Русавин Андрей Сергеевич : другие произведения.

Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурища тридцать третья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Закомурища тридцать третья посвящена очередному детективному расследованию, в коем дедушка Ващще Премудрый и Иванушка-дурачек ощущают себя Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном. Здесь же мы вновь сталкиваемся с фольклорной красавицей – Ариной Заботницей, Защитницей и Работницей, а также с ее многочисленными талантами, главный из коих выбрать трудно, но можно: это – умение обращаться с конем. Кроме того, в закомурище тридцать третьей мы узнаем, кто такой выторопень, а также все-все про возникновение замысла «Трех мушкетеров». Ну и, само собой, почему это в лесу так много озона. Засим автор Сказа – народ – научает, как надобно, понимаешь, ходить на чужие советы: на чужой совет по первому зову не ходи, по первому зову и в гости не ходят; на чужой совет по второму зовку не ходи... Однако на чужой совет по третьему зовку нельзя не пойти, трождызначно, в связи с чем, в заключение оной закомурищи, мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – заявляет, что зов великое дело: взывая и Царя дозовешься!
   СКАЗ ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА
  
   Продолжение (начало – ищи по ссылке «Другие произведения»)
  
   Закомурища тридцать третья
  
  
   КАК ДЕДУШКА С ИВАНУШКОЙ, ПОНИМАЕШЬ,
   ШЕРЛОКОМ ХОЛМСОМ И ДОКТОРОМ ВАТСОНОМ БЫЛИ:
   ДЕЛО ТРУСЛИВОГО ВОРА – РЕЦИДИВИСТА
  
   Посвящается В. М. Серебрякову
  
   Запокончил на том свою закомуришку Иванушка-дурачишка глубокой ночью и тут же уснул в изнеможении, и дедушка тожде. А было это, понимаешь, в избушке на курьих ножках, летом, в опасную, но прекрасную эпоху экс-царя Гороха. Рано утром Иванчик проснулся, потянулся и помолчал целых трина́десять секундишек. Засим поглядел вопросительно и очень жалостно с печи, с девятого кирпичи, на дедушку Ващще Премудрого, уже целых тринадцать минут молча сидящего на табурете перед открытым окном избы. Обоим проснувшимся чего-то хотелось, но они не хотели признаться себе, что им хочется в сортир. Иван жалобно-жалобно спросил:
   – Ну так что ж, ядрёна вошь?
   Дедушка, насупившись, попризадумался в глубоком молчании. А чтобы полегче попризадумывалось, дед с Божьей помощью пересел с табурета в кресло-качалку, имеющее вид атомной бомбы, и принялся качаться, качаться, качаться, качаться. Страшно-престрашно, страшно-престрашно, страшно-престрашно заскрыпели ветхонькие половицы, громко затикал часовой механизм неугомонной бомбы.
   Прошло тринадцать секунд. Дедушка утомился от противного тиканья, глянул на Иванушку сурово и перестал качаться, качаться, качаться, качаться. Тиканье прекратилось: усталому часовому механизму Бог дал угомон. Через тринадцать секунд дедочка Ващще Премудрый с облегчением кивнул и радостно сказал:
   – Да-сь, о балда-сь!
   Иван опечалился и через чертову дюжину секундочек вопросительно поднял бровь, алалы́кая*: «Ка... ка... ка... ка...», а дедочка брови насупил.
   Прошла еще чертова дюжина секундушек. Премудрый с радостью отрицательно замотал головою: мол, нет, нет и нет, а Иванушка сморгнул.
   Пробежало еще ка... ка... каких-то тринадесять секундишек. Ну, тут уж Ивашку такая досада взяла, что дурашка затрясся, как если б его ка... ка... ка... колотила кондрашка:
   – Ка... ка... ка... ка, ёшкина кошка... ка... ка...
   И так он трясся и говорил свое «ка... ка... ка... ка...» целую чертову дюжину секундушек – и вдруг замер. Посе́м* Премудрый кивнул и хлестко щелкнул пальцами тринадесять раз, раз, раз, раз.
   Прошло ровно тринадцать секундочек мертвого безмолвия, а в следующую сантисекундочку на дворе раздалось радостное, нечеловечески громкое хрумканье, причем через открытое окно избы донесся смутно знакомый запах эфирных масел. Ивашка с грохотом спрыгнул с печи, с девятого кирпичи, выглянул в окошко на двор и через чертову дюжину секундушек удивленно спросил:
   – Дедушка, а что эвто за незнакомый зайка во дворе хатки морковкой хрумкает?
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум!
   – Где же он, ёшкин кот? Аз не слышу! – дедушка сглотнул слюну.
   – Ёшкина кошка! Айда во двор!
   Старый и малый, одетые в принимаемые за пижамы полосатые черно-белые робы арестантов, выбежали во двор.
   Было раннее летнее утро. Стрекотали кузнечики. Чирикали птички. Жук жутко жужжал. Посреди двора стоял и исступленно жрал морковку зайчик в совершенно новой, с иголочки, шкурке, с плеером на груди и в наушниках на щеголеватых ушках. Вся шкурка, понимаешь, совершенно белая, тольки кончики ушек черные. На зеленой траве перед зайкой валялся плотно набитый черный рюкзак, размером больше самого зайки. Из рюкзака обжора доставал морковку за морковкой и жрал, жрал, жрал, жрал с нечеловечески громким хрумканьем. Увидав дедушку с Иванушкой, зверок адски задрожал и сказал, вихляя задишкой, виляя хвостишкой и кося обоими глазишками темно-бурого цвета:
   – За... за... за... за... заключенные!.. Мама!.. Вы, голубчики, идите – на мой хвостик поглядите! За... за... за... за... замечательный хвостик! – и зайчик повернулся к голубчикам задом.
   Дедушка с Иванушкой опасливо подошли к зайчишке чуть-чуть поближе. А тот повихлял задиком, повилял хвостиком, покосил глазками тринадесять секундочек и опо́сле принялся яростно барабанить по земле задними лапами. Энто сплошь и рядом, что зайцы становятся задом и принимаются яростно бить задними лапами, дабы выказать себя солидными, косолапыми, а еще с ушами щеголеватыми, помимо прекрасных вихляющих хвостиков.
   – Бум-бум! Бум-бум!
   Ровно через тринадцать секундочек заяц перестал барабанить по земле задними лапами, повернулся к голубчикам мордой, достал из рюкзака прекрасную красную морковку и сунул ее в пасть, дабы нахрумкаться всласть:
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум!
   – Ах, где же он, ёшкин кот? Аз вижу одну колоссальную красную морковку, чмок, чмок! – и дедушка сглотнул слюну.
   – Ёшкина кошка! Да вот же он, диду!
   Премудрый протер глаза, пригляделся, понимаешь, и ровно через тринадцать секундишек радостно, воображаешь, изрек, вкусно причмокивая:
   – А-а-а, так энто, парнишка, твой собственный, понимаешь, зайчишка, чмок, чмок! Вот глупый парнишка: своего собственного зайчишку не узнал, дурачишка! Чмок, чмок!
   – Что ты, диду! Нет, нет, эвто не мой зайчишка!
   – Как не твой?! Ты что, дурачишка! Твой! Собственной персоной зайчишка, чмок, чмок! Из закомурушки тридцать второй, однозначно! Заяц-беляк!
   – Какой же эвтот заяц – беляк?
   – А кто толды́*?
   – Альбинос, ёшкина кошка!
   – Почему?
   – Да ведь белый окрас шкурки – не по сезону! Белая шкурка – зимняя, а сейчас – летне-осенний сезон охоты!
   – Охоты кого на кого?
   – Тигров на браконьеров!
   – Чмок, чмок! Хорошо, пусть будет окрас по сезону – тигровый!
   Дедушка хлестко щелкнул костлявыми пальцами, и шкура зайца приобрела тигровую окраску: желтую с темными полосами.
   – Ой, дидушка, кто этто? Заяц аль карликовый тигр?
   – Этто тигряк, ёшкин кот!
   – Кто, кто, ёшкина кошка?
   – Был заяц – беляк, стал заяц – тигряк, ёшкин кот, однозначно!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Как нельзя лучше! – воскликнул заяц-тигряк, вихляя задиком, виляя хвостиком. – Я теперь за... за... за... заяц не беляк, а тигряк! И какой тигряк, хрум-хрум! С желтыми и темными полосками! Ну, тепе́ричка все тигрицы – мои! М-м-м! Хрум-хрум! Хрум-хрум!
   – Хнык, хнык! Не хочу за... за... за... зайца-тигряка, не сойти мне с энтого места! – закапризничал наш дурашка, не сходя с места.
   – Не хочешь зайца-тигряка? Хорошо, пусть будет по-прежнему беляк: в белой шкурке! Чмок, чмок! – и дедушка со вкусом щелкнул пальцами, сглотнув слюну.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Как нельзя лучше! – воскликнул заяц-беляк, вихляя задиком, виляя хвостиком. – Я теперь не тигряк, а беляк! И какой беляк, хрум-хрум! В белой зимней шкурке! Ну, теперичка все за... за... зайчихи – мои! М-м-м! Хрум-хрум! Хрум-хрум!
   – Хнык, хнык! Хнык, хнык! Не хочу за... за... за... зайца-беляка, не сойти мне с энтого места! – за... закапризничал наш дурашка и даже подпрыгнул раз пять, не сходя с эвтого места.
   – Почему, Иван? Эвто ведь твой за... за... зайка! Из за... за... за... за... закомурушки тридцать второй, ёшкин кот!
   – Нет, не мой, ёшкина кошка! – Иван с возмущением даже сошел со своего места на два шага. – Мой ведь не может быть в шкуре и с плеером: с моего в за... закомурушке тридцать второй волки, мерзавцы, шкуру содрали! И плеер, мерзавцы, содрали тоже!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м!
   – Да ведь я по твоей просьбе толькя шта вернул зайцу шкуру и плеер с помощью своего щелканья!
   – А я тебя, дидушка, об энтом не просил, ясно?
   – Неправда, просил, ёшкин кот! В нашем с тобой мысленном разговоре, ясно?
   – Ясно, хоть и напрасно! Но ты всё же объясни, диду, а то мне всё ясно, но я не понял!
   – Хорошо! Но толькя уговор: для эвтого надо вспомнить наш с тобой мысленный разговор.
   – Ну так вспомни и изложи, ясно?
   – Ясно, хоть и напрасно! Нет, ну я не понял, что там тебе излагать, дурашка! Да я уж и не помню ни шиша, Ивашка!
   – Ну и напрасно, бедняжка! А ты напрягись немножко да вспомни этто, ёшкина кошка!
   Дедушка, бедняжка, изо всех сил напрягся и заскрыпел всеми зубами, коих у него было не больше двух, а еще заскрыпел всеми суставами, а те у него были во всем своем множестве ну очень скрыпучи! А через тринадцать секундочек дедочке стало так тошно, что он закричал истошно:
   – Ни шиша не помню, ядрёна вошь! Ни шиша не помню... Ни шиша не помню? Ешь меня вошь, ёшкин кот! – тутоньки дедонька Ващще Премудрый хлестко щелкнул пальцами. – Ой, меня вошь укусила, ядрёна вошь! Ай, вспомнил, вспомнил, вспомнил, вспомнил, ёшкин кот!
   – Ну вот и хорошо, ёшкина кошка! А топерь изложи мне всё то, что ты вспомнил, вспомнил, вспомнил, вспомнил, дедуся! Ясно?
   – Ясно! Толькя я вспомнил неточно и могу изложить лишь ориентировочную версию нашего с тобой молчаливого разговора, хорошо?
   – Хорошо, ёшкина кошка, изложи хотя бы такую версию. Лишь бы тольки не эвту – как бишь ее ориентировочно? – белибердессию!
   – Моя версия, Иванушка, совсем ну не энта – как бишь ее ориентировочно? – белибердессия! Моя версия, Иванушка, следующая. Ты утром проснулся, вначале чуть-чуть помолчал, ёшкин кот, а засим поглядел на меня вопросительно и очень жалостно. Я сразу понял: ты спрашиваешь о зайчишке, мол, ну так что ж, нельзя ли ему, трусишке, учинить всяческие помогишки. Ведь что самое жалостливое в твой последней истории, Иван?
   – Что, диду?
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м!
   – Что зайчишка, трусишка, остался без шкуры и плеера из-за своей и твоей фантастической трусости! Ведь ты мог, но не защитил зайчишку от волков из-за своей фантастической трусости! Поэтому я сурово поглядел на тебя, пеняя на твою фантастическую трусость, но, изнывая от жалости к ни в чем не повинному трусишке – зайчишке, чмок, чмок, подумал, подумал и твердо сказал, мол, да-сь, о балда-сь, конечно, возможны зайчишке всяческие помогишки, чмок, чмок! Ты обрадовался страшно, ощо́* страшнее попризадумался и посем спросил крайне страшно: «Как?» Мол, добить его, что ли, чтобы не мучился и не трусил, трусишка? М-м-м, чмок, чмок! Я подумал, подумал и с искренней радостью замотал головою, мол, нет, о шпингалет! Ты страшно попризадумался и спросил меня ощо страшнее: «Ка... ка?..» – мол, как же тожно́*, причем спрашивал не переставая, ёшкин кот! Ну, я подумал, подумал, щелкнул пальцами тыр... тыр... тринадесять раз, раз, раз, раз – и через тыр... тыр... тринадесять секунд всё готово: зайчишка – во дворе, в новой, с иголочки, шкурке, с плеером на груди и в наушниках на щеголеватых ушках, как ни в чем не бывало, чмок, чмок!
   – Хм! Но я-то имел в виду совершенно другое!
   – Что ты имел другое в виду? Ну-ка, раз... раз... расскажи, ёшкин кот!
   – Веришь ли, я уж не помню!
   – Не вер...
   – А-а-а, проиграл, проиграл пари!
   – Я хотел сказать: невероятно, но верю!
   – У-у-у, ёшкина кошка! – раз... раз... раз... раз... разочарованно протянул Ивашка и мысленно поклялся больше никогда-сь, ни за что-сь на свете не перебивать старикашку.
   – Но ты всё-таки напрягись и вспомни, дурашка!
   Ивашка изо всех сил напрягся и через чертову дюжину секундишек закричал, бедняжка:
   – Ась? Ни шиша не помню! Ни шиша не помню... Ни шиша не помню?
   – Не помнишь, Ивашка?
   – Не помню, ядрёна вошь!
   – Ешь тебя вошь, ёшкин кот! – воскликнул дедонька Ващще Премудрый и громко щелкнул пальцами пару раз.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! – с восторгом воскликнул заяц.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! – с восторгом воскликнула вошь.
   – Ой, дедунь, меня вошь укусила два раза, ядрёна вошь! – Иван так и подскочил на месте два раза. – Ай, вспомнил, вспомнил, вспомнил, вспом...
   – Ну вот и хорошо, ёшкин кот! А теперь изложи мне всё то, что ты вспомнил, вспомнил, вспомнил, вспом...
   – Я, диду, – перебил старикашку Ивашка, – запокончил свою закомуришку, уснул, выспался, проснулся и, помолчав всего-навсего каких-то тринадцать секундишек, спросил тебя как всегда-сь: мол, ну так что ж, слушаешь меня, дидушка, ась? Ты подумал, подумал и ответил: «Да-сь, о балда-сь!» Тогда-сь я страшно попризадумался, сказал: «Как?» – мол, как же так, а засим спроcил тебя без слов: мол, аль приврал я хоть чуть-чуть? Ты подумал, подумал и молча ответил мне: «Нет, о авторитет!» Тогда-сь я всего-навсего через тринадцать секундочек раздосадовался и попытался сказать тебе: «Ка... ка... как тоскли-и-иво! Опять, стало быть, аз не выполнил условия пари и не видать мне огни-и-ива!» Ну, туточки ты подумал, подумал тринадцать секундочек и хлестко щелкнул тринадесять раз, раз, раз, раз пальчушками! А вызывать зайчишку и возвращать ему шкуру и плеер я тебя не просил, ёшкина кошка!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м!
   – М-да-а-а, стало быть, ошибочка вышла с зайчишкой, парнишка, однозначно, чмок, чмок!
   – М-да-а-а, дидочка, ошибочка!
   – Что ж нам таперича делать с зайчишкой-то, а, парнишка? Чмок, чмок?
   – Не знаю, диду!
   Тутушки дедушка с Иванушкой попризадумчиво помолчали каких-то тринадесять секундочек, сходили по очереди в сортирчик, посем старичек неожиданно воскликнул:
   – Ну что, Иоанн, не попридумал чего, чмок, чмок?
   – Не попридумал!
   – Эх, ты, ёшкин кот! Ух, думал-думал, а ни фига не попридумал! Лопух!
   – Сам такой! Эх, ты! Думал-думал, а ни фига не попридумал, ёшкина кошка! Ух, сам лопух!
   – Ну и что, что не попридумал, ёшкин кот! Ерунда же, ядрёна вошь! Да, однозначно! Нет, ёшкин кот!.. Ну ешь меня вошь! – и дедонька Ващще Премудрый резво щелкнул пальцами и аж подскочил на месте. – Ой, меня вошь укусила, ядрёна вошь! Ай, ой, попридумал, попридумал, попридумал, ёшкин кот!
   – Шо ты попридумал, попридумал, попридумал? Какую-нибудь ерунду, ерунду, ерунду, понимаешь?
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м!
   – Вовсе не ерунду, ёшкин кот!
   – А шо тажды́*?
   – Шо, шо! А вот шо! Ивашка!
   – Шо? Шо?
   – Шо, шо! Шо, шо! Я дарю тебе эвтого зайчишку, дурашка! Будешь его хозяином! Будешь его кормить, ёшкин кот, шобы он стал пожирней! Ишь, какой он у тебя худенький, неоткормленный! Однозначно, чмок, чмок!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Добре! – обрадовался зайчишка и впился косыми глазами в Ивашку, вихляя задиком, виляя хвостиком.
   – Спасибо, не надо-сь, дедуся!
   – Да ты посмотри: ох, хорош заяц! Его б толькя откормить! И тогды – м-м-м, чмок, чмок!
   – Не хочу зайца!
   – Не хочешь зайца? Пусть будет зайчиха! – и дедушка хлестко щелкнул пальцами.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м, как нельзя лучше! – воскликнула зайчиха, вихляя задиком, виляя хвостиком. – Я теперь не за... за... за... заяц, а за... за... зайчиха! И какая за... за... зайчиха, хрум-хрум! С плеером! Ну, теперичка все за... за... за... зайцы – мои! М-м-м! Хрум-хрум! Хрум-хрум!
   – Хнык, хнык! Хнык, хнык! Не хочу за... за... зайчиху, не сойти мне с энтого места! – за... за... закапризничал наш дурашка, не сходя с эвтого места.
   – Почему, Ивашка? Будет у тебя живая зайчиха! Будешь ее хозяином, ёшкин кот! Станешь ее кормить! Ишь, худенькая-то какая, неоткормленная! М-м-м, чмок, чмок!
   – М-м-м, мне не надо живой зайчихи! – Иван в возмущении даже сошел со своего места на два шага.
   – Почему, Ивашка?
   – Чем мне ее кормить? Пищей духовной? Стишками?
   – А чем ты своих животных-то раньше кормил, дурашка? Пегашку-то чем кормил, а, Ивашка?
   – Ёшкина кошка! Ничем не кормил, кроме стишков, старчугашка!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ёклмн!
   – Ах ты, садист, ёшкин кот! Скупердяжка, однозначно! Зверский мучитель животных! Почему ты Пегашку ничем не кормил, кроме стишков, а, Ивашка?
   – Эх ты, попрекашка! Потому что моя Пегашка, ёшкина кошка, была воображаемая!
   – Ну и что, дурашка? Эвта живая зайчиха, что чичас во дворе хрумкает, то́жде* была воображаемой тринадцать минут назад! Эх ты, беспонятный Ивашка!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ага!
   – Хнык, хнык! Хнык, хнык! Всё равно не хочу живую зайчиху, не сойти мне с энтого места! – закапризничал наш дурашка, не сходя с эвтого места.
   – Не хочешь живую зайчиху? Хорошо, пусть будет живой заяц! – и дедушка звучно щелкнул пальцами.
   Ивашка охнул и тут же отпрыгнул на шаг в сторону.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Как нельзя лучше! – воскликнул заяц, вихляя задиком, виляя хвостиком. – Я теперь не за... за... зайчиха, а за... за... за... заяц! И какой за... за... за... заяц, хрум-хрум! С плеером! Ну, теперичка все за... за... зайчихи – мои! М-м-м! Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ага!
   – Нет, диду! Мне за... за... за... зайца не надо-сь, брюзгашка!
   – А эвтого зайца тогды ж куды ж, дурашка? На жаркое, что ль, а, Ивашка? М-м-м, чмок, чмок!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ёклмн!
   – А хоть бы и так, диду!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Опрст!
   – Ивашка!
   – Ёклмн! Хрум-хрум!
   – Шо, ёшкина кошка?
   – Опрст! Хрум-хрум!
   – Сбегай-ка швидко на огород да посмотри, достаточно ли там лука, моркови, картошки, укропа и петрушки для заячьего жаркого!
   – Ёклмн! Опрст!
   – Хорошо, ёшкина кошка! – радостно воскликнул Ивашка и швидко побежал за хатку на крошечный огород, который дедушка увлеченно возделывал на досуге.
   Парнишка через тринадесять раз по тринадцать секундочек прибежал впопя́т и возбужденно заорал:
   – Диду!
   – Ёклмн! Хрум-хрум!
   – Шо, ёшкин кот?
   – Шо, шо! На огороде достаточно лука, картошки, укропа и петрушки для заячьего жаркого...
   – Отлично, Иван, ёшкин кот! М-м-м, чмок, чмок!
   – Хрум-хрум! Ёклмн!
   – Но...
   – Но?..
   – Но нету морковки!
   – Опрст! Хрум-хрум!
   – Ни одной?
   – Ни одной, ёшкина кошка! Тринадесять раз пересчитал!
   – Ёклмн! Хрум-хрум!
   – Вот именно, ёклмн! Куды ж подевалась морковка-то, а, Иван?
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум!
   – Ее кто-то украл, ёшкина кошка!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Опрст!
   – Вот именно, опрст, ёшкина кошка!
   – Опрст! Кто же ее украл, а, Ивашка? Ах, как нам тепе́ретька быть с жарким, ёшкин кот? М-м-м, чмок, чмок!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ёклмн!
   Ивашка насупился и промолчал, позадумавшись. Дедушка, насупившись, позадумался в глубоком молчании. Зайка угрюмо молчал, глубоко поза... за... задумавшись и сердито насупившись, токмо громко хрумкал сочной красной морковкой.
   – Ни шиша не придумывается! Не придумывается... Не придумывается, ядрёна вошь? – неожиданно закричал дедушка ровно через тринадесять раз по тринадцать секунд. – Ну ешь меня вошь, ёшкин кот!
   – Не трожь свою вошь! – закричал Ивашка, подскакивая на месте, но дедонька Ващще Премудрый успел смачно щелкнуть пальцами пару раз.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ёклмн! – воскликнул заяц.
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Опрст! – воскликнула вошь и восторженно добавила: – М-м-м, чмок, чмок!
   А дедонька Ващще Премудрый возопил, подскочив на месте:
   – Ой, не сойти мне с энтого места, меня вошь укусила, ядрёна вошь! Два раза! Ай, ой, ёшкин кот! А-а-а, а-а-а, придумал, придумал, не сойти мне с энтого места!
   – Что ты придумал, диду? Неужели сходить а-а?
   – Нет! Да! Нет!
   – Что, неужели приготовить из зайца жаркое, воображаешь, без морковки?!
   – Да! Нет! Да! Придумал, придумал, чмок, чмок!
   – Что, что ты придумал, диду? А? А?
   – Никаких а-а! – и дедочка в возмущении даже сошел с эвтого своего места на два шага. – А... а... а... а отпустить энтого зайчика на все четыре стороны! И пусть там самостоятельно добывает себе пропитание! Ведь худенький-то какой, неоткормленный! М-м-м, чмок, чмок!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м!
   – Замечательно ты придумал, диду!
   – Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ёклмн! – пропищал за... за... за... заяц и за... задрожал всей тушкой. – За... за... зараза!
   – Стой, за... за... зайка, не дергайся, ёшкин кот! – тут дедушка хлестко щелкнул пальцами – и заяц замер. – Вот скажи-ка мне, зайчик, почему ты так за... за... за... за... заикаешься и в энтом нисколько не ка... ка... ка... каешься?
   – Потому чьто я за... за... заика! Ик, ик!
   – А-а-а, за... за... зайчонка!
   – Бэ-э-э, за... за... занудный старичонка! Ик, ик! Хрум-хрум! Ик, ик!
   – А скажи-ка мне, за... за... за... зайчик, почему, ну почему ты так любишь морковку?
   – М-м-м, мою мармеладку! Хрум-хрум! Хрум-хрум! Ик, ик! Когда-то давным-давно у меня был брат. А как его звали? Вавел… Мавел… Павел… Не помню. Пусть будет Павел! И вот как-то однажды у него был день рождения и я выпросил у главного агронома и подарил брату чудеснейшую, пребольшущую красную морковку. М-м-м, мою мармеладку! Ик, ик! Хрум-хрум! Ик, ик!
   – И чё?
   – Чё, чё! Она была такая большая и, понимаешь, чудесная, чьто я крепко за... за... задумался и сказал брату: «Пусть будет и у меня сегодня день рождения! Подари мне на мой день рождения эвту прекрасную красную сочную морковку! М-м-м, мою мармеладку!» Хрум-хрум! Ик, ик! Хрум-хрум!
   – И чьто было дальше?
   – Ик, ик! Чьто, чьто! Точно не помню. Но я спросил, понимаешь, у главного агронома: почему одному всё, а другому ничего?
   – И чё он ответил?
   – Чё, чё! Ик, ик! Тьфу, тьфу! Не помню, не энто главное, понимаешь! Главное – вовсе не в главном агрономе! Главное, помню, чьто морковка в конце концов оказалась снова у меня! М-м-м, моя мармеладка! И я тут же ея съел! Хрум-хрум! Ик, ик! Хрум-хрум! Ах, с тех пор я и полюбил сочную сладкую морковь! А еще с тех самых пор меня очень волнует вечная за... за... загадка: почему одному всё, а другим ничего? Почему одному из всех – все мармеладки, а всем другим – ни одной?! Ах, как энто нестерпимо гадко! Ик, ик! Ах, ах! Хрум-хрум! Но изо всех своих сил я один борюсь с эвтой вопиющей несправедливостью! Хрум-хрум! Хрум-хрум! М-м-м! М-м-м!
   – Хм, ик, ик! А разве твой брат тебе не помогает?
   – Увы, нет!
   – Почему, ёшкин кот?
   – С того самого дня рождения с моим братом Павлом стало что-то не то.
   – А что стало с твоим братом Павлом, ик, ик?
   – Что, что! Главный агроном меня тоже об энтом спрашивал, понимаешь. Отвечаю: не знаю! Разве я сторож брату моему? – пропищал за... за... за... заяц и за... задрожал всей тушкой.
   – Стой, за... за... зайка, не дергайся! – ту́тока дедушка щелкнул пальцами. – Трусишка! А ну-ка, бегом, брат, – на все четыре стороны!
   – Ёклмн! Опрст! – завопил зайка, в спешке нацепил на спинку верхом вниз рюкзак, из которого выпали две распоследние, ёклмн, морковки, дернулся в одну сторону, потом в противоположную и встал на задние лапы как вкопанный.
   – Зайчишка! – воскуя́ркнул* дедусик.
