[Мой друг! Словно шершавый пёс бегаю я по лесу жизни, всё меня привлекает, всё интересует, я гоняюсь за бабочками и разрываю чужие норы когтистой лапой, но едва заслышав твой сладкий призыв, забываю обо всём и мчусь к тебе, стремясь к ногам твоим, как всё живое стремится к солнцу]
I
Ударил колокол, и его гулкий звук, опережая вспугнутых воронов, разлетелся над крышами селения ещё больше усугубляя и без того тяжкое горе, всеобъемлющее негодование и непривычный страх, нависшие над жителями. Колокол ударил вновь, и вороны, было, вернувшиеся и присевшие на облюбованные ими места, разлетелись прочь, рассерженно каркая, недовольные нарушением размеренной жизни. Природа одела небо в траур, и обычно веселую приветливую для жителей лазурь с редкими барашками заволокли необычно чёрные густые как переваренный кисель тучи.
Через время грустная процессия двинулась проводить Марту и Вито Чироне в последний путь. Несмотря на то, что они были довольно зажиточной семьей, везли их на простой некрытой телеге. Два хмурых понурых работника с кладбища тянули телегу за оглобли, и даже им, давно смирившимся с такой работой, сегодня было особенно не по себе. Сама телега казалась сморщенной старухой, слезы которой теряются среди морщин, казалось, что она упала на колени перед образом, безутешно воздевая руки - две оглобли - к небу. Нельзя было сказать, почему волочить телегу не позволяли лошади (ведь лошади в селении водились), могло подуматься, что жители хотели очеловечить обряд, и маленький размер селения им это позволял. Плач и слезы старух, женщин и даже мужчин сливался в неописуемый гул, дети, шедшие тут же, забыли на время шалости и шли спокойнее взрослых, наверное, не до конца понимая смысл происходящего, не имея возможности уложить его в своих юных головках. В общем фоне звуков то и дело можно было различить несдерживаемые добрые воспоминания в адрес лежащих на телеге. Выхватывая отдельные замечания даже посторонний человек, случайно попавший в процессию, мог бы заключить, что Вито Чироне был замечательным кузнецом "каких поискать". Всю жизнь он работал верой и правдой, нередко закрывал глаза на бедность клиента, чем и заслужил самое лестное признание среди знакомых, которые говорили: "душа Вито такая же широкая что его кулаки!".
Марту Чироне тоже, казалось, любила вся округа. Несмотря на то, что в селении нередко жена помогала мужу в любом труде, который бы он ни избрал, Марта избежала такой участи. Это уберегло её от полноты, мужеподобной внешности и грубых рук, она до сего дня оставалась первой красавицей в селении, и даже в целом округе, чем большинство населения почему-то безмерно гордилось.
После того как процессия прошла добрую половину пути, который для двух из них был путём в одну сторону, жители более были неспособны сдерживать то, что действительно волновало их - страх и беспокойство за свою жизнь:
- Где же это видано, чтобы уважаемых людей нашего поселения, загубили среди ночи! - начал кто-то.
- И прямо во сне! Как это подло! - с отвращением заметил другой.
- Воры, одно слово!
- Вовсе не во сне! С Вито им пришлось повозиться, по-видимому, пока его "обчищали", он проснулся и попытался защитить жену и малютку, я сам видел - там всё было в крови, да и лежал он на полу, а не в кровати.
- Может быть, не проснись он, или хотя бы не подай виду, так и жил бы до сих пор!
- Вито нужно было, как и брату завести себе сторожа, - заметил человек с видом весельчака, - у Клементо сторож что надо! - услышав последние слова, некоторые заулыбались, как бы протягивая "да-а".
Действительно, у старшего брата Вито, жил Сторож, так он назвал волка, прирученного им больше года назад. Однажды Клементо решил поохотиться, что делал вообще-то редко, раза четыре в год, всё остальное время он работал на кузнице с братом. Почти сразу после того как вооруженный кузнец забрел в глухую часть леса, его внимание привлекла волчица, покачиваемая ветром на ветке дерева, - попалась в силки. Крестьяне не любят волков, так уж повелось, но эта "несправедливая" смерть тронула сердце кузнеца, и со знанием охотника он отыскал двух волчат, о наличии которых догадался по волчице. В тот день Клементо вернулся с охоты со шкурой волчицы, вероятно, чтобы задобрить жену насчет волчат.
Через несколько месяцев настала пора отпускать подросших волчат на волю, и кузнец отвязал их от дерева во дворе, попутно научая не причинять жителям селения вреда и потрепывая их великолепные шкуры. Волчата, казалось, только и ждали, как перед ним откроется калитка, а вместе с ней новый неизведанный мир. Отпустив иждивенцев, Клементо, было, забыл о них, но через несколько дней один из волчат вернулся порядком исхудавший, но с жирным зайцем, свисавшим из пасти. Кузнец, поразмыслив, решил, что это знак преданности, раз, голодный волк вернулся, не тронув добычи. С тех пор волк жил во дворе Клементо, под своим же деревом, но теперь не привязанный, свободный, но нашедший хозяина. Иногда волк убегал в лес, иногда сопровождал Клементо куда-нибудь, как верная домашняя собака он понимал, что от него хотят. Своё незамысловатое имя, волк получил после одного примечательного случая. В селение приехал цирк, расположившись в поле недалеко от кузницы, и Клементо сказал волку: "не убегай из дому", он опасался, как бы чего не вышло, ведь волк знал всех жителей селения и никого не трогал, а в цирке были чужаки. Какого же было удивление кузнеца, когда утром он обнаружил своего волка, который лежал на каком-то постороннем и тихонько рычал. Вор, не знавший об охраннике, перелез через забор, и цепкие челюсти встретили его - одежда незваного гостя была местами изодрана. Затем, по-видимому, волк решил не будить хозяев и просто улегся на противнике. Долго этот случай рассказывали в селении, а волка так и прозвали - Сторож.
Вито, младший брат Клементо, около трёх лет назад женился и перебрался из родительского дома, в котором теперь жила семья старшего Чироне, ближе к центру селения в живописный домик с садом, за который они с женой к этому времени уже полностью расплатились. Совсем на днях у них с Мартой появилась прелестная дочка - Бертина. Ещё вчера молодым родителям казалось, что солнце только-только вошло в зенит их семейного счастья; несмотря на тяжелые роды, Марта была счастлива как никогда прежде, а сегодня их везли на посеревшей, то ли от погоды, то ли от грустной участи телеге. Они лежали рядом также как накануне, но теперь их отделяло дерево их последнего прибежища, разделяло их померкнувшие сердца словно забор. Безразличие и успокоение читалось на их лицах.
Процессия продолжала шествие. Одна старушка продолжила общий диалог:
- Марту жаль, святая была женщина, не успела с ребёночком-то повозиться.
- Да всех жаль: и Вито, и Марту, и малышку, ладно, хоть ребёночка пощадили - не тронули, - заметила Орсина женщина, заботливо державшая маленькую Бертину Чироне на руках. - Что теперь с ней будет? - спрашивала она не то небо, не то людей, окружавших её.
- Ясно, что будет, - сказал старик, - ведь её окрестили, есть крёстный отец, значит.
