Аннотация: Рассказ о работниках лесного хозяйства, столкнувшихся с не совсем обычной фауной. Жанр на стыке сюра, ужасов и мистики.
1
Из кухонного отсека валит то ли чад, то ли пар - Лёха кашеварит. Яростно помешивая в закопчённой кастрюльке, он не выпускает из другой руки смартфон, так что речь, скорее, о чаде... Посчитав за лучшее не вмешиваться, выхожу на свежий воздух, и, устроившись на лавочке рядом с бытовкой, достаю сигареты. Щелчок зажигалки, затяжка, дым. Размеренно тарахтит генератор - первые дни, как заступил на вахту, рокот его раздражает, но потом ничего, привыкаешь, и перестаёшь замечать. На свой лад гремит и лязгает сортировочная, с участка её толком не разглядишь - лишь курганы брёвен да подъёмные краны, подпирающие макушками небо. На небе, кстати, ни облачка, удивительно для октября, хоть и зябко, и ветрено. А лес тихий, спокойный, будто бы дремлет. Деревья умирают стоя? Так и есть, и некоторым из них суждено умереть во сне. Однако, не надо паники: море зелёное сродни морю обычному, и его не вычерпать даже объёмным ведёрком харвестера.
- Иди жрать! - кричит Лёха в распахнутое оконце, из которого прёт всё тот же чадопар.
Окурок отправляется в жестяную банку (пожарная безопасность - прежде всего!), поднимаюсь, иду. Тоже в жестяную банку, раз уж на то пошло, только для людей. Дружно называем её субмариной (отделения, соответственно, рубками, или отсеками), пусть на флоте никто и не служил.
- "Планты против зомбей" - это что-то с чем-то! - говорит Лёха, пока я накладываю. - Второй день отлипнуть не могу!
С непривычки Лёху можно принять за лешего: лохматый, небритый, с помятым лицом и в помятой одежде, но я ему напарник, и выработал иммунитет. Это как с фильмом ужасов: если смотреть раз за разом, уже не страшно, а весело. Макароны товарищ не промыл, и блюдо очень похоже на название той игрушки, в которой он сейчас обитает. Секрет приготовления прост: вскипятить воду, бросить лапшу, подождать, пока вода испарится, вывернуть в кастрюлю банку тушёнки, тщательно перемешать. Приятного аппетита!
- С тех пор, как разглядел перед носом морковку и почувствовал себя ослом, - бросаю в ответ небрежно, - компьютерные игры совершенно не моё.
- Чью-чью морковку ты почувствовал? - Лёха на миг отрывается, - а, понял: хандра.
- Ну, да, вроде того, - пожимаю плечами, - игры в контакты и однотрахники тоже затрахали...
Лёха не отвечает - в параллельной реальности началась какая-то ожесточённая схватка. С тем же успехом можно разговаривать с электрочайником или плиткой...
- Нет! - рьяно долбит он по кнопкам, - нет, отвалите, фашисты!
За неуёмную любовь к электронным устройствам (особенно, игровым) Лёха и получил своё прозвище - Гаджет. А вот у меня прозвища не было даже в школе, и всё благодаря звучному имени - Семён. Сейчас, в свои тридцать с хвостом, сложно поверить, что когда-то переживал из-за таких пустяков.
- А-а, - "смарт" с глухим стуком бьёт о столешницу, - завалили, гады!
Ещё один парадокс, но с макаронами Лёха разобрался раньше меня, и уже отжимает в кружку пакетик чая. Как там называются эти люди, с асинхронными полушариями, которые могут писать двумя руками одновременно? Амбиграфы? Амбисенсы? Истина где-то рядом...
- Ноута не одолжишь, по сети погонять? - хрустит Лёха овсяным печеньем. - Керогаз мой что-то сегодня совсем плохо берёт, а если и берёт, то трафик жрёт совершенно не в себя.
- Без проблем, - наконец и я добил свою порцию, - но одно условие: чтоб было тихо.
- Знаю, знаю, - перебивает он, - у тебя - спящий режим!
- Вот именно: как поели, так лежим.
2
Сон перед ночной сменой - вещь полезная, но на свежем воздухе порой такое приснится, что не отмахаешься, как говорится, и трусами. Начиналось-то всё чинно и благородно: сижу на лавочке, курю, размышляю. Вдруг со стороны леса доносится голос Карима, нашего механика:
- Первое правило: во сне никогда не смотри на свои руки.
