На улице было холодно. Нет, не так: там, за стеклом больничной двери творился мой персональный осенний ад. Ветер, мокрый снег на ветру, много мокрого снега на земле. А вчера ведь солнце было, тепло почти, и одежда у меня вчерашняя. Я вздохнул, приготовившись к мерзкому ощущению промокшей насквозь обуви, включил плеер и решительно вышел наружу.
В больнице я, кстати, не болел, а работал. В скорой помощи. Через десять минут, проведенных в пути до остановки, я догадался, что надо было воспользоваться служебным положением. Блин, вот что мне стоило попросить ребят подбросить меня с мигалками. Опять замечтался и забил на окружающий мир. А он, соответственно, - на меня. Все справедливо в этом лучшем из миров.
Остановка моя (больше автобусная, конечно) была новенькая, стеклопластиковая, в форме буквы П. Правда, подойдя к ней поближе, я убедился, что она деградировала до буквы Г: одна ее сторона лежала на земле россыпью тусклых хрусталиков. Наветренная, конечно. Кроме меня тут еще был всего один будущий пассажир, теплолюбиво скорчившийся у уцелевшей стенки.
Я не стал вторгаться в его личное пространство, а пристроился к куче осколков и принялся ковырятся в ней ногой. Сокровища. Моя прелесссть. Мысли обратились к Экзистенциональному Ужасу и Бездне, Смотрящей на меня (это вообще моя слабость). Вот, значит, смотрит на меня Она, Бездна, а я весь такой грязный, замызганный, просто Ужас. Тьфу, смотреть на тебя страшно, говорит Бездна, отворачиваясь, и, натурально, метко отплевывается. И я мокну...
И тут, в перерыве между двумя песнями до меня донесся сдавленный стон. Я подозрительно покосился на соседа по остановке. Вид у него был крайне легко одетый и ободранный какой-то. Наркоман, что ли? Надо подойти. Сняв наушники, я склонился к нему:
- Эй, мужик, все в порядке?
Мужчина, оказывается, сидел не на корточках, а прямо на асфальте. И выглядел совершенно не в порядке. Джинсы и рубашка у него были запачканы грязью, а кроме этой рубашки на нем ничего сверху не было. Плюс один на дворе! Он не был похож на бродягу - их всегда можно различить по запаху. Точно нарик. И на слова не реагирует. Блин, сдохнет ведь здесь от холода, и завтра отвезут коллеги его в морг. Я потряс его за плечо.
- Вставай!
Торчок дернулся от моего прикосновения и вскинул голову. Лицо его было разбито, а тело ощутимо била дрожь. Может, и не наркоман он вовсе. На вид приличный парень лет 25-ти. Покрупнее меня будет. Избили и ограбили наверно.
- Тебе в больницу надо, ты идти можешь, или скорую вызвать?
- Нет, не надо скорую, - прошептал он, вцепившись в мою руку и сверкая желтыми глазами в обрамлении красно-фиолетовых синяков.
- Значит, сам пойдешь?
Он кивнул.
- Тут рядом, знаешь? Прямо по улице и никуда не сворачивай.
Он снова кивнул, не двигаясь, впрочем, с места.
- Ну,же! Иди давай!
Парень встал, держась за стенку, и медленно, как сомнамбула, пошел в указанную сторону. Скорую надо вызвать, вот что. И полицию. Вдалеке показалась сверкающая огнями морда моего автобуса. Я в готовности подошел к краю тротуара, а потом все-таки обернулся на жертву криминала. Тот стоял метрах в двадцати и тоже смотрел. Ждет, когда я уйду, озарило вдруг меня. Чтобы вернуться и сдохнуть на пригретом месте. Под моим взгладом он попятился и сделал вид, что уходит. Ну-ну. Я вытащил телефон. Двери автобуса распахнули мне сухое и светящееся нутро. Парень в очередной раз оглянулся и, увидев, что я звоню, шарахнулся куда-то в сторону. Черт! Он упал и прополз несколько шагов. Оксанка, наш дежурный диспетчер, не брала трубку. На общий телефон звонить бесполезно, пока они доедут, он пол квартала проползет. Двери захлопнулись. Я сбросил звонок и кинулся за придурком.