Все, кто участвовал в разговоре, взглянули на Клементо, он грустно покачал тяжелой головой и сурово вздохнул, как бы говоря: "возьму, что поделать".
- Клементо, не хочешь брать дитя - говори сразу, а-то, возьму малышку себе, - заявила соседка Клементо с его крестницей на руках.
Клементо упорно молчал, понуро бредя за телегой.
- Дядя Клементо! Отдайте Бертину нам с дедом! Она вырастет, и я возьму её в жены! - заявил разволновавшийся мальчуган, казалось, он давно сдерживал в себе такое заявление, оно словно спело и набухало в нем, как бутон цветка и теперь не в состоянии сдерживаться, бутон неожиданно раскрылся, цветя волнением всех тонов. Мальчуган, его звали Марко, был неистово взвинчен, ведь ему приходилось влезать во взрослый разговор.
Заявление Марко многих заставило если не рассмеяться, то хотя бы отвлечься от скорбных мыслей, воспрянуть духом и поверить в надежду, почувствовать, что жизнь продолжается, и будет продолжаться несмотря ни на что. Клементо также повеселел:
- Жениться? - Полусерьезно спросил он, растрепав светлые вьющиеся волосы мальчугана своей огромной рукой, - Не рановато ли тебе, Марко?
- Вот ведь проказник! - всполошилась Орсина, - Я-то думаю, что он так за мной сегодня увивается? Яблоки сначала отучись воровать, Марко! Вздумал он свататься, поглядите-ка на него, - не унималась женщина.
Больше всего на свете Марко не хотелось, чтобы сейчас вспоминали про яблоки! Да ещё перед Бертиной! Ему казалось, что она хоть и не умеет пока говорить, но всё понимает. Мальчугану стало стыдно, и он ещё больше покраснел, но отступать, кажется, не собирался:
- Я ведь вырасту, дядя Клементо! - серьезно продолжал он, забыв робость, и в подкрепление своих слов добавил, - сегодня ночью ко мне приходил ангел, он сказал, что Бертина - моя жена.
- Вот как? - задумчиво спросил Клементо, - ну что ж, подрастешь, там видно будет. - Затем обращаясь ко всем остальным, он добавил, - девочку я беру себе, такова воля брата.
При последних словах Клементо взгляд его жены - внешне такого же кузнеца, разве что в юбке - метнул молнии, её губы в негодовании раздулись, словно кузнечные меха, брови приблизились друг к другу, как небо приближается к морю во время шторма.
Бертине минуло три года, она уже научилась ходить, но пока ничего не говорила. Жена Клементо почти не занималась девочкой, косо смотрела на неё, когда муж был рядом, и откровенно не любила, когда его рядом не было. Помимо приемной малышки в семье кузнеца жило четверо собственных детей; скорее по научению матери, чем по собственной прихоти, они также уделяли мало внимания маленькой Чироне. Волей неволей, а девочке в доме кузнеца приходилось расти самой по себе как сорняк, лишь у Клементо она порой могла найти немного поддержки и любви. Жена Клементо видела в малышке конкуренцию собственным детям, во-первых, по части наследства, хотя теперь домик покойных родителей Бертины сдавался в аренду и приносил доход семье Клементо (с лихвой оплачивая содержание малышки). Во-вторых, красота Бертины, пробивающаяся - с упорством прорастающего семени в благодатной почве - сквозь грубую крестьянскую одежду, сквозь запачканность неумытого и неухоженного ребенка, в будущем, как предвидела крестная, должна была составить конкуренцию при поиске мужей для дочерей Клементо. Однако Бертина невольно нашла друга в соседке семьи кузнеца, Орсине, той самой женщине, которая порывалась забрать малышку после смерти родителей. Так уж получилось, что почти сразу после появления Бертины на свет, Орсина родила мертвого малыша. Таким образом, после трагедии, кормилица для маленькой Чироне нашлась сама собой. Орсина любила соседскую девочку как свою собственную, находила в ней отраду и утешение. Но если в детстве Бертина проводила много времени у Орсины, а точнее почти жила у неё первые месяцы жизни, когда за ребёнком нужен особый уход, то теперь девочка требовала к себе меньшего внимания, и поэтому больше не бывала у Орсины.
Девочку вполне можно было бы назвать беспризорницей, за другими детьми в семье Клементо тоже не очень-то смотрели, но их хотя бы никогда не забывали позвать к обеду. Впрочем, когда Клементо был за столом, что к счастью для девочки бывало почти постоянно, его жена не позволяла себе забывчивости в адрес девочки. Досуг малютки в то время, когда она была способна держать ложку, заключался в проведении времени в одном из загонов стоящих во дворе под небом. Часто крёстная приносила и оставляла её с молодыми барашками и козлятами или домашней птицей. Любопытная и активная, как и все дети, Бертина обычно неутомимо ползала среди прочих обитателей загона, порой среди них же засыпая от усталости. Животные, по-видимому, были не против такого соседства: девочка их не обижала, не трогала их корм, и они её не трогали, а, вдоволь нагулявшись под палящим солнцем, они даже позволяли засыпающей Бертине склонить на их мягкие бока каштановую головку или просто приобнять. Но такой период в жизни девочки длился недолго, теперь она научилась ходить, и обычно просто гуляла в обширном дворе поместья. Любопытство было равно где разжечь, так и где утолить: сеновал, огород, кузница и Клементо за работой, домашний скот и службы, небольшой сад, да, и, наконец, сам просторный дом с множеством закоулков и мест, хранящих тайны, пугающих и в то же время завораживающих детское воображение.
Клементо, конечно, с первых дней разглядел в жене неприязнь к малышке, но что он мог поделать? Жена его слушалась и уважала, но если этой упертой женщине что-то взбредало в голову, было нелегко это что-то оттуда выбить. Клементо по большей части думал, как бы заработать для девочки достойное приданое, как лучше устроить её в жизни, и проявлял заботу по мере возможности. Бывало так, что вся семья кузнеца соберётся за общим столом, и хозяин дома между делом заметит жене, что одежка Бертины слишком уж износилась, надо бы, мол, заменить. После подобных замечаний хозяйка дома обычно начинала припоминать Клементо о том, что у неё и так забот хватает (мол, своих детей достаточно), что за всем не уследишь, жаловалась, что всё нынче дорого и прочее в том же духе. При этом крёстная Бертины про себя негодовала и злилась, но не на мужа, а на малышку. В итоге новая одежка делалась или реже покупалась для девочки с максимально возможной задержкой, но так, чтобы не разозлить Клементо и не вынудить его повторять замечание.
Марко за три года почти не изменился внешне, он так же носил жилет из грубой кожи, сшитый его дедом несколько лет назад на вырост, и теперь сидящий впору. Под жилетом виднелось нечто похожее на рубаху из парусины, по-видимому, также вышедшее из-под иглы деда, рукава мальчугана всегда были закатаны. Образ кучерявого ребёнка довершали светло-коричневые штаны до колен. Большую часть года Марко ходил, как и многие дети в округе, босиком.
