Ankeny Paige S. : другие произведения.

Свистун себе не изменял, капая на мозг. Это некогда страшное в мирное время проклятие настолько приелось, что скорее всего жить без него в первое время не смогу.

Маор не спит, лежит с закрытыми глазами. В час, когда стихнет свистун, в первые минуты рассвета, запретные для копрехийцев, начнётся последнее, самое грандиозное за всё время войны наступление, которое обязано окончиться нашей абсолютной победой.

Нас больше, мы сильнее, а у них -- брешь. Основные войска копрехийцев сосредоточены на севере, где, по слухам, расположен их главный источник магии, достаточно по численности осело в центральной части, а вот для южной границы, видимо, не хватило призывников.

Самая короткая по протяжённости южная граница защищена Восковым морем, магия которого неотвратимо превращает всё в воск, не различая ни корабли, ни живых существ. Попав под проклятье Воскового моря, никто и ничто не сможет стать иным, кроме как бездушной свечой.

По другую сторону, южный и центральный фронт разделяет Весенний пролив, впадающий в Восковое море. Он не менее опасен, но не водами, а населяющими его бактериями, мгновенно развивающимися и размножающимися при попадании на живые ткани.

Лёгкая, истрепавшаяся палатка, недостойная командира, еле держалась на кольях. После нескольких атак фризонным оружием, полностью блокирующим как магию, так и все наполненные магией предметы, от волшебства во фронтовом быту пришлось отказаться, а заодно вспомнить такие скучные, устаревшие, а потому никому ненужные занятия по овладению холодным оружием.

С тех пор, как началась война, во всех учебных заведениях было введено чрезвычайное положение. Больше никаких ''пустых'' предметов -- только подготовка солдат для фронта: боевая магия, физическое развитие (в том числе, владение холодным оружием), боевая алхимия, ментализм (включая развитие психоустойчивости).

Мне, по ведомостям -- худшей студентке, несколько раз остававшейся на второй и третий год, ничего не оставалось, кроме как подчиниться уставу и отправиться на фронт.

Как закончится война, мы с Маором вернёмся в академию: он всегда, еще с нашего первого года обучения, мечтал преподавать, а я из года в год проваливаю экзамены ради настоящего сокровища -- академической библиотеки, открывающей двери исключительно студентам и преподавателям.

Мне страшно. Маор, как один из командиров, выступает в первой линии, когда я была отправлена в четвёртую. На сердце неспокойно. Он великолепный воин, он не умрёт, но будет ранен. Интуиция никогда не лгала мне, а я чувствую, что затишье перед бурей предрекает беду.

В беспокойстве, я, полностью одетая, исключая привычные клинки, приютившиеся рядом, лежала на животе и рассматривала кулончик-фею из неизвестного ювелирам зеленовато-серебряного металла.

-- Ариэль, -- прошептал Маор, открыв глаза. -- Тебе стоит отдохнуть. Завтра важный день. Последний день, -- напомнил он.

-- Я помню, -- слабо кивнула и пригладила кулон на груди. -- Я очень устала.

-- Откуда он у тебя? -- поинтересовался Маор и сгрёб в объятья, оцарапав небритой щекой плечо.

-- Это подарок... от одной девочки лет на десять младше меня, -- пояснение требовалось, чтобы возлюбленный не рассердился и не обиделся. -- Её укусила собака, а я пыталась помочь. Но было слишком поздно. Рана глубокая, плюс заражение крови, гной... Врачи не успели ничего сделать, как она скончалась.

-- Не плачь, -- Маор снова прошёлся колючей щетиной по плечу и потянул за собой к валику, используемому вместо подушки. -- Спать осталось шесть часов. Выспись.

Но сон не шёл. Стараясь не ворочаться и не мешать уснувшему Маору, я с тоской вспоминала прощание с матерью, лицо которой было искажено в такой гримасе злобы, ужаса и отчаяния, что мне хотелось провалиться сквозь землю. За несколько месяцев до моего призыва пришла похоронка отца.

Я вернусь, мама. Я вернусь живой и невредимой. Примерю сотканный тобою полосатый шелковый шарф. Я вернусь, и мы с Маором поженимся, я стану матерью его детей, одного из которых уже ношу в себе...

Именно с такими словами я спрятала на дне сумки письмо, когда Маор объявил о последнем наступлении. Зачем травмировать материнскую душу фронтовым письмом, если спустя два-три дня буду на пороге отеческого дома? Да и... разве в угаре победы посыльные будут работать прилежно?

Победа не за горами. Победа ждет нас в прекрасном завтра. Ровно в три часа двадцать семь минут утра и в течение двух-трёх часов всё будет кончено.

На радостях я осторожно выбралась из объятий и нашла в сумке письмо, которое писала матери, и добавила ещё несколько строк. Понимаю, что опасно, но я рискну, и отправлю его небольшим заклинанием-почтовиком, чтобы его прочесть могла одна лишь мама, и оно самоуничтожилось по прочтении. Слишком опасная магия, о которой мне никогда не следовало знать.

