Говорожский бордель располагался на окраине, в малонаселённой части города. Невзрачный домишко своим содержанием окупал непрезентабельный внешний вид. Казимир был довольно равнодушен к развлечениям подобного рода. Помимо того, что это требовало определённого уровня достатка, нужно было иметь особый настрой, обострённое жизнелюбие. Это развлечение мещан, имеющих постоянный доход, жён и детей, ведущих размеренную однообразную жизнь. У Казимира ничего этого не было. Ему как убеждённому скептику более характерна была аскетичность. Но сейчас хотелось праздника. Уже поднадоело пьянствовать, обжорство ему претило. Больше же в Говороге не на что было тратить деньги.
Содержала заветный дом дама в возрасте, но ещё, что называется, в соку. Одевалась она изысканно, со вкусом, что в Говороге граничило с вычурностью. Раз он видел её прохаживающейся по улице. Она глядела так горделиво, держала себя так царственно, с таким чувством собственного достоинства, какое, должно быть, было лишь у мифического герцога-основателя.
Все горожане как истовые сторонники морали единодушно осуждали порок. Почтенные мужья днём обходили с нескрываемым презрением проклятое заведение, что отнюдь не мешало им посещать его ночью. Не знали, как ещё лучше и с большей пользой можно провести время, чем в борделе. Жёны в свою очередь делали вид, что не догадываются, куда любят наведываться их супруги. А, если уж совсем неприлично было игнорировать очевидное, отделывались отговоркой, мол, "такова мужская природа". Не умея, не зная, как удовлетворить своего мужчину, перепоручали это проституткам. Бордель таким образом стоял на страже семейного счастья. Он был как бы замком, скрепляющим семейные оковы.
Для Казимира это не было изменой его чувству к госпоже Цели. Его отношение к ней было настолько бескорыстно, не требовательно, настолько выше всего. Это даже не было любовью мужчины к женщине. Шильда Цели олицетворяла собой всё благородное, чистое, чего он был лишён в своей жизни. Она была сама Красота. Как образ, как идеал, как воплотившаяся мечта. Более чем женщина.
Казимир шёл не ради удовлетворения инстинкта, хотя такой мотив тоже присутствовал. Предыдущий день показал ему, что даже в его жизни есть что-то хорошее. Чудо приоткрылось ему. Сидящему в глубокой яме звёзды светят ярче, чем другим.
Он испытывал потребность реализовать страсть, кипевшую в душе. Хоть как-то. Хоть с кем-то. Найти применение кипению, уменьшить огонь. Ему нужна была женщина и не в духовном плане. В этом госпожа Цели затмевала всех. А телесно. Чувствовать рядом с собой тёплую нежную плоть, ласкающие руки, обвивающие волосы. Ему надо было с кем-нибудь переспать. Сделать это он мог только в борделе. С той, что обязана изображать чувство. Достаточно будет и видимости. Даже если на самом деле он будет противен ей, она будет играть в любовь. Большего ему и не надо.
Дверь открыла высохшая старушонка, служанка. Не говоря ни слова провела в гостиную. Появившаяся вскоре хозяйка сообщила, что "девочки" сейчас выйдут. Предложила выпить. Казимир отказался. Ему хватило выпитого накануне. В шикарной обстановке им овладела неуверенность. На мягком, продавливающемся под весом тела диване он чувствовал себя неуютно. Хозяйка была любезна, обхаживала его как какого-нибудь важного гостя. Здесь, похоже, не делали предпочтений или притворялись, что не делают. Игривым тоном матрона осведомилась о его вкусах и предпочтениях. Говорила откровенно, не стесняясь физиологических характеристик. По тому, как сидела, как откидывала назад волосы, по сильно декольтированной груди, Казимир отметил про себя, что "бабёнка ещё ничего". Она смотрела прямо в глаза с несколько странным выражением. Непонятно было, чего в нём больше: любопытства, лёгкой насмешки или ласкового внимания. Казимир не стушевался. Сарказмом отвечая на иронию. Когда хотел, он умел вызывать улыбку. Оказывается, сутенёрша была в курсе всего, что происходит в городе. Знала о всех крупных и мелких событиях. Что неудивительно, ведь весь город так или иначе бывал у неё. Разговориться они не успели. Пришли девушки. Оформившиеся телесно, некоторые казались ещё незрелыми. Они были милы, но красивыми их не назвать. Может быть, не столь уж соблазнительные, но по крайней мере ухоженные. Две блондинки, две брюнетки и одна шатенка. Одни брали пышным бюстом, другие стройностью. У одной пышно было всё: от бюста до бёдер и талии. Её то и выбрал Казимир. Наверное, потому что была полной противоположностью его идеалу. Госпожа Цели высокая. Эта низенькая. Госпожа Цели стройная с длинными ногами. Эта толста и коротконога. У госпожи Цели тонкие черты лица. Эта круглолица. У госпожи Цели тёмные волосы, у этой светлые. Но самым главным отличием было то, что она продажна, что он имеет право на неё, власть над ней. Этим он возвышался над ней. Госпожа Цели же была настолько выше его, максимум, что он мог позволить себе по отношению к ней - лишь подобострастный восхищённый взгляд, и то при удачном стечении обстоятельств. Чтобы погреться в солнечных лучах, для начала надо, чтобы солнце вышло из-за туч. Это условия, над которыми не властен человек. Шильда была этим солнцем. Продажная девка - это всего лишь искра, возникающая от чирканья спички о коробок. Явление, которое в любой момент, по малейшей прихоти своей он мог вызвать.