На шее Марко на кожаном шнурке под рубахой висел талисман, имя Бертины, вырезанное на сложенном кусочке дерева. Вообще, мальчуган был безграмотным, что было нормой для жителей селения, но уже с рождения его предполагаемой жены, он разузнал у проезжего, которому помогал отыскать дорогу, как пишется "Бертина". За неимением бумаги и карандаша проезжий, вывел на отвороте жилета Марко заветное имя гвоздём, который был верным спутником юного Ромео. Позже мальчуган сделал себе талисман: дерево сложенное вдвое, которое раскрывалось как книга, обложкой служила гибкая и прочная кора, согревающее сердце имя было выведено внутри.
В редкие часы раздумий, Марко снимал талисман, расслаблял шнурок, открывал деревянные створки миниатюрной книги и любовался написанием имени. И хотя он не понимал букв - к тому же они были выведены точно так же, как их когда-то вывел проезжий: неровно, малопонятно и без соблюдения пропорций (попробуйте писать гвоздём) - Марко запомнил каждую черточку имени и мог безошибочно копировать его, с точностью каллиграфа.
За минувшее время повадки Марко претерпели некоторые изменения, например, теперь почти все его маршруты пролегали неподалеку от дома Клементо. Хотя кузница, надо признаться, была расположена на окраине, ближе к ресурсам: неподалеку раскинувшемуся лесу и железу, завозимого раз в две-три недели, а также к клиентам - кузница расположилась в паре километров от большой дороги, почти у самого выезда из селения. Но Марко это не останавливало, он стал ходить на рыбалку в местечко, где воды реки протекали, может быть, ещё не зная о селении юного рыбака, иными словами, в место, где река только собиралась войти в селение, внеся живость и живописную красоту. В таком месте было спокойно, жители селения здесь не стирали, рыбаки на лодках сюда почему-то не забирались, и Марко шутил про себя, что сегодня выловит всю "их" рыбу. К тому же отсюда было далеко видно, дома жителей не загораживали природу, вдалеке виднелись горы, как всегда напоминавшие человеку о быстротечности и незначительности его жизни. Но Марко волновали не горы, больше он любил обозревать реку, а еще больше лес, который словно богатый крестьянин, надевал разное платье, смотря по сезону.
Сейчас Марко возвращался с рыбалки, неся знатный улов. Он шёл с одним рюкзаком, спрятав удочки и прочие снасти на берегу, а значит, не планировал продавать рыбу, ведь, когда ему хотелось заработать несколько су, то помимо улова он нёс несколько удочек, и большой сачок. В полном обмундировании рыбака Марко начинал нарезать круги по всему селению, иногда специально побрякивая снастями, чтобы привлечь внимание. Взрослые крестьяне сами были не прочь отправиться на рыбалку, но часто у них не хватало времени, а потому покупатель находился почти всегда, часто это была хозяйка какого-нибудь домика, она подзывала Марко:
- Марко, никак, с рыбалки? Не продашь ли мне пару рыбок?
- Берите за так, - отвечал юный рыбак, с таким видом, как будто вопрос женщины был для него крайне неожиданным. Заниматься продажей чего бы то ни было, он считал делом последним.
В итоге хозяйка всё же платила Марко несколько су, чему последний был несказанно рад внутри, и на что негодовал внешне. Впрочем, заработать много не приходилось, жители почему-то были того мнения, что свежая рыба юного рыбака с доставкой на дом определенно должна стоить меньше чем на рынке, возможно потому, что на рынке продавался труд рыбака, а здесь увлечение мальчишки.
Сейчас Марко поравнялся с имением Клементо и его развлек детский смех, недолго думая, он запрыгнул на забор и ужаснулся увиденному. Маленькая Бертина стояла у Сторожа и пыталась поймать его за чёрный блестящий нос. В свою очередь, волк либо пытался увильнуть от вездесущей детской ручонки, либо, если малышка всё же цепко хватала его, облизывал нежную детскую кожу влажным шершавым языком, после чего девочка разливалась смехом, невольно разжимала пальчики, и игра начиналась сначала. Марко был поражен, не помня себя, он перебрался через забор и бросился, как полагал, на помощь Бертине. Инстинкты молодого волка оказались быстрее, и Сторож бросился навстречу защитнику. Вдруг, они оба замерли, Сторож не хотел нападать, он узнал Марко, но защищая свою маленькую хозяйку, на всякий случай оскалился и свирепо зарычал. Марко опешил, и заговорил с волком:
- Сторож. Сторож, ты что? Не узнал меня? Хочешь рыбы, Сторож? - позвал он.
Тогда шерсть волка улеглась, и он дружелюбно подошел к Марко, прижимая уши. Рыбак потрепал волка за плотную шкуру, весело играя с ним, радуясь и тому, что волк далеко от малышки, и тому, что он признал его. Миролюбивую сцену нарушила хозяйка поместья, она вышла во двор с тазом грязной воды и недовольно пошла в сторону Марко:
- Что ты здесь ошиваешься, Марко? Я видела, как ты перемахнул через забор, у меня повсюду глаза, сорванец, - начала она басистым голосом. - Нечего тебе сюда соваться. Все нормальные люди ходят через калитку! - в довершение слов женщина вылила грязную воду из таза чуть ли не мальчугана, по крайней мере, щедро забрызгала его ноги. Сторож, едва заслышав хозяйку, сразу же поспешил отбежать подальше.
- Бертина..., - начал, было, Марко в своё оправдание, как тут же суровая крёстная малышки перебила его:
- Что Бертина? Что ты заладил Бертина, Бертина, что имени другого нет? - затем немного смягчившись, глядя на убитого жестокостью мальчугана, понурившего голову, она спросила, - рыбы, что ли принёс нам?
- Да, берите, - обрадовался Марко возможности хоть как-то сменить гнев на милость, отгоняя мысли о том, что хоть у его собеседницы "глаза повсюду", а Бертину, играющую со Сторожем она проглядела.
Молодой рыбак развязал рюкзак, и его собеседница сложила несколько рыб в пустой таз и ушла, не попрощавшись и не поблагодарив. Денег за рыбу она никогда не давала, хотя Марко и не думал брать их с неё. Всё же, если бы её спросили, почему она не покупает добычу мальчугана, а берёт как своё, она бы, вероятно, пошутила о том что, несколько лет назад Марко сватался, неужто он станет брать деньги с будущей тещи?
Марко присвистнул Сторожу и бросил ему рыбу, затем вспомнил об игрушке для Бертины, которая была привязана снаружи рюкзака так, чтобы не замараться рыбой. Подолгу сидя на берегу реки от нечего делать Марко часто вырезал Бертине игрушки из дерева, которым он запасался специально по дороге на рыбалку. Начав с простых монолитных кукол в виде людей и животных, корабликов и свистков, мальчуган поднаторел в работе с деревом и теперь уже делал игрушки с подвижными частями. Марко вытер руки о штаны, отвязал игрушку, ещё раз окинул её взглядом придирчивого оценщика, и, решив, что игрушка должна понравиться, наконец, подошел к Бертине. Всю вышеописанную сцену, которая заняла меньше времени, чем могло показаться, девочка стояла, замерев, и с любопытством наблюдала за непрошеным мальчуганом своими зелеными глазками.
