Некин Андрей : другие произведения.

Загадка Кольца Г-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третья
  ГЛАВА III
  Железное сердце
  
  * Нет правил для тех, кто идет великими тропами.
  Первый из лордов машиностроителей.
  
  
  - Человек появляется не из мамы и папы.
  - Человек питается не хлебом, вином или утренней кашей.
  - И проживи хоть сто лет - сильнее и крепче не станешь.
  - Именно, - дополняет четвертый голос. - Человек создает себя сам. Вытачивает свой дух в сражениях против целого мира. И если достоин и смел, то, как скульптур безжалостно отсекает всякую слабость, и тогда даже тело вслед духу становится крепким как камень или железо.
  Теперь голосов намного больше четырех. Возможно около сотни.
  - С тобой трудно, ты знаешь?
  - Ты умираешь слишком часто. Но сильнее все не становишься.
  - И вряд ли мы сможем помочь на этот раз.
  Эхо. Эхо. Эхо разносится внутри обгорелого черепа последнего из рода Торриев.
  - Следы огня поправимы. Огонь - это наша стихия. Ибо мы и есть огонь, потомок, - звучит многоголосое море.
  Ведь огонь горел там, где появился первый человек. Огонь пылал, пока этот человек спасался от холода в изначальной тьме, кутаясь в звериную шкуру. Огонь дарил свой жар, чтобы превратить хаос железа в правильную форму меча. Огонь - наш самый старый союзник.
  - Но эта рана в твоем животе... Ее мог бы вылечить только Seflaxus, или те, кто ему служит.
  - Мы приведем их к тебе.
  
  Слишком мало ударов сердца.
  - ...мне казалось, Император вам только мешает. Может, оставим его здесь? - совсем другой голос. Высокий, безразличный.
  - На стол! - противоречит следующий.
  Звенят освободившие место затейливые инструменты.
  И опять слепящий свет прямо в глаза. На этой сцене Императору в его новой роли мертвеца он совсем не нравится. Свет также не нравится нависшему сверху существу. Известно, что 'Прекрасной' Ио назвала себя сама. Человеку ее неописуемый облик скорее отвратителен и вряд ли может вызывать восхищение, но людские каноны красоты Прекрасную Ио волнуют мало...
  Стормо воспринимает происходящее не замкнутыми глазами и не ушами полумертвого черепа. Стоя по пояс в мрачном сне, он знает, а не наблюдает. И даже больше - все прежние методы восприятия мира кажутся ненадежными. Требующими проверки.
  На каком этапе и каким это образом обветшалый балаган оптических и акустических эффектов, известный под именем 'жизнь', превращается в догмат, что так трудно подвергается сомнению? Пожалуй, с подобного вопроса начинают создатели любой философии. Ведь границы слишком тонки, призрачны. Стоит лишь запрокинуть голову поздней ночью и вдохнуть аромат непостижимого звездного неба, как тут же понимаешь, о чем идет речь.
  Ха-аа...
  И именно так чувствует себя Стормо - высоко во тьме на вершинах башни своего фамильного замка, запрокинув голову в звездную ночь. Реальность тут пропадает, растворяется и кажется ерундой. И потому он уже готов принять в себя более чем вечную, неопровержимую смерть.
  Чьи-то тонкие музыкальные пальцы размыкают его кишки, возвращая в подобие сознания неумолимой удавочной болью. Пальцы хватают Стормо за шкирку, как утопленного котенка, выдергивают его из черной тесной жижи.
  Пальцы проникают в области спазмирующей сердечной мышцы, изучают топографию внутреннего устройства. Какая близость... Она кажется почти интимной.
  - Повезло, что здесь есть все эти инструменты, - звучит спокойный без дрожи голос.
  Хотя даже Стормо знает, как безнадежно выглядит его мертвое тело. Меньшим чудом будет взлетевшая муха, предварительно размазанная по стеклу. Стормо, как вскрытый ящик для подтекающих органов; смесь деформированных костей и негодной плоти.
  Но в голосе звучит непоколебимая вера. Нет, не в чудо. Оставим чудо слабым. Вера в то, что человеческий организм всего-навсего анатомический шкаф сложной специфики. Нужно лишь расставить ингредиенты по своим полкам, пустить электричество в затухшее сердце, и тогда произойдет не волшебство и магия, а необходимая справедливость физического мира.
  По крайней мере так говаривал Сефлакс...
  Но владел ли великий механик иглой, хирургическим пером и придерживался ли сам того опасного мнения, что человек биологическая, но все же 'machina'?..
  Катастрофа сердца - рушатся внутренние башни, ломаются незримые стены; могильный холод, преодолевая рвы, таранит ворота. У последней черты держит оборону фигурка Стормо с обломком меча. Судорога охватывает обнаженное тело со вскрытым животом. Его нашли без всяких ожогов в соседней обгоревшей до копоти лаборатории, но сейчас нет времени разбираться в чуждом феномене.
  - Разряд!
  Вот это великий механик бы одобрил!
  - Разряд! Разряд! Разряд!
  Живительная искра мощностью в три единицы бодрит как пощечина. А выставленные тридцать семь яростных единиц любого подымут из могилы.
  Слишком много ударов сердца.
  - Держите его!..
  Откуда в человеке столько крови?
  Да уж, руки у Миледи Ректор по локоть в крови, и лицо у нее... Черт, жуткое у нее лицо!.. Замызганное красным, пополам обожженное, одержимое страстью по сборке человеческого механизма. Точно хищная птица железным клювом ковыряет мертвеца - острая сталь входит в мягкое, оставляя вместо следов швы серебряной нитью.
  И все же,
  - Недостаточно, - качает головой Миледи, отрываясь от внутренностей. - Он скоро умрет. Самое удивительное, что до сих пор не умер. Эта рана смертельна.
  Через тонкие разрезы виднеются ткани, которые беспокоят Ректора больше всего остального. Затейливый прибор сообщает писком о невидимом. Побывавший здесь наконечник лезвия был сделан из крайне редких тяжелых металлов, что сами по себе излучают смертоносную гадость.
  Миледи Ректор видела подобную рану не первый раз.
  - Поражение будет распространяться по позвоночнику, пока не дойдет до мозга, - говорит она. - Мало кто из людей переживал подобное. Экспозиция - месяцы. Даже если он очнется, он умрет от боли.
  Девушка птичьим взглядом смотрит на эльфов.
  Требовать по итогам столетней войны половину эльфиек в рабство только для... известных целей было бы слишком глупо, ненаучно и противоречило бы нормам пюпитра. Это даже чересчур очевидно. Истина лежала в области опытов, о которых не особо любили говорить в магистрате, и диковатого слова 'вивисекция'.
  - Нам нужна кровь эльфа, - говорит Миледи Ректор.
  В составе искомой жидкости есть масса занятных ингредиентов - знает она.
  - Вам нужна кровь эльфа, - подтверждает Аль.
  Там, где хоронят павших в бою воинов ее народа, вырастают самые высокие деревья, а там, где упадет всего лишь капля из раны, наверняка вырастет хрупкий цветок - знает Аль.
  - Именно так. Ложись рядом с ним на стол.
  - Стой. Это нужно обсудить.
  - Хорошо. Пусть ляжет твоя служанка.
  Молчат. Эльфы вообще любят помолчать, когда от них требуется реплика.
  Миледи Ректор раздраженно поясняет:
  - Крови нужно не так много. Никому не навредит.
  - Нам об этом известно.
  Девушка с красными по локоть руками подымает хирургическую кисточку и тычет ею вперед подобно копью:
  - Отличное время поторговаться ты выбрала, эльф. Думаешь, будет по-твоему?.. Рю-юу! Ложи ее на стол.
  Спустя мгновенье девушка в недоумении оборачивается.
  - Исполняй! - визгливо приказывает она, не понимая, что происходит.
  - Я, пожалуй, откажусь, - пожимает плечами воин, скрывающий лицо. - Согласен. Это надо обсудить.
  - Он же умрет... - растерянно опускает хирургическую кисточку Миледи.
  И снова с прежней уверенностью:
  - Тогда выйди! Это ты можешь?! ... Или нет, - приказывает девушка. - Выйди и выследи. Найди. Догони. Оторви голову.
  Рю безмолвно кивает. Такая задача ему по плечу. Он будто шагнул в прореху пространства, исчезая из комнаты, ныряя в бездну лаборатории Фалавия Кота.
  Мерцающая огненная шерсть свечей делает лица эльфиек похожими на лица недвижимых статуй. Хотя сам свет постоянно движется у границы черного и белого, пытаясь сожрать темноту, методично жует ее, но она, как кусок старой лошади, неподатлива даже самым острым зубам.
  Наверное, Миледи Ректор просто не могла не попытаться. Ей было куда проще заставить, чем униженно просить.
  Изогнувшись, как кошка, Миледи резко бросается вперед, хватая руку эльфийской принцессы, порываясь воткнуть в нее механическую иглу, и в голове ее напряженно циркулирует одна единственная мысль: 'он же умрет... он же умрет... он же умрет...'.
  Непродуманный глупый план - заставить силой. И это все-таки странно. Миледи всегда рассчитывала наперед, соизмеряла, прикидывала. А тут... Что это с ней?..
  За внешней хрупкостью эльфийской принцессы скрывалась гибкость, ловкость и более чем достаточная для женщины способность мышц к резкому движению. Она ударила ее не открытой ладонью, и не острыми золотистыми ногтями, принцесса ударила подобно воину - кулаком в лицо.
  От резкости и внезапности этого удара у Миледи Ректор выступают слезы. Но она - дочь первого из лордов машиностроителей, а значит не может уступить так просто.
  Второй удар намного сильнее предыдущего. Погрузившись в полусон, миледи оказывается на полу. Сдавленно вскрикнув, она упорно продвигается вперед на четвереньках, пока не утыкается головой в эльфийские туфли. И эта навязчивая мысль продолжает тикать в висках: 'умрет... умрет... умрет...'.
  - Магические первоосновы давно предали эльфов, и поэтому волшебницы великого леса умеют владеть мечом и не только, - Аль спокойно улыбается. - Если вы попробуете дотронуться до меня еще раз без моего разрешения, я сломаю вам челюсть.
  Принцесса грубо отталкивает Миледи ногой.
  - Ты не понимаешь, кто лежит на столе, - говорит она. - Истинный маг должен был родиться среди эльфов. Он... Он... оскорбляет порядок нашего мира. Он противоречит всему. Нам бы стоило убить его прямо сейчас. Ты, королева севера, понимаешь, что означает для всеобщего будущего человек, владеющий магическими первоосновами? И не только для нас, но и для вашей 'науки'?.. Ты понимаешь? Не будь дурой, Миледи.
  Миледи Ректор шумно втягивает воздух простуженным в подземелье носом. Устало проводит тыльной стороной ладони, оставляя на лице красные усы.
  В другое время эти 'красные усы' могли бы показаться смешными.
  - Твоя цена? - направляет Миледи все сказанные слова к изначальной цели.
  - Цена? - Аль вскидывает изящные брови вверх. - О, эльфы всё знают о цене, которую приходится платить, когда ты становишься слаб.
  Тем временем на столе для препарирования трупов Императора охватывает дрожь. Его обнаженное вскрытое тело кажется совсем худым и беззащитным, словно он был двенадцатилетним мальчишкой. Руки шевелятся сами по себе, звенят инструментами; глаза то и дело открываются, но в них нет ничего кроме пустоты.
  Аль не замечает этой предсмертной игры.
  - Цена... О, мы всё знаем о цене, - повторяет она. - Когда мы проиграли столетнюю войну, вы просто могли попросить земли и золото. Да-да, разве трудно было оставить побежденным каплю достоинства?.. Но вы люди-ублюди, не были бы собой, если бы не воспользовались нашей слабостью самым унизительным способом, - голос Аль обращается в злое шипение. - Вы попросили в рабство половину дочерей Великого Леса. Вы согнули нас, заставили открыть рот, накинули уздечку и стали править, точно лошадьми. Люди-ублюди...
  Раздается стальной звон упавших на пол инструментов. Руки Императора блуждали во тьме - инстинктивно искали рукоять меча для последней схватки с Прекрасной Ио.
  Эльфийка поворачивается. Долго и пристально смотрит на изувеченного человека, будто пытается разгадать нечто очень важное, но слишком недоступное.
  Аль возвращает взор к неловко поднявшейся Миледи Ректор.
  - А почему бы вам не нагнуться и не открыть как следует рот?
  - Изволите шутить?
  - Отчего же.
  - Если я это сделаю, вы, наконец, мне поможете?
  - Именно так.
  Миледи удивленно хлопает глазами. Застывает в нерешительности. [И когда все-таки исполняет требуемое, то слышит звонкий хлопок от соприкосновения чьей-то ладони и нижней части ее собственной спины.] А потом у самого уха раздается томный шепот эльфийской принцессы:
  - Остальное пусть дорисует ваше воображение. Очень жаль, что я не мужчина. Но я все же хочу, чтобы вы представили на мгновенье, хотя бы на маленький-маленький миг, что значит быть дочерью Великого Леса, которая вынуждена платить за слабость своего народа.
  - Это все? Я могу встать? - отстраненно и холодно спрашивает девушка и, не дожидаясь, распрямляется.
  И этот ее спокойный тон возможно спасает жизнь умирающего юноши. Внезапно разразившаяся буря из мстительной злобы медленно растворяется в чертах невозмутимого лица. Аль качает головой.
  - И все же подумайте. Стоит ли оставлять ему жизнь. Я обещала помогать Императору в пути, и я ему помогу. Мы эльфы - не такие как вы, мы держим свое слово... Но за твои действия мы не в ответе. Если ты просто оставишь его здесь, я, чье короткое имя Аль, никак не смогу сохранить Императору жизнь самостоятельно.
  - Просто отойдите от него на время, - добавляет вторая, имя которой Миледи Ректор уже успела за ненадобностью позабыть. - Вы избавитесь от того, кто вам мешает. И слово эльфа не будет нарушено.
  - Именно, - подтверждает главная из эльфов. - Как вы люди говорите, послушайте голос разума, Миледи Ректор.
  - Мы честно попробуем спасти его согласно данному слову, - продолжает вторая. - Но без вас, без силы Сефлакса, вряд ли что-то получится.
  - Голос разума, Миледи. Да или нет?
  Не дождавшись ответа, Аль подходит к столу. Почти нежно проводит рукой по щеке Императора и снова пристально смотрит на него, опять пытаясь разгадать недоступную ей загадку.
  - Зачем он вам, Миледи? Без силы истинного мага он никто и никем останется. Обычный человек. Слабый и глупый. Так зачем же?
  - Не ваше дело.
  Аль разочарованно разводит руками.
  - Что ж, эльфы честны и верны собственному слову.
  - Эльфийская честность воодушевляет, - слабым голосом шепнула Миледи.
  Где-то на хаотичном фоне метающихся мыслей, в подземельях ее многосложного разума, промелькнуло спокойное и отчетливое решение - 'в войне, которая возобновится рано или поздно, нужно истребить их всех'.
  На столе не хватает места. Аль приходится лечь боком, положив голову на человеческое плечо. Она протягивает свободную руку, чтобы Миледи вскрыла ей вену и опять смотрит странным взором на Императора, словно Прекрасная Ио на своего очередного умершего любовника.
  