Перед "этим" полагалось принять ванну. Отмокая в душистой воде, Казимир прислушивался к доносившемуся из-за двери. Там Лана, так звали девушку, готовилась к предстоящему. Приходила хозяйка, они о чём-то шушукались. Подготовка шла серьёзная, судя по производимому шуму. Выйдя, он застал Лану уже без корсета. В платье, расстёгнутом, но не снятом. Она предпочла "золотую середину", зная по опыту, что некоторые любят сами раздевать, испытывая от этого особое удовольствие. Не зная ещё его наклонностей, не могла пока определить как себя вести. Изображала игривую стыдливость. То опускала глазки как девочка. То вызывающе глядела. Вопросами, которые она задавала всем подряд, старалась расположить к себе. Казимир отвечал без грубости, но с неохотой. Он не собирался изливать душу. Ни перед кем. А тем более с "этой". Она не воспринималась им как живое существо. Забава и только. Говорить с ней не хотелось. И её саму то не очень хотелось.
Ощущая небывалый внутренний подъём, кое-как устроившись и закрепившись в городе, имея и определённый зуд, охватывающий мужчину при появлении возможности получить удовольствие, став до некоторой степени и с некоторыми оговорками говорожцем, он предался принятому у говорожцев развлечению. Пошёл в бордель.
Лана была опытна, но неумела. В том смысле, что знала порядок действий, которые нужно применять дабы распалить мужчину, но бездарно изображала страсть и желание. У неё был опыт, но не было фантазии. Говорила она безостановочно, лишь непосредственно в самом процессе сделав недолгий перерыв. Смеялась, в основном, своим шуткам. Ей не было никакой надобности казаться глупее, что у подобных девушек является неотъемлемой профессиональной чертой. Лана была дура, но не без хороших душевных качеств. По натуре добрая и отзывчивая, если бы не неизбежное при её роде занятий огрубение, могла бы стать чуткой. Казимиру её ласки были не столь приятны, как она воображала себе. В грубых ухватах кузнеца и то было больше чувства и любви. Хотя он всё же остался доволен. Рассудив, что в любом случае, вечер, проведённый с женщиной, лучше чем вечер, проведённый в одиночестве. Обвив рукой его голову, она рассказывала о своей жизни. Болтушке всё равно было с кем и о чём говорить. Поглаживая её волосы, спину и чуть пониже, Казимир слушал, не разбирая слов. Как слушают журчание воды, завывание ветра, шелест листьев. Как что-то, услаждающее слух, но не несущее никакой смысловой нагрузки. Он продолжал ласкать её, совсем не чувствуя плоти. Будто гладил подушку. Она уже не существовала для него. Была как заводная игрушка, прошедшая положенный ей путь и, доделывая последние шаги, готовившаяся рухнуть замертво. Не исключено, что Лана так же относилась к Казимиру.
Не то, чтобы она была противна ему. Кое-что в ней даже понравилось. Лана по праву могла гордиться своей шевелюрой, которая не только составляла предмет её особой гордости, но и служила для обольщения.
Искоса он приглядывался к лежащему рядом на постели телу. Было в ней что-то животное. Смысл её жизни заключался в мелочах. Всю себя она подчинила физиологическим потребностям. Низведённая и низводящая себя, живущая только ради утоления утроб, чужих и своей, Лана напоминала милого, забавного зверька, развлекающего публику за лакомство. Он дал ей прозвище "Мышка", и оно, кажется, понравилось. По крайней мере она лишний раз посмеялась.
