Аннотация: Пишу о Келебримборе. Что из этого получится - будем посмотреть. Этот эпизод из жизни Келебримбора, после долгих и мучительных раздумий, назначен той самой печкой, от которой пляска пойдет дальше. Название промежуточно-рабочее.
Ородрет миновал несколько широких, ярко освещённых мраморных галерей и свернул вправо.Он не посещал эту часть города без особой на то нужды - не хотелось лишний раз бередить память.
Здесь стены до пояса отделаны панелями особого сорта яшмы: кровавые пятна расплываются в морской зелени. Финрод, о чем ты думал, выбирая камень для этого коридора? Предчувствовал, кто поселится однажды в этих покоях?
Держатели для факелов на стенах кое-где покосились, один и вовсе грозил оборваться - минуя это место, король Нарготронда невольно ускорил шаг.
Наконец он остановился перед нужной дверью: по буковому дереву вьется ажурный кованый орнамент. Ородрет нащупал витое кольцо ручки и постучал.
Ему не отвечали, хотя внутри явно кто-то был.
- Это я, - негромко сообщил Ородрет в дверную щель. - Позволишь войти?
Пришлось ещё подождать, прежде чем скрипнул тяжёлый засов.
Хозяин комнат приветствовал короля молчаливым поклоном.
- Третий день ты не покидаешь своих покоев. Что произошло?
Учтиво, но по-прежнему безмолвно королю предложили кресло подле окна. Комнату освещал лишь мягкий вечерний свет. Ородрет сел, обвел взглядом опустевшие полки вдоль стен, футляры со свитками, свёртки промасленной ткани, в которых угадывались очертания инструментов, пустой пока ещё мешок ...
- Ты решил уйти, - со вздохом подытожил король.
Хозяин комнаты стал перед ним, скрестив руки на груди. Пальцы правой руки поглаживают плечо; тлеющим угольком мерцает в массивном перстне карнил*.
- Мне ничего иного не остаётся.
- Подумай ещё. Пройдёт время и...
- Деревья дважды сменили листву, аран. Я научился обходиться без подмастерьев - видел мои мехи? - нолдо усмехнулся правым уголком рта, горько, но не без гордости. - И косых взглядов почти не замечаю. Я просто устал.
Ородрет ничего не ответил.
Нолдо принялся укладывать пожитки: инструмент на самое дно мешка, затем тёплые сапоги и плащ, сверху - все остальное.
- Твоим подданным пока невдомек, что я - просто живое напоминание об их собственном малодушии. Довольно мозолить им глаза.
- Куда ты отправишься?
Нолдо сдул со лба чёрную прядку, что вечно выбивалась из прически. Пожал плечами:
- Нарготронд преподал мне хороший урок. В любом из эльфийских королевств я всегда буду чужаком. - он затянул тесемки мешка, прикинул на плечо - не слишком ли тяжел? - Что же, Белерианд велик - сыщется место и для меня.
У Ородрета едва не вырвалось - а как же Химринг? Но в светло-серых, серебряных глазах он прочёл ответ. И спросил совсем о другом:
- Скольких ты берешь с собой?
- Ни одного, Ородрет. Лорд должен вести своих верных... а своего пути я сам не знаю.
- Ты попрощаешься с Финдуилас? Она огорчится.
- Я уйду на рассвете, когда начнут гаснуть звезды. Приходите, если пожелаете.
- Келебримбор... - укоризненно начал Ородрет.
- Я знаю, - улыбка смягчает строгую линию рта. - Лишь тепло вашего очага не позволяло мне замерзнуть. И не твоя вина в том, что я жажду большего.
- Мне часто говорят подобное, - невесело хмыкнул король Нарготронда. - Так часто, что я сам себе кажусь тенью. Что-то происходит вокруг, а я только и способен, что наблюдать.
- Ты слишком строг к себе, аран.