  Среди царства теней Рю и сам не более чем тень. Скользкая, юркая, неуловимая.
  Если бы у воина без лица был герб, то на нем обязательно красовалась бы многоножка. 'Средь серых стен будь серым, во тьме становись черным' - таков был бы девиз.
  Бесчисленные коридоры, казалось, уводили к клокочущему сердцу земли. Стремительно продвигаясь по следу, Рю, верно, ушел в такую глубину, какой никогда еще не достигал ни один человек. Здесь лаборатория Фалавия Кота случайно соединялась со старыми гномьими шахтами, выдолбленными в камне.
  Далеко внизу ему пришлось пройти сквозь пыльную комнату, где хранились сто семьдесят две младшие сестры механической куклы. Тщедушные тонкие тела их, пахнувшие безысходной грустью своего создателя и керосином, были развешены на специальных крюках. У многих отсутствовали конечности, некоторые распахнули реберные клети, так что виднелись их железные сердца на пружинном механизме, требующие завода специальным ключом. Третьи имели встроенное в тело смертоносное оружие. Для иных не хватило отдельных крюков и они ютились на одном, обнимаясь, и словно шептали друг другу на ушко девичьи тайны.
  За той комнатой простирался необъятный лабиринт коридоров, но он нашел ее даже слишком легко. Может потому, что она и не пыталась прятаться.
  Кукла, погруженная в себя, сидела в заброшенном гномами зале. Тонкий силуэт освещался огненными языками, что вырывались из доменной печи. Она занималась странным.
  На коленях ее покоился простреленный во многих местах труп. Узкой рукой кукла сжимала и направляла шприц.
  Шприц, механически всхлипнув, медленно набирал темноватой жидкости из тела умершего человека. Затем, полностью наполнив сосуд, она нашла под собственной грудью отверстие. Направила иглу под углом в перекрытие меж лоскутами колючей стали.
  Будто хотела сохранить частичку великого Мастера в своем сердце.
  Впрочем, возможно, то был посмертный акт любви меж существами: механическим и живорожденным.
  Или может она желала принять в себя чужую смерть. Ловко подменить собою уже совершенную жертву. Изменить невозможное. Отдать себя вместо другого.
  Или...
  Хотя вряд ли ее мотивы в полной мере осознаваемы человеком.
  - Эй, - окликнул Рю.
  Воину без лица показалось невежливым убить куклу без предупреждения. Он не хотел завязывать беседу, но перекинуть пару слов вполне входило в понятия дуэльного этикета.
  К тому же Меленима занималась чем-то явно интимным. Оторвать ей голову так сразу виделось совсем неловким, как например, удушить человека, застав того на ночной вазе.
  - Не волнуйся. Обожду.
  Она обернулась. Трубка в шее краснела от вздымающейся жары непрерывного горения ее внутренних органов. Пар со злобой окутал лицо. Верные признаки скорой атаки.
  Украденного из болота мертвецов Фалавия она ласково положила у печи, словно пытаясь отогреть от смертельного холода. Меленима не желала больше говорить:
  - Умрешь, - коротко пообещала она и пошла в бой.
  Кукла смотрела на мир удивительным образом. Вместо объектов, красок и тонов она воспринимала векторы, пункты и уравнения. Ключевым точкам бытия внутри странного устройства ее сознания были присвоены буквы и соответствующие характеристики. И еще до того, как нанесла удар, кукла уже знала, что проткнет человека насквозь и из того, как из предыдущего, выльется вся функциональная жидкость.
  Смерть была посчитана, взвешена и учтена. Она была плодом внутренних строгих уравнений, а значит являлась неопровержимой. От такой смерти не убежишь.
  Первый вектор ее стальной ноги с силой врезался в пол; для лучшего соприкосновения скрытые шипы проткнули в камне углубления; второй вектор слегка согнулся. Последующий толчок происходил со скоростью недоступной взгляду. Можно было различить остаточные явления - искры с волос, белесые клубы перегретой воды, но не само ее тело, превратившееся в инструмент убийства.
  Острие движению задавала рапира, схожая с большой иглой. Она то и встретила пустоту. По уравнению кукле положено было тормозить изумительное движение о точку жертвы.
  А этой точки там уже давно не было.
  - ...Нечестно! Обманщик! - успела вскрикнуть она до того, как поражение стало очевидным. - Трюкач!
  Рю, как змея, таился где-то позади и сбоку. Ловкая рука ухватила волосы - холодный жесткий моток проволоки, искривший электричеством. Голову откинуло назад, меняя расчетный вектор движения на стремительный полукруг. Собственная мощь раскручивала, словно на карусели. Раздался стеклянный хруст. Невыносимо детское лицо ее встретило стену.
  Да, непогрешимое уравнение дало сбой. Точка реальности под номером N растворилась в прорехе пространства и появилась там, где быть ее не должно. Копье, не теряя момента, подсекло изящные, словно у циркуля, ноги, опрокидывая все остальное вниз.
  Хотя маловероятно, что ошиблось само уравнение. Наука ошибаться не может. Просто уравнение было неполным, вдруг поняла Меленима. Чего-то в нем не хватало, но чего точно - времени разобраться не осталось.
  И она вдруг заплакала, как маленькая тринадцатилетняя дочь Фалавия Кота в тот день, когда умирала от болотной трясучки. Но не от страха гибели - это умение в полную силу расцветает только у взрослых. Она плакала от обиды, что ничего не может поделать:
  - Нет! Мне нельзя терять функционал!
  Слезы у нее были крупные, черные; утекая вниз, они рисовали темные полосы на ее детском лице.
  - Я не завершила то, к чему была создана!.. Мне нельзя...
  В своем роде он был невероятным мастером, этот дерзнувший спорить со всем миром Фалавий. Влажные кукольные губы вздрагивали. Также содрогалось и горло, будто сглатывало подоспевшую смерть. От грубого удара искусная кожа местами лопнула, и треснувшее на части лицо искрило больше обычного, в бликах и отблесках странной влаги слез превращаясь в чудесное расплавленное серебро. Вторая составляющая - звук полурасстроенных мелодических молоточков, жалостливых нот, дуновение медных труб. Она плакала по-настоящему. Невыносимо по-настоящему. Индикатор истины - поднять ее за разбитое лицо и заглянуть самому в пугающую темноту механических глаз, где далеко внутри будто бы отражались смутные туманные луга древних земель, чистая холодная глубина вечного неба и что-то еще более странное, неясное, настойчиво требующее осмысления.
  Рю долго смотрел в эту тьму, которая скрывала столь многое; завороженный тем, как она умела смотреть, будто пронзая. Поборов себя, он перевернул куклу на живот. Ему не доводилось еще убивать детей. Пусть даже фальшивых и поддельных.
  Чтобы оторвать голову, необходимо было упереться ногой в спину, а обеими руками ухватиться за волосы. Зря Фалавий спроектировал те из прочной проволоки и цепей.
  Шея сначала не поддается, голову приходится крутить, как сорняк, чтобы вырвать из почвы с корнями.
  Звучит жуткое сочетание, состоящее из скрипа порванной стали, взрыва паровой трубки и разгерметизации. Словно кровавые брызги, болты и пружины вылетают в разные стороны, растекается горящая керосиновая слизь, через дыру в затылке вываливаются скопища шестеренок. И отделенная голова забывает, что можно не открывать рот, отчаянно тараторя, выпуская искры из ушей и глотая гласные:
  - Н-жно сд-лать то, что завещ-л Фал-вий. Пока не п...здно... п-ка... не поздно... Н-жно... Нужно... н-жно...
  Глаза мертвеют, трубка кровоточит черным маслом, колеса судорожно проворачиваются, точно пытаются отменить непоправимое прошлое. И все же последние слова Меленимы выходят до удивления четкими.
  - Нужно победить истинное зло.
  