Подтянув под валик кинжал, я наконец-то смогла уснуть.

Ровно в три часа десять минут мы с Маором одновременно открыли глаза. Также одновременно хитро посмотрели друг на друга и улыбнулись. Мы оба знали, что сегодня всё закончится. Конец войне -- начало мирной жизни в родной академии, начало семейной жизни, о которой мы столько мечтали последние полгода, а то и больше.

Пожалуй, я была немало удивлена, узнав, что он был влюблён в меня еще со второго года учебы, а в начале третьего помогал разбираться с, пускай с липовыми, долгами и объяснял и так без дополнительных занятий мне понятный материал. Друг он превосходный, а как мужчина всё-таки гораздо лучше. И как я могла этого не видеть в течение многих лет?

На счету каждая минута -- через семнадцать наступление, но к тому моменту все шесть линий должны выйти строем на основную позицию и только тогда батареей устремиться вперед на врага.

Вчера вечером наш лагерь разошёлся спать не по своим палаткам, а по тем, которые соответствовали строю. Нам повезло, Маор вместе с остальными на свой фланг забрал и меня, пускай всего в четвёртую линию, но эту ночь мы смогли провести вместе.

-- Всю шнуровку проверила? -- раз в четвертый переспросил Маор. -- Ботинки, юбку, корсет? Оружие на месте?

-- Почти, -- по привычке кивнула, потуже затягивая грудь, мешающую при разворотах корпусом. -- Готова!

-- Один-два минут! -- объявил Маор. -- Проверка готовности.

Он вынул из сапога короткий нож, являющийся частью общей формы, и выглянул из палатки. Волной от главнокомандующего до крайнего ножи должны выглядывать и затем обратно исчезать в палатках, докладывая о готовности выдвигаться.

Восемь минут. Осталось всего восемь минут и начнется главное сражение в этой шестилетней кровопролитной войне. Совсем чуть-чуть мучений, сравнительно немного жертв... смогут вернуться не все, но многие. Я понимаю это, но не желаю даже думать, что в это число будет входить кто-то из моих академических и фронтовых друзей. Они все должны выжить! Я верю в это.

Маор вывел меня из мыслей, положив ладонь на щеку и поцеловав в лоб, после не забыв дать последние напутствия.

-- Начинается. Ты в четвертой линии, не забудь. В четвертой, Ариэль. И... -- прежде чем выйти, добавил -- пообедаем вместе. А может даже позавтракаем.

Улыбаясь, кивнула. А затем резко обернула к себе его лицо и быстро жарко поцеловала в губы.

-- Постараемся.

В палатке осталась одна. Три минуты до выхода четвертой линии. Организованной батареи как раз хватает на южную границу, протяженностью в почти четыре сотни метров. Беспроигрышный вариант. Ежедневно десять утренних минут являются для копрехийцев запретными, отведенными на поклонение божествам. В эти минуты нельзя ни есть, ни сражаться -- тем более, убивать.

Пора!

Ступив на голую землю, не покрытую тонким одеялом, как в палатке, я почувствовала прилив сил и в который раз повторила, что все это в последний раз. Последнее наступление, а впереди -- безграничное семейное счастье. Жди меня, мама, я скоро буду дома...

Практически синхронно вместе со мной солдаты четвертой линии шли за первыми тремя, в которых поставлены многие мои друзья. Все будет хорошо, твержу про себя, сбивчивым маршем шагая вперед за направляющими. Артефактные кинжалы удобно закреплены на поясе.

Происходящее -- полностью по плану. Полторы минуты до наступления, до запретных копрехийцам минут. Вся батарея шириной практически четыре сотни метров выстроена и готова к атаке, а я мимолетно подумала, что тем, кто сражается у воскового моря и весеннего пролива, гораздо страшнее, чем мне. Чуть задумаешься, оступишься, заденешь проклятые воды -- и умрешь ни за что за считанные часы до победы.

Полминуты. Безмолвие и грохот тишины тревожит душу. Свистун молчит. Секунды: один-один, один-ноль, девять, восемь, семь, шесть...

-- Пять, -- шепчет мужчина в нескольких шагах от меня.

-- Четыре, -- подхватываю я и слышу недалеко за спиной и слева несинхронное ''три''. -- Два. Один.

И шаг вперед сделал каждый в батарее. Затем еще один и второй, пока не были активированы раритетные механо-магические порталы. Еще совсем недавно, во времена моей учебы в академии, такие пылились на складах, некоторые представляли технику прошлого в музеях. Какой странной порой бывает жизнь. Мы возвращаемся к прошлому, пытаясь спасти будущее.

Тысяча порталов вспыхнула желтым, поглотив собой батарею. Не удержавшись после перехода, я упала на одно колено. Невидимая граница, разделяющая два государства, пересечена, но здесь пусто. В первую секунду хотелось узнать имена всех, кто настраивал порталы, но в следующее мгновение грохот магических залпов, раздавшийся где-то впереди, отрезвил. Первая линия вступила в бой.