- Это ты слишком милосерден. Порой ты напоминаешь мне брата...
- Но чаще при виде меня ты вспоминаешь о его убийцах, - сын Куруфина резко отвернулся. - И в этом тоже нет ни твоей, ни моей вины. Прошу тебя, ступай. Увидимся на рассвете.
Ородрет молча сжал его плечо на прощанье и вышел.
Он забыл, когда у него было легко на сердце - с того злополучного совета, на котором ему пришлось принять корону из рук брата. "До моего возвращения", - сказал он тогда... да так и не вернулся. А младшему брату не хватало чего-то, чем обладали Финрод и - в избытке - сыновья Феанора.
" Не твоя вина... Вот так, король Нарготронда. Ты снова ни при чем, будто ты и впрямь лишь тень на троне - и ничего более. Что я упустил на этот раз? Чего не сделал, каких слов не нашел?
Лишь однажды я чувствовал себя истинным королём.
Но моя ли в том заслуга? Или ты, незримый, стоял тогда за моим плечом?"
***
- Смерть им!
- Убийцы! Предатели!
- Смерть!
Ородрет ворвался в залу королевского совета - и выдохнул: успел.
Дружина феанорингов заслоняет собой лордов. Что-то подсказывает Ородрету: это лишь выучка Первого дома, где принято подчиняться беспрекословно. И ничего более. У искренней преданности не бывает таких холодных глаз.
Придворные теснят воинов - и отступают, словно штормовое море бьётся о скалы. Только вместо пены на гребнях волн - обнаженные клинки.
- Мы не палачи! - Гвиндор мечется перед разъяренной толпой. - Суд короля решит их судьбу!
- Казнить их!
- С дороги, Гвиндор! С какой стати ты защищаешь их?
- С той стати, - хрипит Гвиндор, - что тень Врага сегодня коснулась нас! Опомнитесь!
- Тень они привели за собой!
- Предатели!
В строю дружинников - сын Куруфина. Он первый в зале замечает короля и уже не сводит с него глаз. Впервые так смотрят на него, Ородрета - будто явился долгожданный спаситель.
- Смерть! - не унимается толпа. - Смерть сыновьям Феанора!
- Стойте.
Обычно Ородрету приходилось повторять дважды. Но не сегодня. Столько боли вместило это короткое слово.
В звенящей тишине, под сотнями взглядов - словно под остриями мечей - Ородрет садится на трон.
- Келегорм и Куруфин.
Келебримбор отходит в сторону, расступается строй дружины.
Келегорм не привык проигрывать. Отступать - да, но не проигрывать. А сегодня они проиграли, но он этого ещё не понял - в отличие от младшего брата.Ородрету в который раз подумалось, что это Куруфин должен был родиться раньше. Всегда спокойный, холодный Куруфин. Если Келегорм завладевал сердцами, то младшему были подвластны умы. Руки сложены на груди, губы кривятся в полуулыбке - словно нынче требуют не его смерти.
Хуан лежит между братьями. Небесно-голубые глаза не мигая смотрят на Ородрета.
- Я не стану судить вас. Пусть вашу судьбу решают Валар - или Единый, чьим именем вы клялись.
В толпе нарастает ропот. Ородрет поднимает ладонь:
- Сдержите свой гнев, жители Нарготронда. Не вы ли сами предпочли сыновей Феанора собственному королю?
Такого тона от него не ждали. Ородрет и сам себе изумился. Словно кто-то другой, кем он не был - но кем отчаянно желал стать - говорил сегодня его устами.
- А теперь решили учинить ещё одно братоубийство - на радость Морготу? - король выдерживает паузу. Под его взглядом многие опускают голову. - Пусть сыновья Феанора покинут Нарготронд. Они могут взять с собой все, что пожелают, и я запрещаю чинить им препятствия. Кто осмелится нарушить приказ - сам будет изгнан.
Куруфин небрежно бросает сыну:
- Собирайся.
