.......................................Третья ночь
Третья ночь. Мы всегда шли в поход на третью ночь непрекращающегося дождя. Мелкие капли были бессильны против брезента, растянутого над костром и сидящими людьми. Ткань только колебалась туда-сюда и хлопала, будто аплодируя. Горячий глинтвейн не способен согреть душу, имеющую мало общего с телом, в котором размеренно бухает сердце. Расширенные сосуды исправно гоняли кровь. И только глаза, будто вмороженные в чистый весенний лед, не двигались.
Гитара издавала унылые звуки. Не то, чтобы совсем бессвязные - кто-то в темноте пробовал струны, знакомые аккорды...Ольха надрывно кашляла рядом. Простуда в походе - вещь страшная, но упрямую девчонку не загнать в тепло даже мне, родной сестре.
Кашель, струнная агония, скупой треск полусырых сучьев и мир размером с квадрат камуфлированного тента. Нет радости, но нет и грусти. Все давно сказано, и шестеро походников знают друг друга до самой мелкой вредной привычки. Потому и молчание. Ведь истинный друг - не тот, с которым можно долго говорить, а тот, с кем лучше вместе помолчать.
Но почему так хочется шагнуть в это непонятное серое существо из капель, называемое дождем? Отодвинуть в сторону водяные нити и уйти, зная, что ни одного следа не останется, и захотевший последовать шагнет за другую занавесь, свою. В одну воду дважды не входят.
Но мы не двинемся. Не скрипнет куртка, не заденет лужу сапог... Все так и должно быть.
Наконец бренчание сделалось осмысленным, и мы подняли головы. Дуб, Тополь, Ольха, Береза, Осинка... и я. Ёлка. Звучало что-то знакомое, рвущее замороженную душу. Мы запели и каждый пел о своем. Ольха - о волшебных шорохах листвы, Береза - о слезах молодых дев, которыми напитана кора, Оса-Осинка постоянно срывалась на высоких нотах, вещая о смерти и вечной прохладной темноте. У Дуба голос всегда был слегка скрипуч и низок, но чрезвычайно глубок. Тополь пел о небесных просторах и высоте духа. Все наши имена - прозвища появились давно, уж и не вспомнить когда. Но каждое цеплялось прочно, и, как годовыми кольцами отмечало существование. Не друзьями - братьями-сестрами нас воспитала жизнь, и вот, стало нечего говорить. Только петь. О чем пела я? Наверное, о вечнозеленых просторах и борьбе за солнечный луч. О снежной седине и надежных ветвях, укрывающих путников.
Гитара не переставала звучать, но все смолкли единовременно. Мелодия старой-престарой песни зазвучала по-новому, изменив привычному, вышелушенному временем ладу. Не сразу вспомнив, кто на этот раз взял инструмент, мы завертели головами. Движение у всех получилось одинаковым, как и полагается тем, кто вырос и жил бок о бок с детства.
Внезапно пришло понимание, что гитары нет, и не было ни у кого в руках - она лежала в палатке, заботливо сохраненная от дождя. Удивительной старины, надо сказать, была эта гитара. Никто не помнил ее истории - знали только, что когда-то сотворивший такое чудо мастер использовал несколько пород дерева. Никто не знал также, из чего были струны - они не требовали замены вот уже много лет... Так откуда же лилась эта мелодия? Шесть пар глаз оглядели дождевые занавеси.
Вдруг, прямо в том месте, куда вело меня воображение, где чудилась дверь в потаенные пределы, исчез водный поток. Нечто сделало шаг к едва теплящемуся, почти прозрачному пламени нашего костерка. Нечто... некто был парнем возраста стремительности и быстрых суждений, то есть, молодой и храбрый - не испугавшийся шестерых явно тертых жизнью незнакомцев. В руках он держал гитару.
- Привет, ребята!
- И тебе поздорову... - проворчал Дуб. В такие моменты всегда говорить начинал он, по праву старшего.
После обмена приветствиями мы достаточно долго рассматривали друг друга. Парень нас не боялся, да и не с чего вроде бы - ничья рука не потянулась за ножом, никто не встал в полный рост... Чинно и мирно тлел костерок.