   – Ик, ик! Ну чего?
   – Чего, чего! Чего встал-то как вкопанный?
   – Ик, ик! Ёклмн! А в какую сторону прикажешь бежать-то?
   – В какую, в какую! Вон в ту, ёшкин кот! – махнул рукой дедушка, и зайчик развернулся в указанном направлении, кося глазами в полном недоумении.
   – В противоположную! И – на все четыре стороны! – махнул рукою Ивасик, и зайчик развернулся в противоположном направлении и остановился как вкопанный, кося глазами в полнейшем недоумении.
   – Да беги ж ты, наконец! – воскуяркнул дедушка и звучно щелкнул пальцами.
   – Ёклмн! Опрст! – пропищал заяц, задрожал всей тушкой и сорвался с места.
   Он враз перепрыгнул через некрашеный забор из по́хрустов* и со всех лап побежал в указанных дедусиком и Ивасиком направлениях на все четыре стороны, то есть через каждые пять секунд меняя направление на перпендикулярное.
   – Эк стегану́л-то* от нас, понимаешь, зайчишка! – восхитился дедусик и добавил: – Пусть отъедается зайчик на воле, а то худенький-то какой, неоткормленный! М-м-м, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, ик, ик!
   – Ну наконец-то утек от нас гадкий за... за... заика, ик, ик! – прошептал Ивашка и больше ни шиша не добавил, токмо хмыкнул.
   Засим дедонька Ващще Премудрый и Иванушка-дурачек захотели позавтракать. Подобрали они две оставшиеся от зайки морковки и тут же схрумкали: хрум-хрум, хрум-хрум, м-м-м! Посем старый да малый решили во дворе хатки посидеть, отдохнуть, по-дружески поговорить и пищу переварить. Сели они рядышком на два ящика из-под пива, поставленных боком, и закемарили, вдыхая здоровый лесной воздух.
   Дедочка покемарил чертову дюжиночку секундочек, чихнул, родил мысль и пнул Ивашку по голяшке:
   – Иван!
   – Ой! Шо?
   – Шо, шо, ик, ик! Мне мысль в голову пришла!
   – Пусть идет она туда-сь, откыда пришла-сь!
   – Эвто очень неожиданная мысль!
   – Шут с ней! А какая, ик, ик?
   – А такая, шо мы с тобой – вылитые Шерлок Холмс и дохтур Ватсон, не сойти мне с энтого места! – и дедочка в возбуждении вскочил со своего ящика и отпрянул на шаг в сторону.
   – Этто еще почему, не сойти мне с энтого места? – возбужденно воскликнул Ивашка и ажно вскочил со своего ящика и тожде отпрянул на шаг в сторону, токмо противоположную, ик, ик.
   – Мысленный разговор недавно составили, точь-в-точь как Холмс с Ватсоном! В «Собаке Баскервилей», помнишь?
   – Помню, ёшкина кошка, еще бы не помнить, ик, ик! А кто из нас Баскервиль, а кто – его собака? Тьфу, не то! Я хотел спрохать: а кто из нас Холмс и кто Ватсон, ик, ик?
   Дедушка ух попризадумался, эх, подумал-подумал всего-навсего тринадесять раз по тринадцать секундишек, чихнул да и молвил:
   – Ешь меня вошь, тут и думать-то нечего! Ой, ёшкин кот, меня вошь укусила, ядрёна вошь! Вай, вай, аз бедняжка, ик, ик! Аз Баскервиль, а ты – его собака! Ах, нет, не то! Аз – Шерлок Холмс, а ты – дохтур Ватсон, Ивашка! Согласен, ик, ик?
   – Ага, старчугашка! – радостно отозвался Ивашка. – Кто угодно, лишь бы не собака, ик, ик!
   – Стало быть, решено! Ну-с, я топерь – вылитый Шерлок Холмс, а ты топерь – вылитый дохтур Ватсон, понимаешь! Ик, ик! – провозгласил дедушка и смачно щелкнул пальцами.
   В ту же секунду на Холмсе и Ватсоне черно-белые полосатые робы арестантов сменились на серые твидовые костюмы. Вдобавок на дедушке оказались серая клетчатая шляпа охотника за оленями с двумя козырьками (спереди и сзади) и серый однотонный плащ – крылатка с пелериной аж до запястий опущенных рук, а на Иванушке – черный котелок и демисезонное однобортное шерстяное пальто темно-серого цвета, в черную вертикальную полоску.
   Кроме того, у дедушки с Иванушкой в руках, причем почему-то в левых, очутились длинные тонкие трости из желтого бамбука. А еще Шерлок Холмс и доктор Ватсон были мокрые с ног до головы, будто на детективов вылили по ведру какой-то жидкости. Причем оба джентльмена источали нестерпимый запах одеколона «Шипр», ик, ик.
   – А що, дохтур Ватсон, хороша ль у меня крылатка, ик, ик? – спрашивает ту́туща дедушка Шерлок Холмс у Ивана свет-Ватсона.
   Иван свет-Ватсон глубоко озадумался да и вопрошает у своего Внутреннего Голосоватсона громогласновато:
   – А що, Гошка, хороша ли у дедушки крылатка, ик, ик?
   – Хороша-то она хороша, а летать все равно не летает, хоча и с крыльями! – вдумчивовато, понимаешь, ответствует шепотом Внутренний Голосоватсон Ивану, воображаешь, свет-Ватсону.
   Свет-Ватсон, понимаешь, глубоко озадумался, он, свет, подумал-подумал да и орет дедушке Шерлоку Холмсу:
   – Хороша-то она хороша, а летать все равно не летает, хоча и с крыльями!
   – Как не летает! Летает, толькя не высоко, ёшкин кот! – зашипел дед, гордо глянул на Ивана, выпятил грудь и хлестко щелкнул пальцами. – Гляди!
   Крылатка ну тут же замахала пелериной, как крылышками, и дедушка оторвался от земли и завис в воздухе на высоте одного метра, точь-в-точь мотылек. Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о мрачном...
   – Ах, ну шо за превосходная крылатка! – восхитился свет-Ватсон. – Эк мотыляет, понимаешь, крылатенькая!
   – Вах, вах, вах, вах! – пропищал дед. – Ух, а как именно, понимаешь, мотыляет, а, Ватсон, мой свет?
   – Ах, ах, как ба́ско* таково́!
   – Вах, вах, вах, вах! – пропищал старец, рубя воздух тросточкой, будто точеной девичьей косточкой. – Я могу ешто́* вот так! И вот так, и вот так, мой свет! Вжик, вжик!
   – Ну ты, дед, ващще! Куд-куд-кудах, ха-ха-ха-ха! – рассмеялась изба. – Не смеши! Коль не умеешь высоко летать – ващще не летай! Бери пример с меня! Однозначно, понимаешь!
   Дедушка обиделся, но не прекратил мотылять, а, громко матерясь, принялся грыма́ть*:
   – Ивашка! Друже свет-Ватсон!
   – Шо?
   – Шо, шо! Стало быть, решено, ёшкин кот: нонечка мы с тобой вылитые детективы за работой! Ну-с, значит, теперетька надо переодеться в рабочие халаты! – провозгласил дедушка и звучно щелкнул пальцами.
   И в ту же секунду на старчушке и Иванушке, воображаешь, вместо плаща и пальто появились однотонные халаты: на старчушке – рабочий мужской синий по ГОСТ 12.4.132-83, на Иванушке – медицинский белый по ГОСТ 25194-82 с медицинским колпаком по ГОСТ 23134-78. Но шляпа охотника за оленями на дедушке осталась и желтая бамбуковая тросточка в левой руке то́ежь*. Зато у Ивана в левой руке вместо желтой тонкой трости неожиданно оказалась толстущая красная клизма – жупел капитализма, но Иван немедленно переложил эвто резиновое сокровище в правую руку. При сем Шерлок Холмс и доктор Ватсон оказались мокрыми с ног до головы, будто на детективов вылили по ведру какой-то жидкости. Причем оба джентльмена источали нестерпимый запах «Тройного одеколона», ик, ик.
   А ешто в ту же самую секунду дед, понимаешь, прекратил мотылять да – бабах! – страшно грохнулся об землю: доигрался, значит, летун, однозначно! С земли поднялся и, громко матерясь, принялся грымать, размахивая тростью, как точеной девичьей костью:
   – Ик, ик! И-о-а-а-а!.. Н... Н... Иоанн, а Иоанн, ёшкин кот! – вжик, вжик!
   – Шо, ёшкина кошка? – спросил Иоанн, улыбаясь во весь рот и заслоняясь огненно-красной клизмой – жупелом капитализма.
   – Шо, шо! Ну вот! – удовлетворенно произнес, понимаешь, преображенный Ващще Премудрый, глядя на преображенного Ивашку. – К детективной работе готовы! Хорошо б к нам какой-нибудь клиент заявился!
   – Ага-сь! – радостно отозвался Ивась.
   – Ну толды пусть, – в нетерпении закричал дедушка, – немедленно появится клиент, вылитый конфидент! А ощо лучше – клиентка, вылитая конфидентка, ик, ик! – и смачно щелкнул пальцами.
   И в ту же наносекунду ворота некрашеного забора из похрустов с грохотом отворились и во двор швидко вбежала деушка в очень хорошо знакомых нам сапогах – скороходах и в форме автоинспектора в обтяжку, с черным рюкзаком за спиной, а ешто в огромадной фуражке – аэродроме. Эвта ди́вца была Арина Заботница, Защитница и Работница, и она была превосходно надушена духами «Красная Москва». А перед собою на вытянутой руке дивца держала трясущегося от страха зайца – беляка, сильно косившего глазами и пронзительно, понимаешь, оравшего:
   – Ёклмн! Опрст! Дедуся! Ивашка! Спасайте, понимаете, своего за... за... зайчишку, ик, ик! Вы меня не узнаете? Этто я, ваш чудный за... за... зайчишка, отпущенный вами на все четыре стороны!
   Попригляделись дедуся с Ивашкой к трусишке – а этто, оказывается, их за... за... зайчишка, ик, ик! Вот те раз!
   – Ёшкин кот! За... за... за... зайка! – пронзительно за... закричал старичишка. – Ка... ка... ка... ка!..
   – Ка... ка... какой казусиш... ка... ка... ка!.. – презрительно прошептал парниш... ка... ка... ка и погрозил красной клизмой – жупелом капитализма за... за... зайчишке-трусишке.
   – Ёклмн! Опрст!
   – Ваш зайчишка? – застенчиво улыбнувшись, спросила гостья низким грудным голосом.
   – Наш! Наш зайчишка! – пронзительно вскричал старичишка. – М-м-м, чмок, чмок!
   – Не наш зайчишка! – презрительно прошептал Ивашка и погрозил клизмой – жупелом капитализма трясущемуся бедняжке, плутишке. – У-у-у! Тьфу, тьфу!
   – Ваш, ваш! Ёклмн! Опрст!
   – Где ты его поймала, нашенского зайчишку? – пронзительно вскричал старичишка.
   – Зачем ты его поймала, не нашенского зайчишку? – презрительно прошептал Ивашка и погрозил клизмой – жупелом капитализма трясущемуся бедняжке, плутишке.
   – А он мне навстречу попался! Наскочил на меня, чуть не растоптал! Он так резво, так резво бежал – скок-поскок, я подумала, что он от хозяев удрал! Я его на скоку-поскоку остановила и к вам притащила, хоть он и упирался изо всех сил и страшно ругался, зоил! У-у-у, негодный зоил, не захотел уступить мне как деушке дорогу и чуть ДТП не совершил!
   – Ёклмн! Опрст! Ей-богу, этто с твоей стороны стоял знак «Уступи дорогу»!
   – Вот я и говорю: был бы воспитан, уступил бы мне как деушке, а не по знаку!
   – Ёклмн! Опрст! Не дождешься, однако! И отдай мой рюкзак, ик, ик!
   – Не дождешься, однако! Ну, что я вам говорила! – застенчиво улыбнулась дивца. – Невоспитан! Почему вы его совершенно не воспитали?!
   – Ёклмнэ-э-э!
   – Ёклмнэ-э-э! Отпусти его чи... чи... чичас же! – хором хмуро закричали дедушка с Ивашкой, уклоняясь от прямого ответа. – Эвто зайчи... чи... чи... чишка-трусишка! Ему срочно надоть на все чи... чи... четыре стороны, ик, ик!
   Дивца, слегка стесняясь, отпустила зайца, и тот тут же забегал зигзагами по двору хатки, трусливо лопоча:
   – Ёклмн! Опрст! Аз за... за... зайчишка-трусишка! Мне срочно надоть на все четыре стороны, однозначно! Подскажите, в которую сторону бежать-то!
   – Вах, эк закопоте́л*! Бегчи́ тудась, на восток! – пронзительно закричал дедушка и махнул желтой тростью, точно чудной девичьей костью, указывая на запад.
   – Тьфу, эк закопотел! Бегчи тудась, на запад! – презрительно закричал Ивашка и махнул красной клизмой – жупелом капитализма, указывая на восток.
   – Вот энто да, эк закопотел! Бегчи тудась, на юг! – застенчиво улыбнувшись, сказала дивца и махнула черно-белым автоинспекторским жезлом, указывая на север.
   – Ёклмн! Опрст! Вас понял! На север, так на север, ик, ик! – пронзительно запищал за... за... зайка, раз... раз... раз... раз... развернулся в сторону юга и – ух! – перемахнул через некрашеный забор из похрустов.
   Тольки зверька и видели! Ну ух, как за... за... закопотел! Зигза... за... за... загами! Иван погрозил вслед зверьку красной клизмой – жупелом капитализма, а затем сунул ее в карман белоснежного докторского халата, остро пахнущего «Тройным одеколоном», ик, ик.
   Тутушки дедушка с Иванушкой сосредоточили всё свое внимание на гостье. Очертания девичьей фигуры, от коих просто не оторвать взор, были таковы, что по сравнению с ними казались грубоватыми очертания виолончели, нежно прижимаемой к телу музыкантом во время исполнения симфонии-концерта для виолончели с оркестром, номер опуса – сто двадцать пять, ей-ей. Лицо Арины, если смотреть в фас, было лицо писаной красавицы, причем истинно русской. Если смотреть в профиль, то это оказывалось классическое античное лицо. А если присесть на корточки и смотреть под углом снизу вверх, ну тогда в лице девы, в плавных линиях щек, подбородка и в четких очертаниях носа и глаз проглядывала какая-то восточная красота: теперь это было лицо Шехерезады или райской гурии. Так что соскучиться с этой деушкой было ну совершенно невозможно, ведь на нее можно было смотреть с разных точек зрения! А еще она источала запах духов «Красная Москва»! У дедушки изо рта потекли слюнки – так ему захотелось жениться на этой деушке, ну и так далее, ёшкин кот! Дедушка, ик, ик, куснул несколько раз желтую бамбуковую трость, будто сладкую девичью кость, и вельми, понимаешь, поморщился.
   – Ах, ёшкин кот! Ну, шо скажешь, Аринушка? – спрохал дидушка. – Зачем явилась?
   – Скатерть-самобранку возвратить! – и Арина сняла черный рюкзак, вынула оттуль коричневый короб со скатертью-самобранкой и протянула дедушке.
   Все почуяли крепкий запах нафталина.
   – Иван, ёшкин кот! – вскричал дедушка, отстраняясь от короба.
   – Шо?
   – Тебе ответственное поручение!
   – Какое?
   – Изволь сбегать в избу и положить короб в сервант!
   – Эвто в какой сервант?
   – В тот самый!
   – Шо, в тот самый, в стиле бидермайер?
   – Яволь, в стиле бидермайер!
   – Ах, в стиле бидермайер! Как эвто стильно, ёшкина кошка!
   – Ага! Ну, изволь, Ваня, изволь!
   – Яволь! – воскликнул Иван, цап короб и швидко бросился выполнять ответственное поручение.
   Иван швидко выполнил ответственное поручение, вернулся и, вытянувшись перед дидушкой по стойке смирно, провозгласил:
   – Диду!
   – Шо?
   – Изволь уяснить, шо твое поручение выполнено!
   – Ясно! Яволь! Вольно! Арина!
   – Шо?
   – Шо-то я хотел тебе сказать!
   – Шо?
   – Шо, шо! Запамятовал!
   – Ах вот оно шо!
   – Вот именно! Глубокоуважаемая Аринушка! – сказал дедушка и лизнул желтую трость, будто сладкую девичью кость. – М-м-м, чмок, чмок! – и вельми, понимаешь, поморщился.
   – Шо?
   – Седай со мной рядышком, на ящичек из-под пива!
   – Хорошо, дедушка!
   Арина и дедушка присели рядышком.
   – Глубокоуважаемая Аринушка! – сказал дедушка и вдругорядь лизнул трость, будто изящную девичью кость. – М-м-м, чмок, чмок! – и дедочек вельми, понимаешь, поморщился. – Приближается время второго завтрака! Дозволь обратиться к тебе с энтим, как его?.. Ах, забыл, ёшкин кот! Ну очень интригующим, ик, ик! Не пожалеешь!
   – Вах! – Иван так и раскрыл рот невольно, стоя в положении «вольно».
   – Дозволяю! – завораживающим голосом соизволила ответить Арина, милостиво снисходя к дедушкиным словам, и лицо ее осветила чудеснейшая застенчивая улыбка.
   – Такой фантастически красивой русской деушки я в жизти ешто не встречал, ей-ей, ёшкин кот!
   – Ну и?
   – Вах! – Иван, стоя в положении «вольно», так и сунул в рот палец невольно, а вошла вся кисть, узкая и длинная довольно.
   – М-м-м, чмок, чмок! В связи с энтим дозволь сделать тебе незамедлительное искреннее предложение!
   – Дозволяю! – застенчиво улыбнулась дивца.
   – Тьфу! – Иван так и выплюнул кисть изо рта недовольно да и плюхнулся тут на свободный ящичек из-под пива невольно.
   – М-м-м, чмок, чмок! Я тебе предлагаю... Тебе предлагаю... Немедленно... Немедленно, ёшкин кот... – начал было дедушка, имея в виду предложить оч-чаровательнейшей деушке выйти сию же секундочку за него замуж, ну и так далее, ёшкин кот, заканчивая наслаждением от изящества девичьих косточек, как вдруг какая-то неумолимая сила заставила старца брякнуть: – ...Стать нашей клиенткой, ик, ик!
   – То ись? – потрясенно произнесла Арина, застенчиво улыбнувшись.
   – Мы с Иванушкой-дурачком топерь – детективы. Я – Шерлок Холмс с лупой...
   – Ой, как эвто замечательно, что ты, дедушка, – Шерлок Холмс!
   – Зови меня просто: мон шер.
   – Хорошо, мон шер Шерлок Холмс!
   – ...А Иванушка-дурачек – дохтур Ватсон с клизьмой – жупелом капитализьма! Иван!
   – Я! – вскочил со своего ящика Иван и вытянулся перед дедушкой по стойке смирно. – Ну чего?
   – Того, энтого, всего! Изволь показать свою клизьму – жупел капитализьма!
   – Яволь! – и Иван поспешил выполнить дедушкину волю. – Во!
   – Иван!
   – Я! Ну чего?
   – Того, энтого, всего! Изволь убрать свою клизьму – жупел капитализьма!
   – Яволь! – и Иван поспешил выполнить дедушкину волю. – Во!
   – Иван!
   – Я! Ну чего?
   – Того, энтого, всего! Не маячь, изволь сесть, ёшкин кот!
   – Яволь! – и Иван поспешил выполнить дедушкину волю. – Во!
   – Арина!
   – Я! Ну чего?
   – Того, энтого... всея! Будь нашей клиенткой и срочно сообщи о каком-нибудь известном тебе преступлении, которое необходимо раз... раз... раскрыть, ёшкин кот! М-м-м, чмок, чмок! Мы за энто дело возьмемся! – воскликнул дедушка и щелкнул пальцами. – Чьто ты об энтом думаешь? А также чьто ты об энтом скажешь?
   – Сейчас я скажу всё, чьто об энтом думаю! Немедленно... Немедленно... – возмущенно воскликнула деушка и хотела было по пунктам раз... раз... разнести дедушкино предложение да еще раз... раз... раз... разъяснить, что она обо всём эвтом думает, как вдруг какая-то неумолимая сила заставила ее раз... раз... раз... ля... ля... ля... ляпнуть расслабленно: – Конечно же, я согласна стать вашей клиенткой! А чьто для энтого надо?
   – Да ни шиша! Ты нам толькя скажи: не произошло ли в твоей деревне похищение чего-нибудь очень важного, весьма и весьма вальяжного и авантажного? – спрохал дидушка и гордо, понимаешь, развернул свою шляпу на голове задним козырьком вперед, а передним назад.
   – Да-да, весьма важного и именно весьма и весьма вальяжного и авантажного! – поддакнул Иван и с гордостью раз... раз... раз... развернул свой колпак на сто восемьдесят градусов, градус за градусом, все сто восемьдесят раз бурно радуясь.
   – Чего эвто? – спрохала Арина и одним махом развернула фуражку-аэродром козырьком назад.
   – Того, энтого, всего, чмок, чмок! Ну там теленка или ягненка?
   – Нет, не произошло.
   – Чего-нибудь просто важного, вальяжного и авантажного?
   – Чего эвто?
   – Того, энтого, всего, чмок, чмок! Ну там куренка или утенка?
   – Нет, не произошло.
   – Чего-нибудь неважного, не вальяжного и не авантажного?
   – Чего эвто?
   – Того, энтого, всего! Ну там морковки какой-нибудь или свеклы, чмок, чмок?
   – Нет, не произошло.
   – Чего-нибудь совсем неважного, совершенно не вальяжного и абсолютно не авантажного?
   – Чего эвто?
   – Того, энтого... всея! Да чего угодно! Хоть полной ерунды, ёшкин кот!
   Арина попризадумалась, застенчиво улыбнулась и радостно сообщила:
   – Да, есть такая ерунда! Ну да, у моих соседей – полная ерунда: криминальная драма! Ой, мама! – и дева одним махом развернула фуражку-аэродром козырьком вперед.
   – Шо, у деда с бабкой? У хозяев колобка, чмок, чмок?
   – Ага! Уж они рыдают – спасу нет!
   – А шо, у них опять колобка похитили, чмок, чмок?
   – Нет, нет!
   – А кого тогда похитили, чмок, чмок?
   – Пока никого!
   – Ёшкин кот! Так шо же они рыдают, глупые?
   – Цыганка нагадала, что у них в скором времени вы́торопня похитят!
   – Чмок, чмок! А они шо, выторопня в хозяйстве держат?
   – Нет, не держат!
   – Ёшкин кот! Так они шо, выторопня в хозяйстве собираются завести?
   – Нет, не собираются!
   – Ёшкин кот! Так шо же они толды плачут, глупые?
   – Загадка! У них надо спросить!
   – Мда-а-а, загадка! А кто такой выторопень, чмок, чмок? – вдруг спрохал дед.
   Иванушка-дурачек глубоко озадумался: как бы объяснить деду, кто такой выторопень?!
   Но дедуля заорал:
   – Ну, чичас не время разбираться, кто такой выторопень! Срочно бежим в Шарабара́шару*, ёшкин кот, и там выясним эвто на месте, чмок, чмок! И там же, на месте, проведем наше детективное раз... раз... расследование! – и дед возбужденно вскочил со своего места.
   – Ура! Отправляемся в родную деревню! В Шарабарашару! – возопили Иванушка да Аринушка и тожде, понимаешь, энергично вскочили со своих мест.
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше об однозначном...
   – И шо? Нам опять бежать сломя голову, цок, цок? – спросили сапоги, пританцовывая. – Аринушкину голову, разумеется, цок, цок!
   – А нам шо? – шепнул Внутренний Голос Иванушке. – Вдвоем на твоих двоих – шлёп-шлёп?
   – А нам шо? – возмущенно закричал Иван и вытащил из кармана халата толстущую клизму – жупел капитализма. – Вдвоем на моих двоих – шлёп-шлёп?
   – Кому эвто – вам, ёшкин кот? Царь Горох, чьто ли, чьтобы называть себя – мы? Ну ващще! – заявил Ващще и со злостью погрозил Иоанну тонкой тростью, точно изящной девичьей костью.
   – Царь Горох, чьто ли, чьтобы называть себя – мы? – яростно пригрозил Иоанн своему Внутреннему Голосу клизмой – жупелом капитализма. – Ну ващще! Кому энто – нам? Ух, я тебя – шлёп-шлёп!
   – Нам! Мне, твоему Внутреннему Голосу, и тебе! – возмущенно шепнул Внутренний Голос Иванушке. – Нам с тобою, ващще!
   – Нам! Мне и моему Внутреннему Голосу! – яростно закричал Иванушка дедушке, размахивая клизмой – жупелом капитализма. – Нам с ним, понимаешь, ващще! Однозначно!
   – Не треба, ващще! Однозначно! – сказал Ващще. – Поскачем на избушкиных двоих! То бишь на курьих ножках! Там, на неведомых дорожках! Избушка!
   – Чё?
   – Бегом – марш!
   – Чё, вот прямо-таки чичас? Куд-куда!
   – Прямо чичас! Туд-туда! И сортирчик прихвати! И похрустов!
   – Я не помню дороги, куд-куд-куда! У меня память девичья!
   – Арина покажет! Туд-туд-туда! Арина, покажешь?
   – Покажу, дедушка, да! – сказала Арина, одним махом повернула на голове фуражку-аэродром козырьком назад и застенчиво улыбнулась. – Но если я ошибусь, не обессудьте: у меня память девичья!
   – Мы, мы покажем дорогу! – закричали сапоги. – Но если уж ошибемся, не обессудьте: у нас память старческая! Мы такие старенькие, такие старенькие, нам целая вечность, и нам давно пора поменять подметки, ведь их не меняли нам целую вечность, понимаешь!
   – Хорошо, будут вам новые подметки – в следующей пятитысячелетке, пятитысячезначно! – пообещал добряк дедушка.
   – Ур-р-ра-а-а! – радостно закричали сапоги. – Цок, цок!
   – Ну да! Тогда пусть Арина бежит впереди меня в сапогах и показывает дорогу, куд-куд-куда! – сварливо прокудахтала изба.
   – Хорошо! – сказала Арина завораживающим голосом и застенчиво улыбнулась. – Нам надо бежать вон туда!
   – Шо, разве туда? – изумились сапоги. – Цок, цок!
   – Вот и хорошо, куд-куда!
   – И перестань постоянно спрашивать: куд-куда? – прошипел дедушка и со злостью пригрозил избеночке тонкой тростью, точно изящной девичьей костью. – Куд-куда, куд-куда! Туд-туда, ёшкин кот!
   – Да поняла я, поняла! Этто я т-так к-кудахтаю!
   – А-а-а! А этто я т-так т-тудахтаю, ёшкин к-кот!
   – А-а-а, к-куд-куд-куда!
   – Бэ-э-э! Иваха, за мной, ёшкин кот! Т-туд-туд-туда!
   – Яволь! – радостно воскликнул Иваха и одним махом запихахом в карман своего докторского халата клизму – жупел капитализма. – И... и... изволь!
   И дедушка с Иванушкой заскочили в избушку, захлопнули дверь, но оставили открытым, понимаешь, окошко, ибо в избе нестерпимо запахло «Тройным одеколоном».
   Ту́товона* Арина подпрыгнула от нетерпения и радостно закричала:
   – Избушка! Сортирчик, ик, ик!
   – Що?
   – Чё?
   – За мной! Бегом – марш! – и Арина, застенчиво улыбаясь, рванула с места.