Догнать его было легко.
- Ты куда собрался? Я сейчас полицию вызову!
- За что? - прошептал он, глядя снизу вверх (снова упал).
- Не за что, а почему. Потому что ты избит, раздет и собираешься сдохнуть к утру от холода в какой-нибудь канаве.
- Отстань от меня...
Я присел на корточки и пристально посмотрел ему в глаза.
- Успокойся. У тебя шок. Тебе нужна помощь. Не бойся, тебе ничего не сделают. Мы подождем здесь скорую, и тебя отвезут в больницу. - Я снова набрал номер Оксанки. - Там тепло, о тебе позаботяться. Ты отдохнешь и поешь.
Я старался говорить ласково и убедительно, как Нина Пална, наш психатр. Но, видимо, что-то не то, потому что пациент снова попытался сбежать, и я стиснул его за локоть. Сил у него было, как у пятилетнего ребенка, так что, потрепыхавшись, он заскулил:
- Пожалуйста, не надо, отпусти, я не хочу в больницу, прошу тебя...
Оксана, наконец-то ответила.
- Привет, красавица, это я, Жека, у тебя бригады не найдется свободной около ...
Тут этот х.. хороший человек схватился за мой слайдер и захлопнул его!
- Б..! - я раздраженно тряхнул его за руку, и он болезненно охнул. Вот ведь... Ну, что возьмешь с увечного. Я попытлся отойти от него подальше и, все-таки, позвонить еще раз. Да, я упертый. Но парень оказался тоже не промах: он схватился за мои ноги и потащился за мной на коленях. Место это не особенно людное в такое время - старый редкий парк-бульвар, но прохожие все-таки нашлись. Теперь они останавливались, привлеченные пикантной сценой и тыкали пальцами. Ситуация выходила из под контроля. Бездна злорадно смотрела на меня глазами этого психа и всех скопившихся зевак одновременно.
- Послушай, - сказал я, пытаясь его поднять. Он никак не хотел отдираться от моих штанов. - Я понимаю, в больницу ты не хочешь. Это бывает. Но я не могу тебя здесь бросить. Я врач. А ты в таком состоянии. Где ты живешь? Я отведу тебя.
- Я... у меня нет дома.
Ну, я, в общем-то, уже предвидел такой ответ. Парень был слишком похож на брошенного пса. И побитого. Хм, а команды он понимает?
- Пойдешь ко мне.
Его опрокинутое, разукрашенное кровоподтеками лицо ничего не выражало, и я повторил:
- Ко мне пойдешь. Понимаешь? Если да - ответь.
О медленно кивнул и наконец-то поднялся.
Следующего автобуса надо было ждать 11 минут по расписанию. Я поставил найденыша в угол остановки и отошел покурить. Меня всего потряхивало от нервов и холода. А этот ведь в насквозь промокшей рубашке. Я повернулся:
- Снимай свою рубашку, оденешь мою куртку.
Он помотал головой.
- Я что сказал?
- Нет.
- Ну ладно, как хочешь, мне теплее будет. - Я на самом деле облегчение почувствовал, ледяной ветер совсем не вдохновлял на благородство.
***
Наконец пришел вожделенный транспорт. Чистенький, теплый, малолюдный. Прямо родной. Я устремился к четырем сиденьям рядом с радиатором. Нацепил наушники, в которых удачно заиграл Ханс Зиммер, даже искать ничего не пришлось. Стянул перчатки и с блаженным вздохом устроился, уронив руки поближе к печке.