Тот стоит, не шелохнувшись.
- Ты слышишь, что я говорю тебе?
- Я слышу все, о чем говорят в Нарготронде. - Келебримбор упрямо смотрит перед собой, в никуда. - Нам больше не по пути, Куруфинве Феанарион.
Ородрет всегда завидовал умению Куруфина держать себя в руках. Но сейчас самообладание изменило ему.
- Тельперинкваро!
- Клятва пожрала тебя, отец. Ты бросаешь в неё, как в костёр все, что кажется тебе роскошью. Кажется, так ты говорил о чести, совести и дружбе? - сын наконец поворачивается к отцу - и тот невольно пятится. - Но я не думал, не позволял себе думать, что безделушкой может стать для тебя чья-то жизнь!
Молчит Келегорм. Молчит его брат. Чуть слышно шепчутся придворные: что стало с таким послушным и преданным сыном Куруфина? Один Ородрет не удивлён. Он знает, с кем все чаще и чаще беседует Келебримбор в редкие свободные от работы часы. Знает, какими вопросами задается последнее время.
- Я останусь, король Ородрет - если ты позволишь.
- Тебе нет нужды покидать нас. Я не гоню прочь невиновных. Но более никому из рода Феанора не найти в Нарготронде ни крова, ни убежища, ни дружбы.
- Что ж, оставайся, сын, - тонкий рот Куруфина вновь кривится в ядовитой усмешке. - Оставайся - прихлебателем Третьего дома, если тебе так угодно. Однажды настанет день, когда все твои труды обернутся пеплом - тогда ты вспомнишь обо мне.
Келегорм обводит взглядом дружину - и понимает, что дружины у них с братом больше нет.
- Будь по слову твоему, король Ородрет, - бросает он. Последние два слова звучат хуже любого оскорбления. - Хуан?
Пес встаёт - неохотно. Я должен, - читает король в собачьих глазах. Отвечает движением ресниц: понимаю. Ступай, пёс Валинора. Кроме тебя, твоего хозяина спасти некому.
Куруфин издевательски кланяется на прощанье - то ли королю, то ли его народу.
Шаги сыновей Феанора долго стихают под сводами дворца.
Длинной, слишком длинной была дорога от кухонь к покоям господина - не прошмыгнешь незаметно, сотни взглядов уткнутся тебе в спину: всем известно, чей ты слуга, кому предназначен ужин на серебряном подносе.
Любой другой на месте Талагана все же постарался бы побыстрее миновать главные коридоры Нарготронда. Но юный нолдо ступал так, словно нес по меньшей мере один из Сильмариллов. Лишь в пустынном, тихом коридоре, что вел прямо к покоям господина, Талаган позволил себе вздохнуть... и едва не налетел на короля. Тарелки и приборы звякнули, мгновение - и ужин мог очутиться на полу, не придержи Ородрет край подноса.
- О, простите, - поспешил извиниться юноша, поправляя посуду. - Я не ожидал кого-то встретить по дороге, мой король...
Он осекся, поднял голову - и наткнулся на странный взгляд жемчужно-серых глаз. Словно король тоже хотел просить прощения - у него, Талагана, и юный нолдо совсем растерялся. О своём решении покинуть город господин сообщил ему несколько дней назад, и строго-настрого велел держать сборы в тайне. Талагана не покидало гнетущее, неприятное ощущение - будто толика его вины есть в том, что господину так неуютно и холодно в этих стенах. Но разве может король чувствовать то же, что и слуга?
А тот смотрел куда-то сквозь Талагана, и они долго стояли так: один забывшись, другой - не решаясь нарушить это забытье. Юноша не знал, куда глаза деть, чтобы не таращиться на короля. Ему было ужасно неловко, и ужин вот-вот совсем остынет - что делать? И тут Ородрет вздрогнул - словно его резко разбудили ото сна.
