Аннотация: Вслушайся в тишину. Она отвечает на все вопросы, что могут быть заданы.
(с) Elwing, Алена Анисимова.
...Цена Молчания...
Я искренне верил в вампиров. В далеком детстве я прятался от них в шкафу, в боязни пошевелиться и издать звук. Я всегда убегал от огромных морских чудовищ, подстерегавших меня в любой заводи, реке и даже луже. Я спасался, будучи на волосок от гибели. Я встречался глазами с оборотнями и меня пронизывал холод. Я видел ведьм, тех, кто носит облик женщины или мужчины.
Я всегда спасался от них, убеждая себя, что это бред. Перестань верить - и кошмар исчезает, оставляя тебя в одиночестве, наедине со своей детской глупостью.
Я никогда не верил в вампиров...
Утро было сонным, как любое студенческое утро. Мало того, утро искренне желало мне зла, ставя подножку везде, где могло дотянуться. Только что солнечный луч проник сквозь нарочно оставленные открытыми занавеси и лизнул меня в глаз. Прикосновение было холодным и мокрым. Каким еще может быть прикосновение хмурого бесснежного декабря?
Свет солнца был бледен, но это не мешало ему слепить замученного знаниями человека. Меня.
Подъем состоялся, как и всегда. Мрачное отсутствие ног, старенький разбитый паркет, ускользающий по неизвестным делам... Из зеркала смотрела недовольная физиономия, опухшая и расстроенная. Лет через пять это лицо вряд ли изменится, но добавится грубости в чертах и даже какой-то гордости. Этому поспособствует щетина, сейчас не наблюдающаяся на лице. Двадцать один год, совсем мальчишка и в то же время взрослеющий мужчина. Все та же бесшабашность и уже совсем другие требования к жизни. Переходный этап. Все мое существование всегда было переходным этапом.
Серый завтрак из бутербродов с сыром и невкусного чая, компенсировавшегося четырьмя ложками сахара. Здесь как раз не ожидалось перемен. Стипендии и немногих копеек, присылаемых родителями, хватало только на дешевенькие двести грамм "Российского" или "Гауды", батон хлеба... Иногда к этому плюсовалась бутыль кефира.
Кстати, это должно было поднять настроение, поэтому в процессе одевания я нашарил плеер и отлистал несколько песен. Вчера именно под "Чайф" я возвращался домой.
Что же, сегодня я наоборот иду на занятия. В людях всегда должно быть что-то неправильно, только так они чувствуют вкус к жизни.
Улица толкнула в грудь длинными гудками и гулом множества голосов. Москва. Великолепная Москва, ужасная, и омерзительная...
Привычный зев метро заглатывал огромные порции людей, как и всегда. Чтоб тебе подавиться...
С этой мыслью я вступил в бетонную глотку.
Я видел слова, что застряли у нас на губах...
Как то, что тонуть не должно, уверенно тонет...
Чайф по-прежнему силился поднять настроение, хотя с таким подбором песен вряд ли возможно хотя бы улыбнуться. Все композиции на плеере были грустными или с претензией на грусть.
Вагон-кишка пролетел мимо, толкнув ветром в грудь. Я привычно сделал шаг назад. Может, специально, а может, и нарочно, на этой станции всегда был один неприятный момент... На расстоянии двух шагов от дверей вагона ровный пол вдруг обнаруживал незначительный скос к рельсам. В первый раз я не заметил этого и пережил несколько неприятных мгновений, когда вдруг на долю секунды потерял равновесие и качнулся вперед, прямо к путям. Разумеется, большую часть испытанного дорисовал тогда человеческий страх. Но с тех пор я предпочитал стоять как можно дальше от провала. Потому что он необъяснимо тянул вниз.
Вагон двинулся, и счастливый голос неразборчиво доложил о закрытии дверей и названии следующей станции. Моя была через одну.
Я сидел, скучал и ничем не отличался от толпы. В столице нашей пресветлой родины быстро отучаешься смотреть на людей на улицах. Но привыкнуть к одному я не мог никак... Два занятия в метро - сон и чтение. Видимо, москвичам настолько не хватало этого в собственных квартирах... Нет. Не могу привыкнуть. Никак.
Толпа вынесла меня из вагона и помчала к эскалатору. Почти у цели.
Уютная темнота потихоньку отступала. Впереди опять был бледный свет, режущий глаза. И по мере того, как он наступал, хотелось съежиться и не вылезать из прогнившего подземного чрева столицы. Показалось даже, что эскалатор движется намного быстрее обычного, немного закружилась голова.
Я оглянулся. Люди вокруг по-прежнему спали с открытыми глазами, разномастные, но отвратительно одинаковые. Не хотелось никуда подыматься. Быть с ними заодно, быть частью этого стада. Странно, я не видел ни одного открытого рта, ни одной яркой эмоции на лицах, а гул стоял неимоверный, будто я нахожусь на базаре.