Мой спутник сел напротив с неловкой осторожностью избитого человека. Я задумчиво его рассматривал сквозь полуопущенные ресницы. Он попробовал мне ответить тем же, но почти сразу опустил голову. Ну да, состояние неподходящее, чтобы нереальной силой взгляда меряться. Не то что бы мне был так уж интересен его внешний вид - все, что надо, я успел уже снаружи заметить: выше меня почти на голову, в полтора раза шире в плечах, стройное подкачаное тело. Прямо мой оживший комплекс неполноценности. Мне свой облик не внушал отвращение, вовсе нет, я тоже стройный и в спортзал хожу, и вообще симпатичной, девушкам нравлюсь. Просто... мелковат, всего 175 см. Эх. Впрочем нет, кое что я все же не разгляел в сумерках: у парня были светло-русые волосы, четкий рельеф мускулов под мокро облегающей тканью (блин) и... и капли дождя, стекавшие по его рукам были красноватого цвета! Черт, у него же кровотечение, просто на темной одежде было не видно.
Я отвернулся к окну и таращился туда всю дорогу под пафосное завывание зиммеровских скрипок и флейт. Все равно сейчас ничего не сделаешь.
Я живу один в трехкомнатной квартире в очень приличном районе - около Екатерининского парка. Да, в нашем городе много парков. Даже в новостройках. А еще 18 месяцев назад я жил здесь с бабушкой. Бабушка умирала от рака, а я ей колол обезбаливающие. Хороший анестезиолог может подобрать такой курс, что человек без боли выйдет из сложнейшего послеоперационного периода. А я очень стремился стать хорошим. Хотя рак - это не операция, боль там становится со временем только сильнее. Когда она уже почти не могла вставать с постели, мне удалось добыть ей место в хосписе при нашей больнице. Она не хотела туда переезжать, говорила, что не собирается закончить жизнь в богадельне. Но другого выхода у нас не было - денег на личную сиделку у меня не хватало, сам я быть с ней каждый день не мог со своими суточными дежурствами и подработками. Нам очень повезло, на самом деле: на моей работе мы виделись даже чаще, чем дома, а еще при хосписе работают потрясающе самоотверженные добровольцы. Бабушка простила меня. А 10 месяцев назад ее не стало.
- Как тебя зовут? - спросил я, отпирая подъезд.
- Как ты захочешь, - ответили мне, не глядя.
Я изумленно вздернул брови. И что это значит? Найденыш не ответил на мой взгляд, с упрямым видом смотря в землю. Нда, я где-то читал, что истинное добро надо совершать без надежды на благодарность. Вот и попрактикуюсь в сем благородном деле.
- Ладно, буду звать тебя Альфредиком.
Он еле заметно повел плечом на такое имечко, но промолчал.
Квартира у меня на третьем этаже, а лифта нет - старинный дом реновировали не настолько. Так что в двери новоиспеченный Альфредик едва вполз; всю дорогу он цеплялся за перила, как утопающий за спасательный круг. Необходимость медицинской помощи явно назрела. Я сразу потащил его в ванну и сунул в руки чистое полотенце потемнее.
- Ополоснись по-быстрому и крикни, как готов будешь. Одежду сразу в машинку запихивай.
И пошел в бабушкину комнату инспектировать аптечку. Слава богу, там был полный комплект бинтов и заживляющих мазей и даже стягивающих раны пластырей. Бабушке были нужны совсем другие вещи, хорошо, что я такой запасливый. Мне совсем не улыбалось тащится сейчас в круглосуточную аптеку.
Я переоделся, натянув домашние джинсы и поло. Потом, подумав, еще и теплый джемпер. Отобрал также одежду потеплее и посвободнее для своего гостя. Надеюсь, на него налезет. Сложил нужные медикаменты. Потом сожрал огромный бутерброд. Аль не подавал признаков жизни. Блин, и это называется побыстрее? Я, пару раз стукнув в дверь для вежливости, зашел в ванную.
- Эй, ты тут не утопился?
