   Пришла в себя я оттого, что меня стошнило прямо на пол, но об этом я сразу забыла, потому что я очень долго пыталась понять, где я нахожусь. Через некоторое время туман стал уходить из глаз, и я начала постепенно видеть выплывающие из него предметы. Догадавшись, что я в своей комнате, но, не вспомнив, что со мной случилось, я начала кричать. Оказалось, что я еще и оглохла.
   Кое-как мама ответила на мои вопросы: сейчас суббота, шесть утра, пол мокрый из-за того, что мама смывала кровь и рвоту, вода в кувшине на столе, таз под кроватью, а мама от всего устала и хочет спать.
   15-го, в середине дня, я уже стала нормально слышать, и даже все вспомнила. Еще через день я уже могла поесть и после этого не прополоскаться. Зарубалась я - по самой полной программе - трое суток, не считая комы.
   Осталось ощущение какого-то серого, затягивающего ужаса. Стало страшно умирать. Ясно, что там мня никто не ждет, но вот то, что тело это так много - это оказалось для меня большим потрясением. Теперь я боюсь своей суицидальной мечты.
   23.05.1995.
   1 мая, по пьяни, Борик сломал ногу, поэтому, когда 7-го его мама снова начала кричать ему /Лучше сын-труп, чем сын-наркоман!!!/ он не смог свалить из дома, как обычно. Короче, он решил выполнить ее желание и вмазался пятью кубами бензина.
   Через несколько дней он выписался из реанимации и я забрала его из больницы.
   Мне было очень страшно, когда 8-го мая я боялась, что его не откачают. Он светлый человек и очень близкий мне. Я хочу, что бы он жил.
   01.06.1995.
   31 мая 1991 года - статья 206.
   31 мая 1995 - статья 224.
   Был хулиганом, стал наркоманом.
   9 месяцев лишения свободы. Скорее бы ноябрь! Как прожить эти 155 дней, 155 вечностей?
  
   03.06.1995.
   Теперь выяснилось, каким образом менты нахватили Диму в момент приготовления.
   А началось все с того, что чей-то отец написал заяву в ментовку о том, что у Кота в квартире притон. Менты дождались Кота у него на лестнице. Повозили в козелке, поприжали. Кот вломил Диму на то, что тот сейчас варит дома. Татьяна Николаевна открыла дверь, а те уже врываются с автоматами. Да, конечно, Дима с Костей просто наркодельцы - засады в подъездах устраивать на них, с автоматами за ними бегать. Как хорошо у нас борются с наркооборотом!
   Костю его мама выкупила через несколько дней.
   И он стал исправно со всеми общаться, как будто ни в чем не виноват, ездил вместе с нами к Крестам, и все высказывал удивление, почему это Дима ему не пишет. А у Димы просто было больше времени для раздумий. Мы просекли эту тему позднее.
   Мне все равно не верится в это до конца. Наверное, даже если я собственными ушами услышу, как Кот выкладывает все ментам, я не поверю в такое.
   Костя - Костя! Как ты мог с такой радостью встречать нас с Димой в своем доме, так заботиться о нас, привозить нам еду, когда мы сидели голодные у Димы...
   Как ты мог говорить, что тебе очень плохо без Димы, ездить к Крестам, кричать его, успокаивать меня, целовать мои слезы, когда я услышала Димин голос из-за стены...
   Костя! Неужели ты существуешь?! Тебя нет. Ты дурной сон. Карта из рукава.
   Хорошо ты научился управляться со своей совестью, наверное, продал ее самому себе в рабство?
   Нет, я все-таки немного сумасшедшая (а может много). Ведь мне действительно легко представить Кота фикцией.
   Иногда очень трудно переносить ехидство жизни.
  
   05.06.1995.
   Стекло, а за стеклом ты. Твои губы, глаза - все то же. Хочется разнести к чертям стекло, ведь до момента, когда налетит конвой, я успею прикоснуться к тебе, хоть на мгновение почувствовать твои губы.
   Солнце, как ты можешь сомневаться в том, что я дождусь тебя?! Ведь я ждала встречи с тобой два года, неужели я не смогу прождать 9 месяцев?
   Сегодня на свидании Дима рассказывал о человеке, который обнес аптеку и сел за это на 10 лет. Когда он вышел, он два года не торчал, но после этого сторчался за три года. Мне все меньше верится в то, что Дима отсидит и не вернется к наркотикам.
   У нас все по-прежнему - тот же свет и то же дерьмо. У нас воля. Ведь это так в кайф, даже просто ехать в метро, садиться в тот поезд, в который хочешь и ехать в ту сторону, которая нравится.
  
   12.07.1995.
   Его перевезли в Выборг.
   Белокурость моя, возвращайся скорее! Моя гордость, моя слабость, слезы моего счастья. Бриллиант.
   Мой бриллиант выскользнул из моих рук и упал в грязь. Кто-то поднял его, осмотрел-осудил: /А, стекляшка!/ и бросил по этапу в другую кучу грязи и сейчас я имею право лишь время от времени краем глаза смотреть на него.
   Бриллиант пишет мне, что он никакая не драгоценность, и мне бы бросить его, а то /ни будет счастлив никто - ни ты, ни я/. Как же так, ведь мы были и будем счастливы только оттого, что мы вместе, что рядом ты и рядом я.
  
   13.07.1995.
   Сегодня я видела Диму в Ванином исполнении. Я встретила его на Сенной, когда покупала продукты для передачи Диме.
   Прошлись по каналу Грибоедова, разговаривали часа два. Потом, у Казанского, Ваня сказал: /Вмажь меня, пожалуйста/. Его ломало, он хотел сняться реланиумом и демидролом. Зашли в подъезд, где я его втерла.
   Даже интонации, движения - вмазанный Дима. Как я устала, Господи, как я устала.
   Такие люди! Такие люди! И именно с ними, с людьми высокого интеллекта, тонкой души, развитого понимания - именно их уволакивают в свою теплую бездну наркотики!
   Оттого, что они слишком хорошо понимают жизнь, слишком тонко чувствуют ее это и происходит. Жизнь слишком грубая, бескомпромиссная, суровая штука. Это можно понять только если есть способность к этому пониманию, если есть некоторого рода затертость, собственная огрубелость. А если душа и разум столкнутся без подготовки с этими качествами жизни, человеку будет ой, как тяжело. Увиденное, понятое будет губительным. И, несмотря на всю предстоящую боль, потери, деградацию и элементарную грязь, потребуется хоть на мгновение забыть понятое, отойти, отдохнуть.
   Кстати, а от какого слова произошло слово /отдохнуть/? От /дохнуть/. Видимо так.
   Но Ваня-Ваня. Как мне было больно смотреть сегодня на тебя, отражение-наваждение. Какая сила привела тебя сегодня на Сенную?
   Я устала! Я устала. Я устала... И бесполезно что-то делать, на что-то надеяться. Я устала. Бывших наркоманов не бывает. Усталость почти физическая.
   Чем дольше жизнь - тем дальше смерть.
   Я красивая. Красивая. За что я такая красивая?!
   К чертям! Торчать, торчать, торчать, беспредельно торчать, торчать и торчать, сколько выдержу - торчать. А как Дима выйдет - там, дальше, будет видно. Если будет вообще что-нибудь к этому моменту...
  
   14.07.1995.
   Смотри на небо, мы полетим туда мимо цветущих звезд, прилетим на одну из них и когда станет настолько светло, что будет трудно дышать, появится луна и цинично шепнет мне: /Как жаль, что ты умерла при родах, твоя мать совершила ошибку, решив рожать в горах Швейцарии, ведь ты была бы такой умной и красивой/...
  
   Давным-давно, еще ребенком, я поняла и примирилась с неизбежностью смерти, выбрала ее себе как запасной выход, приняла как нечто положительное, как освобождение, избавление. Наверное, поэтому все, что происходит в жизни, я не считаю важным, достойным пристального внимания. В моей голове прочно засела мысль, что нет ничего важнее и значительнее смерти, а потому - что трепыхаться из-за всяких жизненных пустяков.
   Но вот беда, попали и любовь и дружба и верность и ... все-все, что есть у людей. Что же мне делать, такой неполноценной? Да-да, ведь я не могу воспринимать жизнь так, как надо. А как надо?
  
  
   *************
   По-моему стоит прервать повествование, что бы осветить некоторые аспекты жизни тем горячечным летом 95-го.
   Я старалась, как можно реже появляться дома, перед мамиными глазами. В основном жила у Антона - в мае у него уехали родители до сентября и в квартире постоянно кто-то тепло тусовался. В однокомнатной квартире мне всегда была предоставлена кухня с диваном, чистым (!) постельным бельем и полкой с книгами. Правда, по утрам, в шесть часов народ срывался на рынок на улице Дыбенко. По этим мотивам даже песня написана /В шесть утра на Дыбы/. При отъезде меня не беспокоили, но просыпалась я частенько под звуки, сопровождающие варево. 2-3 шепотом переговаривающихся мужика стоят в двух метрах от меня и, уткнувшись в плиту, гремят ножом по кружке. И вонь ангидрида в нос!
   Хоть убейте - не могу вспомнить, как и когда я первый раз работала в магазине. Да, я пошла славными путями магазинных расхитителей! Этим занимались все, Антон, Ваня, Каннибал, Боря - достаточно профессионально и всегда целенаправленно. Все остальные мучались от всплесков клептомании лишь время от времени. Но никто это не делал так, как это делали мы с Борей! Даже Дима с Борей ТАК никогда не работали.
   Это было даже красиво. Мы даже одевались всегда соответственно. У нас была, так называемая, рабочая одежда. Все цивильно - никаких джинсовых курток. Солидная и обязательно чуть просторная одежда. Большие карманы, желательно темные очки. Всегда улыбка на лице и ощущение легкого флирта. Короче, вполне приличные молодые люди зашли за покупками. Ничего не купили? Ах, они так были заняты друг другом! Наркотики? Да что вы, они просто занимались всю ночь сексом, поэтому слегка не выспались. Да вы просто посмотрите на них, как они милы, просто прелестная пара!
   На каждый случай у нас был свой диалог между собой, свое выражение лиц, свои методы. Но во избежание пополнения рядов клептоманов я не буду раскрывать секреты мастерства. Лучше скажу, что попадались мы не единожды. До поры до времени нам удавалось договориться с секьюрети, с помощью денег или убалтывания.
   Из всей /рабочей/ компании только мы с Борисом могли провести день следующим образом.
   Десять утра - подъем: нас ждут великие дела. Два-три супермаркета: набирается товар для /распродажи по сниженным ценам/ - товар скидывается по знакомым торгашам и вперед, за ширевом. После /обеденного перерыва/ дальше по городу. Идет методичное прочесывание центральных улиц. Магазины пропускаются редко, на каждый отводится от одной до 15 минут, обычно если что берется, то быстро - пяти минут хватает за глаза и за уши.
   Так до того момента, пока у Борика не начнут отваливаться руки под тяжестью мешков. Опять продажа. Если дневные магазины еще открыты - дальше по ним, если уже вечер, то можно, конечно и домой, но можно и по ночникам прогуляться. Тоже небесполезное занятие, эти магазины 24 часа - продавцы все сонные, а мы уже поимели свой /ужин/ и готовы к бою.
   Через пару месяцев такой жизни я поняла, что я закоренелая клептоманка.
   В конце лета я испытала на своей шкуре, что такое господин Кумар. В один прекрасный августовский день я заметила: что-то депрессняк слишком силен, и усталость дикая, и простудилась я где-то и расстройство желудка совершенно беспричинное, а зрачок как у бешеной лошади. И вдруг осенило! По такому случаю решила сделать перерыв. Я вмазалась метадоном, проспала трое суток и после этого почти десять дней не торчала и радовалась. За время торчева у меня начали со страшной скоростью выпадать волосы, цвет лица стал землеподобным, а вес стал приближаться к нулю: мой нормальный вес - 56 кг, а стало 48 (это при росте 180 см).
   Потом началось все по новой.
   Слава тем временем родила дочь. В честь этого события я подарила Славке колечко, правда она его взяла с условием, что оно перейдет к дочери, когда та подрастет. Это долгожданное существо явилось к нам 22 августа. Ох, сколько же с ней было возни! Хотя, конечно, со всеми так, но я-то наблюдала это впервые. И даже иногда принимала в этом непосредственное участие. Но обычно я просто заходила к ним после /работы/, вместе с Борей, сваливала в угол пакеты с едой, целовала Славку с дочкой в носы и тактично удалялась, дабы не портить семейную идиллию своей уторченной рожей. Да и грустно мне было смотреть на измученную и не выспавшуюся Славу, на задерганного Сережу и на орущую кроху между ними. Я понимала, что все это нормально, просто они еще не привыкли, что скоро они войдут в ритм, но мне было просто страшно.
   Невозможно описать ту грязь, которая меня тем временем затягивала. Но я попробую это сделать, как бы не было больно мне вспоминать это.
   Эти бесконечные проблемы с вырубанием ширева! Постоянный страх, что любой человек на улице может оказаться переодетым опером привел к тому, что опера узнавались просто уже по взгляду. Сколько нервных клеток было потеряно в магазинах? Очень много, но еще больше их было потеряно в такие моменты, когда менты из ОБНОНа обыскивали меня или моего спутника. И это при том, что с моей ангельской внешностью я, безусловно, гораздо реже попадала в подобные ситуации. Меня редко останавливали на улицах, даже на рынке меня обычно принимали за покупательницу овощей и фруктов. Мы вовсю этим пользовались - почти каждый раз получалось, что весь криминал был у меня, ребят безрезультатно шмонали, а я спокойно удалялась, как будто мы не знакомы. Меня часто специально брали с собой для прикрытия.
   Поиски места для того, что бы сварить часто заканчивались появлением на горизонте какого-нибудь флэта со сторченными, грязными личностями, которые пугали меня одним своим видом. Свалявшиеся волосы, обвисшая одежда, серая кожа, мутные глаза, постоянное полузлобное-полужалобное бормотание - все это приучивало меня к изнанке жизни. А как было муторно на душе, когда я однажды наткнулась в одной квартире на беременную женщину, которая, матерясь, никак не могла попасть в вену!
   Грязные шприцы, иглы, которые порой затачивались о стену, холодные, грязные подъезды, постоянный страх, что кто-то пройдет мимо, увидит нас и вызовет ментов. Передозировки и кумары. Гепатит. Ссоры с родителями.
   Постоянное напряжение в ожидании удара с любой стороны. Наркоман совершенно бесправен в обществе, любой прохожий может задеть, оскорбить, ударить и ударивший имеет на это полное право по всем законам. Страх перед родителями и одновременно за них, глубокое чувство вины перед всеми близкими.
  
   Купая лепестки в ладонях у реки,
   Душой и сердцем чист, заплакал мой нарцисс...
   Зачем тебе такая холодная река? - Там смерть наверняка.
   Беги, она не сможет полюбить тебя, беги!
   Знаешь ли, здесь зима, знаешь ли, все мы здесь давно сошли с ума.
   Остались лепестки в ладонях у реки.
   Душой и сердцем чист, погибнет мой нарцисс.
   А сердце безвозвратно.
   Помилуй, милый брат мой, ты прав тысячекратно...
   Паша Кашин.
  
   Вечные шустрения, запутки, подлость, иногда откровенное предательство, вся эта жизнь на излете порой рождала желание заорать: /Ребята! Что вы делаете? Что у вас есть кроме родителей и друзей, зачем вы так мучаете их и друг друга? Как вы можете их так легко обижать и терять?! Что у вас остается? Минутная выгода? Что вы будете делать завтра, наедине с ней, в вакууме?/ Но если я говорила что-то подобное, то я слышала: /Да! Да! Ура!/, а дальше опять нырок в болото.
   При этом и я и все понимали, что наша вина только в том, что каждый из нас когда-то вмазался и ему это, конечно, понравилось. Порой наши вакханалии были похожи на поминки.
   11 октября в семь утра домой пришли менты и забрали меня, так как один из моих коллег по /работе/ сдал меня. Я кое-как вырвалась из ментовки поздно вечером, а через пару месяцев с помощью нанятого отцом адвоката, дело было закрыто. Но, по-видимому, для моих родителей обвинение меня по 144 статье было последней каплей. Меня начали обрабатывать на предмет переезда в Москву, к отцу.
   Я все ждала Диму.
   Он вышел 5 ноября, и я поселилась у него. Он боялся выйти из квартиры, он вывалил на меня все, что скопилось его душе за все это время. Я терпеливо ждала, когда он придет в себя. Потом он постепенно оттаял, через неделю после освобождения он решился выйти на улицу. И смог отпустить меня домой.
   13-го я проснулась от телефонного звонка Димы. Он звонил из отделения около гостиницы Октябрьская. Там еще были Боря и Кот - все попались с метадоном. Я выкупила Диму с Борисом. Да, я ругалась ужасно, но больше радовалась, что они не сели.
   А вечером мне позвонил отец. Я осознала, что мне нужен перерыв. Я согласилась поехать в Москву. Планировала уехать на две недели, но получилось несколько дольше, хорошо, что Борис сделал подарок мне /на дорожку/ - три стакана анаши. Я уехала из Питера 20 ноября. Дима об этом узнал за 2 часа до поезда.
   В Москве я на своей шкуре узнала, что такое аллергия на действительность и как это хорошо, когда первая папироса выкуривается еще до завтрака.
   Прожила я в Москве почти два года, вмазывалась я там только два раза, оба раза героином.
   Кроме этого я попробовала нюхнуть кокаина, который произвел на меня такое же отвратное впечатление, как и винт и джеф. Ну не нравится мне белое.
   Я работала в рекламном агентстве своего отца. Сначала секретарем, потом я выполняла две роли - офис-менеджера и менеджера по персоналу.
   Выбиралась в Питер я достаточно часто, в общей сложности, за два года я провела там более двух месяцев. Там я иногда потарчивала. Первое время я старалась избегать Диму и в первые два свои приезда мне это удалось.
   Ладно, думаю, можно продолжить рассказ в виде записок.
  