- Держи, Бертина, это тебе, - начал Марко, отдавая игрушку малышке.
Глаза девочки загорелись интересом и волшебством, казалось, в них заскользили мечты о том, как она весело будет играть с новой игрушкой, в них рождались идеи, многочисленные вопросы и почти сразу же самые неожиданные на них ответы. Глаза были настолько живыми и выразительными, что, казалось, они способны разговаривать.
В ответ девочка одарила его таким счастливым и благодарным взглядом, что сердце мальчугана замерло, он уже задумывался какую бы ещё игрушку изобрести для этого маленького ангелочка. Марко очень жалел о том, что Бертина до сих пор не разговаривает, его дед говорил ему, что это бывает, когда с детьми мало занимаются, поэтому при каждом удобном случае Марко пытался рассказать Бертине о своих новостях и открытиях, пересказать рассказы других. Так и сейчас он принялся неугомонно повествовать о сегодняшнем дне, во сколько он встал, что ел, кого успел повидать, каких рыб поймал, и даже о том, где спрятал свои снасти. Малышка слушала его, не отрывая жаждущих глаз, она слушала с таким упоением, с каким, пожалуй, слушала бы бескрылая голубка, безмерно скучающая по небесному простору, истории голубя с крыльями. На время историй Бертина забывала о только что подаренных игрушках, она, конечно, не выпускала их из рук, но откладывала игры с ними. Игрушки впоследствии, кстати, зачастую у малышки отбирали дети Клементо, но, кажется, ни Марко, ни Бертину это не тревожило. Марко это только подстегивало на новые затеи, а Бертине, кажется, было довольно и того, что подарок был сделан ей, и она первая поиграла с ним. В рассказах Марко юная Чироне находила заботу и дружбу, любовь, которую ей так не хватало.
Клементо вышел из кузницы во двор и, завидев Марко, решил поздороваться с пареньком.
- Марко? Как это я тебя проглядел? Давно ты пришёл?
Марко рассказал о том, что побудило его перелезть через забор, но Клементо заверил его, что Бертина и Сторож давно дружат. Заметив в руках крестницы новую игрушку, кузнец сказал мальчугану:
- Марко, ты снова принёс новую игрушку!? Молодец! Бертина не расстаётся с твоими подарками даже за столом. Ты знаешь, я думаю у тебя талант, - Марко скромно потупил голову, - нет, правда, тебе нужно выучиться на столяра, в заказах недостатка не будет, вот увидишь!
Только выйдя за ворота кузницы и пройдя достаточно расстояние, успокоившись мыслями от пережитого им, Марко решил, что ему рано думать об учёбе и в очередной раз отмахнулся от совета кузнеца. Однако, уже через год такой же беззаботной жизни, жизни в трудах, почитаемых за радость, одиннадцатилетний мальчуган серьёзно задумался о специальности, тем более, теперь и сам он чувствовал в себе способность и непреклонное желание работать с деревом. У деда Марко был знакомый столяр в другом селении, и единственный родственник мальчика съездил к нему. Условия учебы подмастерьем у старого столяра были следующие: либо ученик живет и учится на содержание мастера, а после работает на него в течение трех лет, либо ученик платит за обучение, и тогда после учебы он не связан контрактом с мастером.
- Что поделать, Марко, через пять лет выучишься, а ещё через три года сможешь вернуться в наше селение, если захочешь, - сказал дед внуку, - ты знаешь, мы с тобой небогатые.
Немного подумав, Марко ответил:
- Нет, на первый год учебы я заработаю тут у нас, а на следующие четыре уже в качестве подмастерья. - Ему не хотелось покидать Бертину на лишние три года, а пять лет необходимые для обучения, он верил, позволят ему в будущем содержать семью в достатке. Марко подумал тогда про себя, - "я никогда не скажу ни Бертине, ни нашим детям "мы небогатые".
Целый год Марко копил деньги на учебу: собирал и доставлял хворост, продавал рыбу, теперь уже не стесняясь, чтобы не тратить время впустую, он научился охотиться и стал продавать всю добычу, иногда отправлялся по поручению Клементо в другой округ за железом или для того чтобы оптом продать товары кузницы.
Клементо не давал такие задания своим детям лишь потому, что его жена была категорически против этого, опасаясь грабителей на большой дороге. Марко брал с собой Сторожа для охраны, и бывало, они несколько дней проводили в пути, спали в лесу и в поле.
- Спасибо тебе, Сторож, что сопровождаешь меня, - обращался порой мальчуган к волку, в длинных перегонах под нещадным солнцем, подбадривая его и себя. - Я скоро уеду от вас, Сторож, ты уж присмотри за Бертиной, - затем парень представлял, что волк спрашивает его: "зачем ты уедешь?" и отвечал на воображаемый вопрос, - я стану известным столяром, Сторож, вот увидишь! Я открою свою мастерскую, и назову её, непременно, "Бертина"! На каждом моём изделии будет значиться это волшебное имя, где-нибудь скромно, так, чтобы не бросалось в глаза, а, может быть, даже и скрытно, так чтобы об этом знали только я, ты да сама Бертина! О, Сторож, я научусь делать кареты! И однажды сделаю карету достойную самой королевы, куплю отличную лошадь, и повезу показывать всему городу свою прекрасную жену - Бертину!
А волк слушал Марко и бежал рядом с лошадью, при необходимости подгоняя её, почему-то он никогда не путешествовал на телеге, предпочитая неутомимо перебирать лапами.
Таким образом, как и планировалось, через год Марко накопил сумму, нужную для первого года учебы, и покинул родное селение. Перед уездом он зашёл к Клементо попрощаться с его семьей, а в особенности с Бертиной, которая наконец-то научилась говорить, природа наделила её задорным звонким голоском. Но как ни хотелось Марко остаться недалеко от малышки, он все же уехал, подарив напоследок девочке небольшую искусно сделанную деревянную подкову.
Прошло несколько лет. Бертина стремительно развивалась, теперь она проводила больше времени у соседки Клементо - Орсины, и, кажется, это устраивало крёстную девочки - крестница не путалась под ногами. Работой Бертину особо не нагружали, разве что поручали ей отвезти кому-либо заказ, и она, как когда-то Марко, брала в провожатые Сторожа. Могло бы показаться странным, как у кузнеца в маленьком селении было так много заказов, ведь он делал добротные железные вещи: крестьянские орудия труда, как то: соху, наконечники кос, лопат и мотыг, подковы; предметы быта: ножи и топоры, ножницы, прихваты чугунков, реже утюги и другие вещи. Вышедшие из-под молота Клементо изделия редко изнашивалось и ломалось (разве, что порой слетали подковы). Но почти каждый житель селения, имеющий лошадку, то и дело отправлялся в столицу округа великолепный город Парму, чтобы продать то, чем промышлял сам: рыбу и дичь, вино, шерсть и шкуру, овощи и масло, молочные продукты и прочее. И такой торговец знал, что если попутно заказать что-нибудь у кузнеца Клементо, это всегда можно свезти и продать наряду с прочим, таким образом, увеличив заработок от поездки.