Я, конечно же, смотрю, и понимаю, что рук у меня нет. В приступе паники бросаюсь к бытовке, но дверь закрыта, и стучать приходится коленом, упираться - лбом. А сзади гул, и он нарастает, и в нём - опасность.
- Впустите, - ору, - вам нельзя без меня!
В ответ - тишина, но вспоминаю про окошко, бегу, бью в него головой. Ставни, рама - всё вылетает с одного удара, протискиваюсь внутрь. И всё б хорошо, но где-то на полпути застреваю - и ни туда, и ни сюда! Субмарина смеётся, субмарина грохочет, и перекусывает пополам...
Проснулся я под зычный голос Мыколы - самого старшего из нашей бригады, на голом автопилоте накрылся подушкой, однако, не помогло. Вообще-то Мыколу звать Николаем, родом из-под Николаева, но в девяностые отправился на заработки за кордон, и до того дозарабатывался, что назад уже не вернулся. По виду Мыкола вылитый Тарас Бульба (пудов только поменьше), характер вспыльчивый, взрывоопасный - сало с перцем, как выразился однажды Лёха.
- Та что ты будешь делать, опять срач на камбузе! Ничего личного, хлопцы, но в наши времена за такое расстреливали!
- Лучше б спасибо сказал, - бормотание Гаджета почти не разобрать, - что и вам пожрать оставили...
- Та такие харчи и поросю в кормушку стыдно вываливать!
- Поросю, не поросю, а я бы покушал, - а это уже басок Серёги, напарника Мыколы, - аппетит после работы лютый!
Серёга - самый из нас молодой, за что и прозван Зелёным. Хотя, нет, есть ещё одна причина, из разряда "в кругу друзей". Любит он, когда наберётся "берёзового сока" сверх меры, порассуждать о том, какая человек всё же сволочь, и как губит он окружающий мир. "Но с меня хватит! - восклицает Серёга в такие моменты, - завтра же подаю на расчёт!" На следующий день клятвы, как и положено, забываются, и потенциальный "гринписовец" отправляется на делянку. Жизнь - хитрая штука, как ни крути.
- Де молодо, там и зелено, - подводит итог Мыкола, - тебе тогда и камбуз убирать!
- Вот-вот, - снова распаляется Коля, - девиз вашего поколения!
Под новый эпизод из бесконечной мыльной оперы "отцы и дети" заправляю койку, натягиваю спецовку, а там уже и время шуровать на базу.
- Что за шум, а драки нету? - бочком-бочком протискиваюсь в кухонный отсек. - Всем расступиться - я бутеры готовить буду, и кофе в термос заливать!
- Давай, я на улице подожду, - Лёха сворачивает удлинитель с грузилом флэшки, выключает ноут, - лаптоп закину обратно в кубрик.
- Улов-то хоть богатый?
- Да есть немного, но эти ж черти оборвали на самом интересном месте!
- Попрошу не обобщать! - возмущается Зелёный с набитым ртом, - я не при чём!
Пока кромсаю колбасу да сыр, Мыкола всё крутит ус - верный признак напряжения.
- Сёма, обращаюсь к тебе, як более разумному, - говорит он наконец, - хватит разводить на кухне срач!
- Попрошу не обобщать! - в шутливом жесте поднимаю руки, - я не при чём!
- Тогда потолкуй с напарничком, а то, справа така, доведёт до греха...
- Хорошо, попробую, но ты же его знаешь...
- Я предупредил, - Коля уходит, и если б между кухней и кубриком была дверь, он бы ею хлопнул.
- Какая муха его укусила, - спрашиваю у Серёги, - поломались, что ли?
- С техникой полный порядок, - отвечает он, - а ёлки на втором усе такие, что величиной с баобаб...
- И?..
- Не трепись только, - Зелёный понижает голос, - но его и правда укусил кто-то. Ко мне эти поперечнополосатые тоже в окошко стучались, но куда им!
- Ясно, а почему шёпотом?
- Да странные они, - Серёга озадаченно скребёт в затылке. - Судя по раскраске, шершень, а с виду больше на стрекозу похоже...
- Вот именно: какие ещё шершни в глухом лесу? Им же надо собирать чего-то, а не собирать, так тырить!