   – Ага! Куд-куда! Сортирчик! Цып-цып! – воскликнула избушка.
   – Пыц-пыц, понимаешь! – воскликнул сортирчик. – Клёво – ну перший сорт!
   И изба, понимаешь, с сортирчиком сорвались с места и принялись гоняться за красавицей, бегающей нынче поутру кругами по всему двору. Цок, цок, шлёп, шлёп, пшлё, пшлё! Дедушке с Иванушкой, шобы спастись от страшенной тряски, пришлось плюхнуться на табуретки и крепко вцепиться руками в подоконник. Впрочем, от энтого тряска стала токмо сильнее и, понимаешь, как-то больнее, ик, ик!
   Арина, застенчиво улыбаясь, выбежала через раскрывшиеся ворота за ограду из похрустов и, демонстрируя бег на месте, радостно закричала:
   – За мной! За мной! Туда!
   Изба выбежала через раскрытые ворота за ограду и, демонстрируя бег на месте, сварливо заорала:
   – Похрусты!
   – Шо?
   – За мной! За мной! Куд-куда!
   – Ага! А куд-куд-куда?
   – Куд-куда, куд-куда! Туд-туда!
   – А-а-ага-а-а, так вот куд-куда! – и похрусты дружно изобразили бег на месте, вдохновенно прихрамывая.
   – Эк, как мы знатно, понимаешь, ковыляем! – восхитился дедушка. – Эдакая ковылькада, однозначно!
   – Бегом – марш! – застенчиво улыбнувшись, звонко воскуяркнула Арина и сорвалась с места.
   – Бегом – марш! – нахмурившись, заорала изба и побежала со всех своих курьих ножек, возмущенно лопоча: – Куд-куда, куд-куда! Туд-туда, туд-туда! Туд-туд-туда, куд-куд-куда, да, да, да, однозначно!
   И вся ка... ка... ка... ковылькада швыдко-швыдко побежала по лесной стезе: впереди – Арина в сапогах-скороходах, за ней – избушка на курьих ножках, на собачьих пятках, а за ней – сортирчик на цыплячьих лапках, а за ним – группа по... по... по... похрустов, каждый – на своих двоих! И-эх, похрусты копотят себе по чащобушке, припрыгивают да насвистывают; и неказисты парни, а тоежь и девки, да бежь* хороша: бе́жма побежали, побежали, да всё, понимаешь, бегут себе босопля́сами*!
   Так они все мчались уже целых тринадцать минутищ, как вдруг впереди показался всадник в сверкающих бехтерце и шеломе и на белом коне, стремительно мчащемся навстречу. А лесная стезя-то однополосная, не разминуться! А бехтерец и шелом так и сверкают, так и сверкают на солнце! Ёклмнэ-э-э! Причем несущиеся навстречу конь со всадником – оба огромадного, прямо-таки богатырского роста! Бо́ско* несутся навстречу ка... ка... ковылькаде, не остановить! Скок, скок, бух, бух и ешто скокобубух! Ё-моё, и ешто скоко энтих скокобубухов! И кто же кому уступит стезю? Дедушка с Иванушкой зе́хнули* в окошко, впали в оцепенение и зажмурили очи, ожидая неминучего ДТП и прочих заморочек, ик, ик!
   Однако ДТП не произошло: богатырь коня на скаку остановил – бубух! Туша богатырского коня по брюхо ушла в землю, ступни всадника воткнулись туда-сь же. Поднялось колоссальное облако аспидной едкой пыли.
   Дедушкина ковылькада – бу-бух! – тут же тожде остановилась, подняв свое колоссальное облако аспидной едкой пыли. Потрясающе: все существа мужеского пола, коих немало было среди похрустов, громко заматерились, но дисциплинированно остановились. И все существа женского пола – тоежь. А калды́* пыль начала раз... раз... рассеиваться и появилась какая-то видимость, дедонька встал с табурета, высунулся из окошка избы и закричал богатырю:
   – Кхе-кхе! Эй, ты, богатырь, сам с волдырь! Ишь, проезд загородил, понимаешь! Прочь с дороги, однозначно!
   Богатырь попытался было выпростаться вместе с конем из земли, потерпел неудачу и вежливо объяснил:
   – Не могу, кхо-кхо! Мой добрый коняшка – он ножки в земле увязи́л!* И я тожде!
   – Ёшкин кот! А ты кто таков, щобы мне перечить, попавшись навстречу?
   – Ой, не серчай, незнакомушка, будь уж так добр! Я тебе не перечу, попавшись навстречу, добродумчивый дедушка! И в мыслях не было перечить, попавшись навстречу старшему по возрасту!
   – Да?
   – Да, доброжизненный дедушка!
   – Г-хм! Вижу, що ты, добрый человек, – кажись, добрый человек! Но всё же, ежели ты добрый человек, скажи: кто ты таков, добрый человек, ёшкин кот? Да щоб однозначно, понимаешь! – и дедушка хлестко щелкнул пальцами, сгорая от нетерпения.
   – Я, понимаешь, – Добрыня Никитич, однозначно! Я – человек! И я – добрый! А с энтой секунды – особенно! Возможно, ты слыхал про меня, добропамятный дедушка?
   – Возможно, возможно, для меня нет ничего невозможного!
   – Так ты шо, действительно про меня, доброрадный, слыхал? Ну ты, дедушка, прелесть, ващще!
   – Да, я – ващще... Ващще... А-а-а, я вспомнил, вспомнил! А я – Ващще Премудрый! Я, понимаешь, – бессмертный, бесконечнозначно! Слыхал про меня, однозначно?
   – А-а-а, слыхал, слыхал, и многаждызначно! Как же, как же, ведомо мне твое доброславное имя!
   – Откудова, ёшкин кот?
   – В доброзвучном «Сказе про Иванушку-дурачка» читал!
   – Г-хм! Кхо-кхо! К-хм! Так ты еще и читать умеешь?
   – А то! Читать, писать и считать! И играть в шахматы: чпок, чпок, чпок, чпок!
   – Г-хм, эвто любопытно! А я, понимаешь, тожде шахматист! Я тожде люблю чпок, чпок! Да куды эвто ты так спешишь, вежда Добрыня Никитич?
   – Ищу друга – добромужественного Илью Муромца! Треба ему срочно помочь!
   – Какой ты добруша!
   – Да, аз добры́ш! Доброконный Илья Муромец гонится тенчас* за недоброжизненным Соловьем-разбойником, так треба свернуть шею энтому, понимаешь, разбойнику, эвтому, воображаешь, нашему отъявленному матерщиннику Соловью: хрясь, хрясь! А ты куды эвто так спешишь, доброхвальный Ващще Премудрый?
   – Я детектив, ёшкин кот! Вылитый Шерлок Холмс, понимаешь! Спешу в деревню Шарабарашару, дабы произвести там детективное расследование! Мне шибко срочно, однозначно!
   Ту́тоцка Внутренний Голос прошепетал Иванушке:
   – Г-хм! Чьто за шум, а драки нет? Доброй драки!
   – Эй, ёшкина кошка! – громко завопил Иванушка в открытое окошко. – Чьто за шум, а доброй драки нет?
   – Не будет доброй драки, я очень смирный, хоча и очень добрый! – зычно завопил богатырь и – чпок, чпок! – выпростал-таки ступни из земли. – Давай лучше, дедушка, будь уж так добр, в шахматы сыграем! У меня с собой дорожные шахматы, я очень доброазартный, понимаешь!
   И Добрыня слез со своего коня, увязшего в земле, и вынул из кармана штанов миниатюрную пластмассовую коробочку с карманными шахматами «Ленинград».
   – А давай, ёшкин кот! – азартно, даже очень доброазартно закричал дедушка и в лихорадке выскочил из хатки.
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о неудачном...
   – Г-хм! – сказал Внутренний Голос Ивану.
   – Г-хм! – ответил Внутреннему Голосу Иван.
   – Иван, ёшкин кот! – доброазартно закричал дедушка.
   – Шо?
   – Шо, шо! Надоть чьто-то на землю постелить, чьтобы сесть можно было!
   – А шо можно постелить?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Тащи скорей скатерть-самобранку! Ее постелим!
   Иван вынес дедоньке скатерть-самобранку, попахивающую нафталином. Дед постелил ея прямо на путю и сел с Добрыней на скатерть играть в шахматы, несмотря на ея громкую брань. Иван взял на себя роль рефери и присел сбоку. Рефери и шахматисты вдохнули нафталиновый запах, задумались и нахмурились, ну вылитые хмыри, трождызначно. Все остальные: Арина, избушка, сортирчик и похрусты – окружили игроков полукругом и стоя принялись болеть изо всех сил, понимаешь, чихая от запахов «Тройного одеколона» и нафталина и кашляя от пыли.
   – Чпок, чпок! – восклицал дедочка.
   – Чпок, чпок! – восклицал Добрыня.
   – Чпок, чпок, чпок, чпок! – восклицал, воображаешь, рефери, по пальцам подсчитывая количество взятых фигур.
   – Чпок, чпок, чпок, чпок, чпок, чпок! – восклицали, воображаешь, болельщики, тожде по пальцам подсчитывая количество взятых фигур, но тут же бросали эвто безнадежное дело.
   А в энто время через дремучий лес, через дром-бурелом* непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, с энтузизазмом и шумом пробирались три господина с торбами за плечами и с мольбертами в руках. Эвти господа были художники-пейзажисты на пленэре: Виктор Васнецов, Иван Шишкин и Василий Перов, все как один – непоколебимые реалисты в живописи. Все трое, как интеллигентные люди, были одеты в черные смокинги. За художниками крался ощо один господин в черном смокинге – преподозрительный иностранный гражданин Александр Дюма, убежденнейший противник реализма. Крался сей Александр Дюма тожде с энтузизазмом и шумом.
   Пейзажисты, внезапно увидев невдалеке скрозь деревья живописную картину шахматного поединка, пересекли границу дороги и леса, швидко расставили мольберты на дороге, достали из торб холсты, кисти и тюбики с красками и с энтузизазмом и шумом принялись делать наброски к гениальным творениям. Брызги красок так и полетели на смокинги. Засмердело рыбьим жиром, коим пахнет льняная олифа, на которой готовят художественные краски. Преподозрительный иностранный гражданин не рискнул пересечь границу дороги и леса, ибо догадывался, что за неприятие реализма в энтом глухом сакраментальном месте, понимаешь, можно и по морде схлопотать. Так чьто Дюма залез прямо в куст шиповника в красных плодах, дабы неприметно следить за живописцами, аки тать. Изредка художники перебрасывались репликами – естественно, на французском. Александр Дюма положил в рот плод шиповника, разгыз, выплюнул с весьма кислой миной, а затем, с энтузизазмом и шумом подпрыгнув от нетерпения и вскрикнув: «А-а-а!», достал розовый блокнот для записи нот и номеров банкнот, свинцовый карандаш и навострил уши.
   Перов принялся набрасывать картину с тремя колоритнейшими хмырями, сидящими на земле.
   – Назову эвту картину «Охотники на привале», однозначно! – радостно сообщил художник коллегам.
   – Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее проще – «Три хмыря»! – нахмурившись, посоветовали коллеги коллеге.
   – М-м-м! Г-хм! – буркнул Перов, ловко уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.
   Шишкин, жадно перенося облики шахматистов на холст и, само собой, преображая их в яркие художественные образы, жизнерадостно поведал:
   – А я свою назову «Утро в сосновом лесу», двождызначно!
   – Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее проще – «Три медведя»! – мрачно посоветовали коллеги коллеге.
   – Г-хм! М-м-м! – буркнул Шишкин, привычно уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.
   При энтом художник почему-то набросал не трех, а четырех бурых медведей.
   – А я! А я! – сияя, воскликнул Васнецов.
   – Штё ты? Штё ты?
   – А я свою назову проще некуда: «Богатыри», понимаешь! – и он швидко принялся набрасывать на холсте образ Добрыниного коня.
   – Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее еще проще – «Три богатыря»! – угрюмо посоветовали коллеги коллеге.
   – М-м-м! Гм-м-м! – буркнул Васнецов, неуклонно уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.
   – А я! А я! – ликующе прошептал Александр Дюма, преподозрительно чиркая что-то в своем блокноте.
   – Штё ты? Штё ты? – дружно закричали все трое художников, давно уже заприметившие своими вострыми художническими очами преподозрительного иностранного гражданина в кусте шиповника.
   – Вот эвто фельетон так фельетон! Я толькя штё родил концепцию моего нового романа! Ах, энто означает брызги шампанского в кабинете главного редактора ближайшей парижской газеты в скором будущем!
   – А ты разве романист? Или фельетонист? Разумеется, реалист? Ну явно – совсем начинающий! – дружно закричали все трое художников, давно уже составившие свое мнение о преподозрительном иностранном гражданине.
   – Да, я начинающий романист – фельетонист, понимаешь! – прошептал Александр Дюма, продолжая преподозрительно чиркать что-то в своем блокноте. – Я толькя штё опубликовал в газете свой новый роман – фельетон «Шевалье д’Арманталь»! И теперетька рыскаю в поисках идеи следующего романа – фельетона!
   – И как ты его назовешь? – дружно закричали все трое художников, обожающие злободневные фельетоны, особенно в журнале «Крокодил», на который художники – непоколебимые реалисты регулярно подписывались в складчину.
   – «Шевалье д’Артаньян», трождызначно! – прошептал Александр Дюма и начеркал в своем блокноте: «Д’Артаньяна – списать с Ивана, Атоса и Портоса – с Добрыни и его коня, Арамиса – с Ващще Премудрого, а миледи – с прекрасной Арины» – и поставил, понимаешь, три восклицательных знака.
   – Фу, как стереотипно и неконкретно! – воскликнул Перов на чистейшем французском. – Недомы́ка* ты, однозначно!
   – Фу, как стереотипно и невыразительно! – воскликнул Шишкин на чистейшем французском. – Недозе́ва* ты, двождызначно!
   – Фу, как стереотипно и усложненно! – воскликнул Васнецов на чистейшем французском. – Ах, якой ты недо́пха*, понимаешь!
   – Ну, толды назову: «Шевалье д’Артаньян и мушкетёры», понимаешь! – и Александр Дюма поставил четвертый восклицательный знак в свой розовый блокнот.
   – Фу, как неудачно! – дружно закричали все трое художников на чистейшем французском. – Недоу́ка* ты, трождызначно!
   – Ну, толды назову: «Мушкетёры»! – и Александр Дюма перечеркнул все четыре восклицательных знака в своем розовом блокноте.
   – Фу, как неконкретно! – воскликнул Перов.
   – Фу, как невыразительно! – воскликнул Шишкин.
   – Фу, как усложненно! – воскликнул Васнецов.
   – А как толды прикажете назвать? – в полном отчаянии воскликнул начинающий романист – фельетонист, дернулся и изодрал в клочки смокинг колючками шиповника.
   – Назови проще: «Три мушкетёра»! – дружно закричали все трое художников. – Трождызначно, понимаешь!
   – Гм! Гм! – в сердцах буркнул начинающий романист – фельетонист, уклоняясь от жаркого творческого спора с живописцами, явными дилетантами в изящной литературе и тем более в суровом газетном деле, и принялся яростно всё зачеркивать в своём розовом блокноте свинцовым карандашом.
   А живописцы лихо и радостно продолжили свою лихорадочную работу кистями, с лихвой расходуя краски и не обращая внимания на брызги, с шипением летящие на смокинги. Ах, в творческих мечтах художников на эвти смокинги летели с шипением брызги шампанского в кабинете директора Третьяковской галереи!..
   И как раз к концу сей лихорадочной, многообещающей художественной работы шахматный матч тожде стал подходить к концу. По количеству фигур явно выигрывал доброумный Добрыня, чему он бурно обрадовался, в азарте отбросив всякое вежество.
   – Добре! – воскликнул Добрыня. – Ну очень добре, черт побери! Чпок, чпок!
   Дедушка страшно нахмурился, сглотнул слюнки и принялся шептать себе под нос:
   – М-м-м, чмок, чмок! Кушать хочу – и обедать пора! Скушать его или не скушать? Скушать или не скушать, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок?
   – Шо ты там бормо́лишь*, добренький дедушка? Чпок, чпок!
   – Да нишо! Кушать хочется, Добрынюшка! Спасу нет – как, ёшкин кот! Чмок, чмок!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о страшном...
   – А-а-а! Доброе дело, доброчестный дедочка! Как раз время обеда – полдень! Доброприятного тебе аппетита! Чпок, чпок!
   – Спасибо на доброприятном слове! Вот чичас пальцами щелкну – и кое-кого, понимаешь, скушаю, ёшкин кот! М-м-м, чмок, чмок! Будет мне очень доброприятно!
   – Добрыня, а Добрыня! – по доброте душевной прошептал на ухо доброму богатырю Ивашка и достал из кармана белого докторского халата толстенную красную клизму – жупел капитализма.
   – Шо, добронравный Иванушка? Чпок!
   – Оглянись на болельщиков, ёшкина кошка!
   – Прости, некогда мне! Ну оглянулся! И шо, добрейший Иванушка? Чпок!
   – Знаешь, кто они такие?
   – Не знаю и знать не хочу! А кто, добротворивый Иванушка? Чпок!
   – Кто, кто! Похрусты, вот кто! – и Иванушка-дурачек показал Добрыне красную клизму – жупел капитализма.
   – А-а-а! Знаю, шо добрейшие похрусты, ну и шо? Ты шо ж думаешь, я похрустов не видал, доброушлый Иванушка? Чпок!
   – Ёшкина кошка! А знаешь, как они стали похрустами?
   – Чпок! Не знаю и знать не хочу, добросиянный Иоанн! А как?
   – Все они выиграли у дедушки в шахматы! – и Иванушка-дурачек показал Добрыне клизму – жупел капитализма.
   – Чмок, чмок! – с аппетитом пожевал губами дедочка и незамедлительно закивал утвердительно, и похрусты закивали тожде.
   – Фи! Как эвто не комильфо, понимаешь! – возмущенно закричали три художника и один романист – фельетонист, тут же к эвтому прибавивший мрачно: – Однозначно!
   – Ик! Ай, ой! Спасибо, добросердый Иван, чьто вовремя предупредил! Век твоей доброты не забуду! Чпо... Нет, больше не чпок!
   И Добрыня тут же поддался дедушке.
   – Чпок, чпок, чпок, чпок, чпок, чпок! – одну за другой рубил дедушка Добрынины фигуры.
   Добрыня швидко проиграл партию, так чьто Иван вынужден был убрать красную клизму – жупел капитализма в карман белого докторского халата, благоухающего «Тройным одеколоном».
   Сияющий дедушка тут же предложил сыграть еще́жды* добренькую партейку.
   – Ой, мамочки! Ик! – мрачно воскликнул Иванечка и с шумом вскочил со скатерти-самобранки.
   – Извини, доброчестный дедушка, не могу – спешу! – хмуро сообщил богатырь, собрал шахматы в корбочку и с грохотом вскочил со скатерти-самобранки, а коробочку, понимаешь, сунул в карман штанов. – Треба помочь доброхраброму Илье Муромцу! Ведь он гонится за недобромирным Соловьем-разбойником, разгильдяем и матерщинником! Мне нужно срочно ехать, щобы свернуть шею эвтому треклятому Соловью: хрясь, хрясь! Дозволь мне откланяться, будь так добр!
   – Но ты ведь не можешь ехать, понимаешь! – возразил дедочка и с треском в суставах вскочил со скатерти-самобранки. – Твой коняшка ножки в земле увязил, ёшкин кот!
   – М-да-а-а! Що делать? Що делать, добрейший дедушка?
   – Що делать? Що делать? Надоть подумать, Добрынюшка, однозначно!
   – Подумай, подумай, добродумный дедушка!
   – Иван! – вскричал дедушка недолго думая.
   – Я! – Иван вытянулся перед дедушкой по стойке смирно. – Ну шо ишшо?
   – Ёшкин кот! Изволь подобрать с земли скатерть-самобранку, стряхнуть сор, сложить скатергу в короб, сбегать в избу и положить короб в сервант!
   – Эвто в какой сервант?
   – В тот самый!
   – Шо, в тот самый, в стиле бидермайер?
   – Яволь, в стиле бидермайер!
   – В стиле бидермайер... В стиле бидермайер?.. Ах, в стиле бидермайер, понимаешь! – заинтриговано закричали три художника и один романист – фельетонист, тут же к этому прибавивший смачно: – Однозначно!
   – Ах, в стиле бидермайер! – хлопнул себя по лбу Иванушка. – Как это стильно, ёшкина кошка! Однозначно, понимаешь!
   – Фи! – презрительно закричали три художника и один романист – фельетонист, тут же к этому прибавивший очень, очень и очень смачно: – Ты в энтом ну ни шиша не понимаешь, трождызначно!
   – Ага! Ну, изволь, Ваня, изволь, ёшкин кот!
   – Що ж, яволь! – воскликнул Иван и швидко бросился выполнять дедушкино поручение, несмотря на гормкую брань скатерги.
   Иван швидко выполнил поручение, вернулся и, вытянувшись перед дедушкой по стойке смирно, провозгласил довольно:
   – Диду!
   – Шо?
   – Шо, шо! Изволь уяснить, шо твое поручение выполнено!
   – Ясно! Яволь! Вольно, Иван! Добрыня!
   – Шо, добромудрый дедушка? Какую окажешь мне благосты́ню?
   – Шо-то я хотел тебе сказать, ёшкин кот!
   – Вах! – Иван так и раскрыл рот невольно, стоя в положении «вольно».
   – Шо именно, добросказанный дедушка? – воскликнул заинтригованный Добрыня. – Изволь же живее сказать, будь так добр!
   – Шо, шо! Запамятовал, ёшкин кот!
   – Вах! – Иван, стоя в положении «вольно», так и сунул в рот палец невольно, а вошла вся кисть, узкая и длинная довольно.
   – Ах вот оно шо, доброзапямятливый дедушка! – воскликнул еще более заинтригованный Добрыня.
   – Вот именно! Вах! Глубокоуважаемый богатырь! – сказал дедушка и лизнул желтую бамбуковую трость, будто сладкую девичью кость. – М-м-м, чмок, чмок! – и вельми, понимаешь, поморщился.
   – Шо?
   – М-м-м, може, пальцами щелкнуть, Добрынюшка, тебе в помощь, чмок, чмок?
   – Тьфу! – Иван так и выплюнул кисть изо рта.
   – Ой, боюсь, боюсь, боюсь! Токмо не энто, не надо-сь!
   – А можно я вам, богатырь, помогу? – застенчиво спрохала Арина низким грудным голосом.
   – М-м-м... можно, токмо осторожно! Будь так добра, ведь мне срочно нужна помощь! – ответил потрясенный богатырь. – А как тебя зовут, добрая деушка?
   – Меня зовут Арина Заботница, Защитница и Работница!
   – Ах вот оно шо! Тебе можно, Арина, втройне можно! Какая ты добронравная! Помоги, токмо втройне осторожно, будь так втройне добра!
   – Хорошо! Садитесь на коня!
   – И-го-го-о-о! – воскликнул Добрынин конь. – Токмо не эвто!
   Бу-бум! Добрыня с грохотом сел на коня.
   – И-го-го-о-о! Ну ни фига! О-о-о, моя задняя левая нога!
   – До́бре! Сел!
   – Хорошо сели?
   – И-го-го-о-о! Ни фига! О-о-о, моя задняя правая нога!
   – Да, добре́*!
   – Хорошо! Только не смотрите, что я делать сейчас буду!
   – Добро! – и Добрыня отвернулся.
   – И-го-го-о-о! О-о-о, моя левая передняя нога! И правая тожде, ага! Ах, мабудь, лучше все-таки – ни фига?
   Иванушка-дурачек, сообразив, что Добрыня и его, понимаешь, не видит, вытащил из кармана докторского халата толстущую красную клизму – жупел капитализма и принялся медленно-медленно, медленно-медленно подкрадываться к белому коню сзади. Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о мрачном...
   А Арина отвернула лацкан своего гаишного мундира, вытащила из ткани иголку, быстро подошла к животному – и ткнула легонечко в круп!
   – И-го-го-о-о! Ну ни фига! Вы чего-го-о-о?! – воскликнул Добрынин конь и вдруг – чпок! – да и выпростался из земли!
   – Кхе-кхе! – закашляли все от поднявшегося облака аспидной едкой пыли.
   А егда́* энто облако было унесено набежавшим зефиром, все увидели на дороге богатырского коня, бьющего копытами, а рядом – колоссальный котлован.
   – Ур-р-ра-а-а! – заурали все вокруг, размахивая кто клизмой, кто иголкой, кто тросточкой, а кто и собственными костьми, понимаешь, пыльными вельми.
   – Добро-о-о! – восхитился Добрыня. – Деушка, а деушка!
   – Что? – спрохала Арина, возвращая иголку на прежнее место.
   – Ну ты и добри́тельница*! Будь так добра, разъясни мне, как ты эвто сделала! Ты же совершила невозможное!
   – Позвольте мне вам не объяснять, будьте так добры!
   – Доброзра́чная* деушка, но почему?
   – А не то вы мне скажете, что энто совсем просто!
   – А-а-а! Так вот оно чьто! – воскликнули все и хлопнули каждый себя по лбу, а Иван даже убрал клизму – жупел капитализма в карман докторского халата.
   – А ежели всё ж не скажу, добродева?
   – Не-е-е, скажете, однозначно! Так что не спрашивайте меня, уж будьте добры!
   – Ну хорошо, хорошо, во-первых, не буду! Во-вторых, буду: я – добрый!
   – Глубокоуважаемый Добрыня! – завораживающим голосом сказала Арина, застенчиво улыбаясь. – Что я вам сейчас скажу!
   – Шо, добродева? – во все глаза уставился обалдевший Добрыня на красавицу.
   – Ежели вы поедете прямо туды, куды ехали, то упретесь в тупик, в пункт постоянного пребывания избы дедушки Ващще Премудрого. А вашего Ильи Муромца и Соловья-раз... раз... разбойника там нетути – мы только что оттудова. Вы на последней раз... раз... развилке свернули не туды, куды вам надоть, а под «кирпич». Вы что же, «кирпич» не раз... раз... рассмотрели?
   – Раз... раз... рассмотрел, добродева!
   – Вы что, не знали, что под «кирпич» ехать нельзя? – застенчиво улыбнулась дивца.
   – Отлично знал, добродева! Но мой внутренний голос шепнул мне: «Как нельзя? Поезжай, будь добр!» – и я, однозначно будучи добрым, поехал, понимаешь!
   – А-а-а! Тады всё понятно! – Арина застенчиво улыбнулась. – Я вам советую раз... раз... развернуть коня, доскакать до первой раз... раз... развилки, а там свернуть – и в дальнейший путь!
   – А куды сворачивать-то, добродева, направо али налево?
   – Там перед раз... раз... развилкою – серый камень, на нем раз... раз... расталдыкано, как найти Соловья-раз... раз... разбойника! А подле разбойника отыщете и Муромца, скорее всего! Ваш друг, поди, заслушался трелей энтого Соловья!
   – Отлично! Я так и поступлю! И сверну энтому голосистому Соловью выю: хрясь, хрясь! Спасибо за ценный совет, добродева, ты так добра! Ура!