У первой линии, в которую собраны все самые сильнейшие маги, искуснейшие мастера холодного оружия, есть всего десять минут, чтобы пробить защиту и уничтожить сторожевых. Дальше им придет на помощь вторая и третья линии, передавая раненых в шестую, тыловую, линию.

Бело-лиловое сияние, объявшее небо вдалеке, где развернулась первая линия, заставило меня вздрогнуть. Я читала об этом заклинании -- ''Карающая Бездна''. А как же запретные минуты? Копрехийцы разве не поглощены священнодействием? Это проклятие массового убийства!

Но, зная правду, я прикусила язык. Скажу хоть слово -- меня повесят.

Тоненькое красноватое марево, еле заметное на таком расстоянии, воспарило над первой линией. Мне стало спокойнее -- защита высшего уровня позволит первой линии выжить, а повторить проклятие подобной силы копрехийцы не в состоянии.

''Карающая бездна'' упала с небес и, ударившись о землю, туманом расползалась во все стороны. Откуда у копрехийцев столько силы?! Они что, выстроили ловушку, создав видимость естественной бреши, а на самом деле сконцентрировали всю магию на южной границе? Но ведь перемещения наших войск были строго засекречены. Как? Как можно переместить силу в отдельности от владеющих ею магов? Не те масштабы!

Западня.

Ближайшие ко мне солдаты с недоумением и опаской следят за разворачивающимся действом, не понимая всего ужаса происходящего. А я уже трясусь от страха, улавливая очертания ''Божественного кота''. Туман стремительно белеет, меняя форму и наконец ''Кот'' открыл лиловые глаза.

Сглотнув, я взглянула на часы. Шесть минут. Наступление длится всего четыре минуты, а я уже чую, насколько провальна была эта затея. Вздрогнув, одернула руку. Совершенно незаметно для себя, я все это время кончиками пальцев поглаживала ножны кинжала.

-- Вторая линия пала! -- крикнул мальчишка, запрыгивая в ров несколькими метрами правее от меня.

Я, находясь в некоторой прострации, вспомнила, что он прибыл в лагерь всего неделю назад. Ему только-только исполнилось двадцать четыре, а вместо именинного пирога ему вручили повестку призывника. Как мне два года назад.

Ужас, объявший солдат моей линии вывел из забытья. Мужчина, на построении прошептавший ''пять'', встряхнул паренька и гаркнул.

-- Что там вообще творится?!

-- Чудовище, -- икнув, парень продолжил. -- Против нас вышел всего один маг. Фиолетовое сияние и туманный демон созданы им.

Невозможно... одному магу такое не под силу. Нужно иметь целую команду гениев, чтобы проклятия такой мощи из одного перетекали в другое. Мне страшно подумать, насколько колоссальные объемы магии использованы. Невозможно.

-- Чушь! -- крикнула я. -- Ты понимаешь, что несешь? Это нереально! Если в бой вышел один маг, значит его страхуют! Либо они пользуются каким-то особым заклятием невидимости!

-- Девка права, отставить панику! -- снова гаркнул этот мужчина. -- Прорыв удался?

-- Нет.

Тихое ''нет'' еще с минуту гулом звенело в ушах. Если не переломить ход боя, то война продолжится. Только не это. Шестилетняя война, унесшая жизни миллионов магов по обе стороны фронта, продолжится и продолжит убивать. Снова и снова.

-- Если не отобьемся, -- негромко проговорила я, за что получила пощечину от негласного лидера сложившейся тройки, но не замолчала, -- то будет принят законопроект о снижении возрастного ценза до двадцати лет.

Паренек присвистнул, а мужчина шокировано заглянул мне в глаза. О законопроекте мне рассказал Маор почти неделю назад, когда начались приготовления к нынешнему наступлению.

Это будет катастрофа. Только к двадцати четырем годам магия полностью осваивается в теле юного мага и вероятность всплеска сводится к нулю. На территориях различных академий сила подавляется на восемьдесят шесть процентов, поэтому нет прецедентов с летальным исходом. А если на фронт отправить тех, кто еще не дорос?

Гром. Протяженный мявк ''Божественного кота'' заложил уши и заставил повалиться с ног, прижимая не только руки к ушам, но и себя -- к земле. Я старалась абстрагироваться от творящегося ада, всепоглощающего ужаса и от криков, стонов раненых в третьей линии. Очистив разум от эмоций, я хотела понять, что делать дальше.

''Кот'' мотал головой, но больше не орал, утаптывая гигантскими лапами выживших. Он шел на нас. Тысяча метров, навскидку, такому чудовищу не помеха. Бежать слишком поздно. Я не хочу умирать! Не хочу. Не хочу! Нет. Мама...

Оглянувшись на мужчину и паренька, замерших в ожидании, я поняла -- мы думаем об одном и том же.

-- Нам конец, -- озвучил парень.

-- И даже имен друг друга не знаем, -- усмехнулся мужчина.