  ***
  
  Стормо разбудил шум могучего парового двигателя. Шум просачивался через перину, медленно поднимался, забирался по невидимой лестнице в ухо. Тембр был успокаивающим, мягким и равномерным, и невольно закрадывалось убеждение (которое так любили в среде ученого магистрата): 'Человек изначальный предназначен жить среди механизмов'. Такого шума Стормо никогда не слышал, потому что никогда не ездил на поездах.
  Сначала Император продолжал притворяться, что спит, проверяя слухом - а есть ли в комнате опасность? По-детски: будто закрытые глаза могли быть причиной, по которой враг все еще не атакует.
  Стормо с трудом разлепил губы, уже зная - в комнате кто-то есть:
  - Что случилось?
  Это был воин, скрывавший лицо. Однажды в дороге Император спросил 'почему?', тот ответил, что болеет жуткой болезнью, и если Стормо увидит его лицо, то вряд ли сможет уснуть этим вечером. Хотя, наверное, по обыкновению врал. Он вообще мог сказать одно, а через час противоположно другое, будто немедленно забывал все, что с ним происходило. В нем как будто жило множество разных плохо уживающихся друг с другом людей.
  Но на этот раз Рю рассказал честно:
  - Обстоятельства вашего ранения остались нам совсем неизвестны. Но мы нашли вас, наверное, за фазу после того неудачного падения. Вы лежали на полу в обгоревшей комнате совершенно голый. И к тому же в странной позе. Раны вашей не было поначалу заметно. Миледи Ректор даже посмеялась, мол, что это вы тут делаете совсем без одежды. Она еще памятовала о кукле для любви, что собрал Фалавий Кот... А вы все не вставали и не вставали, милорд...
  Мысль о том, что Миледи Ректор насмехалась над ним, пока он валялся голым на полу, показалась Императору стыдной. И чем больше деталей добавляло его развитое воображение к композиции, тем больше мысль смущала. Он уже почти слышал ее звонкий смех.
  - Ты долго шел к этому, Стормо... - пробормотал Император под нос, краснея.
  Рука набрела на лицо, задумчиво изучая поверхность лба.
  - И вот, наконец, ты взобрался на вершину своего убожества.
  - Всех Императоров нарекают прозвищами, - хмыкнул Рю. - Наверное, вас нарекут Стормо Унылый.
  - Скорее уж Стормо Бесполезный, - слабо улыбнулся юный правитель.
  - Но вы все еще живы, - напомнил воин. - Мастера благоволят вам, сир.
  - Если какой Мастер и благоволит мне, то это тот Мастер, что заведует идиотами.
  - Вижу вас не переспоришь, сир.
  Стормо с любопытством глянул на собеседника, будто по-новому. Уж не издевается ли? Хотя вряд ли что-то определишь по внешнему виду человека, который скрывает лицо.
  А еще такому трудно довериться.
  - Вам подарок от Миледьи.
  - Какой еще подарок?..
  До того как тот успел произнести: 'Взгляните на свое плечо', Стормо уже понял, о чем идет речь. Он слишком привык к тяжести на плече, и потому не заметил, как проснулся. Серебряный знак ведущего легионы красовался на прежнем месте.
  - Город мы покинули, - пояснил Рю. - Доброе отношение его жителей нам теперь совсем ни к чему.
  - Спасибо, - не зная, что тут можно ответить, сказал Стормо и почему-то спросил. - Ты их убил?
  - Я нанес три удара. По одному на каждого, сир Император, - доложил советник. - Задания проверить пульс не было. Предполагаю: двоих непременно ждет могила, а третий, если и выживет, никогда не достигнет прежней боеспособности. Спасибо же стоит сказать Миледье Ректору. Ее распоряжение.
  Стормо без интереса кивнул. Он не стал спрашивать, сколько провалялся без сознания. Щетина на подбородке была намного длиннее обычного. Он слегка подтянул непослушное туловище руками, принимая на четверть сидячую позу. Теперь можно было рассмотреть окружающий интерьер.
  Поезд 'Железная Стрела' сира Белли ничем не уступал в роскоши тем, которые бороздили Империю. Медный рукомойник, звериные шкуры, шкаф из красного дуба, керосиновые светильники. Всему этому выступало контрастом только окно; из него взирала трясущаяся темнота подземного тоннеля.
  Сир Белли оказался щедр, или (что скорее всего) вагон первого класса попросту пустовал, потому как мало кому был по карману. В общих вагонах наверняка царила атмосфера обычного скотного загона. Душная, тесная и отвратительная.
  - Ректор наверняка будет рада вас видеть, - добавил советник, будто без шуток.
  Отказавшись от излишней помощи, Стормо откинул одеяло, обнаружив на себе белую ночную рубашку и такие же штаны, едва доходившие ему до колен. По искреннему убеждению Стормо полагал подобный наряд достойный разве что девицы. Ведущий легионы в таком не спит. Мысленно примерив опочивальное одеяние, например, на грозного Горака, император краем губ улыбнулся.
  - Где?.. - спросил Стормо, порываясь сдернуть идиотскую пижаму.
  Советник Миледи только пожал плечами.
  - Думаю, прежняя одежда сгорела в обстоятельствах вашего ранения, сир Император.
  Стормо меланхолично вздохнул. Попытавшись встать, он ощутил болезненную слабость. Внутри живота словно бы что-то скрутило, сжало, создавая горячий неприятный шар.
  Равномерно покачивающийся пол не хотел держать его. Пришлось поначалу опереться на советника. С посторонней помощью он выбрался из каюты.
  
  Округленная дверь из клепаного железа увела в коридор. А коридор в общую каюту.
  Миледи Ректор разлеглась на одном из изящных кресел. На ней было похожее на императорское облачение, только с большим количеством кружев (в голову Стормо закралась очередная стыдная мысль). Закинув ноги на стол, она методично мучила яблоко зубами.
  Большой пальчик ступни раскачивал повисшую в воздухе туфлю. Рядом на столе дымился стеклянный стакан в железной подставке. Жидкость пахла травами.
  - Доброе утро, - машинально бросил Стормо. Но потом темное окно каюты напомнило:
  - Или что сейчас?.. Вечер, ночь, день?
  - Полагаю все же утро, мой Император. Приветствую вас... - Миледи сочно впилась в яблочную плоть с новой силой. - Эй, дурак! Помоги уже Императору сесть. Ему нельзя долго стоять.
  Стормо предупреждающе поднял руку. Уж сесть он сам как-нибудь сумеет. Рю, слегка поклонившись, вышел.
  - Расстегивайте рубашку, сир.
  Император со вздохом исполнил.
  - Следов нагноения нет. Хорошо, - одобрила Миледи.
  Стормо изучал ветвившийся, словно чужой, шов. Палец прогулялся по излому кожи вверх, вдоль волнистых ребер и там, слева, нашел еще более чужеродное - торчащий кусочек железа. Будто гвоздик без шляпки забитый и крепко засевший меж костей. Не вспомни он, как горел заживо, удивился бы сильнее. Теперь эта мелочь была воспринята со спокойствием мертвеца:
  - Это еще что? Зачем?
  - Зачем-зачем. Чтобы бодрить ваше сердце по утрам крепким зарядом электричества, Милорд, - хихикнула Ректор. Последний раз укусив яблоко, она беспечно отбросила его за спину. Огрызок шмякнулся в толстое стекло иллюминатора и оставил на нем влажный след, а затем ушел в неведомое - за тумбу из красного дуба.
  - Пусть это вас не беспокоит. Контактный сердечный штырь - вынужденная мера. Погрешность при операции. Со временем его можно будет удалить.
  - Вы спасли меня, я помню, - сказал Стормо и недоверчиво прикрыл контактный сердечный штырь ночной рубашкой. - Только вот в чем причина вашей доброты? Это странно...
  - Причина? - Миледи Ректор склонила голову набок, а потом рассмеялась пришедшей в голову мысли. - Надеюсь, вы не думаете, что я вас тайно влюблена, сир Император?
  - Нет, что вы. Я вовсе не...
  - Вы невероятный феномен, - прервала она. - Стоит ткнуть вас ножом, как раскалываются на части механические устройства и кругом гаснут фонари. Вас должно изучать и исследовать. Такими феноменами, как вы, не разбрасываются по сторонам.
  Миледи Ректор опасно наклонилась вниз, нащупывая и подтаскивая рукой свой дорожный саквояж. Раскачивающаяся на ноге туфля замерла в хрупком равновесии. От исполнения трех задач одновременно фраза разделилась паузами вздохов и скрежетом подтаскиваемого ящика:
  - У меня... есть... к вам вопрос, Император... Эта кукла... что-нибудь говорила?
  - Помню, она сообщила, что Фалавий Кот знал, как преодолеть пределы.
  - Это... вряд ли, - не удивилась Миледи, словно ожидала подобного утверждения.
  - Отчего же?
  - Оттого что Фалавий Кот был шарлатан, - она, наконец, подтащила саквояж ближе.
  'Какого черта!' - хотел сказать Стормо, но вышло лишь глухое недоразумение звуков. Но потом все-таки взяв себя в руки:
  - Какого черта вы взяли это с собой?!
  - Как? И оставить варварам Оста подобное изобретение? - возмутилась Миледи Ректор. - Сиру Белли мы отдали лишь тело, сказав, что голова уничтожена. Честно говоря, я и из тела вынула все, что было возможно. Если хотите знать, по-моему Сира Белли интересовала именно она. Возможно, этот проходимец догадывался об истинной цене подобного изобретения. Наверное, собирается кому-то продать, и скорее всего уже имеет покупателя. Да только вот их ждет неприятнейший сюрприз...
  Стормо с усилием отвернулся в сторону. Даже сейчас лицо механической куклы страшило живостью. Блестящие пуговицы глаз, приоткрытые губы, готовые объявить приговор. Только треснувшая стеклом кожа напоминала о фальшивости.
  - Это ее сердце... - Миледи Ректор запустила еще раз руку в дорожный ящик.
  Сердце - сшитые меж собой лоскуты стали, о которые легко можно порезаться. Оно со звоном уперлось в стол, оставляя пару капель. Сердце слегка подтекало темноватым 'соком'.
  - Кстати, хотите 'чаю'? - девушка махнула рукой в сторону кипевшего стакана, пахнувшего травой. - Не знаю толком что это. Но, говорят, в городе Дитлице все пьют эту дрянь.
  Стормо, стараясь не смотреть на механическую голову, вежливо отказался.
  - А это какой-то регулятор... Так сразу и не скажешь, зачем он там нужен.
  Саквояж казался бездонным. Миледи разложила в ряд еще несколько деталей, а при изъятии последней показался тряпичный край. Миледи не брезговала держать внутренности механической куклы рядом со своими платьями. Или, что скорей всего - это как раз платья служили для большей сохранности трофеев.
  С удовольствием поглядывая на сокровища, Ректор начала рассказ:
  - В Осте я встретила одну попрошайку с механической рукой. Та рука была удивительнейшим чудом, такого искусного механизма я не видела никогда. Это было... было... будто дар из далекого-далекого будущего. И в такой дыре? Откуда? Но потом при ближайшем рассмотрении все встало на свои места...
  Ректор внезапно задумалась посреди слова, вращая в руках искусную стальную деталь.
  - Миледи?
  - Мой Император?
  - Что встало на места? - пришлось спросить Императору.
  - А?.. То, что Фалавий Кот был не только ученым и механиком... Фалавий Кот был прекрасным анатомом. Но прежде этого - магом и волшебником.
  Октавия Белл Реле довольно откинулась на спину, и забытая ею туфля все-таки брякнулась вниз.
  - Я поясню, - сказала она, выдержав паузу для пущего эффекта. - Не существует таких механизмов, чтобы полностью имитировать хотя бы действие обычной мышцы. Что уж говорить о полноценном существе... Эта кукла лишь кажется паровой машиной. Большая часть ее движущих элементов - мертвая плоть разных людей. Полагаю, использовался тот же ненаучный принцип, который поднимает всех этих гулей на наших с вами землях. Но только лишь для определенных фрагментов тел, пришитых к железному каркасу. Искусная, надо признать, работа...
  'На моих землях' - хотел поправить Стормо, хотя Миледи вряд ли сейчас могла слышать что-то кроме собственных мыслей.
  - Есть, впрочем, там механизмы, что делают ее движения сильнее. Да и ее разум, Милорд. Ее разум настоящий. Для него и нужны паровые поршни... С одной стороны это фальшивка, с другой же - грандиозная машина, - Ректор посмотрела ему в глаза, наматывая кончик волос на палец. - Сочетание силы пара и волшебства, мертвой плоти и железа. Разве такое возможно?..
  - Может быть, он просто хотел дать ей жизнь и не важно какими средствами? - предположил Стормо.
  - Шарлатан! - строго вынесла вердикт Миледи. - Опираться на волшебство. Он что эльф из дикого леса?
  Стормо не стал спорить. Он подтянул к себе 'чай' и подозрительно принюхался. Напиток востока все-таки чем-то привлекал.
  - Жаль не удалось добыть механическую руку той девочки, - нахмурилась Миледи, что-то вспоминая. - Надо было быстрее отпилить. До того как пришел мерзкий старик Касиус Риг. От мертвой плоти в руке наверняка уже пошло нагноение и заражение. Еще неделя и попрошайку уложат в канаву.
  Император с удивлением оторвался от кружки с кипятком. 'Чай' обладал странным притягательным вкусом.
  - Как благородно, что вы хотели кого-то спасти.
  - Великий Мастер, конечно нет! - закатила глаза Миледи Ректор. - Какое мне до нее дело. Мне интересна сама рука. Как мертвая плоть повинуется живой?.. Вот вопрос.
  Девушка перевела взгляд, обнаруживая, что на одной из лежащих на столе ног не хватает туфли. Непокрытая длинными локонами тонкая бровь приподнялась, решая внезапную загадку - 'Куда это подевалась обувь?'.
  - Кстати, милорд... Забудьте о том, чтобы сражаться на мечах, бегать или поднимать тяжелые предметы - смертельный исход гарантирован. Кое-что внутри вашего тела пришлось ампутировать... Вы даже не представляете, какая у вас там каша. Даже нервное волнение может плохо кончиться. А еще вам теперь похоже понадобится трость.
  Тон был спокоен и беспечен. Так сообщают о погоде на улице.
  Стормо поднял резко помутневшие глаза - он ведь забыл надеть очки, всегда собиравшие изображение в фокус. Картинка мира выглядела так, будто он смотрел на нее через обычное грязное стекло... Миледи Ректора отвлекла деталь механической куклы. Лоскутное железное сердце. Рассматривая вещь, она уже успела позабыть о нем и только что сказанном сущем пустяке.
  - ..?
  Она что-то спросила, но он ее уже не слышал.
  Верно, иные слова попросту не могут уложиться в сознании. В них невозможно поверить сейчас и сразу. Вот и Стормо пролепетал в ответ несуразицу, да и застыл.
  Непослушная память вытащила наружу гадость.
  ...Там в бою под Рейнгардом, когда солнце почти скрылось за горизонтом, снег пошел на убыль, и все почти уже кончилось - пал мальчишка. Один из стражей. Должно быть самый молодой защитник, осмелившийся встать в строй. Горло у него было рассечено, и фатальный исход понятен любому.
  Юный воин без сил стоит на коленях и отчаянно подставляет под рубец на шее ладони, собранные ковшиком. Кровь переполняет, бежит вниз по запястьям, заливает наручи, капает на снег. И взгляд у мальчишки был такой сосредоточенный, будто это могло его спасти - сохранить как можно больше собственной крови в ладонях, не дать ей утечь в землю... Черт, как же глупо он выглядел. Как же не мог поверить в свою смерть.
  И лицо его странно знакомо.
  Очнувшись, Стормо вскинул руки к шее. Но крови там уже не было. Видение будто показало ему его судьбу - теперь уже окончательно решенную. И она, судьба, задорно присвистнула. Этот звук выдернул его из сна, резко вернул в каюту подземного железного червя, рассекающего время и пространство без всякой конкретной цели.
  Он вдруг яростно возжелал швырнуть в нее травяным кипятком.
  Девушка, сложив губы колечком, повторила веселый свист.
  - А знаете, что самое странное в этом создании, милорд?..
  Милорд встал, поворачиваясь спиной. Как теперь он поведет за собой легионеров? Внутренняя трагедия нестерпимо жгла. И ничего так не хотелось, как оказаться теперь в одиночестве.
  Вся тягостная печаль, в которой он провел юность, и грусть от осознания никчемности себя и своей семьи нахлынула со старой силой. 'Неужели я последний Император? Я - конец эпохи?' - вернулась позабытая мысль. Как он теперь поведет легионеров? Да кто вообще пойдет за человеком, не способным толком держать меч?..
  - Подмечаете странность, милорд?
  Стормо с трудом сдержался. Неужто она, эта глупая дура Миледи Ректор, не понимает что это для него означает?..
  Передвигаясь по каюте, приходилось придерживаться ослабевшими руками за предметы мебели. На выходе он услышал, что Миледи Ректор все еще что-то говорит.
  Черт, она даже не заметила, как он ушел!..
  Таким, похоже, ему и придется теперь быть. Стормо Незаметный. Стормо Несущественный.
  
