У старого графа было три сына, полноправных его наследника. Род их обладал достаточными богатствами, чтобы стать влиятельным, и имел достаточно древние корни, чтобы считаться знатным. Казалось, быть бы им первым семейством королевства, если бы жестокой по отношению к людским надеждам и ожиданиям судьбе не вздумалось этому помешать. Старик-граф скончался от апоплексического удара. Годы, проведённые в утомительных походах и кровопролитных сражениях, надорвали его здоровье, исправить которое не могли ни кровопускания, ни прикладывание драгоценных металлов к голове - высшие достижения медицины того времени. Эта, хотя и вполне закономерная, но всё же безусловно трагичная кончина стала не единственным несчастьем, постигшим семью. Словно рок преследовал их. Один сын вскоре умер от тяжёлой раны, полученной на турнире. Другого свела в могилу новая восточная болезнь. Во владение землями и замком вступил третий сын, единственный из оставшихся отпрысков славного рода. Управлял он милостиво. Не свирепствовал в казнях, не обременял чрезмерно податями. Был щедр с приближёнными и снисходителен к своим крестьянам. Его любили так сильно, как только можно любить своего покровителя и господина. А когда король повёл войну против двоюродного дяди, правителя в соседнем государстве, молодой граф, как преданный вассал, последовал за сюзереном. Вернулся с кривым шрамом через всю щёку, не уродующим, но, наоборот, придававшим мужественности его облику. Участие в кровавых рубках и лицезрение чужой смерти не ожесточили его сердца. Он, как истый христианин, остался всё так же отзывчив и восприимчив к чужому страданию и горю, что не могло не прибавить популярности его имени.
Однако даже добытая собственной кровью, а, значит, заслуженная, ратная слава и обеспеченная благородными поступками слава мирская не могут человеку восполнить одиночества, сколь бы сильно его ни любили и ни уважали при этом. Пустые и холодные залы графского замка нуждались в хозяйке, что привнесла бы в них уют домашнего очага и отогрела их теплотой своего сердца. Графу нужна была жена.
Выбор свой он остановил на дочери барона, жившего неподалёку. Недолго думая - как бросался когда-то в атаку, посватался к ней. Будучи общепризнанно завидным женихом, без труда получил согласие отца и благосклонность самой баронессы, будущей графини.
Самые родовитые рыцари и самые известные трубадуры съезжались на их свадьбу. Одни чтобы засвидетельствовать своё почтение и попутно, как следует, развлечься, другие чтобы развлечь прочих гостей песнями и игрой на лютне и благодаря этому разжиться монетой. Столы ломились от явств, диковинных фруктов и всех видов из водившейся в местных лесах дичи. За год во всём королевстве не выпивалось столько эля, сколько было выпито в тот день. Пышность торжеств по тогдашним повериям служила залогом для долгой и счастливой совместной жизни, что молодая чета поспешила доказать на своём опыте.
Каждый следующий день становился для них лучше предыдущего, а завтрашний обещал быть даже ещё лучше. Граф был молод, графиня юна. Его пленяли её ещё девичьи забавы. Её веселили его воинственные замашки. Чем больше они проводили времени вместе, тем больше влюблялись друг в друга. Нельзя было не налюбоваться на эту пару, не надивиться их согласию. Такие прекрасные супруги должны были без сомнения произвести на свет прекрасное дитя. Уже через год после первой брачной ночи, после тяжёлых для матери и тяжких для отца родов появился мальчик, их сын. Продолжатель рода. Наследник фамильного герба. И, хотя ребёнок был ещё слишком мал, растроганные родители уже определяли ему его будущую стезю. Отец, что естественно, мечтал о ратной славе для него. Мать надеялась, что он пойдёт по духовному пути и, может быть, даже сделается когда-нибудь епископом. Как бы ни разнились их взгляды на воспитание ребёнка, они не спорили. Граф допускал, что, хорошенько повоевав, тот может получить сан. К счастью, в те времена одно другому не мешало. Графиня тешилась мыслью, что, её сын в борьбе с грехом проявит ту же непримиримость, с какой воин сражается с врагами.