  
   ***********
   08.12.1995.
   Кислота убивает мозг.
   Белое убивает душу.
   Черное убивает жизнь.
   Все дело в кайфе. Какой кайф, такая и смерть.
   Наркотики: со стороны - грязь, изнутри - боль.
   Боль-боль-боль. Бесконечно меняющаяся и трансформирующаяся. Запах, звук, предмет, слово и тому подобное - все, что вызывает воспоминания - все приводит к одному - к боли. И к не меньшей, чем тогда, когда все это происходило.
  
   28.12.95, 02ч. 04мин.
   Валяюсь на этой огромной кровати. По телику в жопу клипы какие-то верещат... Фильмы все уже прокрутила в полглаза. Довлатова уже продырявила. Грустные и злые письма уже накатала. Сейчас заткну дверь, открою окно. Брошу на кровать пару одеял. Придвину поближе радиатор и плеер. Поставлю рядом сок и что-нибудь погрызть. Включу электрогрелку. Возьму с собой пульты от телика и видика, пепельницу, сигареты и папиросы. Включу круглосуточную CNN. Обкурюсь хэша. Поставлю таймер, что бы телик отключился часа так, через два. И отключусь потихоньку сама. Сейчас. Вот только встану... А может сушёных поганок обожраться? Под CNN? Нет, стремно. Ладно, пойду за куревом и едой. Мадонна по телику... Бедная Мерлин Монро. Неужели она ЭТО видит? Лучше бы нет.
   Боги!!! Как хочется все послать к чертям! Неужели без просвета все это? Сколько еще? Я долго не выдержу.
  
   04.01.1996.
   Ведь я спокойно могу уже сейчас сорваться в Питер. И все. Все равно мне здесь ничего не светит. Впрочем, и в Питере кроме красоты города, душевного тепла, наркотиков и смерти меня ничего не ждет. Конечно, это лучше, чем ничего, поэтому я и считаю себя вправе свалить отсюда.
   Вся беда именно в том, что мой город дает мне все прекрасное, что есть у него, но вместе с этим он мне дает еще и наркотики. И уже нет из этого выхода. Что делать? Если бы не родители, я бы этот вопрос решила в момент.
   Пытаюсь вспомнить хоть один момент со дня приезда в Москву, когда мне было здесь хорошо. Мне всегда было или очень плохо или плохо или терпимо. У меня постоянно дерьмо на душе и только когда я чем-то очень занята я не замечаю этого дерьма. Поэтому я так много работаю. Меня спасают только работа и анаша.
   Господи!!! Как же здесь душно! Меня все! Все душит здесь!
   Надо дунуть. Срочно! Я же не хочу пыхать, не хочу. Но я не могу на это все смотреть, не могу все это чувствовать. Ненавижу эту жизнь!!! Поганая жизнь!!!
   БЛАГАЯ ТРАВКА...
  
   07.01.1996.
   Что я здесь делаю?! Мне здесь не место. Мне здесь нечего делать, это все не мое, не для меня. Мне питерские менты были ближе и роднее, чем московские менеджеры и секретари.
   Зима - в роли моей вдовы.
   А Дима меня не любит, он просто влюблен в меня. Я сделала лучшее из того, что могла сделать, что бы выйти с честью из ситуации, в которую я попала.
   А ситуация была гаденькая. Я была по уши в говне. Торчок, воришка, причем не хватает мозгов на то, что бы не работать с неумелыми людьми.
   Приехал Дима с зоны, огляделся, послушал, что тут без него было... Ну и что, что я его ждала, что верною была. Лучше бы изменяла, но не повторяла самого Диму. Он подумал, что я ему теперь ровня. Даже ниже, потому что баба (да я ее хоть сейчас отыметь могу, пока настроение есть) и пресмыкаюсь перед ним. И правильно подумал.
   Я же одним своим отъездом сделала несколько перестановок.
   Во-первых отиметь меня на расстоянии 700 км тебе будет затруднительно, Во-вторых я уже не торчу и не ворую, в отличие от тех, кто прямо с нар отправился в гостиницу Октябрьскую. В-третьих, опять-таки в отличие от некоторых, я работаю в перспективном, интересном и даже престижном месте. А еще я живу в тепле и в холе, я красивая, умная, образованная и начитанная.
   Поняв все это, Дима закричал: /О, Боже! Я влюблен! Я люблю!/, не понимая, что одно очень сильно отличается от другого.
   Любовь это всегда. И это тогда, когда думаешь прежде о нем, чем о себе. А влюбленному совсем не все равно, в дерьме любимая или на коне. Диме нужна та, что выше его, что всегда поможет ему и всегда согреет. Ему нужна та, что сделает все, что бы ему было в кайф и при этом была в силах все ему обеспечить за его благодарный поцелуй. Он проникся презрением к падению собственного идеала. /Она слабее меня. Значит заслужила/.
   И вообще, чем меньше мы мужчину любим, тем больше нравимся ему!
   Да, да, да, да, я люблю его. Но я вытравлю из себя эту любовь, потому что мой сраный Бог наградил меня моей сраной гордостью!
   Да, я буду ему звонить, потому что пока не в силах жить без его голоса, но если я соберусь в Питер, я не встречусь с ним, а то снова потеряю голову и он в это врубится.
   Я не люблю тебя, Дима. Отныне и присно.
   1995 - год, за который я повзрослела.
  
   Хочу домой. Покончить с собой. Подохнуть во сне. Вернуться к себе. Хочу любя мать, ей жить не мешать. Хочу не страдать. Хочу не бывать.
  
   24.01.1996.
   Всерьез начинаю задумываться над написанием книги - рабочее название /Строевая кукла/. Жизнь моя... Вилами на воде писаная.
  
   Живу я смерти вопреки. Да, вот такие пироги. Бегу за ней и от нее. И рожей падаю в дерьмо. Но верю я - придет тот час, когда я убегу от вас. Жить буду с чистою душой, на землю снова - ни ногой!
   Любить - играть. Творить - сжигать. Найти - отдать. Всю жизнь - предать. Прийти убить - придя забыть. За все страдать. Всегда страдать. P.S. А если вдруг придет мой друг - я не смогу, я убегу.
  
   Зачем мне все это нужно, вся эта московская суета? Да, мне плохо, я трачу массу энергии и душевных сил, но я не об этом, просто - зачем?! Я не верю, что все это будет иметь какое-нибудь продолжение, не верю так же и в то, что это удержит меня от того, что преследует меня постоянно.
  
   08.02.1996.
   Большинство того, что я вспоминаю так или иначе связано с наркотиками. Или я была вмазанная, когда что-то происходило, или мы собирались за ширевом, или это было непосредственно в момент шустрений... Все лето проторчено. Оно для меня окрашено опиумом в серо-сине-малиновый цвет, тяжелый цвет, черный, мрачный цвет.
   ... И я как будто выжил, да что ж так грустно, слышишь?..
  
   15.02.1996.
   Такое ощущение, что бегу без передышки.
   Если бы мне сказали 5 месяцев назад, что моей каждодневной радостью будет дунуть, завалиться в постель перед теликом и обожраться всякой ерундой - если бы мне это сказали, я бы ответила: какой бред, этого не может случиться, это слишком скучно и поэтому низко.
  
   17.02.1996.
   Саша - Саша, Саша Башлачев... В каком же я дерьме. Последнее время, когда я помню себя еще с чистой душой - это было, когда посадили Диму. Я слушала Башлачева, любила Диму, страдала от одиночества, писала, не торчала. Сидела ночами на кухне с магнитофоном, дневником, сигаретами и ночью в обнимку. Холод в душе, но холод в чистой душе. Кровь по душе, по светло-синей душе. Тот ночной суицид, ровно год назад, а потом отрешенность - долгая отрешенность в психушке и после нее.
   Отрешенность от земного, углубление в себя, в осознание эфемерных вещей. Вплоть до первой вмазки.
   Я слушала Сашу. Сейчас я не могу вспомнить, когда я последний раз его слышала. Допишу и включу магнитофон. Недавно хотела процитировать менеджерам подвиг разведчика - не вспомнила.
   Наркотики - смерть. О, если бы это было правдой! На самом деле это просто сладкое, пачкающее дерьмо.
  
   22.03.1996.
   Быть обреченным легко. Очень трудно верить в хорошее. Страдать тоже легко, легко быть обиженным, слабым, убогим. Сильным быть тяжело.
  
   14.05.1996.
   Ездила в Питер. Как и в марте, отец не отпустил меня одну. Кроме этого со мной поехала моя приятельница с работы - Наташа. Я решила опять с Димой не встречаться. И не встречалась. Но.
   Приехав, я сразу позвонила Антону: /Тоша, привет. Я в Питере. Что ты завтра делаешь?/ - ответ без запинки - /С тобой встречаюсь/.
   Встретились. Тоша сказал, что по моей просьбе созвонился с Бориком, и тот сможет приехать попозже. Вечером, гуляя вчетвером по городу мы догулялись до идеи поехать всем ночевать к Борису. Антона с Наташей поселили в разных комнатах, а мы с Борей... Ох, последний раз мы были вместе 19 июня 94-го. Все-таки мне очень хорошо с ним. Но я не понимаю себя. То, что я решила забыть про Диму, совсем не значит, что я должна для этого вернуться к Боре.
   А Наташка влюбилась в Антона. Бедняга. Неужели она попадет так же, как и я?! То есть я собственными руками вписала девчонку в привязанность к наркоману? Хотя про всех своих ребят я ей рассказывала и про Антона, конечно тоже. Она говорит, что хочет вытащить его. Может что-то и получится. Не знаю.
   Я привезла Диме подарок на Деньрод, но Борик сказал, что если я действительно хочу с ним расстаться, то не фиг травить душу себе и ему и отговорил меня, в конце концов. Тогда я согласилась и ничего передавать не стала, а сейчас думаю, что Борик просто опять играет за свои ворота.
  
   10.07.1996.
   Наташка уехала две недели назад к Антону. Этому предшествовали множественные ее излияния мне на работе и многочисленные Тошины звонки мне по межгороду. Потом я сказала, что с меня хватит, и дала Антону ее телефон. Потом с воплями: /Я ему нужна, я его вытащу!/ она рванула к нему.
   А я через три дня еду в Питер. Кто-то у меня недавно спросил: /Что ты здесь делаешь, Татьяна, ведь в Питере сейчас белые ночи/. Действительно. Карету мне, карету!
  
   16.06.1996.
   Борик встретил меня, отвез домой и остался у меня. С утра уехал по делам, а я поехала к Тоше на День рождения. Они с Наташкой встретили меня у метро, дали мне ключи от квартиры и поручили ждать гостей, а сами погнали в магазин.
   Гостей до их возвращения не было, зато позвонил уторченный Дима. Меня он принял за Наташу, но здорово перепугал - я неожиданно услышала этот голос... Таким образом я узнала, что он тоже в числе приглашенных. Я сказала Тоше, что бы он решил, что лучше: моя с Димой конфронтация за праздничным столом, или мое отсутствие, или отсутствие Димы. Через некоторое время Дима опять позвонил, совсем уже невменяемый. Его разговор с Антоном закончился тем, что Тоша всучил мне трубку. Короче, Дима заставил меня не отменять Тошино приглашение.
   Потом прибыл Борис. Узнал, что приедет Дима (который так и не приехал), слово за слово - в два часа ночи мы с ним вконец разорались и я уехала домой.
   Пока я добиралась до дома, мне стало неудобно перед Тошей, я позвонила ему извиняться, извинения перешли в слезы и жалобы на них на всех и на себя. Тоша говорит: /Я сейчас приеду/ (в смысле, что бы истерику мою успокоить), но видимо они просто с Бориком говорили, пока я до дома добиралась - короче, через час приехал Борис. И у нас опять все было прекрасно.
  
   19.06.1996.
   Я поехала позавчера в гости к Славе с Сережей. Они теперь снимают квартиру в Сестрорецке. Как у них все хорошо!
   Утром, когда я опаздывала на электричку, звонил Дима, я обещала перезвонить от Славы. Позвонила. Ну и получилось так, что я разрешила ему приехать к Славе.
   Я с ужасом и радостью ждала его. И вот я увидела из окна огонек сигареты на улице. Чистенький, аккуратный, с кайфовой стрижкой и широкими зрачками (в смысле трезвые глаза). А главное - эта незабываемая улыбка и незабываемый голос. Сама я поняла, что попала, что ничего не прошло, но его мне удалось убедить в том, что я разлюбила его.
   Ночь мы не спали, а в семь утра он уже звонил Жене: /Ну что, Евгенич, плохо тебе? Я тоже. Ну, готовь кислое, через два часа буду/. Потом мы вместе ехали на электричке, и Дима уснул на моем плече, когда мы приехали, он сказал, что это был первый раз, когда он спокойно спал со дня посадки.
  
   23.06.1996.
   Позавчера вечером Дима сказал: /Я купил все что нужно - четыре платформы реладорма/ (40 таблеток). Вчера я позвонила Диминой маме и попросила вызвать скорую. Сегодня Дима свалил из Института скорой помощи в одних носках и трусах, придя домой выбил окна, чтобы залезть в свою квартиру ну и так далее.
   Вчера мы встречались с Борисом. И вот, что он мне рассказал. Я не знаю, что теперь делать... Короче, Борис тогда, в 94-ом, не разлюбил меня. Он просто понял, что у него нет шансов на мою любовь, а смотреть, как я мучаюсь без Димы он не хотел и решил отпустить меня. Он так же понимал, что я не смогу бросить его, вот он и постарался показать мне, что больше меня не любит.
   Вчера он признался мне в любви. Я же всеми силами стараюсь всех убедить в том, что между мной и Димой все кончено - Бориса я в этом убедила. Беда в том, что я не смогла себя в этом убедить. Что делать?!!
  
   29.06.1996.
   25 июня мы договорились с Димой пойти ночью гулять. Диме нужно было вмазаться - он был на кумарах и поехал днем с Бориком вырубать ширево, но их обломали. Борик сказал: /Дима, ты должен ехать к Тане/, но Дима ответил, что в таком состоянии он никуда ехать не может, его уже ноги не держат. Но Барс, видимо, представил меня одну в час ночи на Невском и, не выдержал: /Нет, ты поедешь/. Короче, он купил Диме Бутылку водки, что бы ему было не слишком плохо. И с ним поехал. Во-первых, что бы Дима не передумал, а во-вторых, потому что сам хотел встретиться со мной.
   Я же ждала Диму. Увидела вместо него радостного Борика, бегущего ко мне и размахивающего бутылками пива: /Здравствуй, зайчик, посмотри, кто там прячется за колонной/, короче, ребята были изрядно навеселе. К трем часам, когда я решила удалиться куда-нибудь с улиц, где иногда появляются менты, парни уже достигли нужной кондиции. Мы направились к Исаакиевскому собору, что бы заглянуть к Мамочке, там я не смогла удержать Бориса от продолжения затаривания спиртным...
   У Мамочки Бо развезло окончательно и мы, часам к пяти, решили вытащить его на свежий воздух, так как с каждой минутой он становился все менее управляемым.
   Вынесло нас троих на Сенатскую площадь, где мы с Димой сели на скамейку, а Барс спиной к нам по-турецки сел на землю и стал наслаждаться видом /Медный всадник на фоне Невы/. Вскоре пришли менты и забрали его.
   Мы с Димой поматерились, но - делать нечего - пошли на Исаакиевскую, перекусили, поговорили, и только собрались ехать ко мне, как слышим радостное рычание. Сцена такая: народу - ни души, площадь в утренней прохладе облачного серого неба, а по ней вприпрыжку несется счастливый Боб с пивом в одной руке и с чипсами в другой.
   Хотя он был пьян до неприличия, Борик как-то смог понять наши планы о проведении дня. От этого понимания он протрезвел.
   А не стал он ничего делать и говорить. Просто в метро приник к моей ручке и исчез.
   Весь день мы с Димой провели в постели. Я надеялась заснуть, но моим надеждам суждено было сбыться нескоро. Посреди дня позвонил Тоша: /Таня, ты там вроде хотела Кире кружку сделать? Слушай, а можно я его разведу?/ - /Антон, не надо никого разводить/. Дима, пребывающий уже сутки на кумарах, встрепенулся: /Что? Разводить? Надо - надо! Очень надо! Тоша, разводи скорее, а с ней я сам разберусь... Что? Киру разводить?! Да это... Да это же святое дело... Да он же сам... Антон, я его знаю, его необходимо развести хотя бы из принципа!/
   Короче, я уболтала бедного Киру, а Антон поехал за деньгами. Ездил он с дурой-Наташей, которая до сих пор уверена, что он не торчит. Она думает, что с тех пор, как она приехала, он ни разу не втирался. Тоша приехал ко мне, привез Наташу и полташку для меня, дал мне ключи от своей квартиры и увез Диму на рынок. Что при этом плелось Наташе - стыдно вспомнить.
   Вернулись они почти ни с чем. Антон как-то там потерял свой полтинник, а на Димин они взяли какую-то шнягу. В общем, Тошку слегка подрубало, а Дима только чуть снялся. Ночью его снова кумарило.
   Ночевали мы у Антона, на той самой кровати на кухне, на которой я прошлым летом мучалась оттого, что мои ноги упорно не хотели помещаться на ней. Вытянешь - не хватает длины, согнешь - коленки сваливаются. Прошлым летом я спала, подставив под колени табуретку. Позавчерашней ночью я услышала про эту кровать: /Таня, чем мне нравится эта кровать... Нет, это лучшее ложе в мире! На ней невозможно находиться, не касаясь при этом тебя!/
   Под утро я выгнала, крутящегося от кумаров Диму, из постели и поспала пару часов. Он мне всю дорогу снился, увидев его во сне, я открывала глаза со смесью жути и радости, и видела одну и ту же картину: Дима скукожился на табуретке, раскачивается тихонько взад-вперед, как /человек дождя/ и смотрит на меня. Через секунду я снова закрывала глаза и без звука и движения засыпала.
   А в двенадцать Дима разбудил меня хихикающим шепотом: /Таня скажи, что неожиданно приехал Балыч и мы рванул к нему/, я сначала пыталась понять, как мог Каннибал вернуться из регаты, если его яхта сейчас где-то в районе Гамбурга. Потом только спросила, на Дыбы они или в Октябрьскую.
   Из Октябрьской они приехали, и Антон с Наташей сразу ушли куда-то. А Дима начал меня разглядывать, даже на балкон вытащил, что бы лучше меня видеть. А потом сказал в лоб: /А ведь ты все гонишь. Ты меня все еще любишь/. И я не смогла возразить.
  