  Оказавшись в коридоре, император практически зарычал.
  Это что какая-то шутка?! Они что отправили его в этот путь, чтобы он стал калекой? Они за это ответят!..
  Стормо не выдержал и с силой ударил в толстое стекло иллюминатора. Горячий шар внутри живота встрепенулся. Изо рта вывалилась противная красная слюна. Медленно ковыляя по чреву механического червя, он, как никогда, призывал голоса к ответу. Действуя и мольбой, и угрозами, и тонкими рассуждениями, и грязными оскорблениями. Со стороны он теперь походил на полностью умалишенного.
  Только вот умалишенный желает заткнуть хор голосов, а Стормо о нем мечтал. Чтобы голоса пришли и вернули ему его прежнее тело.
  С другой стороны Император давно владел великим даром - холодно и расчетливо смотреть на себя со стороны. Болезненный с самого детства Стормо давно признался, что не может стать великим рыцарем, не может повторить судьбу могучих предков. Но советник Тигль Римус, легионеры и злобные черти в его голове на миг заставили думать иначе. О, то был сладостный миг! Теперь же судьба будто сняла слепоту с глаз, напоминая пощечиной, кем он был, кто он есть и кем он будет. Человек без воли и силы, чья единственная заслуга - родиться под знаменем славных предшественников.
  И все же разум теперь отступил на задний план. Лицо императора приняло неприятное упрямое выражение - челюсть сдвинулась вперед, сошлись брови. Стормо до боли сжал зубы, напряг руки, словно держал меч и наносил им удары. Но от этого только становилось хуже - мышцы стали тряпичными, каждое движение вызывало муть в глазах.
  Черт, ему нужно было услышать голоса. Здесь. Сейчас. Они должны, нет, они обязаны поделиться с ним их невероятной силой. Они могут вернуть все на свои места. Они все могут!
  Да, ему нужны голоса. Голоса помогут. Эта мысль завладела Стормо полностью.
  Незаметно достигнув конца коридора, Император понял, что ушел не в ту сторону. На стене висела табличка с надписью. Он попытался прочесть. Не получилось. Буквы стали похожи на раздавленных мух, и, как ни пытался, он не находил в них никакого смысла.
  Без привычных очков мир стал смазанным, тусклым и непонятным. Он едва разобрал контуры приваренной к стене лестницы и большой железный крюк для закрепления цепи.
  Опасность, боль и кровь?
  Стормо встал на первую ступеньку лестницы, приноравливаясь к небольшому прыжку. Помраченное сознание подсказало шальную композицию будущего. Крюк входит под ребра, под весом тела расходится рана, кожа, как мокрая бумага, не держит содержимого, и оно отвратительным чавкающим месивом падает на пол. А сам Стормо некоторое время дергается, как жук нанизанный на булавку, но потом успокаивается и принимается мерно кивать безвольной головой в такт движению огромного механического червя, будто соглашаясь со смертью...
  Что ж, если великие предшественники нынешнего Императора не помогут на этот раз, должно быть его гибель окажется одной из самых нелепых, какие только можно вообразить.
  Черт, страшно... Стормо внутренне напрягся, подготавливая непослушное тело. Ну!..
  Подрагивающие пальцы предательски не желали разжиматься. Под угрозой страшной гибели трудно верить в чудеса. Интересно, как птицы отваживаются на первый полет?..
  - Милорд истинный маг...
  'Нет ничего интимней самоубийства' - промелькнула насмешливая мысль. Стормо обернулся, все еще крепко цепляясь за лестницу обеими руками. Лицо было бледным, влажным от пота. У края рта повисла нитка красной слюны.
  - Что вы делаете?
  - Э-э... собираюсь призвать кое-кого к ответу...
  - Милорд истинный маг, если вы примените здесь свою силу, с поездом может случиться катастрофа. Вы нас всех погубите.
  Эльфа, чье короткое имя Аль, выглядела испуганной. Ее уже давно пугал механический червь. Он был ей слишком чужд. Она жалась спиной к стене, осторожно приложив обе руки к опоре.
  - Я могу вам помочь, милорд, - жалобно произнесла Аль. Вид у нее был такой, будто ей самой требовалась помощь. Здесь в нутре невиданного зверя, где, казалось, не существует никакого солнца, леса, рек и голубого неба, а есть только железо, механический стук и горячий пар она впервые по-настоящему боялась. Первые два дня подземного путешествия волшебница великого леса держалась. Через неделю владения Сефлакса надломили ее дух.
  - Пойдемте отсюда, милорд.
  Из глубин платья материализовался платок. Она осторожно коснулась тканью лица, вытирая ему рот, словно ребенку. Затем еще более осторожно обняла за плечо, помогая идти. Жаркий колючий шар под ребрами на мгновенье утих. Вблизи Аль пахла полевыми цветами. Он не хотел идти с ней, но этот запах безоговорочно победил молчаливое сопротивление.
  Императору вдруг захотелось стать старым, как легат Гладий Гром или дворецкий Мориус, лишь бы только выйти из-под ее эльфийской власти.
  
  Младшая из эльфов сначала поклонилась, а потом бросилась помочь госпоже, усадить в пышное кресло покалеченного императора. Сир Белли был лишен вкуса и нагромоздил в разные каюты совершенно несочетающуюся мебель, следуя одному принципу: каждый элемент интерьера обязан быть роскошным. Совокупность совершенно не волновала.
  Внимание привлекла игровая доска на столе. Большая часть фигур попадала и с шумом каталась по полу, но никто и не думал их поднять. Верно, эльфам было противно трогать человеческие вещи. В центре доски под гулкими толчками титанической паровой машины покачивался единственный легионер. Потертая фигурка, сошедший лак, деревянный меч наполовину сломан.
  Поглощенный своей грустью, Стормо долгое время молчал, не желая ничего говорить. Эльфы тактично не открывали рты. Лишь спустя пару минут, Стормо услышал отвлекший его шум - легкий шорох сминаемого платья. Шелковые складки распрямились на миг, образуя поверхность белого озера, а затем поплыли, обратились в извилистые реки. Аль крепко сжала кистями колени, точно ожидала чего-то.
  - Что вы хотели?
  Аль сама готовилась нарушить молчание, и потому заготовленная фраза вышла нескладно:
  - Рада, что вы выжили, милорд.
  - Можете не врать, - без злости ответил он. - Покажется странным, но я слышал ваш разговор в подземелье Фалавия Кота.
  Стормо резко умолк. Боль накатывала волнами. Пока еще мелкими. Чувствовалось, что внутри таилось еще целое море боли. Он крепко вцепился руками в подлокотники. Остается только надеяться, что в этом море никогда не начнется шторм.
  Побледневшая эльфа ничего не говорила, терпеливо ожидая.
  - Зря вы ее унизили. Этого она вам никогда не простит.
  - А вас она простила...
  - Чувство, которое верховодит Миледи, - любопытство. Я ей любопытен. Дело в этом.
  Боль слегка утихла. Стормо наконец сумел поднять глаза от пола. Принцесса пристально смотрела на него.
  - Позвольте вам все объяснить, милорд.
  - Не утруждайтесь.
  Внутреннее море резко сжалось в колючий горячий шар. Пока еще тихо дремлющий. Как самый верный враг или друг теперь он будет с ним всегда. Стормо мучительно промокнул рукавом вспотевший лоб.
  - Вы знаете, что иные эльфы видят будущее?
  Император качнул головой:
  - Должно быть, славно знать наперед, что останешься жив и здоров.
  - По-вашему наша дорога легка? Нам довелось побывать в плену у ваших подданных в Гибурге...
  - И что?
   - Люди... - выдохнула Аль, - люди грязны.
  - Какое мне дело до того, что кто-то силой раздвинул вам ноги? - слишком грубо произнес Стормо. Пожалуй, даже грубее, чем задумывал сам. - Хотите, чтобы я вас пожалел?..
  Очередной гулкий толчок парового механизма нарушил тишину. Деревянный легионер наконец брякнулся с игровой доски и с шумом укатился под кровать.
  - Простите, я не то хотел сказать.
  Эльфа послушно отпустила голову, скрещивая руки на груди:
  - Приберегите жалость для себя, милорд. Мы эльфы принимаем судьбу без сожалений. Если дорога верна, то верны и печали, которая она с собой несет. Вам тоже стоит принять эту мудрость.
  Младшая из эльфов, чье короткое имя Эль, будто тень старшей сестры, продолжила за нее:
  - Будущее видится странными фрагментами. Это ряд иллюстраций, которые можно понять так или иначе. Но с тех пор, как мы следуем за вами, будущего больше нет. Есть только одна картинка. Непроницаемо серого цвета. Ни границ, ни движений - только серость.
  - Такого никогда не было. Милорд истинный маг, вы нас пугаете.
  Стормо сделал раздраженную попытку подняться из кресла. Боль опустила его обратно. Все отчего-то возжелали вести с ним беседы, в то время как ему впервые в жизни хотелось напиться. Пусть даже он только проснулся, хотелось снова в уютные глубины сна и забвения.
  - После ранения перед вами, милорд, закрылась одна из дорог. Но мы можем помочь обрести другую. Если мы изменим вас, возможно, изменится будущее.
  'Определенно, нужно выпить' - с холодной решимостью завладела сознанием мысль - 'Как можно быстрее. Больше'.
  Со второй попытки встать получилось. Резко поднялась Аль, желая поддержать. На что Стормо протестующее поднял ладонь. Где-то внутри он все еще был Ведущим легионы.
  - Мы поможем вам осознать ваш дар, - рассказала эльфийка, пока Стормо выбирался из каюты в коридор. - Приходите, когда злость оставит вас.
  - Хотите выпить? - буркнул Стормо, будто вовсе не слушал.
  На бледном лице эльфы проскользнуло недоумение.
  - Выпить?
  - Да. Прямо сейчас. Вина, 'гномьей гадости', травянки орков или что у них тут найдется.
  Аль неуверенно покачала головой.
  - Вас пугает это место, - сказал Стормо. - Бросьте. На вас лица нет. Вам не помешает.
  