   И добронравный Добрыня Никитич послал добродеве добрейший воздушный поцелуй, развернул доброезжего коня и хотел было добре стегнуть богатырское животное богатырской плетью – но передумал, ибо был очень добр, даже излишне, и просто шепнул что-то коню на ухо. И конь, богатырски крехтя под своим седоком, поскакал в обратном направлении. А дедушкина ковылькада, осторожно обойдя циклопический котлован, как ни в чем ни бывало побежала за богатырем. А художники-реалисты тут же закончили пленэр, быстро собрали причиндалы и с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежали, куды надоть. А именно в Третьяковскую галерею. В кассу. А иностранный гражданин Александр Дюма, убежденнейший противник реализма, выполз, весь исцарапанный и оборванный, но очень довольный, из куста шиповника, и тожде с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежал со всех ног прямо в противоположную сторону. А именно в редакцию ближайшей парижской газеты. Естественно, в кассу.
   А наш добрейший добронравный доброконный Добрыня Никитич, достигнув ближайшей раз... раз... развилки, остановил богатырского коня и прочел надпись на сером камне: «Налево пойдешь – в логово Соловья-разбойника попадешь и там, естественно, от свисту его пропадешь; направо пойдешь – в Шарабарашару попадешь и там, естественно, на гулянках совсем пропадешь!» Добрыня Никитич, не будь дурак, выбрал, естественно, тот вариант, где пропадешь, но не совсем, и повернул добропослушного коня налево, а ковылькада побежала за красавицей Ариной направо.
   И вот наконец ковылькада, понимаешь, наша достигла, воображаешь, Шарабарашары – окруженной дремучим лесом древней деревянной деревеньки в тринадесять добротных дворов.
   Посем ковылькада поспешно устремилась через всю деревню к вожделенной цели – избушке Арининых суседей.
   Деревня, как было уже отмечено в закомуреньке тридцать первой, обреталась в зажиточности: в кажном дворе – «Нива» или мотоцикл «Урал» с коляской. Избы добротные, пятистенные, не черные, а белые. В кажной избе – радиола. Повсюду из открытых окон лились песни: «Так провожают пароходы» в исполнении Эдуарда Хиля и «Эти глаза напротив» в исполнении Валерия Ободзинского.
   Редкие молчаливые прохожие при виде ковылькады сигали с истошными воплями в кусты чертополоха. Зато вслед прибывшим бежали собаки с громким лаем и мальчишки со свистом и улюлюканьем.
   А егда ковылькада пробегала в самом центре деревни мимо одного двора, на зеленом заборе которого висела бирка с нумером тринадцать, написанным римскими цифрами, запахло свежей морковкой и зеленым горохом. Через широко раскрытые ворота двора Премудрый с Иванушкой заметили: там, посреди огородных грядок, прямо перед пугалом огородным, сидел экс-царь Горох на своем раскладном троне и, аккомпанируя себе на баяне, пел усевшимся на пугало воронам: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!» И осоловевшие вороны совершенно согласно кивали клювами и подпевали: «Молодым, кар-кар, – доска почета, молодым, кар-кар, – достойный путь!» Экс-царь был обряжен в пончо, джинсы, сомбреро и тапочки, всё упомянутое – горохового цвета, самых разных оттенков, и всё – рваное.
   А вокруг экс-царя Гороха бегала, понимаешь, Катя Огняночка в хрустальных туфельках на высоких каблуках, в красном фартуке поверх белого пеньюара и с граблями в руках. Она возмущенно кричала на благоверного, в гневе размахивая граблями, источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия:
   – Как ты мог всё прошляпить, Горох! У тебя ж из-под носа неведомые мазурики половину морковки с грядок повыдергали, двождызначно!
   На энто Горох не отвечал – а что тут ответишь, если эвто чистая, бидистиллированная правда? – а токмо невозмутимо продолжал петь и на ворон глядеть.
  Увидев бошки Иванушки и Премудрого, торчащие из окошка бегущей на курьих ножках избушки, Горох тут же вскочил и сложил раскладной трон, а баян сунул в чехол. Засим экс-царь со всем энтим экс-царским, понимаешь, скарбом бросился со всех ног за ковылькадой.
  За Горохом ринулась, воображаешь, Катя с истошным криком:
   – Горошек! Ты это куда-а-ась? А кто будет смотреть за автомобилем «Нива», за гаражом, за огородом, за хлевом, за коровником, за курятником, за анбарами с закромами, а также за погребами?
   Наконец ковылькада прибыла во двор хаты, где жили суседи Арины, дедка с бабкой, хозяева, воображаешь, небезызвестного колобка. Во дворе, понимаешь, стоял желтый автомобиль «Нива» со снятыми колесами, включая запасное. Ващще Премудрый вышел из избы, таща за руку упирающегося Иванушку, встал рядом с прекрасной Ариной, огляделся и принял решение расположиться здесь временно лагерем. И ту́тотька похрусты окружили избушку на курьих ножках и сортирчик на цыплячьих лапках забором в два ряда.
   Но тутовона к прибывшим принялся резво и отважно пробиваться через двойной забор похрустов экс-царь Горох. Похрусты старались его схватить и не пропустить, но они не могли до него дотянуться: Горох был низенький, кругленький, а главное – в гороховом сомбреро невообразимого размера.
   Экс-царь подбежал как можно ближе к прибывшим живцам, насколько энто позволяло невообразимого размера гороховое сомбреро, и радостно завопил:
   – Дедушка! Ивашка!
   – М-м-м, чмок, чмок! Горошек! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой, почувствовав аппетитнейший запах свежего горошка.
   – Мабудь, обнимемся першим делом? – восторженно предложил экс-царь, но гороховое сомбреро почему-то не снял.
   – Не царское эвто дело – обниматься в сомбреро! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой.
   – Не по Сеньке шапка, не по Гороху сомбреро! – дружно прокомментировали похрусты.
   – Да я топерь не царь!
   – А кто ты топерь, бедняжка? – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой.
   – Аз экс-царь – временно! Так шо обнимемся першим делом, бродяжки! – восторженно предложил экс-царь, однако сомбреро так и не снял, стиляжка.
   Ту́тоди дед посуровел и задумчиво изрек:
   – Да ни! Першим делом шо? Першим делом – преступленья, однозначно!
   – Ну а музыка? Приличная, энергичная игра на баяне, понимаешь?!
   Дедушка на микросекунду расплылся в блаженной улыбушке, однозначно, одначе изрек весьма и весьма мрачно:
   – А музыка потом, ёшкин кот!
   – У-у-у!
   Но вот в то же самое окомгновение к двойному забору из похрустов подбежала экс-царица Катя Огняночка и принялась энергично орудовать граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия. Чрез два ряда похрустов Катя прошла, как нож скрозь масло. Экс-царица подскочила как можно ближе к прибывшим живцам, насколько эвто позволяли ей не прекращающие мельтешить грабли, и радостно завопила:
   – Дедушка! Ивашка!
   – М-м-м, чмок, чмок! Катенька! – дружно гаркнули дедушка с Ивашкой, почувствовав запах чего-то родного, деревенского.
   – Мальчики! Мабудь, обнимемся першим делом, обаяшки? – восторженно предложила экс-царица, но орудовать граблями почему-то не прекратила.
   – Не царицыно энто дело – обниматься средь беспредела! – дружно гаркнули оба: и дедушка, и Ивашка.
   – Не по Кате объятья, не по царице грабли! – дружно прокомментировали похрусты.
   – Да я таперича не царица! Временно!
   – А кто, милашка? – дружно гаркнули оба: и дедушка, и Ивашка.
   – Экс-царица – временно! Так шо обнимемся першим делом! – восторженно предложила экс-царица, но так и не прекратила, замарашка, орудовать граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
   Ту́тоньди дед на микросекунду расплылся в блаженной улыбке, двождызначно, одначе посуровел и изрек задумчиво и мрачно:
   – Да ни, однозначно! Першим делом шо? Першим делом – преступленья!
   – Ну а деушки? Я, понимаешь? Засим, понимаешь, Татьяна Учтивица?
   Дедушка на наносекунду расплылся в блаженной улыбке, размечтавшись о прекрасных точеных девичьих косточках, трождызначно, одначе посуровел и изрек мрачно-мрачно:
   – А деушки потом, ёшкин кот! Сладости потом, м-м-м, кудряшка!
   – У-у-у!
   Все с недоумением поглядели на дедушку, бедняжку, а похрусты – так те даже покрутили пальцами у висков. Многаждызначно, понимаешь!
   – Так где же здесь предполагаемые потерпевшие? – деловито осведомился Шерлок Холмс.
   – Мы здесь! – воскликнули какие-то ветхие старичек и старушка, энергично проталкивающиеся чрез плотную толпу похрустов, расшвыривая оных направо и налево: направо – парня, налево – деву.
   Вкусно запахло булочками. Шерлок Холмс, много раз чмокнув губами, применил дедукцию и глянул скрозь лупу на отчаянно пробивающихся к нему потерпевших, многаждызначно. На старичках были преотличнейшие, жемчужного цвета этнографические одеяния из крапивы с собственного огорода и не менее экологически чистая обувь из лыка – любо-дорого посмотреть! Старуха держала в руке гигантскую черную сковородку, по которой в растопленном масле швыдко катался золотистый колобок, визжа в восторге: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!»
   И вот що сообщили потерпевшие детективу и его помощникам, егда протолкнулись к живцам, расшвыряв похрустов направо и налево: парней – направо, дев – налево.
   – Жили-были мы: старик да старуха, – сообщила старуха. – Только и было у нас именья, что вот эта хатка.
   – Да-да! – промя́мкал* старик и зело глубокомысленно кивнул.
   – Арина, переведи! – скомандовал Шерлок Холмс.
   – Хорошо! Живали-бывали они: дзед да баба, – завораживающим голосом перевела Арина и улыбнулась застенчиво. – Было у них отличное имение: сей, понимаешь, большущий вигвам. И токмо!
   – Вах, ёшкин кот! Стало быть, наши клиенты – весьма именитые люди! – глубокомысленно заметил Шерлок Холмс.
   – Да-да! – продолжила перевод Арина и зело глубокомысленно кивнула.
   – И не было у нас в хозяйстве выторопня!
   – Как не было? Шо, совсем не было, ёшкин кот?
   – Да, совсем! – подтвердила старуха.
   – Да-да! – промямкал старик и зело глубокомысленно кивнул.
   – Ёшкин кот! Как же вы без него обходились?
   – Да уж так!
   – Да-да!
   – Вы бы уж кого-нибудь вместо выторопня завели, ёшкин кот!
   – Мы и завели!
   – Да-да!
   – Кого?
   – Колобка!
   – Да-да!
   – М-м-м, чмок, чмок! И чьто?
   – Как сыр в масле у нас катается! Чуешь запахи?
   – Да-да, чуешь запахи?
   – М-м-м, чмок, чмок! Да-да, запах масла чую, а запах сыра – нет, ёшкин кот! Ну а чьто насчет выторопня, чмок, чмок?
   – И вот однажды цыганка нагадала, что у нас появится белый выторопень, но его похитят!
   – Да-да!
   – М-м-м, чмок, чмок! Ну надо же, белый выторопень – в энто время года! Фантастика! И чьто, белый выторопень появился?
   – Появился! Всю морковку у нас, за... за... зараза, съел!
   – Да-да!
   – Чмок, чмок! И чьто, его похитили?
   – Да, похитили!
   – Да-да!
   – Егда, ёшкин кот?
   – Очень скоро! Как только он у нас всю морковку съел!
   – Да-да, вот егда!
   – Чмок, чмок, ёшкин кот, чмок, чмок! Егда точно энто произошло?
   – Точно?
   – Да, точно!
   – Тринадцать минут назад!
   – Да-да, вот егда!
   – На́дотка энтого выторопня срочно найтить! И сразу же отпраздновать энто дело – устроить, понимаешь, пир на весь мир! А то кушать уж очень хочется! М-м-м, чмок, чмок! Согласны?
   – Согласны, согласны!
   – М-м-м, да-да, завсегда!
   – Чмок, чмок, ёшкин кот! А вы уверены, чьто белого выторопня действительно похитили, а не он сам сбежал, этакий нахал?
   – Уверены!
   – Да-да!
   – Чмок, чмок! На каком основании, ёшкин кот?
   – На основании предсказания цыганки!
   – А-а-а!
   – Бэ-э-э!
   – Да-да, бэ-э-э! – промямкал старик и зело глубокомысленно кивнул.
   – А где чичас эвта цыганка? Ее надо допросить!
   – Ушла с табором!
   – А в каком направлении, известно?
   – Известно!
   – Да-да!
   – В каком?
   – В неизвестном!
   – Да-да!
   – М-да-а-а-да-а-а, ёшкин кот! Стало быть, энта ниточка оборвалась! – мрачно констатировал Шерлок Холмс.
   – М-да-да, оборвалась! – мрачно поддакнул Ватсон по подсказке своего омрачившегося Внутреннего Голосоватсона.
   – Но ничего! – воодушевленно воскликнула Арина. – Е́жда* выторопня похитили, то похитители должны потребовать выкуп. Например, подкинуть письмо с требованиями. Стало быть...
   – Мда-а-а! И стало быть? – воодушевленно воскликнул Шерлок Холмс.
   – Да-а-а! И стало быть? – с воодушевлением поддакнул Ватсон по подсказке своего воодушевившегося Внутреннего Голосоватсона.
   – И стало быть, надо ждать от похитителей письмо! – решительно заявила Арина завораживающим грудным голосом.
   – Нет, нет, не письмо, ёшкина кошка! – решительно заявил Ватсон по подсказке своего самым решительным образом зазвучавшего Внутреннего Голосоватсона, хриплого и обескураживающего.
   – Почему? – хором возопили Шерлок Холмс и Арина.
   – Письмо слишком долго идет по почте! – торжественно заявил Ватсон по подсказке своего торжествующего Внутреннего Голосоватсона.
   – А что быстро идет по почте? – хором прошептали Шерлок Холмс и Арина.
   – Ой, мама! Конечно же, телеграмма! – радостно воскликнул Ватсоновский Внутренний Голосоватсон, а попросту – Гоша.
   – Телеграмма? Ах, мама! Конечно же, телеграмма! – жизнерадостно воскликнул Иван.
   – Телеграмма? Хм, телеграмма!.. Ах, мама! Конечно же, телеграмма! Итак, ждем телеграмму! – на радостях хором простонали Шерлок Холмс и Арина.
   – М-м-м, з-з-заказную! – воскликнул Холмс и в восхищении звонко щелкнул пальцами.
   Прошло каких-то тринадцать минут томительного ожидания. Мудреными зигзагами подбежал на задних лапках почтенный пес – почтальон и, дрожа от возбуждения, закричал, размахивая желтоватой бумажкой в правой передней лапе:
   – Ах, мама! Вам телеграмма! Из Амстердама! За... за... за... за... заказная!
   Эвтот пес был континентальный той-спаниель черно-белого окраса с торчащими вверх ушами: стало быть, папийон.
   – М-м-м, чмок, чмок! А ты кто таков, ёшкин кот? Жмот или мот? – поинтересовался Шерлок Холмс, глядя на прибежавшего скрозь лупу.
   – Я – почтарь! Вот мой почтовый инвентарь! – заявил почтенный почтарь, сильно кося глазами и указывая левой передней лапой на старинную синюю фуражку на голове, крепко зажатую меж торчащими вверх ушами.
   – А-а-а! Ну, читай телеграмму, братец почтарь!
   – Чи... чи... читаю: «Ежда хотите, чтобы ваш выторопень остался в живых, принесите мешок морковки к логову волка – и улепетывайте! Логово волка вам укажет за... за... заядлый охотничий пес!» – и пес тут же схрумкал телеграмму: – Хрум-хрум!
   – М-м-м, чмок, чмок! А кто эвтот за... за... заядлый охотничий пес: шпиц или пекинес? – поинтересовался Шерлок Холмс, глядя на почтенного почтальона скрозь лупу.
   – Эвто я! – воскликнул почтарь, вихляя задиком, виляя хвостиком. – За... за... запомнили? А вот мой охотничий инвентарь!
   И пес снял с головы синюю фуражку почтальона, вывернул ее наизнанку и нахлобучил на голову, крепко, воображаешь, зажав меж торчащими вверх ушами, – получилась вылитая темно-оливковая фуражка охотника.
   – М-м-м, чмок, чмок! – восторженно простонал Холмс. – Выторопня вырвем из лап похитителя – да и за пир на весь мир не хотите ли?! Мы же сегодня еще не обедали, изба... изба... избавители!
   – М-м-м, ёшкина кошка! А где ж нам надергать мешок морковки? – наивно пропищал Ватсон по подсказке своего по-детски наивного Внутреннего Голосоватсона.
   – Ах, ох, да на нашем огороде! Ну он очень неплох, да! – воскликнул в наивном восторге экс-царь Горох.
   – Вот клёво! – наивно воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   – Ох, ах! У-у-ух, я тебя, наивный, ну детски наивный ты экс-монарх – лопух! – замахнулась на Гороха Катя Огняночка граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия, но было поздно.
   Горох нервозно сорвался с места и побежал прямо на упомянутый огород, а пес вослед. И вся ковылькада сорвалась с места и рванула за Горохом прямой дорогой. Иван Ватсон и дедушка Шерлок Холмс вскочили в избушку на ходу, а Арина сделала рывок и, по правде говоря, почти догнала экс-царя. Сразу за Ариной и Горохом бежал, понимаешь, в суматохе какими-то косыми зигзагами охотничий пес.
  А в энто время метрах в ста тридцати от ковылькады переходили дорогу поп Абросим и черт Кинстинктин. Поп Абросим в эвтот солнечный летний день, когда все живущие радуются жизни, был потря́сен в черной рясе, однозначно, а черт Кистинктинт, воображаешь, был ну просто чертовски красив, прямо сказать – прекрасен: ох, ах, он красовался в красной рубашке и в красных трусах! Поп и черт переходили дорогу ну с такой чрезвычайной опаской, что даже подняли здоровенный столб темно-серой, ух, едкой пыли. Вдобавок пешеходы – энти, понимаешь, неутомимые ходатаи рая и ада – совершали свой переход в месте, не обозначенном знаком «Пешеходный переход» или разметкой зебра.
  Приметив по гигантскому столбу едкой аспидной пыли несущуюся им навстречу ковылькаду, составляющую серьезную угрозу для жизни ходатаев рая и ада, поп Абросим и черт Кинстинктинт обомомлели – остановились прямо на дороге, притом как раз на полосе движения ковылькады, не подумав, что эвтого делать не надо.
  Поп Абросим внимательно пригляделся к угрозе и с возмущением пробасил:
   – Не сойтить мне с энтого места, энто же здешние грешники! Эк встелеля́хивають*, грехотворцы здешние! По усем усюдам свига́ють* да гайда́ють* здесь, однозначно! Здесь дело пахнет фотогеном! Побойтесь Бога, здешние вы многогрешники, сиречь многогрешные здешники!
   Черт Кистинтин внимательно пригляделся к угрозе и с возмущением проверещал драматическим тенором:
   – Ох, не сойтить мне с эвтого места, эвто же здешние праведники! Эк встелеляхивають, безгрешные здешние! По усем усюдам здесь свигають да гайдають, понимаешь! Дело здесь пахнет керосином! Ах, побойтесь черта, безгрешники вы здешние, сиречь безгрешные здешники!
  Но здешние грешники, сиречь здешние неправедники, а вкупе с ними и здешние праведники, сиречь здешние ж, понимаешь, безгрешники, не убоялись ни Бога, ни черта и продолжали, эдакие здешники, неуклонно приближаться. Фотогеном, сиречь керосином, дело, понимаешь, запахло здесь куды пуще.
  Тажды поп Абросим рванул с места, перебежал дорогу, бросился в кусты чертополоха и там затаился, изо всех сил стараясь не подавать басу. А черт Кинстинктин обомомлел и, опасаясь, как бы у него не отобрали наши баксы, которые он хранил в красной вязаной шапочке – невидимке, спрятанной за пазухой, решил тут же, посреди дороги, эвту прекрасную шапочку – невидимку закопать. Но чем выкопать ямку – вот вопрос для длительных раздумий! Впрочем недолго думая, черт достал из-за пазухи мельхиоровую столовую ложку, которую он добыл, калды посетил последний пир на весь мир, и ею торопливо выкопал ямку, а в ямку упрятал прекрасную красную шапочку.
  Толькя черт присыпал прекрасную красную шапочку темно-серой землей, как тут же к сему участку дороги шумно приблизилась ковылькада. Кинстинктинт прямо на месте обомомлел. Гигантский столб мрачной, ух, едкой пыли накрыл черта, и все члены ковылькады: Горох, Катя, Арина, охотничий пес, избушка на курьих ножках с Холмсом и Ватсоном внутри, сортирчик на цыплячьих лапках и похрусты на своих костистых двоих, а также примкнувшие праздные шарабарашарцы в обувке разнообразной, но единообразно измазанной запашистым навозом, – все они, понимаешь, с гиканьем пробежались по Кинстинктину и вдавили черта в ямку, исключая лишь хвост, причем бегуны пробежались по чертову хвосту, не поместившемуся в ямку, и так основательно оттоптали оный, что он превратился в коврик некондиционный.
  Калды ковылькада с гиканьем убежала, за исключением Кати Огняночки, остановившейся из женского любопытства, черт Кинстинктинкт поднялся, пошатываясь, засим стряхнул с себя темно-серую землю, достал из-за пазухи мельхиоровую ложку и выкопал бесценную вязаную шапочку – невидимку и быстро сунул ее за пазуху.
  Ту́тытька к черту подошла, понимаешь, Катя Огняночка и с чисто женским любопытством спросила:
   – Черт тебя побери! Черт, а черт!
   Черт обомомлел. Катя изумилась:
   – Ты чё, глухой, черт тебя побери?! Черт, черт, черт!
   – Нет! Да, я черт – черт, черт, черт меня побери! – ответствовал черт драматическим тенором и помахал на свою физию хвостом, будто опахалом, ведь солнце, черт побери, принялось, понимаешь, палить Кинстинктина изо всех сил. – Ну и шо?
   – Шо, шо! Давно я тебя хотела спросить, черт: а почему на тебе красная рубашка и красные трусы?
   Черт Кинстинктинкт покраснел до усов, которые тожде вдруг стали красными-красными, прямо как у вареного рака.
   – Красная рубашка на мне для красы! – изглаголал Кинстинктинт драматическим тенором, похлопав себя по рубашке и энергично взмахнув хвостом, будто опахалом.
   – А красные трусы?
   – Красные трусы на мне тожде для красы! – дополнительно, воображаешь, разъяснил Кинстинктин драматическим тенором, похлопав себя по трусам и элегантно взмахнув хвостом, будто опахалом.
   – А-а-а! Черт тебя побери! Черт, а черт!
   – Шо, черт меня побери?
   – Шо, шо! Черт тебя побери! А зачем тебе такие длинные-длинные, красные-красные усы?
   Черт обомомлел и схватился обеими руками за красные-красные усы, не переставая размахивать хвостом, будто опахалом. Катя изумилась:
   – Ты чё, глухой, черт тебя побери?! Черт, черт, черт!
   – Нет! Да, я черт, черт, черт – черт меня побери! – ответствовал черт драматическим тенором, не выпуская усы из рук и с достоинством размахивая хвостом, будто опахалом. – Ну и шо?
   – Шо, шо! Ну, прощевай до следующей встречи, чертяка, опо́сле ответишь! А я побежала на свой огород! У меня там срочное дело: не дать миру выкопать мою морковку!
   И наша Катя рванула со всех ног! Черт Кистинктинкт обомомлел и выпустил усы из рук, а также прекратил размахивать хвостом, будто опахалом, ведь солнце, черт побери, перестало, понимаешь, палить Кинстинктинта изо всех сил. Усы Кинстинктина ну тут же и почернели.
   А ковылькада, существенно опередившая Катю, с гиканьем бежала, бежала и вот, наконец, прибежала на Катин и Горохов огород, благоухающий ароматами свежей морковки и зеленого гороха. И там, на энтом обширном зело огороде, Горох надергал целый мешок морковки, причем охотничий пес, пуская слюнки и вихляя задиком, виляя хвостиком, бдительно проследил, щобы мешок был набит морковкой как можно плотнее и щобы Горох не положил туды стручков гороха.
   Посем по команде Шерлока Холмса двое похрустов покряжистее схватили мешок с морковкой и ковылькада бросилась к логову волка, дислоцированному в лесу за деревней. Впереди всех бежал, понимаешь, какими-то косыми зигзагами охотничий пес и указывал дорогу. А в самом хвосте ковылькады бежала, понимаешь, разгоряченная Катя Огняночка.
   Вот дедушкина ковылькада выбежала за деревню и с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, сигала какими-то косыми зигзагами за охотничьим псом.
   Подбежали к волчьему логову в овраге и встали там лагерем. Пустых бутылок и прочего всякого мусора валялось кругом аж до черта! Похрусты тут же окружили лагерь двойным забором. Из избушки вышли Шерлок Холмс с доктором Ватсоном и вначале, понимаешь, грозно закричали, размахивая желтой тростью, словно чудной девичьей костью, равно как и пламенно-красной клизмой – жупелом капитализма:
   – Эй, серый волк, выходи! Мы, понимаешь, проголодались!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Из логова вылез разбуженный серый облезлый волк, который спросонок был зол, крайне зол, зол как зоил. Волк зарычал:
   – Р-р-р-р-р! Р-р-р-р-р!
   У охотничьего пса сразу же опустились уши: стало быть, он из папийона превратился в фале́на. И фален тут же хлопнулся в обморок.
   Похрусты закричали волку:
   – Фыр-р-р-р-р! Фыр-р-р-р-р!
   Зверь тут же хлопнулся в обморок, и оного волка, серого, позорного и облезлого, похрусты шустро посадили на две цепи, снятые с собственных, понимаешь, ненаглядных похрустывающих костей, ей-ей. Фален очнулся и снова стал папийоном, тольки очень сильно, соображаешь, стал косить глазами, ей-ей.
   Тутоди дедушка Шерлок Холмс хлестко щелкнул пальцами и, откуда ни возьмись, на ровной площадке перед волчьим логовом откуда-то взялся раскладной алюминиевый стол, а также возникли ниоткуда три раскладных алюминиевых стула. На столе стояли графин с самогоном и три граненых стакана. Дедушка, Иванушка и Аринушка уселись на стулья за столом, образовав необходимую тройку. Иван для уверенности в себе выложил на стол красную клизму – жупел капитализма. Дедушка разлил самогон по граммулечке, на самые донышки стаканов; члены тройки чокнулись, понимаешь, понюхали мощные испарения налитого и аж глаза закатили и закашлялись. Дедушкина вошь мрачно принюхалась к миазмам смачным – и обомомлела, однозначно! От оного зловония тут же и захмелела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о смачном...
   Похрусты пинками и оплеухами привели волка в чувство и подвели на допрос к Шерлоку Холмсу.
   – Личные вещи есть? Сбережения при себе есть? – сочувственно спросил Холмс у крепко подозреваемого и шустро развернул свою шляпу на голове передним козырьком назад, а задним вперед.
   Арина и Иван тут же раз... раз... развернули свои головные уборы тожде на сто восемьдесят градусов, градус за градусом, все сто восемьдесят раз бурно радуясь.
   – Р-р-р! – отвечал зверь. – Р-р-р! Были, но ур-р-р... ур-р-р... ур-р-р-кр-р-ра-а-адены!
   – Пачпор-р-рт есть? – строго спросил дальше Шерлок, понимаешь, Холмс.
   – Р-р-р! Был, но он ур-р-р... ур-р-р... ур-р-р-кр-р-ра-а-аден!
   – Свидетельство о р-р-регистрации есть? – более строго спросил Шерлок Холмс.
   – Р-р-р! Свидетельствую: было, но ур-р-р... ур-р-р... ур-р-р-кр-р-ра-а-адено!