   01.07.1996.
   Что ты со мной делаешь, садист утонченный, палач? Снова я прыгаю под звук твоей скрипки. Скорее бы уехать, забыть тебя, избавиться от этого наваждения! Ну что ты треплешь меня, кара божья. Ты же сам не знал, что ты будешь моим наказанием, хотя тогда, когда торчал два года, готовил себя к этой роли. Да нет, все началось еще раньше, еще, когда ты только начал умнеть и звереть. Когда это началось? В тринадцать? Позже? Раньше?
   Будь ты проклят! Но ты даже проклятья не заслужил. Твоя кара - это быть карой для меня.
   Ну, ни хрена сегодня белая ночь!
   А если набирать кнопками твой телефон, то палец все бежит по кругу. Против часовой стрелки.
   Я, глупая, все пытаюсь избавиться от своей любви. А все уже решено за меня. И ты тоже приложил руку к этому решения, ведь ты все понимал тогда, два года назад, ты знал, что не перестанешь торчать. Но ты смел на что-то надеяться. И плевать тебе было на то, что будет со мной, если твоим надеждам не суждено будет сбыться. И совсем недавно, у Антона, тебя осенило, помнишь, ты еще сразу проверил? Понял все в момент. Ненавижу тебя за то, что ты все понял и все равно разрешил себя любить.
   Ненавижу. Палач. Нет. Я уеду и забуду тебя.
   Я не хочу, что бы тебя сажали или что бы ты погиб. Но, боже, как я не хочу вернуться и снова встретить тебя, полюбить. Ненавижу тебя за то, что ты есть и за то, что могу в любой момент тебя потерять.
   Ждать - ждать - ждать любви и получить ее, вот оно, ехидство жизни. Хочешь полюбить? Люби!!! Люби, пока не налюбишься. Пока любовь горлом не хлынет. Тебе не нравится, кого, как и при каких обстоятельствах? Ничего не знаю. Хотела любви - получи под расписку. Остальное - детали. Так, девочка попалась слабовата. Дыхание сбивается. Что ж, отдохни. Его в тюрьму, ее в Москву. Отдохнула? Вставай и сражайся!
  
   ***********
   Последнюю запись я прочитала тогда Диме по телефону. Он молчал. Потом я вернулась в Москву, продолжила работу. Тем, что в этот свой приезд я спала и с Димой и с Борей я испортила отношения с ними обоими, но если Дима все же звонил мне, то Борис отказывался даже разговаривать со мной, а письмо с просьбой о прощении вернул назад.
  
   Мы устали от проб, от совместных измен, нас сегодня шатает от вскрытия вен.
  
   В сентябре я снова была в Петербурге. Дима встретился со мной, но был чрезвычайно холоден.
   Я приезжала проститься с городом и со всеми в нем на год. Мне предложили работу в Арабских Эмиратах, а я вроде и хотела, а вроде и не могла заставить себя принять это решение. Я решила все уже в Эмиратах, непосредственно на самих переговорах с работодателем. Я поняла, что не хочу жить в этой стране, и вообще, что я могу жить только в России. Запарила отца, он передал им мой отказ.
   Среди моих друзей в это время все шло по-прежнему. Только Антон с Наташей в конце лета переехали в Москву.
   Когда я в Москве встречалась напоследок с Антоном, он в самом конце, запрыгивая в автобус, крикнул: /Татьяна, забей на Эмираты, живи с нами!/ - эту фразу я тоже вспомнила, когда отказывалась остаться в Дубае.
  
   **********
  
   04.11.1996.
   Костя Лахов 29 октября умер. Он последнее время жаловался, что у него все что-то болело. Вечером его отвезли в больницу, а утром он умер от иммунодефицита. Умереть промозглым утром в промозглой больнице.
   Я думала, что злюсь на него, а оказалось, что нет.
   И мысль одна сверлит мозг: /Про него скажут - он был первый/. Тоша со своей стороны высказался так: /Ну вот, уже знакомые умирают.../, ему тоже больно за Кота.
   Представляю, каково сейчас Борику и Диме. Но я даже боюсь подумать о Тамаре Петровне, его маме!
   Что же это мы с собой делаем?.. Играем на обочине скоростного шоссе. Кто-то выбегает под машину. Другие пугаются, но - неразумные -продолжают играть.
   Ведь если я перестану торчать навсегда, я просто буду смотреть, как старчиваются остальные. Просто смотреть на это. Я ведь привыкну.
  
   10.11.1996.
   Час назад позвонил мне на работу Дима. Сказал, что 4 ноября их с Борисом взяли в магазине. Дима соскочил, а Бо из РУВД поехал на Лебедева.
   Боб всегда повторял, что не выживет в тюрьме. Я надеюсь, что ему не дадут там сдохнуть. Ведь там можно только сдохнуть. А я не хочу, что бы он даже просто умирал. Я хочу, что бы он жил, и хочу, что бы его освободили.
   Но когда он освободится?!
   Я начала это дело - наблюдаю, как они уходят один за другим?
  
   16.11.1996.
   Глаза мои синие... Закрыты.
   Теплые губы... Холодные.
   Улыбка
   Нежные руки
   Волосы Солнышко мое
   Никогда ни с кем не была я так счастлива. Никогда ни о ком я не думала больше, чем о себе, кроме тебя, Солнышко. Никого никогда не любила кроме тебя. Неужели это правда?!!!!!!!
   Счастье мое, никем не понятое и никем не видимое...
   Неправда, ты не мог со мной расстаться.
  
   20.11.1996
   Я истекаю воспоминаниями. Я состою из воспоминаний.
   Самое страшное - просыпаться. Первые секунды не помнишь еще, а потом наваливается, накрывает как в первый раз. Встаешь и идешь в день, дрожащими руками держа перед собой больное, вырванное, трепыхающееся сердце. Дрожишь, течешь холодным потом, заливаешься слезами от ужаса... И несешь, несешь перед собой... Как страшно!!!
   Боги, как я хочу умереть!!!!! Или хотя бы вмазаться.
   Я хочу к Диме. Я всегда говорила: хочу быть с тобой, Дима, это все, чего я хочу. И ведь по большому счету, это все, чего я хотела и хочу. Отчего же я уехала? Кажется я перестаю что-либо понимать.
   Да, в жизни я совершила три чудовищных ошибки (всего три? Да, всего три, но на жизнь хватило). Сначала я была два года с Борей, бессмысленно трепала его сердце и свое, а нужно было быть с Димой с самого начала и не думать о предрассудках.
   Потом я уехала в Москву, хотя надо было послать все к чертям.
   Но главное.
   Наверное я все-таки киданусь. Причем не позже февраля. Если я доживу до своего 21-летия, я, наверное, буду еще долго давиться жизнью.
   Главное, что Дима звонил мне 10 ноября целых три раза! Мне стоило только сказать:
   Димочка, держись ради меня, держись, все у нас будет хорошо. Пойми, я уехала для того, что бы набраться сил, отвыкнуть от наркотиков, привыкнуть учиться и работать. Я приеду новым человеком, приспособленным к жизни. Буду работать, учить тебя жить, ты за мной потянешься, может быть, глядя на меня, тоже переломаешься, пойдешь работать, может даже учиться. И мы будем жить. И любить друг друга.
   Может, он понял бы. Может, стало бы ему легче.
   В любой плохой ситуации, неподходящей тебе ситуации, не надо бежать от нее, но и не надо в нее с головой бросаться. Надо ее подстраивать под себя, переделывать.
   29 октября. 13 ноября. Кто?
   Волосы, руки, кожа, пальцы, губы, глаза, плечи, шея... Запах - запах... Глаза... Улыбка... смех... взгляд.
   Дима, Дима, Дима, Дима, Дима, Дима. Ночью. Шприц, переполненный так же, как и душа. Записка маме. На грязный чердак. Ночь с 12 на 13. Почти зима - ноябрь.
   Всегда ненавидела ноябрь. Самый страшный месяц. Страшнее даже февраля.
   Через три дня Костику было бы 23 года. И ему и Диме всегда будет 22.
  
   22.11.1996.
   Сегодня 9 дней.
   Я продолжаю объедаться транквилизаторами, укуриваться до непотребного состояния и спать-спать-спать. Порой не понимаю, что вокруг меня происходит, но внутри меня все остается без изменений. Эту боль ничем не заглушить, не задушить. За последний год никогда так не хотела вмазаться так, как сейчас. Золотой укол бы мне.
   Ненавижу себя за все, за свою неумелость в любви, бесполезность свою ненавижу! Не смогла спасти, не удержала, не обняла!!! Сволочь последняя!
   В любой день последнего года - плюнуть на все, вернуться в Питер, быть с ним. Быть с Димой. Быть с Димой в Питере - что может быть лучше?! Я хочу быть с тобой...
   Ничего не соображаю, торможу беспредельно, но выть хочется постоянно и подвываю иногда, когда некому слышать. Никого не хочу видеть, слышать, думать. По-настоящему я хочу встретиться только с Ваней, только с ним я хочу поговорить. Только ему смогу выплакать.
   Я ему все звоню в Питер, но у него какая-то система прозвонов была, я ее не помню. Звонила не удачу сейчас, но он не снимает трубку. Я даже по телефону смогла бы с ним поговорить.
  
   26.11.1996.
   Знаешь, я, наверное, все же схожу с ума от любви и от горя, потому что слишком часто разговариваю с тобой вслух. Я могу так бесконечно с тобой говорить, и занимаюсь этим часами. Говорю недосказанное, отвечаю на твои вопросы, что когда-то оставила без ответа, говорю тебе правду. Ты всегда просил правду, а я, дура, не знала, что правду говорить легко и жизненно необходимо. Я могу бесконечно вспоминать, где, как, что было, воспоминания все время рвут меня изнутри.
   Хочется позвонить тебе домой, и спросить - а Дима не приходил? - и мгновение перед ответом надеяться. Но твоей маме будет незаслуженно больно, и я не спрошу.
   Дима, своим уходом ты показал мне, какую боль я причиню своим близким. Но сделав то, что ты сделал, ты оставил меня совсем одну. Я слабая, мне тяжело.
   Пока я ухожу в колеса, но я жду. Жду подходящего часа, что бы рвануться душою.
  
   27.11.1996.
   Обжираюсь феназепамом, но кроме гадкого привкуса во рту и заторможенности ничего не получаю. Эмоции и ощущения все те же. Только поведение чуть меняется. Например, плачу без слез, а от такого плача становится еще хуже.
   Я жру колеса оттого, что боюсь сейчас даже коснуться реального мира. И в общем-то мне это немного удается. Вот только то, что во мне никуда не девается.
  
   01.12.1996.
   Окружаю себя призраками. Сижу в его куртке, разложив вокруг его вещи, читаю его книжки, переписываю его стихи. Смотрю те фильмы, которые мы смотрели у Кота по видику. Вспоминаю их обоих.
   Вспоминаю... Поминаю...
   Если бы я плюнула на все и приехала бы хоть на день, хоть на ночь, что бы он выспался на моем плече, уткнув нос мне подмышку, как раньше. Дать Димуле хоть немножко выспаться в моих ладошках. Как помяну - сердце стынет...
   Ненавижу людей за то, что они живы.
  
   02.12.1996.
   Ненавижу жизнь! Бог не сумасшедший - он дьявол!
   Боже! Все было бы нормально, если бы ты дал нам только жизнь. Но ты нам дал еще и смерть, позволив нам умирать в разное время!
   Верните мне моего Диму!!!
   Умоляю, заберите у меня все, что есть, возьмите весь мой мир, - дайте хоть на день, да на минуту! На прикосновение! На взгляд!
   Жить хочу безумно, но умереть сильнее.
   Тоша сегодня спросил, отошла ли я. Я до конца никогда не отойду. Я уже умерла. Уходя, Дима поделил наши души. Забрал часть у меня, а вместо нее оставил мне часть своей.
   Да, Дим, мы так безумно похожи. Я увидела небо и уже не смогу без него. Я слишком явно теперь ощущаю свое одиночество.
  
   12.12.1996.
   Приехала в Питер с одной целью - помирить маму с ее сестрой. Они уже четыре года в ссоре. Посрались из-за ерунды в 92-ом, так с тех пор и не общаются. Мой двоюродный брат - Филипп в том году повредил ногу. Последний раз мы виделись с ним в больнице. Его отец в то время начал подниматься в финансовом отношении - это последнее, что мы слышали про их семью. У мамы больше нет родственников. Только я и тетя Галя. Я поняла, что, во-первых, вообще им уже пора мириться, а во-вторых, я в любой момент могу сорваться - а маму совсем одну оставлять не хочется. Сама она вряд ли бы смогла помириться с тетушкой.
   Позвонила. Поговорила для начала с Филей. Он сказал, как к ним приехать. Приехала. Пообщалась с теткой и с братом. Филипп остался инвалидом - конец его коленному суставу. Кроме этого у него были постоянные боли и ему кололи всякие сильные обезболивающие. Колоть нужно ведь с умом, то есть с перерывами. А он не хотел боль терпеть. Деньги есть - отчего не попросить сестричку сделать несколько кубов морфина? Короче, торчит до сих пор.
   Торчок торчка видит издалека - когда мы вгляделись друг в друга, мы просто умолкли. И он, и я были очень неприятно удивлены. /Да, сестренка... И давно?/ /Пару лет, а ты?/ /Четыре. Видимо не надо нам было расставаться/ - пошутил он.
   Господи, да они повсюду!!!
  
   15.12.1996.
   Встречалась сегодня с Антоном. Он мне сказал, что вскоре после Димы умер Ваня. Он умер от того, от чего и Костя - от иммунодефицита. Умер один в своей квартире, когда точно - неизвестно. Он же жил один.
   Я звонила ему из Москвы. Я была в Питере с 7-го по 13-ое, каждый день звонила и заходила к нему пару раз. А уже его просто не было.
   Нет Вани. Нет Димы. Боря в тюрьме.
   Тоша сегодня сказал: /Знаешь, говорят, что в сорок лет наступает такой период, что человек звонит кому-то из знакомых, а ему говорят - /Он умер/. Звонит еще куда-то, там тоже кого-то похоронили. И так до его собственной смерти/. А потом Тоша сказал: /У нас это началось в двадцать лет/. Вместо ответа я напомнила ему Димины стихи: /...я понял на миг, что я в двадцать лет как столетний старик/. Тоша: /Да, так и есть. Столько всего за спиной. А прогнили мы все как! Не знаю ни одного полностью здорового друга/.
   Одна моя знакомая однажды спросила меня: /Слушай, не знаешь, почему по утрам так жить не хочется?/ она же запомнилась мне ответом на мой вопрос: /Как часто ты думаешь о суициде?/ - без запинки: /В день по полчаса/.
   Спать и не просыпаться. Завтра новый день и следующий бой. Но уже не за жизнь, а с жизнью. Пора спать. И дунуть очень нужно.
   Дима умер. Вот и все.
   Платан - пыль.
   Эйнштейн? Ерунда.
   Дима...
  
   06.01.1997.
   Окончен бал. Погасли свечи и глаза.
   Собираюсь съесть все колеса, которые есть в наличии и вмазать все ширево. А есть у меня немного - 30 феназепама и 20 реладорма. Опия - 5 кубов и еще пара таких же плавает в крови и бешено рубит. Сварили мы все это с Балычем. Я ему, конечно, не сказала, зачем мне столько. Но он кажется что-то почувствовал, так как все время, пока он меня провожал все повторял /До встречи, пока, до встречи.../, а на прощанье чмокнул в щечку. Прости, Балыч, что я заставила тебя помогать мне в этом. У него дома были предки, и ему пришлось варить в комнате, на утюге.
  
