Аннотация: Море молчало неподвижной синевой своей плоти, безмолвием юрких тварей, скользящих в толще вод, беззвучным танцем водорослей под порывами течений, губчатыми гранями коралловых рифов, таинственным мраком глубин.
Море молчало неподвижной синевой своей плоти, безмолвием юрких тварей, скользящих в толще вод, беззвучным танцем водорослей под порывами течений, губчатыми гранями коралловых рифов, таинственным мраком глубин.
Тысячами пальцев оно прикасается к городу, качает на ладонях волн привязанные к причалам лодки, давит на бетон мола. Тихо-тихо, будто приноравливаясь, пробуя на слабину прочность его бетонной кожи. Город, убаюканный предутренней прохладой, неохотно отвечает на эти касания скрипом вёсел в уключинах, поскрипыванием переборок, мерным скрежетом жестяных боков судов - приглушенный ропот разносится по округе. Он ещё не проснулся, этот каменный гигант, ещё не выпростал щупальца портовых кранов, ещё не бросил вызов морю многоголосьем корабельных гудков и звонких трелей боцманских дудок. Он убаюкан этими ласковыми прикосновениями и не подозревает о том, что безмолвие обманчиво, и стихия сегодня не так добра, как обычно. Это чувствуется по нахмуренным бровям далёких чёрных облаков у горизонта, по полыханию зарниц в глазах неба, по тому, как пробегают по телу морской глади судороги шквалов. Затаённая ярость поднимается из глубин, вздымая к небу пенные оскалы седых гребней.
Первый лёгкий порыв ветра шепчет плохие вести тихим гулом в проводах и хлопаньем ставень, но проснувшийся каменный гигант заглушает эти тревожные звуки. Он натружено рычит двигателями тяжёлых грузовиков, бранится хриплыми голосами автомобильных клаксонов, звенит хрустальными переливами корабельных рынд. Городу чужды призывы маленького проказника, и ветер, обидевшись, уносится прочь, оставляя за собой тишину безветрия, пропитанную оглушительным шумом утренней суеты. Штиль длится недолго. Уже мчится на город стихия, подгоняя впереди себя шквал плетьми ливня. Это не отмщение, не гнев природы, это слепая, необузданная ярость. Хриплым воем заходится ветер, скручивая в спирали нити дождя и швыряя водяную взвесь в лицо каменного гиганта. Город принимает вызов. Слуга моря разбивается о каменную преграду, распадается на тысячи потоков, что устремляются в лабиринт портовых улочек, переворачивая прилавки, срывая куски расшатавшейся черепицы и вырывая с корнем ставни. Секунда и море бьёт тяжёлой ладонью по каменному гиганту, запускает тысячи мокрых пальцев в оконные проёмы, пытаясь раздавить своей массой ненавистную преграду.
Город напуган. Он плачет хрустальной капелью разбитых стёкол, стонет смещающимися балками и стучит зубами разбивающихся о бетонный причал кораблей. Внимая его стенаниям, море откатывается вспять и некоторое время прислушивается к всхлипыванию разбитых доков и частой дрожи деревянных мостков под множеством бегущих ног. Затем ярость вновь заполняет всё его существо, и оно ударяет вторым шквалом. Жестоко. Наотмашь. Город бьётся в агонии, а жадные пальцы волн разрывают его тело, унося в пучину крыши, мебель, остатки кораблей и доков, тела людей. Город молит многоголосием жителей, застывает с дикой маской ужаса на щербатых фасадах домов, искрится сорванными электропроводами, протягивает множество рук ввысь, что с хрустом ломаются потоком.
Небо безразлично. Хмурой взвесью туч оно взирает на рыдания земного гиганта, с недовольством фыркает раскатом грома на мельтешение взмывающих к его телу самолетов, что подобно клещам вгрызаются в вихрастые локоны и прошивают пологи его черной мантии. Несносные букашки в бешеной кадрили полосуют и раздирают одеяние воздушной стихии, обжигая ее нежное тело и оставляя серые борозды дыма.
Море наступает, с шипением проскальзывая в погреба и подвалы, облизывая мостовые и кирпичные кладки, с озорством поглощает каждый сантиметр каменного тела, смешивает слезы города с соленой плотью своего разъярённого белогривого взвода. Необузданная, дикая сила воды захватывает телеги, прилавки, животных, беснующуюся толпу и гонит их подобно щепкам в этой яростной смертельной атаке. Море истязает свою жертву: с наслаждением вырывает фонари, что растопырены пальцами на дланях молящего пощады гиганта, словно папирус сминает барельефы зданий на некогда прекрасной набережной, с рокотом рвет бетонные мышцы, обнажая кости-арматуры. Город безумствует иступленными рыданиями жителей, криками потерянных детей, сдавленными всхлипами отчаявшихся, глухими ударами прикладов по телам, бешеными воплями солдат, пулемётными очередями, неистовством толпы, горящими лопастями самолетов, кровавыми разводами по стенам. Город бьется в конвульсиях, осыпая остатки плоти в синеву бездны своего мучителя. Город больше не чувствует боли, город задыхается, город глохнет. Соленая влага больше не разъедает раны, она охлаждает разгоряченные нервы и приносит долгожданный покой.
Море укутывало, пеленало лазурными простынями каменный остов, море молчало неподвижной синевой своей плоти.