   – Совесть есть, ёшкин кот? – ощо более строго спросил Шерлок, воображаешь, Холмс и вытащил из кармана синего халата лупу.
   – Р-р-р! Была, но ур-р-р-кр-р-ра-а-адена!
   – Больше вор-р-р-пр-р-росов не имею! Фамилия, имя, отчество? – строго, но сочувственно спросил детектив, все подозрения которого улеглись, и он тут же убрал лупу в карман синего халата.
   – Р-р-р! Были, но уркр-р-ра-а-адены! Ой, извините, оговор-р-рился! Волчаров Волчара Волчарыч. Р-р-р! Р-р-р!
   – Чем энто можешь подтвердить?
   – Моим честным, благор-р-родным словом! Р-р-р! Р-р-р!
   – Эвтого достаточно, однозначно! Чичас я подвергну тебя допросу насчет похищения выторопня! Вопрос моего допроса весьма прост: скажи, эвто ты, понимаешь, похитил выторопня у старика и старухи, р-р-р, р-р-р? Ну, що молчишь?
   – Ты себе, понимаешь, допрашивай, р-р-р, р-р-р, а я буду молчать, однозначно!
   – Эвто тебе не поможет, Волчара Волчарыч, ты не понимаешь: я буду тебя допрашивать по методу Юнга, р-р-р, р-р-р!
   – Тожде мне, Шерлок Холмс! Допрашивай хоть по методу, хоть без метода, а я всё равно буду молчать! Р-р-р! Р-р-р!
   – Вот и договорились! Итак, я буду произносить слова, ну а ты, р-р-р, р-р-р, р-р-реагируй!
   – Р-р-р! Р-р-р! Пр-р-роизноси! А я всё равно буду молчать! Р-р-р-р-р! Р-р-р-р-р!
   – Так ты точно будешь молчать?
   Волк подумал-подумал секундочку и уверенно заявил:
   – Р-р-р! Р-р-р! Так точно!
   – Совершенно точно будешь молчать, ёшкин кот? – и допытчик достал из кармана синего халата лупу.
   Волк открыл было пасть, но передумал, р-р-р, р-р-р, отвечать.
   Шерлок Холмс удовлетворенно хмыкнул и произнес, созерцая волчищу скрозь лупу:
   – Мы, он, они, она, оне, вы, ты, я...
   На «я» охотничий пес задрожал всем телом. Волк щелкнул зубами от ярости, однакося смолчал.
   – Так, хорошо! – вскричал Шерлок Холмс, взмахнув лупой. – Идем дальше. Поесть. Попить. Побить. Побрить. Поехать. Пощупать. Похитить.
   На «похитить» охотничий пес задрожал всем телом. Волк щелкнул зубами от ярости, однакося смолчал.
   – Отлично! – воскликнул наш Шерлок Холмс, взмахнув лупой. – Идем дальше. Веревка. Выпивка. Винтовка. Ворвань. Выхухоль. Выторопень.
   На «выторопень» охотничий пес задрожал всем телом. Волк щелкнул зубами от ярости, однакося смолчал.
   Шерлок Холмс торжественно произнес, уверенно водворяя лупу в карман синего халата:
   – Волк щелкнул зубами от ярости при словах: «я», «похитить», «выторопень». Энто означает: я похитил выторопня. Вина волка доказана: он сам во всем пр-р-р... пр-р-р... пр-р-ризнался!
   – Ничуть не доказана! Я выторопня не похищал! И вообще, я вас спрашиваю: а был ли выторопень?
   – А-а-а, так может, ты энтого выторопня не толькя похитил, но еще и съел, ёшкин кот? Взрезать волчаре брюхо!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о незадачном...
   – Ой, боюсь, боюсь, боюсь! Не надо, тольки не эвто! – заверещал волк, словно его режут. – Р-р-р! Р-р-р! Я сам!
  И серый волк сам молниеносно – раз, раз! – расстегнул молнию на брюхе. Оттуда, из – раз, раз! – раскрытого брюха, вывалился бесчувственный беленький ягненочек.
   – Иван! – в восторге воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо, ёшкина кошка?
   – М-м-м, чмок, чмок! Эвто кто – выторопень?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Похоже, що выторопень! М-м-м, чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду, не выторопень!
   – М-м-м, а кто еще, ёшкин кот?
   – Ну тот... Энтот... Вот-вот... Яг... Ягн... Гнум... Гном... Бя-я-я, слово из головы вылетело!
   – Ах ты, вор-р-рюга! Так вот кто вор-р-рует ягнят из моего хлева! – закричала, воображаешь, Катя Огняночка и – р-р-р, р-р-р! – замахнулась на волка гр-р-раблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
   – Р-р-р, р-р-р! Кар-р-раул! Помогите! – в испуге закричал волчара. – Дело пахнет кер-р-росином, р-р-р, р-р-р: мне совершенно явственно угрожают вивисекцией! Ах, я напишу заявление в полицу! Пожалуюсь в о... о... – ну эту, как ее? – ОБХСЕ, Ё, Ж, З... – ОБХСС! Р-р-р! Р-р-р!
   Но тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
   – Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут занимаетесь?
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Похрусты со страху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в волчье логово и каким-то чудесным образом поместились там все. Ах, энто было – страшно сказать! – привидение неизвестно кого! Даже Холмсушка, Ватсонушка и Аринушка слегка поежились, и волчара тоже. Стал волчара позорный и облезлый – ну вылитый нет, не еж, а дикобраз, толькя весьма позорный и облезлый!
   Эвтот позорный и облезлый дикобраз воспользовался всеобщим переполохом, сорвался с двух цепей – да и был таков!
   – Иван! – в восторге воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо? – Иван Ватсон схватил со стола красную клизму – жупел капитализма и сунул ее в карман своего белого докторского халата.
   – Эвто кто – привидение выторопня, чмок, чмок?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Похоже, що выторопня, чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду, не выторопня!
   – М-м-м, а кого еще, ёшкин кот?
   – Ну того... Энтого... Его... Янг... Янгм... Гнумн... Гномн... Бя-я-я, слово из головы вылетело, ёшкина кошка!
   – Волк не виноват, вот! Он не ел вашего пропавшего выторопня, вот! – заорало перламутровое привидение, источая запах озона. – Наоборот, сейчас я вам расскажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!
   – Молчи, ёшкин кот! Я лично тут провожу детективное расследование и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь с помощью дедукции! Так що, фантом, замолкни и вернись в свое прежнее тело, порешим на том! Не тень отца Гамлета, понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и щелкнул пальцами.
   Туточки призрак на глазах у расследователей вошел в бесчувственное тело ягненочка. Ягненочек ожил и радостно заверещал:
   – Бя-я-я! – присел и сделал бя-я-я: навалил кучку!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Раздались стоны облегчения, и из логова волка повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями.
  Дедушка Шерлок Холмс на радостях разлил из графина самогон по граммулечке, на самые донышки трех граненых стаканов. Члены тройки чокнулись, понимаешь, понюхали мощные испарения налитого и аж глаза закатили и закашлялись. Дедушкина вошь мрачно принюхалась к миазмам смачным – и обомомлела, однозначно! От оного зловония тут же и захмелела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о миазм... миазм... миазмиачном!..
   – Итак, волк не похищал выторопня, ёшкин кот! – прокашлявшись, удрученно констатировал Шерлок Холмс.
   – Мда-а-а, ё-моё! Стало быть, энта ниточка оборвалась! – прокашлявшись, удрученно констатировала Арина низким грудным голосом.
   – Да, оборвалась! – прокашлявшись, с огромным удрученем поддакнул Ватсон по подсказке своего прокашлявшегося и вдруг удручившегося Внутреннего Голосоватсона.
   – Но ничего, ёшкин кот! – воодушевленно воскликнул Шерлок Холмс. – Буде выторопня похитили, то похитители должны потребовать выкуп. Например, подкинуть письмо с требованиями. Стало быть...
   – Мда-а-а! И стало быть? – воодушевленно воскликнула Арина.
   – Да-а-а! И стало быть? – с воодушевлением поддакнул Ватсон по подсказке своего воодушевившегося Внутреннего Голосоватсона.
   – Ёшкин кот! И стало быть, надо ждать от похитителей письмо! – радостно объявил Шерлок Холмс.
   – Нет, нет, не письмо! – радостно возразила Арина.
   – Да, да! Нет, нет, не письмо! – с огромной радостью поддакнул Ватсон по подсказке своего возрадовавшегося Внутреннего Голосоватсона.
   – Почему, ёшкин кот?!
   – Да, да! Почему, ёшкина кошка?!
   – Письмо слишком долго идет по почте!
   – А что быстро идет по почте, Аринушка? – хором возопили Шерлок Холмс, доктор Ватсон и Внутренний Голосоватсон доктора Ватсона.
   – Ой, мама! Конечно же, телеграмма!
   – Телеграмма? Хм, телеграмма!.. Ай, мама! Конечно же, телеграмма! Итак, ждем телеграмму! – хором прошептали Шерлок Холмс, доктор Ватсон и Внутренний Голосоватсон доктора Ватсона. 
   – М-м-м, з-з-заказную! – воскликнул Холмс и в восхищении звонко щелкнул пальцами.
   Прошло каких-то тринадцать минут мучительного ожидания. Запутанными зигзагами подбежал на задних лапках достопочтенный папийон – почтальон и, дрожа от возбуждения, закричал, размахивая желтоватой бумажкой в правой передней лапе:
   – Ай, мама! Вам телеграмма! Из Маасдама! За... за... заказная!
   – М-м-м, чмок, чмок! А ты кто таков, ёшкин кот? Жмот или мот? – поинтересовался Шерлок Холмс, глядя на прибежавшего скрозь лупу.
   – Я – почтмейстер! Вот мой почтовый ассортиме... ассортиме... ассортимейстер – на ме... на мейсте! – заявил достопочтенный почтальон, сильно кося глазами и указывая левой передней лапой на старинную синюю фуражку на голове, накрепко зажатую меж торчащими вверх ушами.
   – А-а-а! Ну, читай телеграмму, мейстер почт! Без церемоний, бесцеремонийме... бесцеремонийме... бесцеремониймейстер!.. А почтовый ассортиме... ассортиме... ассортимейстер – оставь на ме... на мейсте!
   – Чи... чи... читаю: «Буде хотите, чтобы ваш выторопень остался в живых, принесите мешок морковки к берлоге медведя – и драпайте! Берлогу медведя вам укажет за... за... завзятый охотничий пес!» – и пес тут же схрумкал телеграмму: – Хрум-хрум!
   – М-м-м, чмок, чмок, ёшкин кот! А кто энтот завзятый охотничий пес: шпиц или пекинес? – поинтересовался Шерлок Холмс, глядя на достопочтенного почтальона скрозь лупу.
   – Энто я! – воскликнул почтмейстер, вихляя задиком, виляя хвостиком. – Ураза... за... за... за... зумели? А вот мой охотничий ассортиме... ассортиме... ассортимейстер – на ме... на мейсте!
   И пес снял с головы синюю фуражку почтальона, вывернул ее наизнанку и нахлобучил на голову, накрепко, понимаешь, зажав меж торчащими вверх ушами, – получилась вылитая темно-оливковая фуражка охотника.
   – М-м-м, чмок, чмок! – восторженно прохрипел Холмс. – Выторопня вырвем из лап похитителя – да и за пир на весь мир не хотите ли?! Мы же сегодня еще не обедали, осло... осло... ослободители! А свой охотничий ассортиме... ассортиме... ассортимейстер – оставь на ме... на мейсте, без церемоний, бесцеремонийме... бесцеремонийме... бесцеремониймейстер!..
   Посем по команде Шерлока Холмса двое похрустов покряжистее схватили мешок с морковкой и ковылькада бросилась к берлоге медведя, дислоцированной в том же, воображаешь, лесу. Впереди всех бежал, понимаешь, какими-то косыми зигзагами охотничий пес и указывал дорогу на Берл... на Берл... на берлогу, блин. И вся дедушкина ковылькада с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, сигала какими-то косыми зигзагами за охотничьим псом.
   Подбежали к берлоге медведя на заброшенной вырубке и встали там лагерем. Ветхих, корявых и мшистых пней кругом было аж до черта! Похрусты тут же окружили лагерь двойным забором. Из избушки вышли Шерлок Холмс с доктором Ватсоном и вначале, понимаешь, грозно закричали, размахивая желтой тростью, словно чудной девичьей костью, равно как и пламенно-красной клизмой – жупелом капитализма:
   – Эй, бурый медведь, выходи! Мы, понимаешь, проголодались!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Из берлоги вылез разбуженный бурый косолапый медведь, который спросонок был зол, крайне зол, зол как зоил. Медведь зафырчал:
   – Фыр-р-р-р-р!
   У охотничьего пса сразу же опустились уши: стало быть, он из папийона превратился в фалена. И фален тут же хлопнулся в обморок.
   Похрусты закричали медведю:
   – Р-р-р-р-р!
   Зверина тут же хлопнулся в обморок, и оного бурого косолапого медведя похрусты швыдко посадили на три цепи, снятые с собственных, понимаешь, драгоценных похрустывающих костей, ей-ей. Фален очнулся и снова стал папийоном, тольки очень сильно, соображаешь, стал косить глазами, ей-ей.
   Тутоди дедушка Шерлок Холмс звучно щелкнул пальцами и, откуда ни возьмись, на ровной площадке перед медвежьей берлогой откуда-то взялся раскладной алюминиевый стол, а также возникли ниоткуда три раскладных алюминиевых стула. На столе стояли графин с самогоном и три граненых стакана. Дедушка, Иванушка и Аринушка уселись на стулья за столом, образовав необходимую тройку. Иван для пущей уверенности выложил на стол свою красную клизму – жупел капитализма. Дедушка разлил самогон по граммулечке, на самые донышки стаканов; члены тройки чокнулись, понимаешь, понюхали мощные испарения налитого и аж глаза закатили и закашлялись. Дедушкина вошь мрачно принюхалась к миазмам смачным – и обомомлела, однозначно! От оного зловония тут же и захмелела, понимаешь! Впрочем, не будем больше об энтом вот месте злачном...
   Похрусты тумаками и подзатыльниками привели медведя в чувство и подвели на допрос к Шерлоку Холмсу.
   – Личные вещи есть? Сбережения при себе есть? – сочувственно спросил Холмс у крепко подозреваемого и шустро развернул свою шляпу на голове задним козырьком вперед, а передним назад.
   Арина и Иван тут же раз... раз... развернули свои головные уборы тожде на сто восемьдесят градусов, градус за градусом, градус за градусом, все сто восемьдесят раз бурно радуясь.
   – Фыр-р-р! – отвечал зверь. – Фыр-р-р! Были, но украдены!
   – Пачпорт есть? – строго спросил дальше Шерлок, понимаешь, Холмс.
   – Фыр-р-р! Был, но украден!
   – Свидетельство о регистрации есть? – более строго спросил Шерлок Холмс.
   – Фыр-р-р! Свидетельствую: было, но украдено!
   – Совесть есть, ёшкин кот? – ощо более строго спросил Шерлок, воображаешь, Холмс и вытащил из кармана синего халата лупу.
   – Ы-ы-ы! Была, но украдена!
   – Больше вопросов не имею! Фамилия, имя, отчество? – строго, но сочувственно спросил детектив, все подозрения которого улеглись, и он тут же убрал лупу в карман синего халата.
   – Фыр-р-р! Были, но украдены! Ой, извините, оговорился! Топтыгин Михайла Михайлыч.
   – Чем эвто можешь подтвердить, ёшкин кот?
   – Ы-ы-ы! Моим честным, благородным словом!
   – Энтого достаточно! Чичас я подвергну тебя допросу насчет похищения выторопня! Вопрос моего допроса весьма прост: скажи, эвто ты, понимаешь, похитил выторопня у старика и старухи, фыр-р-р, фыр-р-р? Ну, що молчишь?
   – Фыр-р-р! Ты себе, понимаешь, допрашивай, фыр-р-р, а я буду молчать!
   – Энто тебе не поможет, Михайла Михайлыч, ты не понимаешь: я буду тебя допрашивать по методу Юнга, фыр-р-р, фыр-р-р!
   – Фыр-р-р, фыр-р-р! Тожде мне, Шерлок Холмс, понимаешь! Допрашивай хоть по методу, хоть без метода, а я всё равно буду молчать! Ы-ы-ы!
   – Вот и договорились! Итак, я буду произносить слова, ну а ты реагируй!
   – Произноси! А я всё равно буду молчать! Ы-ы-ы!
   – Так ты точно будешь молчать?
   Медведь подумал-подумал секундочку и уверенно заявил:
   – Так точно! Фыр-р-р! Фыр-р-р!
   – Совершенно точно будешь молчать, ёшкин кот? – и допытчик достал из кармана синего халата лупу.
   Медведь открыл было пасть, но передумал, фыр-р-р, фыр-р-р, отвечать.
   Шерлок Холмс удовлетворенно хмыкнул и произнес, созерцая ведмедя скрозь лупу:
   – Мы, он, они, она, оне, вы, ты, я...
   На «я» охотничий пес задрожал всем телом. Медведь в гневе оскалил пасть, одначе смолчал.
   – Так, хорошо! – вскричал Шерлок Холмс, взмахнув лупой. – Идем дальше. Поесть. Попить. Побить. Побрить. Поехать. Пощупать. Похитить.
   На «похитить» охотничий пес задрожал всем телом. Медведь в гневе оскалил пасть, одначе смолчал.
   – Отлично! – воскликнул наш Шерлок Холмс, взмахнув лупой. – Идем дальше. Веревка. Выпивка. Винтовка. Ворвань. Выхухоль. Выторопень.
   На «выторопень» охотничий пес задрожал всем телом. Медведь в гневе оскалил пасть, одначе смолчал.
   Шерлок Холмс торжественно произнес, уверенно водворяя лупу в карман синего халата:
   – Медведь в гневе оскалил пасть при словах: «я», «похитить», «выторопень». Энто означает: я похитил выторопня. Вина ведмедя доказана: он сам во всем фр-р-р... пр-р-р... пр-р-ризнался!
   – Ничуть не доказана! Я выторопня не похищал! И вообще, я вас спрашиваю, а был ли выторопень?
   – А-а-а, так может, ты энтого выторопня не толькя похитил, но еще и съел, ёшкин кот? Взрезать ведмедю брюхо!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о мрачном...
   – Ой, боюсь, боюсь, боюсь! Не надо, тольки не эвто! – заверещал медведь, словно его режут. – Я сам! Фыр-р-р! Фыр-р-р!
   И медведь сам молниеносно – раз, раз! – расстегнул молнию на своем брюшище. Оттуда, из – раз, раз! – раскрытого брюшища, вывалился бесчувственный коричневенький теленочек.
   – Иван! – в восторге воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо?
   – М-м-м, чмок, чмок! Эвто кто – выторопень?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Похоже, що выторопень! М-м-м, чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду, не выторопень!
   – М-м-м, а кто еще, ёшкин кот?
   – Ну тот... Энтот... Тиль-тиль... Тлю-тлю... Тля-тля... Чик-чик... Вот-вот... Ах, слово из головы вылетело, ёшкина кошка!
   – Ах ты, ворюга! Так вот кто ворует телят из моего коровника! – закричала, воображаешь, Катя Огняночка и – фыр-р-р, фыр-р-р! – замахнулась на медведя граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
   – Караул! Помогите! Фыр-р-р, фыр-р-р! – в испуге закричал медведь. – Дело пахнет керосином, фыр-р-р, фыр-р-р: мне совершенно явственно угрожают вивисекцией! Ах, я напишу заявление в полицу! Пожалуюсь в о... о... – ну эту, как ее? – ОБХСЕ, Ё, Ж, З... – ОБХСС! Фыр-р-р! Фыр-р-р!
   Но тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
   – Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут занимаетесь?
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Похрусты со страху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в межвежью берлогу и каким-то чудесным образом поместились там все. Ах, эвто было – страшно сказать! – привидение неизвестно кого! Даже Холмсушка, Ватсонушка и Аринушка слегка поежились, и Топтыгин тоже. Стал мишка бурый, неуклюжий и косолапый – ну вылитый нет, не еж, а дикобраз, токмо весьма бурый, неуклюжий и косолапый, понимаешь!
   Эвтот бурый, неуклюжий и косолапый дикобраз воспользовался всеобщим переполохом, сорвался с трех цепей – да и был таков!
   – Иван! – в восторге воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо, ёшкина кошка? – Иван Ватсон схватил со стола красную клизму – жупел капитализма и сунул ее в карман своего белого докторского халата.
   – Эвто кто – привидение выторопня, чмок, чмок?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Похоже, що выторопня, чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду, не выторопня!
   – М-м-м, а кого еще, ёшкин кот?
   – Ну того... Энтого... Его... Тиль-тиль... Тлю-тлю... Тля-тля... Чик-чик... Ах, слово из головы вылетело!
   – Медведь не виноват, вот! Он не ел вашего пропавшего выторопня, вот! – заорало перламутровое привидение, источая запах озона. – Наоборот, сейчас я скажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!
   – Молчи, ёшкин кот! Я лично тут провожу детективное расследование и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь с помощью дедукции! Так що, фантом, замолкни и исчезни, порешим на том! Не тень отца Гамлета, понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и щелкнул пальцами.
   Туточки призрак на глазах у расследователей вошел в бесчувственное тело теленочка. Теленочек ожил и в телячьем восторге замычал:
   – Ме-е-е! – присел и навалил премогучую кучку телячьего экскреме-е-ента!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Раздались стоны облегчения, и из межвежьей берлоги повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями.
  Дедушка Шерлок Холмс на радостях разлил из графина самогон по граммулечке, на самые донышки трех граненых стаканов. Члены тройки чокнулись, понимаешь, понюхали мощные испарения налитого и аж глаза закатили и закашлялись. Дедушкина вошь мрачно принюхалась к миазмам смачным – и обомомлела, однозначно! От оного зловония тут же и захмелела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о незадачном...
   – Итак, медведь не похищал выторопня! – прокашлявшись, уверенно констатировала Арина низким грудным голосом.
   – Мда-а-а! Стало быть, энта ниточка оборвалась! – прокашлявшись, уверенно констатировал доктор Ватсон по подсказке своего прокашлявшегося и обретшего уверенность Внутреннего Голосоватсона.
   – Кхе-кхе! Да, оборвалась, ёшкин кот! – прокашлявшись, поддакнул с уверенностью Шерлок Холмс.
   – Но ничего, ёшкина кошка! – воодушевленно воскликнул доктор Ватсон по вдохновенной подсказке своего вдруг воодушевившегося Внутреннего Голосоватсона. – Естли выторопня похитили, то похитители должны потребовать выкуп. Например, подкинуть письмо с требованиями. Стало быть...
   – Мда-а-а! И стало быть? – с воодушевлением воскликнул Шерлок Холмс.
   – Да-а-а! И стало быть? – с не меньшим воодушевлением воскликнула Арина.
   – И стало быть, надо ждать от похитителей письмо! – радостно объявил доктор Ватсон по вдохновенной подсказке своего радостного Внутреннего Голосоватсона.
   – Нет, не письмо, ёшкин кот! – сварливо возразил Шерлок Холмс.
   – Да, да! Нет, не письмо! – радостно подтвердила Арина.
   – Почему, ёшкина кошка? – сердито спросил доктор Ватсон по гневной подсказке своего Внутреннего Голосоватсона.
   – Да, да! А собственно, почему? – задорно полюбопытствовала Арина.
   – Вах, ёшкин кот! Письмо слишком долго идет по почте!
   – А что быстро идет по почте, Холмсушка? – хором возопили доктор Ватсон со своим Внутренним Голосоватсоном, а также Аринушка.
   – Ой, мама! Конечно же, телеграмма, ёшкин кот! – прошептал пораженный Шерлок Холмс.
   – Телеграмма? Телеграмма? Хм, телеграмма!.. Ой, мама! Конечно же, телеграмма! Даёшь телеграмму! – жизнерадостно воскуяркнули хором доктор Ватсон со своим Внутренним Голосоватсоном, а также Аринушка.
    – Да-да, да... да... даёшь, ёшкин кот! М-м-м, з-з-заказную! М-м-м, молнию! – ах, прошептал Холмс и в восхищении звонко щелкнул пальцами.
   Прошло каких-то тринадцать минут тягостного ожидания. Замысловатыми зигзагами подбежал на задних лапках досточтимый папийон – почтальон, крича и размахивая желтоватой бумажкой в правой передней лапе:
   – Ой, мама! Вам телеграмма! Из Роттердама! За... за... за... за... заказная! Молния!
   – М-м-м, чмок, чмок! А ты кто таков, ёшкин кот? Жмот или мот? – поинтересовался Шерлок Холмс, глядя на прибежавшего скрозь лупу.
   – Я – почтарь! Вот мой почтовый инвентарь! – заявил досточтимый почтарь, сильно кося глазами и хватаясь левой передней лапой за старинную синюю фуражку на голове, крепко-накрепко зажатую меж торчащими вверх ушами.
   – А-а-а! Ну, читай свою за... за... за... за... заказную молнию, почтарь! Молниеносно! И не му... му... мусоль свой почтовый инвентарь, ёшкин кот!
   – Му... му... му... му... Чи... чи... читаю: «Естли хотите, чтобы ваш выторопень остался в живых, принесите мешок морковки к норе лисицы – и канайте! Нору лисицы вам укажет за... за... заправский охотничий пес!» – и пес тут же схрумкал телеграмму: – Хрум-хрум!
   – М-м-м, чмок, чмок, ёшкин кот! А кто эвтот заправский охотничий пес: шпиц или пекинес? – поинтересовался Шерлок Холмс, глядя на досточтимого почтаря скрозь лупу.
   – Эвто я! А вот регалия моя! – воскликнул, вихляя задиком, виляя хвостиком, почтарь. – Разуйте гла... за... за... за... за!
   И почтарь снял с головы синюю фуражку почтальона, вывернул ее наизнанку и нахлобучил на голову, крепко-накрепко, понимаешь, зажав меж торчащими вверх ушами, – получилась вылитая темно-оливковая фуражка охотника.
   – М-м-м, чмок, чмок! – восторженно просипел Холмс. – Выторопня вырвем из лап похитителя – да и за пир на весь мир не хотите ли?! Мы же сегодня еще не обедали, спс... пс... спасители!
   Посем по команде Шерлока Холмса двое похрустов покряжистее схватили мешок с морковкой и ковылькада бросилась к лисьей норе, дислоцированной в том же, воображаешь, лесу. Впереди всех бежал, понимаешь, какими-то косыми зигзагами охотничий пес и указывал дорогу. И вся дедушкина ковылькада с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, сигала какими-то косыми зигзагами за охотничьим псом.
   Подбежали к лисьей норе в стародавнем заброшенном окопе в лесу и встали там, прямо в окопе, лагерем. Воткнутых в землю обломанных стрел было кругом аж до черта! Похрусты тут же окружили лагерь двойным забором. Из избушки вышли Шерлок Холмс с доктором Ватсоном и вначале, понимаешь, грозно закричали, размахивая желтой тростью, словно чудной девичьей костью, равно как и пламенно-красной клизмой – жупелом капитализма:
   – Эй, рыжая, бесстыжая лиса, выходи! Мы, понимаешь, проголодались!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Из норы вылезла разбуженная рыжая, откровенно бесстыжая лисица, которая спросонок при виде ковылькады расхохоталась:
   – Хи-хи-хи-хи-хи-хи-хи! М-м-м... Ням-ням!