   17.01.1997.
   Ну что же это такое! В который раз уже! Открываю глаза и первое, что я вижу - огромный потолок и по нему куча круглых, не гаснущих ни днем, ни ночью ламп. И тут же слезы - слезы - слезы. Ни хрена опять не вышло. Позже кто-то из близлежащих спросил воздух: /Где это я?/ ответила я без запинки: /Институт Скорой Помощи, 2 этаж, отделение токсикологии. Будапештская, 3/.
   Этот адрес мне хорошо знаком, хотя сюда я частенько приезжала в бессознательном состоянии, а однажды уехала отсюда на казенной машине в больницу имени Скворцова-Степанова. В этом отделении, на 2 этаже, огромные залы, в каждом из которых лежит от 50 до 100 человек. В основном это отравившиеся плохой водкой алкаши, передознувшиеся или траванувшиеся торчки и еще суицидники. Отсюда я забирала и Диму и Борю, здесь побывали и оба Антона и Кот - да все здесь когда-то появлялись. Хорошо, что ни один из них здесь не остался. Здесь очень грязно - слишком погано умирать.
   Все же после этого /рождественского/ суицида я, кажется, потеряла способность и страдать и сострадать. Я уже ничего не несу перед собой. Да, истерика все еще здесь, и я привычно не даю ей свободы, но живу уже по инерции.
   Толкнут меня - качусь. Пнут - зальюсь слезами. Стукнут - меня уже и нет.
   Следующий раз будет последним. Хватит нежничать - /уснуть и не проснуться/! Вот тебе крыша, вот тебе ноги. В конце концов, можно же и как следует, от души, порезаться.
  
   20.01.1997.
   Не говорите мне, что рано или поздно это должно было случиться с Димой. Если бы не я, то это бы случилось или раньше или позже, а благодаря мне это произошло в ночь с 12-го на 13-ое.
   Ноябрь.
   Ноябрь это еще не зима, но неумолимое приближение бесконечной темени, холода и депрессии. Самый гадкий месяц в году. Как май - самый прекрасный. Февраль - /только бы дотерпеть до солнца и ручьев!/ - месяц полный мучительного нетерпения, вроде бы весна уже должна быть, а вместо нее темень и морозы. Август - /ах, еще глоточек, еще!/ А ноябрь - бам по башке и одновременно - /шире глаза! Смотри, что тебя ждет впереди/.
   А сейчас как раз то, что впереди. Середина этого мучения зимой.
   Дима! Я вижу тебя... Теряю тебя!.. И скорблю... И скорбь моя подобна солнцу в холодной воде.
  
   21.01.1997.
   Бывают такие ничем не примечательные часы или дни, которые воспринимаешь как переход от вчерашней радости к завтрашней, а оказывается в них-то самая радость и была... (Ф.-С. Фицджеральд)
   Это было 3 сентября 1994 года. Я заскочила домой на 15 минут, что бы собрать вещи и поехать к тебе. Ты ждал меня на лестнице. Когда мы шли к метро ты сказал: /Хочешь экспромт?/
  
   Роковая женщина, привет! Вот мы, наконец, и повстречались.
   Залил нас любви безбрежный свет и сказал, что бы не расставались.
   /Вместе будете до гробовой доски каждый день глотать кусками землю/ -
   /Да/, сказали души, взятые в тиски, голосу из ниоткуда внемля.
  
   Ты сочинил это стихотворение за двадцать минут и без бумаги. Почему ты так меня назвал тогда, ведь ничего рокового во мне не было. Или что-то в тебе знало? Экспромт...
  
   29.01.1997.
   Неделю назад, уезжая и Петербурга в Москву за вещами, я ехала на пару дней, но чувствовала, что зря я еду, что надо бы плюнуть на все свой вещи. И правильно. Отец умеет давить на людей, запутывать их, а на меня он имеет особые способы давления, ведь он мой отец.
   А сейчас он говорит: /Не воспринимай наши с мамой рекомендации как давление, не пытайся прыгать выше, чем можешь/. А как мне воспринимать слова такого плана: /То, что я сделал для твоего устройства на работу в банк, может обернуться мне в услуги, которые я должен буду оказать, стоимостью в 5000$, мне лишний год придется ездить на своей старой и холодной машине.../ и тому подобные фразы. А слова: /Зачем я тебя в Москву посылала? Что бы ты чего-то добилась, что бы приехала со своим делом, что бы я смогла наконец-то работать не на чужих людей, а на тебя/ и так далее. Как мне воспринимать эти слова? И еще многие другие?
   И не только папа и мама вели подобные речи. Отличались все родственники. Даже Дима частенько говорил нечто подобное. Типа: /Ты заработаешь кучу денег, приедешь в Питер, откроешь фирму, я тебе помогу.../
  
   31.01.1997.
   Когда отец проявляет любовь ко мне, мне кажется, что он меня как-то использует. Может быть, это какой-то сложный комплекс, но уж слишком он не хочет отпускать меня.
  
   01.02.1997.
   Глаза болят. И сна нет. Уже февраль, уже три с половиной часа, как февраль. Вчера мы поссорились с Димой. Он мне будет звонить, уторченный, каждый день, только 4 февраля он не позвонит. В шесть часов я не выдержу и позвоню ему сама. И услышу голос его мамы: /Даже не знаю, как тебе сказать... Димку посадили/.
   После этого будет две недели в ноябре 1995 года. После - три недели в июне 1996. Потом несколько часов в конце сентября, перед Эмиратами: злость, ревность, презрение, наложенные на его собственную любовь и всепрощение. Но - твердость характера - ни одного поцелуя. После этого - последняя надежда - три звонка 10 ноября. Через два дня он уснул на чердаке собственного дома.
   А я здесь. И меня пытаются убедить, что прошлое это жевательная резинка.
  
   08.02.1997.
   А помнишь, ты придумал игру, которая очень занимала тебя? Ты имел привычку сидеть ночью у себя на кухне, на табуретке и смотреть в окно. Там, на фоне твоего отражения, сквозь черты твоего лица, просвечивали окна дома напротив. Суть игры была в том, что одно за другим окна гасли. Нужно было, когда погаснет последнее окно, покончить с собой. Ты еще прикалывался: /Утром приходят к кому-нибудь и говорят - вы сегодня ночью убили человека... - Да нет, я спал сегодня ночью! - Вот именно/... Окна гасли одно за другим, и где-то между 4 и 5 часами оставалось только несколько штук. Потом начинали зажигаться новые - люди просыпались.
  
   17.02.1997.
   Сколько бы мне еще не осталось - я всю жизнь проживу без него!!!
  
   31.03.1997.
   А я все делаю это. Стригусь, одеваюсь, работаю, смеюсь, плачу, хожу, говорю, ем, слушаю музыку, пишу, просыпаюсь каждое утро. Хочу вмазаться. Смотрю на себя в зеркало. Пытаюсь не думать о Диме.
   Я напоминаю себе часы со сломанной секундной стрелкой. Они вроде идут, ими можно пользоваться, только одна стрелка стоит. Она вроде и не играет решающей роли, но если задуматься - какие же часы без секунд? Да и в минуте должна присутствовать цифра 60. Но все живут по этим часам, не замечая секунд, которых уже нет. А когда смотрят на стоящую стрелку - думают: /А, ерунда/ и бегут дальше, не замечая, что что-то потеряли, что жизнь без этих секунд стала пуста.
  
   Рай - это место встречи. И больше ничего.
   Камера общего типа, где можно встретить близкого человека. (С. Довлатов)
  
   12.04.1997.
   Наркотики неуклонно становятся самым страшным злом на земле. Все очень сильно хотят, что бы у человечества не было возможности уйти от тягот и жестокости жизни.
   А меня спасает любовь к матери и интересная работа. И, как ни странно, страх перед жизнью. Легче существовать.
   Отдать душу согласна. Но кому?!
   Большинство людей не знают, что преподнесет им жизнь через минуту. Каждый хочет облегчить себе томительность ожидания. Полностью это удается наркоманам. Бывает, они существуют в наркотиках. Бывает, что наркоманы в них живут. Я отношу себя к последним. А сейчас я существую. Я человек, который работает.
  
   24.04.1997.
   Не хочу жить по привычке. Меня нет. Съели. Растворили. Распылили. А я все живу по привычке. Повторяю заученные движения. Привычные движения. Электрический смех. Сойти бы с ума, да некуда. Стать бы серым человечком, да поздно уже - не вернуть. Снова вернуться, дилетантом стать у начала жизненного пути и пройти его вместе с тупорылыми лошадьми, во всем подражая им - может и получилась бы более легкое восприятие жизни. Так нет же - вечное таинство времени!
  
   02.-03. 05.1997.
   Вчера ночью приехала в Петербург. Первое воспоминание, связанное с вокзалом - Дима провожает меня в Москву, в августе 1994. Я тогда заплакала, перестав видеть Диму в окно поезда, хотя уезжала только на 10 дней. Он тогда написал: /Уезжая, ты печально улыбалась и махала тоненькой рукой. И от сердца чувство оторвалось и рванулось следом за тобой.../
   Мой ангелоподобный юноша! Ты повсюду в этом городе, в этой квартире, везде! Везде! Я не могу здесь жить без тебя! Я продолжаю свое существование, но в Питере это почти невозможно. В Москве день за днем - камень за камнем. Все одинаково тяжелы, серы и привычны. И незаметно набирается гора булыжников.
  
   08.05.1997.
   Третьего мая, стоя под душем, я думала, что написать Борику и как отнести ему в тюрьму письмо. Вышла из ванной - телефон: /Привет! До меня дошли слухи, что ты соизволила посетить родные пенаты/. Его судили 26 апреля и выпустили из зала суда. Он получил четыре года с отсрочкой на четыре.
   Борик простил меня! Я не знаю, чем заслужила такое! Нет, я понимаю, что он ничего не забыл и его отношение ко мне, наверное, никогда не будет прежним, но он звонит мне, встречается со мной и доже целует в щечку на прощанье. Все почти как прежде. Только иногда что-то в глазах и лице.
  
   11.05.1997.
   Вчера вечером я встречалась с Борисом. Гуляли, а потом он решил рвануть на Некрасова за готовым. Я рванула вместе с ним. В это время моя мама нашла у меня в столе два стакана анаши и зачем-то отдала их папе.
   Короче, когда отец проводил со мной разъяснительную беседу я думала только о том, как бы мне не зарубиться у него на глазах. Получалось не очень, но он все равно не заметил. А анашу выбросил в мусоропровод. Теперь в наш мусоропровод выброшено в общей сложности шесть стаканов, если не считать мелочь вроде пакетов и папирос. Просто проклятье какое-то!
  
   25.05.1997.
   А с наркотиками ведь так: всегда с ширевом живешь - чудо, здоровый живешь - удача, на воле живешь - везенье. А все остальное судьба. (Плагиат из /Пикник на Обочине/)
  
   26.-27.05.1997.
   Здравствуй, Дима! Я лунатик. Все летаю над землей. Все мечтаю тебя встретить... Милый мой. Любимый мой.
   Фотография есть, а родного и близкого голоса нет, и запаха нет. Я люблю тебя. Все остальное неправда. Все неправда, кроме тебя. Даже я.
  
   04.06.1997.
   Что же я все схожу с ума? Мой дневник уже можно читать как историю болезни. Я только и делаю, что ною, жалуюсь на свою судьбу, злюсь на себя и на весь мир, молюсь на Диму, жажду наркотиков и постоянно! - постоянно мечтаю о суициде!
   Или я живу нормально, радуясь жизни светлой душой, или - хватит канючить - с крыши вниз головой! Надоело метаться, ныть и страдать: или свет или тьма - все, хватит рыдать!
  
   05.06.1997.
   /У них все равно бы ничего не вышло, люди должны отличаться друг от друга, что бы выдержать долгую совместную жизнь/. Ю. Нагибин.
  
   А ты писал: /... что мы с тобой похожи так, что нам нельзя не вместе быть.../. Мы действительно слишком похожи с тобой. Может быть нескромное сравнение, - как Яна Дягилева с Егором Летовым. Только Егор оказался сильнее Янки - она умерла, а у нас с тобой - я тебя пережила.
  
   06.06.1997.
   Грубо звучит, но: Любовь дана людям для того, что бы они могли, живя вместе, терпеть себя и друг друга.
  
   09.06.1997.
   Кусать стены, давить на жалость, трепать ту нить, что волосок,
   Плевать черным в вены - зная, то гадость, тянуть из себя последний сок.
   Помнить все, что когда-то светилось, зная, что в памяти только смерть,
   Видя, что жизнь тобой подавилась, шептать себе:
   /Помни, надейся и верь!/.
  
   20.06.1997.
   Уже неделю я в Питере. Прошлые выходные я с мамой была у тетки на даче, любовалась на своего уторченного в мясо братца. В понедельник гуляли с Борисом. Это был тот день, в который утром можно было гулять в футболке, а вечером только в осеннем плаще. Короче, мы вмазались. Вторник я весь прорубилась, а вечером догналась остатками, из холодильника. В среду мы отдыхали, а вчера все по новой. Меня бесит то, что я еду в Питер на белые ночи, а попадаю на торчево.
  
   30.06.1997.
   Когда проторчишь определенное количество времени (сутки, двое, трое), не поешь ни разу за все это время, но сотни раз протошнишься (пусть даже нечем уже), и окажешься в почти отпущенном состоянии, голодный, но без возможности что-либо съесть, только пьешь воду чистую и куришь без перерыва - тело приобретает чрезвычайную легкость и кажется, что кожа приклеена непосредственно на кости.
  
   03.07.1997.
   Из восьми ночей, которые я гуляла по городу - шесть были в опиуме. Просто беспредел. 1-го, во вторник, я ездила к Борису на район вмазываться. Встретилась с ним. Он мне сказал нечто такое, что я не смогла его оставить и ночевала у него. Мы снова были вместе. Борис снова был счастлив. Но он понимает, что с моим сердцем и не претендует на него. Который год я смотрю на эту безоглядную любовь. Он позволяет мне все. Его смысл жизни в том, что бы все мои желания исполнялись. Все, и большие и маленькие он старается исполнить.
  
   04.07.1997.
   Танцы на гребне струны:
   Опиум имеет нас как хочет. Мало того, что он имеет нас во все места наших тел и наших душ, он еще постоянно опускает нас на последние деньги.
   Кроме этого он позволяет иметь нас всем мимо проходящим, как в прямом, так и в переносном смысле: он позволяет плевать нам в глаза всем прохожим на улицах, в транспорте, в переходах, в подъездах, так, что мы этого вроде даже не замечаем. Он позволяет измываться над нами служителям власти. Он отдает нас в железные руки наркологов и психиатров, у которых под маской участия прячется великая усталость от /эти грязных наркоманов/.Даже наших родителей он подчас заставляет выкидывать нас из дома, сдавать ментам или доводить нас до самоубийства своими словами и действиями. Если же родители не вписываются ни во что подобное, опиум имеет их заодно с нами.
   Мы отдаем опиуму все. Мозг, тело, душу, нашу жизнь, и счастье тех, кому мы дороги. При этом мы относимся к нему как к живому и тепло-доброму другу. И этим он имеет нас снова.
   Но вот тебе проблемка. Понимать природу вещей - не значит иметь возможность ее изменить. И нечего биться головой об стену.
   Жизнь - дорога. Ударение на втором /о/.
  
   09.07.1997.
   Будь проклята любовь!
   Таня и Дима.
   Это как если бы я жила в мире без зеркал. Прожила 19 лет, и мне показали бы мое отражение. Увидеть себя первый раз в единственном зеркале... Такое трудно забыть. Даже дождь мы любили одинаково сильно и беззаветно.
   Да причем тут зеркала! Я люблю тебя. Все повторяется... Многоточия и слезы в глазах.
  
   15.07.1997.
   Фразу /от боли хотелось кричать/ не надо понимать буквально. Да, хотелось, и на самом деле крик был, но внутри. Не выплескался наружу.
   Такой внутренний крик я слышу и душу в себе каждый раз, когда вспоминаю...
   А с мамой будет так же, когда я умру. Еще мне хочется дожить до того момента, когда не смогут мою смерть свалить на Диму, не смогут сказать, что я покончила с собой из-за его гибели. Жизнь и смерть не проходят даром никому.
   Следы жизни на наших руках - дороги, шрамы от вскрытия вен, шрамы от драк, ожоги. У Димы этого было больше, у меня поменьше. У Вани были ужасные шрамы на сгибах рук, как будто он вырывал вены с мясом. У остальных только сигаретные ожоги, следы драк и дороги.
  
   29.07.1997.
   Прости, пожалуйста, я больше не буду. Скажи своим голосом, что ты пошутил. Ведь неправда все это, на самом деле ты есть. Я закрываю глаза и слушаю, а когда открываю - думаю о том, как бы забыть.
   Нет смысла ходить строем - нет сил быть одной. Нет времени помнить - невозможно забыть.
  
   31.07.1997.
   Иногда здорово сквозь слезы преодолеть судорогу зубов и губ, улыбнуться и сказать:/fack you!/. Улыбка получается совсем как живая.
   Да, Дима. /В быту тяжелы, но, однако, легки на поминках, вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу/.
   Как я в Москве живу: - когда душа мокра от пота, ей некогда ни думать, ни страдать.
  
   18.08.1997.
   Смотрела клип Курта Корбейна, глядела на этого блондина с вчера чесанными волосами и с вечно ошпаренными глазами. Представляла себе его короткую жизнь. Представилось очень ярко, легко и реально.
   Я сделала так, как хотели родители. Потеряла свою любовь. А помнишь, Татьяна, что он сказал под конец вашего первого свидания? Глядя в глаза: /Сведешь ты меня с ума, Танюша, и бросишь/. Что ни говори весь мир, а я его бросила. Не пришла к нему, когда он умирал. Он ждал меня два дня. А я спала. Жила. Смотрела и дышала. Спокойно.
   Надо укуриться. Хорошо бы сойти с ума. Но не так болезненно, как сейчас схожу.
  
