Процитировал ассистенту Боре доцент Николай Владимирович.
Боря пришёл к нему за советом, хотел статью написать. Осенью планировалось проведение Дня города, и ещё весной, для подготовки к данному событию, руководства ВУЗа выбило из городской администрации деньги на публикацию сборника статей, посвящённых городу, его истории, его жителям.
Боря и Николай Владимирович были филологи.
- Это перевод, который Мальчевский сделал для одного из текстов Фофана-летописца по описанию Славкинга.
Боря загрустил.
- Я не специалист по Фофану.
Здесь надо пояснить. Был в наших краях такой летописец. Прямо скажем, не Нестор. Жил он в конце XVII века, оставил разные записи. В записях его мало системности, нет упорядоченности дат и событий. Может о нём и говорить бы особо не стоило, но гордость местечковая вытащила эту личность из глубин древности и сделала историческим персонажем.
Как звали летописца точно не известно, в краеведческих книгах сохранилось имя Фофан. Могла пропасть буква в имени Феофан, а могло быть прозвище. Фофан в простонародии значил простофиля, глупец, дурак.
Николай Владимирович резонно заметил:
- А кто специалист? Никто толком Фофаном не занимался. Славкинг нашёл какие-то тексты, что-то в музеях и архивах рассеяно. Тебе надо статью написать?
Боря кивнул.
- Вот тебе тема, за которую на тебя никто не набросится. Даже читать не станут. А тебе в список ещё одна публикация.
Николай Владимирович продолжал:
- По мне, был наш Фофан графоманом. У него не столько летописи, сколько скорее художественные произведения. И вот этот кусок, про то, что на небесах писал. Береста, кожа, камень - это понятно. А что значит "писал на небесах"? Правда в слове Даниила Заточника есть цитата: "Но не видел я неба войлочного, ни звезд из лыка, ни глупого, мудрость изрекающего". Обрати внимание. Он говорит, что не видел такого. Но с чего вдруг войлочное небо?
Боря поинтересовался.
- А может перевод неправильный?
- Может быть.
- Так надо посмотреть подлинник и уточнить.
- Нет подлинника.
- Как нет? А перевод с чего делали?
Николай Владимирович оживился:
- Славкинг работал с архивами. В городском архиве таких документов нет. Вероятно, документы хранятся в краеведческом музее, но там в запасниках сегодня чёрт ногу сломит. В девяностые годы музей переселяли, выгнали из исторического здания. Перевозили всё так: грузили навалом, потом валили в кучи в новом помещении. Там разбирать и разбирать. Кроме того, есть небольшие музеи в районных городах в нашей области. Подлинник может быть и там. А нам пока остаётся только этот перевод.
Боря шёл домой оживлённый. Чёрт с ним с подлинником. Идея с Фофаном-летописцем Боре понравилась. Слепит он статью в юбилейный сборник и забудет. А публикация останется.
- Бориска! - окликнули его. За деревянным столом среди двора сидел дядя Петя, как всегда навеселе.
- Бориска, дай полтинник на пиво.
Денег Боре было жаль, и он сказал укоризненно:
- Дядя Петя, бросил бы ты пить. Выпить сегодня ты уже выпил. Куда тебе ещё догоняться? По какому поводу гуляешь?
- Праздник у меня, день космической пехоты. Вот ты не служил, а я служил. Я в космосе воевал.
- Когда ты воевал, дядя Петя? - удивился Боря. - Я не слышал, чтобы мы в космосе воевали.
- Вот, - дядя Петя вскинул указательный палец. - А почему не слышал? Тайна! Государственная! Нельзя об этом говорить. Только в песнях осталось.
- В каких-таких песнях?
- Слушай.
Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои?
Боря удивился:
- А космос при чём?
- Боевые спутники. Понял? А вот ещё.
Дядя Петя запел снова:
- А мы летим орбитами, путями не избитыми,
Прошит метеоритами парторг
.
Понял? Парторг мой погиб вот так. У меня на руках умер.
Боря задумался. Чувствовал он, что здесь что-то не так. Не такая песня. Но так как он слов не знал, то диспут прекратил и просто домой ушёл.
Вечером папа у Бори поинтересовался, как дела в институте. Боря рассказал про стихи и перевод Славкинга и Мальчевского.