В ванной было темно, парень стоял, прислонившись к стиральной машинке, и кутался в полотенце, все так же уставившись в пол.
- Нет.
- А зачем свет вырубил? - нет, я с него фигею просто.
- А можно, - тихо спросил он, поднимая, наконец, глаза, - можно без света?
- Нет, б...! Нельзя! - мне кажется, он и мать Терезу способен достать, а я б..дь не мать. - Я б...дь в темноте них...я не вижу!
И я с треском хлопнул по выключателю. Он поспешно сбросил полотенеце и упал на колени, тыкаясь мне лицом в пах и одновременн пытаясь расстегнуть мою же ширинку. Я на секунду оцепенел. Плечи его были все в ранах.
- Отвали, дебил! - взвыл я, не помня уже себя, и оттолкнул этого пидора ногой. Он упал на пол, отполз слегка, затравленно глядя на меня, и вдруг повернулся ко мне задницей, вставая в коленно-локтевую позицию.
Вся его спина, бедра, ягодицы, даже, кажется, живот и грудь были исполосованы толи плетью, толи тонкой палкой. Присутствовали также ожоги и просто синяки. Некоторые раны еще кровоточили, а некоторые были старыми, зажившими. Его анус, отлично видный благодаря широко разведенным бедрам, воспаленно краснел и явно был хорошо разработан, до трещин. А сжавшаяся, покрытая светлым пушком мошонка была темной, словно его били по яйцам или не давали кончать, сжимая. Меня словно ледяной водой окатило. В груди щемило болью от сострадания. Господи, он же думал, что я его тоже для этого сюда притащил. Еще и орал на него и пинал, кусок идиота недоделанный...
Самое же отвратительное было то, что вся это картина: его покорная поза, испуганные взгляды через плечо, приглашающе расставленные ноги и выставленная крепкая округлая задница, исчерченная следами порки - да, все это породило тянущее чувство внизу моего живота и жаркое шевеление предательскогого отростка.
Я стиснул зубы, подавляя мерзкое желание. Гадство-то какое.
- Послушай, парень, ты не так меня понял. Я видел кровь и думал, что тебя порезали... Хотел повязку наложить... Хотя у тебя, конечно, все равно есть на что бинты накладывать... Блин, я в том смысле, что лечить.
Я окончательно сбился и замолк. Эти БДСМ-ные темы мне знакомы по клиентуре травмы и скорой. Но те ребята вроде добровольно над собой измывались. Тут же было совсем не похоже на добрую волю. Аль же, с неописуемым выражением глядящий на меня в течении этой идиотской речи, расслабился, оседая на пол и вдруг свернулся в комок и зарыдал, пряча лицо руками. Я растерянно сел рядом с ним и осторожно погладил по голове.
- Все будет хорошо, Аль, все будет хорошо.
Аль скоро перестал рыдать, просто лежал, все так же свернувшись и закрывая лицо, и судорожно давил всхлипы.
- Тебе надо в полицию идти, парень. Давай я тебя сейчас сфотографирую, а завтра медицинское заключение для них сделаю.
Он медленно подобрался и сел на колени, не отрывая от меня блестящих глаз.
- Нет.
- Полиции нет или медицинскому заключению? - устало спросил я. Даже не удивляюсь уже.
- Всё нет.
Когда в следующий раз ко мне заглянет Бездна и ласково предложит: А дайте-ка, мол, мне на Вас полюбоваться, молодой человек. Я знаю, что ей отвечу. Всё нет, мамочка. Всё. Нет.
- Я тебя все равно сфотографирую. На память.
Он не нашелся, что ответить, и я пошел за фотоаппаратом. Может, через пару дней он оправится от шока и все же захочет обратиться к властям. Тогда и фотки пригодятся. И заключение завтра все равно сделаю.