- Я тут... играл немножко... - парень, видно, решил, что молчание затянулось. - Свет увидел, решил посмотреть... чтобы не пришибли ненароком, вот... Говорят даже, звук металлических струн нечисть отгоняет! - он засмеялся. - Меня Яськой зовут. По паспорту Яков, но я это имя не люблю. А так, погоняло - Ясень.
- Красиво... сократили красиво. - Почему-то печально посмотрела на молодого человека Береза.
- Да. Девушкам всегда нравится.
Человек по имени Ясень снова улыбнулся, показывая, что никакого потаенного смысла в его словах не было.
- Слушайте, ребят, вы не против, если я сейчас еще пятерых приведу? Мы тут заплутали немного, я своих на приметном месте оставил, пошел поляну искать, а уже стемнело...
- Давай провожу. - Дуб поднялся с земли, усыпанной опавшей хвоей и листвой до состояния мягкой перины.
Вопреки прозвищу, Дуб был не сильно широк в плечах и удался ростом, так что телесно Дуб и Ясень даже казались схожи. Только Дуб был старше. Намного.
Они ушли. Вода из тоненьких нитяных занавесей, не скрепленных ничем, стала похожа на тканое полотно. За квадрат сухой земли даже шаг сделать было боязно - вдруг там уже не дождь, а целая река, по каким-то причинам обходящая течением скромный лагерь? Ольха снова раскашлялась, и мне пришлось взять ее за руку, как когда-то в детстве - успокоить и мысленно попросить ей здоровья. Время снова потекло очень медленно...
Под тент шагнул Дуб. Не внезапно, не резко - ни к чему пугать друзей. Он отчего-то был бледен, и Осинка протянула ему свою кружку с глинтвейном. Вино, наверное, успело остыть, поскольку Дубу не помогло - щеки так и остались белыми. Осинка подвинулась, усадила его на подстилку из травы и лежалых игл и обняла - старый походный способ согреться.
В лесу уже раздавался треск - в нашу сторону двигались пять человек, и шестой играл нехитрую мелодию на гитаре (не иначе как, накрыв инструмент дождевиком - звук был невнятным, не звенящим).
Пелену дождя во многих местах разорвало, и к костру шагнули туристы. Нет, это было явно не старое поколение знающих и голодный паек, и сорванные на перетаскивании излишка продуктов спины - почем фунт лиха. Это были весьма молодые ребята, хотя опыт уже чувствовался. Видимо, подобрались хорошие учителя, но сами, без стариков, ребята выбрались впервые, поэтому галдели не переставая. Две девушки с уже знакомым нам Ясенем и трое парней.
Девушек мы сразу посадили ближе к огню - пускай отогреваются. Ясень сел с нами, двое парней ушли ставить палатку - их возню и негромкую ругань по поводу обманчиво-ясного утреннего неба можно было слышать при желании. Четвертый парнишка, видно, был самым молодым из них. Он еще не нашел себе места в походной команде и сейчас не знал, что делать - идти помогать ставить палатку приятелям или сесть с нами, молча, пока кто-нибудь не начнет беседу. Я избавила его от этого выбора, пригласительно хлопнув ладонью рядом с собой.
- Звать как? - негромко спросила я, ибо Ясень снова перебирал пальцами струны, готовясь что-то сыграть, или вспоминая. Не хотелось ему мешать.
- Иван. Ваня, то есть. А вообще Дождиком прозвали.
- Что ж ты со своим родичем не ладишь? - спросила я насмешливо. Наткнувшись на непонимающий взгляд, я кивнула на шуршащие струи, успевшие нарыть порядочно канавок вокруг лагеря.
- А... Ну... Не знаю, но, наверное, если бы мог, дождь давно прекратился бы... А тебя как звать? - он любопытно смотрел на меня.
- Ёлка.
- Лена, что ли?
- Ну, не знаю, как по-твоему это будет. Все-таки Ёлка.
- Хорошо. - Паренек согласился с таким серьезным видом, что стало смешно.
Ясень, наконец, сотворил с гитарой все, что нужно, но на первом же аккорде остановился, хлопнул себя по лбу и метнулся под дождь в сторону сумок. Вернувшись с бутылкой белого вина, он залихватски откупорил ее ножом и пустил по кругу. Двое вымокших до нитки ребят уже поставили палатку, и подсели к нам.
- Люба... Настя... Гриха... Санек... - они назывались по очереди. Тополь тут же предложил выпить за знакомство. Дуб по-прежнему молчал и, несмотря на старания Осинки, мерз.