   22.08.1997.
   А можно просто разозлиться, занести бритву над своей веной и... - тормознуть на мгновение лет. Пережить свою смерть и зло жить - просто из интереса: чем все это кончится. К тому же, может быть, эта жизнь пригодится кому-нибудь. Пусть не себе - хоть кому-нибудь. Чего добру зря пропадать.
   А можно съездить после Мальты в Питер, на все и на всех посмотреть. Сесть в пригородную электричку. Включит плейр с кассетой Башлачева. И через полчасика выйти неизвестно в каком лесу. Зайти - забиться в чащу, подальше от всех тропинок. Спугнуть медведя, обожраться сонников, перевернуть кассету, вспомнить Диму, улыбнуться, свернуться в клубочек и уснуть.
   Я уверена, что суицидальнось крепко связана с физическими недостатками. Человек устает жить, устает от болей, жизненных и бытовых неудобств, от сознания собственной неполноценности. Не зря, наверное, Гессе вывел в /Степном волке/ физически больного человека. Я понимаю его героя и душой и телом.
   Моя подруга, Татьяна, вчера мне сказала, что боится того времени, когда, как это обычно в бывает старости, каждый день что-нибудь болит. Она мне начала описывать, как это страшно, просыпаться от боли, как трудно нормально жить, когда может что-то начать болеть в любой, даже самый неподходящий момент. Я это слушала и не знала, плакать мне или смеяться. Я не помню те дни, когда у меня ничего не болело, помню, что они вроде были. Наверное, это было тогда, когда я последний раз по-настоящему торчала, году так в 1995. В опиуме редко что-то болит, если только печень. Можно даже забыть про контактные линзы.
  
   28.08.1997.
   Знаешь, ведь в жизни так: обычно понимаешь, что такое счастье только когда оно уходит.
   Я уже не знаю, как ты, но я была счастлива, когда была с тобой. Так вот, я знала тогда, что я счастлива. Я была счастлива с тобой и, зная это, не задумывалась об этом. Так и должно быть.
  
   06.09.1997.
   До меня дошло! Наверное, все мои изыски типа наркотиков, суицида и прочего безумства, происходят оттого, что я подсознательно пытаюсь привлечь родительское внимание. Они всегда жили и продолжают жить как бы сами по себе. А я выпендриваюсь как могу, в надежде, что они меня заметят. И в отношении других людей - наверное, то же самое. Для меня наибольшую ценность в последнее время стало иметь то, что не вписывается ни в какие рамки.
  
   10.09.1997.
   Лечу в Москву. Все дрыхнут, а я пишу. Да, Мальта красивый остров, мне очень понравилось! Очень! А Сицилия! А Этна на ней! Ладно, оставим восторги. Просто скажем, что самое интересное в жизни это новые впечатления, а путешествия всегда переполняют новыми впечатлениями. Да, самое лучшее в жизни - путешествия! Да если бы мне дали денег и сказали: или ты месяц торчишь, или покупаешь какой-нибудь недельный тур, - я бы не стала торчать.
   За последнюю неделю я забыла о наркотиках совершенно! Мне легче стало думать о Диме. Я даже не очень хочу уезжать в Питер. То есть из Москвы я, конечно, уеду, но вот с Мальты в Питер мне уезжать не хочется. Но я уже лечу в Москву. Там я завершу кое-какие мелкие делишки, типа отправки в отставку нынешних кавалеров, зарабатывания денег и поиска подходящего момента для удирания, и - Питер.
   Самой большой моей ошибкой было... Быть не в Питере 12 ноября 1996 года. А может быть не решиться уйти от Бориса в мае 1992? Если бы я ушла от него к Диме, я, наверное, стала бы совсем другим человеком. Но для этого поступка я должна была быть еще тогда другим человеком. Например, таким как сейчас - понимающим, как это просто - протормозить смысл жизни.
   Опиумные галлюцинации - просто костер мыслей и снов.
  
   16.09.1997.
   Господи! Зачем я жила весь этот год! Только лишней грязи набрала!
   Тоска на сердце и на душе. Всего одна идея в голове.
   Разговаривала сейчас с Таней и поняла, что это очень близкий мне человек. На самом деле и по большому счету. Почему я поняла это только сейчас - не знаю. Она в это, кажется, врубилась гораздо раньше.
  
   17.09.1997.
   Танюха сегодня в предсвадебном отпуске, она подъехала к нашей работе, вызвала меня на Сущевский вал по телефону, что бы взять у меня документы и просто посидеть со мной, дунуть, поговорить. Сели мы около подъезда, я забила папироску, выкурили мы половину, тут едет козелок. Я сразу папиросу скинула, хотя, будь это в Питере - и не шелохнулась бы, наверное, пока не поняла бы, что ко мне идут. А тут - чисто инстинктивное.
   Пока мы забивали, из подъезда выходил какой-то старикан алкоголичного вида. Посмотрел и ушел. Оказывается, он стучать ушел. А для того, что бы получить моральное удовлетворение он вышел посмотреть, как нас с Татьяной в козелок запихивают.
   Я была в своем костюмчике с белой блузочкой, для офиса так аккуратно накрашена и причесана. Танюха тоже вся была такая чистенькая и хорошенькая. Короче - две очень приличные девочки. Видно старикан этот очень хотел хоть раз в жизни насладиться зрелищем, как таких людей, до которых ему никогда не добраться, опускают, засовывая в мусоровоз.
   Я была более менее спокойна от сознания того, что у меня в кошельке около миллиона рублей, да и у Таньки тоже к свадьбе кое-что приготовлено. Пакет я скинула, когда садилась в козел. А бедная Танечка очень испугалась. Очень! Ее просто трясло, мне пришлось ее прямо перед ментами успокаивать. Я ей прямым текстом говорила, что ничего с нами не будет, разве что она опоздает к Косте (ее молодой человек) на свидание, а я на работу. А ее все равно чуть не тошнило от страха.
   Мы отделались тем, что было у меня в кошельке. Татьяна потом никак не могла поверить, что нас забрали только в расчете на наши деньги, что нас ни в какое отделение не повезли бы. Когда мы вылезали из козелка, менты даже объяснили, куда они нас успели завезти, и на каком троллейбусе мы можем добраться до Сущевского.
   Но я заныкала в бумажнике от их цепких глаз еще сотню и мы поймали машину. Никто никуда не опоздал. Только Таня потеряла веру в исполнительную власть. Когда я раньше ей объясняла, что все менты продажные суки и почему так, она меня только слушала. А теперь она поверила во все, что я ей говорила.
  
   19.09.1997.
   Я уезжаю. Будь проклят этот город!!! Москва! Fack you! Ненавижу! Боже, как мне страшно! Мне так страшно!
  
   20.09.1997.
   Вчера вечером я с работы сразу поехала на вокзал и купила билет на ноной поезд в Питер. Потом поехала домой, собрала вещи, а в половине первого поймала машину до метро и отдалась на волю событий. Но в поезде я никак не могла уснуть. В очередной раз, выглядывая в окно, увидела, что подъезжаю к Твери. Быстро оделась, схватила сумку и выскочила из поезда.
   Я много слышала о том, что в Твери очень высокий оборот наркотиков. Что количество торчков на душу населения здесь самое большое в России. Но такого я не ожидала. За сегодняшний день, просто на улице, мне четыре раза предложили вмазаться. Если учесть то, что мне вообще на улице такое предлагают в первый раз в жизни... Предлагают цыганята. Все такие мерзкие, грязные, вопящие, цепляющиеся, что я никак на их слова не реагировала.
   Кстати, они к окружающим не очень подходили. Видно у них уже на потенциальных клиентов глаз наметанный. А ментов вокруг я что-то не видела. Что же творится в этом городе?!
   Вечером я поселилась в гостиницу - ну и клоповник!!! Чуть ли не около рецепции наткнулась на взрослого цыгана. Взяла у него пятерку. Хорошо, что опыт уличных покупок я приобрела на улице Некрасова в Питере - он меня не смог кинуть, хотя явно рассчитывал на это. Из пяти кубов я поставила себе для начала три и поступила более, чем правильно - рубит меня сейчас обалденно. А цены у них тут мизерные. Может не продолжать дорогу в Питер?
  
   22.09.1997.
   С вокзала поехала сразу к Борису. Разбудила его, позавтракала с ним, угостила тверскими кубами, правда умолчала о том, что была в Твери - сказала, что они с Некрасова (он еще очень удивился, такому качеству).
   Потом, ближе к вечеру спустились на первый этаж, к его приятелю Андрею. Там уже все привезли, Борик все сварил. Народу было много, но и ханки тоже было достаточно - короче мы с Борисом не удержались и догнались. В невменяемом состоянии я позвонила Филиппу. Я была в курсе того, что его предки уехали на три недели в Карловы Вары и у него меня найти будет трудно (Борику уже звонила моя мама). Филя, конечно, пригласил меня пожить.
   В этом городе Дима снится мне все чаще. В этом городе стены помнят его, и он мне мерещится все время. Стоит мне встать на каком-нибудь перекрестке в центре и пошире открыть глаза, как тут же где-то вдали мелькает знакомая прическа, а за плечом я чувствую знакомый поворот головы.
  
   25.09.1997.
   Мне просто страшно жить в этой огромной квартире!
   Нет, меня никто не беспокоит кроме домработницы, которая пытается застелить мою постель, как только я встаю с нее. Но здесь такая атмосфера...
   Распорядок у меня здесь такой. При Филе я стараюсь не вмазываться и вмазанная стараюсь перед ним не светиться. Он тоже торчит постоянно, но в основном на героине и на фрибейсе. Фрибейс - это каким-то образом очищенный кокаин, который нужно курить. Он мне давал попробовать, но я не успела толком ощутить разницу между этой штукой и кокаином.
   В любое время суток я могу выйти из своих комнат (так получилось, что от коридора меня отделяют две комнаты) и наткнуться на кучу незнакомых людей. Или не встретить вообще никого кроме кота. Или найти где-нибудь в углу спящего мертвецким сном брата. Или кого-то случайного в таком же состоянии. Короче, притон во всей своей красе.
   Правда, днем на пару часов появляется домработница, моет посуду, убирает всю явную грязь, кормит кота. В Филину комнату она заходить боится. После того, как я на нее сегодня наорала, она и меня стала бояться (меня кумарит, а она ко мне с каким-то утюгом пристала - откуда мне знать, где тетка держит его описание?) Все, пора с этой жизнью подвязывать!
  
   13.11.1997.
   Я хочу закутаться во что-нибудь мягкое, теплое, нежное, ласковое. Что бы отогреться, что бы усталость моя ушла вся до капли в землю, что бы глаза посветлели, разгладился лоб, стали мягкими губы.
   Заснуть надолго, но не тем черным, мертвым наркотическим сном, а очищающим и возрождающим сном без сновидений. Проснуться новым, другим человеком, с чистой памятью, душой, совестью. С сердцем, открытым для жизни, людей и самой себя.
  
   14.-15.11.1997.
   Где ты, что с тобой? Есть ли ты где-нибудь? Что с тобой происходит? Как ты ощущаешь себя? Плохо тебе или хорошо? Как жаль, что я не могу помочь тебе, если тебе плохо и даже не могу порадоваться за тебя, когда тебе хорошо. Дорогой мой, вернись, униженно прошу тебя, каждый день и каждую ночь валяюсь в грязи своей боли.
   Я хочу быть с тобой. Я кусаю руки и губы за то что они не могут к тебе прикасаться, глаза вдавливаю внутрь за то же. Я так хочу быть с тобой.
   Я не знаю, как все было бы, если бы ты остался.
   Но мы были небесно счастливы, когда были вместе - при любом раскладе, даже когда все было в дерьме и в боли, даже когда мы ссорились и били друг друга по душам-сердцам. Мы знали, что все пройдет. Знали, что будет тишина, глаза и губы...
   Если бы ты остался, все было бы так же. Браки заключаются на небесах.
   Теперь я вдова. Вдовствующая королева твоего мира. Ты оставил свое королевство на произвол судьбы и мародеров. Ты имел на это полное право, ведь это твое королевство и я твоя. И пусть отсохнет язык у того, кто посмеет винить тебя хоть за что-то!!!
   Я люблю тебя, и это все искупает и очищает. Эта любовь искупает все, даже мою душу, грязную, всю в колтунах. И сейчас я счастлива - я жду, когда ты мне приснишься или мелькнешь в глубине своего города.
   Я никогда тебя не увижу... Я всегда буду без тебя... Неправда, что я слишком молода для этих слов - они приходят тогда, когда пора.
  
   02.12.1997.
   Уже полтора месяца я работаю. Опять прихожу к тому же: труд - лекарство от души, вернее противоядие. Хотя здесь мне гораздо легче работать. Мне даже нравится здесь. Гораздо спокойнее, чем в любой московской фирме, приятные люди, хотя я здесь и младше всех, но ко мне относятся все очень по-дружески, короче, в коллектив я вписалась очень быстро. А главное - я здесь ничья не дочка, и не ожидаю в любой момент никаких придворных интриг. Кстати, у отца я была единственной чье-то родственницей, а здесь я единственный независимый человек - тут наоборот все по знакомству и по родным устраивались, все или сестры-братья или одноклассники, или вообще муж с женой.
   Я не торчу. Но после работы никогда почти не еду домой. Я или гуляю, или иду к Славке, или шатаюсь по кафешкам с кем-нибудь. Это, кстати, спасает меня от торчева - тут ведь главное чем-нибудь себя занять. Вот только Борина уторченная физиономия меня иногда сбивает с толку.
   Чаще всего вечером я встречаюсь с Борисом. Наши отношения постепенно перешли в ранг гражданского брака с разным местом жительства. Короче, мы снова та молодая пара из 1993 года. Он, правда, торчит. Я, если и вмазываюсь, то очень редко, хотя у меня есть деньги.
  
   11.12.1997.
   Я сказала, что у меня, скорее всего, СПИД. Сказала, что бы он не вмазывался моей иглой. И поймала его взгляд. Его взгляд был полон усталого понимания. Я замолчала, а он сказал: /Неужели ты не знаешь, не понимаешь, что я люблю тебя. Неужели ты не понимаешь, что я недолго смогу жить без тебя. Лучше уж принять от тебя смерть, чем мучаться тут одному/. Я поняла, что сморозила глупость. И вспомнила, что я тут живу без Димы и пытаюсь что-то получить от жизни.
  
   17.12.1997.
   Лежу в своей комнате, мучаясь бессонницей от привидений.
   В этой комнате я была с ним. В этой комнате я его ждала. Эти стены помнят его. Я здесь целовала его руки и глаза. Я зарывалась губами в его волосы. Эти стены отражали звук его голоса. Здесь я смела ссориться с ним. Здесь он рубился и кумарило его тоже здесь и в этой комнате он звонил, вырубая ширево. Здесь он плакал и смеялся и ненавидел. И писал стихи. Спал здесь. Здесь сходил с ума. Говорил о любви и о смерти. О своей смерти и о моей. Здесь говорил о моих стихах и о моей будущей книге.
   В этой комнате я лежала после его похорон! Не помню эту ночь.
   В этой комнате я продолжаю помнить о тебе.
   Если я когда-нибудь разлюблю - я уеду из этой комнаты.
  
   27.12.1997.
   Ваня ее называл ласково - /тетушка депрессия/.
   Вообще, для Вани, как и для Димы, депрессия была чем-то родным и добрым, можно сказать, необходимой частью существования - вроде и плохо, но без нее никак.
   Для меня депрессия всегда была зверем. Я ее боюсь чисто по-женски звучно - с визгом и топотом убегания.
   Я убегаю от нее уже автоматически - еще не осознала, что это депрессия, а уже бегу, пятки сверкают. Можно бежать в книги. Можно и проще - в наркотики. Это, как говорится, портативные средства. Но лучше
   Уходить в любимые глаза. Или исчезать в Петербурге.
   А еще отвлекает общение. Но только в начале, пока не навалилась. А если уже навалилась - то: /я для них остаться должен своим парнем, парнем в доску, наркоманом, Жожем Дюруа/ - когда припрёт, я стараюсь отгородиться от всех и, не сваливая на других эти полумистические проблемы, ухожу в себя для занятий самоистязанием.
   Но все же лучше, когда в такие моменты под рукой есть опиаты.
  
   21.01.1998.
   Сейчас я с мамой в Таиланде. Вот где раздолье для моей клептомании. Я тут просто беспредельничаю по магазинам! Да есть у меня деньги - говорю же, клептомания. Просто хожу по магазинам и беру все, что нравится. Единственная проблема, это как объяснить маме, почему с таким, в общем-то небольшим количеством денег я покупаю просто горы всяких вещей.
  
   31.01.1998.
   Приехала из Таиланда, а Борик тут уже сессию сдал! Правда, сдал он ее на наркотическом взлете. Его мама даже разрешала ему варить у него в комнате, потому что понимала, что на ломах он сессию, конечно не сдаст. А еще он часто приезжал на экзамен с кружкой и с сухим горючим, шел в институтский туалет, варил, вмазывался и шел сдавать.
   Собирается лечь в нарколожку, но все как-то откладывает.
  
   05.02.1998.
   А я все верю, что ты появишься, злой, грязный и голодный, со своей фразой /курить хочу больше, чем освободиться/. Отругаешь меня за все, что я тут без тебя творила так, что я на стену мигом взлечу. А потом улыбнешься сквозь зубы. Нет. Так не бывает, что бы ты не вернулся. Это невозможно.
   Ах, ну зачем я поехала на твои похороны! Если бы я не видела тебя мертвым, мне легче было бы представить, что ты жив, что меня просто все обманывают.
  