Время, проводимое за разговорами у Орсины или у клиентов Клементо, которые обычно радушно приглашали Бертину, когда отобедать, когда выпить чаю, шло на пользу девочке. Орсина, как и Клементо, отвечала на бесконечные "почему" юного создания, учила девочку жизни на различных примерах, а клиенты кузнеца невольно расширяли и разнообразили её круг общения. Соседка кузнеца жила на окраине селения неслучайно, она любила много времени проводить в лесу: собирать ягоды, орехи, коренья и травы. Обширные знания позволяли ей врачевать жителей селения, если случай был нетяжелым. Также она умела гадать, что делала, впрочем, редко и нехотя, разве что на Рождество, тогда, когда гадали все в округе. Орсина учила девочку тому, что умела сама: шить и вязать, а также разбираться в травах, растениях и животных. Ко всему прочему во всем селении одна только Орсина была знатного происхождения, но об этом никто и не догадывался. Она давно сменила городской воздух на чистый и вольный, многочисленные и разнообразные наряды на несколько похожих между собой повседневных и удобных для прогулок в лесу. В своё время она успела повидать мир, была замужем, а в селение приехала специально для того, чтобы родить и воспитывать дитя на природе, впрочем, причины переезда и прежняя жизнь этой женщины - совершенно другая история. Поселившись по соседству с кузнецом, Орсина, едва переступив порог нового дома, казалось, тут же отбросила все светские манеры, забыла прежние привычки, как змея сменившая шкуру. Даже стиль разговора жителей она переняла с невероятной быстротой, и, возможно, поэтому они почти сразу разглядели в бывшей светской даме своего человека. Орсина в своё время очень привязалась к девочке, ведь она буквально вскормила её. Когда же девочку у неё отняли, женщина некоторое время чувствовала такую горечь, словно снова потеряла ребёнка. Какова же теперь, через несколько лет, была её радость, когда Бертина не очень-то спрашивая разрешения домашних прибегала к ней чтобы вместе провести время. Женщина старалась привить юной красавице некоторые манеры высшего общества, научить грамоте, этикету, и что немаловажно держать осанку. Ведь умение держать спину по-королевски нередко и возвышает до короля. Конечно, им не приходилось заниматься музыкой и танцами, много читать или рисовать, чаще их занятия сводились просто к задушевным разговорам.
Любопытная Бертина многократно просила соседку погадать ей, девочке натерпелось узнать свою судьбу, но Орсина не уставала повторять, что гадать нехорошо, и что мы сами хозяева своей судьбы, что на руке можно прочитать только предрасположенность, но не более того. Но девочку такие ответы не устраивали, она не уставала просить. Как известно, если чего-то упорно добиваешься, в итоге обязательно добьёшься, и вот однажды Орсина, наконец, поддалась упрашиваниям.
- Что же ты видишь, Орсина? - спрашивала девочка, обращаясь к соседке просто, на "ты".
- У тебя на ладони видно две судьбы, что бывает редко, - ответила гадалка загадочно, может быть, по привычке.
- Разве такое бывает?
- Бывает, - ответила женщина, поднимая на девочку погрустневшие глаза, - ты действительно хочешь знать, что я вижу, Бертина, подумай хорошенько?
- Хочу, хочу! Рассказывай же поскорее!
- Я вижу на твоей руке путь любви, он поведёт тебя к долгой счастливой жизни в достатке, но ещё я вижу тупик, ведущий к ранней смерти...
- Смерти? - нерешительно переспросила девочка.
- Не принимай этого близко к сердцу, глупышка, это всего лишь гадание, - пыталась смеяться гадалка. - Ты умная и красивая, ты вырастешь всем на зависть, я верю в это, - она помолчала. - В своё время, должно быть, перед тобой встанет выбор, слушай своё доброе сердце, и ты выберешь правильную дорогу.
- Я думала гадать намного веселее, - заметила огорченная Бертина, затем, спохватившись, добавила, - "путь любви"! Марко меня любит! Пожалуй, и сейчас вспоминает меня, - засмеялась она смехом доброй королевы.
- Да, пожалуй, но в твоём возрасте рано говорить о любви, Бертина.
- Ты права, Орсина, к тому же я люблю Марко как брата, а порой после твоих историй, я задумываюсь над тем, что же такое любовь... Прошу, расскажи мне, ведь ты знаешь всё на свете! - предвкушение чего-то великого, чего-то очень важного зажглось в глазках девочки.
- Что же тебе рассказать?
- Что такое любовь, Орсина! Как же мне понять, когда я полюблю кого-то?
- Рано тебе думать об этом. И не смотри так, дьяволёнок! - засмеялась женщина на покоряющий всё и вся взгляд ребёнка. - Никакими словами не выразить, что такое любовь. Ты обязательно поймёшь, когда это чувство придёт.
- Ах, Орсина! - с этими словами девочка бросилась в объятья женщины, зарываясь в её многочисленных юбках, словно желая утонуть в них. Волосы девочки живописно раскинулись, словно корни неведомого дерева, худые ручонки жадно обнимали талию собеседницы. Девочка рыдала и билась израненной птицей. - Орсина, я хочу узнать, что такое любовь, ты же сказала..., - всхлипывала она, - я не хочу умирать, Орсина!
- Что ты, бедняжечка моя!? - воскликнула женщина, пораженная порывом юности. Последнее заявление, сорвавшееся с уст непорочного ангельского создания, которое только-только начинало жить, тронуло сердце Орсины. Она стала поглаживать девочку, успокаивая её, - что ты, Бертина! Умница ты моя, красавица, всё будет хорошо! Успокойся, успокойся малютка, - она помолчала, затем приободрилась, - я расскажу тебе!
- Правда? - подняла заплаканные глаза девочка. Казалось, что на свежей молодой зелени глаз выпала девственная роса, так они были прекрасны от слёз.
В ответ женщина улыбнулась, вздохнула, взяла личико малышки в свои руки и вытерла большими пальцами горящие слёзы, все ещё бегущие по нежным зардевшимся щекам.
- Каждый по-своему чувствует любовь, Бертина, поэтому я могу рассказать только о себе. Когда это настаёт, ты непомерно и беспричинно радуешься, словно новому дню или полёту облаков и птиц, теплу согревающего огня. Тебе кажется, что в тело вселяется солнце, подсвечивает тебя изнутри. Вокруг ты видишь только прекрасное, всё радует тебя, тебе безмерно хочется жить, жить, во что бы то ни стало, и, в тоже время, ты готов умереть только бы это чувство не прекращалось.
Долго ещё сидели, обнявшись, юность и мудрость, девочка и женщина, в такие минуты откровений им казалось, что, несмотря на возраст, казалось бы, разделяющий их, они бесконечно понимают друг друга, словно общаясь посредством самих душ. Общение с малышкой возвращало женщине молодость, делая её счастливой, ведь, кажется, счастье это синоним молодости.
Тем временем Марко делал первые серьёзные успехи в столярном деле, он познакомился с неведомыми ему до сих пор породами дерева, с многочисленными способами обработки материалов, а благодаря упорству стал первым подмастерьем. Старый мастер, у которого он работал, досадовал на то, что ученика в скором времени придётся потерять, и пытался поднимать стоимость учебы, но подмастерье работал сверхурочно, лишь сильнее оттачивая мастерство. Уже за первый год обучения мастер попутно научил Марко грамоте, и теперь ученик мог не только рассчитываться с клиентами, но и при необходимости вести записи мастерской, а также читать принесенные записки и письма от покупателей.