- Славкинга я помню, - сказал папа. - Не самого, конечно. Я тогда в школе учился. Но фамилия его была на слуху. Своеобразный он был краевед. Сейчас бы сказали: креативный. Он, например, утверждал, что нашёл соху Микулы Селяниновича, на которой пытался пахать Вольга.
Поймав недоумённый взгляд Бори, папа сказал:
- Эх ты, дитя ЕГЭ. Это - богатыри русские, былинные. Вольга, он же Волх Всеславьевич, встретил пахаря Микулу Селяниновича. Тот пахал такой сохой, что её Вольга вместе с дружиной вытянуть не мог, а Микула - одной рукой. Так Славкинг утверждал, что он нашёл это поле и рядом с ним эту легендарную соху.
- Реально нашёл? - изумился Боря.
- Детали какие-то деревянные большого размера. Целиком соха за давностью лет могла и не сохраниться, - уклончиво ответил папа.
- А с чего он взял, что это в наших краях происходило?
- Согласно былине, ехал Вольга дань собирать с городов Гурчевца и Ореховца. Нет города Гурчевец, и не понятно от какого старорусского слова можно такое название произвести.
- Может река есть такая, на которой он стоял?
- Молодец! - обрадовался папа. - Вот и Славкинг сказал. Не Гурчевец, а Курчевец, по имени великой славянской реки Кур. И село Ореховец у нас есть.
Папа помолчал и добавил:
- Правда Ореховцов всяких на Руси хватает. Любой выбирай.
Боря попытался осмыслить. Папа продолжал:
- А вообще, Славкинг был очень работящий: много ездил, проводил раскопки, собирал фольклорный материал, с архивами работал. Одержимый был человек.
Тут он перескочил на другую тему:
- А стихи, что ты прочитал: писал на небесах, - мне понравились. Я в детстве к бабушке на Волгу каждое лето ездил. Понятно, что с утра обязательно на Волгу, купаться. Наплаваешься и лежишь на берегу. А чем заняться? Смотришь на облака. Знаешь игру: что на что похоже? А мне не нравилась мысль, что это просто воображение. Мне нравилось думать, что за холмами, а правый берег, противоположный, был высокий... Так вот думал я, что там лежит волшебник и рисует на небе на облаках картинки, а я их вижу: слона, медведя, воинов с копьями, ещё что-то. Рисует этот волшебник на небе. А кто-то может и писал. Как Валтасару кто-то написал в воздухе: Меня тыкал палец.
Папа посмотрел внимательно на Борю, который опять ничего не понял, и сказал со вздохом:
- А ещё преподаватель, филолух! Что же ты знаешь в этой жизни?
Боря обиделся и пошёл погулять. Когда вышел из дома, его опять окликнул дядя Петя:
- Дай на пиво.
- Что в этот раз отмечаете?
- Взятие Луны.
Боря обалдел:
- У американцев отбили?
- Пиндосы там никогда не были. У китайцев. Древнейшая цивилизация. До нашей эры на Луну летали. А мы отбили. Про это песня есть.
И он гнусаво затянул:
- Через две, через две весны,
Через две, через две Луны,
Обслужу, отслужу как надо и вернусь
.
- А почему через две Луны?
Дядя Петя удивился:
- Так видимая и невидимая сторона! Это, брат, две разных Луны. Тут свет и жара. Там холод и мрак.
- А бои шли на какой стороне: на светлой или на тёмной?
- Мы, - напыщенно сказал дядя Петя, - всегда на светлой стороне.
И тут Боря неожиданно даже для себя выдал:
- Меня тыкал палец.
- Упарсин, - согласился дядя Петя.
Размыслив, Боря наткнулся на забавную идею. Взять стихотворный перевод Мальчевского для начала статьи, а дальше в виде таблицы изложить, сколько текстов Фофан-летописец написал на бересте, сколько на пергаменте, то есть коже, сколько на камне. С небесами вопрос, извините за тавтологию, повис в воздухе.
Николай Владимирович затею одобрил:
- Всё равно этот юбилейный сборник читать никто не будет. А если какой любитель придраться и прочитает, то статья больше статистическая, чем филологическая. Вот мол автор проанализировал, а вы хотите выводы делайте, хотите для своих работ пользуйтесь. Ты ещё разбей их по видам: летописный документ, художественная работа и т.д.