Усмешка эта какая-то истерическая. Всхлипнув и утерев рукавом слезы с лица, я облизала пересохшие губы. Вынув из левых ножен кинжал, внимательно посмотрела на отражения на его поверхности. Я себя не узнавала: за прошедших два года в плевых условиях постарела на десять лет. Волосы грязные, почерневшие, глаза -- уставшие.

-- Я знаю что делать, -- резко сообщила товарищам. -- Но, поклянитесь, что после позволите мне сбежать и навсегда забудете, что я тоже была здесь. Что бы ни произошло потом. Клятва в обмен на вашу жизнь. Иначе... простите. Я не могу здесь умереть.

От серьезности моего тона оба сжали зубы. Надеюсь, прониклись. Я не могу здесь умереть: моя мама, мой ребенок! О том, выжил ли Маор, думать не хотелось. Не хотелось вспоминать его имя сейчас, когда смерть в двух шагах и готовится забрать очередную жизнь.

Клятва на словах. Пустая вера в честность. Уже давно доказано, что любая магическая клятва -- ничего не стоит, кроме как затраченных ресурсов на ее заключение. И я поверила им обоим.

Грязно-серые нестабильные маленькие вспышки поглотили лезвие артефактного клинка с двух сторон, пока не превратили его в пепел, превратившийся в маленький тайфун, спустя мгновение, как крот, пропахивая землю в сторону ''Божественного кота''.

''Подземный князь'', оказавшись в твердой почве, концентрируется, покрываясь оболочкой, превращаясь в червя. Накопление сил продолжается, оболочка рвется, червь раздваивается и процесс повторяется, пока не достигнет цели. За три сотни метров, которые, приблизительно, между нами и котом, количество таких червей, которые, в очередной раз вырвутся, снова став маленькими копиями тайфуна, может достичь нескольких сотен и даже тысячи.

Но мои спутники этого не знали и удивленно наблюдали за вздымающейся землей. ''Подземный князь'', как ''Карающая бездна'' и ''Божественный зверь'' -- проклятия одной магии, запрещенной много поколений назад. Только в подвале академической библиотеки, заброшенной коморке книгохранилища помимо глупых любовных романов осталась парочка занимательных и ужасающих учебников.

Грохот. Тайфунчики вырвались из-под земли, ''Божественный кот'' заорал и завертелся, обезумев от боли. Он распластался, не удержав равновесия, задрожала земля под его немалым весом.

Мы втроем улеглись, прижавшись к друг другу и зажимая уши, пытаясь хоть как-то спасти слух. А ''кот'' продолжал верещать и бить лапами. Землю потрясывало, трещины доходили даже до нас троих.

-- Нужно уходить или будем погребены заживо! -- скомандовала я и первой подорвалась на ноги.

Плевать, что невыносимо больно. Плевать, что кажется, будто все кости в теле переломаны. Плевать! Я жива. Я выживу в этом сраном адском пекле чего бы мне этого не стоило. И Маор. Он, черт возьми, тоже выживет. Иначе быть не может!

К чертям то чудовище, о котором распалялся паренек. Я сама по себе чудовище, каких поискать! И меня никто не остановит.

Кряхтя, мужчина поднялся и помог встать на ноги мальчишке. У нас мало времени -- пока беснуется зверь. Чем хорошо это проклятье, так это тем, что ''Божественный зверь'' не исчезнет, пока не будет уничтожен полностью. Даже его создателю придется помучиться: практически уничтожаемое проклятье в бешенстве -- никто не гарантирует, что не заденет хозяина. Да еще зверь такого размера...

Хромая, я взялась за мальчишку с другой стороны и мы фактически поползли в сторону лагеря, настолько медленно мы ковыляли. Мимолетный взгляд на выглядывающие из-под кожаного рукава часы -- девять минут! Осталась одна минута до окончания десяти запретных минут -- на поле боя выйдет подкрепление. Не наше.

Сил на слова больше нет. Давление силы и рева -- мы сбивались с неровного шага, но продолжали идти. До лагеря порядка четырех километров, до пятой линии -- меньше четырех минут бегом.

Если бы я была более чувствительна к магии, то смогла бы оценить реальные потери. В академии я бы прошла специальную подготовку и был бы призрачный шанс не сойти с ума на этой треклятой войне.

Взрыв прогремел за спиной, но я подавила желание обернуться. С таким грохотом мог взорваться только ''кот'' и в этом грохоте потонули чужие предсмертные стоны. Землю тряхнуло -- мы трое завалились вперед, сбитые ударной волной.

-- Надо вставать, -- из последних сил выдохнул мужчина. -- Дойти до пятой линии.

Мы практически не пострадали: несколько царапин и синяки, измазанная в грязи одежда, всклокоченные волосы... и страшные раны зияют в наших сердцах, пропитанных болью и страхом.

-- Только этого не хватало, -- фыркнул мальчишка, когда сверкнула молния.

Вот именно, что не хватало! С каких пор естественным образом возникают ярко-розовые бисерные молнии?! Догадка на мгновение парализовала, но мужчина вздернул меня вверх, повторив, что нужно двигаться дальше.