В день, когда Бертине исполнилось восемь лет, в селение пришла посылка от Марко. О дне рождения девочки помнил один лишь Марко, именины во времена нашего рассказа считались прерогативой зажиточных. Раньше он высчитывал заветный день по луне, но теперь разбирался в календаре. Подарком для юной Чироне явилась шкатулка невиданной красоты, настоящие произведение искусства, за которое знатные люди, частые заказчики Марко, не задумываясь, выложили бы значительную сумму, которой вполне хватило бы на все пять лет его обучения. Какого же было удивление и неописуемый восторг жителей селения, для которых посылка явилась настоящим событием, много дней они, словно паломники, приходили к дому кузнеца для того, чтобы прикоснуться к завораживающему ларцу. Лишь самый внимательный, уподобившись эксперту, смог бы разглядеть искусно притаившееся на развороте шкатулки имя "Бертина", впрочем, мы упоминали о том, что мало кто в селении умел читать. Жена кузнеца поначалу хотела, было, закрыть выставку одного экспоната, но потом ненавязчиво стала предлагать пришедшим купить что-нибудь в кузнице, "раз уж вы так далеко забрели, порадовали нас своим визитом", - говорила она жителям. Самой Бертине играть и даже рассматривать шкатулку крёстная не очень-то позволяла, но сердце девочки согревала записка, полученная от Марко, и мысль о том, что это был подарок на её именины, ведь Орсина, вдруг, случайно об этом вспомнила.
II
Через три года Марко вернулся в родное селение, он решил задержаться ещё на год у старого мастера, для того чтобы накопить денег на собственную мастерскую. Дед его к тому времени умер и оставил ему в завещании дом, а также значительный участок земли, который он - не смотря на нужду, порой затягивающую холодные кривые пальцы на его шее, во время младенчества внука - не продал. Настоящий крестьянин никогда не продаст землю ради денег, он продаст её разве что ради другой земли. Когда Марко только начинал ходить, возраст и здоровье деда уже не позволяли ему возделывать землю, а отсутствие средств не позволяло нанимать рабочих. Но к негодованию голодной смерти, жители селения всегда помогали нуждающимся соседям, впрочем, умело отличая нужду от притворства.
Старый дом деда никуда не годился, он был холодным, покосившимся, с протекающей кровлей, зато участок земли был великолепен: расположен близко к дороге и лесу. Ещё, будучи подмастерьем, Марко распланировал в голове наиболее эффективное использование каждого метра земли, беря за основу умело спроектированную мастерскую учителя.
Бертина по-прежнему была слишком юной для женитьбы, но теперь она выросла, а точнее: вытянулось, ведь она была всё такая же худенькая, если не сказать, тонкая и невесомая, впрочем, теперь она стала девушкой, распустившимся цветком, которому осталось лишь расположить нетерпеливые лепестки по местам. Порок, часто постигающий высоких девушек - большая голова, портящая гармонию и отпугивающая ухажёров, не коснулся её, личико этого ангела, венчавшее гармонирующую с ним шею, было кокетливо-задорным, по-женски изящным, отчего темно-зелёные глаза, окрыленные темными бровями, казались волнующе огромными. Небольшой нос идеальной формы остался игривым, уста теперь дышали более алыми оттенками, часто меняя интенсивность и силу блеска. Впрочем, в моменты тихого спокойствия, губы Бертины чуть выгибались вверх, словно помня и негодуя на детство, мало сдобренное любовью, хотя края, великолепно вылепленного природой, рта все же, никогда не теряя надежды, чуть загибались вверх. Щечки были румяными ровно настолько, чтобы не бросаться в глаза, но в то же время скромно, почти стыдливо, горящими, словно не в силах сдерживать внутренний порывистый огонь юности. Однако могло показаться, что солнце иссушило её смуглое худое тело так, что некоторые дивились её легкой походке, словно задаваясь вопросом: "откуда у неё берутся силы?"
Весь облик девушки - от пышных каштановых волос, говорящих о закаленном здоровье, до кончиков несказанно длинных пальцев, увенчанных ухоженными ногтями, белевшими посреди смуглости кожи - сбивал с толку своей загадочной притягательностью. Её облик был способен свести с ума любого поэта утомившегося от красоты стандартной, пресной, обычной. В красоте Бертины было что-то необъяснимое, а потому манящее, её королевская осанка - посаженная на прекрасные плечи и на волнующую своей непорочной худобой спину, из которой, казалось, вот-вот вырастут крылья, так девушка была воздушна - вызывала зависть любой соперницы. Ведь, как ни старалась последняя копировать поступь и движения, ничего не выходило, копировать движения ангела без ангельского образа, не значит ли это копировать гениальный мазок кисти с одной картины на другую, туда, где он теряет прелестную силу?
Таким образом, Бертина выгодно отличалась от всех прочих девушек селения: она была грациозна, красива, и ко всему прочему, обучена грамоте. Девушка обладала изящным вкусом, она сумела добиться от Клементо разрешения хотя бы изредка ездить в округ за тканями, и сама себе шила одежду. Впрочем, найдя занятие по душе, она не спешила шить всем и вся, единственным клиентом и единственным заказчиком была она сама. Никакие увещевания и даже угрозы со стороны крёстной не могли заставить красавицу ударить палец о палец ради дочерей Клементо. Кузнец, натравленный на крестницу женой, однажды попытался настоятельно попросить девушку сшить что-нибудь для, практически, сестёр, хотя бы по чепчику. На что Бертина, то ли завидевшая в первом исполненном заказа горизонты рабства, то ли не в состоянии жить и работать не по сердцу, в слезах после долгого спора заявила о том, что шить платья для неё - это не стучать молотом (пусть стучать искусно), ей нужно особое вдохновение и настрой. После этих слов девушка убежала и спрятала слёзы в саду в шерсти постаревшего Сторожа, в очередной раз, негодуя на притеснения, а кузнец, задетый грубыми словами, обиделся, как обиделся бы любой ремесленник на его месте, и пообещал себе больше никогда не поднимать этот разговор. Одним словом, в Бертине развивалась способность постоять за себя, умение сказать "нет", столь необходимое в жизни девушки, котёнок стал кошечкой, выросли зубки и коготки: теперь у неё появилась своя комнатка в доме Клементо, куда никто не смел входить, единственное украшение маленькой кельи возвышалось алтарём на простеньком столе - шкатулка от друга.
По приезду Марко девушка подарила ему кинжал, который сама выковала под присмотром Клементо, ей хотелось, чтобы у друга её сердца было нечто от неё, сделанное руками и с душой. Она старательно, с девичьей любовью к красоте, оплела черен острой железки тонко нарезанными кусками мягкой кожи, надежно закрепив их, таким образом, получилась рукоятка, приятно лежащая в руке. Марко равно как не мог нарадоваться подарку, так и наглядеться на Бертину, он так давно её не видел, что несколько новых встреч не могли исцелить в нём болезненное желание любоваться юной благоухающей красавицей вновь и вновь.