- Ты это у меня спрашиваешь? - таращит глаза Серёга, - я, хоть и "зелёный", но не до такой же степени!
3
База, она и есть база: бетонные полы, глухие стены, ни с чем несравнимый запах горюче-смазочных. И постоянно кто-то долбит металлом о металл, и постоянно кто-то кроет трёхэтажным-шестиступенчатым, и постоянно что-то надрывается на полных оборотах...
У машин уже суетился узбек Карим, скакал блохой. Так-то он механик, но если понадобилось чего достать, то это тоже к Кариму. Помните того парня из старой киношки "Побег из Шоушенка"? Вот что-то вроде.
Насосы поглощают топливо из переносных кубышек с жадностью похмеляющегося пьяницы, Карим с довольным видом щурится. Ещё бы! Всё, что не смогут засосать - его законная добыча. Не то чтобы в кубышке остаётся много, но и не то чтобы мало.
- Здорово, прохиндей! - Ассалам! - Как птички? - Рвутся в небо, слюшай!
Из чего же, из чего же, из чего же сделана наша работа? Харвестер - первое слагаемое, форвардер - второе. Комбайн видели? Размеры представляете? Вот харвестер и есть комбайн, только лесозаготовительный. Форвардер и ростом поменьше, и задачи попроще: подбирать за старшим братом, складывать в штабель. Я в нашей паре ведущий, Лёха - ведомый.
- Ну, что, погнали? - спрашиваю у него.
- Ага, - кивает он, - по коням.
По лесенке поднимаюсь в кабину, обзор у кабины широкий, стекло из поликарбоната, по которому хоть бей кувалдой - не прошибёшь. Дверь тоже непрошибаемая, как те шлюзовые перегородки из фантастических фильмов, захлопывается плотно. Над креслом - ребристая панель климат-контроля, перед креслом - рабочий экран, снизу - рычаги и педали. Само оно с множеством регулировок, как у стоматолога, в подлокотники встроено по клавиатурному блоку с джойстиком на конце.
Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни - мы взлетаем! Обратите внимание, мотор у нас сзади, манипулятор - спереди, а та бандура, что на нём болтается, и есть харвестерная головка! Если встать под этой стрелой, вас не просто убьёт, но сначала обрежет сучья, потом сдерёт верхний слой, а потом порубит на кряжи...
"Введите имя оператора", - предлагает система. Ввожу, получаю доступ, отмахиваюсь от веера форм под отчёты, жму ключ на старт. Запуск двигателя похож на взрыв - кажется, весь цех содрогнулся от звуковой волны. Но мне-то грех жаловаться - я в оазисе звукоизоляции. Режим движения в позицию "черепаха", и тихо, тихо спускаемся с горы...
4
Настил волока - лесосечные отходы, в основном лапы елей. Машины идут ходко, только сучья похрустывают, фары нагнетают все свои тридцать люкс. Обилие еловых веток нежданно-негаданно наводит на мысли о похоронах - ведь именно там их обычно и разбрасывают! Одна из страшилок детства: если наступишь на такую ветку, то непременно к беде. А я даже не ногой, я всеми шестью колёсами - жуть! Эх, хандра моя, хандра, будем лечить тебя работой...
Свежую колею не пропустишь, кати хоть вслепую, по краям траншеи возвышаются брёвна. Постарались Мыкола с Зелёным, и постарались на славу, хотя, есть у меня подозрение, что показатели ребята всё же накручивают. По словам Гаджета, нереально, но куда уж человеку виртуальному до человека советского, если речь идёт об ухищрениях на производстве. А если затронуть скользкий вопрос национальной принадлежности нашего корифея, так и вообще...
Участок за штабелями расчищен, поднимающиеся сплошной стеной ели готовы к употреблению, и я приступаю. Длина выброса стрелы до десяти метров - высоко сижу, далеко гляжу, а закидываю ещё дальше! Наводим головку на дерево, берём в захват - не обязательно у самого корня, лучше немного повыше. Есть! Створы до конца не смыкаем, скользим по стволу вниз, и только теперь полный контакт. Проверяем надёжность захвата, смотрим, куда наша ёлочка упадёт, сообщаем бортовому компьютеру породу и качество древесины (они же - сортименты), он складывает в уме, выстругивает на экран цифру за цифрой. Это перечислять долго, а на самом деле всё отработано до автоматизма, и если приставить человека с секундомером, он не будет успевать щёлкать кнопкой. Пропил, повал, и снабжённые шипами вальцы уже тянут дерево через сучкорезные ножи, освобождая от шелухи. Цепные пилы не задают вопросов, цепные пилы "нарезают ломтиками". Вжик-вжик-вжик - уноси готовенького! Вжик-вжик-вжик, кто на новенького? Лёха работает грейферным захватом, складывает материал в грузовой отсек, и вот тот заполнен, и вот появился новый штабель.