Но я понимала, что смысла в этом больше нет. Кто-то научился черпать силу не из источника, а из природы! Такого нужно помещать в изолятор глубоко под землей в комнату с бетонными стенами, толщиной не менее трех метров. Чудовище... мальчишка не ошибся.

Я снова одернула руку от кинжала, закрепленного на правом боку. Нервы сдавали. Преобразовать чистую силу природы в доступный для поглощения человеком поток может только источник. Для этого они и существуют. Нельзя взять с собой компактный источник, эдакую мини-версию!

По щеке покатилась слеза. Я подумала, что стоит утереть ее свободной рукой, как закричал мальчишка. За ним, сдерживаясь, глухо стонал мужчина, также падая на землю. Я валилась с ног. Что произошло? Лица и руки товарищей кипели, вздымались волдыри, а по моему лицу стекали капли дождя.

Дождь! Как только очередная капля попадала на кожу парня и мужчины, они вскрикивали и пытались укрыться одеждой. Меня эта неизвестная мне магия не трогала, для меня она оказалась неопасной. Как?

Я огляделась, пристально всмотревшись туда, где находится чудовищной силы маг. Враг. Убийца. Молния грохотала у самой земли, вспыхивая на уровне моей груди и летела под углом вниз, как копье. Заклинание? Но какое? Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Что происходит? Что, черт возьми, происходит?

Непогода разыгрывалась. Ливень. Вода застилала мне глаза, ухудшая видимость, а мои товарищи орали в изнеможении. Куртки больше не спасали: тела, будто облитые кислотой, уменьшались на глазах. Дождь сжирал мясо, превращая его в легкий парообразный дымок.

Если это то волшебство, которое нам обещали на самом первом уроке по магии в восемь лет, -- то путь оно будет уничтожено раз и навсегда. Никому не нужно такое зверское волшебство! Никому!

Запоздало я заткнула рот ладонью, ощущая тошноту. За считанные минуты от двух физически развитых мужчин не осталось даже костей -- лишь одежда и кровь. За спиной стихли крики, погрузив все в смертельную тишину. Есть ли шанс, что неизвестное мне проклятье не тронуло еще кого-нибудь? Есть ли живые?!

Попытавшись встать, поскользнулась на мокрой земле и завалилась на бок. Даже не заметила, что правая нога больше не саднит -- разрывается от боли! Лишь бы растяжение, лишь бы не перелом. Я должна вернуться домой, чего бы мне это не стоило. Мой ребенок! Я должна его защитить любой ценой!

Больную ногу парализовало -- я не могла встать. Взвыв от бессилия, в который раз за время провального наступления назвала себя идиоткой. Стоило послушаться Маора и вернуться к маме: беременность -- достаточная причина для освобождения от военной службы, учитывая резкий, глобальный спад численности. Сейчас я спала бы в поезде, с каждой минутой приближаясь к родному городу и к обеду была бы дома. А я приближаюсь к смерти.

Черт дернул остаться на ''победоносное'' наступление! Своими глазами увидеть победу! Своими руками ее сотворить! Тварь. Какая же я тварь! Гордыня застлала благоразумие: что будет с мамой, узнай она о моей смерти?! Я ответственна за ее жизнь, за жизнь моей дочери или сына. Что же я сотворила?!

Хлюп.

Кто-то приближался, чеканя шаг, расплескивая лужи. Враг. Опираясь на левую руку, правую занесла за спину, ближе к краю ножен, и подняла голову. Из-за ливня ничего практически не было видно. Надо мной возвышался мужчина, его силуэт, объятый дождем, я различить смогла.

-- Морталейра Озиризу, -- тщательно проговорила я, сжав в руке кинжал.

Красный щит объял тело полностью, но я все равно сжималась, стараясь занимать как можно меньше места. Больше площадь покрытия -- тоньше щит. Силы хватило лишь сантиметров на десять и они спасут мне жизнь! Бледно-красное марево, созданное сильнейшими магами, ничто по сравнению с этой ярко-алой защитой, сконцентрированной настолько густо, что поверхность абсолютно непрозрачная и матовая.

Все хорошо. Глубоко вздохнув, я попыталась сгруппироваться плотнее, но не получалось. Все хорошо. Он не пробьет такую защиту, даже если призовет на помощь все силы природы.

Дождь долбил по щиту снаружи. И на нервы. Зная, что чудовищной силы маг, враг, стоит над тобой и ждет, когда ты потеряешь концентрацию и защита падет. Не дождется. Неожиданно пришло осознание, что я продрогла. Мокрая одежда, волосы -- все блекло перед нависающей опасностью.

Пальцы. У носа. Чужие. Со психу, я укусила -- мужская рука вырвалась из зубов и исчезла в матовой поверхности щита. Легкий щелчок -- защита разбилась вдребезги. Осколок неприятно оцарапал щеку.

Ливень закончился, но чуть покрапывал дождь. В глаза светило бледное солнце, ничуть не мешая обзору. Радуга. Даже две.