Я недавно себе навороченный фотоппарат купил. С большим объективом. И энтузиазм от новой игрушки еще не прошел, так что к процессу я приступил с нездоровым вдохновением. Поставил парня около двери в ванной, она у меня белая и широкая, идеальный фон, и сделал штук 20 фотогфий спереди, сзади и крупным планом особо пострадавших мест. К концу этого дела неуместное вдохновение, правда, сменилось злостью. Вот кем надо быть, чтобы так над человеком издеваться. Хотелось найти этих ублюдков и забить ногами поочереди. Почему он ничего не хочет предпринять? Неужели нет желания отомстить? Или считает это бесполезным? Или может удовольствие получал?
- Наклонись и раздвинь попу, - резко сказал я, собираясь снимать повреждения ануса. Это уже действительно на память - пригодиться при описании в протоколе. В дело же пойдут только пара общих фотографий и, уж конечно, не такого рода. Аль покорно согнулся и я сделал несколько кадров.
- Так и стой.
Я отложил камеру и, натянув резиновую перчатку, аккуратно смазал кремом сфинктер. Он резко выдохнул и сжался, переступая.
- Расслабся, - сказал я и загнал ему в попу свечку. Тут как раз пригодились бабулины средства от геморроя. - Все.
Наконец можно заняться его сочащимися кровью ранами. На меня медленно наваливалась усталость. Сутки дежурства, нервотрепка этогого вечера - кажется, я свалюсь, не дойдя до кровати. На душ сил точно не хватит.
Пациент снова не смотрел мне в глаза, но я чувствовал его пристальные взгляды, бросаемые исподтишка. У него была удивительного качества кожа (на живых местах): чистая, бархатисто-нежная, тронутая легким загаром. Он еле заметно вздрагивал от моих прикосновений - как большой чуткий пес. И еще на его теле не было волос. Только аккуратный квадратик короткого пуха на лобке. Меня так и подмывало его потрогать, чтобы убедиться - это впечатление обманчиво, и там у него волосы такие же жесткие, как у всех нормальных людей. И под конец я не удержался, провел рукой по низу его живота, запуская кончики пальцев в этот пух на излете движения. Действительно, пух. Просто невероятно. Он снова дернулся и сжал ноги, неловко прикрывая пах. Нет, ну надо же. Только что раком передо мной стоял, а теперь стесняется. Я, впрочем, и сам смутился от своей выходки, слишком похожей на непристойную ласку.
- Одевайся, - я принес ему одежду. - Есть хочешь?
Тот кивнул и я отправился на кухню ставить чайник и делать очередные кингсайзовские бутерброды. Больше ничего не было. Утомленная апатия сменилась утомленным перевозбуждением. Как раз такое состояние, когда не способен на что либо конструктивное, а только тупо, например, шариться в интернете.
Аль ел, держась двумя руками за бутерброд, и явно стараясь не спешить. Проголодался. Я четким волевым усилием оторвал голову от стола и пошел стелить ему постель в бабушкину комнату. Не на диван же человека укладывать, если свободная кровать есть. Все. Бобик сдох.
- Твоя комната вторая слева, - крикнул я и потащился к вожделенной подушке, как к земле обетованной, бросая одежду прямо на пол.
Счастье мое было скоротечно и как-то незаметно: казалось, вот только лёг - и тут же подскочил от дикого крика. Я в ужасе скатился с кровати, хватаясь за торшер. Где враги?! Убью нах!
Врагов, конечно, не оказалось. Просто найденыша кошмары мучили. Нет, кричал он, не надо. И скулил: пожалуйста, пожалуйста, прекратите. Я зашел к нему в комнату, подсвечивая себе мобильником: было еще темно. Четыре часа ночи, издевательски подмигивало мне с экрана. Впрочем, в это время года в нашей прекрасной стране темно большую часть суток. Полярная ночь лежит совсем рядом.
- Тихо, - прошептал я, садясь на кровать и гладя его по голове и плечам, - все в порядке, тебя никто не обидит, я не позволю.