5
Из отрешённости, в которую погрузила работа, выводит гулкий удар в стекло. Вздрогнув от неожиданности, убираю руки с джойстиков, подаюсь вперёд - шершень! Длинный, тонкий, и глаза навыкате, как у стрекозы. Не нужно быть мичуриным, чтобы понять: с этим представителем фауны не всё в порядке. Мыкола, наверное, уже раздулся, как воздушный шарик, раз такая зверюга цапнула... Бум! - и на лобовом уже два шершня. Скорее всего, у ос-стрекоз поблизости гнездо, и рёв харвестера вверг в беспокойство. Понять, конечно, можно, но прокладывать из-за такой мелочи новый волок как-то несерьёзно.
Бум, и бум, и бум... Звук, с которым шершни бьются, совершенно не нравится - будто пули. Интересно, почему с ним не справляется хвалёная звукоизоляция - неужто такой громкий? Стараясь не обращать внимания на шум, срезаю одну ёлочку, другую, третью, и на какой-то из них происходит вспышка. Она настолько яркая, что перекрывает свет харвестерных фар, в глазах пляшут молнии, будто смотрел на сварку без маски, и не одну минуту. Слепну на какое-то время, виски сдавливает, будто тисками...
6
Когда сквозь белёсую пелену перед глазами проступили контуры, пытаться что-либо разглядеть за пределами кабины было бесполезно: шершни покрыли лобовое плотным ковром. Мотор ревел на низких оборотах, словно раненый зверь, запах палёной проводки бил в нос, изображение на экране бортового компьютера пропало. Воздух наэлектризовался до такой степени, что, казалось, проведи по волосам рукой, и посыплются искры! Но самым страшным был гул, от которого ныли зубы, а перед глазами всё плыло. Неужели повалил дерево на высоковольтную линию? Нет, не может быть, здесь в радиусе десяти километров - ничего подобного... Причина оставалась одна, и она ползала сейчас по лобовому стеклу, пытаясь отыскать зазор пошире.
Осторожно потянув рычаги на себя, пробую подать назад, но движок стонет, захлёбывается. Рой колыхается тёмной волной, злобно гудит, через прорехи в живом ковре видно: фары, установленные на манипуляторе, то ли лопнули, то ли потухли. На стойках свет ещё теплится, но и там люксов сохранилось немного - наползающей из леса темноты всё больше, и она всё ближе. В задней части комбайна что-то звенит, гремит, хлюпает. Всхрап загнанной лошади - вот как это называется, с той лишь разницей, что пена изо рта - мазутная. Дёрнувшись, харвестер замирает, и осиный гул накрывает нас с ним невидимым куполом, как прозрачная крышка маслёнки - светло-жёлтый кусок на тарелочке. Теперь я различаю жужжание, различаю поскрипывание лапок по противоударному стеклу. Скрип-поскрип, скрип-поскрип - будто иголкой. Может, эти осы - железные? Какой-нибудь новый вид, лепящий гнёзда к высоковольтным опорам? Бред, конечно, но из головы не идут чернобыльские сомы, о которых рассказывал Мыкола - размером с акулу, и такие же зубастые...
Голова - колокол, осы бьют в него крыльями, жвалами, мохнатыми лапами. Перед глазами всё кружится, кружится, кружится - чувствую себя космонавтом, раскрученным на центрифуге. Макароны по-гаджетовски просятся наружу, и никаких сил их удержать. Ухватившись за джойстики, перегибаюсь пополам, и пахучие струи выплёскиваются на приборную панель, на плоскую поверхность экрана. Желудок ещё трепыхается, но предложить больше нечего - обессилено заваливаюсь назад. Язык нащупывает во рту что-то твёрдое - достаю двумя пальцами, рассматриваю. Нет, не зуб - вывалилась пломба. Возможно, всё дело в кривых руках дантиста, но скорее в вибрации, излучении, или что там ещё производят эти гребаные шершни?.. "Неправильные пчёлы! - колотится в висках голос Винни-Пуха, - и мёд у них неправильный!.." Он нарастает и нарастает, охая и ухая, выключает сознание, как настольную лампу.