   24.02.1998.
   И когда друг друга проклинали
   В страсти, раскаленной добела,
   Оба мы еще не понимали,
   Как земля для двух людей мала.
   И что память яростная мучит,
   Пытка сильных - огненный недуг! -,
   И в ночи бездонной сердце учит
   Спрашивать: о, где ушедший друг?
   А когда сквозь волны фимиама
   Хор гремит, ликуя и грозя,
   Смотрят в душу строго и упрямо
   Те же неизбежные глаза.
   Ахматова, 1909 год.
  
   27.02.1998.
   На что похожа жизнь? А что ты испытываешь, когда во время запора наконец-то облегчишься, встанешь с горшка, заглянешь в него и подумаешь: /Господи, и все мучения-страдания ради вот этой кучки дерьма?!/
  
   19.03.1998.
   Борис переломался в больнице и переехал жить к Мише, брату Антона. Тошка все еще в Москве, а их мама уехала жить в Волгоград. Короче, Бо опять живет в той знаменитой квартире. Только Миша уже не торчит, работает, так что теперь это приличная холостяцкая квартира.
   Я думала, что переболела всем, чем только можно, но тут я заболела чем-то вроде краснухи. Я все удивлялась, как это у меня СПИДак так тихо протекает, хотя мне говорили, что я могу совершенно безболезненно просуществовать два-три года. Вон, Лешка живет уже больше года и ничего, только простужается часто. Правда, его приятель уже на том свете, а заразились они вместе.
   Врач что-то заподозрил, видно странно я болею, отправил меня на ВИЧ-анализ, но я вместо себя сунула в кабинет свою приятельницу, так что заключение в больницу мне пока не грозит.
   Но даже сейчас Барс не верит, что я больна. И иногда специально вмазывается моими иглами. Ненавижу!
   Правда, в последнее время я заметила, что он никому не разрешает вмазываться своими. Когда я спросила его в лоб, отчего он так, он ответил, что иглы это наше с ним интимное дело и вообще, чем черт не шутит. Короче, я ничего не понимаю. Вернее понимаю, что он любит меня может даже сильнее, чем я люблю Диму.
   Ненавижу себя!
   А ведь юность свою я уже просрала. Нахожусь в глубокой молодости.
  
   05.05.1998.
   Вообще-то я героином вмазывалась в Москве, там я ни разу не встречала кубов, а вот с герой иногда дело имела. В том числе несколько раз шмыгалась с теми ребятами, у которых СПИДак поймала.
   А вот я и питерский герыч попробовала.
   Борик еще зимой в институте, что называется, узнал с первого взгляда одного товарища. Товарищ, по имени Рамиль, заторчал только в ноябре и как-то сразу на гере.
   Теперь я поняла, почему раньше мне гера казался лучше опиума - я редко им вмазывалась. Сейчас все тоже было лучше, чем в кубах. Но.
   Последние дни протекли следующим образом: во вторник, 28-го - кубы, в четверг - гера, да так, что в пятницу весь рабочий день прорубилась. В субботу опять гера, так что в воскресенье вечером я еще зарубалась. А вчера мне было плохо, директора это заметили, мне пришлось сказать, что я что-то не то съела, и отпроситься домой.
   Сегодня я проклинаю все на свете! Бегаю в туалет каждые полчаса, вся в соплях, а так как я всю прошлую неделю вместо еды тошнилась - слабость жуткая. И аппетита так и нет. Короче, кумар во всей красе.
   На работе все привыкли, что я ем хорошо, так я на вопросы отвечаю, что у меня плохо с печенью. Вроде и не вру и правду не говорю. А кухарка, бедняга, всю прошлую неделю мне особые вкусности готовила, все меня покормить пыталась.
   Но меня не устраивают кумары после трех вмазок!!! Да кубами можно десять раз вмазаться и ничего не будет, разве что плохо ночь поспишь. Не, гера не для моего слабого организма.
  
   20.05.1998.
   Димочка. Солнце ясное. Моя душа, кровь. Кружится голова. Трудно смотреть на такой пустой мир.
   Нет сил вспоминать.
   Сторчаться хочу! Нет сил и денег. А кидануться - храбрости не хватает, это старая песня.
   Героин.
   Сейчас он стал занимать немалое место в моей жизни. Сейчас я на кумарах. Завтра Рамиль привезет на работу два чека.
   А мне хочется торчать! Да, я уже хочу этого. Неправда, что все когда-нибудь кончается. Эта боль бесконечна. Я не верю, что это пройдет.
   Я решила доторчать до отпуска, погулять на белых ночах, а в конце отпуска - золотой укол. Отпуск я взяла с 12 по 28 июня, разгар белых ночей.
  
   05.06.1998.
   Он просто выбил из меня это признание. Начал орать на меня, часа два срался со мной, сам вмазанный, а я вообще в мясо упертая, короче я крикнула ему, что не собираюсь жить до конца месяца. Он начал издеваться надо мной и над моими планами. /Нет, а зачем откладывать, почему бы тебе сейчас не купить полграмма, что, хочется еще пожить? Да ладно тебе, сколько у тебя суицидов было, что ты над всеми издеваешься, мучаешь свою маму? Ведь опять напишешь записку, от которой она снова поседеет/. И так далее. Это было в подъезде, около мечети, рядом со Славкиным домом. Мы там просто втереться хотели, а застряли из-за этого разговора на три часа. До Славки так и не дошли.
   Сейчас опять звонил и издевался. О-о-о-о!
  
   13.06.1998.
   Вот и отпуск. Этот последний месяц мне, наверное, запомнится как бесконечная поездка по дамбе в Кронштадт, причем дорога туда - красивый вид на залив, мимо проезжают маленькие форты, а обратно - да была ли дорога обратно? Дело в том, что мы постоянно покупаем героин в Кронштадте. А еще мы постоянно тусуемся с Бориком у Славки, на Куйбышева.
   А еще мы снова работаем с Бориком. На эти деньги мы и торчим и едим и вообще.
   По ходу дела Боб и Рамиль сдают сессию. Оба торчат. Рамиль только последний месяц торчит без перерыва. Он на моих глазах начал вписываться в эту канитель. Как нечто новое для себя, описывает симптомы кумаров, все собирается подвязать с этим делом, глупенький. Сколько раз я слышала все те слова, которые он мне говорит. Как наивно звучат его заявления о вреде наркотиков. Причем он мне их читает, как только что открытые истины. Мне от такой наивности просто плакать хочется. И по нему плакать и по всем нам.
   Жизнь невозможно повернуть назад. Какой же сволочизм на этом свете!!!!!
  
   15.06.1998.
   Да, я слышала, что он говорил про последнюю весну, про последнее лето. Когда он мне напомнил все эти свои разговоры и сказал, что и раньше хотел покончить с собой, но собирался это сделать осенью, а сейчас он хочет кидануться вместе со мной, - я спросила, зачем же такой пафос - умереть в один день - это банально и пошло, в конце концов. Он мне много чего говорил, но он сказал одну вещь, против которой мне нечего было возразить, он сказал, что если я киданусь раньше, то мою смерть повесят на него, мол, не уберег, не остановил, а если он сделает это раньше, то обвинят меня. Я просто представила, что моя мама ему скажет и сразу согласилась. На фига мне это нужно - склоки вокруг моей смерти.
   Может и зря. Может все-таки смерть это личное дело каждого. Когда я ему это сказала, он ответил, что это бред. Не знаю.
  
   25.06.1998.
   Сегодня весь день работали. Сделали около 800 рублей на двоих, решили не ехать к Рамилю, а попробовать договориться с Сашей двух граммах.
   Много вчера ругались и уговаривали друг друга не делать этого. Вообще наши разговоры в последнее время - смех сквозь слезы. Каждый говорит примерно так: /нет, ну я-то давно решил, так что меня уже не остановить, но ты, тебе-то чего не живется?! Останься, пожалуйста, поживи за меня/.
  
   26.06.1998.
   Я проснулась от телефонного звонка. Борис: /В три на Климате/ - /Да/. На часах два. Завтрак? К черту. Еда - атрибут жизни - я еду за двумя граммами смерти. Дождь. Это хорошо, в такой день должен быть дождь, все правильно.
  
   14.07.1998.
   ...Нет ни одной удавшейся жизни... просто среди людей попадаются экземпляры, достаточно тупые, что бы считать себя счастливыми... и умирать счастливыми... М. Фрай.
   Мне кажется, что я знаю, почему меня так любят многие люди - они просто попадают под обаяние моего личного везения. А многих раздражает тот факт, что я отношусь к разряду очень ленивых везунчиков - мне обычно лень пользоваться своим везением, я слишком часто совершаю этот фокус: обмануть кондуктора, купить билет и не поехать.
  
   15.07.1998.
   Ад и рай внутри нас.
   Мне все время снятся сны о том, что Боря не умер. Мысль о том, что Бо умер, мне кажется абсолютным бредом! Я не могу представить и понять, что когда я вернусь в Питер я не встречу Бо.
   Когда полтора года назад я в ужасе вопрошала: /Как я буду жить без Димы?!/ я на самом деле знала, что жить я буду недолго, я это решила давно, отсутствие Димы было лишь еще одним толчком к концу. А теперь я в ужасе не только от одиночества, не только оттого, что нет Димы и не только оттого, что нет Бори (это оказалось еще страшнее), но - главное - оттого, что я не могу себе позволить теперь суицид, оттого что я теперь обязана жить, и я даже не знаю, сколько жить, может быть очень много. Мне страшно!
   Я в ужасе от одной мысли о том, что впереди меня ждет целая жизнь! Мне придется жить! Я боюсь.
  
   22.07.1998.
   Все-таки я, как и Дима, очень люблю дождь. В любом виде. Щенячий восторг во мне вызывает только грозовой ливень, а к обычному дождю я испытываю тихую и печальную любовь.
   Может быть, разбить все зеркала, которые помнят их? И что?..
   Все всегда уезжают навсегда. Вместо нас всегда возвращается кто-то другой, мы каждый день необратимо меняемся. Но тем, кто остался дома, вполне может показаться, будто мы вернулись - откуда им знать, что это уже будем не мы. Вот только грусть при расставании они испытывают не почему-либо, а потому что грустят по человеку, которого никогда больше не встретят. ... И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг...
  
   04.08.1998.
   Я в Болгарии уже больше недели. Сил на то, что бы описать все, что было вокруг 28 июня - пока нет. Наверное, силы появятся только тогда, когда я все забуду. Сейчас только слезы. Продолжать не могу.
   Я боюсь вернуться в Питер, потому что боюсь, что начну искать Бориса, боюсь, что эти поиски станут осознанными, я боюсь, что меня станет удивлять реакция людей на мои вопросы...
  
   06.08.1998.
   Получается, что я буду жить по принуждению?!! Да, так оно и выходит.
  
   13.08.1998.
   А нас по жизни качает ветром -
   От счастья к бедам,
   От деток к дедам.
   Еще вчера ты был в нирване,
   А вот сегодня в кровавой ванне...
   Вчера глаза вовсю блестели,
   А что сегодня? - Остекленели...
   И мчит тебя под небесами,
   Ты там летишь вперед ногами
   За окончательной нирваной...
  
   Слава сказала, что это Борик, наверное, оставил меня жить. Ведь он примерно на час раньше ушел, может быть, он посмотрел, что там, за кордоном, и сделал что-то, что бы не пустить меня туда. Вот поэтому я и не мгу позволить себе снова покончить с собой.
  
   24.08.1998.
   Все, включая меня, винят меня в смерти Бориса. Даже Славка.
   Все москвичи и все в Питере хотят, что бы я жила в Москве. Москвичи хотят, что бы я была всегда под боком, а питерцы не хотят меня теперь видеть, я им теперь не нужна. Да нет, где жить - это все фуфло. Но как жить!
   Он позвонил мне тогда, около двух часов. Сказал, что только что закончил письмо маме. Сказал, что звонит, что бы попрощаться со мной. Но мы уже прощались в метро. Да если бы и не прощались - я же знаю, что он звонил по одной причине - он хотел услышать от меня: /Борис, я передумала, давай ничего не делать, просто ничего не делаем! Считай, что все это была плохая шутка. Приезжай ко мне, или я к тебе сейчас приеду. Мы дураки. Ничего не делай и я не буду. Спусти весь героин в сортир. Давай жить!/ Он надеялся на эти слова. И позвонил из-за этой надежды. Но это все подсознательно, а сознательно он позвонил просто, что бы просто последний раз услышать мой голос. И если это действительно он не дал мне умереть, то это потому, что /все что угодно, но только не ее смерть/, как тогда, когда я ушла к Диме, он хотел, что бы мне было хорошо. Любым способом - но только, что бы мне было хорошо.
   Но сейчас мне очень плохо, Боречка, потому что я никак не могу простить себя. И даже обожравшись транквилизаторов я не могу заглушить в себе ярость и грызу себя.
   А ребята ничего не знают. Никто кроме меня не верит в то, сколько тогда было в моем шприце. Они не верят в то, что я действительно прогнала себе столько геры, и это в их глазах усугубляет мою вину, но я больше их виню себя, потому что для меня все это ерунда, главное - это то, что я не сделала. Не вцепилась в Бориса, не подняла его с земли, не выдрала из наркотиков, хотя бы не остановила его в ту ночь. А все остальное - шелуха.
   Что бы там не было, за чертой - Боря, прости - но против меня Я. Я против себя - это гораздо страшнее, чем смерть против меня и, тем более, жизнь против меня. Я до сих пор не простила себе смерти Димы, но в том случае я была просто ангелом, по сравнению с тем, что я сделала и не сделала с тобой. И какие, к черту, расчеты: где и каким способом, что подумает тот и как это отразится на этих... Продолжая жить, я мучаю и себя и других, а сама по себе я измениться не могу, помочь мне в этом никто не может и не хочет. И никто не может мне внятно ответить на простой вопрос, а зачем продолжать существование?
  
   26.08.1998.
   Ощущая какую-то призрачность и загадочность своего существования в последнее время, я не задумывалась над этим. Но вот сейчас сам собой явился-подкрался ответ на незаданный вопрос. Странность существования последних двух месяцев - я живу по ошибке. Меня же уже нет. А то, что есть - уже не я. Я же сама - где-то поблизости и никак не могу оторваться и отправится туда, куда мне предназначено.
   Те, кто знали и меня и Бориса - они не задают вопросов, считают, что и так все ясно, а я не собираюсь что-то объяснять. Они не правы в осуждении меня, только я могу судить себя, и это осуждение гораздо страшнее их мнений. И если бы был суд, и судей было двое - я и мнение наших с Борисом друзей, то мой приговор был более жесток, чем их, потому что я знаю и понимаю гораздо больше, чем они.
   Еще есть Балыч. Когда мы с Борисом уже купили эти полтора грамма, в пятницу, мы говорили о тех, кого мы здесь оставляем. Я говорила, что Слава уже пережила мою смерть, кроме того, у нее есть муж и дочь. Он говорил, что у него есть Балыч, но он в армии, там ему будет легче и он тоже переживет Борину смерть. Нам обоим было больно только за наших матерей.
   Так вот Балыч - единственный, кто смог бы меня понять почти так, как это понял бы Борис. Но нужно ли ему это? Мне нужно, я даже хочу поехать к Каннибалу в Мурманск.
   Я всегда была одиночкой, была как бы сама по себе, но всегда был кто-то рядом.
   Последние годы на первом плане у меня всегда был Дима, мне казалось, что присутствие Бориса не столь уж важно для меня. Теперь я знаю, что все эти шесть лет Борис был очень важен для меня. Он всегда был рядом со мной, даже когда я была счастлива с Димой, он был, где-то духовно, рядом и был искренне рад и счастлив за меня, хотя за себя ему было очень больно. Когда Дима сел, Боря болел за меня и всегда был мне поддержкой. Ему тогда было очень больно видеть, как мне плохо в разлуке. Потом я уехала в Москву и, сама этого не замечая, стала ему звонить чаще, чем Диме.
   Все дело в том, что как-то так получилось, что мы всегда понимали друг друга лучше, чем кто-либо.
   Будучи одна в этом злом для меня мире, я принимала его бескорыстную и беспредельную поддержку.
   Боб, зачем ты вытащил меня из смерти?! Я живу теперь по ошибке, я не должна так жить, вернее никак не должна жить. Прости меня, я свинья неблагодарная, но именно по этому не могу жить - моя совесть не позволяет мне тут наслаждаться прелестями жизни.
  