- А что может быть и т.д.? - полюбопытствовал Боря.
- Письмо кому-либо, прошение, просто упражнение на бересте. Мало ли примеров есть в истории наших письменных источников.
- Документ о купле, закладная, - подхватил Боря и встретил одобрение доцента.
- Двигай в этом направлении, - поощрил его Николай Владимирович.
И Боря двинул. Он собрал всё, что смог, из других источников и получил некую первичную картину: столько-то на бересте, столько-то на пергаменте, с небесами, понятно, - ноль. А вот о том, что Фофан писал на камне, никто не упоминал.
Когда он рассказал об этом Николаю Владимировичу, тот удивился:
- Смотри-ка! Действительно. Говорит, что писал на камне, а камня нет.
- И что это значит?
- Что камень всё-таки есть!
И Николай Владимирович убежал по делам, а Боря остался в размышлении. Камень есть. Должен быть! Но как его искать? Не каждый же камень разглядывать?
Сомнения вечером развеял папа, с которым Боря поделился своими трудностями.
- Эка невидаль! - воскликнул папа. - Если писал, то что?
- Что? - переспросил непонимающий Боря.
- Письмена на камне! - пояснил папа. - А такой камень давно должен был привлечь внимание. Вот я за грибами езжу под Гвардейск, там свой музей краеведческий. Ну как музей... Музейчик. Но рядом с ним камень установлен, на нём что-то высечено.
- Что высечено?
- Откуда я знаю. Я читал что ли? Но камень есть, факт.
Боря дождался ближайшей субботы и поехал в Гвардейск рейсовым автобусом. Начинался июнь, было уже тепло. По дороге их обогнала колонна автобусов, везущих школьников в загородные лагеря. Боря думал о том, что детям и их учителям дела нет до Фофана-летописца. Да и Боря статью напишет и забудет. Но вот умер Фофан больше трёхсот лет назад. А память о нём осталась, потому что были им исписаны берестяные таблички, листы пергамента. И сведения не ахти, но сохранилась подпись. И кое-кто ещё помнит Фофана, и помнить будет. Боря статью напишет и памяти этой добавится. Школьники, да и их учителя в автобусах пишут в телефонах. Не останется следа от этих сообщений и постов в соцсетях. И память об этих людях растает вместе с их сообщениями в виртуальном пространстве. Это как на небесах писать. Лучше на бересте.
Музей в Гвардейске оказался одноэтажным зданием в три окна по фасаду. На затоптанном газоне действительно стоял камень. И на нём оказались высеченные буквы!
Первая же строка заставила Борю впасть в ступор.
"Лѣта Ӡ.Р.О.Д. ..."
Дальше текст был вполне читаемым. Были "яти" и "еры", но всё было вполне понятно. Хотя Боря ждал чего-то непонятно-славянского, древнего как Перун и Велес.
Кратко содержание можно пересказать так: "Я пишу эти строки во славу Божию, и всяк, кто покусится на них, будет подвергнут немыслимым карам". Кары прилагались.
Боря подумал, что раз камень стоит у музея, значит его работники должны что-то о камне знать. Он поднялся на крыльцо и дёрнул дверь. Дверь оказалась заперта. Боря с удивлением посмотрел на табличку на стене, часы были рабочие. Боря опять дверь подёргал. Закрыто! Он постучал, но уже без особой надежды. Вот деревня. Посетителей нет, так и сидеть нечего. Он знал пару районных музеев, где на дверях было написано: "Если вы хотите попасть в музей, идите в дом такой-то, там живёт директор". И люди шли, и директор собирался, шёл с ними, открывал музей, ещё и экскурсию проводил.
Боря стал спускаться с крыльца обратно к камню, когда за дверями послышался шум, и зазвенели ключи. Замок щёлкнул, дверь открылась и выглянул пожилой дедушка.
Он увидел Бориса и сказал:
- Извините, я в камералке заработался, вот сразу и не услышал.
- Кто в отпусках, кто болеет. Я один остался. А завхозиха картошку пропалывать отпросилась. Вы хотели музей осмотреть?