7
Все мы из одного города, и на работу отправляемся вместе. Обычно это УАЗ "Патриот" Мыколы.
- Покупай уже иномарку, - не перестаёт звучать просьба коллектива, - поможем!
- Та не, мне нужен вездеход, рабочая лошадка, - отмахивается Коля, - и помочь тут может только отечественный производитель!
- Извращенец, - высказывает общее мнение Серёга, - мазохист.
Ему можно, он - напарник, устроился себе на переднем пассажирском. Мы с Гаджетом мотаемся сзади, как дрова.
- И финтифлюшку эту убрать не помешало б, - Лёха тычет пальцем в сторону подвешенного над лобовым скелетика - ручки и ножки у того болтаются, начинённые фосфором глазёнки тлеют, - нервирует...
- А ось вам! - Мыкола оборачивается, складывает пальцы в увесистый кукиш, - дулю!
- Осторожно! - хватает его за плечо Зелёный, - дерево!
То, что вымахало в центре трассы, похоже на баобаб - для обхвата ствола потребовался бы целый хоровод! - если б не зелёные глаза, не широко распахнутая пасть. Коля рвёт "баранку", скелетик танцует, я растекаюсь по дверце, придавленный Гаджетом. От дерева-монстра "Патриот" проходит в считанных сантиметрах, но всё же проходит. Спасение близко, спасение рядом, но колесо цепляет торчащий из-под земли корень, и внедорожник идёт юзом. Машина прыгает, переворачивается, я - шарик в лототроне. Прочная рама сминается, топливо воспламеняется - бинго!
Теперь трамвай - с прогнившими креслами, с кислым привкусом ржавчины. Кондуктор - тот самый скелетик, только в сером плаще, а вместо головы - сдвоенная харвестерная фара. Прохаживаясь между рядами, он время от времени останавливается, со скрипом поворачивает голову, и пассажир, выхваченный лучом яркого света, исчезает. Стёкла выбиты, за ними - пустота, смотреть туда ещё страшней, чем на кондуктора, поэтому смотрю перед собой. Шаги приближаются, кондуктор дышит тяжело, с хрипами и присвистом.
- Нет, нет, только не меня... - бормочет пассажир на заднем кресле, - пожалуйста, только не меня...
Луч света шарит между кресел, будто не может определиться, но выбирает всё же соседа сзади. Потому, наверное, что я молчал, а он - стенал...
8
Очухавшись перед слабо тлеющей панелью (как тот глаз у терминатора), различаю какой-то новый звук. Всё верно: паре шершней удалось просочиться, и теперь нарезают круги, подобно "Мессершмиттам". Отстранённо наблюдаю, как один из полосатых интервентов садится на тыльную сторону ладони, прикосновение лапок - прикосновение иголок, на кончиках которых электричество. Рука невольно вздрагивает, и насекомое погружает жало в мякоть между большим и указательным пальцами. Ещё одна иголка, вот только заряда в ней побольше - перед глазами вспыхивают алые круги. Скорее не от боли - от неожиданности, прикладываю шершня кулаком. Улететь тот даже не пытается, чем вызывает в памяти ещё один эпизод из "Терминатора": андроид, сжатый лапами гидравлического пресса. Хитин у шершня прочный, но до прочности металла далеко - я даже не порезался. Не тревожит и место укуса: ни припухлости, ни покраснения, ни зуда. Кажется, что-то начинает проясняться...
Второй шершень тем временем пикирует на голову, путается в волосах, от жужжания его и визга в голове включается заряженный болью отбойный молоток. Срываю (кажется, вместе с клоком волос...), бросаю под ноги, топчу в блевоте. Может, излучение этих стрекозиных ос, подобно инфразвуку, воздействует на мозг? Или на мозг воздействует инфрасвет? Не помню... но муравьёв определённо сжигал линзой, снятой со старого киноаппарата, найденного на свалке. О чём-то не о том я думаю - какой ещё киноаппарат?!.. От этих провалов в голове охватывает паника, по сравнению с которой страх, испытанный при виде роя - безобидный пустячок. Пытаюсь вспомнить, но не помню, как это делается, пытаюсь думать, но мысли заклинило, застопорило. Мозг не выдерживает - выбрасывает, как выразился бы Гаджет, синий экран. Синий экран похож на туман, синий экран...