  'Нет более удручающего зрелища, чем вид пустого стакана' - подумал он и стремительно его наполнил.
  С каждым глотком боль в животе куда-то растворялась, мутнела, теряла фокус. Да и все вокруг незаметно начинало напоминать сон.
  В углу мрачно клацал по клавиру неизвестный бродяга, пытаясь издавать музыку. От каждого звука из неуклюжей музыкальной громады выползала очередная многоножка, чем-то явно озабоченная. Но в целом музыка была занятной, хоть и грустной. Пожалуй, бродяга был совершенно неуместным для этой дыры виртуозом.
  Впрочем, мелодия едва пробивалась через машинный гул двигателя.
  Здесь пустовало. А вот до того: в вагонах второго и третьего класса оказалось полно беженцев из средиземья. В тесном хитросплетении: лорды, крестьяне, механики. Кто спал, прикорнув головой на дорожном ящике, кто пытался вести беседы, третьи со скуки пили. Никто из них его (Стормо Незаметного), разумеется, не узнал.
  - Надеюсь, мы с вами сможем стать друзьями.
  'Гномью гадость' она выпила осторожно, словно змеиный яд.
  - Друзьями?
  - А почему нет, милорд?
  - Может потому, что вы желаете всем людям смерти? - заметил Стормо.
  - Вы владеете даром, который издавна принадлежит только эльфам. Вам не приходило в голову, что вы родились человеком по ошибке?
  Стормо осторожно взглянул на нее. Равнодушное, будто парящее над грязной атмосферой лицо. Глаза, обрамленные ветошью ресниц, безотрывно изучали его, словно пытаясь проникнуть внутрь. Это почему-то волновало. 'Черт', - подумал император, - 'надеюсь, она не знает'.
  - Меня называют по-всякому. Особенно за моей спиной. Глупцом, мальчишкой, трусом. Вы первая, которая зовет ошибкой.
  Аль искусно улыбнулась, и Стормо тут же с досадой понял, что прекрасно она знает, какое воздействие на него оказывает.
  - Хотя вы, наверное, правы, - добавил он. - Я и есть ошибка. Не стоило мне рождаться императором. Я слишком слаб для этого. Да и все это путешествие... экая дурость. Они, эти чертовы голоса, приказали, а я и побежал, точно слуга. Верите или нет, но я даже не знаю, что собираюсь там, за пределами, найти. Но вот вы,
  Стормо жадно поглотил остаток огненной жидкости. Боль ушла почти полностью.
  - Вы то наверняка знаете, что ищете.
  Аль кивнула.
  - Мы преследуем свою цель. Было бы глупо предполагать, что мы помогаем вам от излишней благосклонности.
  Она вдруг резко наклонилась к нему через стол, хватая его за ладонь.
  - Послушайте, милорд истинный маг, хватит ходить вокруг да около, вы ведь позвали нас не для того, чтобы хлебать эту гномью мочу и пялиться в вырез моего платья?!
  - Вообще-то отличная 'гномья гадость'...
  Стормо отдернул руку. Ему стало неудобно. Прежнее равнодушие на ее лице не куда не делось. Верно, этой грубой прямотой она пыталась стать ему ближе. Говорить как человек.
  - ...я вас не понимаю, принцесса.
  - Все вы понимаете, - снова кивнула Аль и деловито наполнила свой опустевший стакан. - Видели бы вы ваше развороченное тело, когда оно лежало там на столе. То, что вы выжили не просто чудо, это особенный знак судьбы.
  - Все я видел, - сказал Стормо. - Миледи Ректор изрядно постаралась.
  - Бросьте. Не будьте глупцом. Она тут не причем. Если вас раздавит этот подземный железный червь своими колесами, вы и тогда найдете способ выжить.
  - Только не рассказывайте мне про судьбу, - раздраженно отмахнулся Стормо. - Это не знак, это насмешка. Если верить Миледи Ректор, я теперь пожизненный калека. Я больше не могу быть воином, я больше не могу вести за собой легион! То к чему я был предназначен, то для чего я был рожден...
  Стормо вцепился руками в лицо.
  - Господин.
  Император резко обернулся. За плечо его тронул служащий в этой таверне гном.
  - Ваш кувшин пуст. Изволите оплатить?
  Стормо уже изрядно пьяный ухмыльнулся. А он ведь снова забыл, что монеты средиземья больше не в цене. Без всяких колебаний Стормо стянул с плеча серебряный браслет легиона. Вчерашнюю бесценную реликвию император собирался бессовестно пропить.
  - Сойдет?
  Стормо поймал на себе пару удивленных эльфийских взглядов, но сам сожаления отчего-то не испытывал. Император - тот, кто ведет за собой воинов. Да вот только за хромым калекой воины не пойдут. Этот символ больше ему принадлежать не должен.
  Гном же пристально осмотрел подношение, но так и не принял:
  - Этот рисунок мне знаком, сир, - он слегка поклонился. - Для вас и ваших спутниц тут все будет бесплатно.
  - Вот такие знаки мне по душе, - хотел пошутить Стормо. Но прозвучало совсем тоскливо.
  Тем временем бродяга сменил тон мелодии на что-то быстрое и куда более громкое, так что многоножки поползли вон из его инструмента, распространяясь во все стороны: и под стойку, и за пустые столы и навстречу выходу. И словно по команде со скрипом распахнулась чугунная дверь.
  - Вот вы где, сир Император! А мы вас обыскались.
  Голос ее был весел и бодр. Стормо внезапно поймал себя на желании обладательницу этого голоса придушить.
  - Вы так незаметно ушли, - с легкой усмешкой объявила она, присаживаясь рядом, - что мы совершенно забыли обсудить план наших дальнейших действий.
  Он встрепенулся, как будто его разбудили. Сладчайшая улыбка Миледи столкнулась в борьбе с угрюмой маской императора. Кажется, к нему снова вернулась боль.
  - В таком случае схожу за вторым кувшином 'Гномьей гадости'.
  Поглядывая то на эльфов, то на спину удалившегося Стормо, Миледи Ректор задала этот свой странный вопрос:
  - Советник Рю, скольких воинов ты можешь одолеть разом?
  - Смотря каких воинов, моя госпожа.
  Девушку ответ не устроил, она раздраженно ударила советника в плечо. На советника это действие особого эффекта не возымело:
  - Из вооружения у меня всего лишь острая палка. Если вы говорите о мушкетерах и достаточной дистанции, то вряд ли я одолею хотя бы одного.
  По воле привычки она раскусила кофейное зернышко. Привстала, развернула стул странным манером (задом наперед), снова присела, сложив руки на спинку, а голову на сцепленные руки.
  Перед самым носом Миледи выползла наглая многоножка. Миледи ловко откинула ее пальцем без всякого страха, и та, кувыркнувшись, рухнула в пропасть у противоположного края стола.
  - Если вам интересно, то эльфы считают, что за нами следует великая сила, - рассказал советник.
  - О чем ты? - с подозрением взглянула на эльфов Миледи. Эльфы равнодушно промолчали.
  - Говорят, на нашей стороне истинный маг.
  - Ах, это... - Миледи перевела взор на императора. Доковыляв до стойки, Стормо принял отсутствующий вид. Он задумчиво рассматривал прозрачный кувшин с 'гномьей гадостью', будто выискивая там свою утраченную судьбу.
  - Говорят его отец много пил после смерти жены, его деда вообще никогда не видели трезвым. Похоже, наш истинный маг может пойти по той же славной дорожке...
  - Милорд Император! - воскликнула она чуть громче так, чтобы он услышал.
  - Миледи?
  - Не желаете взглянуть на карты?
  Сильно пошатываясь, Стормо вернулся.
  На столе Миледи Ректор успела растянуть подробную карту целого мира. Вверху красовалась гномья руна. 'Сти-мг'ярд', с трудом разобрал он. Гномы - лучшие картографы - так называли их мир. Слово означало: 'Кольцо, упавшее с пальца титана'.
  Он невольно наложил руки на изображение Тулурка, словно защищал его от многочисленных опасностей. Реки, горы, города - заботливый 'щит' хотел спасти всех. С сожалением расцепив руки, Император изучал дальше. Палец нашел Рейнгард. Прошелся до Оста. Продвинулся к Дитлицу. Палец метнулся по воздушным путям...
  - Миледи, зачем мы направляемся в Дитлиц?
  Карта указывала на странное. Дитлиц был еще дальше от восточного предела, чем Ост.
  - Помните, я говорила, что нам нужны все ваши люди?.. Конечно, помните. Так вот, без них мы не пройдем владения дикого короля, злую пустошь, а затем еще и пустыню. В Дитлице же остался единственный альтернативный вариант.
  - Хотите нанять дирижабль, Миледи? - догадался Стормо.
  - Отнюдь. Украсть.
  Дерзость идеи заставила его даже сквозь боль улыбнуться.
  - Боюсь, это невозможно...
  - Рада, что вы не потеряли способность оценивать обстановку, сир Император.
  - А какой дирижабль, Миледи?
  Стормо изучал в детстве, что их бывает великое множество. Разных размеров и цветов; те, которые были тяжелее воздуха и легче; иные для движения ловили ветер парусами, другие имели винты и паровую тягу.
  - Нам нужен самый большой дирижабль Дитлица. Боевой нонгольфьер 'Исфир'. Согласно розе восточных ветров только он способен преодолеть силу ураганов.
  О, Стормо слышал это имя. Исфиру, как и 'Северному воину', был посвящен в далеком детстве отдельный урок. Исфир, как недовольная грозовая туча, мог бы закрыть собой изрядный кусок неба. Чтобы заставить его двигаться, требовались усилия пяти десятков человек команды, телега угля и соответствующая паровая тяга, которую приходилось сдерживать тремя слоями клепаного железа. А еще на борту Исфира крылись пушки и дюжина прилагающихся к ним канониров.
  Стормо не приходилось еще ничего воровать. А впрочем, своровать можно монету или какую другую мелочь. Когда умыкаешь что-то настолько большое, как нонгольфьер Исфир с сотней собственного экипажа, то это, наверное, и неправильно называть воровством. Для подобных вещей стоит придумать свой термин. Нечто среднее между ловкачеством и подвигом. Вот только сразу ничего толкового не приходило на ум...
  Миледи ошибочно истолковала его задумчивый вид за сомнение.
  - 'Нет правил для тех, кто идет великими тропами', - процитировала она слова своего отца.
  Изречение было знакомым. Но Стормо не признавал за ним истинности.
  - Я тут вспоминал, есть ли в Дитлице смертная казнь или они так же изобретательны как в Гибурге... Впрочем, мне теперь совершенно плевать. Надеюсь, у вас есть план.
  - Разумеется, есть! - радостно объявила она. - Но для начала,
  Миледи Ректор храбро опрокинула стакан 'Гномьей Гадости', видимо полагая ее вином. Да только 'Гадость' вовсе не вино и способна проесть со временем каменную плиту.
  - Gnomus urina! - пискнула она севшим голосом. - Как вы пьете эту кислоту?
  Миледи сплюнула на клепанный железный пол все, что не успела проглотить.
  - Так вот для начала надо выяснить, как работает эта ваша штука.
  - Да, пожалуйста, - угрюмо отозвался Стормо. - Тыкайте ножом сколько угодно.
  Он опрокинул в себя четвертый стакан. От внезапного толчка паровой машины вздрогнул весь поезд, и Стормо едва не стукнулся лбом об стол. Тонкая рука, пахнувшая полевыми цветами, заботливо придержала за плечо.
  - Вовсе необязательно, милорд. Вы скоро осознаете. Это не вы служите голосам, это они служат вам. Если только позволите, я вас научу. Для вас волшебство естественно.
  Миледи Ректор весело рассмеялась. Смех у нее был неприятный, язвительный. И Стормо, с детства податливый к чужому мнению, тоже скептически улыбнулся. К тому же он был истинным учеником своего наставника Тигля Римуса. 'Одинаково не верьте мудрецам и дуракам, волшебникам и механикам, сир' - говорил он - 'Чудеса - капризны и непостоянны, а науки - словно бескрайний туман и зачастую лишь предполагают. Острая сталь и воля - вот ваши единственные друзья. Только на них и должно опираться Императору'.
  - Я не думаю, что это сработает у меня хотя бы еще раз, Миледи, - честно признался он. - Эта сила, что хранит меня... она меньше всего похожа на дрессированную обезьянку. Она не будет танцевать по моему первому слову. Но вы ведь и не знали ничего, когда мы отправлялись из Рейнгарда. Верно? А значит...
  - Жаль. Теперь будет сложнее, - ответила девушка. - А наш первоначальный план лежит на дне моего дорожного ящика. Связка отличного динамита, если быть точной.
  - Динамит? Что это?
  - Скоро узнаете, сир. Скоро узнаете.
  Император отстраненно кивнул и выпил еще. А потом еще больше.
  И продолжал стремительно до той нужной ему степени, когда перестаешь понимать слова, а главное - собственные мысли.
  