Он замер, в темноте блеснули белки распахнувшихся глаз. И вдруг схватил меня за руку и прижался всем телом, свернувшись для этого в позу эмбриона. От парня несло жаром, его била дрожь - короче, все признаки панической атаки на лицо. Единственная странность, это как легко он пошел на физический контакт. По идее, должен был отбиваться в истерике, если вспомнить, что с ним сделали. Я был даже внутренне готов к этому, а он льнет ко мне, как щенок. Похоже, меня действительно приняли, как защитника. Эти мысли отозвались в груди болью: каждый может интеллектуально баловаться на досуге Экзистенциональным Ужасом, но видеть человека, на своей шкуре ощущающего это каждый день... В скорой такое же испытываешь, леча детей, над которыми издеваються родители: такого просто не должно быть. Легко и приятно натравливать на уродов полицию и органы опеки. Но есть вещи, которые нельзя забыть, как, например, потухшие глаза на детских лицах. И этого парня я буду помнить, наверно, до конца жизни.
Аль (блин, надо высяснить его настоящее имя) вроде заснул, и я осторожно попытался освободится. Он вздрогнул всем телом, просыпаясь, его снова затрясло:
- Нет, не уходи, пожалуйста, не бросай...
- Хорошо, хорошо, я сейчас вернусь, принесу только свое одеяло.
Он отпустил, и я побрел, натыкаясь на углы, на кухню: хотелось пить.
Мужчина сидел на коленях и ждал меня, обхватив руками скомканное одеяло.
- Двигайся.
Я устроился с краю и недоуменно посмотрел на него: - Ну, чего сидишь, иди сюда.
Он аккуратно прилег рядом, беря меня за руку; я чувствовал его взгляд в темноте.
- Отвернись, - я зевнул, - спать мешаешь.
Он повернулся к стене, и я подумав, обнял его со спины, поверх одеяла. Надеюсь, это поможет.
Сквозь сон я чувствовал, как он иногда судорожно дергался и нащупывал мое присутствие. Тогда я сонно бормотал, что все хорошо, мол. И он снова успокаивался и больше не кричал - мы относительно мирно продрыхли часов до 10-ти. В десять серый рассвет окончательно сменился серым днем, а я также окончательно проснулся.
Пробуждение было приятным и стыдным одновременно: со смутным эротическим сном и утренним стояком, которому очень помогала теплая рука Аля на моем голом животе. Ночью нам стало жарко на одной кровати, и мы вылезли из под одеял и даже переплелись конечностями. Жесть! Никогда не думал, что настанет такое утро: я с торчащим членом, в обнимку с мужиком, причем голым! Да, да, белье я вчера ему не додумался выделить, а в штанах он в постель не полез.
Я заелозил, одновременно пытаясь скинуть с себя его конечности и втянуть свои, не особо потревожив соседа при этом. Не хотелось его будить: этот парень настоящая заноза в заднице, а меня грела мечта провести часик с чашечкой кофе и лаптопом. В лоджии с видом на парк.
Вот, блин! В результате моих манипуляций, Аль свернулся по-новому, уткнулся носом мне в бок и принялся туда щекотно дышать. Одна его рука при этом пристроилась мне под бедро, а вторая сползла по животу вниз, успокоившись весьма близко от стратегичекого места! Место запульсировало, а по телу прокатилась жаркая истома. Я закусил губу, пытаясь справиться с собой. Да что же это такое! Волны возбуждения, казалось, концентрически исходили от его ладоней и губ, прикасавшихся к моей коже. Хотелось непристойно извиваться под этими прикосновениями, а еще больше - запихать свой член во что нибудь податливое. Минет, изнывал я, сейчас бы не помешал хороший минет. И плавно подался вбок, соскальзывая с кровати.
Взяв низкий старт, я ломанулся в ванную. Пятью четкими движениями совершил прицельный выстрел в унитаз белой очередью, вспомнив при этом, как прямо здесь, на этом полу, Аль вчера стоял раком и похотливо крутил задницей.