9
Осы-стрекозы буравят массивное тело харвестера, рвут цепи контроля и диагностики, управления и освещения. Их жала уже не иглы, а свёрла, и сами они, как маленькие бормашины. Панель климат-контроля превращается в лампу, кресло бурлит, изменяется, выжимая из себя всю эргономику, принимая угловатые очертания советской эпохи. Тогда не думали, удобно тебе, или нет - главное, чтобы прочно! На смену вони сгоревшей проводки и рвоты приходит вонь больничная, густо замешенная на страхе...
- Открой рот, - требует огромная женщина с лоснящимся лицом, - скажи "а".
Я - кроха лет пяти, прикован страхом к зубоврачебному креслу. Всё дело в первом коренном зубе - в нём поселилась боль. Её выжигают другой болью, живущей в сверле, и я уверен - нет ничего ужасней, но ошибаюсь.
- Надо чистить каналы, - говорит женщина куда-то за спину, куда-то в свет, а в пальцах появляется игла.
Зуб - кратер, зловещий инструмент погружается в него, погружается... это не игла, это - жало! "А" из строчной превращается в прописную, и тянется, тянется, тянется. Игла тоже тянется, игла ковыряет, игла скребёт множеством лапок, кусает разрядами боли, и кроха, прижатый к креслу тяжёлой рукой, вырывается с такой яростью, что опрокидывает женщину-харвестер. Где-то стучит колёсами трамвай, набирает скорость, но я на свободе - вываливаюсь из кошмара...
10
Внешнего освещения больше нет, внутреннего тоже, но темнота в кабине не абсолютная - "искрят" шершни. Если на слух, штук пять-десять, патрулируют. В голове, как ни странно, прояснилось, а потому старательно прикидываюсь шлангом - авось, не заметят? авось, он свят? Курить хочется со страшной силой, пальцы теребят нагрудный карман, где пачка и зажигалка - ещё немного, и сорвусь. Другой карман пуст, поскольку мобилу с собой не беру - какой от неё в лесу толк? - но если бы брал, помещалась бы именно там. А вот Лёха со "смартом" не расстаётся никогда, и на него теперь вся надежда. Даже если форвардер, как и харвестер, накрыла вспышкой, Гаджет должен был успеть выскочить и отбежать на безопасное расстояние. С большака, наверное, уже можно дозвониться до базы - зазор там хороший, отослать сигнал "sos". Впрочем, если смартфон сгорел, тоже не беда - с магистрали открывается широченный простор для марш-броска. Кросс по ночному лесу, конечно, то ещё удовольствие, но по сравнению с роем ос-стрекоз, плавящих мозг, не валялось и близко.
Ноги затекли, боль возвращается, скребёт по вискам; на повестке дня (точнее, ночи...) вопрос, сколько прошло времени со вспышки. Час? Два? Дело к утру? За последний вариант отдал бы многое, вот только темнота за стёклами, увы, намекает на обратное. Пошевелившись, привлекаю внимание одного из шершней - садится на плечо, звенит на самое ухо. Замираю, почти не дышу, и он, обманутый, улетает.
"Выручай, Лёха, выручай, - повторяю про себя мантру, - долго мне не продержаться..."
Из звуков только гул, другие вязнут, застревают в нем, и всё же, кажется, различаю возглас. Ночная птица, зверь, или просто примерещилось? Лобовое стекло вспыхивает иллюминацией - рой поднимается, харвестер вздрагивает с той стороны, где лесенка. Воспалённый разум, не жалея красок, рисует снежного человека, здравый смысл, работая ластиком логики, правит в медведя. Если здесь такие шершни, каким может оказаться косолапый мишка? Вероятно, что-то среднее между форвардером и харвестером...