Путь столяра в своем селении Марко начал с того, что заказал несколько телег материала, приобрёл необходимый минимум инструментов и расходных материалов. Сначала, юный столяр, сколотил просторный временный сарай на земле, перешедшей ему по наследству. Сами собой потянулись жители селения к хиленькой мастерской, под крышей которой значилось: "Бертина". В своё время искусная шкатулка сыграла на руку создателю, приковала интерес жителей к великому, по их мнению, столяру, а мнение толпы, мнение общества часто затыкает за пояс мнение отдельного человека, оно царит, если нужно, порабощая саму истину. Марко жил и работал в сарае, экономя время на дорогу домой. С самого начала основания мастерской, столяр почувствовал недостаток ни в материалах, ни в поставщиках, ни в собственной лесопилке, ни даже в работниках (сразу несколько семей селения посулили ему сыновей в подмастерья), но в женских руках. Только теперь он осознал, как за долгие годы учебы и работы у старого столяра сильно привык к тому, что стол накрыт и убран тогда, когда это нужно. Помимо порядка, которого Марко был в состоянии добиться и сам, в доме с хозяйкой царит особый уют, тайный рецепт которого знают, кажется, одни лишь дочери Евы. Но скучать было некогда, - "всё будет", - подбадривал себя юный столяр, а для того чтобы не отвлекаться на заботы о гастрономии, он договорился с некоторыми жительницами селения, которые стали за те или иные услуги готовить ему и приносить сытную пищу прямиком в мастерскую.
Если раньше большинство дорог юного Марко пролегало у дома, в котором жила Бертина, то теперь время для прогулок для столяра практически сошло на нет, он создавал, он строил империю для юной императрицы. В то же время большинство дорог Бертины, не отягощенной какой бы то ни было работой, теперь пролегало у развивающейся мастерской, носящей её имя. Её любопытство и живой интерес сильно подбадривали Марко. В то время, когда он жил и работал в сарае совсем один, Бертина часто навещала его. Порой она сидела поодаль, чтобы не мешать, порой не в силах преодолеть сдержанность срывалась с места и умоляла Марко рассказать ей, что он такое делает, как называется тот или иной инструмент и прочее. Видеть Клементо за работой ей тоже нравилось, но кузница слишком больно стегала её чуткий слух плетью звонкого молота, здесь же чаще царила тишина, разбавляемая более приятными звуками: работой рубанка, долота, стамески, пилы. Конечно, столяру приходилось работать и молотком, но звуки были совсем другими, если железо постоянно спорило и ругалось с тяжелым молотом, красное, яростное, то дерево было более мягким и по-разному пело в зависимости от того, как далеко в него проникал гвоздь. В довершение ко всему, Марко часто простил Бертину покрасить, поморить или покрыть лаком то или иное изделие. На первых порах девушка пыталась отказываться от работы, которая на самом деле очень привлекала её, пьянила воображение, Бертина говорила, что, мол, всё испортит, что никто не купит у Марко его изделие. На что столяр заявлял, что, мол, сейчас все к чертям разломает и сожжет, и тогда, тронутая до слёз, девушка принималась за работу, сначала очень переживая, волнуясь, почти дрожа, но затем, постепенно, всё более и более умело.
- Ах, Бертина, просто чудесно! - восторженно заявлял Марко, оценивая работу девушки, - Какая ты у меня умница! Никто не умеет так ровно наносить лак! Подумать только! Взгляни же сама! - обращался он к смущенной и сияющей девушке так, словно вовсе и не она добавила нечто граничащее с непостижимой гениальностью к картинной раме, которую он держал в руках, - кажется, что тут всего один слой, а ведь их с десяток!
Марко был несказанно рад, когда Бертина расходовала даже самые дефицитные краски на картины. Разве можно жалеть пусть самые дорогие краски, на картины любимой? Картины, которые стоят всех сокровищ мира! Картины, сама работа над которыми живописна, ведь с каким изяществом юная художница берёт и держит не то кисть, не то волшебную палочку! Каким порывом, каким вдохновением горят её глаза за работой, сияют завораживающим демоническим блеском!
Проводя вместе счастливые для обоих часы под навесом сарая, Бертина и Марко о многом успевали поговорить. Как-то молодой столяр открыл девушке секрет своего успеха:
- Бертина, знаешь, почему мои работы всем так нравятся? - спросил он, прерывая свою работу. Ему вдруг захотелось впервые поделиться своим открытием.
- Нет, Марко! Почему?
Марко смущенно опустил голову и начал воодушевленный рассказ:
- Знаешь, я и сам поначалу не мог этого понять. Мне казалось, что я просто быстрее других схватывал саму суть, лучше понимал учителя и особенности материалов. Бывало, к нам зайдёт покупатель, стоят на витрине две, казалось бы, совершенно одинаковых безделушки - моя и другого подмастерья или даже мастера, а купят мою, - засмеялся он, взглянув на улыбающуюся Бертину, как бы спрашивая себя, стоит ли продолжать. Отыскав поддержку в сверкающих глазах слушательницы, он продолжил, снова опустив взгляд, словно обожжённый солнцем, - сначала мне казалось, что это просто совпадение, ведь некоторые вещи было просто невозможно отличить, мы достигали скрупулёзной точности, выполняя задания учителя. И вот, однажды, я понял, отчего всегда выбирали мои изделия. Помимо того, что на каждом из них значилось твоё имя, - покраснел Марко, а девушка скромно опустила прелестные длинные ресницы, но затем горделиво взмахнула ими, снова взглянув на рассказчика. Марко, сильно волнуясь, продолжил на одном дыхании, - каждое моё изделие, веришь ты мне или нет, словно подсвечено тобою, ведь за работой я всегда думаю лишь о тебе. Я не работаю для денег или славы, (учитель как-то сказал нам: "работайте душой, и деньги, и слава придут к вам", да только мало кто его послушал), я работаю для тебя и ради тебя! Конечно, я продаю вещи, зачем тебе тысяча стульев!? - засмеялся Марко, - но за работой я обманываю себя и рад обманываться, я представляю, что делаю то, что делаю это только тебе, представляю, как подарю тебе результат своего труда, как он тебе понравится и пригодится, как ты улыбнешься мне...
Марко немного помолчал, затем поднял голову все ещё смущенный, но в то же время радостный от того, что удалось выговориться. Бертины уже не было, она бесшумно ушла.
- "Вправду, ангел", - подумал Марко и снова взялся за работу.
Несколько лет пролетело незаметно, прикрываясь заботами. Постепенно основатель мастерской осознал, что не в силах справиться с многочисленными заказами и нанял несколько работников, взял смышлёного подмастерья. Ещё через время телега, рожденная в мастерской, начала каждый день трамбовать дорогу от "Бертины" до столицы округа, и каждый день она возвращалась пустая.