- Что за нелегкая в лес понесла? Еще и ночью? - я толкнула в бок Ваню-Дождика. Не ожидав, тот едва не поперхнулся вином, но, откашлявшись, ответил.
- Да мы здесь четвертый день уже... мы поделками занимаемся, из дерева и глины. А сюда за материалом ходим.
- Я задумчиво кивнула. Мальчик даже не подозревал, какую бурю эти слова подняли в моих мыслях. Дождик разохотился говорить и увлеченно вещал, какой материал на что идет, для чего нужна сосновая чурка, и на что используют такие дорогие породы, как бук. Мальчишке не терпелось поведать о своем увлечении, и во мне он нашел не возражающего слушателя. По ходу повествования где-то в сердце становилось пусто. Самый стержень, самоё меня будто выворачивали наизнанку. В голове заметались подозрения. Я смотрела на тихого, молчаливо дрожащего Дуба и хотела заплакать. Но плакать не умел ни один из нас.
Внезапный аккорд, и затем целый каскад звуков, чарующих и зовущих, сорвался из рук Ясеня. Это была не песня. Под переливы струн Ясень рассказывал охотничью легенду. Я вдруг почувствовала, что сердце болезненно сжимается не у меня одной. Мои братья и сестры, мои друзья - все шестеро сидели не шевелясь, и слушали, слушали... Боялись. Повествование грозило неаккуратному охотнику жуткими Жителями Леса. Теми, кто хранит и стережет лесной покой, забывая о себе. Легенда была красивая, но слишком похожа на страшилку, что заставляло усомниться в ее чудесном происхождении. Скорее подобное придумали люди, не знакомые близко с лесными порядками.
- Ясень... - негромко спросила я, когда он окончил играть. - А что за приметное место вы нашли, тут же поблизости ни одной поляны... - доканчивала я уже шепотом - Дуб, кажется, задремал.
- Там несколько деревьев росли. Немного странно - вроде никак не полагается им рядом расти, а вот же... Хотя... с нынешней экологией...
Я кивнула.
- Я знаю это место... будто из одного корня, но разные породы, так? А почему "росли"? - Я изобразила любопытство, но уже знала ответ... Страшный ответ.
- Нам в клуб нужна древесина. Каждый год мы устраиваем поход, заготавливаем стволы, а потом подгоняем машину и отвозим. Естественно, породы разные, искать их сложно. У каждого дерева свои условия развития. Нам повезло, когда мы на эти напоролись. Клубная норма почти выполнена!
Я снова только кивнула, не зная, послушается ли меня голос. От резкого движения с ресницы сорвалась капля и упала на ладонь. Я плакала. Впервые, впервые за двести семьдесят три года жизни, солнца и дождей, холода и жара! Я плакала, отдавая влагу, ненужную больше ни мне, ни Тополю, ни Ольхе, ни маленькой Осинке... Слезы были тягучие, как смола... как кровь...
- Что случилось? - названный Ясенем испуганно заглянул мне в лицо.
- Ничего... Знаешь... знаешь... - я всхлипнула и посмотрела на друзей. Дуб открыл глаза. Он уже давно ПОНЯЛ, как только побывал на "приметном месте". Просто не хотел говорить, чтобы последний рассвет мы встретили, как еще один рассвет нашей жизни. Радуясь солнцу и небу... Не ведая, что тихим душам больше не гулять под дождем и ночным небом...
Мы поняли.
Мы простили.
Березка залилась слезами, но совершенно беззвучно. Тополь опустил голову и перебирал рукой слежавшуюся хвою. Осинка мелко дрожала. Дуб оставался спокоен. Ольха... Ольха ухватилась за мою руку, как когда-то, и прижалась всем телом.
Человек по имени Ясень долго вертел головой не в силах понять, что произошло. Его приятели тоже недоумевали, не зная как себя вести.
Рядом с лагерем пронеслась птица. Издав пронзительный крик, она исчезла в густой листве, но внимание людей ненадолго обратилось в ту сторону. Где-то недалеко лежали на земле тела шести старых деревьев, и дождь уже омыл каждое, будто оплакивая. Белели в темноте свежесрезанные пни.
- Играй, Ясень... Играй, прошу... - кто-то сказал тихо, и человек продолжил перебирать струны.