Как красивы были оба родителя, так же красиво было произведённое ими дитя. От матери мальчик унаследовал белую кожу и изящный овал лица. От отца голубые глаза и крепкое здоровье. С восхищением муж и жена угадывали в ребёнке свои черты. Потихоньку, следуя общему закону для всех детей, в какой бы семье они ни рождались, ребёнок вырастал. Совсем недавно он ползал на коленках, теперь уже вовсю бегал. Вчера ему довольно было помахать погремушкой перед носом. Сегодня подавай деревянный меч и коня подстать мечу. Хоть графиня наметила духовное поприще для сына, она смотрела благосклонно на его воображаемые баталии. Шумный неугомонный озорник, был их отрадой. Вот только стали замечать, что чересчур сильно он полюбил охоту. Целыми днями без устали охотился, безжалостно истребляя окрестную дичь. Не находя добычи, довольствовался убийством кур. Стрелял из лука по собакам. Однажды живьём сжёг кошку. И как-то, разойдясь в одной из своих диких игр, чуть не до смерти избил маленького пажа, приставленного к нему. Как ни любили его отец и мать, нельзя уже было смотреть, закрыв глаза на то, что вырастает из их чада. Его проделки всё более походили на проступки. После долгих размышлений решено было отправить его в монастырь к знакомому настоятелю, чтобы прославленный в округе благодаря своей мудрости и великому терпению святой отец наставил на истинный путь бесёнка, обуздал его нрав и смягчил, насколько возможно, его жестокие наклонности. Не одну ночь проплакала графиня, лишившись любимого сыночка. Даже суровый граф смахнул по его уезду скупую слезу. Вскоре от настоятеля поступило письмо. Уже на первый день юный граф успел облить кипятком монаха. Другому подбросил мёртвого цыплёнка в постель. На второй день устроил целый скандал во время богослужения, прокричав петухом в самый неподходящий возвышенный момент. Он кусался и пинался, если пытались его усмирить. Всегда спокойный настоятель не стеснялся в выражениях, возмущаясь этими поступками. Не помогла ему его прославленная мудрость, чтобы справиться с графским отпрыском. После письма приехал и его герой или скорее уж виновник. Ему, казалось, было неведомо, какие страсти разгораются вокруг него.
Граф попытался выбить клин клином. Чтобы утолить пристрастия сына, брал его с собой на охоту. Мальчик всегда сам стремился добивать раненного зверя, радуясь предсмертным мучениям. С улыбкой перерезал горло и вспарывал животы кабанам. От души смеялся, видя как псы разрывают лис. Не щадил детёнышей и беременных самок. Побывавший на войне и участвовавший в десятке сражений граф со страхом смотрел на него в эти моменты. Не знали добрые и благородные родители, что делать со своим жестоким ребёнком. А ведь это был ещё всего лишь ребёнок. Что же из него должно было вырасти? Сколько ночей не спала несчастная графиня, сколько платочков выплакала. Граф от расстройства стал усердствовать в выпивке. Наследник, которому надлежало стать гордостью и честью фамилии, приносил одни волнения и разочарования. Не проходило и дня, чтобы он что-нибудь не учинил. Военные занятия, упражнение в фехтовании и стрельбе лишь усугубляли его наклонности. Не знали, как быть с ним. Мальчик же продолжал расти, увеличивая не только рост, но и силу. И если бы каждый день не омрачался его поведением, можно было радоваться тому, как быстро он мужает. Графиня поседела. Она всё больше времени проводила за молитвами. Граф серьёзно сдал. Он стал горбиться. Кубок предпочитал мечу. Из-за одышки вынужден был забросить охоту. Сынок же, наоборот, стал крепким, словно напитываясь их силой.
Мальчик не мог не вырасти. И он вырос. Развивались не одни стать и сила, увеличивались его безжалостность и свирепость. Охоты уже не хватало. Звери своими смертями не удовлетворяли его. За малейшую провинность, за сказанное невпопад слово жесточайше избивал слуг. Не только челядь трепетала, собственные мать и отец побаивались его. Нельзя было предугадать, куда заведёт его гнев. А гневаться он мог по любому поводу. Не было сомнения, что с таким характером, война - единственное, что подходило этой необузданной натуре. По счастливой случайности, когда юноше шёл пятнадцатый год, заволновалась провинция. Чтобы её усмирить король воззвал к своим вассалам. В спешке, но при том основательно и со знанием дела - граф сам когда-то воевал, собрали мальчика в поход. Новые, ещё не скрипящие доспехи, крепкое копьё, острый меч, выносливый конь. Что ещё может быть нужно молодому человеку? Уж там на подавлении восстания он сможет дать себе волю. Убийство поощряется на войне. И в этом юный граф преуспел. Его храбростью восхищались. Его свирепости опасались. К семейному имени скоро прибавилась приставка "кровавый", которую юноша по праву себе заслужил. В атаке и расправе он был неостановим. Казалось бы, война должна была утолить его. Жестокость, выплеснувшись свободно, могла пойти на спад. Произошло обратное. Осознав свою силу, научившись внушать страх, молодой граф вернулся ещё хуже, чем был. По пути в родовую вотчину не раз хватался за меч и порой обагрял его кровью. Пара крестьян не проявили должной почтительности к его персоне. Бродячий трубадур вёл себя слишком нагло, на его взгляд. Какой-то рыцарь взглянул на него непозволительно смело.