- Я камень приехал посмотреть. Вот вы знаете кто на нём писал?
Старичок хитро улыбнулся:
- Человек это писал. Человек!
Он поднял указательный палец к небу.
- Человек любивший Бога, любивший свою землю. Человек любивший Слово!
- Это всё красиво сказано. А как звали этого человека?
- Да кто же теперь знает.
Боря разочарованно вздохнул.
- Жаль, что надписи на камнях не подписывали.
- Жаль, - согласился дедушка.
- А подскажите, что значит лето "Зрод..." Зродилось или что?
Дедушка подошёл к камню и сказал:
- А! Вот это? Так это год обозначен, только буквами. Так писали до конца семнадцатого века.
- И какой здесь год?
Старичок поднял глаза к нему, пожевал губами, что-то прикидывая:
- 7174-ый. На наше летоисчисление 1666-ой.
Это Боре очень понравилось. Точная датировка документа - редкость.
- Жаль, - повторил Боря, - что подписи внизу не ставили.
Он принялся осматривать низ камня.
- Постойте, вроде бы нижний край букв как в землю ушёл.
Дедушка прищурился подслеповато, смотрел, смотрел, но подтвердил:
- Ушёл.
- Так может, камень в землю врос?
- Несомненно врос, он здесь давно стоит, - поддержал его дедушка.
Тогда Боря упёрся в верхнюю часть камня, напрягся и стал камень приподнимать. Боря стал задыхаться, руки задрожали, но и камень стал поддаваться. Он приподнялся, и дедушка воскликнул:
- Есть! Есть ещё что-то!
Боря не видел, так как не мог опустить глаза. Он толкнул камень, чуть повернул, чтобы тот не осел обратно в яму, и, почувствовав, что камень встал, не качаясь, отпустил.
Боря, тяжело дыша, чуть отошёл и вот теперь осмотрел то, что открылось взгляду. Нижняя строчка букв открылась полностью, а ещё ниже что-то было нацарапано.
Не веря в удачу, Боря робко спросил старичка:
- Ну. Что там?
Старичок согнулся, приблизив лицо к самим буквам, и сказал неуверенно.
- Вроде бы как "ФФН".
- Фофан! - закричал Боря. - Фофан-летописец.
Старичок разогнулся и лицо его светилось о радости.
- Я бы высказал сомнения, - начал он. - Фофан - это лишь версия. Но, с другой стороны, есть факты, которые можно рассматривать как подтверждение этой теории.
- Какие факты, - оторопел Боря.
- У нас есть береста, написанная Фофаном-летописцем, и её подлинность подтверждена Славкингом, что никем не опровергнуто.
Боря дар речи потерял, а когда обрёл, вспомнил о правилах приличия:
- Меня зовут Борис, - представился он. - Я - ассистент и аспирант кафедры общей филологии и риторики. А вас как зовут?
- Фармуфий Мефодьевич.
Имени Боря толком не разобрал, но переспрашивать не решился. Поэтому сказал дружески.
- Мефодич, а можно посмотреть эту бересту?
- Конечно, тем более, что вы аспирант.
И дедушка засеменил в музей. Они прошли полутёмным коридором. Боря с удовольствием вдыхал запах деревянного дома, лака и канифоли, старой кожи, видимо где-то в помещениях стояла старая кожаная мебель. Это папа ему рассказывал о поездках к бабушке в деревню. Борины бабушки жили в городских квартирах, поэтому жить в деревянных домах Боре не доводилось. Ему вспомнились отцовские рассказы, и показалось, что должно в конце коридора пахнуть свежими щами и яблоками, принесёнными из сада. Но до конца коридора они не дошли, Мефодьевич нырнул в дверь в левой стене, и они оказались в комнате, забитой разными музейными вещами.
Открыв у старого шкафа деревянные дверцы со вставленными стёклами, работник музея извлёк с верхней полки большую папку. Папку он положил на стол у окна и раскрыл. Внутри была берестяная грамота.
- Можно прочитать? - почему-то шёпотом спросил Боря.
- Безусловно.
Боря принялся читать вслух:
- Я раб Божий, смиренный Фофан писах на бересте. На многих пергаментах
И тут Боря аж подпрыгнул:
- Писал на бересте, писал на коже
Писал на небесах, на камне тоже.