   У охотничьего пса сразу же опустились уши: стало быть, он из папийона превратился в фалена. И фален тут же хлопнулся в обморок.
   Похрусты закричали лисице:
   – Р-р-р-р-р! Фыр-р-р-р-р! М-м-м, ням-ням!
   Зверюга тут же хлопнулась в обморок, и оную рыжую, откровенно бесстыжую лисицу похрусты швидко посадили на четыре цепи, снятые с собственных, понимаешь, благородных похрустывающих костей, ей-ей. Фален очнулся и снова стал папийоном, тольки очень сильно, соображаешь, стал косить глазами, ей-ей.
   Тутоди дедушка Шерлок Холмс мрачно щелкнул пальцами и, откуда ни возьмись, на дне окопа откуда-то взялся раскладной алюминиевый стол, а также возникли ниоткуда три раскладных алюминиевых стула. На столе стояли графин с самогоном и три граненых стакана. Дедушка, Иванушка и Аринушка уселись на стулья за столом, образовав необходимую тройку. Иван для солидности выложил на стол свою красную клизму – жупел капитализма. Дедушка разлил самогон по граммулечке, на самые донышки стаканов; члены тройки чокнулись, понимаешь, понюхали мощные испарения налитого и аж глаза закатили и закашлялись. Дедушкина вошь мрачно принюхалась к миазмам смачным – и обомомлела, однозначно! От оного зловония тут же и захмелела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о смачном...
   Похрусты пинками и оплеухами, тумаками и подзатыльниками привели лисицу в чувство и подвели на допрос к Шерлоку Холмсу.
   – Личные вещи есть? Сбережения при себе есть? – сочувственно спросил Холмс у шибко подозреваемой и шустро развернул свою шляпу на голове передним козырьком назад, а задним вперед.
   Арина и Иван тут же раз... раз... развернули свои головные уборы тожде на сто восемьдесят градусов, градус за градусом, градус за градусом, градус за градусом, все сто восемьдесят раз бурно радуясь.
   – Хи-хи! – отвечала зверюга-хитрюга. – Хи-хи! Были, но украдены! Хи-хи!
   – Пачпорт есть? – строго спросил дальше Шерлок, понимаешь, Холмс.
   – Был, но украден! Хи-хи!
   – Свидетельство о регистрации есть? – более строго спросил Шерлок Холмс.
   – Свидетельствую: было, но украдено! Хи-хи!
   – Совесть есть, ёшкин кот? – ощо более строго спросил Шерлок, воображаешь, Холмс и вытащил из кармана синего халата лупу.
   – Была, но украдена! Хи-хи!
   – Больше вопросов не имею! Фамилия, имя, отчество? – строго, но сочувственно спросил детектив, все подозрения которого улеглись, и он тут же убрал лупу в карман синего халата.
   – Хи-хи! Были, но украдены! Хи-хи! Ой, извините, оговорилась! Мадам, понимаешь, Лисицына Лиса Патрикеевна.
   – Понимаю! Чем энто можешь подтвердить?
   – Хи-хи! Моим честным, благородным словом! Хи-хи!
   – Эвтого достаточно, Лиса Патрикеевна! Чичас я подвергну тебя допросу насчет похищения выторопня! Вопрос моего допроса весьма прост: скажи, эвто ты, понимаешь, похитила выторопня у старика и старухи, хи-хи? Ну, що молчишь?
   – Хи-хи! Ты себе, понимаешь, допрашивай, а я буду молчать, однозначно! Хи-хи!
   – Эвто тебе не поможет, Лиса Патрикеевна, ты не понимаешь: я буду тебя допрашивать по методу Юнга, хи-хи!
   – Хи-хи! Тожде мне, Шерлок Холмс, хи-хи! Допрашивай хоть по методу, хоть без метода, а я всё равно буду молчать! Хи-хи!
   – Вот и договорились! Итак, я буду произносить слова, ну а ты реагируй!
   – Хи-хи! Произноси! А я всё равно буду молчать! Хи-хи!
   – Так ты точно будешь молчать?
   Лиса подумала-подумала секундочку и уверенно заявила:
   – Нет-нет, клянусь! Хи-хи!
   – Совершенно точно нет-нет, ёшкин кот? – и допытчик достал из кармана синего халата лупу.
   Лиса открыла было пасть, но передумала, хи-хи, отвечать, а тольки, хи-хи, хихикнула.
   Шерлок Холмс удовлетворенно хмыкнул и произнес, созерцая лисицу скрозь лупу:
   – Мы, он, они, она, оне, вы, ты, я...
   На «я» охотничий пес задрожал всем телом. Лисица радостно махнула хвостом и, хи-хи, хихикнула, а потом подумала-подумала сантисекундочку и пропищала:
   – Нет-нет, клянусь! Хи-хи!
   – Так, хорошо! – изрек Шерлок Холмс, взмахнув лупой. – Идем дальше. Поесть. Попить. Побить. Побрить. Поехать. Пощупать. Похитить.
   На «похитить» охотничий пес задрожал всем телом. Лисица радостно махнула хвостом и, хи-хи, хихикнула, а потом подумала-подумала миллисекундочку и пропищала:
   – Нет-нет, клянусь! Хи-хи!
   – Отлично! – воскликнул наш Шерлок Холмс, взмахнув лупой. – Идем дальше. Веревка. Выпивка. Винтовка. Ворвань. Выхухоль. Выторопень.
   На «выторопень» охотничий пес задрожал всем телом. Лисица радостно махнула хвостом и, хи-хи, хихикнула, а потом подумала-подумала микросекундочку и пропищала:
   – Нет-нет, клянусь! Хи-хи!
   Шерлок Холмс торжественно произнес, уверенно водворяя лупу в карман синего халата:
   – Великолепно! Лиса радостно махнула хвостом при словах: «я», «похитить», «выторопень». Энто означает: я похитила выторопня. Вина лисицы доказана: лиса сама призналась!
   – Хо-хо! Ничуть не доказана! Напротив, доказана моя невиновность!
   – Хе-хе! Как так?
   – Всякий раз я прибавляла: «Нет-нет». Энто означает: нет-нет, не я – нет-нет, не похитила – нет-нет, не выторопня. Моя невиновность доказана! Хо-хо!
   – Ни в коем случае, хе-хе! Эвто ты лжешь, изворачиваешься, говоришь всё наоборот! Следовательно, естли твою речь опять вывернуть, то есть вычеркнуть из предложения все энти «нет-нет», получится истинная фраза: я – похитила – выторопня. Вина лисицы доказана!
   – Ничуть не доказана! Я выторопня не похищала! И вообще, я вас спрашиваю, а был ли выторопень?
   – А-а-а, так может, ты эвтого выторопня не толькя похитила, но и съела? Взрезать плутовке брюхо, хе-хе!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о мрачном...
   – Ой, боюсь, боюсь, боюсь, хи-хи! Не надо, тольки не энто, хи-хи! – заверещала лиса, словно ее режут. – Хи-хи! Хи-хи! Я сама!
   И лиса са... сама ма... ма... молниеносно – раз, раз, раз, раз! – расстегнула молнию на брюхе, хи-хи! А оттуда, из – раз, раз, раз, раз, раз! – раскрытого брюха, хи-хи, вывалился бесчувственный желтый куреночек.
   – Иван! – в восторге воскликнул Шерлок Холмс. – Хи-хи!
   – Шо, ёшкина кошка?
   – М-м-м, чмок, чмок! Эвто кто – выторопень?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Похоже, чьто выторопень! М-м-м, чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду, не выторопень! Хи-хи!
   – М-м-м, а кто еще, ёшкин кот?
   – Ну тот... Энтот... Вот-вот... Кур... Пур... Курц... Пурц... Ах, слово из головы вылетело! Хи-хи!
   – Ах ты, ворюга! Так вот кто ворует курят из моего курятника! – закричала, воображаешь, Катя Огняночка и замахнулась – бр-р, бр-р! – на мадам Лису Патрикеевну граблями, совершенно явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
   – Караул! Помогите! Бр-р, бр-р! – в отчаянье закричала лисица. – Дело пахнет керосином, бр-р, бр-р: мне совершенно явственно угрожают вивисекцией! Хо-хо! Ах, я напишу заявление в полицу, милицу и челобитную в столицу! Пожалуюсь в о... о... – ну эту, как ее? – ОБХСЕ, Ё, Ж, З... – ОБХСС! Анонимно! Хи-хи!
   Но тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
   – Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут занимаетесь?
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Похрусты со страху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в лисью нору и каким-то чудесным образом поместились там все. Ах, энто было – страшно сказать! – привидение неизвестно кого! Даже Холмсушка, Ватсонушка и Аринушка слегка поежились, и Патрикеевна тоже. Стала рыжая и, понимаешь, бесстыжая лисица – ну вылитая нет, не ежиха, а дикобразиха, толькя весьма рыжая и, понимаешь, бесстыжая!
   Эвта рыжая и, понимаешь, бесстыжая дикобразиха воспользовалась всеобщим переполохом, сорвалась с трех цепей – да и принялась вырываться с четвертой!
   – Иван! – в восторге воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо? – Иван Ватсон схватил со стола красную клизму – жупел капитализма и сунул ее в карман своего белого докторского халата.
   – Эвто кто – привидение выторопня, чмок, чмок?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Похоже, чьто выторопня, чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду, не выторопня!
   – М-м-м, а кого еще, ёшкин кот?
   – Ну того... Энтого... Его... Пур... Курц... Пурц... Ах, слово из головы вылетело, ёшкина кошка!
   – Лиса не виновата, вот! Ну не ела она вашего пропавшего выторопня, вот! – заорало перламутровое привидение, источая запах озона. – Наоборот, я сейчас вам скажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!
   – Молчи, ёшкин кот! Я лично тут провожу детективное расследование с помощью дедукции и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь! Так що, фантом, замолкни и вернись в свое прежнее тело, порешим на том! Не тень отца Гамлета, понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и щелкнул пальцами.
   Туточки призрак на глазах у расследователей вошел в бесчувственное тело куреночка. Куреночек ожил и радостно запищал:
   – Пи-пи! – присел и тут же сделал пи-пи!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Раздались стоны облегчения, и из лисьей норы повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями.
  Дедушка Шерлок Холмс на радостях разлил из графина самогон по граммулечке, на самые донышки трех граненых стаканов. Члены тройки чокнулись, понимаешь, понюхали мощные испарения налитого и аж глаза закатили и закашлялись. Дедушкина вошь мрачно принюхалась к миазмам смачным – и обомомлела, однозначно! От оного зловония тут же и захмелела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о миазм... миазм... миазмиачном!..
   Прокашлявшись тоежь, Катя Огняночка приманила к себе куреночка: «Цып-цып!», погладила его по головеночке и спросила тихонечко:
   – А где ж твои остальные братья и сестры?
   – Не знаю! Один я на белом свете остался!
   – А-а-а! Я знаю! – закричала Огняночка, решительно взмахнув перед лисой граблями, источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия. – Этто ты съела всех остальных цыплят и выторопня тоже! У-у-у, бесстыжая!
   – Караул! Помогите! Бр-р, бр-р! – в испуге закричала лисица. – Какая бесстыдная клевета! Не ела я вашего выторопня!
   – А вот мы сейчас позырим! – закричала Огняночка и решительно замахнулась на лису граблями, совершенно явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
   Тутытьки многие так испужались, что не сдержались и ху́тко* опорожнили, воображаешь, свои желудки.
   – Ох! Ах! Дело пахнет керосином, бр-р, бр-р! По запаху чую: выторопня съел вот эвтот охотничий пес со стоячими ушами! – зажимая нос лапой, в ужасе завизжала лисица.
   Все прочие обомомлели, многаждызначно. Охотничий пес задрожал, аки осиновая ветвь, и у него сразу же опустились уши: стало быть, он из папийона превратился в фалена. И фален тут же хлопнулся в обморок. Лиса воспользовалась всеобщим обомомлением, сорвалась с четвертой цепи – да и была такова! Фален очнулся и снова стал папийоном, тольки очень сильно, понимаешь, стал косить глазами.
   – А-а-а, так эвто ты не толькя похитил, но еще и съел выторопня, ёшкин кот?! – воскликнул дедушка Шерлок Холмс. – Похрусты! Взрезать плуту брюхо, хе-хе!
   – Ой, боюсь, боюсь, боюсь! Безу... зу... зу... зумно! Не надо, тольки не э... э... э... эвто! – заверещал пес, словно его режут. – Я са... са... са... сам! Ой, ма... ма... ма... мамочка!
   И пес сам молниеносно – раз, раз! – расстегнул молнию на своей шкуре. Он сам молниеносно содрал с себя песью шкуру, и все увидели, що эвто, оказывается, вы... вы... вы... выторопень! Дедушкина вы... вы... вы... вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше об однозначном...
   – Ёшкин кот! Так вот, оказы... зывается, кто такой выторопень! – воскликнул дедушка – не всуе владевший дедукцией Шерлок Холмс.
   – Кто, диду? – аж подпрыгнул Иванушка.
   – Энто фактически за... за... за... заяц, однозначно! М-м-м, чмок, чмок!
   – А-а-а, диду!
   – Бэ-э-э, Ивашка! Чмок, чмок!
   – А топерь що мы будем с энтим вы... вы... вы... выторопнем делать, диду?
   – А топерь мы будем энтого вы... вы... вы... выторопня судить, Ивашка! М-м-м, чмок, чмок!
   – А как мы его будем судить, ёшкина кошка? – в восторге воскликнул Ивашка, достал из кармана белого докторского халата толстущую красную клизму – жупел капитализма и положил ее перед собою на стол. – По каким за... законам, диду?
   – М-м-м, а по каким можно, Ивашка? Чмок, чмок!
   – М-м-м, по извечным законам гор, по законам незабвенного, впрочем – невозвратного, вчера или по кодексам и указам обирального, но либерального ка.. капуталистического завтра, диду! Выбирай, ёшкина кошка!
   – М-м-м, ну не знаю. Ну очень богатый выбор! Може, спросить самого выторопня, Ивашка? М-м-м... М-м-м...
   – Ага, диду!
   Дедушка хорошенько прочмокался и спросил наистрожайшим голосом:
   – М-м-м, выторопень, скажи нам, чмок, чмок: по каким законам тебя судить?
   – М-м-м, вот привяза... за... за... зались! Не скажу!
   – М-м-м, мабудь, толды по извечным за... за... законам гор?
   – Ни в коем случае!
   – Почему, ёшкин кот? Чмок, чмок!
   – По извечным за... за... законам гор меня уже раз, понимаешь, судили, однозначно!
   – М-м-м, и шо? К чему приговорили?
   – По приговору с меня содрали шкуру, за... за... заразы! И велели исправиться, понимаешь!
   – И шо?
   – И ни фига, однозначно!
   – Вот видишь, чмок, чмок! М-м-м, давай мы тебя будем судить во второй раз по извечным законам гор!
   – Ни в коем случае!
   – Почему, ёшкин кот? Чмок, чмок!
   – По извечным за... за... законам гор меня второй раз, понимаешь, тожде уже судили, двождызначно!
   – М-м-м, и шо? К чему присудили?
   – М-м-м, по приговору с меня содрали три шкуры, за... за... заразы! И велели исправиться, понимаешь!
   – И шо?
   – И ни шиша, двождызначно!
   – Вот видишь, чмок, чмок! М-м-м, давай мы тебя будем судить во третей раз по извечным законам гор!
   – Ни в коем случае!
   – Почему, ёшкин кот? Чмок, чмок!
   – По извечным за... за... законам гор меня третей раз, понимаешь, ну тожде уже судили, трождызначно!
   – И шо? К чему присудили?
   – По приговору с меня содрали семь шкур, за... за... заразы! И велели исправиться, понимаешь!
   – И шо?
   – И ни черта, трождызначно!
   – М-м-м, да ты просто рецидивист, многаждызначно! Чмок, чмок! Извечные за... за... законы гор для тебя нишо, понимаешь! Ну толды выбирай, як тебя судить: по законам незабвенного, впрочем – невозвратного, вчера или по кодексам и указам обирального, но либерального ка... капуталистического завтра?
   – Ни по каким!
   – М-м-м, а всё ж – по каким лучше, чмок, чмок?
   – М-м-м, лучше – по за... за... законам неза... за... забвенного вчера!
   – Почему, ёшкин кот?
   – Эвто самые гуманные за... за... законы в мире! Ура!
   – Хорошо, ёшкин кот! Чмок, чмок! Чичас мы тебя будем судить, чмок, чмок! М-м-м, мы будем судить тебя внесудебной тройкой! Слово предоставляется самому возмущенному свидетелю! Ну, кто из присутствующих самый возмущенный, чмок, чмок?
   – Энто я! – за... закричал самый возмущенный из присутствующих. – Я, понимаешь, свидетель! Свидетельствую: я – председатель колхоза «Путь туды, сами знаете куды». Ах, из-за энтого выторопня наш колхоз «Путь туды, сами знаете куды» завалил план поставки морковки в город!
   – Ах, так! Мерзкий выторпень, ёшкин кот! – заорал дедушка Шерлок Холмс. – Чмок, чмок!
   – Шо?
   – Шо, шо! Клади партбилет на стол, чмок, чмок!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше о незадачном...
   – За... за... заразы! А у меня нет партбилета!
   – Ну, колды нет партбилета, толды клади совсомольский билет! С совсомольским значком, чмок, чмок!
   – За... за... заразы! А у меня нема совсомольского билета! И нема совсомольского значка!
   – Ну, колды нема совсомольского билета и совсомольского значка, толды клади свой школьный, понимаешь, галстук – бабочку, чмок, чмок!
   – За... за... заразы! А у меня нет, понимаешь, школьного галстука – бабочки!
   – Однозначно, чмок, чмок?
   – Однозначно! Двождызначно! Трождызначно!
   – А-а-а, да ты, понимаешь, враждебный всему нашенскому элемент, ёшкин кот! Писать умеешь, чмок, чмок?
   – За... за... за... за... замечательно умею! И письма, и телеграммы!
   – Двадцать пять лет с правом переписки!
   – Переписываться не люблю!
   – Толды без права переписки!
   – Энто скольки ж тады с меня шкур-то сдерут?
   Похрусты выторорпню на ухо объяснили про двадцать пять лет без права переписки.
   – Ну нет! – яростно завопил выторопень. – За... за... заразы! Я требую судить меня по кодексам и указам обирального, но либерального ка.. капуталистического за... за... за... завтра! У-у-у, чьтобы получить двадцатью пятижды двадцать пять лет – у-у-у... у-у-у... условно! А уж без ка... конфискации – у-у-у... у-у-у... безусловно!
   – Хорошо, ёшкин кот, чмок, чмок! Иди сюды! М-м-м, мы будем судить тебя втроем: Арина – прокурор, за... за... защитник – Иван, судья – я, чмок, чмок!
   – За... за... заразы! Да идите вы туды, сами знаете куды!
   – Ах так! Ну, колды такое дело, толды клади свой бойскаутский гимназический галстук – косынку на стол, ка... ка... каин!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь! Впрочем, не будем больше об однозначно мрачном...
   – За... за... заразы! А у меня нет гимнази... зи... зи... зического галстука – ка... ка... косынки!
   Но тутычи как из-под земли вырос ну оченно озабоченный уполномоченный по правам раза... за... за... за... зоблаченных. И с очевидностью, как дважды два четыре, принялся доказывать, чьто дважды два пять, понимаешь.
   – У ка... ка... ка... каина есть вра... вра... права, однозначно! – безапелляционно заявил уполномоченный, оченно, понимаешь, озабоченный.
   – Ёшкин кот! А есть ли у ка... ка... ка... каина обязанности, понимаешь? – едко спросил Шерлок Холмс.
   – Не понимаю! Юридически ни я и ни вы не уполномочены рассуждать о его обязанностях! Он, ка... ка... каин, имеет субъективное право на объективную эвентуальность жить! Как ему за... за... за... заблагорассудится, понимаешь!
   – А естли другим от энтого эвентуальный ущерб, понимаешь?
   – Не понимаю! Другие должны уважать его право, однозначно!
   – М-м-м, ёшкин кот! А он – права других?
   – А они, энти другие, уже раза... за... за... зоблачены?
   – Еще нет, ёшкин кот!
   – Тожноля́* я не вправе поведать вам о правах других!
   – Так шо ты толды предлагаешь, вра... вра... правовед?
   – Отпустить ка... ка... каина! Выплатить ему мора... ра... ра... ральную компенсацию! Он имеет на энто пра... па... ра... раво, понимаешь!
   – Понимаю! В каком объеме?
   – В объеме мешка морковки! Энто его законное, понимаешь, гра... ра... ра... ражданское право! Оно требует, однозначно!
   – Согласен! М-м-м, а ты, я вижу, действительно оченно сведущий правовед!
   – Да, я такой, понимаешь! Однозначно!
   – Однозначно понимаю! Но ответь мне толды як правовед: шо там еще требует эвто гражданское право, чмок, чмок?
   – Мой ответ – гра... ра... ра... ражданское право требует еще и еще: пусть ка... ка... ка... каин заплатит налоги с полученного дохода!
   – Ну ра... ра... ра... ра... разумеется, ёшкин кот! Чмок, чмок! В каком объеме? По какому тарифу? Ответь мне толды як правовед, чмок, чмок!
   – На энтот счет его гражданское право рцыт ему однозначно: в объеме полутора мешков ма... ма... морковки! По минимальному тарифу!
   – Ну ра... разумеется, ёшкин кот! Еще, еще и еще, чмок, чмок! А ежели не заплатит налоги с полученного дохода – шо толды? Ответь мне как правовед, чмок, чмок!
   – На энтот счет его гражданское пра... па... ра... раво рцыт ему однозначно: а ежели он не заплатит налоги с полученного дохода – тожноля под суд!
   – По извечным законам гор?
   – По извечным законам гор, трождызначно!
   – Да-да, по извечным законам гор, трождызначно! – радостно поддакнул Иван, схватил со стола свою прекрасную красную клизму – жупел капитализма и сунул ее в карман белого докторского халата. – А ты, я вижу, действительно оченно сведущий пра... па... ра... равовед, ёшкина кошка! Однозначно, понимаешь!
   Ка... ка... ка... каина тут же освободили из-под стражи, выдали пустой дерюжный мешок, и зверок швыдко, лихими зигзагами, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежал добывать недостающие полмешка морковки. Катя Огняночка, давно уже подозревавшая, шо выторопень ворует морковку на ея огороде, бросилась за ка... ка... ка... каином с граблями, явственно источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия.
   И в самом деле, выторопень прибежал на Катин огород и принялся дергать морковку с грядок: чпок, чпок, чпок, чпок! И в мешок! Катя подкралась к ка... ка... ка... каину сзади и замахнулась на вора граблями.
   – Караул! Помогите! Граблют! – закричал ка... ка... ка... каин, ловко выскакивая из-под грабель и зажимая нос лапой.
   – Ах, ты не так меня понял! – возмущенно заявила зверьку экс-царица.
   – А как тебя следует понимать?
   – Ты ведь беляк?
   – Да!
   – Стало быть, ты монархист?
   – Да!
   – Надеюсь, ры... рцы... цы... цы... рыцарь своей царицы?
   – За... за... за... за... завсегда!
   – За... за... за эвто я хочу посвятить тебя в рыцари!
   – А как? У тебя ж нет меча!
   – За... за... за... за неимением меча хочу коснуться тебя граблями!
   – Так вот за... зачем ты за... за... замахивалась на меня граблями!
   – Ну конечно!
   – Так и быть, я согласен! Посвящай! – вскричал монархист, бурно вихляя задиком, виляя хвостиком.
   Катя горячо взмахнула граблями – и – чпок! – из ка... ка... ка... каина дух вон! М-да-а-а, прямо на глазах у Кати вылетела из тушки душка выторопня-рецидивиста и принялась летать над дерюжным мешком, наполовину наполненным выдерганными морковками, крича ка... ка... как галка!
  Спервоначалу Катя сильно удивилась, с чего энто душка выторопня-рецидивиста так возмутительно кричит – ка... ка... как галка! Но затем, понимаешь, Огняночка прислушалась к крикам и услышала:
   – Ка... ка... ка... как же ты так неосторожно! Ты же ударила чересчур сильно! Явно погорячилась! За... за... зачем ты погорячилась?
   – Я погорячилась, потому что разгорячилась, разговаривая с тобой! А у меня были наилучшие намерения!
   – Намерения твои были похвальные, но ты совершила за.. за... заслуживающее осуждения деяние!
   – Никто не вправе осудить другого за... за заслуживающее осуждения деяние: осудить может только суд!
   – Резо... зо... зо... зонно! Могу я, по крайней мере, считать себя посвященным в рыцари и именоваться сэром?
   – Безусловно!
   – Ур-р-ра-а-а! Сейчас полечу, сообщу об эвтом всем своим знакомым! – и привидение моментально улетело, выделывая в воздухе лихие зигзаги.
   А Катя подумала, подумала, и ей в голову пришли кое-какие убедительнейшие соображения на будущее, ка... ка... когда она, экс-царица, снова, понимаешь, станет царицей. Огняночка отбросила грабли, вынула из ка... ка... кармашка фартука сиреневый блокнот для записей рескриптов, законопроектов и кулинарных рецептов и при предпредпоследних лучах заходящего солнца записала туды вечным пером для не менее вечной памяти вот шо: «Закон царицы Екатерины номер один: нет вора – нет и обворованного, однозначно. Закон царицы Екатерины номер два: нет рецидивиста – нет и рецидива, двождызначно».
  Посем подумала, подумала и при предпоследних лучах заходящего солнца решительно записала вывод: «Закон царицы Екатерины номер три: царица вправе посвящать в рыцари чем ей заблагорассудится: хочь мечами, хочь граблями, хочь чем попало, трождызначно».
  Посем подумала, подумала и при последних лучах заходящего солнца решительно записала в блокнот следующий вывод, щобы, не дай бог, не забыть: «Закон царицы Екатерины номер четыре: буде царица при посвящении в рыцари граблями там али чем попало допустит кое-какой перегиб, никто не вправе осудить ея за предосудительное деяние: осудить кого бы то ни было может токмо суд, четыреждызначно!» Ну, тут солнце и зашло.
   Засим Огняночка, воображаешь, сунула в ка... ка... кармашек фартука сиреневый блокнот для записей рескриптов, законопроектов и кулинарных рецептов, схватила в одну руку мешок с морковкой, в другую руку – бездыханную тушку зайца и забежала в дом. И там, гремя на кухне ножом и посудой, экс-царица принялась архисноровисто готовить аппетитнейшее жаркое из зайчатины с морковкой. М-м-м, чмок, чмок! Причем время от времени Катя извлекала из ка... ка... кармашка фартука сиреневый блокнот и заглядывала туды для освежения памяти.
   А получасом алибо часом раньше все присутствовавшие на суде над ка... ка... ка... каином порешили устроить пир на весь мир в честь Шерлока Холмса и доктора Ватсона, успешно завершивших расследование лжепохищения выторопня и сильно при энтом проголодавшихся.
   Все, понимаешь, вылезли из окопа и с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежали туды, куды надо. А именно во двор избы Арины, в котором отсутствовал сортир, но было немало кустов малины. Впрочем, таперичка вместе с избушкой на курьих ножках на Аринином дворе занял местечко и сортирчик на цыплячьих лапках.
   Тут и стемнело. У похрустов во всех черепах засветились глаза, и во дворе стало светло, как середи́ дня.