Кто-то же должен говорить?
Стало холодно.
Я машинально скользнул ногтем по молнии на куртке - застегнуто. Следовало надеть что-нибудь потеплее, наверное.
И тут свет ударил мне в глаза....
Я не знаю, почему не закричал и не заплакал. Видимо я оставался под гипнотическим давлением толпы, которая безлико несла меня вперед, туда, куда было нельзя, ни в коем случае, никак!
Меня шатнуло, я машинально закрылся руками, но свет был по-прежнему ярок. Он выжигал, слепил и убивал...
И несознательно я бросился спасаться - обратно, в спасительный гул и темноту. Мой друг и спаситель, эскалатор нес меня вниз, и жуткое чувство проходило. Вернулось зрение. Толпа продолжала молча давить, тащить и перекрывать кислород.
Я смотрел на эскалатор, не понимая, что на меня нашло. Будто солнечный свет резко сделался смертельным. Черт побери, какое солнце??? На улице декабрь, утро... Солнце могло быть там, за плотным одеялом из облаков и смога. Но никак не на серых улицах, покрытых слоем человеческой ненависти.
Эскалатор понесся вверх. И снова это чувство... Будто лопается что-то внутри, ссыхаются мысли, оставляя обезвоженное тело... Светлое пятно наверху приближалось с угрожающей быстротой, давило... Опомнился я, только когда невыразимым усилием воли отшвырнул смертельное видение. Свет резал глаза. Я снова стоял в самом низу живого конвейера.
Что-то мешало мне подняться... Что-то не пускало наверх, туда, где властвовал день.
Женщина в форме работников метрополитена обратила свой бледный взгляд в мою сторону. Не хватало еще выглядеть как террорист. А как выглядят террористы? Сонный мозг подсказывал, что они ничем не отличаются от обычных людей.
Я поднял воротник... зачем-то. Поглубже запихнул нос в куртку... и снова шагнул на ступень эскалатора. Сейчас я должен дойти до двери, отрыть ее и оказаться снаружи. Что за глупости привиделись? Я не могу выйти? Да бросьте! Блажь, капризный выверт уставшего мозга и всего лишь.
Но по мере приближения светлого пятна становилось все хуже. Тусклый солнечный свет ложился на плечи могильной глыбой. Я почувствовал, как под ногами прогибались движущиеся ступени. Я заставил себя поднять слезящиеся глаза, и посмотреть в лицо этой неведомой опасности. По стенам туннеля, ведущего вверх, ползли языки серого огня. Кончики ресниц вдруг вспыхнули, вызвав безотчетный страх. Кожа на лице странно натянулась. Еще чуть-чуть и...
НЕТ!
"Чуть-чуть" не случилось. Когда я скатился кубарем с эскалатора, против движения толпы, против всех правил поведения в метро, меня подхватили две сильных руки, и грозный голос вопросил, какого непечатного слова я занимаюсь хулиганством. Я подавленно молчал. Объяснять, что по мере выхода из метро у меня начинает гореть кожа... было неразумно. Пришлось вертетья как змея под вилами и суетливо извиняться.
Показалось? Или под тонкой кожей, скрывающей мышцы и мощный кадык, действительно билась от страха кровяная жилка? Живая, несущая жизнь...
Я стряхнул наваждение и двинулся в толпу, в бесцельном поиске людей. Вокруг были живые люди, грустные жители пригорода, злобные москвичи, растерянные провинциалы. Внутри всех бились мысли, неслась в сосудах бездна информации... Вот привлекательная молодая девушка с горьковатым привкусом разврата... А следом за ней идет парень с начесанной на глаза челкой. От него пахнет разрушенной психикой, вяжущая нотка доминирует. Молодая женщина со вкусом молока...
Я проглядывал их всех и видел новое, скрытое от окружающих. Будто огромная безликая толпа внезапно разделась и стала прозрачной. Внутри кожаных сосудов билась история человека. Сбоку повеяло разложением. Старуха с потертым мешком в руках озадаченно оглядывалась. Казалось, что она разучилась улыбаться лет сорок назад, потому что даже морщины на лице ложились скорбно и хмуро.
Я постарался оказаться подальше и сел на мраморную плиту. Она казалась удивительно родной. Спокойная прохлада камня коснулась спины. Так бы и сидел...
Мимо пролетали вагоны, поднимая и заворачивая спиралью воздух. Люди текли мутной рекой курток мимо, а я вкушал неземную прохладу метрополитена и не желал двигаться.
Где-то далеко чудился призыв к действию, в недрах туннелей, словно сами стены создавали вибрирацию.
Мне казалось.
Всего лишь дрема...
Почти сон...