- Ступай, - он слегка подтолкнул юношу и побрел дальше. Его фигура с поникшими плечами вскоре скрылась за поворотом.
- Мой лорд, я принёс ужин, - сообщил Талаган, притворяя за собой дверь.
Хороший слуга должен угадывать пожелания господина ещё до того, как они будут высказаны; юноша исподтишка наблюдал за Келебримбором, расстилая скатерть и расставляя тарелки на краю чёрного мраморного стола. Господин стоял в двух шагах от юноши, и так же, как недавно король, смотрел в никуда. Мягкие летние сумерки затопили комнату, скоро совсем стемнеет; но чехла с нолдорской лампы, что высилась посреди стола на ажурной серебряной треноге, не снимали.
Талаган закончил с приготовлениями к трапезе и стал посреди комнаты, щелкнув при этом каблуками. Келебримбор повернулся на резкий звук.
Нет, сегодня он не попросит Талагана сыграть на арфе или разделить с ним трапезу. Юноше хорошо было известно, что значит этот взгляд - когда светлые глаза вместо серебра отсвечивают сталью. Подавив вздох, с болезненно сжавшимся сердцем, Талаган собрался было удалиться - но господин позвал его:
- Закрой ставни и подойди ко мне.
Чёрный бархат соскальзывает с феанорова кристалла. В голубоватом свете Талаган различает на столе два свёртка небеленого льна. Что понадобилось господину? А тот неторопливо, даже немного торжественно разворачивает первый из свертков. Из-под невзрачного полотна показывается что-то яркое, переливается и мерцает - словно птичьи перья или благородный опал. Талаган придвигается ближе, забыв обо всем.Что могло дать такой свежий, чистый красный - чище и ярче киновари? Юноша невольно тянет руку - и тут же отдергивает, оглядывается на господина: можно?
Можно, кивает господин.
- Это подарок матери на моё совершеннолетие, - сообщает он чуть потеплевшим голосом. Талаган едва не ахнул от изумления - сколько же лет этой рубахе? Она давно должна была рассыпаться в пыль!
Келебримбор усмехается:
- Валинорскому шелку тлен не страшен. И пройдет ещё много времени, прежде чем краски начнут блекнуть.
Он бережно расправляет рукава и подол, вышитые двумя цветами - лазоревым и густо-синим. Талаган прежде не видел такой искусной работы - тончайшие стежки ложились так плотно, что узоры блестят словно литые. Такими же они казались и на ощупь: гладкие, округлые, и между ними - крохотные выпуклые бусинки бирюзы.
Из второго свёртка на свет появляется груда серебра - зарукавья, венцы, перстни; Талагану вспомнились времена, когда господин наряжался на праздники. Последние годы все это великолепие вынимали из ларца только для того, чтобы почистить. С того дня, как в Нарготронд пришла весть о смерти Финрода, Келебримбор не надевал украшений. Лишь перстень с крупным карнилом не покидал указательного пальца правой руки.
- Ты хорошо служил мне, Талаган.
Шелка, самоцветы и серебро разом тускнеют - будто их присыпали золой и пеплом. Келебримбор касается подбородка юноши, мягко, но властно заставляя смотреть себе в глаза.
- Выбрось из головы глупости. Тебе придётся выбирать нового господина. Ты уже думал об этом?
- Завтра, - через силу выдавил из себя Талаган, - завтра я присоединяюсь к челяди Гвиндора, сына Гуилина.
- Лучше не придумаешь, - одобрительно кивает господин, - разве что пойти в услужение к королю. А это, - он обвел рукой украшения и наряд, - я оставляю тебе. Лишь обещай, что Гвиндору ты будешь предан не меньше, чем мне.
- Ох, господин! - Талаган попятился, замотал головой, - Я не смогу!
Келебримбор нахмурился.
- Это ваши вещи, - поспешно объяснил юноша, - негоже их надевать кому-то другому.
