Он был в черном фраке и черном цилиндре. Этот лилипут появился из угла, как мышь. Сквозь щели между закрытыми ставнями в комнату проникали золотые лучи, подчеркивая мутный полумрак. Пятилетний Борька лежал на диване и не понимал, спит или нет. Человечек величиной с кошку вошел в полоску света и улыбнулся. Вместо двух верхних зубов чернела дырка. Из котомки он высыпал светлые чурочки городков и помахал рукой. Давай, мол, сыграем. Мальчику стало весело, но он не мог сдвинуться с места. А коротышка ставил фигуры, бросал биту и, когда попадал, беззвучно смеялся щербатым ртом.
С ним было по-особенному, просто сказочно хорошо. Как с другом и игрушкой в одной ипостаси. И сразу забылась обида на бабушку, которая уложила внучка после обеда почивать, несмотря на призывные крики друзей за окном. Черный человечек казался и ребенком, и взрослым одновременно. Но ребенок в нем все-таки преобладал. И это особенно нравилось.
Этот полусон-полуявь вспомнился спустя семь лет. Тогда малец в черном снова появился - он повзрослел, но не подрос ни на сантиметр. На сей раз все зубы у него были на месте, а за собой он катил грузовичок с открытыми бортами: в кузове стоял закрытый гроб. Он опять помахал рукой, приглашая к игре. И, как семь лет назад, мальчик не сумел сдвинуться с места. И снова почувствовал себя в странной сказке. Мрачная игрушка не повлияла на это ощущение. На следующий день Боря узнал, что ночью умерла бабушка.
И тогда он вспомнил во всех деталях вторую половину дня своей первой встречи с визитером в смокинге. Вспомнил, как проснулся и выбежал во двор, где уже вовсю веселилась их разновозрастная ватага. Одиннадцатилетний Валька-заводила с таинственным видом сообщил, что обнаружил на чердаке городки и предложил взять их "во временное пользование". Сам же и залез по ветке дерева в чердачное окно и начал бросать оттуда отполированные деревяшки. Борька стоял внизу и смотрел на их кувыркающийся полет, раскрыв рот. И вдруг в глазах у него потемнело. Он схватился за обожженные болью губы, отнял руку и увидел на ладони два окровавленных зуба. Это стало в его маленькой жизни первой ощутимой потерей. Еще хорошо, что зубы были молочными.
После похорон бабушки человечек стал навещать мальчика с завидной постоянностью. Он внешне взрослел, но оставался лилипутом с детской душой. И каждый визит был предупреждением о новой беде. Иногда он пропадал надолго. Тогда Борис невольно начинал тосковать, хотя и понимал, что новая встреча сулит только несчастье. Так было, и когда разошлись его родители, и когда его любимая девушка погибла в автокатастрофе, и когда его друг утонул в шторм на морской рыбалке, и когда он сам оказался в палате онкобольных... Его веселый вестник беды по-прежнему не произносил ни слова. Не мог ничего выговорить в эти мгновения и он сам. Во время встреч они обменивались не словами и мыслями, а настроением, энергетическими потоками. И такой вид общения казался наиболее совершенным.
И вот однажды карлик появился без игрушки. Клочья грязно-седых волос торчали из-под помятого, перекошенного цилиндра. Впервые на его лице не сияла улыбка. Он помахал рукой, не приглашая к игре, а прощаясь... А утром медсестра не смогла разбудить уже похолодевшего Бориса.