Аннотация: Что скрывала Калевала? Время чтения 25-30 минут
Шмат сала
- Да, Шарик, я тоже, увы, смертен, - сказал профессор зверьку, смотревшему на него умными глазами из-под остывшей буржуйки.
Силы иссякали. Мало того, что Ленинград оказался в блокаде, так ещё и зима выдалась чрезвычайно морозной. Последние пять поленьев он вчера отдал соседке-вдове с двумя детьми. Еда кончилась три дня назад. Он мог терпеть и холод, и голод. Но вчера погиб брат. Погиб! У профессора не хватило мужества стать в ряды ополчения. А брат пошел. Погиб, но не дал пройти врагу.
Профессор достал из ящика стола увесистый свёрток. Развернул, посмотрел подслеповато. Ноздри просто пронзил запах свиной шкурки. Для кого-то это могло бы стать истинным лакомством. Профессор завернул свёрток в лист коричневой обёрточной бумаги, перетянул бечёвкой. Чернила в чернильнице замёрзли, поэтому взял химический карандаш. Подержал во рту, там уже и слюны не осталось. Пока грел грифель, думал, как надписать, на каком языке, профессор был полиглот. Решил писать на русском, отдавая дань великому и героическому русскому народу, всей его истории. Надписал: 'Шмат сала'.
Подозвал Шарика, примостил свёрток под ошейник. Подумал, что дверь в парадное могло приморозить, засыпать снегом. Поэтому выпустил зверя через балкон. Умное животное знает, куда отнести посылку.
Прощаясь с другом, профессор сказал:
- Одни мы остались. Братья все погибли.
Зверь заскулил.
- Всё. Иди.
Профессор вышел из квартиры, и подбросил соседке под дверь карточки, уложенные в чистый конверт.
Когда на следующий день соседка прибежала рассказать о случившемся чуде, подкинутых хлебных карточках, она нашла профессора на балконе. Он сидел там в старом кресле, покрытый снегом, с первым изданием 'Калевалы' на коленях и улыбался. Перед смертью он видел скалы и озёра родины. Он уже сутки как замёрз.
***
Возвращаясь с кухни с бутербродом, Юра заглянул в гостиную. Там дедушка играл в шахматы со своим старинным приятелем.
- Здорово, дядя Тима, - сказал Юра.
- Здравствуй, - отозвался Антимир Владыкин, учёный-энциклопедист, как было написано на его визитке.
По телевизору шла какая-то научная программа.
'Это уникальный, единственный в мире, природный ядерный реактор, - говорила ведущая программы. - Мы находимся в Окло, это место в Габоне...'
Юра пошёл к себе в комнату, когда расслышал за спиной реплику деда:
- Единственный! Их бы за космополитизм привлечь. Помнишь мы с тобой в пятьдесят втором?
- Товарища Берии на них нет, - отозвался Владыкин. - А помнишь, он письмо ждал? И от нас ждал...
- Арестовали не вовремя... - откликнулся дед.
Юра только хмыкнул.
Через некоторое время в комнату, где Юра играл за компьютером, вошёл дедушка.
- Не отвлекайся, - сказал дед. - Я только книжечку возьму.
Он взял что-то с книжной полки, полистал и поставил на место. Делал он это тихо, но Юра отследил, куда дедушка возвращал то, что смотрел. Когда дед ушёл, Юра подбежал к полке и выхватил. Это был номер 'Известий Карело-Финской научно-исследовательской базы Академии Наук СССР' за 1947 год.
Лето пришло как-то сразу, и Юра с друзьями, Петькой и Виталиком, засобирался в путь. За отличную учёбу в школе отправлялись они на летнюю смену в Сочи в школу 'Сириус'.
Мама Юры сказала мужу:
- А ничего, что дети одни поедут? Как-то боязно.
Тут на кухню вошёл дедушка:
- Ничего страшного. Я после десятого класса на Сахалин поехал. Один.