- Вот ты о чем, - господин потрепал его по макушке.- Там, куда я отправлюсь, мне ни к чему наряды и украшения.
- Вы не должны оставлять это - ни мне, ни кому-либо еще, - упрямо повторил Талаган - и зажал рот ладонью. Как он смеет указывать господину! Но тот не рассердился - лишь левая бровь взметнулась вверх:
- Ты так считаешь?
- Как знать, - пожимает плечами юноша, пьянея от собственной смелости, - как знать, мой лорд. От рубашки и серебра ваша ноша намного тяжелее не станет. Но однажды они напомнят вам, кто вы есть.
Келебримбор рассеянно поглаживал прохладный шелк. И на пару мгновений Талаган увидел своего господина иным. Не спокойным, всегда немного задумчивым - в мастерской ли, на пиру... нет, перед ним стоял ясноглазый юноша чуть старше его самого, с гордо развёрнутыми плечами. Он улыбался так, словно весь мир лежит перед ним - достаточно лишь протянуть руку, чтобы звезды послушно слетели с неба прямо ему в ладонь. Иным он быть и не мог - Куруфинвэ Тельперинквар, юный принц Первого Дома, подмастерье и ученик Феанора. Что если бы ему сказали, что когда-то при мыслях о своей семье он будет чувствовать не гордость - только боль, горечь и стыд? В лучшем случае он счел бы это шуткой, а мог лишь плечами пожать: надо же вообразить такую нелепицу...
Келебримбор - прежний, знакомый Келебримбор, - последний раз погладил вышивку и завернул наряд обратно в полотно.
- Что же, послушаю твоего совета, - он отобрал из груды украшений самое любимое - парные гранатовые зарукавья, к ним венец и пару перстней. Отправил в свёрток к рубашке, из оставшегося выхватил наугад несколько колец и сунул в руку Талагану. - Возьми хоть это на память. И не слишком грусти обо мне.
Горло юноши стиснуло - ни глотнуть, ни вдохнуть; он молча поклонился, сжимая в кулаке прощальный подарок. И уже в дверях обернулся, из последних сил вымучил улыбку. Он больше не слуга Келебримбору и не обязан слушаться, так ведь?
- Этого я даже обещать не стану.
*******
- Позволишь войти?
- С каких пор ты стал спрашивать моего позволения?
Куруфин обходит сына и опускается в кресло, где до него сидел король.
- Любопытно, - Атаринке закидывает ногу за ногу с небрежным изяществом. - Отрекшись от меня, ты вошёл во вкус. Ты больше не лорд нолдор, один из мастеров Нарготронда - так кто же?
- Это мне только предстоит узнать.
- Не знал, что безумие может быть заразным! - смешок Куруфина гулко отзывается эхом под сводами комнаты. - Это в духе Финрода: уйти в никуда, безо всякой надежды...
- Не имея надежды, лорд Куруфинве, полагаются на веру. - Келебримбор возвращает усмешку. - Если достает мужества, разумеется.
Куруфин пропустил шпильку, сосредоточив взгляд на носке сапога.
- Ородрету ты не солгал, сказав, что не знаешь, где будет твой новый дом, продолжил он словно ни в чем ни бывало. - Верно, тебе неведомо, какая из рек Оссирианда приглянется больше. Достойный удел для предателя: затеряться в лесной глуши, среди народа, который не заботится печалями мира по ту сторону Гелиона. Сколько лет пройдёт, прежде чем ты сам превратишься в тёмного эльфа, забывшего узы родства и величие Эльдар?
- Видишь ли, - в тон ему отвечает Келебримбор, - твоим сыном я по-прежнему зваться не желаю. А прихвостня Третьего Дома из меня не вышло. Нужно попробовать что-то третье.
Келебримбор понял, что последние слова произнёс вголос - и проснулся.
Кресло у окна пустовало.