Старичок кивал головой:
- Да-да-да. Мальчевского вариант. Помню, помню.
- Вы помните Мальчевского?
- Помню. И Славкинга.
Боря не удивился. Такой древний старикан мог ещё и хана Батыя встречать.
Боря принялся разглядывать бересту. Буквы в середине полустёрлись, выцвели. Там где по Мальчевскому было "небесах", на самом деле было видно следующее:
- А почему там два "е" подряд?
- Буквы тоже стареют, - грустно сказал Мефодьевич. - Что-то осталось, что-то пропало. Славкинг резонно рассудил, что раз вторая буква е, то первая должна быть "н".
- А что ещё может быть? - удивился Боря.
- Две палочки? Например "и". Но Славкинг рассуждал логично: вторая "е", четвёртая "с". Значит первая "н", а третья - полустёршаяся "б".
- Получается "небсах".
- Правильно. Но, Славкингу это не понравилось. Как-то за уши притянуто. Тогда он рассмотрел под лупой. А там в середине чёрточка.
- Е?
- Правильно, "е", - расцвёл Мефодьевич. - А это уже выходит "небе". Тогда буква "с", стоит там, где стёрлось совсем. А значит в итоге - "небесах".
Старичок и Боря шумно выдохнули, довольные результатом.
- А ведь данная грамота считается утерянной, - вдруг встрепенулся Боря.
Мефодьевич пожал плечами:
- Как видите, её никто не прячет. Значит просто никому это не нужно.
- Как не нужно? Это же Фофан-летописец!
- И что он значит для большинства людей? Нет. Интерес к таким вещам - это удел избранных. Вот грамота. Вы говорите, что её потеряли.
- Считают утерянной, - поправил Боря. - Вот же она, есть.
- У бабушки пропали очки, - мягко сказал Мефодьевич. - Она ищет их по всему дому. Очки пропали, или она считает их утерянными?
- Пропали, - пролепетал Боря.
- Вот, о чём и речь. Грамоту здесь забыли, потеряли. Её даже новыми средствами не удосужились изучить.
- Новыми средствами? - насторожился Боря. - А у вас есть новые средства?
- Фотоаппарат волшебный.
Увидев Борино изумление, Мефодьевич рассмеялся:
- Это я так называю. Современная техника. Изучали с ней грамоты, другие. Но, ничего не обнаружили и бросили.
Боря скис:
- Вот видите, ничего техника не даёт.
- Я полагаю, там в чернилах не было сажи. Пойдёмте со мной, я покажу.
Они прошли в угол комнаты. На столе стоял старенький компьютер, но перед ним лежал современнейший навороченный фотоаппарат, рядом стопка бумаг.
Мефодьевич вытащил из стопки некую инструкцию и зачитал:
"специально подготовленный фотоаппарат без низкочастотного фильтра позволяет зафиксировать отраженный инфракрасный свет в диапазоне 940-1100 нанометров и получить снимки видимой люминесценции при освещении грамоты ультрафиолетовым светом".
- А мы можем? - взволнованно спросил Боря.
- Что?
- Осветить. Ультрафиолетовым светом.
- Пожалуйста. Вот и лампа специальная.
Они подтянули лампу. Мефодьевич включил компьютер. Боря жадно изучал инструкцию.
Они разложили грамоту, осветили её ультрафиолетовым светом и сделали несколько снимков, которые с фотоаппарата ушли на компьютер для обработки в специальной программе. Какое-то время шёл процесс оцифровки результатов. Наконец, на экране они увидели грамоту, но проявились черты, которые ранее были малозаметны.
- Постойте. - воскликнул Боря. - Но здесь скорее "и", чем "н".
Мефодьевич заинтересовался.
- Да, вы правы.
- И у третьей буквы, у "е", я не вижу больше ничего. А Славкинг дорисовал её до "б".
- И здесь правда ваша.
Приободрённый Боря принялся разглядывать изображение дальше.
- А вот второе "е" было скорее "в". И четвертая буква имеет чёрточку посредине. Но там есть ещё что-то. Это как большое малое е.