- Не ври, папа, - устало сказал его сын. - Мне бабушка рассказывала, что ты семилетку закончил, а за восьмой класс платить уже надо было. Поэтому тебя отдали в геологоразведочный техникум. Вот после техникума ты на Сахалин и отправился.
- Так по возрасту это и соответствует десятикласснику.
- Папа! - всплеснула руками Юрина мама. - Что вы сравниваете? Какие тогда и какие сейчас времена?
- Вот те на! - удивился дедушка. - Юра едет в Сочи летом. Там его ждут в элитной школе. Будут вокруг него плясать, развлекать, обучать по новомодным методикам. А я через всю страну на паровозе, чтобы зимой руду добывать в краю, где полно ссыльных и бывших уголовников! Конечно, что за меня было переживать? А вот с Юрочкой в Сочи, что угодно может произойти.
Папа рассмеялся, мама надулась.
Но поехали дети сами. Их должны были встретить по приезде и доставить непосредственно в общежитие при лицее.
На первой остановке дети отзвонились родителям, что всё в порядке, прислали фото из окна поезда. А на второй остановке вышли. Хотя фотки опять отправили с комментариями, что в дороге укачивает, ехать ещё долго и они будут спать. Между первой и второй остановками друзья рассматривали карты, которые были у них сложены в большой папке. Обсудив изображения на картах, они в очередной раз убедились, что в целом направление поисков правильное. После того, как мальчики вышли из одного поезда, они пересели в другой. И теперь ехали не на юг, а на север.
***
Из воспоминаний обер-ефрейтора 154-го пехотного полка 58-ой пехотной дивизии Вермахта Альфреда Зауке.
'Хотя подарки на Рождество превзошли все наши ожидания, радости не было. Я лежал в блиндаже, на отмороженных четырёх пальцах правой ноги мясо отходило, и уже нарастала новая кожа. Говорят, что русские в блокадном городе умирают. Но и мы так скоро сдохнем, положение наше не лучше. Перед Рождеством провели большое наступление. В котором потеряли сотни людей. Теперь командование задумало новый штурм. Так сказать, новогодний подарок русским. Мы все в душе поддержали командование, так как сидеть здесь всю зиму казалось более страшным, чем наступление.
Ударили после полуночи. Неделю копили снаряды для орудий и миномётов, чтобы удар был как можно более мощным. Разом вся эта смертоносная масса пошла на позиции русских. Начали сразу после полуночи при полной луне. Когда через четверть часа канонада затихла, мы рванулись к вражеским окопам. Артиллерия поработала на славу, живых в окопах осталось немного. Патроны берегли, поэтому мы шли в рукопашную. И прорвали линию обороны!
Мы проскочили пустырь и оказались уже на городской улице. Нам казалось, что сейчас за нами в прорыв бросится вся наша армия, и вот он, Ленинград, взят! Натянуло тучи, ударил ветер, замела позёмка. Каждое окно выглядело амбразурой, откуда может ударить пулемёт или выстрелить русский снайпер. Мы крались по улице, когда появился он. Вытянул руку вперёд и ударил по нам огненными шарами, а из подвалов выскочили малые бестии. У них не было ружей, но были тесаки и топоры. Собрав первую жатву смерти, они, по команде, снова юркнули в подвалы. И тут появились драконы, три. Все неистовые как Фафнир. Я в ту ночь не удивлялся ничему. Я после месяца войны понял, что в этой ужасной стране нам ещё придётся сразиться с самим чёртом, и этот момент настал.
Мы сразу потеряли пару дюжин солдат, но тут подоспели бойцы пулемётной роты. Оказывается, наш славный MG-34 может доставить неприятность даже дракону.
Поднялась и усиливалась пурга. Опять полезли маленькие бестии. Я отбивался прикладом, стрелял, прятался в грудах щебёнки и снова бежал, то атакуя, то спасаясь от огня.