   27.08.1998.
   Все терзает меня эта мысль: и в ноябре 1996 и в июне 1998 в ответ на телефонный звонок я могла просто сказать: /Подожди, я сейчас приеду/ и все было бы не так. Как? - неважно. Не так.
   Все время снится, что Бо не умер. На днях уже совсем странный сон: я ему говорю, - но ведь ты же умер! - а он в ответ - вот приедешь в Питер и поймешь.
   В Питер, в Петров город. В город Бориса Петрова.
   Я помню все до мельчайших подробностей. И весь тот день, безумная поездка за героином, Данила в больнице, дележ этих полутора грамм на Бориной лестнице, с помощью моей пластиковой карты и листов из органайзера, старенного накануне из Дома Мод на Петроградке.
   В четверг, 25-го, мы работали весь день как заведенные. Сделали около 1000 рублей. А в пятницу, я не позавтракав, на начинающемся кумаре, ехала на Климат, где должна была пересечься с Борисом и еще с кучей людей, которым тоже надо было купить граммы. У меня было около двадцати грамм золота, которое мы хотели продать скупщику на канале Грибоедова. Но его тогда не оказалось на месте. Саша, - тот человек, через которого мы должны были купить геру, сказал, что барыга согласится отдать необходимые нам два грамма за это количество золота, что остальные торопятся и не хотят нас двоих ждать. Короче, мы поехали.
   Как мы ехали! Весь день был дождь, временами переходящий в ливень, временами в морось. Мы были на двух машинах, причем впереди ехала та, в которой были я, Борик, Саша, какой-то человек и Денис, владелец этого /Опеля/, за рулем. Начать с того, что он не умел водить машину, он честно в этом признался. Он вел ее так, как это бывает в кино. Мы постоянно ехали на красный свет, все время кого-то подрезали, не вовремя тормозили и газовали. Когда второй машине удавалось поравняться с нами, на нас смотрели как на живых покойников. Мы ехали и слушали мою кассету /Prodigy/, Breathe.
   В обоих машинах были только торчки, все ехали за героином. Брали на всех 4 грамма (то есть 28 чеков). А около этнографического музея мы попадаем в пробку и видим толпу людей с транспарантами /Скажи наркотикам /нет!/. Кто-то высовывается из окна и орет на всю площадь: /Да! Да! Да!/. Смех в зале. Только мы с Борисом невозмутимы.
   Мы едем - едем.
   Я на заднем сиденье, жру завтрак, который купила в бистро около Климата. Все очень вкусно, но меня кумарит и я не могу съесть и половины, подкармливаю соседей.
   Приезжаем в район Ржевки. Холодно. Ждем. Наконец появляется Саша. Оказывается, что барыга принимает золото из расчета 35 р. за грамм и нашего золота хватает только на полтора грамма. Мы с Барсом ругаем Сашу, но не за то, что он согласился на такую цену (хотя на канале у нас взяли бы по 68 рублей), а за то, что мы могли бы добить до необходимой суммы, ведь у нас еще 700 рублей. Но уже поздно что-то говорить, и мы решаем, что все равно нам полутора грамм тоже хватит за глаза и за уши.
   Все дружно вмазываются в машинах, заехав в них во дворы, потом разбегаемся.
   Данил лежит в больнице, мы с Бориком решили поехать навестить его. В семь мы у него, проставляем его, сидим там до десяти часов.
   Потом идем к Борику в подъезд, там делим геру пополам. Получается почти по восемь на брата. Борик относит свое домой, а сам едет меня провожать. Проводы заканчиваются тем, что мы всю эту белую ночь провели на крыше моего дома.
   Тучи то есть, то их нет. Мы пыхаем, курим, едим яблоки и чипсы, я пью сок, он пиво. Смотрим на город и друг на друга. И говорим, говорим...
   Лучше всего помню вечер 27 июня. Как я приехала к Славке, как варила геру у нее в комнате, на глазах у ее любопытной дочки. Ее доченька. Милая, любимая кроха, я не хочу упоминать ее имя в этих записках - они слишком мрачны для этого имени, не хочу его пачкать.
   Я помню, как мы втроем пошли гулять на детскую площадку, куда потом пришел Борис. Он был сильно вмазан, я тогда с горечью подумала, что он так уперт потому что хочет прогнать от себя страх перед смертью.
   Он качал ребенка на качелях, а мы со Славкой смотрели на это и я думала, что ведь на самом деле он любит детей, что бы он там не говорил.
   Потом мы проводили Славку с дитем до Горьковской, а сами пошли гулять, прошли мимо Петропавловской крепости, по Кронверкской набережной, по стрелке Васильевского, по Дворцовой площади. По дороге мы фотографировались. Потом сели в троллейбус на Невском, он прикололся: /Надо же в последний раз на троллейбусе покататься/. Потом слезли около Гостинки, пошли на Михайловскую площадь, посидели, дунули, потом пошли на канал Грибоедова, посидели на мостике, посмотрели на Спас На Крови.
   Потом попрощались в метро.
   Потом я сунула какую-то кассету в видик. Вот не помню, какую - перед этим я здорово вмазалась для храбрости. Потом посмотрела, сколько у меня осталось геры - примерно семь чеков - конечно хватит, я однажды с одного уже передознулась, Борик с Рамилем тогда испугались.
   Потом звонок Бориса. Тот самый звонок.
   Потом за три раза (маленькая ложка, не рассчитана на такое количество порошка) сварила все. Потом удивление, что раствор розовый. Я всегда думала, что раз порошок белый, то раствор должен быть прозрачным, вне зависимости от концентрации.
   Потом уже одна мысль - успеть довести до конца поршень. Фу, успела, ну, что там по телику?...
   Я глаза открыла - а свет горит, а на улице день. Где я? Я была в таком упертом состоянии, что, наверное, пару часов просто сидела и спокойно зарубалась после того, как в первый раз открыла глаза. Потом чисто рефлекторное шатание по квартире. Не знаю, сколько времени я пыталась понять, где я, что я, и зачем. Потом как-то вспомнила. Но не поняла, почему я жива. Даже начала оглядываться в поисках своего тела.
   Физическое состояние было такое. Я ничего не слышала, и почти ничего не видела. У меня зрение -14, есть контактные линзы и очки, и те и другие по моему зрению. Так вот, в тот день я видела, только если одевала очки поверх очков. Насколько нормально или ненормально я двигалась - сказать не могу, на это, наверное, надо было смотреть со стороны. Помню, что все время разговаривала сама с собой.
   Потом в течение нескольких дней появлялись разные люди. Мама, Слава, приехал из Москвы отец, потом и Татьяна приехала. Она договорилась с моими родителями и вместе с папой перевезла меня к своей маме. Она живет в Подмосковье, в Дзержинске, в Николо-Угрежском монастыре. Она не монашка, просто в советское время туда селили мирских людей. Я там жила, отдыхая душой на этой земле. Там мне было очень спокойно, все-таки что-то есть в святых землях. Мне там было очень хорошо.
   А потом родители решили отправить меня в Болгарию. И мы с мамой поехали туда на три недели. Но и там я не могла прийти в себя. Я до сих пор не могу. В Болгарии я истратила массу денег на книги, привезла оттуда маленькую библиотеку, прочитывала в день минимум по книге. Я просто старалась ни секунды не оставлять свой мозг без дела. И сейчас читаю - читаю - читаю. И глотаю разные транквилизаторы, благо, что у меня их предостаточно. Кроме тех, что мне прописал психотерапевт до отъезда, я еще обнаружила, что в Болгарии это все продается без рецепта.
  
   05.09.1998.
   До меня постепенно доходит, что в стране финансовый кризис. Как это надоело. Как там это китайское проклятье - /что б вам жить в эпоху перемен/, кажется так?
   И за что мне такой двусмысленный подарок - жизнь?
   06.09.1998.
   Отчего же это так: вечером ложишься в прокрустово ложе, а утром никак не оторваться от райского облака?
   Последнее время я нажираюсь таблеток, читаю, потом выключаю свет и пытаюсь уснуть. Но, несмотря на снотворное и транквилизаторы, я верчусь в постели как волчок, пока не рассветет, потом проваливаюсь в полусон - полубред. А потом мне никак не проснуться.
   Как же легко жить, когда есть анаша! Даже в самый жуткий момент знаешь, что придет вечер, дунешь и отдохнешь хоть несколько часов от всех мыслей и бед. Хочу в Чуйскую долину. Не навсегда - только до смерти.
   А я всю ночь курила сигареты. Они дыханием моим были согреты.
  
   08.09.1998.
   Когда я думаю о том, что же там, за кордоном смерти, я мечтаю о том, что там не будет ничего, в том числе и меня, а больше всего боюсь того, что там не будет ничего кроме меня! И что это будет уже навсегда, а не так, как в жизни: хочешь - живи, а хочешь - умирай.
   Вчера ночью, в истерике, я молилась за Борика, за то, что бы он был счастлив, за то, что бы ему был дарован покой, за то, что бы он смог меня забыть, освободиться от меня. Я чем-то неведомым, что есть во мне, чувствую, что он не перестал любить меня, что все мои мучения - его мучения, чувствую, что ему сейчас даже страшнее, чем при жизни, так как раньше он мог не видеть и не слышать моей боли, а сейчас он не может от меня оторваться.
   Оказалось, что для меня он был воздухом. Когда воздух есть - его не ценишь и не замечаешь. Не хватает мне кислорода - задыхаюсь. Да, Борис был друг, отец, муж, любовник и многое другое, но все это можно было назвать одним словом - воздух.
   Не верю, что он умер, бред, пора просыпаться.
   Мне бы ему сказать: /Слушай сюда - мы прямо сейчас женимся, живем вместе, делаем детей, погрязаем в быту, срёмся пять раз в день, метаемся, но - иногда мы будем идти вместе по городу - одни, или, не важно в какой компании, но вместе. Будем идти по городу, и ощущать, чувствовать город и друг друга. Ведь это так неизмеримо много! Быт и все сопутствующее - это мелочи, детали, это просто ничтожная плата за то, что бы идти вместе и ощущать друг друга!!!/
  
   10.09.1998.
   Я об одном сейчас мечтаю - забиться в комнату с компьютером недели на три и написать наконец ту книгу. Мне Борис об этом два года говорил - что бы я написала. А вчера Татьяна завела разговор на ту же тему. Это будут /Записки строевой куклы/. То есть уже не будут.
  
   Ночь
   Вот оно. Снова - я сижу в ночи,
   В тоске, закутав плечи в одеяло.
   Бессилье снова: плачь, или кричи-
   Все бесполезно - никогда не помогало.
   Глаза болят, зубы скрипят, кожа горит,
   Но бьет озноб, я вижу тьму и я кричу!
   Никто не видит и не слышит - крепко спит,
   А я не сплю и на весь мир молчу.
   Молчу: глаза мои воспалены.
   Молчу: мне страшно крепко спать.
   Молчу, что жабры у меня в крови
   Из-за того, что нет воды - дышать.
   Вот оно. Снова я молчу в ночи.
   В бреду откинув к черту одеяло.
   Бросаю в свою душу кирпичи,
   Что бы молчать не показалось мало.
  
   11.09.98
   И вновь и снова я рифмую чувства в мысли. Уходя - не грусти. Приходя - не радуйся.
   Да, а еще чертовски хочется съездить в Мурманскую область, к Балычу. Посмотреть в его глаза, может быть, найти что-то вроде привета из прошлого, ведь он его осколок.
  
   Вакуум.
   Душа горит. Да нет, она пылает!
   И кислорода ей для этого хватает,
   Для остального он как будто бы не нужен
   И голосок души как будто бы простужен,
   И сил ей нет - хоть тихо - закричать...
   Да и здесь некому ей отвечать.
   Все бесполезно. Можешь - пропадай.
   Не можешь - сатане себя отдай.
  
   14.09.98
   Борису Петрову.
   Он шел по полю и искал грибницу,
   Что б хоть разочек миру улыбнуться,
   Но неожиданно наткнулся на гробницу -
   Увидел мак, да и решил кольнуться.
   Вот так всегда, - благих желаний полон,
   Он на прямых ногах шел прямо в ад,
   Как будто бы над нимбом парил ворон,
   Как будто не ангел был, а просто гад...
   Да нет, о чем я говорю, - он был хороший,
   Настолько чистых не встречала никогда
   И этим на других был непохожий
   И в этом была главная беда.
   Представь, что ты совсем один на свете,
   Вокруг есть люди, но не для тебя,
   Для них ты ископаемое на планете -
   Они для тебя ржавая вода.
   И нет желаний миру улыбаться,
   Тебя в нем ждут лишь отвращение и боль,
   К чему не прикоснешься - норовит убраться
   От твоих чистых глаз к грязи, домой.
   Тут есть, о чем подумать на досуге,
   Представив это и примерив на себя,
   Тут замечтаешь хоть об одном друге
   Похожим не на всех, а на тебя.
   Но жизнь мимо людей не промахнется,
   Калечит их собой почти всегда,
   И то, что в мире взрослостью зовется
   Для чистых детских душ смертельная беда.
   Но если жизнь однажды промахнется,
   И чистота случайно уцелела,
   То вывод медэксперта - грязью захлебнулась,
   Другой дорогой к смерти улетела.
  
   16.09.98
  
   Рывок.
   Я не прощаю здесь никому
   То, что я в мире этом живу,
   Тем, кто меня сюда зря зазвал,
   Тем, кто уйти мне отсюда не дал,
   Всем, кому я здесь зачем-то нужна,
   Всем, для кого я жить здесь должна,
   Всем вам я смело вслух говорю:
   Мне все равно и я скоро уйду!
   И не фиг меня против воли держать!
   Кричите, молите - я готова бежать.
   Да, вот такая у нас дребедень,
   И вот такая в душе канитель:
   Зря вы меня так оставить хотите -
   Найдите другого, его и любите...
  
   19.09.98
   А я сижу тут в розовой пижаме и так хочу обратно, к своей маме!
  
   04.10.1998.
   Как это тяжело и мучительно, писать /С.К./, вспоминать все это, слышать голоса и чувствовать запахи людей, которых нет уже.
   Мой голос тоже будет слышен еще некоторое время. Мои глаза будут долго еще светить в Петербургских ночах. Даже если меня никто не будет вспоминать, все меня забудут, даже когда умрут все те, кто помнил меня, биение моей души будет заставлять вздрагивать мой город - я растворюсь-затаюсь в его стенах.
   Тот ураган прошел... Нас мало уцелело. На перекличке дружбы многих нет. Кого позвать мне? С кем мне поделиться той грустной радостью, что я остался жив?
  
   10.10.1998.
   Я знаю, что мне не на что надеяться, что я не найду вас там, меня страшит одиночество, которое ждет меня после смерти, но жизни меня тоже ждет одиночество, я никогда уже не встречу вас, мои любимые мальчики, и в жизни меня еще преследует страшное чувство вины за ваши смерти. Я не могу без вас, ребята!!! Я знаю, что это невозможно, но все равно - дождитесь меня и найдите там!!!!!!!!!!!!
   Я хочу быть с вами!!!!!!!!!!!!!!!!!
   Я пишу свой чудовищный роман - это насилие надо мной! Я все время повторяю: /Я не могу это писать! Я не могу писать ЭТО!/. Мне больно все это заново переживать, а я ведь все переживаю, все помню...
   Господи, ну почему я могу вернуться сюда только на бумаге?! Дай мне резинку, что бы стереть все, что было после (1992 год), я хочу умереть, что бы не помнить все это. Раньше мне казалось, что прожить жизнь нужно так, что бы было что вспомнить, а теперь мне кажется, что лучше бы всего этого не было, не было этих восьми лет, лучше бы я жила совсем безликой жизнью,
   Как же, как же, как же это так, что случилось все вот так, вот так?
   Какого черта жить, если нет, для кого? Всегда страшно слышать слово /всегда/.
  
   12.10.1998.
   Вот я и закончила писать то, что вы только что прочли. Судя по тому, что вы читаете эти строки - вы смогли прочесть этот коряво написанный труд до конца. Спасибо за внимание. И извините, что невнимательно отнеслась к вам, уважаемый читатель. Если бы у меня было больше сил и времени - я бы постаралась художественно отредактировать эти хроники. У меня и так руки чесались, причем я иногда забывалась, начинала что-то править прямо по ходу написания, но через какое-то время обрывала себя. Почему? Да потому что вы не представляете, как тяжело было переписывать все это! Сколько новых мелодий я провыла от боли, когда перечитывала, переписывала, пережевывала, переживала восемь лет своей жизни!
   Я понимала, что если я буду стараться не просто переписывать свои дневники, а описывать все, что было в более удобоваримом варианте, то я не выдержу этого напряжения, сорвусь на середине. Все корректировки вошли в другой роман. Я назвала его /Я и сам буду там/. Но как раз сегодня я случайно стерла некоторую его часть. Он очень похож на /Записки строевой куклы/ - там есть все Записки и кроме них еще дополнения. Но этот роман не окончен. В Записках я написала все, что хотела написать в Записках, то есть описать жизнь современного наркомана. Описать мысли и страдания, радости и желания. Надеюсь, если эти Записки попадут в руки человека, который интересуется наркотиками, прочтенное удовлетворит его любопытство, и он поймет, что наркотики - это боль и это на всю жизнь.
   Не прикасайтесь к наркотикам!!! Я прошу ВАС!!!
  
   Вам интересно, что же будет дальше? Каков конец жизни, описанной в этой книге? Да вы же уже догадались. Я написала то, что хотела написать. Завтра я это распечатаю, все дискеты и сами дневники вместе с письмами и другими своими бумагами отдам своей подружке, Татьяне. А послезавтра созвонюсь с Балычем, спрошу его, можно ли к нему приехать, потом я сяду в поезд до Питера, там куплю то, что мне надо и поеду куда-нибудь. Если Балыч позволит мне появиться - сначала к нему, если нет, то сразу в лес куда-нибудь.
   Если в этот раз золотой укол опять не получится - буду кидаться, пока не выйдет. Простите меня. Я правда не могу со всем этим жить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Информация об авторе.
  