Я открыл глаза. Мимо ног вяло пролетали красочные пустые обертки от гамбургеров. При мысли о жареном мясе что-то знакомо квакнуло внутри, но рот будто высох. Мозг заработал, рассылая вокруг волны желания. И послышался слабый отклик. Кто-то не так далеко жаждал неизвестности, чего-то нового. Я поднялся, с трудом оторвав тело от мраморного монолита. Я снял перчатки и увидел, как руки обретают прежний, чуть бледный, телесный цвет. Фактура камня постпенно просачивалась внутрь.
Совсем близко!
Я стремительно оглянулся. В вагоне, останавливающемся напротив, мелькнуло острое худенькое лицо.
Девушка? Парень?
Подросток. Даже удивительно, как в маленьком теле вмещалась такая бездна желаний, чувств, сумбура. Я шагнул в вагон, снова окунувшись в праздник эмоций. Теперь люди в большинстве своем были уставшими. Вялые кровяные волны накатывали со всех сторон. Я поспешил покинуть свой вагон и медленно двинулся к голове поезда. Привкус кофе и корицы странно мешался с запахом летних цветов. Чем ближе я подходил к источнику, тем больше ноток появлялось в чудесном аромате.
Вперед...
Открыть дверь.
Шаг, два, три...
Здесь.
Я встал за спиной у девочки. Вагон качнулся, она начала падать, но моя рука успела подхватить Источник. Ее губы пугливо шевельнулись. Я не услышал звука, хотя знал, что ребенок сказал "спасибо". Я улыбнулся одними губами. Скоро ее остановка. Скоро я почувствую запах ночи, вступившей в свои права два часа назад. Я был ей благодарен.
Двери распахнулись и бушующий воздух толкнул в спину.
"Выходи..." - от этих слов повеяло изысканным соусом.
Девочка не успела заметить, как ее рука оказалась в моей. Костяшки впились в ладонь. Наверное, моя рука слишком грубая для такой нежной кожи... Темнота улицы радостно поаппладировала в лицо порывами ветра и оставила нас вдвоем. Для нее мы стали своими. Я чувствовал кислое удивление прохожих, наблюдающих нашу молчаливую пару. Но не было остроты опасности, всем вокруг было не до чужих странностей.
Я вдохнул, очищая тело от чужих вкусов. Сосредоточился на моей спутнице... и чуть сильнее сжал худые пальцы. Ее зрачки дернулись, но этого не заметил никто... ее мысли хлынули в меня как из бочки.
Надо помнить..
Сосредоточиться...
Не поплыть...
Не дать ей отпустить руку.
Неповторимый коктейль лился нескончаемым потоком.
"Ты желаешь странного? Я дам тебе странное... Вот тебе неизведанное, вот молчание, которого тебе не хватает. Вот вкус музыки и звуки запахов. Дурной мальчишка... Он не достоин тебя. Забудь."
Ее веки слегка опускаются, но из глаз пропадает детская тоска. Ее место занимает взрослое осознание, боль... Но без нее никуда.
"Темная улица, страх, толпа молодого мяса..."
Я впитываю и это, оставляя уверенность в себе и силу. Теперь этой девочке ни к чему страх. Она минует их с хищной улыбкой.
И, подобно изысканному десерту... я забираю у нее сны, кошмары из нечисти и демонов.
Я молчу... Я давно потерял способность говорить. Девочка тихо плывет сквозь свои переживания, обретая знание. Она платит за все своей кровью, я могу увидеть ее рождение, первые игрушки, расшибленные коленки... всю память.
Когда худые пальцы выскальзывают из моих, я успеваю заметить тонкую сеточку пятнышек крови, покрывающую ее ладонь. Мы стоим у подъезда, и оттуда несет сухостью вечерних новостей, чрезмерно перчеными скандалами... Мы никогда не встретимся больше.
Я вижу красный отсвет в таких прозрачных девичьих глазах... Сквозь бушующие волны новых эмоций пробивается мысль... что это мои глаза. Мое "Я"... Что меня никогда не было... Молчание стало моей сутью. А молчание -- есть небытие. Я вернусь в свою конуру из подземных туннелей. Я -- призрак подземной темноты. А она... жива.
Моя рука ласково гладит темные волосы. Молчание снова открывает свои объятия. Я несусь сквозь асфальт вниз... к своей философии, к тишине, наполненной звуками и ответами. И растворяюсь в каменном чреве древнего города.
Молчание стало моей сутью. Философия забвения - все, что я взял у мира. Ничто не дается просто так. Плата за бездействие порой гораздо выше платы за действие. Но эта сделка была выгодной. Если можно назвать выгодой то, что было стремлением, пусть и неосознанным.
Вслушайся в тишину. Она отвечает на все вопросы, что могут быть заданы. Она говорлива, эта старая тетка, древнейшая из всего, что явилось в мироздании. Она расскажет обо всем, если только ты дашь себе терпение ее выслушать...