Сарай, с которого началась жизнь мастерской, специально был построен в неудобном месте, и через полгода его существования, помимо выполнения обычных заказов, под руководством Марко начались серьёзные работы по строительству капитальных зданий. Многие жители селения были рады поработать на территории мастерской, рыбак любитель, которому скудно платили за рыбу, теперь щедро платил сам (впрочем, как мы упоминали, в своё время жители спасли мальчугана и его деда от голодной смерти). Марко не жалел заработанных денег, вкладывал их в мастерскую и вложения возвращались сторицей.
Ещё через полгода мастерская приобрела законченный вид поместья. Ближе к лесу и дальше от дороги был построен трехэтажный добротный дом, в котором могли поместиться, не стесняя друг друга: прислуга, подмастерья, несколько работников, и будущая, как предполагал Марко, многочисленная семья. В центре территории, как бы на месте сердца, было возведено новое двухэтажное здание просторной мастерской, оборудованной всем необходимым, к зданию примыкал одноэтажный склад материалов. Что и говорить, что мебель из стен мастерской попадала не только к довольным клиентам, но и оставалась в поместье, постепенно заполняя комнаты. У самого выезда из поместья на месте прежнего сарая под навесом был расположен склад готовых заказов, деливший место с телегами и небольшой конюшней. Вся территория была обнесена забором, на входе красовалась вывеска крупными буквами "Бертина", и ниже буквами поменьше "столярная мастерская".
Столяр теперь действительно встал на ноги: он обзавелся надежными поставщиками, верными клиентами, умелыми работниками; имя мастерской наряду с именем, теперь уже, мастера, начинало греметь на всю округу. Теперь можно было подумать над тем, чтобы прикупить землю, построить лесопилку, перестроить дом, в котором он провёл детство с дедом. Но Марко все чаще ходил хмурым, он очень скучал по тем временам, когда Бертина украшала его скроенный на скорую руку сарай, казалось, тогда даже воздух, которым он дышал вместе с ней, был по-особенному приятен. Теперь воздух мастерской наряду с ароматом свежих смолянистых деревьев, стружки и содранной молодой коры не был украшен весной и запахом волос. Воздух не дрожал от нежного, но звонкого голоса девушки, его сотрясали суровые голоса рабочих. Смех, от одного звука которого хотелось жить, жить, жить! сменился обычным басистым смехом крестьян. Лишь картины Бертины, развешанные на стенах, побеждающие своей завораживающей красотой изысканность рам, напоминали о былых временах. Теперь первая красавица округа была редкой гостью мастерской, рабочие смущали её, а она невольно смущала их. Единственно, что утешало сейчас Марко так это то, что Бертина повзрослела, - "совсем скоро её можно будет позвать замуж, называть женой", - думал влюбленный, как и всё истинно влюбленные, исключал возможность отказа, как часто живой исключает возможность смерти.
Бертина и сама чувствовала необходимость разговора, она не избегала его, может быть, наоборот искала такой возможности, но не смела начать. Двое иногда гуляли вместе, но если раньше Бертина могла забежать к Марко и позвать его пройтись, то теперь она лишь позволяла приглашать себя.
Сейчас Марко зашел за возлюбленной, и они отправились на прогулку. Наряд кавалера был несколько вызывающим как для столяра, так и для скромного жителя селения, впрочем, он соответствовал, как всегда изысканному, платью дамы. Они вышли из селения, желая попадаться на глаза только звездам, начинающим прозревать на небе. Солнце зашло с час назад, но на улице было по-летнему тепло, воздух приятно украшали ароматы цветущих лугов. Марко жадно дышал полной грудью, словно пытаясь вместе с кислородом набраться и решимости. Спину, немного согнутую в трудах, рядом с Бертиной он всегда держал по-военному прямо, гордость от общества первой красавицы переполняла его. Когда двое шли куда-то рядом, Бертина обычно держала своей тонкой ручкой, крепкую руку столяра согнутую в локте.
Пара прошла вдоль реки, рядом с местами, где Марко когда-то удил рыбу, где начинал постигать искусство работы с деревом, но сейчас он не вспоминал об этом, то была совсем другая, словно и не его, жизнь. Взошла луна и вокруг стало достаточно светло, чтобы ясно видеть как лица, так и путь. Марко повел даму сердца в сторону от реки, они перешли небольшую лужайку и оказались у старой изгороди, ограждавшей значительный участок земли.
- Бертина, - начал Марко.
Немного устав от прогулки, девушка повернулась спиной к изгороди и слегка оперлась на неё, она чуть вздохнула, подняла глаза на спутника и приготовилась слушать.
- Бертина, - повторил Марко, словно ища поддержки в самом звучании любимого имени. - Я никогда не говорил тебе, но, должно быть, ты знаешь, - он перевёл дух и продолжил без остановок, - когда ты родилась, мне приснился сон, - девушка опустила взор, она знала эту историю. - Ангел приходил ко мне и сказал, так явственно, что я слышу его голос до сих пор, сказал, что ты будешь моей женой. Ты знаешь, что я люблю тебя, Бертина.
Влюбленный обнял девушку, но она не ответила на объятия. Марко жадно вдохнул аромат чёрных волос возлюбленной, сердце его неприятно сжалось, предчувствие чего-то трагического блеснуло на горизонте сознания. Он разжал объятия и отступил на шаг.
- Ты будешь моей женой, Бертина? - спросил он, взяв её руки в свои, как вдруг, испугавшись холодного блеска любимых глаз, леденящей бесчувственности длинных пальцев, Марко ощутил неведомый полёт, стремительное падение вниз, в пропасть. Его бросило в сильнейший жар, одновременно с этим, всё тело покрыл леденящий пот. Его душа почувствовала на своем лице дыхание смерти, мгновенно разглядев бесконечную скорбь пустоты. Глаза его округлились как у безумного, как у человека, отважившегося на поджог дома, он отпустил не принадлежащие ему руки девушки. Его голова, склоненная, ничего не видящая, слегка покачивалась из стороны в сторону от нервной дрожи, своим движением напоминая флюгер, обеспокоенный слишком сильным ветром. Казалось, он перестал дышать, словно жизнь, разбитая в нём на множество мелких осколков, с каждым выдохом вылетала по осколку из сердца, разрезая всё на своем пути. Сил ему достало лишь на то, чтобы прошептать, - ты же знаешь, ты вся моя жизнь.
Бертина была сильно напугана глубиной чувств Марко, источаемых его взглядом, его искаженным безумным лицом, она слишком хорошо знала каково это, когда тщетно ищешь любви. Ей так хотелось, чтобы оба они были счастливы, она бросилась к Марко и крепко обняла его, слёзы затопили её глаза.
- Марко, Марко, - повторяла девушка, рыдая на плече парня, она билась безутешным дитя, пойманною птицей, казалось, что Бертина пыталась вдохнуть собою жизнь в окаменевшего истукана. Она чувствовала всю его боль, она разделяла её, и очень хотела унять мучения друга, но в то же время должна была лишь усугубить их, многократно помножить, и всё это разрывало её сердце, терзало душу. - Я не могу, Марко... Не могу!
Марко был окончательно сражен, мысли и чувства смешались в нём, потеряв порядок, они носились внутри, словно звери в горящем лесу, словно перепуганные выстрелом птицы, словно матросы на тонущем корабле, на их лицах читался лишь ужас и бесконечная жажда жить.