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Дедочка Ващще Премудрый звучно щелкнул пальцами, и во дворе появился стол во весь двор, а вокруг стола – многочисленные раскладные стулья из брезентовой ткани, натянутой на алюминиевые каркасы. Не пожалел дедушка и своей скатерти – самобранки, которая после его азартного щелканья накрыла весь стол, громко бранясь. Сперва она, воображаешь, накрыла стол собою, весьма увеличившись в размерах. А посем она каким-то чудесным способом выяснила, что в энту же самую эпоху экс-царя Гороха в параллельном хронотопе, в Кремлёвском дворце съездов, идет грандиозный банкет по поводу закрытия XXVI съезда. И в то же самое наноокомгновение всё содержимое банкетных столов, вместе с хрустальной посудой и мельхиоровыми столовыми приборами, перекочевало на пиршественный стол для всего мира. Запахло икоркой, красной и черной, засим колбаской сырокопченой, редиской соленой и клюквой моченой, а также молочными, воображаешь, сосисками.
   – Ур-р-р-а-а-а! – закричали все присутствующие, не исключая и похрустов, и расселись на стульях. – Колбаска! Редиска! Икра, понимаешь! Сосиска!
   А Премудрый добавил в восторге:
   – Арина! Пекчи колобки на закуску – вкуснее нема, понимаешь, изыска!
   Дивца, застенчиво улыбаясь, ушла в хату пекчи колобки на закуску, вкуснее которых нема, понимаешь, изыска – даже в сравнении с колбаской, редиской, икрой, и, понимаешь, сосиской!
   И пошел пир горой, однозначно!
   Похрусты на пиру так, понимаешь, назюзились и раздухарились, что принялись брататься и обниматься с шарабарашарцами. А дедушкина вша так, воображаешь, назюзилась и раздухарилась, что полезла брататься и смачно обниматься, а к тому же еще и лобызаться с дедушкой, однозначно. Впрочем, не будем больше о смачном...
   А экс-царь Горох рьяно играл на баяне и радостно пел всё ту же изрядно поднадоевшую всем песню: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!», но певца совершенно никто не слушал: не Хиль, понимаешь, и не Ободзинский, однозначно!
   Во главе общего стола оказались почему-то не Шерлок Холмс с доктором Ватсоном, а не́весть откуль взявшиеся поп Абросим с чертом Кинстинктином, и все пировальщики стремились с ними чокнуться и облобызаться, ан сильно при этом ойкали: вся ряса попа Абросима была в колючих шариках чертополоха, а красные рубашка и трусы черта Кинстинктина – тожде.
   Вот черт Кинстинктинкт хвать со стола мельхиоровую ложку, облизал, облобызал – и в шапочку ее, в невидимку, понимаешь.
   А поп Абросим сперва обомомлел, но засимчик спрашивает черта Кистинктинчика солидным таким басцом:
   – Давно я хотел у тебя спросить, чертушка: как ты улавливаешь души людские?
   – Не скажу: эвто секрет фирмы! – ответил чертушка драматическим тенором и хвать со стола мельхиоровую вилку, облизал, облобызал – и в шапочку ее, в невидимку!
   – Наверное, на неимоверно ценную наживку?
   – Ну да!
   – Мабудь, на автомобиль «Нива»?
   – Да не!
   – Шо, на автомобиль «Жигули»?
   – Да не!
   – Шо, на автомобиль «Волга»?
   – Да не!
   – Шо, да невжо на автомобиль «Мерседес»?
   – Да не!
   – А на шо же тогда?
   – А на то, на шо можно иметь и то, и другое, и третье, и четвертое, и всё вместе, эдакий ты зуда!
   – Шо же эвто? – изумленно спросил поп Абросим глубоким басом. – Гараж? Невжо гаражи – аж четыре гаража?
   – Шо, шо! Шо, шо! Не соображаешь невжо? Эвто, попушка, наши баксы! – шепнул чертушка драматическим тенором.
   – А-а-ах во-о-от оно шо-о-о! А откеда ты их берешь, наши баксы, чертушка?
   – Как откеда, попушка? Я их изготавливаю вот энтими самыми руками!
   Засимчик черт Кинстинктинчик хвать со стола мельхиоровый ножичек, облизал, облобызал – и в шапочку, понимаешь, в невидимку!
   – Да ну?
   – Да! Я вырезаю баксы из старых газет! Много лет! Для всего мира! Вот энтими самыми маникюрными ножничками! Чик-чик, чик-чик, чик-чик!
   И черт Кинстинктинчик драматически выхватил из-за пазухи крохотные ножнички, чик-чик, чик-чик ими в воздухе, а засимчик-чик-чик той же лапой хвать со стола мельхиоровую лопатку икорную с красной икоркой – и в рот, а посем облизал, облобызал – и в шапочку, понимаешь, невидимку: и ножницы, понимаешь, и лопатку икорную!
   – Вот энто да! А газеты откеда берешь много лет?
   – В сортирах много газет! Для всего мира!
   И черт Кистинктинт хвать со стола хрустальную стопку, выпил, облизал, облобызал, причмокнул – и в шапочку ее, в невидимку!
   – Да иди ты! – прошептал поп Абросим глубоким басом.
   – Тенчас! – тут же закричал черт драматическим тенором, схватил со стола хрустальную рюмку и хрустальный фужер, выпил, выпил, облизал, облобызал, облизал, облобызал, дважды причмокнул – и в шапочку энту рюмочку и эвтот фужерчик, понимаешь, в невидимку! – а шапочку – на голову! – и выскочил из-за стола, а там пошел по бочкам с пивом, коих вокруг общего стола, понимаешь, покоилось огромное количество!
   Поп Абросим, естественно, сперва обомомлел, потеряв черта из виду, но засим сориентировался на грохот и ринулся за незримым напарником в пого́н*: во все, понимаешь, лопатки залупил!
   И тутычи заявилась, воображаешь, Катя Огняночка с красной утятницей в руках, накрытой белым вафельным полотенцем. В утятнице находилось невообразимо аппетитно пахнущее жаркое из зайчатины с морковкой. Катя почтительно преподнесла энто жаркое дедушке и пояснила:
   – Морковки на эвто жаркое ушло аж полмешка!
   – Спасибо! А почему ты почтительно преподнесла эвто невообразимо аппетитное заячье жаркое мне, а не своему, воображаешь, супругу – экс, понимаешь, царю Гороху? – спрохал дедочка.
   – А он у меня гурман – из принципа ест токмо блюда из гороха: суп – гороховый, кашу – гороховую, кисель – из гороха, пиво – из гороховых стручков!
   – Ах вот оно шо, чмок, чмок! Ну ежели он такой вегетарианец, то ему ни в жизть не попробовать зайчатины! М-м-м, вкусно! – восторженно сказал дедушка и, орудуя поварешкой, быстро проглотил всё жаркое, не разжевывая объедение такое. – Но где ж эвто наш выторопень, ёлки-палки? Ведь он парень ловкий – чемпион деревеньки по стометровке! Он давно уже, ёшкин кот, должен был приволочь недостающие полмешка морковки!
   Но тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
   – Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут за... занимаетесь? А вы знаете, что меня посвятили в рыцари и вы должны теперь именовать меня сэром? – и чудное видение завихляло задиком, завиляло хвостиком.
   Похрусты со смеху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в кусты малины. Энто было – смешно сказать! – привидение неизвестно кого! Даже Холмсушка, Ватсонушка да Катюша Огнянушка слегка ухмыльнулись. Дедушкина вошь заметалась, воздержаться от улыбки попыталась, но не сдержалась, понимаешь, и дюже обхохоталась, однозначно! Впрочем, не будем больше об однозначно немрачном...
   – Иван! – весело воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо, ха-ха?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Эвто кто – привидение выторопня, чмок, чмок?
   – Кто, эвто?
   – Да, эвто! Чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду! Не выторопня, ха-ха!
   – Чмок, чмок! А кого еще, ёшкин кот?
   – Ну того... Энтого... Его... Сор... Сыр... Сир... Срыц... Ах, слово из головы вылетело, ёшкина кошка!
   – Иван! – возмущенно воскликнул Шерлок Холмс.
   – Ха-ха! Шо?
   – Шо, шо! Я подозреваю, шо эвто ты сожрал выторопня! М-м-м, объедение такое!
   – Кто, я? Ха-ха! – удивился Иван и достал из кармана белого халата прекрасную красную клизму – жупел капитализма.
   – Да, ты, ёшкин кот! Объедение! М-м-м! М-м-м!
   – Иван не виноват: он меня не ел, вот! – заорало перламутровое привидение, источая запах озо... зо... зо... зона. – За... за... зато вот чичас я вам расскажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!
   – М-м-м, молчи, сэр козел! Я лично тут проведу детективное расследование и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь с помощью дедукции! Так що, о сэр фантом, за... за... замолкни и исчезни, порешим на том! Не тень отца Гамлета, понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и хлестко щелкнул пальцами.
   Тут призрак на глазах у всех исчез. Раздались стоны изнеможения, и из кустов малины повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями.
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   И вскоре сим вечером за общим столом пир опять шел горой!
   А дедушка тем временем всё решал энту – как ее? – ну из гвоздей, понимаешь, – шарабарашараду: кто же сожрал выторопня? Дедушка целый час и так, и эдак переваривал эвту загвоздку.
   – Ага! Я придумал, придумал! Ничего, чичас я узнаю, кто энто слопал выторопня, ёшкин кот! – заорал Холмс, в ярости размахивая желтой тросточкой, словно чудной девичьей косточкой. – Чичас я узнаю, кто из подозреваемых энто сделал! А я подозреваю всех присутствующих и отсутствующих, не исключая похрустов и в особенности тебя, Иван, с твоим Внутренним Голосом, двождызначно! Пусть у того, у кого в желудке не успел перевариться сожранный выторопень, да-да, именно у того, кто сожрал и не удосужился до сих пор переварить ка... ка... каина, случится – раз, раз! – расстройство желудка, однозначно! И пусть эвтот обжора воспользуется сортиром на цыплячьих лапках, понимаешь! И как толькя преступник заскочит в экстазные апартаменты, я тотчас же узнаю, кто он таков, ёшкин кот!
   И Ващще Премудрый, вылитый Шерлок Холмс, трожды наисмачнейше щелкнул пальцами. И в ту же наносекундочку какая-то неумолимая силища увлекла Премудрого с желтой тросточкой, словно с чудной девичьей косточкой, из-за стола в сортир на цыплячьих лапках, на тонкодощатой двери которого было написано мелком: «Евродверь из Лавра», причем в слове «Лавра» першая буква «а» была зачеркнута, а над чертой была приписана буква «у», однозначно.
   – Ну надо же! Эк стеганул-то от нас, понимаешь, Ващще Шерлок Холмс! – с восхищением зашептались все кругом. – Ну ващще! Во все, понимаешь, лопатки залупил, двождызначно!
   Премудрый в спешке – раз, раз! – распахнул тонкодощатую дверь сортирчика тросточкой, словно чудной девичьей косточкой, и ринулся в кабинку. Дедушкина вша обомомлела, понимаешь, и не сходя с места облегчилась весьма удачно – и от восторга чуть не очумела, однозначно! Впрочем, не будем больше о столь удачном...
   Ровно через тринадцать минуточек Ващще Премудрый вышел из кабинки, лучезарно улыбаясь, уселся за стол и, фатовски поигрывая тросточкой, словно чудной девичьей косточкой, добродушно похвастал Ивану:
   – Так вот чё значит евросортир, ёшкин кот! Через щели свет проникает – вах, лепота-а-а! А главное, представляешь, Иван, на внутренней стороне тонкодощатой двери всякие поучительные лозунги написаны: сиди и читай – удовольствие вдвойне, двождызначно! Вот энто культура! Лепота-а-а, понимаешь! Иван, хочешь в первосортный евросортир?
   – Не-е-е, не хочу, однозначно! – ответил Иван, поигрывая красной клизмой – жупелом капитализма.
   – А ты через не хочу, ёшкин кот! Сходи, не пожалеешь! – доброжелательно проворковал Ващще Премудрый и преловко щелкнул пальцами.
   И в ту же наносекунду Ивану страсть как захотелось как раз туды, куды толькя шта не хотелось, понимаешь, и какая-то неумолимая силища увлекла Ивана из-за стола в первосортный сортир на цыплячьих лапках.
   – Ну надо же! Эк стеганул-то от нас, понимаешь, Ивашка – наш дохтур Ватсон! – с восхищением зашептались все кругом. – Ну ващще! Во все, понимаешь, лопатки залупил, двождызначно!
   Ивашка в спешке – раз, раз! – распахнул тонкодощатую дверь сортирчика клизмой – жупелом капитализма и ринулся в кабинку.
   Ровно через тринадцать минуточек Иван вышел оттудова с клизмой – жупелом капитализма, блаженно улыбаясь, засим уселся за стол и принялся фатовски поигрывать превосходной резиновой вещицей. Ващще Премудрый добродушно спросил:
   – Ну чё, каков евросортирчик, Иван?
   – Евросортирчик – высший класс! Через щели свет проникает – ах, лепота-а-а! А главное, представляешь, дедушка, на внутренней стороне тонкодощатой двери всякие поучительные лозунги написаны: сиди и читай – удовольствие вдвойне! Вот энто культура, ёшкина кошка! Лепота-а-а! Дедушка, хочу опять туды, в первосортный сортир, двождызначно!
   – Ну нет, насладился сам – дай насладиться и другим, ёшкин кот! Пусть все присутствующие испытают на себе достижение высокой европейской культуры! – доброжелательно проворковал Ващще Премудрый и хлестко щелкнул пальцами.
   И какая-то неумолимая силища принялась увлекать в первосортный сортир на цыплячьих лапках всех присутствующих, одного за другим, включая и похрустов, многаждызначно.
   Ровно через кажные тринадцать минуточек кто-то оттудова выходил, понимаешь, блаженно улыбаясь, и уступал чудные апартаменты следующему, премногаждызначно, а Ващще Премудрый добродушно спрашивал вышедшего:
   – Ну чё, каков евросортирчик, гражданин?
   – Евросортирчик – высший класс! Через щели свет проникает – эх, лепота-а-а! А главное, представляешь, мон шер Шерлок Холмс, на внутренней стороне тонкодощатой двери всякие поучительные лозунги написаны: сиди и читай – удовольствие вдвойне! Лепота-а-а, двождызначно!
   – И-эх, вот что значит испытать на себе достижение высокой европейской культуры! – изрекал резюме Премудрый.
   Но вот очередь в сортирчик занял запыхавшийся черт Кинстинктинт. Чертяка выхватил из-за пазухи маникюрные ножнички и драматическим тенором заверещал:
   – Граждане нашей великой очереди! Чик-чик! Чик-чик-чик! Мне срочно нужно в сортирчик-чик-чик! Пустите меня туды без очереди, чик-чик-чик, трождызначно!
   – Черт тебя побери! Зачем энто тебе нужно туды так срочно, голубчик-чик-чик, понимаешь? – сами понимаете, сперва обомомлела, но посем крайне возмущенно поинтересовалась очередь, действительно являвшаяся великой, весьма великой, тысячезначно!
   – Мне требуется из сортирных газет срочно нарезать наши баксы! Вот энтими самыми ножничками, понимаешь! Чик-чик, чик-чик-чик!
   – Терпи, черт, терпи, как и все, понимаешь!
   – Ах, я могу тенчас не стерпеть, однозначно, чик-чик! – в першую наносекунду обомомлел, но засимчик-чик-чик швидко-швидко драматическим шепотом сообщил черт.
   – Ах, не драматизируй так, понимаешь! Мы все едва терпим, многаждызначно!
   – Чик-чик, чик-чик-чик! Но ведь я же хочу срочно нарезать наши баксы как раз для того, чьтобы вы все смогли ими воспользоваться, многаждызначно! Прямо тенчас, чик-чик-чик!
   – Нет, тольки не тенчас, понимаешь, фиг, фиг! В следующий раз, голубчик-чик-чик!
   – Но почему, почему не тенчас, чик-чик-чик?!
   – А потому, потому чьто мы можем тенчас не стерпеть, многаждызначно, голубчик-чик-чик! – в першую наносекунду обомомлела, но посем швидко-швидко драматическим шепотом сообщила очередь.
   – Ну, не драматизируйте так, понимаете! Я сам едва терплю, двождызначно!
   – Тем не менее стань в конец очереди, Кинстинктин, однозначно! И больше не приставай со своей просьбою, понимаешь! А главное, оставь энтот драматический тон, черт тебя побери!
   – А не то чьто, понимаете?
   – А не то мы тебе как надаем по шеям! Многаждызначно!
   – Вас понял, понимаете! Больше не буду, однозначно, чик-чик! – в першую наносекунду обомомлел, но засимчик-чик-чик швидко-швидко проверещал черт драматическим тенором, спрятал ножнички за пазуху и, понурившись, встал в конец весьма и весьма великой очереди, тысячезначно!
   – Вот клёво, чик-чик! – воскликнул сортирчик-чик-чик и клюнул что-то на земле: чик-чик-чик!
   А тем временем у Ващще Премудрого на пиру да на всём миру постепенно, понимаешь, стало портиться настроение. Дед принялся нетерпеливо бить себя желтой бамбуковой тростью, будто кряжистой девичьей костью, прямо по серой клетчатой шляпе охотника за оленями: бам, бам, бам, бам! При этом дед непрерывно шептал под розовый нос, задавая насущный вопрос:
   – Кто же съел выторопня? Иван? Катя? Арина? А мабудь, сей каин сам себя съел, однозначно? Так вот почему не удалось его уличить, ёшкин кот! А мабудь, допросить привидение выторопня, понимаешь? Да, допросить! – и дедочка звучно щелкнул пальцами.
   И тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение! Оно заорало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
   – Эй вы, все! Что за шарабарашей вы тут за... занимаетесь? Еще не за... за... забыли, что меня следует именовать сэ-э-эром? – и чудное видение изо всех сил завихляло задиком, завиляло хвостиком.
   Похрусты со смеху попадали наземь, а деревенские массово сиганули в кусты малины. Энто было – смешно сказать! – привидение выторопня! Даже Холмсушка, Ватсонушка да Катюша Огнянушка слегка ухмыльнулись, понимаешь. Дедушкина вошь заметалась, воздержаться от улыбки мрачно попыталась, но не сдержалась, понимаешь, и дюже обхохоталась, однозначно! Впрочем, не будем больше о столь немрачном...
   – Иван! – радостно воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо, ёшкина кошка? – ухмыльнулся Иван и спрятал свою красную клизму – жупел капитализма в карман белого докторского халата.
   – Ёшкин кот! Гляди – привидение выторопня, однозначно! Чмок, чмок!
   – Кто, эвто, хи-хи?
   – Да, эвто! Чмок, чмок!
   – Да не-е-е, диду! Не выторопня, хи-хи!
   – М-м-м, а кого еще, ёшкин кот?
   – Ну того... Энтого... Его... Зальц... Зольц... Зельц... Ах, слово из головы вылетело, понимаешь!
   – Иван! – возмущенно воскликнул Шерлок Холмс.
   – Шо?
   – Шо, шо! Я подозреваю, шо эвто твой Внутренний Голос сожрал выторопня, ёшкин кот! М-м-м, чмок, чмок!
   – Кто, я, понимаешь? – возмущенно воскликнул Гоша.
   – Да, ты, ёшкин кот, однозначно понимаю! Чмок, чмок!
   – Гоша не виноват: он меня не ел, вот! – за... за... заорало перламутровое привидение, источая запах озона. – За... за... зато сейчас я вам расскажу, ху из тот, кто меня проглотил не разжевывая, обормот!
   – Молчи, сэр козел! Я лично тут проведу детективное расследование и сам во всём – раз, раз, раз! – разберусь с помощью дедукции, ёшкин кот! Так що, о сэр фантом, за... за... замолкни и исчезни, па... па... порешим на том! Не тень отца Гамлета, па... па... понимаешь! – решительно прогундел Шерлок Холмс и хлестко щелкнул пальцами.
   Тут призрак на глазах у всех исчез. Раздались стоны изнеможения, и из кустов малины повылазили деревенские, а из кучи костей встали похрусты, страстно похрустывая костями и громко делясь новостями. И вскоре за общим столом пир опять шел горой!
   Но вот раздался ужаснейший грохот вилок, ложек, ножей и икорных лопаток, одновременно вывалившихся из рук всего мира в самый разгар пира: эвто сюды, понимаешь, вплыла Арина с подносом в руках. Была Арина в неизменных сапогах, но переодетая по-домашнему: в облегающее фиолетовое трико и поварской белоснежный колпак с навершием в сто складочек. Ди́вца застенчиво улыбалась. На подносе красовалась гора вкусно пахнувших поджаристых колобков, радостно переговаривавшихся между собой и вдруг грянувших вместе с Горохом: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!» Прекрасная Арина обошла пировальщиков и раздала колобки. Посем деушка с Иванушкой уселись, понимаешь, рядышком на двых пустых бочоночках из-под пиушка, жарко переглянулись и, двождызначно, принялись перешептываться.
   – Да ведь энто Ващще Премудрый слопал выторопня, Иванушка! – страстно произнесла, застенчиво улыбаясь, дивца низким грудным голосом.
   – Тише! Знаю, Аринушка! – сказал Иванушка шепотом. – Тольки терплю и молчу, хочь и крикнуть хочу! Так хочу, так хочу, чьто совсем невмоготу: ах, чуть клизьму – жу... жупел капитализьма не прокусил! И ты молчи об энтом!
   – Почему? Ах, и мне невмоготу, Иванушка! – застенчиво улыбнулась дивца. – Може, все-таки взять и крикнуть?
   – Нет, молчи: так будет лучше для всех!
   – Но почему, почему, если мне невмоготу? – Арина застенчиво улыбнулась.
   – Не могу, ну не могу сказать, хочь и самому невмоготу!
   – А мне любопытно – невмоготу! – сказала Арина, застенчиво улыбаясь.
   – И не любопытствуй, терпи, хочь и невмоготу!
   – Ах, Иванушка! А мне всё равно, всё равно невмоготу! – застенчиво улыбаясь, пожаловалась дивца. – Дай твою клизьму – жу... жупел капитализьма раз... раз... раз... разок укусить!
   – Не дам!
   – Ам!.. Ам!.. Ой, мама!.. Ш-ш-ш-ш-ш!.. Ш-ш-ш-ш-ш, ёшкин кот!.. Ш-ш-шо энто вы там ш-ш-шепчетесь, понимаеш-ш-шь? – преподозрительнейше спрохал Ващще Премудрый и поглядел на Арину с Иваном скрозь лупу, то бишь применил дедукцию, понеже лупу наш дедушка, эдакий дедуктив, и называл дедукцией.
   – Шо, шо! – захихикали кругом похрусты и шарабарашарцы. – Известно, шо! Их дело молодое, секретное! Такое, шо им обоим невмоготу, двождызначно! Аж клизьму – жу... жупел капитализьма раз... раз... раз... разок хочется прокусить!
   Тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение выторопня! Оно мерцало и – опа! – опалесцировало, млин, оно вихляло задиком и виляло хвостиком, блин, но на сей раз молчало, токмо зубами энергично стучало: видению было интересно подслушать про молодое, секретное, ну просто невмоготу, хоть клизму Иванушкину – жу... жупел капитализма ку... ку... кусай! Через тринадесять наносекунд привидение растаяло, оставив на виду тольки уши.
   А тем временем у Ващще Премудрого на пиру да на всём миру резко ухудшилось настроение. Особенно раздражал дедуктива грохот пустых бочек из-под пива, по которым с воплями и, по-видимому, с дурными намерениями поп Абросим вновь гонялся за истошно вопящим невидимым чертом Кинстинктином.
   – Попка дурак! Попка дурак! – истошно вопил черт Кинстинктинт.
   – Сам дур-р-рак! Сам дур-р-рак! – яростно отвечал поп Абросим.
   – Ах ты, попка! – возмущенно вскричал Ващще Премудрый. – Ну ты и попугай! В клетку тебя, в клетку! – и дед яростно щелкнул пальцами.
   Поп Абросим в ту же сантисекунду превратился в черного попугая какаду в прекрасной красной клетке, в которую превратился черт Кинстинктинт, мигом, по-видимому, утративший свою невидимость.
   Дедушкина вша обомомлела, понимаешь, и не сходя с места облегчилась весьма удачно – и от восторга чуть не очумела, однозначно! Впрочем, не будем больше об удачном...
   Юный сортирчик воскликнул:
   – Вот клёво! – и клюнул что-то на земле.
   Услужливые похрусты поставили клетку на стол пред Ващще Премудрым, и мудрец изрек птичке назидательно:
   – Попка дурак!
   – Сам дур-р-рак! – с достоинством ответила птица, насупилась и надолго замолкла.
   Ну-с, у Ващще Премудрого вовсе испортилось настроение, и он вдруг трахнул себя в сердцах желтой тростью, как мощной девичьей костью, прямо по серой шляпе – бац, бац, бац, бац! – и возопил:
   – Ай, мама! Ай, мама! Ай, мама! Ай, мама! Иван, а Иван!
   – Шо?
   – Шо, шо! Иди сюды! Присядь рядом со мной, понимаешь!
   – Не понимаю, зачем! Мне и тутища хорошо, ёшкина кошка!
   Дедонька вдругорядь трахнул себя в сердцах тростью, как мощной девичьей костью, прямо по шляпе – бац, бац, бац, бац! – и возопил чуть громче:
   – Ай, мама! Ай, мама! Ай, мама! Ай, мама! Иван, а Иван!
   – Шо?
   – Шо, шо! Иди сюды, однозначно! У меня к тебе разговор, ёшкин кот!
   – Не-е-е, не пойду, мне и тутоньди хорошо, понимаешь! А ты разговаривай громче, ёшкина кошка!
   Дедушка трахнул себя в сердцах тростью, как мощной девичьей костью, прямо по шляпе во третей раз – бац, бац, бац, бац! – и возопил гораздо громче:
   – Ай, мама! Ай, мама! Ай, мама! Ай, мама! Иван, а Иван!
   – Шо?
   – Шо, шо! Шо, шо! Иди, говорю, сюды, ёшкин кот! У меня к тебе секретный разговор, трождызначно!
   – Тише, тише! Ура, ёшкина кошка! Эвто другое дело, мон шер Шерлок Холмс! – и Иван мгновенно покинул бочку подле Арины, присел на свободный стул рядом с дедушкой и приложил, понимаешь, ладони к ушам.
   К дедушке с Иванушкой почти вплотную приблизились уши привидения выторопня, воображаешь. Дедушкина вша обомомлела, однозначно, и от острого запаха озона да от ярости готова была растерзать хоть бизона, понимаешь! Впрочем, не будем больше об оном, пахнущем озоном...
   – Я слушаю, Шерлок Холмс! – прошептали одновременно Иван и привидение-невидимка, принюхиваясь к запаху озона.
   – Иван, Иван, раз, раз, раз, раз! Ну шо, як слышно, як слышно?
   – Як, як! За... за... замечательно слышно, слышно, слышно, вот шо! – за... за... закричали одновременно Иван и привидение-невидимка, принюхиваясь к запаху озона. – Давай, дедушка, скорее начинай свой за... за... завлекательный секретный разговор!
   – Иван, нам срочно нужно уйти с пира по-английски!
   – Г-хм! А зачем?
   – Вот именно, за... за... зачем?
   – У меня секретное дело!
   – Ур-р-р-а-а-а! А какое?
   – Вот именно, ка... ка... какое?
   – Не спрашивай, Иоанн!
   – У-у-у! Но почему-у-у, миленький дедонька?
   – Вот именно, па... па... почему-у-у, миленький дедонька?
   – Па... па... потом-у-у!