Неизвестный мужчина не приближался, оборачивая укушенную руку белоснежным платком. Два года таких чистых не видела.

-- Сколько тебе лет? -- спокойно спросил маг, не делая резких движений.

-- Пять, -- произнесла и тут же еще раз назвала себя идиоткой. -- Один-пять.

С такого монстра станется изнасиловать. Я сказала ''пятнадцать'', но в военной форме, созданной для экономии времени. Но почему вырвалось ''пять''? Сказала бы двадцать или двадцать два. Разве можно поверить, что женщине, состарившейся на войне на десять лет, пятнадцать?

Маг закрыл глаза и тяжело вздохнул.

Не зря маги признаются взрослыми только по достижению двадцати четырех лет. К этому возрасту магическая сила полностью стабилизируется, до срока -- оба несовершеннолетних любовника умирают. Если один из них взрослый -- неконтролируемая магия его просто покалечит. Исключений нет и никогда не было.

Сжав укушенную руку в кулак, придерживая платок, маг медленно с исключительной осторожностью наклонился и поднял меня на руки, бережно прижав к груди. А у меня нет сил на сопротивление, даже язык заплетается, пытаясь выговорить элементарные слова.

А от его белоснежной рубашки пахнет чем-то свежим, невыносимо домашним. Массивный хронометр на его здоровой руке, придерживающей меня за плечи, показывает без двацати четыре утра -- я проснулась всего полчаса назад.

***

Маг шел долго, а я притворилась спящей, не желая видеть окровавленную одежду наших солдат. Ливень выжег их тела: кожу, мясо и кости. Как же хочу потерять сознание и проснуться в неком безопасном месте. Не суждено: разум настойчиво держался, игнорируя разбитое состояние.

Ненавижу себя. За все. За глупость. За самомнение. За чувство превосходства. На каждого монстра найдется свой монстр, и его я уже нашла. Но я все еще жива, жива, и надежда предательски колотит сломленное сердце, что все еще будет хорошо.

Слезы размазывают кровь по лицу из раны на правой щеке, скатывающейся на левую. Больную ногу окутало что-то теплое, легкое, приятное. Шарик-светляк, расположившись на груди, согревает.

Кинжал на боку -- успокаивает. Вторые ножны, пустые, упираются в живот магу, но он не обращает внимание на такую мелочь. Он точно заметил, что я не сплю, но не спешил заводить разговор. Он молча шел вперед, не сказав, куда направляется.

Долго. Время неумолимо спешит, а маг, пересекая линию фронта со мной на руках, хмуро смотрит вперед. Что он задумал? Собирается воспользоваться моим бессилием или реально поверил, что мне пятнадцать лет? Это же каким идиотом нужно быть... слепым?

Как-то совсем незаметно поднялся гвалт. От шумихи вокруг разболелась голова и запоздало пришло осознание, что сейчас я нахожусь во вражеском военном городке. За высокими внешними стенами простирались рабочие бараки и полигоны, а где-то вдалеке еле-еле виднелись жилые постройки.

Сбежать будет сложно.

Знакомое ощущение перемещения в механо-магическом портале и панорама города сменилась скромным интерьером больничного холла.

-- Девочка пятнадцати лет. Возможен перелом правой голени, рези в животе. Освобожденная военнопленная, -- быстро сообщил маг и переложил меня на каталку.

-- Явные признаки голодания и преждевременного старения, -- отрапортовал кто-то другой, с врачебной закалкой. -- Увози пока на рентген.

В холле остался маг, уничтоживший целую армию. Он засунул руки в карманы брюк и устало смотрел прямо на меня. Весь его внешний вид говорил, что он не военный, скорее наемник. Военные не носят настолько свободную одежду, тем более, что белая рубашка в полевых условиях быстро превратится в тряпку.

Врач оказался абсолютно прав насчет голодания -- еды всегда не хватало даже командирскому составу. Мне немного перепадало с командирского пайка. Правую руку убирать с рукояти кинжала не смела, а когда меня переложили на рентгенографический стол, наоборот сжала ее так сильно, как только могла.

Усталость брала своё -- мне с легкостью разжали руку и отобрали клинок и пару ножен. Обыск в поисках второго кинжала ни к чему не привел. Истерическая усмешка: я же его уничтожила вместе с тем гигантским котярой. Мучительно добытый артефакт превратился в пыль под воздействием ''Подземного князя''.

Прошло немало времени до того момента, когда меня наконец определили в практически пустую палату, рассчитанную на шестерых. В двух койках, сдвинутых вместе, спали женщина и девочка лет восьми-десяти на вид.

-- Детское отделение? -- вопрос, полный удивления, отвечен согласием.

Санитар, кивнув для закрепления результата, выдвинул снизу койки и закрепил небольшую платформу, на которую поставил поднос с картофельным пюре, котлетой и граненным стаканом чая.

Не гречка. Это не гречка. Мозг никак не хотел осознавать действительность, пока санитар не сел рядом и, зачерпнув немного пюре, поднес ложку ко рту.