Нолдо облокотился о раму, вдохнул ночную прохладу. По рисунку созвездий определил, что до рассвета недалеко. Можно понемногу собираться.
Свет в Нарготронде зажигают только при запертых ставнях - чтобы ни единый, самый тоненький лучник не просочился наружу. Это стало привычным, хотя поначалу Келебримбор долго не мог свыкнуться с обычаями потаенного королевства.
Нежные голубоватые отсветы феаноровой лампы скользят по стенам, превращая розовый мрамор в перламутр. Барельефы в этих покоях не рассказывают о подвигах или иных значительных событиях: мраморные эльфы охотятся, пляшут среди деревьев или плавают в лёгких ладьях - беспечные дети Благословенного Края. Говорят, в Нарготронде нет комнаты, к отделке которой не приложил руку Финрод. Его работы легко узнавались среди прочих: лучшему ученику Нерданели особенно удавалась та незавершённость жестов, что способна оживить камень. Вот лань из последних сил убегает от гончих: одна из собак уже приоткрыла пасть, готовясь схватить добычу - а может, той все же удастся ускользнуть? А юноша, плывущий с друзьями в одной лодке, отчаянно тянется к возлюбленной, что сидит на корме другой. Девушка, чьи кудри украшает пышный венок, чертами лица немного напоминает Артанис. Но расстояние между бортами не даёт рукам влюблённых соприкоснуться. Если бы самую малость помочь им... Затаив дыхание, Келебримбор кончиком пальца подталкивает лодку юноши - и отспупает от стены, усмехаясь самому себе.
Что за блажь пришла тебе в голову, Тельпе.
С трудом распутав волосы после беспокойного сна, нолдо перебросил их на правое плечо. Коса-веревка из двух прядей уже долгое время была его неизменной прической, и пальцы хорошо знали своё дело. Лишь дойдя до средины, Келебримбор опомнился - и принялся расплетать волосы. Сменить имя нетрудно, сложнее расстаться с привычками. Пускай коса будет обычной трехпрядной, какую носят многие.
Неприметная прическа, неприметная одежда - аран, говоришь, ты подобен тени? Что тогда сказать обо мне. Даже ножны меча оплетены кожей, чтобы скрыть богатую отделку. Неизменен лишь перстень с оранжево-красным камнем. Напоминание о том, что так хочется забыть - и чего забывать нельзя.
Осталось надеть на кристалл-светильник оплетку из тонких цепочек. В детстве Келебримбор долго боялся обжечься и даже зажмуривался, прежде чем прикоснуться к нолдорской лампе. Разумеется, он давно убедился - светильник ни чуть не теплее обычного хрусталя. Но сейчас почему-то вздрогнул, когда идеально гладкий кристалл лег ему в ладонь.
Он обернулся всего один раз - на выходе из ущелья, где узкая тропка огибает выступ скалы.
Небо понемногу светлеет. Башенки и резные балконы все чётче проступают по склону каменистого обрыва, чье подножие точит неистовый пенный поток. Нарог яростно спорит с величавыми скалами, и эхо вторит ему сотнями голосов.
Именно таким он когда-то впервые увидел Нарготронд - в предрассветной мгле. Сыновей Феанора - родичей, друзей, что в добрый час подоспели на помощь Ородрету - встречали тогда с почётом. И никто в то весеннее утро не заметил длинных чёрных теней, что тянулись за войском под огненно-алыми стягами.
Прощай же, сокрытый город, что притаился в ущелье над своенравной быстрой рекой. Пусть проклятие нолдор и клятва Феанариони останутся единственным злом, отыскавшим сюда дорогу.
Ворота Нарготронда открыты для тебя днём и ночью, сказал ему на прощанье Ородрет.
Он лишь молча улыбнулся в ответ, покачал головой: не обманывай ни себя, ни меня, аран. Мы оба знаем, что нам не суждено снова встретиться по эту сторону Великого Моря.