Осы-стрекозы беснуются, чертят зигзаги, а я, как пришибленный, всматриваюсь в прямоугольник окошка над дверью, и жду неизвестно чего. Появляется там нечто пятнистое, нечто светящееся, и первая мысль - леопард, однако, стоит приглядеться, как понимаю: Лёха! Он колотит в стекло зажатым в кулаке гаджетом, рот открывается и закрывается - беззвучно, словно у рыбы. Ладонь сама тянется к ручке - открыть, впустить, спасти! - но вместо этого проверяет, опущен ли фиксатор, надёжен ли запор. Живо представляю, как Лёха, облепленный шершнями, вспыхивает факелом, и, плотно зажмурившись, начинаю новую мантру:
- Мне это привиделось... мне всё это привиделось...
11
Трамвай несётся на пределе скорости, последних пассажиров бросает из стороны в сторону, вышвыривает в распахнутые двери, за которыми - чернота. Вбиваю сваи ног в пол, хватаюсь крючьями пальцев за переднее кресло, однако, не удержаться, не усидеть, и вылет мой - дело времени. Фигура в плаще уже рядом, но всё ещё не может взять в фокус: лучи света сходятся то выше, то ниже, то справа, то слева. По правую руку кондуктора зубная врачиха, по левую - Лёха, у них фасетчатые глаза, полосатые тела, стрекозиные крылья.
- Жу-жу, - звенит недовольно дантистка.
- Жу-жу-жу, - соглашается Гаджет.
Сразу понимаю, куда они клонят: наводят на цель. Кондуктор медленно, очень медленно, ведёт головой - щёлк-щёлк-щёлк - хрустит его шея.
- Сделай бочку, - говорит Лёха человеческим голосом, и лезвия света разрезают меня на две части.
12
Я-первый скребёт обшивку кресла, выгибается дугой, пузырится пеной. Вызванное шершнями кровоизлияние - бомба, взорвавшаяся меж стенок черепа. Алое хлещет из носа, сочится из глаз, стекает ручьями по подбородку. Я-второй холоден и спокоен, смотрю отстранённо, шершни пролетают сквозь, прикосновение их сродни щекотке. Я-первый отомстил бы - превратил рой в пепел, а пепел ещё раз сжёг, мне-второму всё равно, пусть и могу до ос-стрекоз дотянуться. Они чувствуют, они понимают, и скоро улетят, скоро исчезнут. Где-то в чаще бродит Лёха, в буквальном смысле сгоревший на работе. Невероятно, но он до сих пор не понял, и думает, что видит страшный сон...
Делаю всего один шаг, но оказываюсь рядом с субмариной - у смерти есть свои преимущества. Алым зрачком тлеет огонёк сигареты, Мыколе не спится. Он уже знает, однако, ещё не в силах поверить тому, что нашёптывают голоса. Именно Коля поднимет тревогу, вместе с Каримом рванут на делянку, где обнаружат два трупа, две выведенных из строя машины. Запомнится случай надолго, дело дойдёт до комиссии с особыми полномочиями, до файлов под грифом "секретно", но только Мыкола будет знать, что к чему, увидит от начала и до конца. Теперь он глазастый, и всё благодаря одному лишь укусу. Он и в "Битве экстрасенсов" не ударил бы в грязь лицом, сражайся там экстрасенсы. Зелёному поможет забыть о странных осах, с работы уволится, крутое пике запоев, дно, и только после этого, кажется, примет дар. Меня бы тоже увидел, покажись я ему, вот только, боюсь, моё появление запустит ход событий по иной колее...
Шаг домой, где мама, проснувшись в холодном поту, шлёпает на кухню, пьёт капли от сердца. Шаг в спальню той, которую когда-то любил, любил до безумия, оставившей в душе глубокую рану. Наблюдаю, как занимается сексом с тем, кого я-первый считал своим лучшим другом, но он-то и увёл её из-под венца. Жизнь есть жизнь: кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Кажется, она меня видит, когда добирается до самого пика - глаза распахиваются широко-широко. А может, я только хочу так думать, и на самом деле то отблеск сакрального, доступного лишь матерям, понимания, что новая жизнь началась здесь и сейчас? Жизнь отвечает на смерть новой жизнью, смерть прочёсывает прожектором местность в поисках новых жертв. Паритет без начала и без конца.
Возвращаюсь в лес, к исполинским елям, пробираюсь в самую глушь. Замшелые деревья стоят плотно, будто витязи, сомкнувшие строй. Лес умеет хранить свои тайны, и я не тревожу его. Нахожу Лёху, беру за руку, веду, будто ребёнка, к трамваю в небесах. Последняя остановка - неизвестность, в такой путь лучше отправляться вместе.