-- Все в порядке, я сама, -- я осторожно переняла ложку из его руки. -- Давно не ела ничего подобного. Спасибо.

Слабая улыбка, кажется, успокоила мужчину. Почему-то мы говорим с ним на одном языке, хотя являемся жителями двух воюющих стран. Неужели язык -- общий? Странно.

Проглотив ложку картофельного пюре, с радостью съела вторую и третью. Затем отделила краем ложки кусок котлеты. Полупресное жидковатое пюре, соевая котлета -- никогда не ела ничего вкусней. Уже и не помню, как пахнет настоящая еда.

Нагревшийся стакан обжег пальцы, заставив ойкнуть. Облизав ложку, без стеснения запустила ее в стакан и, подув, сделала глоток. Сладкий! Чуть переслащенный чай пришелся по вкусу более чем.

Правая нога в гипсе до самого колена, в остальном -- самочувствие хорошее. Пощипывает ранку на щеке от осколка защитного заклятия.

Вывод: меня приняли за копрехийку, поверили в малолетство и к этому моменту наверняка подали запрос в охранную службу о найденыше. По крайней мере, так сделали бы у нас.

О побеге даже задумываться не стоило: с переломом далеко не убежишь.

Размышляя о хорошем, о сохраненной жизни и заботливом больничном уходе, я не заметила, как вошел он. Маг, обладающий чудовищной силой, зевнув на пороге, приблизился, остановившись в где-то в метре от моей койки.

-- Не бойся, -- устало произнес он. -- Бой... бойня закончилась.

Нога отозвалась болью, когда я скрючилась у самого изголовья кровати, стараясь уползти от мага как можно дальше. Инстинкт самосохранения верещал похлеще ''Божественного Кота'', раненного ''Подземным князем''.

-- Просто выслушай, -- попросил маг. -- Если в течение двух-трех дней не найдутся родственники, тебя отправят в детский дом. Из-за войны они переполнены, особенно два местных. Не хватает постельных мест, даже еды. Тебе нужно восстанавливаться. Согласись на опекунство.

-- Зачем тебе это нужно?

-- Из меня сделали национального монстра. Дети чувствительны к окружающему миру, вас практически невозможно обмануть.

Недоверие.

-- У меня семья: родители и сестра. Их уничтожат, если я не восстановлю репутацию, -- продолжил маг. -- Я не идиот и прекрасно понимаю, что все обещания -- ложь. Блажь. Взамен предлагаю личную комнату и питание по желанию. Учитывая материальные возможности.

-- Поясни.

-- Я не богат, деликатесами кормить не смогу, -- маг сделал еще несколько шагов и облокотился о спинку кровати. -- Зато владею небесной магией, сама видела. Могу обучить хотя бы основам. Будешь самой сильной в академии.

Я фыркнула. Маг улыбнулся.

-- Действительно. Щит ''Кровь от крови'' не самое слабое заклятие небесной магии. Как тебя зовут? Я -- Феликс.

Пикнув, передернулась. Чуть было снова не проболталась: откуда мне знать, есть ли имя Ариэль в их стране? И каким вообще можно назваться?

-- Не помню, -- солгала, пряча взгляд в одеяле. Феликс не требовал четкого ответа, хотя скосил взгляд в окно, принимая ложь.

Уже знакомый санитар вкатил капельницу и поставил рядом со мной.

-- Витамины. Тебе нужно восстанавливаться.

Я кивнула и закатала левый рукав коричневой теплой кофты, хранящей запах крови и смерти.

-- Тогда я приду завтра утром за ответом, -- предупредил Феликс, приветственно кивнув санитару.

-- Я согласна на опекунство. Буду твоей подопечной.

***

Встать с койки удалось только спустя четыре дня, исключая сан-узел. За это время пришлось перетерпеть несколько витаминных капельниц и капсул после каждого завтрака. Настроение поднимали засахаренными мармеладными конфетками размером с мизинец.

Хорошо быть ребенком. Я уже и забыла, каково это. Последние четыре года детства были беспощадно сожраны войной.

Феликс, как и обещал, навестил на следующий день, принеся несколько спелых красных яблок. Вкусно. Я будто начинаю познавать мир заново, ощущая некое подобие счастья. Сейчас мне не нужно думать, как выжить. Только -- как не попасться на лжи.

Мне двадцать пять лет, а не пятнадцать.

Следующим утром, на второй день, подписала согласие на опекунство Феликсом Тсенором, благодаря чему узнала календарную дату. Раньше о времени и числах даже вспоминать не хотелось, а сейчас показалось важным.

Семнадцатое июля. Двадцать девятого у меня день рождения. Двадцать шесть лет.

Шестнадцать -- поправила саму себя. Не приведи случай, сболтнуть правду -- уничтожат.

Улыбнувшись восьмилетней соседке, самостоятельно читающей книжку с картинками в яркой желтой обложке, я поднялась с кровати и, накинув выданный халат больного, на костылях прошмыгнула в коридор. Правая нога больше не беспокоила, но перелом причинял неудобство.