  Дитлиц, военных инженеров город, был красным.
  Вовсе не потому, что лучи рассвета ласкали зрительский глаз и выхватывали из спектра нужный тон. Нет. Просто таковы были его определяющие элементы - кварц, кирпич, черепица, ржавчина.
  Подземный тоннель вывернул из вершины отесанной ветрами горы, а 'Железная стрела' в свою очередь скользнула на высокий мост. Долгожданный утренний свет Императора не обрадовал. Солнце было болезненно ярким, ибо Император страдал истинной легионерской болезнью - хмурым похмельем.
  Гном, что помнил символ на его плече, был так добр, что бесплатно наливал всю ночь. Он не запомнил момент, как остальные разошлись по каютам. А вот прощальный взгляд эльфийской принцессы, к которой он испытывал юношеское волнение, запомнил хорошо. Уж больно много там было разочарования. 'А она ведь, пожалуй, уважала его, пусть даже одновременно при этом ненавидела, как и всех прочих людей' - задумался Стормо - 'Милорд-истинный-маг. Среди эльфов это, должно быть, многого стоит'. Но теперь то в пору звать его 'Милордом-пьяной-свиньей'.
  Еще, кажется, он вел беседу с бродягой-музыкантом, и тот рассказал ему под утро, что 'цветущая сирень в лучах рассвета дороже любой денежной ассигнации' - а с этим разве поспоришь?..
  А гном все приносил кувшин за кувшином. Он ничего не мог с собой поделать. Гномья гадость приносила облегчение, усыпляла горячий огненный шар в животе.
  Стормо дал внутреннее обещание сделать этого гнома лордом, если средиземье все-таки спасется, хотя теперь забыл даже имя и усиленно пытался вспомнить.
  - Черт, как же тебя?.. - спросил юноша, болтая жидкостью и с академическим интересом рассматривая, как на дне бутылки плавают три дохлые многоножки.
  Император сурово пьянствовал на втором ярусе вагона, выделенного сиром Белли. Огороженная поверхность без крыши предназначалась для багажа, ибо пронизывалась всеми ветрами. Тут было слишком холодно и громко. Но вот механический червь выполз из горных шахт, и это, пожалуй, стоило того, чтобы ежиться фазу в одной только пижаме.
  Дитлиц Великолепный.
  Видение красного города на миг успокоило жалость к самому себе, хоть жалость и была взращена владельцем с особой тщательностью и старанием.
  Красные шесты башен перемыкались мостами и частью выводили на главную площадь, где, как и в свободном Осте, вершилась зловещая справедливость. У неба огромные мельницы ловили ветер. К причальным мачтам прибывали дирижабли. Высота стен пугала. Пугал и мост, по которому катил механический червь над просторами прерии.
  Должно быть, город начали строить на скале, медленно кроша ее каменную вершину на кирпичи и строительные блоки. И вот, спустя века, Дитлиц практически съел гору, и по древнему закону 'Съевший дракона сам станет драконом' - Дитлиц, упорядочив желудком каменный хаос, стал горой.
  Только вот это была гора лишь по форме, а по функции - уснувший вулкан, и потому для кузниц Дитлица не требовался уголь, заменой ему послужил естественный жар земляных недр. Раскаленное дыхание подземного бога выводили тысячей труб в подножие стен так, что сернистый яд клубился кругом города, напоминая огромную черную змею.
  Он был достойным ответом востока северному Гибургу. Пугающая мир громада.
  Мерные толчки двигателя утихали. 'Железная стрела' прибыла к месту назначения. Отвратительно пьяный Стормо пополз к люку - ему предстояло долгое, полное позора путешествие к собственной каюте.
  
  ***
  
  - Вы ведь из Тулурка! - радостно догадался розовощекий господин и тут же перешел на осторожный шепот:
  - Ни в коем случае не говорите никому, откуда вы родом.
  - Почему же?
  - Местные... как бы это сказать?.. полагают, что страшная напасть встающих из могил мертвецов пришла из средиземья. И мы за сию гадость в ответе.
  - Но это же глупо, - миледи подняла уцелевшую бровь и повторила для верности. - Глупо!
  - Совершенно согласен с вами, госпожа!.. Но люди вообще глупы, - розовощекий замялся, пытаясь найти причину феномена присущей человеку глупости, но не нашел лучшей, чем:
  - Они ведь люди.
  Шум. Движение. Суета.
  В проходящем человеческом потоке кто-то крепко толкнул Императора в ногу. И он, всей силой цепляясь за трость, едва не упал. Снизу просил дороги гном, служивший на поезде.
  Стормо без обиды уступил пространство. Гному приходилось нелегко - его из-за роста не замечали. Стормо вслед поинтересовался, отчего здесь совершенно нет тех, кто направляется обратным маршрутом. Гном зло проворчал, что обратно поезд всегда едет пустой, ибо никто не хочет в проклятый свободой Ост.
  Стормо с трудом развернулся, помимо трости мешала непривычная одежда. В гардеробе кают первого класса не нашлось ничего, кроме того, что любил сам сир Белли - одновременно пышно и по-военному.
  - Ах, простите, я вас сразу не узнал, Император, - поклонился розовощекий господин, прозревая. Но на его лице ясно отразилось все, что на самом деле подумал: 'если император бежит из империи - нет больше никакой империи и нет никакого императора'.
  Стормо без церемоний послал розовощекого в глотку к Прекрасной Ио. Его как будто разозлило, что кто-то вообще смеет упоминать этот титул - 'император'. Из невиданных глубин новой одежды показалась емкость. Одна рука была занята тростью. Стормо свойски выдернул пробку зубами.
  - Ну, что ж удачи вам, похоже, здесь наши пути расходятся, - пробормотал господин и, поклонившись еще раз, спешно обогнал их на пути к арке городских ворот.
  Поезд прибыл на площадку, окруженную пропастью. Подобное обстоятельство строго ограничивало выбор приезжих. И потому под аркой происходил очередной грабеж, как и всюду на предприятиях сира Белли:
  - Сир Стражник, это неразумно! Давайте договоримся о меньшей цене! - возмущенно вскинул руки механик в продолговатом цилиндре.
  Сир Стражник посмотрел на него так, словно тот убил всех его братьев и изнасиловал всех сестер.
  Сегодняшний конфискат уже собрался в изрядную кучу. Стражник Дитлица хотел последнего, хотел вывернуть все его карманы. В механике проснулась неразумная храбрость:
  - Сир Стражник, вы самая жадная скотина, какую я только видел!
  В узком проходе солдаты взвели мушкеты.
  - Повторите-ка это еще раз. Первый раз я вас не расслышал.
  Вместо ответа механик зло пнул собственный саквояж. Тот со скрежетом распахнулся, выставляя на свет разного рода товар.
  - Видите, Господин приезжий, как все просто, если вести дела вежливо и обстоятельно? Добро пожаловать в Дитлиц Великолепный, Господин приезжий.
  
  Оказавшись под тенью арки, Миледи Ректор сложила зонтик. В Дитлице, как и в Осте царила ужаснейшая жара.
  - Предупреждаю сразу, сир Стражник. Если вы пожелаете рыться в дорожном ящике, где помимо всего прочее мое нижнее белье, я собираюсь кричать, - холодно произнесла девушка.
  Стражник гадко заулыбался, но потом, рассмотрев билеты, лицо его обрело печаль. Пассажиров первого класса досматривать не полагалось.
  Арка сменилась многолюдной площадью. Миледи Ректор обернулась.
  Эльфов пришлось переодеть - в Дитлице обладателя ушей необычной формы могли легко повесить без всякого следствия. Головы их теперь украшали шляпы изящной конструкции, которые так любил сир Белли. Глупые эльфы, разумеется, думали, что нет ничего лучше темного капюшона и глухо задернутых воротников. Миледи развеяла глупую наивность: 'в городах людей нет ничего подозрительнее женщины, желающей по своей воле скрыть лицо'.
  Рядом пыхтел с дорожным саквояжем Рю. Советник взвалил ящик на спину, напоминая горбатую черепаху. Позади всех тащился Стормо, осваивая трость. Миледи остановилась, выискивая дальнейший путь.
  На миг ослепила внезапная вспышка фосфора и магниевой стружки.
  - Сударыня, - неизвестный механик вынырнул из-под непроницаемой ткани и услужливо протянул карточку, - не желаете приобрести за полторы ассигнации с четвертью?
  На карточке была запечатлена вся их странная компания. Живо запечатленный момент, теперь предназначенный для вечности: воспользовавшийся остановкой Император приложился к бутылке; присевший на дорожный ящик Рю выпустил струю табачного дыма; неумело обмахивающиеся человеческими веерами эльфы; и она сама - сосредоточенно разглядывающая указатель с парой сотен надписей. Картинка удивительно точно подчеркнула черты внешнего облика. Миледи со смехом приобрела.
  Разобраться в многочисленных мостах, улицах и уровнях Дитлица оказалось все-таки невозможно. В итоге девушка избрала ту дорогу, что просто вела вверх.
  Там на самой высокой площади, где казалось, что можно почти дотронуться до облаков, и взгляду ничего не препятствовало на сотни лиг по любому направлению компаса, Миледи остановилась. Слегка подпрыгнув, она беспечно уселась на ограждение. За спиной была устрашающая пропасть. Миледи пропасти не замечала.
  Сотни башен, тысячи людей, десятки тысяч деталей окружали ее. И она старалась, будто бы вобрать в себя их все. Запомнить всякую мелочь, которая лежала меж ней и грозно взирающим с высоты причальной мачты нонгольфьером 'Исфиром'.
  И особенно она изучала знаменитых стрелков пустоши, что несли дозор у дирижабля. Пугающие дисциплиной воины с мушкетами не двигались, не переговаривались и, казалось, даже не дышали.
  Когда-то в детстве у нее было странноватое занятие.
  О, редкие девочки в семилетнем возрасте имеют подобные игры с насекомыми. Такое скорее присуще юношам. Находя в заброшенном подвале своего дворца муравейники, она, что называется, играла в Создателя. Оружием ее возмездия была бутылка с черным маслом и кусок тлеющей ваты. Иногда она занималась этим часами - повергала на муравьев огненные потоки с небес, изничтожала их тысячами. Смотрела, как обгорелые и умирающие, они прорываются сквозь пламя и искусственные барьеры. Временами они почти добирались до ее ног. Будто хотели отомстить визжащему от восторга огромному непобедимому чудищу...
  Но в отличие от мальчишки семилетняя Миледи Ректор не примеривала на себя маску Плачущего Гобо, что, быть может, вполне даже и естественно. Она не произносила суровые приговоры, давая своим бедным жертвам вымышленные имена. У нее также не было определенного сценария.
  Что ж, зато при ней всегда был лист для записей и перо с чернилами. Таким образом, подобное занятие вряд ли можно назвать жестокой игрой.
  Уже тогда Миледи Ректор проводила исследование определенного рода.
  