Не знаю, сколько длилась эта фантасмагория, но нам удалось добить драконов. Метатель огненных шаров ослаб, и стоял посреди улицы, раскинув руки. Офицер приказал брать его живым, он хотел предъявить это чудо господину полковнику. Когда солдаты приблизились к нему, он взорвал себя, прихватив ещё троих наших. Когда он взорвался, маленькие твари исчезли в своих подземельях.
Выжило нас не много. По одному нас раскидали по другим частям, и подальше от Ленинграда. Никаких наград за этот бой никто не получил. Я оказался под Харьковом и был рад, что вырвался из дикого северного края. Хотя и на Украине нам изрядно досталось...'
Папа Юры захлопнул книжку и сказал жене:
- Дед от научной литературы перешёл к чтению какой-то бредятины.
- Что старый, что малый, - поддержала его жена, - скоро про попаданцев читать начнёт.
***
Владыкин прервал свои раздумья над очередным ходом и спросил Юриного дедушку:
- А что, Эдя, дети уехали?
- Уехали.
- Всё в порядке?
- Абсолютно.
- Ты уверен? Дети всё-таки.
- Да я в их возрасте...
- Знаю, знаю. На Сахалин. Но встретились мы с тобою уже на Таймыре...
- Ты тогда уже попал к Берии под колпак?
- Да. Дело громкое было. Министра геологии Малышева по итогам сняли и...
- Не надо, не вспоминай всуе, не тащи скелеты из шкафа, - попросил Юрин дед.
Ещё через сутки мальчики вышли из поезда, позавтракали в кафе и отправились в заранее выбранный пункт выдачи товаров Wildberries. Там получили уже оплаченное снаряжение.
Разбирая в ближайшем сквере полученные вещи, Юра казал друзьям:
- Интернет-торговля - великое дело. И билеты заранее можно купить, и с рюкзаками по поездам не надо мыкаться. Всё пришлют куда надо.
Собрали рюкзаки и были готовы к походу. Карелия всегда притягивала к себе туристов. А имея ещё и заманчивую цель, как у ребят, путешествие становилось вдвойне интересным.
После чего мальчишки нашли в интернете веб-камеры Сочи, сделали несколько кадров и отправили родителям, как фотоотчёт. Типа, мы на месте, у нас всё в порядке.
Дома у Юры все были довольны, никаких подозрений даже не закралось. Один друг дома, Антимир Владыкин, отчего-то забеспокоился.
- Эдуард, - начал он. - Внук твой с друзьями уехал. Справятся ли? Одни, далеко от дома.
- Чего ты беспокоишься зря, - сказал Юрин дедушка. - Сейчас мир не дискретен. Мобильная связь и интернет связывают две любые его точки в пространстве и во времени. Если что-то произойдёт, они позвонят.
- А если они тебе не позвонят?
- Ну кому-то они сделают звонок?
- Да, - согласился Антимир.
Но тут Юрин дедушка встал:
- Ты прав. Нам тоже надо ехать. - и крикнул. - Дети! Я уезжаю!
Из кухни пришёл Юрин папа:
- Ты куда собрался? В шахматный клуб?
- В Ленинград.
Услышав это, прибежала Юрина мама:
- Как в Ленинград? Как вы один поедете?
- Вдвоём, с Антимиром, - сказал дедушка.
Антимир Владыкин захотел крикнуть: 'Я не поеду!'. Но Юрин дедушка так на него посмотрел, что слова застряли в горле.
Мама с папой убежали на кухню, там она зашипела:
- Им по девяносто лет! Куда им ехать?
Юрин дедушка, Эдуард Борисович, родился в начале тридцатых годов двадцатого века. Жизнь прожил интересную, а вот женился поздно, уже к пятидесяти годам. Жена хотя и была на пятнадцать лет моложе, но к моменту брака тоже не девочка. Сын был у них единственным ребёнком. В Юре бабушка с дедушкой души не чаяли.
Эдуард Борисович пришёл на кухню:
- Дети, - сказал он. - Что вы разволновались? Это вам не на Сахалин в теплушке ехать. Мы вызовем такси, нас довезут до вокзала. В Ленинграде...