Детское отделение -- самое тихое. Основная масса врачей занимается ранеными, прибывшими с фронта. Большинство из них -- из центральной части, пара магов с северной границы, где, на самом деле, расположен самый большой источник в стране.

А вчера в меня запустил костылем сорокалетний мужчина, которому месяц назад ампутировали левую ногу. Я задумалась, а он оскорбился. Он тоже с южной границы: не соблюдал осторожность и наступил в лужу рядом с весенним проливом. Солдата вовремя доставили в больницу. Иначе -- смерть.

Копрехийцы -- тоже люди. Они также, как и мы, проклинают войну и плачут по не вернувшимся. Им приходит точно такая же похоронка, как и отцовская. И они сами себя копрехийцами не называют. Это -- не национальность, а оскорбление?

Выбравшись в главный холл, подошла к медсестре на приемной и попросила карандаш, листок бумаги. Мне не нужен большой, всего записать пару слов. Девушка вымученно улыбнулась, утерев красные с ночной смены глаза, и оторвала мне чистый кусочек от испорченного документа.

-- Спасибо, -- шепнула я. Она благодарно кивнула.

Я жива, мама.

Три слова. Три слова, которые удержат маму от необдуманных поступков. Она будет ждать моего возвращения, и я вернусь домой. Не сегодня и даже не на следующей неделе. Когда снимут гипс и научусь ходить вновь. Пока -- буду врать.

-- Листере омезуре, -- четко прошептала я, и клочок бумаги исчез в голубоватой вспышке.

Это заклинание-почтовик, уничтожающий сообщение по прочтению конкретным адресатом. Его типовое название так и не отложилось в памяти, в отличие от тех же ''Божественного зверя'' или ''Подземного князя'', ''Карающей бездны''. Название ''Кровь от крови'' я не знала.

-- ...выписали.

Собираясь пойти в больничную столовую, ведь неумолимо приближалось время обеда, я чуть не убила костылем подкравшегося со спины Феликса. Что он мне сообщил, я так и не расслышала, но в неловкую ситуацию попала.

Согласиться или не согласиться на его предложение взять опекунство надо мной -- практически не задумывалась. Он -- чудовище. По мимолетным взглядам окружающих, я поняла кое-что важное.

Феликс Тсенор -- изгой.

Его знают все. Все ведут себя в его присутствии покладисто, но стоит ему отвернуться, как спину прожигают взгляды то с отвращением, то с откровенным ужасом. И мне понятно, что его страх лишиться семьи имеет под собой весомые обстоятельства.

Поэтому я согласилась. Я верю, что его шантажом вынудили разбить армию. Как бы дико не звучали оправдания, я ему верю и помогу защитить его семью, чем смогу. Несмотря ни на что.

Ненавижу тех, кто разлучает семьи.

Ненавижу тех, кто начал эту проклятую войну. Тех, чьими стараниями сгинули в небытие тысячи молодых магов.

Ненавижу тех, из-за кого отец делит могилу с другими безымянными солдатами.

Ненавижу.

-- Собирайся, тебя выписали, -- повторил Феликс и прикоснулся к спине, как бы подталкивая.

-- А обед?!

Возмущению нет предела. За четыре дня, проведенные в больнице, я привыкла хорошо питаться, а теперь меня хотят этого лишить? Мужчина рассмеялся.

-- Мама рыбу запекает. Или соевые котлеты нравятся больше?

-- Рыбу? Красную?

Феликс, улыбаясь, кивнул, и я непроизвольно улыбнулась следом. При таком раскладе к моменту побега буду на самом деле выглядеть на шестнадцать лет, а не на сорок, как сейчас! Главное -- не показывать страха. Зверь всегда чует, когда его боятся.

Он забрал какие-то документы, я переоделась, и мы вышли из больницы.

-- А почему не порталом? -- поинтересовалась я. -- Мы ведь порталом прибыли.

-- Порталы только для экстренных перемещений, -- пояснил мужчина. -- Порталы, в первую очередь, слияние механики и магии. Притом техническая сторона превалирует. Для обеспечения корректной и комфортной работы затрачивается много ресурсов, как интеллектуальных, так и магических...

-- Слишком сложно, -- перебила я и осмотрелась.

В прошлый раз у меня не было возможности поглядеть по сторонам, а сейчас -- вдоволь. Правда, прогулка без удобств, без исторических справок и комментариев, но все равно интересно.

Мы прошли несколько улиц и направлялись к большому темному зданию, из-за которого выглядывала железная дорога. Станция. Значит, Тсеноры живут не здесь. Но Феликс сказал, что его мать запекает рыбу. Получается, ехать будем недолго.

-- Два часа поездом, не волнуйся так, -- сказал Феликс и, чуть отведя рукав, взглянул на хронометр. -- Опаздываем. Убирай костыли.

-- Что?

Феликс, придерживая за спину, молча прижал мои руки с костылями к груди и поднял меня на руки. Последующий ход был гораздо быстрее, и на поезд мы все-таки успели, расположившись в вагоне с сидячими местами за пару минут до отправления.