  Они пробыли там, наверное, фазу. А после отправились искать башню Годфри Крысолова.
  Миледи Ректор мало что знала об этом человеке, кроме того, что он уже давно находился в Дитлице в качестве шпиона, а при магистрате служил когда-то младшим инженером. Значит, обязан был помочь.
  Миледи начала поиски, продвигаясь по многочисленным веревочным мостам. Самый широкий обзор открывался именно здесь.
  Иссохшая земля, жара и красная ржавчина. Масса суетливых людей, смазанная собственным потом и остывшей сажей вулканического пепла, толпилась по бесконечным улицам, напоминая сверху гадкое гнездо болотной моли. Там, где не ковали железо и не отливали пушки, там хрипели, свистели и звенели фабрики по производству черного масла, керосина, серебряной соли и варке едкого мыла. Всюду свисали будущие снасти для дирижаблей. Всюду текли человеческие реки, временами встречая площади и превращаясь в озера, изредка они расплескивали отдельные свои единицы у закоулков и башен. Каждого встречного можно было при желании наделить увлекательной биографией - почти все здесь носили звание военного инженера, владели в совершенстве мушкетом или были бродягами-мыслителями.
  А еще здесь царил несокрушимый порядок. Это чувствовалось.
  На одном из мостов им повстречался отряд гвардейцев - лучших воинов пустыни. Их командир совершенно верно угадал место, из которого они прибыли, и потому рявкнул: 'В строну, грязные дети Ио! Здесь вам не проклятый свободой Ост!'. Миледи Ректор не привыкла к грубому обращению, и все же даже ей не захотелось открывать рот в ответ.
  На востоке, где солнце высасывало всю лишнюю жидкость, а пустыня не рожала ничего кроме дикой несъедобной тыквы, люди вырастали совсем иного сложения, чем в средиземье. Если бы командир гвардейцев снял одежду, его можно было использовать для изучения скелета, не срезая при этом кожи. Но это вовсе не значило, что он был слаб. Наоборот, от него веяло силой, а в голосе звучало нечто такое, отчего неподчинение казалось попросту невозможным.
  Подобные воины и охраняли пристань боевых дирижаблей. Миледи Ректор замотала головой, будто выгоняла сомнения. Составленный еще в Тулурке план вдруг показался ей крайне неразумным.
  
  В этом огромном городе башня Годфри Крысолова нашлась только к самому позднему вечеру, когда начали зажигать керосиновые фонари, и Дитлиц превратился в упавшее наземь звездное небо.
  Он сразу узнал ее.
  - Приветствую, Миледи, - прошелестел крысолов без всякого удивления. - Проходите.
  Мрачная без изысков, но большая башня Годфри указывала на высокое положение в обществе.
  - Не тревожьте кота, - предупредил он. - Хороший кот нынче в цене.
  Кот, словно маленький леопард, не знал страха и разлегся по центру единственного стола. Вокруг него простиралось куриное кладбище. Он не ел местных крыс, которые были в Дитлице настоящей катастрофой. Местные крысы научились переваривать специальный человеческий яд и потому сами обладали ядовитыми телами. Они обходили любые ловушки и капканы, и пожирали практически все. Только кошки могли сдержать эту напасть.
  Расправившись с очередной куриной ногой, кот задрал заднюю лапу и лениво осмотрел пришельцев. Он знал себе цену и потому даже не подумал спрятаться.
  - Эльфы, милорд Император и воин с острова прокаженных, - скрепуче начал Годфри. - Никогда бы не подумал, что встречу дочь первого из лордов-машиностроителей на своем пороге, а тем более в подобной компании.
  Худой старик оправил опочивальное одеяние и хитро прищурился:
  - У вас ко мне дело, Миледи.
  Это не было вопросом и в ответе не нуждалось.
  - Хотя сообщают, Тулурка больше не существует, так что даже не знаю: стоит ли мне считать вас своим начальством...
  Миледи попыталась что-то сказать, но Годфри ее надменно оборвал:
  - Я собираюсь спать. Умолять меня о помощи вы будете завтра. Наверху семь спален - выбирайте любые.
  Развернувшись, его силуэт начал медленно исчезать во тьме коридора под шарканье неловких старческих шагов. Мерцающий свет в последний раз осветил согнутую фигуру у поворота, а затем резко пропал, словно перешел в иное измерение времени и пространства.
  
  ***
  
  В полночь застучал тихий дождь.
  Император не мог уснуть.
  Горячий огненный шар в животе разлился в огромный немыслимый океан боли, на который обрушился шторм. И он, Стормо, отчаянно барахтался в нем, заглатывая волну за волной.
  Стормо метался по комнате, стискивая зубы. Он ревел и стонал, натыкаясь на предметы мебели.
  Потом он забрался под кровать. Да, именно под кровать. Будто дикий зверь в нору.
  И там он тихо завыл, сам не ведая, какие страшные звуки сейчас издает.
  Стремительно исчезающее время превратилось в стылую вяло текущую жижу. Стормо сжался в комок, слушая биение сердечного маятника и надсадный хрип своих дыхательных путей. Источенный болью разум мог породить лишь одну мысль-желание. Дух уставшей плоти звал его обратно в землю. Железная кукла не обманула, нанесенная рана была смертельной.
  Завывая, Стормо мучительно ожидал Прекрасную Ио. Он ждал тьму ее глаз, холода губ ее нежных, шелеста сырых как утренняя трава волос, прикосновения тысячи мягких рук. Здесь, в бесформенной чернильной тьме под кроватью, она казалась уже более чем реальной.
  - Приди же... ну!.. - захрипел император.
  И, словно он был услышан, болезненно яркий луч прошил глаза, восстанавливая ток стремительного времени.
  - Привет, - сказал советник. - Как дела?
  Он сидел на корточках, подняв край одеяла и запустив свет под кровать, будто открыл дверь из своего сна и теперь с любопытством смотрел, что же происходит в чужом кошмаре.
  Стормо провыл в ответ несколько гласных звуков.
  - Миледи прислала меня к вам с помощью.
  - М-миледи? - дрожащим голосом переспросил Стормо.
  - Опий, сир. Я принес вам опий.
  - Оп-пий?
  - Он поможет от боли, сир.
  Надежда всколыхнулась внутри скрюченного императора, придала ему сил. Шторм в океане на мгновенье утих. И он пополз вперед наружу из своего убежища, хватаясь за последнюю соломинку.
  - Д-давай б-быстрее.
  Советник Рю тщательно отмерил порцию порошка и теперь закатывал его в специальную бумагу.
  - Вы должны знать, он меняет людей, - не прерывая действия, сказал он.
  - Он сделает меня слабоумным?
  - Скорее наоборот.
  - Я стану... хуже? - спросил Стормо, сам не вполне понимая, что имеет ввиду под словом 'хуже'.
  - Хуже? В каком-то смысле. Он заставит посмотреть на все с высоты.
  - Я в-вас не понимаю, с-советник.
  - Может быть, что страшнее этого ничего нет, сир Император. Миледи не хотела, чтобы вы принимали его. Но раз нет иного выхода, то...
  Рю смочил бумагу языком и аккуратно склеил ее в трубочку.
  - Люди похожи на муху, заплутавшую в лабиринтах оконного стекла, - терпеливо разъяснил он. - Верят, что движение приведет их к гипотетическому выходу из этого лабиринта, и более того - что само движение несет какой-то особый смысл. Опий же позволяет взглянуть на ситуацию с высоты. А когда смотришь сверху и понимаешь, что нет никакого лабиринта, а есть только лишь непреодолимое стекло, а ты сам - просто глупая муха, то все становится совершенно никчемным, так ведь? Все, кроме самого Опия, понимаете?
  - Опий устранит боль?
  - Вероятно.
  - В таком с-случае я готов рискнуть.
  Рю качнул плечами, давая понять, что он предупредил.
  - Советник...
  У самой двери Рю развернулся.
  - А ты не хочешь... со мной?..
  В блеснувших глазах воина промелькнул явственно ощутимый ужас.
  - О нет, сир, - голос советника дрогнул. - Я уже однажды смотрел на все с высоты. Второй раз мне это не пережить.
  
  Когда дым третий раз заполнил легкие, он будто сам обратился в дым. Его словно стошнило тяжелыми стальными крыльями через спину, и он унесся в невероятную высь, далекую и непостижимую. Тело больше ничего не чувствовало. И эта бесчувственность была прекрасной.
  Ему снилось много долгих снов. Но он запомнил лишь последний, там, где он видел одного из своих древних предшественников - старого Императора Лируса.
  Во сне тоже шел дождь. Вдали красный закат обнимал горы. Жгла непокрытую кожу вторая луна. Обтянутый броней старый Император стоял на коленях перед легионом и виновато смотрел в землю, мысленно готовя себя к окончательной гибели.
  Император не правит, император ведет за собой - такова истина. А править и вести за собой - вещи диаметрально разные. Эту разницу понимаешь, когда находишься на острие всех этих людей, что идут за тобой. Острие пронзает, но оно же и ломается первым.
  Старый Император Лирус. Хотя так ли он стар? Ему было двадцать шесть. Но все познается в сравнении. Его отец умер в семнадцать, деда он никогда не видел, потому что тот не дожил до двадцати, старший брат повел легион в первую и последнюю атаку в возрасте четырнадцати лет. Легко ли быть острием легиона? Император Лирус усмехнулся. Он явно зажился на этом свете.
  Иногда он сам желал смерти, потому как последние годы тело непрестанно болело от старых ран. Там, где соединяется второе и третье ребро, он получил свой первый меч. Страшная на вид была дырка. Лекарю пришлось колдовать неделю. Затем был живот, затем снова грудь, вспоротая ударом такого же старого, как и он, орочьего Рура. Последний удар разорвал ему бок, и Лирус навсегда потерял прежнюю подвижность.
  Сегодня он пришел за своим пятым последним мечом.
  - Я виноват перед вами, - тихо сказал он.
  О, это была невиданная картина, и, верно, невозможная для любой другой армии мира - потеряв всякую гордость, главнокомандующий стоял на коленях перед всем своим огромным войском.
  И каждый воин пусть даже на другом конце поля слышал его голос. Наверное, они бы услышали, если бы он и вовсе не шевелил губами.
  - Я виноват, - повторил он. - Мы наступали слишком отчаянно, слишком быстро на чужой земле, и потому попали в окружение. Впереди армия, превышающая нашу по численности втрое, позади же - эльфийские укрепления. Но если вы разделитесь и отступите, то иные из вас могут выжить.
  Ветер колыхал плащи. Оскалившееся мечами стальное море неподвижно замерло.
  Затем море загремело и загрохотало, словно билось об скалы. Волны вынесли на берег фигуру первого легата.
  Первый легат Роза носил обманчивое женское имя. На самом деле он родился на улице и никогда не знал матери, а значит и своего имени. Эта кличка приклеилась к нему уже в легионе за жестокость в бою. Легат Роза, протыкая противника, особым образом проворачивал меч так, чтобы наружу вываливались внутренности. Подобные раны невозможно было залечить - они напоминали распускающиеся на теле красные цветы.
  - За кого ты нас принимаешь?! - злобно зарычал он.
  - В ином случае вы все завтра умрете.
  - Еще слово и я сам перережу тебе горло, Император.
  В его голосе не прозвучало ни почтения, ни любви. Но Император Лирус никогда и не требовал подобных вещей. Он предпочитал честность.
  - Я готов умереть за тебя. Но не проси меня быть ради тебя трусом.
  Император оторвал глаза от земли. Положив ему руку на плечо, легат Роза весело улыбался.
  - Хватит позориться. Заткнись, вставай и веди нас на смерть, сучий сын.
  - Веди нас на смерть... - зашумело многоголосое стальное море.
  