- В Питере, - поправил его сын.
- Хорошо. Хотя я еду в Ленинград.
Сын с невесткой молча кивнули, примиряясь с упертостью старика.
- В Питере, - пошёл на компромисс Эдуард Борисович, - мы тоже вызовем такси. А может быть нас встретят.
Сын облегчённо вздохнул:
- Так вы к кому-то едете?
- А что, у двух профессоров не может быть коллег в большом городе?
***
- Прикольно, - сказал Петька, - солнце почти не заходит.
- Белые ночи, - хором ответили два его приятеля.
Они опять склонились над картами.
- А почему нам не надо идти на территорию гномов? - Виталик показал на окрашенные районы карты, после чего развернул другую карту. - Вот маршруты туристических походов. Территория гномов исхожена вдоль и поперёк. Ничего ни с кем страшного не происходит.
- Мне кажется, - влез Петька, - ты смотришь двумерно, а надо трёхмерно.
Виталик не понял.
- Люди ходят по поверхности, - пояснил Юра. - А гномы живут под землёй. Не пересекаются.
- Мы идём сюда? - Петька провёл пальцем линию движения по карте.
Приятели кивнули.
- А почему гномы туда не лезут?
Они опять вернулись к туристической карте.
- Места здесь тоже безопасные. Туристы всё излазили.
Друзья посмотрели друг на друга и сказали хором:
- Значит, там опасно под землёй!
***
Эдуард Борисович не обманулся в своих ожиданиях. В ВУЗе, в который они обратились, были приятно удивлены, что два известных учёных приедут к ним по делам.
На вокзале их встретил доцент Должиков, который обещал сводить к интересующему объекту. Старики попросили перенести экскурсию на завтра, так как сильно устали. Но в гостинице они не завалились отдыхать, а провели весь вечер над своим комплектом карт. И это были карты Ленинграда.
На следующий день Должиков отвёл их к дому, на котором висела памятная табличка.
'В этом доме с 1901 по 1942 год жил и работал профессор Меринов...'
Рядом с текстом помещался профиль профессора.
- После профессора в его квартире остались какие-то документы, материалы? - поинтересовался Эдуард Борисович.
- Почти ничего. У профессора все рукописи хранились на кафедре. Он не любил работать дома, предпочитал кабинет. Библиотеку свою, весьма обширную, он передал университету ещё до войны. Так что ничего дома у него из книг не оставалось.
- А брат профессора? Что о нём слышно?
Должиков с удивлением посмотрел на собеседника:
- У Меринова не было ни братьев, ни сестёр.
Помолчали.
- А животных он держал?
Должиков пожал плечами.
- Спасибо вам, - Эдуард Борисович протянул доценту руку. -Не буду злоупотреблять вашим временем. А мы посидим здесь во дворе с профессором Владыкиным. Хочется ещё ощутить ауру этого места.
Должиков понимающе улыбнулся, распрощался и ушёл.
Эдуард Борисович и Антимир Владыкин сели на лавку у подъезда. Недалеко за столиком пенсионеры играли в домино.
- Патриархально, - сказал Антимир.
Тут от доминошников отошёл один из играющих и подошёл к двум приятелям.
- Вы про Меринова спрашивали?
Эдуард Борисович подвинулся, приглашая неожиданного собеседника присесть. Тот тяжело опустился на лавку.
- Восемьдесят пять мне будет, - сказал мужчина. - Помню я профессора. При молодом вашем не хотел говорить, а вы свои.
- Что значит свои?
- Нашего времени люди. Тоже блокадные?
- Нет, - сказал Эдуард Борисович. - Мы жили южнее, но под оккупацию попали оба. Помним, как голодали. Представляю, как голодали здесь. Это было похлеще.
Мужчина кивнул.
- Мы соседи были с Мериновым. Вы вот спросили про зверюшку.