Казимир даже приплатил ей, вызвав тем самым новый прилив фальшивой нежности. Уходя, пообещал, что вернётся, и именно к ней, чего делать не собирался. Она сказала, что будет ждать, что тоже было маловероятно.
Тем не менее вечером следующего дня крысолов снова был у Ланы. Изначально планировал лишь одноразовое посещение, без повторных визитов и всё-таки опять пошёл к ней. Девушка не пробудила в нём каких-то особенных чувств. Просто с ней было легко. Как легко было с кузнецом. Как легко было идти от одного города к другому. По большому счёту она вообще ему не нравилась. По крайней мере он не думал о ней в этом ключе. Она была островком безмятежности, где можно обрести временное пристанище, сбросить груз забот, забыться. С кузнецом такое состояние достигалось через опьянение. С этой же через телесные удовольствия. И в том, и в другом случае это была кратковременная передышка. Дружеской беседе с кузнецом неизменно сопутствовали обильные возлияния, что порядком начинало тяготить. Внимание Ланы, хоть и требовало больших денежных затрат, на самочувствии сказывалось гораздо лучше.
О купленной девушке остались самые хорошие впечатления, лично к ней не привязанные. Вспоминалась сама связь, а уж после расплывчато отдалённо девушка. Сотрётся из памяти её имя, позабудется её тело, но впечатление о коротком времени, проведённом с ней, останется навсегда. В будущем этому ощущению суждено будет лишь усилиться. Сгладятся неловкости, неизбежно возникающие при тесном общении у представителей разного пола. Размоются все отличия. После этого несложно будет поверить в её искренность, даже в любовь. На отдалении это вполне возможно. Самообман - главный принцип памяти. Вычистить все негативные фрагменты, превратить их в фон, создать обнадёживающие воспоминания. Память - не фиксирование событий, того, как всё было, это бесконечное повторение про себя, что чувствовал, что думал в момент происходящего. При этом в чувствах и мыслях можно ошибиться. Если сделал неправильный выбор, вспоминаться будет, что иного выбора не было. Любое, даже самое ужасное прошлое идеализируется, покрывается искажающей дымкой. Иначе нельзя было бы жить. Даже Казимир, отдавая себе отчёт в том, что детство его было голодно и тяжко, вспоминал его с благодарностью. Ведь это детство. Тяжёлое или безпроблемное, оно всегда счастливо. Нереализованные мечты и фантазии базируются там. Глядя оттуда, всё кажется возможным, невыполнимого нет. Только в прошлом можно быть счастливым. Лана стала для Казимира хорошим воспоминанием, светлым пятнышком среди мрака безрадостного настоящего. В то же время Шильда была солнцем, центром его мироздания. Потому в его нежности к проститутке была доля враждебности. Он был враждебно-нежен. В его симпатии преобладала нарочитость. Словно мстил ей вниманием и предупредительностью за то, что она своей продажной любовью пытается потеснить образ госпожи Цели. Это чувство было ближе к ненависти, чем к любви.
Лане, как оказалось, хватало и такого искусственного по сути отношения. Ей было приятно встретить что-то кроме грубости и презрения. В её жизни это было редкостью. Первый раз она видела такую "душевность" со стороны мужчины. И отвечала на неё так как умела. Выискивала способы, чтобы максимально продлить время "посещения". Вызнала, что Казимир предпочитает в еде, чтобы потом порадовать его. И прочие мелочи в том же духе. Конечно, она не зажглась любовью. Но какие-то чувства у неё появились. Ей было приятно с Казимиром. С каждым днём, с каждым его приходом это только укреплялось. Она уже начинала скучать, если по какой-либо причине он не мог прийти.
Рассказывая о своём житье-бытье, она старательно избегала того, как попала сюда. Любила порассуждать о простых, в первую очередь, бытовых вещах. Судя по всему, из неё могла бы выйти неплохая кухарка. Самой интересной для неё были обсуждения любимых блюд. А поскольку Казимир к еде относился спокойно, говорить им было не о чем. Но он делал вид, что слушает. Как законченный скептик он нуждался порой в таких легкомысленных простоватых людях, живущих сегодняшним днём, чтобы заряжаться от их слепого бездумного оптимизма.