Старик-отец, не находя управы на сына, всё ему прощал. Смирялся даже с откровенной его бранью в свой адрес. Мать была тише мыши. Горе иссушило её. Однажды в очередной вспышке гнева юный граф выхватил меч, с которым никогда не расставался. В ослеплении, не владея собой, зарубил собственного отца и пытавшуюся заступиться за того мать. Не отдавая себе отчёта, в беспамятстве. Лишь позднее, когда ужасное было содеяно, он осознал, что сотворил. Из мути перед его взором проступали два окровавленных хладных трупа. Мать и отец. Выпал меч из нервно дрогнувших рук. Схватившись за голову, он даже не закричал, взвыл. Как волк. Как раненная птица. Слуги, боявшиеся молодого хозяина, не решались потревожить его. Ни слова никому не говоря, граф оседлал любимого жеребца, единственное дорогое ему живое существо - ему он никогда не причинял напрасно страданий. Мчался, не разбирая пути, пока не загнал коня. Взмыленное, уже издыхающее, понукаемое нещадно шпорами животное рухнуло, опрокинув с собою и седока. Блестящие от пота, окровавленные его бока бешено вздымались. Недолго длилась агония, скоро затих. Это был ещё один удар. Граф побежал, не ведая куда. Бежал, к самому себе испытывая не больше сострадания, чем к загнанному коню. Бежал, пока задыхаясь, не пал обессиленно на землю. Вцепившись руками в землю, рычал, выл. Пытался, но не мог заплакать. Никогда не страдая, а только мучя других, не ведал, что такое слёзы. Из всех чувств единственным доступным был гнев. И он злился. На себя. Пришёл в бешенство от самого себя, от того, что содеял, от того, чем стал. Ругая себя, не находил таких проклятий, которых было бы достаточно, чтобы описать всю его низость и ничтожество. Катался. Рвал волосы. Сорвал свои золотые цепи и изодрал в клочья роскошные бархатные одежды. Гнев понемногу утихал. Но стыд разгорался. Пробудилась доселе спавшая душа. В одной сорочке продолжил путь, по-прежнему не имея цели. Куда угодно, лишь бы подальше от своего замка. Вот только убегая, он не мог найти места, где от себя можно было бы укрыться. Постоянно, неотступно жгло, давило его осознание свершённого им ужасного преступления.
Он не ведал покоя. Странствуя, питался скудными подаяниями. Унижал тело и дух. Намеренно брался за самую грязную работу. Был золотарём. Могильщиком. Никогда не роптал, не жаловался. Радовался жестокому обращению, благодарил за грубость, смиренно принимал ругань. Как прежде был горд, так теперь стал смирен. Как раньше был безжалостен к другим, так же безжалостен стал к себе. Никакого снисхождения, никакой пощады. Самому себе был злейшим врагом. Питался хлебом и водой. Ходил в рубище. Спал под открытым небом. Однако не осмеливался просить прощения у небес, ибо сам себя простить не мог. Ему не оставалось ничего иного, кроме как умереть без покаяния, без причастия. Величайшим грешником. И если он, забыв гордыню, смирился со своим ничтожеством, то смириться с вечными муками всё же не мог. Совесть нуждалась в утешении. Свою жизнь он посвятил служению людям. Не было никого, кому бы отказал в помощи. Разучив, какие существуют целебные травы, занимался лечением больных. Не беря платы, не смотря на достаток и происхождение. Молва разошлась о нём. Нищие шли за помощью, страждущие за советом, больные за исцелением. Его почитали. Но слава тяготила его. Не оставляла память о страшном преступлении. Пытался удалиться от мирского, в лесах надеясь найти укрытие. И там его находили. Не было покоя от дум. А слава святого только добавляла ему мучений. Напоминала ему о собственной низости. Достаточно ли этого признания, чтобы заслужить прощения? Может ли вообще совершённое им быть прощено? Спасая других, сам продолжал мучиться. В тиши и покое оставался неприкаен.
Жил грешником, умер святым. Никому не дано знать, было ли ему даровано прощение. Но только и по сей день в место, где он упокоился, ходят желающие получить исцеление от недугов.