Эдуард Борисович встрепенулся:
- И что?
- Был у него не то собачонок, не то котёнок. Бегал по квартире. А профессора мама наша нашла. Он на балконе сидел, хотя мороз был страшный.
- А собачонок его?
Мужчина задумался.
- А и не было его. Куда-то делся. Профессор помер, а зверька уже и не было.
Возникла пауза.
- Вы только не подумайте, - встрепенулся мужчина.- Съесть он его не мог. Не тот был человек, профессор. Ещё вы про книгу спросили.
Эдуард Борисович улыбнулся:
- Я спрашивал про бумаги.
- Бумаг не было. Книга осталась. Не русская. Без картинок.
- Сожгли? - резко спросил Эдуард Борисович.
- Не успели.
Мужчина помолчал, собираясь с духом.
- Там вообще чудо вышло. Сперва мать нашла карточки под дверью. В конверте, как письмо. Под дверь подбросили. Потом мать нашла книгу эту у профессора на коленях. Забрала. А через два дня пришёл человек.
- Какой человек? - оживился Антимир Владыкин.
- Библиотекарь. Я сперва думал, почтальон.
- А почему так?
- Одет был как почтальон. А потом он сказал, что из университетской библиотеки, и, мол, у профессора оставалась библиотечная книжка. Её нужно сдать.
Тут мужчина сделал паузу, собираясь с духом.
- А потом он, почтальон, достал из-за пазухи хлеб. Буханку, целую. Я смотрел на неё, как завороженный. А он сказал ласково: 'Что стоишь, малыш? Беги, неси книгу'. И я поменял книгу на буханку. Когда мать пришла с работы, и я рассказал ей, она плакала. А потом молилась, и сказала, что это ангел. Хлеб я сберёг до её прихода. Только краешек чуть обкусал. Мы с мамой и братом ели его дня три, или четыре. Кусочками. После войны я уже узнал, что были люди, которые за продукты выменивали произведение искусства. Цены им не было. Но мне кажется, что книга эта ценности не имела. Это был ангел-библиотекарь. Я запомнил руку. У него, как у вас, - он показал на Эдуарда Борисовича, - на пальце было два кольца. Это потом я уже узнал, что некоторые после серебряной свадьбы добавляют к золотому кольцу серебряное. А вот средний палец у него был изуродован.
- Вы так хорошо запомнили? - удивился Антимир Владыкин.
- В этой руке он держал хлеб. Я было забыл вкус этого хлеба, он был не такой.
- Странный?
- Нет. Просто не такой как в блокаду или даже до войны. Я думал, это - хлеб ангелов. Да нет. Сегодня такой вкус хлеба обычное дело. Но тогда показался очень вкусным.
Помолчали.
- А что? - сказал вдруг мужчина. - Вы люди образованные. Как думаете, у меня ценное что-то на хлеб выменяли?
- Тогда хлеб была главная ценность, - веско сказал Эдуард Борисович. - Но я думаю, что книгу взяли, чтобы вернуть в библиотеку.
- Вы так думаете? Библиотекарь отнёс её на место?
- Книги всегда возвращаются в библиотеки, - сказал Эдуард Борисович и поднялся. - Спасибо вам за рассказ. Пойдём мы. У нас с другом ещё много дел, возраст большой. А время поджимает.
Они пошли и тут мужчина в спину им сказал:
- Меринов одинокий был, но добрый. Я до войны совсем маленький был, а брат мой постарше. Меринов его в зоопарк водил. Брат говорил, что у Меринова там был друг, который их бесплатно пускал, ещё и в вольеры заводил. И друг этот стихи им часто читал.
- Какие же? - поинтересовался Антимир Владыкин.
- 'Ковёр-самолёт', Лебедева-Кумача. Они ещё были в учебнике 'Родной речи'. Помните такие?
Владыкин кивнул.
- Гениально, - прошептал Эдуард Борисович. - Зоопарк.