   Я родилась 9 марта 1976 года, в Ленинграде, в семье, в которой три поколения подряд все заканчивали какие-нибудь высшие учебные заведения, от духовной семинарии до финансово-экономического института (мои предки познакомились именно в Финэке, а я первый раз оказалась в этих стенах еще будучи в животе у мамы - она тогда заканчивала последний курс). Всю жизнь я жила между Ленинградом и Москвой. Первый раз Москву я увидела в два года, а когда мне было четыре, мы с родителями вообще переехали в Москву на десять лет, но почти на каждые каникулы (особенно на летние) я уезжала в Питер к папиной маме или к маминой сестре. У бабушки я обычно тусовалась со своим двоюродным братом Сергеем, который меня младше на год, а у тетушки я пыталась общаться с другим своим кузеном - Филиппом, но так как он меня старше на пять лет, в то время у нас было мало общих интересов.
   У нас в доме всегда была куча книг. До четырех лет мне их вслух читали родители, но потом их это утомило, и они научили меня читать. Сами они читали очень много - когда угодно и где придется, даже в туалете - ну и я брала с них пример, читала всегда, когда мне этого хотелось. Читать я хотела всегда. Книги это наркотик, впрочем, как и любое поглощение информации. Короче я подсела на это дело еще когда мне не было пяти. Родители сначала не возражали - они видели, что это здорово мне помогает в моем интеллектуальном развитии, чем и воспользовались, закинув меня в школу на год раньше положенного, ведь я уже умела и читать и считать и писать. Но ближе к семи годам у меня обнаружилась прогрессирующая близорукость. И оказалось, что мне нельзя читать больше определенной нормы, в эту норму вписывалось только приготовление уроков - все, больше никакого чтения! Наверное, если бы мне не запретили это дело, я бы читала меньше, но тут уже началась война не только за право получать удовольствие, но и за принцип. Зрения становилось меньше, мозгов становилось больше. На глаза мне было плевать, а вот моя переполняющаяся голова редко приносила мне покой. Дело в том, что я училась в школе, в которой учились дети работяг. Они не просто не понимали меня - они воспринимали меня как нечто непонятное, а значит враждебное, я была /Чучело/.
   Идеалисты не для этого мира. Здесь выживают циники. Детям нельзя давать читать много книг. Ведь авторы описывают в них человеческие идеалы, - а как же, ведь писать правду нет смысла - читать будет незачем, правда без прикрас - вот она, перед глазами, никуда от нее в трезвом состоянии не денешься (разве что в книги). А дети жизни не знают, они, читая книги, воспринимают их как описание реальной жизни. И становятся идеалистами, пытаются быть похожими на героев книг, поступают честно, справедливо, благородно, подставляют другую щеку, и прочее и так далее.
   Мне не нравилась реальная жизнь. У меня не было друзей среди людей. Когда меня мама выгоняла на улицу, - что бы я не читала, а дышала свежим воздухом, - я выносила книжку под курткой и читала, сидя на ступеньках черной лестницы. Каждый вечер я пыталась набраться сил перед боем, который ждал меня с утра, - перед школой и тем, что меня там ожидало. Каждую ночь меня ждали мои настоящие друзья - их было много, и на полках и в столе и в шкафу, среди одежды, и под пианино, и под кроватью, а больше всего под матрацем и в подушках. Родители целовали меня на ночь, уходили, а я зажигала лампу и держа руку на выключателе уходила в мир, где мне было хорошо и который принадлежал мне целиком - уходила от всех, в том числе и от себя, так как была частью ненавистной мне реальности. Когда глаза приходили в то состояние, в котором читать уже было совсем невозможно, я выключала свет и начинала себе рассказывать сказки. В них я была совсем другой - я была красивой, умной, высокой блондинкой, уверенной в себе, окруженной прекрасными людьми, которые относились ко мне с любовью и уважением. В этих мечтах у меня все получалось, а если я что-то делала неправильно - мне это сходило с рук. В то время я никогда не хотела оставаться самой собой.
   Сейчас, оглядываясь на того гадкого утенка, я с удивлением понимаю, что по большому счету я получила то, чего хотела: я - та самая красивая высокая блондинка, умная, вокруг меня прекрасные люди, с которыми у меня превосходные отношения, и моей жизни можно только позавидовать (чем, я уверена, многие и занимаются), вот только одно /но/... Я так и не смогла полюбить себя. Никто мне так и не сказал, что себя надо любить, а иначе, как бы не было все хорошо - это /хорошо/ совсем не будет нужно.
  
   Комментарии к /Я и сам буду там.../.
  
   ...знакомый по Русскому музею... - в 1990-91 годах я ходила в кружки при Эрмитаже и при Русском музее, где прослушивала всякие кайфовые лекции, и где однажды познакомилась с Назаром. Кроме дворника он еще работал кем-то вроде подсобного рабочего в Русском. Дворник - для прописки, подсобник - для близости к искусству.
   ...комната в Мраморном дворце... - да, работая дворником, Назар жил в одной из комнат Мраморного дворца. В то время там располагался Музей В.И. Ленина. В залах была экспозиция, а небольшие комнаты использовались как попало, например как склад разбитых бюстов Ленина, или как жилье для госслужащих. Одним словом остаточные явления социалистического времени.
   ...мачта Бастиона Петропавловки... - да вы все его, наверное видели! Это такое белое строение, выдающееся от Петропавловки в Неву. Наверху шест, который использовался в первом российском /телеграфе/. Была такая сигнальная система - если нужно было связаться с Царским Селом, цари передавали сообщение на этот бастион, на мачте поднимали сигнальные флажки, и так, через весь город и пригород по нескольким подобным сооружениям передавали царскую депешу. До сих пор в Питере сохранилось несколько таких мачт, я помню такие на Садовой улице и на Московском проспекте, около Технологического института. Сам бастион вроде называется Трубецким, но Борис почему-то считал, что это бастион Нарышкинский. Может он и прав. Для меня это просто Бастион на Петропавловке. Под шестом-мачтой два помоста (точное архитектурное название мне неизвестно), напоминающие круговые балконы - один под другим, огороженные перилами. Мы со Славкой назвали их палубами, верхней и нижней.
   План - анаша, конопля, марихуана, трава, шала, хэш, дудки, зелень, - разные названия для одного предмета, кроме этого существуют гашиш - концентрированная конопляная пыль, так же называется гаш, пластилин или пласт. Думаю, что это все такое - объяснять не надо.
   ...та же история... - со всеми наркотическими веществами так, в первый раз ничего не ощущаешь, так как не понимаешь, чего надо ждать и что с тобой происходит. Даже со второго раза не понимаешь, чаще это бывает в третий - пятый раз употребления.
   На еду пробивает просто безумно... - в анаше всегда очень хочется пить и есть. От еды при этом получаешь несказанное удовольствие, как будто не ел три года. От любой еды, даже самой паршивой. Если поесть - кайф сбивается. Но ведь после этого можно дунуть снова?
   Дунуть - пыхнуть, курнуть, раскуриться, и прочее - покурить травы или гаша.
   ...закинулись... - съели колес, то есть таблеток в рот закинули. Если есть желание, чтобы зацепило поскорее - нужно плотно поесть. Под конец принятия пищи эффект уже будет заметен.
   Колеса - таблетки различного действия. В то время использовались в основном транквилизаторы (транки) и снотворные (сонники).
   Рогипнол - сильнодействующее снотворное. Уже снято с производства. Выпускалось кампанией Хофманн Ля Рош.
   Косяк - обычно это папироса, но может быть и самокрутка, заполненная планом. Косяк обычно забивают, то есть вытряхивают папиросный табак, а потом из пакета, или с руки (кто как привык) заталкивают в папиросу анашу. И это настоящее искусство - забить хороший и красивый косяк, который будет хорошо куриться, его можно достичь только с опытом. Пакет - это действительно пакетик, сложенный из бумаги, в который насыпана трава. Пакет - это также единица измерения. Обычно в пакете содержится количество анаши, которое поместится в спичечный коробок. Поэтому иногда говорят /коробок анаши/. В коробке содержится около четырех косяков. Также существуют стаканы (стакан, кружка). Анашу меряют стаканами, как семечки. В стакане содержится от десяти до двенадцати коробков. В килограмме анаши от двадцати до двадцати четырех стаканов.
   Платформа - облатка таблеток.
   Элениум и тазепам - слабые транквилизаторы. В облатке 25 штук.
   Бухальник - беспредельное распитие спиртных напитков. На роднике - потому что рядом вода, которой можно разбавить спирт, мелководье реки, где можно поплавать в любом состоянии и не утонуть и вообще место, где можно кричать, жечь костер и спать в траве, а тебе на это никто ничего не скажет, потому что до садоводства лесок на двести метров.
   Дурка - психиатрическая больница.
   Отходняк - плата за удовольствие. После плана его не бывает. После алкоголя - похмелье, бодун. После сонников и транквилизаторов - депрессии. После белого (джеф, айс, винт, спид, эфедрин, кокаин и прочая марцефаль) - ужасающие по своей силе депрессии, в обычной жизни почти не встречающиеся, частенько доводят до самоубийства, повышенное потоотделение, бессонница, отсутствие аппетита, судороги в конечностях, очень сильно сводит челюсти. После черного (опиум, героин, морфин, метадон и прочие кодеиносодержащие препараты) - самая настоящая абстиненция - кумары и ломки.
   Кумары - это предвестье ломок, то есть начало их. Кумар выражается в депрессии, ознобе, насморке, легком расстройстве желудка, отсутствии аппетита, в потоотделении, в бессоннице. Если опиаты употреблялись недолго - то через несколько дней все заканчивается. У настоящего наркомана начинаются ломки. От них иногда умирают, при этом чаще всего на ломах кончают с собой. Ломка может быть неделю, а может быть и два месяца. При ней ко всем прелестям кумара добавляются боли в костях и суставах, понос становится просто чудовищным, может быть рвота, галлюцинации. Человек, переламывающийся /на сухую/, то есть не пытающийся облегчить физические страдания с помощью различных медикаментозных заменителей, не может /найти себе места/, постоянно крутится, садится, ложится, встает, - за минуту может сменить десять разных поз. Его бросает то в жар, то в холод. То он хочет пить, то его тошнит тем, что только что выпил. На ломах можно не спать больше месяца. Сон заменяют бред и галлюцинации.
   Бушнина - алкогольные напитки.
   Трэшеры - фанаты одного из направлений металла - трэшметалла.
   26.06.1992. - далее следует список некоторых видов наркотических средств. Это просто Борис удовлетворил мое любопытство - в ответ на мой вопрос: /А какие ты знаешь наркотики?/ Он мне, на вскидку, перечислил то, что вспомнил. В этом списке в основном транки и сонники.
   Торкнуло - зацепило, покатило, потащило, понеслось, приход - слова, означающие начало кайфа.
   Переться - тащиться, рубиться и т.д. - находиться в состоянии кайфа.
   ...привезти пару кубов, сняться. - Куб - один миллилитр жидкости. Обычно черное делают такой концентрации, чтобы двух кубиков было достаточно для полного кайфа. Но концентраты бывают разными. Можно и компот сделать такой, чтобы от одного куба человек передознулся, а на продажу раствор обычно разбавляют. Сняться - это, конечно, сбежать от кумара и от ломок.
   Вмазаться - втереться, треснуться, шмыгнуться, ширнуться, проставиться, уколоться - все слова-синонимы.
   Приход - начало самого процесса кайфа. Самый сладкий момент, приход ценен сам по себе, многие во всем кайфе больше всего ценят именно приход. А некоторые его терпеть не могут. Их я не понимаю.
   Рубиться, зарубаться - находится в состоянии кодеинового опьянения. Официально это можно сформулировать именно так. А описать... Я попробую. Снаружи человек выглядит как будто засыпающим на ходу. Глаза закрываются, нос тянется к земле. Внутренние ощущения...
   В фильме /Trainsputting/ главный герой говорит так: /Возьмите свой самый лучший оргазм, увеличьте его в тысячу раз и все равно Вы не поймете, что это такое/. Я попробую объяснить по-другому, что бы Вы поняли.
   Вокруг чего вся эта канитель? Приготовьтесь к разочарованию, в этом нет ничего сногсшибательного.
   Итак:
   Контроль (появление крови в шприце, знак того, что игла в вене), контроль есть, дави на поршень, все прогнал, заткнул дырку и... Привет приходу. Тут хоть по голове дубиной колоти - блаженство будет во всем теле. От десяти секунд до минуты, примерно. Шум в ушах, затемнение в глазах, тепло, ощущение полной расслабленности тела, если до вмазки что-то болело, сейчас уже не болит. Но, конечно, это только приблизительное описание.
   Далее человек начинает зарубаться. Частично или полностью исчезает шум в ушах и темень в глазах (хотя ее могло и не быть), блаженство и тепло остается. А теперь вспомните свои ощущения, когда Вы ложитесь спать. Вы задремали, и вот Вы уже засыпаете, вспомните тот сладкий миг перехода от дремы в сон. Если что-то в этот момент случится и Вы проснетесь, Вы ощутите почти физический дискомфорт. Но этот миг, когда сон охватывает ваше тело и мозг, вот это ощущение и есть бледное описание опиумного кайфа, вернее только рубилова, зарубания. Если прогнать достаточную для организма дозу, то рубить будет 3-4 часа. Человек будет постоянно погружаться и выходить из описанного состояния. Если не будет внешних раздражителей - практически не будет выходить из заруба. Потом будет переть, то есть рубить уже перестанет, но мир все еще будет немного сдвинут, ощущение комфорта не оставит. Про дальнейшее состояние говорят так: /Уже не прет, но еще тащит/. Значит постепенно отпускает, состояние становится все более нормальным. У настоящих торчков нормальное состояние почти сразу переходит в кумар. Дальше в ломки.
   Ширево - раствор, готовый - три слова, означающие готовый к употреблению наркотический раствор.
   Зрачки от кодеина узкие. Но маленькие зрачки еще не повод для подозрений. У вмазанного человека взгляд колется. Кажется, что человек озлоблен, глядя ему в глаза. А лицо при этом нормальное, потому что человек вовсе не зол. А зрачки узкие и колючие.
   Казниться... - если долго колоться, вены во-первых затромбовываются, а во-вторых просто уходят, прячутся. В них никак не попасть. Наркоман берет шприц, выбирает в него раствор, и начинается казнь: воткнул, ищешь вену, но контроля нет и нет. О, контроль! Жмешь на поршень - дуешь, то есть вместо того, что бы идти по вене, раствор идет под кожу, образуя болезненную шишку, которая будет долго рассасываться, может даже пару дней. Пока не рассосется - в это место будет невозможно вмазаться, и оно будет болеть. Кроме этого пропало ширево, которое задул. Ладно, поищем другое место, ага, вот вроде здесь что-то напоминает вену... Попробуем... И снова та же история. Таким образом, можно мучаться десять минут, а можно и час. Очень бодрит, особенно если на кумарах.
   Шустрить - поиски денег на покупку готового, или, что чаще - поиски денег на покупку ханки или сена, поиск самих ханки, сена, и необходимых ингредиентов для приготовления раствора, поиск места, где можно сварить и вмазаться.
   Ханка - загустевшее маковое молочко. Добывается путем горизонтальных надрезов на маковой головке, из которых вытекает каплями, подобно слезе. Ширево из ханки варится следующим образом: ханьё закидывается в эмалированную кружку. Заливается несколькими кубами воды, растворяется в воде на плите. Потом вода выпаривается, получается корка, которую при этом важно не сжечь. На корку выливается от половины до двух кубов уксусного ангидрида - объем зависит от количества ханки - в лучшем случае, а чаще от количества ангидрида. Кружка держится над огнем некоторое время, накрыта блюдцем, по звуку нужно догадываться о происходящих внутри нее процессах. А процессы должны быть такими: ангидрид находится в медленно кипящем состоянии и испаряется вместе с грязью. После того, как звуки сообщают о том, что кислятина испарилась, нужно резким движением снять блюдце и одновременно сунуть в кружку горящую спички или зажигалку. Внутри немедленно вспыхнет синее пламя, пока оно горит нудно ножом перемешивать черную массу на дне. Когда все пары выгорят - нужно понюхать кружку. Если от запаха уксуса не слезятся глаза - значит все в порядке. Заливаем воду, кипятим раствор, выбираем с помощью манюни в машину и вперед, под знамена! Все продолжается от 10 до 30 минут.
   Сено - сушеная и молотая маковая солома. Часть стебля мака, около пяти сантиметров от земли и десять-двадцать сантиметров от головки. Сама никогда не варила, но присутствовала. Как это делается, расскажу в общих чертах. Сено засыпается в бидон, заливается растворителем (подходит для этого, по-моему, 646-ой и 642-ой), закрывается миской с холодной водой, кипит минут 30-45. В это время по всех квартире и даже иногда по лестничной клетке разносится чарующий аромат ацетона. Чем ближе к наглухо задраенной кухне - тем крепче дух. Короче, при самом вываривании я никогда не присутствовала. Многие при этом слегка съезжают головой на полчаса-час. Потом раствор сливается, а вываренная масса отжимается с помощью тряпки. Кожа рук при этом, конечно, здорово закаляется, и горе ей, если на ней есть какие-нибудь царапины! Отжатая и слитая жидкость именуется зеленкой из-за своего цвета. Она заливается в пластмассовую бутылку из-под лимонада. Бутылка нещадно встряхивается 5-10 минут. Таким образом отбивается выход - густое желтоватое вещество, которое постепенно осядет на дно, если держать бутылку неподвижно. Далее бутылка нежно переворачивается, выход перемещается в горлышко. Пробка чуточку откручивается, и выход выходит в кружку. На плите выпаривается остаток гарева (горючки, растворителя), получается долгожданная кора. Дальше все как в случае с ханьём. Процесс занимает от одного до двух часов. Расход: один стакан примерно на 15 кубов. Кайф получается дешевле и сильнее, чем с ханки. Ломки тоже.
   Манюня, маня, петух - что бы выбрать раствор сооружается своеобразный фильтр - на острие иглы наматывается кусочек ватки. Если нет ваты - используется фильтр от сигареты. Желательно, что бы сигарета была не раскурена перед этим.
   Машина, баян - это шприц. Иглу называют колючкой, струной.
   Фурик - пузырек. Обычно готовый наливают сразу в шприц, но частенько и в пузырек, особенно если на нескольких человек.
  
  
  
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"