Мефодьевич долго всматривался:
- Позволю себе вас поправить. Скорее "р", где низ слегка загнулся.
- Иверах? - задумался Боря.
- Но там же есть ещё пропавшая пятая буква.
- Ивердах? Ивергах? Ивербах? Это скорее шахматист, чем слово.
- А вы не мучайтесь, - пожалел его Мефодьевич. - возьмите словарь Даля с полочки, во-он там. посмотрите.
Боря радостно посмотрел поверх книги на Мефодьевича:
- Вот оно! Черепок. Осколок. Писали же на горшках?
- Писали, - радостно согласился Мефодьевич. - А слово "ивернах".
- Писал на ивернях, то есть на черпках, - продолжал ликовать Боря.
- Получилось! А что же раньше не получалось?
- Так я говорю, - пояснил Мефодьевич, - Знамо, здесь чернила с сажей, а там без сажи. Вот и не шло.
Боря спросил у Мефодьевича разрешения сфотографировать грамоту, прибор и камень. Кроме того Боря хотел сфотографировать самого Мефодьевича, обещая тому соавторство в статье, как участнику открытия.
- Стар я уже, - сказал Мефодьевич. - Не надо про меня вообще поминать.
- Прославитесь, - пообещал Боря.
- Тем более не надо. А то выгонят меня отсюда, а дома я с тоски помру. Оставьте меня в покое.
Мефодьевич разрешил сделать фотографии бересты, распечатал обработанное в компьютере изображение. А вот сам фотоаппарат снимать не дал.
- Не знаю, - сказал он, - можно ли. У нас здесь, знаете ли, секретность.
Боря не понял, что может быть секретного в фотоаппарате, но перечить не стал. Его распирало чувство совершённого открытия, он был готов согласиться со многим.
Они вышли из музея. Боря долго снимал с разных ракурсов камень. Потом вернул его на место, так что скрылась нижняя строка и сделал снимки, как оно выглядело до того, как ему пришло в голову поискать буквы ниже уровня земли.
Боря всё-таки хотел сфотографировать Мефодьевича, он думал, что, когда они попрощаются, Боря успеет несколько раз щёлкнуть старичка на телефон. Но тут Мефодьевич сказал:
- Вы же аспирант?
- Аспирант, - согласился Боря.
- Значит, вам можно показать. У вас же есть допуск?
Ничего не понимающий Боря кивнул и сказал:
- Есть.
- Тогда пойдёмте.
Они вернулись в музейный коридор, только уже дошли до конца. Там Мефодьевич повернул направо, достал связку ключей и долго возился с замком двери. Наконец дверь как охнула и приоткрылась. Мефодьевич толкнул её, она пошла тяжело, цепляясь за пол.
- Перекашивает, - пояснил Мефодьевич и вошёл внутрь.
Когда глаза Бори привыкли к полумраку он увидел на стене кадры из космического боевика. Прямо у стены стоял скафандр. Справа от скафандра под углом стоял неизвестный Боре флаг.
- Музей 1666-ого отдельного десантно-штурмового батальона, лунного. Батальон двигался на обратной стороне Луны от кратера Сеченова в сторону кратера Ван Гу, что было воспринято китайцами, как святотатство. Поэтому на десантников было совершено нападение. Скафандр принадлежит уроженцу Лейб-Гвардейска...
- Гвардейска, - перебил Боря.
- Это при советской власти его переименовали. А изначально он был Лейб-Гвардейск. Так вот. Скафандр нашего уроженца Семёна Степановича Прелыгина, который был парторгом батальона. Погиб не от китайской пути, а от двух небольших метеоритов. Вот отверстия. Разгерметизацию удалось остановить. Ефрейтор, фамилию которого мы не знаем, знаем только имя, Пётр. Так вот этот ефрейтор нёс майора Прелыгина на себе. Но часть кислорода из скафандра ушла, оказалась перебита система обеспечения. Обратите внимание здесь
Боря оторопело осмотрел какие-то старые пыльные шланги на скафандре.
![1 []](/img/a/anikin_w_j/anikin_36/risunok1.png)
![2 []](/img/a/anikin_w_j/anikin_36/risunok2.png)
![3 []](/img/a/anikin_w_j/anikin_36/risunok3.png)