***
Юра, Петька и Виталик двигались через хвойный лес. Деревья здесь были низкорослые и тонкоствольные. Зато солнце просвечивало такой лес насквозь. Вся поверхность земля, в том числе лежащие на ней камни, были покрыты слоем мха. Виталик сначала даже заволновался, не забредут ли они так в какое болото.
- А мы правильно идём? - спросил Петька. - Я всё же думаю, что нам надо было к морю ехать. Там всё в море заканчивается.
- Нет, - отрезал Виталик. - Сказано: 'На туманный берег мыса, На далекий остров мглистый'. Но мыс и остров могут быть не только на море.
Они остановились, опять достали карты и принялись вглядываться.
- Вот озёра, - показал пальцем Виталик. - И геологическая обстановка вокруг подходящая. Только мыс там не один, и островов много.
- Да, - задумчиво протянул Юра. - Вот мыс, и остров рядом. А вот другой мыс, и снова остров.
- Этот мне меньше нравится, - сказал Петька. - тут остров совсем недалеко. Не такой он будет мглистый. А вот этот далеко от мыса.
Юра что-то прикинул линейкой:
- Маленькие они, острова. Метров по пятьсот в длину. Обойти его легко, но островов там много. Нам что, по всем озёрам плавать с острова на остров?
Надувная лодка с собой у приятелей была, но грести от одного острова к другому реально не хотелось.
- Саари или шуари переводится как остров, -пояснил Виталик.
- Так они все острова, - резюмировал Петька. - Мне бы хотелось, чтобы это был Хеминги.
- Почему?
- А он единственный не шуари. Знаешь, как в задании: найди лишний элемент.
- А может есть Малый Селкясуари, и именно это наш остров? - подшутил Юра.
- Нет, - убеждённо сказал Петька. - Наш остров не может маленький. Там должен быть определённый размер.
Пошли дальше и скоро увидели за деревьями дальнюю полоску воды:
- Озёра! - воскликнул Виталик.
Они ускорили шаг, но скоро наткнулись на немолодую женщину, собиравшую в лесу грибы.
- Туристы? - весело спросила их женщина.
- Да, - ответил Юра. - Хотим встретить рассвет на озере.
Петька встрял в разговор:
- Такую красоту в городе не увидишь. А здесь даль озера и по ней рассветные блики. Рыба ходит так, что круги по воде...
Женщина рассмеялась:
- Точно. У нас такое можно смотреть бесконечно. На мыс идите. Здесь мысок небольшой, а подальше есть мысы, выступающие в озеро. Там, поди, интереснее будет. Только на Сумуниеми не ходите.
- Почему? Там опасно или запрет какой?
Женщина отмахнулась рукой:
- Аккуратным надо быть везде, и запрета нет. А вот туманы там часто. Не увидите ничего, пока к обеду ветром не разгонит.
- А как его узнать?
Женщина описала приметы мыса.
- Спасибо, - сказал Виталик. - Мы для встречи рассвета другой мыс найдём.
Но, когда они отошли от женщины на приличное расстояние, Виталик прошептал друзьям.
- Похоже мыс подходящий мы нашли, 'туманный берег мыса'.
Юра открыл карту:
- И ближе всех к нему из островов Кирьявашуари,
***
Эдуард Борисович и Антимир Владыкин, предъявив на входе билеты, вошли в зоопарк.
- Думаю, - начал Эдуард Борисович, - надо ориентироваться на вольеры с крупными животными.
- Логично, - поддержал его Владыкин. - Но я бы нашёл нам проводника.
- Где ты его возьмёшь?
- Надо искать старичка, - убеждённо сказал Владыкин. - Он многое знает, а кроме того, у него к нам, как людям пожилым, будет симпатия.
- С чего это он к тебе симпатией проникнется?
- Собеседник, - убеждённо сказал Владыкин. - Нам, старикам, нужен собеседник, которому мы можем пересказать свою жизнь. И лучше сверстник, а то молодёжь ничего не поймёт в смене времён и персонажей. Для молодых Брежнев, Суворов и Александр Невский жили примерно в одно время.