   – Почему-у-у потом-у-у?
   – Вот именно, па... па... почему-у-у, эх, па... па... потом-у-у?
   – Не имею права объяснять!
   – У-у-у! Но мне невмоготу-у-у! Объясни-и-и, ди-и-идушка!
   – Вот именно, объясни, за... за... зараза!
   – Нет, не спрашивай: так будет лучше для всех!
   – Но почему-у-у, почему-у-у, естли мне невмоготу-у-у?
   – Вот именно, почему-у-у, почему-у-у, за... за... зараза?
   – Не могу, ну не могу сказать, хочь и самому невмоготу!
   – А мне любопытно – невмоготу-у-у, ди-и-иду! У-у-у!
   – У-у-у! И мне любопытно – невмоготу-у-у, за... за... зараза!
   – И не любопытствуй, терпи, хочь и невмоготу, Иванушка!
   – Ах, дидушка! А мне всё равно невмоготу-у-у! У-у-у! У-у-у! А ты ведь такой замечательный рассказчик! Расскажи, какое у тебя секретное де-е-ело!
   – Вот именно, ты же за... за... замечательный рассказчик! Расскажи, какое у тебя секретное де-е-ело!
   – А вот какое, Иоанн: нам нужно срочно бежать отсюль назад, в лес!
   – От кого?
   – Вот именно, от кого?
   – От привидения выторопня, ёшкин кот!
   – Зачем? Почему?
   – Вот именно, за... за... зачем? Па... па... почему? Ни фига не пойму!
   – Оно кого-то преследует, Иоанн! Вот толькя не могу па... па... понять, кого: тебя или твоего Гошу?
   – А меня-то, меня-то за шо? – поразился Гоша.
   – А Гошу-то, Гошу-то моего за шо?
   – А Гошу-то за... за... за чьто?
   – А Гошу-то за... за то самое, Иоанн!
   – Да и фиг с ним, с моим Гошей! Но я-то, но я не хочу убегать, ёшкина кошка! А за шо оно, оное привидение, преследует меня или моего Гошу?
   – Вот именно, за... за... за чьто?
   – Насчет других не знаю, – возмутился Гоша, – а меня-то, меня – ни за чьто, вот ведь чьто!
   – М-м-м, чмок, чмок! Как хочешь, Иван, а больше я тебе ни шиша не скажу, понимаешь: привидение может подслушать, двождызначно! Ну шо, ты со мной али здесь остаешься – с деушкой шуры-муры вести?
   – А шо, Аринушку разве с собой не возьмем?
   – Не возьмем, ёшкин кот!
   – Почему, ёшкина кошка?
   – Пусть здесь остается, печет колобки на закуску всему миру! М-м-м, чмок, чмок! На весь мир знаешь, сколь надо напечь, ёшкин кот? Раз, два, три, пять, семь... Не сосчитать, скольки! Ну шо, ты со мною аль нет?
   – Аз, дедушка, ка... ка... конечно, с тобой, ёшкина кошка... ка... ка!..
   – Иван, за мной! Гоша, за мной! Похрусты, за мной! Изба, за мной! Сортир, за мной! – и дедушка шасть со стула, желтую тросточку, словно чудную девичью косточку, простер вперед – и поскакал, поскакал, поскакал, ножками заплетаясь, прочь со двора.
   – Вот именно, за... за... за ним!
   – Яволь! – гаркнули все позванные, засим с неохотой, однако дисциплинированно оставили свои мировые позиции и – раз, раз, раз! – разом побежали за Премудрым, выполняя его волю.
   – Ёшкин кот! Иван! Вскакивай в избу на ходу! – крикнул Премудрый и вскочил в бегущую на курьих ножках избу на ходу: бабах!
   – А може, вскочить на ходу в сортирчик?
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и на бегу клюнул что-то на земле.
   – А я говорю: в избу! Изволь, Ваня, изволь!
   – Яволь, ёшкина кошка, яволь! – гаркнул Иван и вскочил в бегущую избу на ходу: бубух!
   – Ёшкин кот! Иван, привет! Седай на ти... та... тубарет! – крикнул Премудрый и – привет! – воссел на ти... ту... табурет: бабах!
   – А може, мне сесть на очко сортирчика? Так я живо – в сортирчик! Сортирчик! – крикнул Иван в открытое окошко избы. – Я – к тебе!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и на бегу клюнул что-то на земле.
   – А я говорю: седай на ти... та... тубарет в избе! Изволь, Ваня, изволь!
   – У-у-у! Яволь, ёшкина кошка, яволь! – гаркнул Иван и воссел на свободный ти... ту... табурет: бубух!
   И резвая ковылькада с грохотом пробежала через всю деревню на противоположную оконечность оной, а засим принялась бегать кругами вокруг Шарабарашары.
   И-эх, похрусты, понимаешь, бегут да бегут себе босоплясами, глаза черепов светят как фары, избушка на курьих ножках скачет, на собачьих пятках поворачивается: к лесу, воображаешь, – передом скрипучим, а к Шарабарашаре – крепу́чим*, понимаешь, задом, однозначно! Одним словом, скачет избушка и задом, и передом, а дело идет своим чередом. Тем временем вечер превратился в ночь с полной луной и яркими звездами на небе.
   – Дедушка! – нервно вскричал Иоанн, протирая глаза.
   – Шо, ёшкин кот?
   – Шо, шо! А ты дорогу назад помнишь?
   – Не помню! Аз понадеялся на тебя, понимаешь!
   – А-а-а, ёшкина кошка!
   – Бэ-э-э, ёшкин кот! Иоанн!
   – Шо?
   – Шо, шо! А ты сам-то дорогу назад помнишь?
   – Не помню! Аз понадеялся на тебя, однозначно!
   – А-а-а, ёшкин кот!
   – Бэ-э-э, ёшкина кошка!
   Помолчали немножко, каких-то тринадцать минутишек. Посем Иоаннушка и говорит:
   – Деда, а деда!
   – Шо?
   – Шо, шо! На душе нехорошо, ёшкина кошка! Как же мы на прежнее место, в лес, попадем?
   – Не знаю!
   – Може, за Аринушкой всё ж вернемся?
   – Нет! Пусть печет колобки на весь мир! М-м-м, чмок, чмок! На весь мир знаешь, скольки нужно напечь колобков, ёшкин кот?
   – Знаю, знаю! Раз, два, три, пять, семь... Не сосчитать, скольки! Но как мы толды на прежнее место, в лес, попадем, ёшкина кошка?
   – Я же сказал: не знаю! Много знать – скоро состариться, понимаешь!
   – А ты, диду, придумай що-нибудь!
   – Чичас попробую, ёшкин кот! – пообещал дед и принялся колотить себя тростью, точно мощной девичьей костью, прямо по клетчатой шляпе: хрясь, хрясь, хрясь, хрясь!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и на бегу клюнул что-то на земле.
   Целых тринадцать секунд колотил себя дедушка тростью, точно мощной девичьей костью, прямо по клетчатой шляпе – хрясь, хрясь, хрясь, хрясь! – толькя без толку!
   – Вах, ни шиша не придумывается, ешь меня вошь! – и дедушка Ващще Премудрый хлестко щелкнул пальцами свободной руки. – Ой, ай, меня вошь укусила, однозначно! Ай, ой, аз все равно ни шиша не придумал, не придумал, не придумал, боже мой!
   И тут – о-о-о, о ужас! – в воздухе появилось привидение выторопня! Оно зигзагами гналось за ковылькадой и орало, мерцая и – опа! – опалесцируя, млин:
   – Эй вы, все! Шо за... за шарабарашей вы тут за... за... за... за... занимаетесь?
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь, и не сходя с места обделалась! Впрочем, не будем больше о незадачном...
   Вся ковылькада со страху побежала еще быстрее вокруг Шарабарашары – шлёп, шлёп, пшлё, пшлё! – а дедушка с Иванушкой слегка, воображаешь, поежились.
   – Ну, шо молчите? – упрекнуло беглецов привидение. – Отвечайте! И не за... за... забудьте прибавлять: сэр!
   Сэр обогнал ковылькаду и, источая запах озона, зигзагами понесся в воздушном пространстве впереди избушки – мах, мах, мах, мах! – как бы указывая дорогу.
   – Иван! – прошептал Ване Гоша.
   – Шо?
   – Шо, шо! Скажи сэру привидению гуторку!
   – Хорошо! Привидение! Сэр!
   – Шо?
   – Шо, шо! Слухай мою гуторку, сэр!
   – Молчи, Иван! – закричал дедушка. – Ничего не сообчай преследователю!
   – Не могу молчать, однозначно! Привидение! Сэр!
   – Шо?
   – Шо, шо, ёшкина кошка! Мы с дедом хотим вернуться на прежнее место, в лес, сэр!
   – Очень хорошо! Ну и шо?
   – Шо, шо! Мы не можем: не помним дороги, сэр!
   – Ну так я вам покажу! Я стольки раз убегал оттуль, что отлично за... за... запомнил дорогу! Бегите за... за... за мной!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и на бегу клюнул что-то на земле.
   – Хорошо, сэр! – радостно закричали дедушка с Ивашкой.
   – Вот и хорошо! Тольки знаете шо?
   – Шо, сэр, шо?
   – Шо, шо! Тольки не отставайте!
   – Хорошо, сэр! – еще радостнее закричали дедушка с Ивашкой.
   И привидение, источая запах озона, резво полетело, полетело вперед, мах, мах, но зигзагами, избушка за привидением побежала, побежала, шлёп, шлёп, сортирчик за ней побежал, побежал, пшлё, пшлё, похрусты за ними в воодушевлении побежали, побежали, размахивая костями рук, мах, мах, – все, все, все, все в нужном направлении, понимаешь, хочь и зигзагами, шлёп, шлёп, мах, мах, пшлё, пшлё! Эк, так и копотят себе по чащобушке, припрыгивают да насвистывают, однозначно: шлёп, шлёп, мах, мах, пшлё, пшлё! И то, кто бежь не хвалит, а бежь хороша: бежать, так не стоять, надо скорее бежать домой, бежью живее достигнешь; вот и бегчат все они, аки нерехотские бегуны*: шлёп, шлёп, мах, мах, пшлё, пшлё! Ан сколь ни бежать, а не миновать отдыхать: глядь – в скором времени вся ковылькада очутилась на прежнем месте дислоцирования в дремучем лесу.
   Избушка встала на привычное место, на крохотной поляночке, сортирчик притулился рядышком с мамашей, похрусты встали забором вокруг: бах, бух! У всех черепов на заборе ярко светились глаза, и во дворе середи ночи оказалось светло, как середи дня. Застрекотали кузнечики. Зачирикали птички. Жук жутко зажужжал.
   Иван с дедушкой опрометью выскочили из избушки и встали во дворе как вкопанные, уставившись друг на друга: обоим показалось, что им срочно чего-то хочется, понимаешь, однозначно!
   – Иван! – закричал дедушка, рубя лесной воздух бамбуковой тросточкой, будто чудной девичьей косточкой: вжик, вжик, вжик, вжик, вжик, вжик!
   – Шо, ёшкина кошка? – закричал Иван, достал из кармана белого халата красную клизму – жупел капитализма и принялся ее сжимать и разжимать: пш-ш-ш, пс-с-с, пш-ш-ш, пс-с-с, пш-ш-ш, пс-с-с!
   – Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо, понимаешь! Нам надо срочно за... за... замаскироваться, шобы привидение не смогло нас узнать, ёшкин кот!
   – Энто именно то, диду, чего мне так срочно хочется! Однозначно!
   – Ёшкин кот! И мне тожде, Ивашка! Ну так переоденемся по-домашнему, понимаешь! – и дедушка звучно щелкнул пальцами.
   В ту же секунду на старчушке и Иванушке, воображаешь, вместо однотонных халатов появились принимаемые за пижамы черно-белые полосатые робы арестантов. У дедушки испарилась шляпа охотника за оленями, и тросточка в руке тожде: и-эх, прощай мечта о чудной девичьей косточке! А у Ивана, к его огорчению, пропали клизма – жупел капитализма и медицинский колпак, понимаешь, вот так!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Засим старый и малый, не сговариваясь, бросились за забор в кусты, дабы сделать то, что им больше всего на свете таперича вдруг захотелось – справить малую нужду. А пока они успешно, без большой спешки, мало-помалу справлялись с малой нуждой, к ним в кусты зигзагами прокралось привидение и радостно закричало, вихляя задиком, виляя хвостиком:
   – Ах вот вы где, бродяги! А я вас в сортирчике дожидался!
   Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь, и не сходя с места обделалась! Впрочем, не будем больше о столь неудачном...
   Дедушка с Иванушкой увидели привидение – за... за... заодно и большую нужду справили, понимаешь, моментально! После энтого дедушка с Иванушкой рванули со всех ног в избу и заперлись от привидения на все запоры, уселись на табуреты и сказали:
   – Уф!
   Привидение подскочило к двери с наружной стороны и нежно позвало:
   – Ива-а-ан!
   Иван как в рот воды набрал.
   Привидение поскреблось в дверь с наружной стороны и вкрадчиво позвало:
   – Деду-у-уся-я-я!
   Дедуся как в рот воды набрал.
   Привидение трахнуло кулаком в дверь с наружной стороны и крикнуло:
   – Дедуся, отликнись! Не то дверь выломаю!
   – Ёшкин кот! Ну шо тебе, сэр фантом? – куксясь, откликнулся дедуся через дверь.
   Обозленное привидение воскликнуло, взмахнув хвостом:
   – Не за... за... зови меня: фантом!
   – Чем плох фантом, сэр?
   – Ты меня еще Фантомасом наза... за... зови!
   – Пожалуйста, сэр: Фантомас, сэр!
   – Пожалуйста, не за... за... зови меня: Фантомас!
   – Ёшкин кот! А как, сэр?
   – Как-то короче!
   – Томас, сэр?
   – Нет, проще!
   – Том, сэр?
   – Нет, за... за... задушевней!
   – Хорошо, ёшкин кот! Фантик, сэр!
   – Во! То, что надо!
   – Ну, спокойной ночи, сэр Фантик!
   – Дедуся!
   – Ах, ёшкин кот! Шо, сэр Фантик?
   – Шо, шо! Выза... зови ко мне Ивана на двор!
   – За... за... зачем эвто, сэр, посреди ночи?
   – Мне с Иваном посоветоваться надо!
   – Сам бы себе советовал, сэр Фантик!
   – Вот я и посоветовал себе посоветоваться с Иваном на дворе посреди ночи! Иван – энто, понимаешь, ве́лий* голован!
   – Ха, голован! Тожде мне, понимаешь, надворный советник! Ну хорошо, сэр! Иван!
   – Шо?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Ты, оказывается, голован, однозначно!
   – Да, я такой, ёшкина кошка! Ну и шо?
   – Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо! Тебя сэр призрак на двор за... зовет! На совет посреди ночи!
   – Вот так так! Ах, аз ему, сэру, шо, надворный советник, понимаешь? Ну так шо, диду? Шо ты мне посоветуешь?
   – Шо, шо, ёшкин кот! На чужой совет по первому зову не ходи, однозначно! Тем более посреди ночи!
   – Хорошо, не пойду!
   – Ну ты и голова-а-ан, Иван! Эй, сэр Фантик!
   – Шо?
   – Шо, шо! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо, ёшкин кот! Иван-голован на первый зов не откликается, сэр!
   – Кто, Иван? Велий голован?
   – Да, Иван! Твой важный надворный советник, сэр! Его не дозовешься, сэр!
   – Ну, энто как раз понятно: по первому зову и в гости не ходят! Диду, повтори зов!
   – Хорошо, сэр Фантик! Иван!
   – Кто, я?
   – Да, ты, ёшкин кот!
   – Шо, ёшкина кошка?
   – Шо, шо! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо! Тебя сэр призрак во второй раз на совет за... за... зовет!
   – Ну так шо? Шо ты мне на энтот раз присоветуешь?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Шо, шо! На чужой совет по второму зовку никалды не ходи, двождызначно!
   – Хорошо, никалды не пойду! Эй, диду!
   – Шо?
   – Шо, шо, ёшкина кошка! Шо, шо! Ты скажи энтому сэру Фантику от моего имени, шо я по второму зовку никалды не приду, понимаешь!
   – Ну ты и голова-а-ан, Иван! Хорошо, ну я ему скажу, энтому сэру! Эй, сэр Фантик!
   – Шо?
   – Шо, шо! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо! Иван просил тебе передать, сэр, шо по второму зовку он никалды не придет, ёшкин кот!
   – Кто, Иван? Энтот, понимаешь, велий голован?
   – Да, Иван! Твой важный надворный советник, сэр! Его, сэр, насилу дозовешься!
   – Повтори, дедушка, зов!
   – За... за... зачем, сэр?
   – Зов великое дело: взывая и Царя доза... за... зовешься!
   – Хорошо, сэр! Иван, а Иван!
   – Кто, я?
   – Да, ты, ёшкин кот!
   – Шо, ёшкина кошка?
   – Шо, шо! Шо, шо! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо! Тебя сэр призрак во третей раз на совет за... зовет! Посреди ночи!
   – Ну так шо? Шо ты мне на эвтот раз присоветуешь? Опять никалды не ходить, ёшкина кошка?
   – Никалды, ёшкин кот! Зову почет отдавай! На чужой совет по третьему зовку нельзя не пойти, трождызначно!
   – Хорошо, раз нельзя – не пойду! Никалды, ёшкина кошка!
   – Иван, ёшкин кот!
   – Шо?
   – Ты шо, дурак?
   – Нет!
   – Иван, ёшкин кот!
   – Шо?
   – Ты шо, дурачек?
   – Да!
   – А-а-а, так вот в чём дело!
   – Ага! А шо?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Шо, шо! Нельзя не пойти означает: льзя пойти! За... за... завсегды, ёшкин кот!
   – Ну хорошо, ёшкина кошка, раз льзя – значит, пойду! За... за... завсегды! Диду, а диду!
   – Шо?
   – Шо, шо! Шо, шо! Шо, шо! Ты скажи энтому сэру Фантику от моего имени, шо я по третьему зовку за... за... завсегды приду, трождызначно!
   – Хорошо, ёшкин кот! Ну я ему скажу, энтому сэру! Эй, сэр Фантик!
   – Шо?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Шо, шо! Иван просил тебе передать, сэр, шо по третьему зовку за... за... завсегды придет, трождызначно!
   – Кто, Иван? Эвтот, понимаешь, велий голован?
   – Да, Иван! Твой важный надворный советник, сэр! Хотя его насилу доза... за... зовешься! И вот ишшо шо, сэр Фантик!
   – Шо? Шо? Шо ишшо?
   – Шо, шо, ёшкин кот! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо! Ишшо вот шо, сэр: с Иваном советуйся, а своего ума не теряй, трождызначно! Особенно посреди ночи!
   – Хорошо!
   – Ну вот и хорошо, сэр!
   Иван вышел к призраку на ночной двор.
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   На небе стояла полная луна, томно мерцающая в небесах. Иван поглядел на луну, потом на сортирчик, потом на фантома, зевнул и объявил:
   – Сэр! Зван бых, и приидох.
   – Ну, Иван, чи... чи... чичас я тебя побью!
   – Зов великое дело: званого гостя бить нельзя!
   – Г-хм! Очень жаль!
   – Почему, сэр?
   – Потому чьто у меня дурное настроение!
   – Отчего энто, сэр, у тебя дурное настроение?
   – Как отчего, Иван? Я тебя жду, жду!
   – И шо, сэр?
   – Шо, шо! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо! Места себе не найду!
   – А-а-а, так ты, сэр, стало быть, теперь без места?!
   – Кто, я?
   – Да, ты, сэр!
   – Да! Нет! Да, энто костям моим есть место, а мне, их душе, нет!
   – Шо, так-таки нет, сэр?
   – Да! Иван, мне нет места на свeтe! Бедный я, бедный!
   – Сэр! Бедному нигде места нет, понимаешь!
   – Иван! Ищу мeста!
   – Ёшкина кошка! Ищет мeста, а сам ни с места!
   – Нет, правда, ищу места!
   – Сэр! Правде нигде нет места, однозначно!
   – Шо, везде?
   – Да, везде – на земле.
   – А на луне?
   – На луне есть, сэр!
   – Клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   – Ну ты и голова-а-ан, Иван, – ну всё знаешь! А шо там еще, на луне, есть?
  – Там, на луне, сэр, круглый лунный год на берегу лунного озера лунная трава растет; в той траве лежит лунный камень, а на нем сидит лунный человек, лунатик называется, и караулит, калды на поверхности лунных вод мелькнет плавником лунная рыба.
   – А зачем лунной рыбе всплывать на поверхность?
   – Щобы послушать Лунную сонату, часто звучащую в лунной атмосфере, сэр!
   – Ну ты и голова-а-ан, Иван, – ну всё знаешь! А що бывает, калды Лунная соната не звучит в лунной атмосфере?
   – А тогды, сэр, кругом лунные пташки летают и не по-нашему, а по-лунному чирикают, ёшкина кошка!
   – А лунные за... за... за... зайцы там есть?
   – Еще нет, понимаешь!
   – Хочу на луну! – воскликнул сэр, вихляя задиком, виляя хвостиком.
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   – Но за... за... зачем, сэр? – изумленно воскликнул Иван.
   – Ах, меня прельстила лунная жизть! Там лучшая жизть!
   – Как врач, сэр, советую тебе не надеяться на лучшую жизть! Однозначно!
   – Всё равно хочу на луну!
   – Иван, ёшкин кот! – сгорая от нетерпения, вмешался в разговор дедушка через дверь.
   – Шо, диду?
   – Шо, шо! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо, ёшкин кот! Посоветуй-ка сэру Фантику как врач посидеть дома!
   – Хорошо! Ну я ему, сэру, скажу! Эй, сэр Фантик!
   – Шо?
   – Шо, шо, сэр! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо, сэр! Советую тебе как врач посидеть дома!
   – Ну, тожно еще больше хочу на луну! – воскликнул сэр, вихляя задиком, виляя хвостиком.
   – Фантоша! – вмешался в разговор дедушка через дверь. – Наш сэр, ёшкин кот!
   – Шо, диду?
   – Шо, шо, сэр! Шо, шо! Чтой-то у меня на душе нехорошо, сэр! Врач советует тебе посидеть дома, однозначно!
   – Сам бы себе советовал, за... за... зануда!
   – Иван дурного не подсоветует, сэр!
   – Подсоветовал уже, удружилил! А я-то думал, шо Иван – голован! Тожде мне, надворный советник! Насоветовался я, полно. Хочу на луну – и баста!
   – Всенепременно, сэр?
   – Да, всенепременно и немедленно! – воскликнул сэр, вихляя задиком, виляя хвостиком.
   – Ёшкин кот! Ловлю на слове, сэр! – громовым голосом закричал дедушка через дверь и в восторге прищелкнул пальчушками, понимаешь. – Ну так лети на луну, сэр Фантик, – немедленно! – и дедочка сей же секунд выскочил из избы во двор поглядеть на дело пальчушек своих.
   Сэр фантом, продолжая вихлять задиком и вилять хвостиком, произвел отсчет от десяти до нуля и сломя голову стартовал, как ракета! Вот ракета-фантом включил первую космическую скорость, понимаешь, вышел в космос, включил вторую космическую скорость, третью космическую скорость, четвертую космическую скорость, разогнался до предела и полетел зигзагами на луну со скоростью света (лунного, разумеется, ведь дело происходило при свете луны, а не солнца). Опасно приблизившись к луне, фантом попытался включить заднюю, пятую космическую скорость, но припозднился да так в эту луну – трах-бах! – вляпался, космонавт, что поднял грандиозное облако серебристой лунной пыли. До Ивана с дедушкой донесся вопль космонавта: «За... за... зарр-р-ра-а-аза... за... за!..» Дедушкина вша глянула мрачно и тут же обомомлела, однозначно! От страха чуть было не околела, понимаешь, и тут же обделалась! Впрочем, не будем больше о мрачном и столь незадачном... Дедушка эвту вошь к ногтю – и в рот: «М-м-м, вкусно, чмок, чмок!» И душа ея тожде отлетела на луну, где лучшая жизть: подфартило вше, можно сказать, несказанно – касательно вопроса о душе! Впрочем, не будем больше о столь удачном... Ну-с, засим дедушка с Иванушкой принялись еще тщательнее разглядывать луну и, когды серебристую лунную пыль чрез тринадесять лунных минут сдуло несильным лунным ветром, увидели на лунной поверхности четкую фигуру зайца, вихляющую задиком и виляющую хвостиком. Ах, конечно ж, зайчишка не расшибся: ведь он был из эктоплазмы, а не из цитоплазмы! И наш зайчуган, понимаешь, наш эктоплазмоид, радостно закричал:
   – Вы, лунатики, идите – на мой хвостик поглядите! За... за... за... за... замечательный хвостик!
   – Вот клёво! – воскликнул сортирчик и клюнул что-то на земле.
   Так на луне, на радость всему человечеству, появился Лунный заяц. А то что бы человечество делало без Лунного зайца на луне?
   – Ну, Иван, пошли в избу спать, ёшкин кот!
   – Да, деда, пошли! Спать хочется – страсть как, а ведь, ей-ей, начинает светать, ёшкина кошка!
   Возвернулись они в избу. Дедочка, ёшкин кот, прикорнул в своем кресле-качалке, выполненном в виде атомной бонбы, и настроился с помощью телепатии глядеть Иванушкин сон. А Иван устроился на печи, на девятом кирпичи, сладко зевнул и ровно через тринадцать секундочек заснул, понимаешь.
   И приснился Иванушке-дурачку одурчащивый, одурчащий, одурчительный сон, ёшкина кошка! Тринадцатизначно, понимаешь!
  
   Высокоумные примечания
  
  * Алалы́кать – картавить, мямлить.
  * Посе́м – затем.
  * Толды́ – тогда.
  * Ощо́ – еще.
  * Тожно́ – тогда.
  * Тажды́ – тогда.
  * То́жде – тоже.
  * Воскуя́ркнуть – воскликнуть.
  * По́хруст – скелет.
  * Стегану́ть – улизнуть, убежать.
  * Ба́ско – хорошо.
  * Ешто́ – еще.
  * Грыма́ть – гневно говорить.
  * То́ежь – также.
  * Копоте́ть – прытко бежать.
  * Шарабара́шара – от слова шара́бара (всякая всячина).
  * Ту́товона – тут.
  * Бежь – бег.
  * Босопля́с – босой и летом, и зимой.
  * Бо́ско – бойко.
  * Зе́хать – глядеть.
  * Калды́ – когда.
  * Увязи́ть – дать увязнуть.
  * Тенчас – сейчас.
  * Дром – чаща с валежником и буреломом.
  * Недомы́ка – простофиля.
  * Недозе́ва – ротозей.
  * Недо́пха – недотепа, глупец.
  * Недоу́ка – недоучка.
  * Бормо́лить – бормотать.
  * Еще́жды – еще раз.
  * Добре́ – весьма.
  * Егда́ – когда.
  * Добри́тельница – кто желает и делает добро.
  * Доброзра́чная – пригожая.
  * Мя́мкать – мямлить.
  * Е́жда – ежели.
  * Встелеля́хивать – бежать впритруску.
  * Свига́ть – спешить и бежать
  * Гайда́ть – шататься, бегать.
  * Ху́тко – борзо.
  * Тожноля́ – тогда.
  * Пого́н – погоня.
  * Крепу́чий – крепкий.
  * Нерехотские бегуны – прозвище (нерехотцы ходят по селам с безменом, закупая пряжу).
  * Ве́лий – великий.
   Продолжение следует.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"