  Когда они бросили жребий, кому идти в первых рядах, легат Роза взял слово перед этой шеренгой. Он подходил к каждому и ободряюще обнимал, словно прощался.
  Последний легионер мелко дрожал от страха, словно он уже чувствовал поцелуи Прекрасной Ио.
  - Боишься? - ласково спросил легат Роза и улыбнулся. А улыбка у него была добрая, хорошая, теплая, словно лучики солнца.
  Да только вот, когда отсекается конечность, или ударом вскрывают ребра, и они торчат из тела, как чужеродные зубы, или меч с хрустом пробивает лицевую кость, даже бывалого воина берет оторопь. А легат Роза смотрел на свое творение и точно вот так же, как и сейчас, по-хорошему улыбался. Иные люди уже будто рождаются с каким-то демоном внутри. И легат Роза был один из них.
  - В нашем легионе, - резко заорал он, бешено вращая глазами, - у тебя есть только два повода для страха! Первый - я, второй - твой Император!
  Легат Роза тряс бедного легионера вместе со всеми доспехами за ворот, мотая из стороны в сторону, точно он ничего не весил.
  - Подари мне свой поцелуй, Прекрасная Ио! Обними меня, Прекрасная Ио! Раздвинь свои ножки, Прекрасная Ио! - это ты будешь шептать и улыбаться, когда будешь подыхать, ясно тебе? Ясно?!
  Дождь усилился. Вдали сверкнула молния, освещая приближающиеся орды южных орков. Гремели барабаны, пели лютни. Орочья армия не имела краев, она заслонила весь горизонт.
  Легат Роза упер кулаки в бока.
  - Нет среди людей воинов, кроме нашего Императора, способных победить орка в честном бою один на один, - объявил он первой шеренге и с силой плюнул в землю. - А сегодня их втрое больше нашего.
  Плащ легата Розы обвис мешком. Сапоги медленно тонули в непроходимой грязи. Но он этого не замечал.
  - Даже не пытайтесь с ними сражаться. Бросайтесь им под ноги. Пусть спотыкаются о ваши тела. Кидайтесь на лезвия. Цепляйтесь за руки. Ломайте их порядки. Такова ваша задача. Умрите с честью.
  Легат Роза умолк. Император Лирус устремил меч в небо, а затем опустил, отправляя первые ряды на верную смерть. Так было нужно. Оттянуть чужие фланги, пропустить середину. Ведь, как известно с давних времен, сотня в строю бьет тысячу неорганизованной толпы.
  Никто не застыл на месте. Никто не дрогнул. Император не удивился. Люди побеждали не потому, что их мечи были острее, а щиты крепче. Орки были намного сильнее и бесстрашнее. В сердцах его легионеров горел неудержимым огнем другой дар.
  Единство крепче любого щита. Готовность жертвовать собой ради всех остальных сильнее всякого меча.
  
  Хаос, звон оружия, раскрытые в криках ярости провалы ртов.
  Лирус правил конем по колено в кровавом море. Копыта проминали тела полностью уничтоженной первой шеренги. Строй давно сломался с обеих сторон. Фланги наступали, середина терпела страшные потери, но держалась.
  Где-то впереди ряды расступились - кавалеристы второй волны заходили последней парой на Рах-Гора. Старый зверь, казалось, мог подпереть плечами небо. Без всяких раздумий император Лирус стремился именно туда. Туда, где его воины, теряя прежнюю форму тела, превращались в красные комки.
  Император задыхался, терял силы. Пика склонилась к низу. Оба кавалериста потерпели неудачу. Первый был раздавлен. Второй промахнулся, лошадь его перевернулась еще в воздухе, наездник, напоминая пушечное ядро, летел мимо цели в другое ревущее море, ведомое грохотом барабанов и визгом скрипусов.
  Взбешенный Рах-Гор с торчащей из живота пикой крутился на одном месте, топча и своих, и чужих. Лирус внезапно оказался совсем близко, не набрав нужную скорость. Рах-Гор наносил удары хаотично без всякой цели, как огромная мельница.
  Император не успел заметить ничего кроме накрывшей его прохладной тени...
  
  Лирус потерял сознание, наверное, на минуту. И это спасло, иначе он бы умер от невыносимой боли первых мгновений, растянувшихся в вечность.
  Открыв глаза, он слышал лишь гул в ушах и с каким-то детским удивлением рассматривал свои раздробленные ноги. Осколки костей проткнули мышцы, рваные сухожилия походили на спутанные веревки.
  Орки отчаянно бросились добивать. Они знали, что когда умирает Император, железная цепь легиона теряет прежнюю твердость.
  Не в силах оторвать взгляда от красного месива нижней части своего тела, Лирус их не видел, он чувствовал их ярость, сгустившуюся плотной волной. Легионеры тем временем совершали невозможное. Все кавалеристы пали, и воины просто прыгали на Рах-Гора, цеплялись за его жесткую длинную шерсть, карабкались по спине, одержимые страшной злобой за поверженного императора. Они облепили великана как муравьи, пока он, раненный, все-таки не упал под весом человеческих тел и доспехов.
  Дрогнула земля, пробуждая императора от предсмертной агонии. Он хотел в последний раз увидеть небо. Небо закрыла фигура дикого орка, замахнувшегося огромным мечом. Орк собирался разрубить его надвое. Он наверняка был Руром. Потому что Рур не какой-нибудь король. Рур тот, кто бежит впереди всех, когда орки атакуют.
  Рядом с ним оказалось всего лишь двое: преданный Роза и еще один воин чьего имени он не помнил. Но ведь даже самый умелый мечник легиона, первый легат, вряд ли одолел бы орка один на один. Они поняли свои роли мгновенно.
  Лицо неизвестного напоминало бесчувственную маску. Шевелились только губы, произнося нечто беззвучное и только для себя.
  Лирус знал эти слова. Неизвестный ему воин шептал обдавшей холодом смерти: 'обними меня, прекрасная Ио'. И Лирус попытался закричать пробитыми легкими:
  'Стой, хватит, бросай меня, воин. Я уже мертв, стой. Твоя жизнь ни чем не хуже моей'.
  Лезвие наискось срубает половину лица. И все же храбрость легионера столь велика, что уже мертвое тело все еще повинуется последнему услышанному приказу. Воин по инерции летит орку в ноги и безвольные руки цепляются за зверя, сковывают движения. Пусть на малую долю секунды, но легату Розе этого достаточно, чтобы нарисовать в орочьем животе красный цветок.
  И вдруг темнота. Почему так темно?..
  - Вставай! Вставай, сучий сын... Вставай и веди нас...
  Кто-то тряс его за плечи. Лирус неосознанно шарил руками в густой грязи. Он пытался найти свои ноги.
  Вставай? Да как же я встану, старый ты дурак?
  Он не видел, он чувствовал, как легионеры сжимались вокруг него в плотное колючее кольцо. Середина окончательно сломана. Фланги отступают. Легат Роза покинул его, ринувшись в строй.
  В грудь ткнулась влажная морда верного коня.
  'Вставай, вставай, сучий сын...'.
  Стук собственного сердца. Звон оружия. Легион едва держится. Он почти мертв и у него нет ног. Но легион гибнет без него, а это значит, что придется встать.
  Руки во тьме находят нетерпеливые копыта, сбрую, согнутую конскую шею. Кровавые ошметки ног, повиснув в воздухе, сначала держатся на оставшихся жилах, потом со звуком страстного поцелуя отрываются вниз.
  Это больше чем боль. Лирус тонул в ее океане.
  Но легион едва держится без него, а значит...
  
  Стормо проснулся на холодном жестком полу от того, что отчаянно шарил руками по сторонам, пытаясь что-то найти. Действие опия окончательно прошло. Океан шумел совсем рядом.
  Он едва смог встать и подойти к зеркалу. Теперь было ясно, что океан просыпался прежде всего от его движений. Этот океан хотел, чтобы он лег на пол и больше никогда не вставал.
  - Я не первый... - решительно рассказал Стормо своему отражению.
  Отбросил ненужную трость в сторону.
  Преодолевая боль, гордо выпрямился. Так, словно стоял перед оскалившимся мечами стальным морем.
  У пояса он поправил собственный 'игрушечный' меч, чтобы его было легче достать.
  В кармане плаща обнаружил полупустую бутылку гномьей гадости и остатки опия. С раздражением отбросил и их.
  Чтобы вести за собой легионы старому Лирусу они были не нужны.
  Для этого ему не нужны были даже ноги.
  Стормо со звоном вытащил лезвие.
  Уклон, поворот, удар.
  Закончив, Стормо согнулся от жуткой боли, роняя на пол красную слюну. И тут же засмеялся. О, это был странный смех. Кудахтающая безумная смесь стона и веселья.
  Да, он веселился. Потому что, наконец, понял, что все еще может двигаться как раньше. 'Ха-ха' - ведь его ноги были на месте, и ему всего лишь нужно было научиться терпеть, научиться плавать в океане боли. Он станет рыбой в его темных водах, если понадобится. 'Ха-ха'...
  Стиснув зубы, он снова гордо выпрямился.
  Я не первый Император, которому довелось быть калекой.
  А голоса? К черту голоса. Они не сделают Стормо сильным. Потому что даже если сделают, это будет их сила, а не сила Стормо. И они не заставят оскалившееся стальное море уважать его. И тем более не помогут ему начать уважать себя. Есть вещи, которые каждому императору приходится совершать самому.
  Что ж, если такова его дорога, он пройдет ее до конца. Сгибаясь от боли и падая, но всякий раз снова вставая. До конца.
  - Терпеть, - отдал приказ своему отражению Стормо.
  Уклон. Поворот. Удар. Начать сначала.
  Стормо сплюнул кровь и повернулся, ощущая в комнате чужое присутствие.
  - Я звал тебя. Но ты не пришел. А теперь ты мне больше не нужен.
  - Знаю, - кивнул он, снимая колючую сталь боевого шлема. - Это правильно. Так и должно быть.
  Прозрачный силуэт, сделанный из мутного стекла, высекая искры, вынул из ножен меч.
  - Мне нечему больше учить тебя. Кроме, пожалуй, одной вещи. Нападай.
  
  ...он говорит, не прерывая фехтования, и его голос напоминает голоса тысяч:
  - Человек появляется не из мамы и папы.
  - Человек питается не хлебом, вином или утренней кашей.
  - И проживи хоть сто лет - сильнее и крепче не станешь.
  Император, как всякий человек, рождает себя сам. Выковыривает себя железными когтями из слабой плоти прежнего тела, обращаясь в огонь.
  Ведь мы никогда не были теми дешевками из сладких сказок, чья сила возникала просто так, по праву наследования или появлялась из волшебной коробки. Чушь собачья. Горечь и печаль стучала в сердце Императора, когда он поднимал меч к небу и давал сигнал к атаке, выпуская из клетки верную смерть. Сладковатый, жирный дым вился за спиной бесконечным плащом. Ноги спотыкались о кости и кишечное месиво, вязла на мечах красная мясная тряпка. Жаркие костры до самого неба пожирали плоть павших легионеров. Пепел и сажа их тел красила доспехи в серое, оседала на лицах, проникала в рот и горчила на языке неделями. Жутко и страшно они умирали за нас, также как мы умирали за них.
  Жутко и страшно однажды умрешь ты.
  Если на этом пути ты потеряешь оружие, что ж, можно вырвать из своего тела ребро и использовать его в качестве ножа. Отдай все ради победы. Сражайся так, как сражается огонь - отдай тем, кто идет за тобой, всего себя.
  Знай, мы и есть огонь. Созданный лишь для того, чтобы разгонять наступающую тьму. Мы - не для себя. Мы созданы гореть для других. Дарить им свое тепло, силу и правду.
  И ты, как всякий огонь, сгоришь. Быстро, неуловимо коротко, но нестерпимо ярко.
  
  - А ты думал, мы пришли помочь тебе, Стормо? Чтобы тебе жилось, как-то полегче и получше? О, нет, мы пришли подарить тебе хорошую смерть.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"