Эдуард Борисович понял идею и окликнул ближайшего работника зоопарка:
- Милейший, мы ищем вашего старейшего сотрудника. Я запамятовал, как его зовут. Не заболел ли он?
'Милейший' проскользнул взглядом по двум старикам и бросил:
- Был Василий Дмитриевич с утра. Беркутов кормил.
Приятели отправились к нужному павильону и увидели старичка, выходившего из вольера с хищными птицами.
- Молодой, - с печалью глядя на служителя, сказал Эдуард Борисович. - Ему всего-то лет восемьдесят.
- Сойдёт, - откликнулся Владыкин и обратился к служителю.
- Василий Дмитриевич!
Служитель, щурясь, присмотрелся к ним, пожал протянутые и руки и честно сказал:
- Не припомню, где мы встречались. Вы не из Союза охраны птиц России?
- Нет. Мы уже пенсионеры, частным порядком.
Эдуард Борисович представился сам и представил Антимира Владыкина.
- Мы здесь по поводу профессора Меринова.
Василий Дмитриевич задумался и сказал:
- Не припомню такого.
- Он был учёный-филолог. А в зоопарке до войны работал его родственник, или хороший друг. Работал с крупными животными. В войну, я так полагаю погиб.
- Да, - согласился Василий Дмитриевич. - Многие тогда умерли, не дожили до прорыва блокады.
- Нет, не умер, -поправил его Эдуард Борисович. - Именно погиб.
Василий Дмитриевич огляделся:
- Что мы на аллейке стоять будем. Пойдёмте. Я вас чаем напою, а по пути зверюшек наших посмотрите.
Он зашаркал ногами по дорожке, потом прервал молчание.
- Погиб от бомбы или в бою?
- В бою.
- Были сотрудники-мужчины, которые ушли в ополчение. В своё время у нас был стенд с их портретами и именами. Вспоминаю...
Опять воцарилась тишина, прошли шагов десять.
- Был такой Моштаков или Муштаков. Ещё Почелов, но он вернулся с войны. Не погиб. И я его ещё помню. Да он что-то рассказывал. Правильно! С Муштаковым он воевал. Эрлинг в ополчение ушёл. Все погибли. Ещё был Смирнов. Он был что-то вроде парторга и стал в ополчении батальонным комиссаром. Тоже погиб.
- Мы имели в виду, - перебил служителя зоопарка Эдуард Борисович, - профессора Эрлинга. Его работы и судьба интересуют нас.
Василий Дмитриевич остановился и грустно вздохнул:
- По воспоминаниям тех сотрудников, кто его ещё застал и помнил, он был милейшим в общении человеком, но со своеобразными идеями. Идеи эти он высказывал вслух, что некоторых пугало.
- Что пугало: идеи или как он высказыва? - заинтересовался Владыкин.
- Про идеи не скажу. Об этом не говорилось, а специализация моя далека от интересов Эрлинга, поэтому о его работах я судить не могу. Да они почти и не изданы. А вот пугались почему, это понятно. Время какое было? 37-38-ой годы. Генетики между собой разбираются. Историки и философы между собой. За теорию, не соответствующую генеральной линии, можно было и пострадать.
- А почему работы, вы говорите, не изданы? - поинтересовался Эдуард Борисович.
- Эрдинг работал с животными большими, а кабинет рабочий у него был маленький. Опять же по воспоминаниям, там были стопы бумаг, исписанных им. Он обещал, что вот-вот издаст какой-то большой труд. А потом он погиб. В блокаду многие помещения были повреждены бомбёжками. В каморку Эрлинга перетащили часть вещей. Да так всё и осталось. Хлам там, никогда там ничего не разбирали. Боюсь, погибло всё наследие.
Василий Дмитриевич загрустил, казалась, сейчас всплакнёт.
А вот Эдуард Борисович был напротив чрезвычайно весел: