Аннотация: текст прислан нам по почте с просьбой опубликовать. бубликуем.
Варган.
...мы переехали в Ленинград с Дальнего Востока, переехали без сестры, с вещами. У меня никогда не было сестры, у папы был брат - дядя Леша, у мамы две сестры - тетя Света, и тетя Лена, у папы и мамы было много вещей... и я.
Биробиджан. Мой первый поцелуй с девочкой Настей. Очень холодно. Мочевой оттенок уличных фонарей, улица, я тянусь к ней, не видя её, чувствуя как желудок, превратившись в кусок свинцовой ледышки, перекручивает пищевод и обрывается куда-то мне под ноги... у Насти от мороза треснули губы и пошла кровь.
Я бережно обнимаю чебурашку её шубы и пробую кровь на вкус.
Настя глупо и счастливо улыбаясь, заглядывает мне в глаза. Я ничего не вижу.
Биробиджан. Я двоечник - сижу и готовлю математику. Тепло. Очень тепло. Открытое окно, редкое шелестение ветра, зелень. Я очень редко разговариваю. У меня нет друзей, это беспокоит папу и маму.
Я не вижу людей, они непонятны и красивы, они делают что-то непонятное, но они очень нравятся мне.
По-собачьи, склонив голову набок, я рассматриваю их, не пытаясь понимать.
Я часами просиживаю в ванне, зажав в кулаке мыльный пузырь. Люди как мыльный пузырь - что-то воздушное и радужное, что-то неповторимое...
Потом мы переехали в Ленинград. Куда-же еще мы могли переехать?
Ленинград - огромная ненасытная пиявка, кишечная клоака дворов-колодцев, люди-кроты, серыми очередями выстроенные у грязно-желтых бочек "Пиво".
Папа в запасе, на радость мамы переведен в Ленинград. Теперь ей можно успокоится, теперь у нее есть настоящий дом, мы наконец осели, теперь я сменивший 7 школ буду доучиваться в 372-ой.
Теперь у сына появятся друзья и подружки. Папа устроится на работу. А мама будет делать ремонты, покупать мебель, присматривать дачу, и заводить нужные знакомства.
Наверное я не менялся. Поменялись люди. Теперь смотря в окно, я вижу лабиринт загаженных арок и тупиков, лабиринт который сам выстроил, для серых, красноглазых ленинградских крыс.
Я ставлю над ними какие-то опыты, я серьезно и недвижимо наблюдаю за старыми и молодыми, симпатичными и уродливыми крысами-ленинградцами.
Потом я записываю результаты наблюдений.
В семье было много непонятно откуда взявшихся вещей. Когда родителей не было дома, я делал себе бутерброд с вареньем и копался в папиных вещах - опасная бритва, маслянистые патроны, коробочка с орденом(военным строителям тоже давали какие-то ордена) и варган, который папа упорно называл камузом.
Папа часто называл вещи не своими именами. Например шкаф в моей комнате, на который я любил забираться, он называл хельгой.
Я записываю варганом. То что ты сейчас читаешь тоже не буквы, это варган, зажатый в моих оттопыренных (в маму) губах.
Я забирался на хельгу, и свесив ноги продолжал вести дневник наблюдений. Отражаясь от потолка, который при желании можно было подоткнуть лбом, плыли протяжные и рифмованные звуки - крыса-старушка с крысенком-внуком, по очереди тащат алюминиевый молочный бидон, крыса - продавщица, крыса - милиционер, крыса - тетя Света, крыса - папа и крыса - мама...
Через какое-то время я познакомился с крысой-Машей, дебелой светловолосой девахой, дочерью одной из новых маминых подруг.
Мама с подругой сидели на кухне, а я должен был развлекать Машу у себя в комнате.
Я понравился крысе. Маша начала ходить к нам в гости одна.
- А-а-а-а, Паша-а-а-а до-о-м-а-а-а-а? - тянула она в коридоре, затем обязательно раздавался голос мамы - Паш! Маша пришла!
Я не двигался с места. Дверь открывалась и в комнате появлялась серая красноглазая голова - Чё делаешь?
Я не двигался с места.
Потом мы начали целоваться...
Ощущение сродни папиным рассказам о различных видах строительных материалов - субтильная арматура моих плеч, обхваченная теплым и чувственным бетоном Машиных ручищ.
Крыса развита не по годам. Я не сопротивляюсь, я молча исследую хлюпающие закоулки крысиной пасти.
Когда Машины глаза окончательно заплывали бессмысленным и похотливым жиром, она, сказав что-нибудь вроде "Так. Все...Хватит. А то доиграемся", поднималась и
выходила из комнаты.
Я не провожал её, не пытался её остановить, хотя было ясно, что крысе все это очень и очень нужно.
Дождавшись звука закрываемой за собой двери, я забирался на хельгу и уперев измятые многочасовыми упражнениями губы, в холодный язычок варгана делал очередные записи и пометки в своем дневнике.
Через полгода Маша показала мне еще одни губы.
Увиденное повергло меня в состояние недельной задумчивости.
Я молча смотрел на кружок варгана в ладони и понимал, что у Маши есть свой, розовый и заволошеный варган. Поискал такой же у себя - его не было.
Еще через какое-то время, окончательно изведенная моим безразличием, крыса позволила мне прикоснуться к её варгану - он звучал - звучал через пасть крысы, хрипловатыми и ноющими звуками, не так чисто как мой... но все равно было интересно.
Не слушая, умоляющие крысиные протесты, я наконец взял её варган в губы и начал играть.
Варган зазвучал громче... более того, теперь я мог играть в нескольких плоскостях - теперь это была сложная партитура состоящая из звука, влажности, запаха, и вкуса.
Какое-то время потребовалось на то чтобы освоится. Я быстро учился.
Лежа под одеялом и разглядывая трещины и сырые разводы на потолке, я чувствовал жгучую металлическую ревность моего старого варгана. Ревность идущую из ящика моего письменного стола.
Он лежал там среди моих старых тетрадок по биологии и мечтал убить крысу Машу... я понимал его, я разговаривал с ним, но он только твердил "Убей её... убей её... убей её."
"Концерт для крысы с варганом", очередной бессчетный опус, исполняет автор.
И вот я снова затягиваю хрипловатую и мокрую импровизацию, на этот раз я решил рассказать о своем детстве, о девочке Насте, о Биробиджане, о людях и мыльных пузырях... я скучал, скучал по себе прежнему, выводя протяжные рулады грудным крысиным голосом, но её варган не слушался, я чувствовал, что мне навязывают коду.
"Сейчас?!! Сейчас нельзя!!! Еще так много надо рассказать!"
Злость по поводу неподдающегося инструмента перехватила мне горло, и я ненавидяще вцепился в варган зубами - он ответил ультразвучным взвизгом и болью... пятерня ногтей пыталась разодрать мне шею.
Я чувствовал как мой рот наполняется кровью, той самой, кровью Настиных губ... не останавливаясь, я вцепился в крысу покрепче и начал рвать варган зубами - вот оно!
Теперь он играл то, что творилось у меня внутри все это время - теперь он расскажет что такое быть мной...
Концерт был закончен. Обессиливший и разодранный, я сидел над мертвым варганом и прислушивался к звукам, сказавшим обо мне все.
-
Умница. Умница моя. - раздался голос из письменного стола, голос моего старого