Разрядка настигла мое тело и разум одновременно; я завис в прострации на минуту где-то (заметьте, над унитазом), а потом с отвращением вспомнил свои недавние фантазии. Похотливо, надо же. Ты сам похотливая свинья, Жека, парень вчера на ногах еле стоял от боли и страха, а тебе на это подрочить, жывотное.
Несмотря на некоторые отклонения в начальной стадии, мой план все же начал осуществляться. Душ, сосредоточенная медитация над туркой, лаптоп, лоджия. Летом эта лоджия превращалась в балкон благодаря современному безрамному остеклению, а сейчас можно было вообразить себя в прозрачном батискафе на всплытии. По стеклам стекали мелкие капли, я лениво почитывал новости (ничего нового) и перебирал спам. Ага, а тут вовсе и не спам имеется. Подтверждение моего участия на семинаре анестезиологов-резидентов. В Амстердаме, через месяц. Я откинулся в кресле, с умилением любуясь дождливым небом, черными ветками деревьев и черным же листиком, прилипшим к окну. Жизнь удалась, Бездна надолго повернулась ко мне задницей. На этой мысли я как-то внутренне споткнулся и вспомнил, что собирался вчера составить медэкспертизу.
В гостиной, куда я пришел за камерой, стоял мой вчерашний найденыш и в упор смотрел на меня желтыми глазами. Он совсем не был похож на давешнюю умирающую жертву. Неузнаваемо уродующие его лицо побои уже сошли, оставив после себя лишь тени под глазами. Черты его оказались тонкими и аристократически красивыми, а напряженная поза дышала силой и какой-то пружинящей готовностью. Он был явственно опасен, и я положил руки на спинку легкого металлического стула.
- Выздоровел.
Глава 3.
Он прищурился и сделал шаг вперед и немного в сторону, словно подбираясь по спирали.
- Да. Ты же меня лечил.
Ну, конечно. Если бы у меня все пациенты с такой скоростью выздоравливали, это был бы бл..дь не я, а доктор Хаус.
- Спасибо, - добавил он и растянул губы, изображая улыбку. Так, спокойно. Что это я психую? Ну, подумаешь, заживает все на мужике, как на собаке. Так ведь он мне с самого начала собаку напоминал... Объективных причин для ахтунга нет. Вон, пациент благодарит и даже улыбается. Получается это у него, прямо скажем, не очень, но ведь главное - старается.
- Пожалуйста. - я слегка расслабил судорожно стиснутые кулаки (прям щас стул погну нах) и проследил, как он сделал еще один текучий шаг. - Всегда рад.
Некоторое время мы молча сверлили друг друга взглядами, а потом он дернул углом рта и хищно приподнял верхнюю губу. "Улыбка, дубль второй", - догадался я.
- А еда у тебя есть? Я голодный. - Он снова скривил губы, симулируя, видимо, некое любезное выражение неясной этиологии. - Если тебя не затруднит.
- Не затруднит, - я щедро повел рукой в направлении кухни, - чувствуй себя как дома. Кухня полностью в твоем распоряжении. Я, кстати, тоже еще не завтракал.
Вот должна же быть хоть какая-то польза от человека? Кроме утренних поллюций.
Он надменно вздернул бровь. Вот это выражение у него получилось просто безупречно. Сразу видна незаурядная практика. Впрочем, вчерашние мольбы и страх ему тоже давались прям как родные. Я вздохнул и с профессионально-дружелюбной улыбочкой ("не беспокойтесь, больной, до вас у меня еще никто не умирал") предложил:
- А я кофе сварю. Ты любишь кофе?
Мужчина кивнул и резко развернулся на месте, удаляясь. У меня же как пластиковый пакет с головы сдернули. Такое облегчение я почувствовал. Плечи заломило от отпускавшего напряжения. Второе потрясение, и это только за утро, и все с этим красавчиком. На таком фоне даже поездка в Амстердам бледнела в своем эмоцианальном значении.
Готовить он не умел. Такое, казалось бы, непритязательное блюдо, как яичница, оказалась одновременно недожареной, подгоревшей, пересоленой (местами) и недосоленой (другими местами). Кроме того, он умудрился испохабить ее еще несколькими неведомыми мне, но явно чрезвычайно действенными методами.
Я быстро, почти не жуя, проглотил второй кусок и отодвинул тарелку. Резко захотелось курить. За то время, пока я ковырялся, Аль успел умять свою порцию и теперь потягивал кофе, разглядывая меня с видом крайне наглым. Может, он по-разному зажарил две половины одной яичницы?
- Хочешь добавку? - ласково поинтересовался я и, получив невинный кивок, отдал ему почти нетронутые объедки. Тот влегкую сожрал и это. И снова уставился на меня. Я напряженно побарабанил пальцами по столешнице.
- А у тебя есть родственники или друзья?
- Были. Родственники.
- Ээ... - я несколько опешил от такого ответа, - то есть тебе вообще не к кому пойти?
- А что, - процедил он, - выгоняешь?
- Да, нет, не прогоняю... живи сколько хочешь.
- Ну, конечно, - враждебно произнес он, - именно сколько Я хочу.
Я судорожно втянул воздух. За что? Нет, я конечно, не вправе ожидать благодарности лишь за то, что выполнил свой врачебный долг; но столько ненависти и презрения, сколько прозвучали в его фразе, превышало все возможные ожидания. От обиды чуть слезы на глазах не выступили.
- Ну уж не Я, - я со злостью закинул посуду в мойку и развернулся, закипая все больше. - Уж мне-то ты ни разу не сдался. Можешь сваливать прям сейчас.
- То есть... я тебе не нужен? - изумленно спросил он. Всё, бл..дь, финиш. У меня даже слов для ответа не нашлось.
Он встал, не сводя с меня заледеневших глаз:
- Значит, ты подобрал меня, дал имя, кормил, а пользоваться не собираешься. Для чего тогда?
- В смысле, для чего? - состояние тупого шока для меня уже, наверно, скоро перманентным станет. - И как это тобой пользоваться? Да от тебя вообще никакой пользы, даже готовить не умеешь!
С его лица словно осыпалась его надменная маска; тяжело дыша, он прижал руку к виску. Смотреть на это было тяжело, и я отвернулся: за неполные сутки я видел слишком много слабости некогда, несомненно, сильного человека; больше этого видеть не хотелось.
- Прости... за мой тон... я не думал, что ты... но мне правда некуда... - он тряхнул головой, прерывая свою несвязную речь. - Я пойду. Спасибо за гостеприимство.
- Пожалуйста, - машинально ответил я, наблюдая, как он направляется в прихожую. - Постой! - я догнал его и схватил за руку. - Куда ты пойдешь, ты ж говорил - тебе не к кому... Да и одежды у тебя нормальной нет... Оставайся.
Он усмехнулся:
- Твоя доброта просто невыносима.
- Может тебя побить - легче станет? - с нервным смешком предложил я.
- Не надо, - серьёзно ответил он и накланился, заглядывая мне в глаза: - Ты ведь не знаешь кто я такой, не так ли?
- Ну так расскажи, - шепотом ответил я. Шепотом, так как от его близости аж в зобу дыханье сперло и внезапно вспомнилась, как он прижимался ко мне с утра. Я отодвинулся.
Он некоторое время испытующе меня разглядывал, а потом осторожно улыбнулся:
- Спасибо. Ты каждый день спасаешь мне жизнь.
Красиво сказано. Я прям растаял, да. Почти не заметил как ловко перевели тему.
- Хоть как тебя зовут - скажешь?
- Альфред.
Так. Я схватил куртку и выскочил на лестницу, трясущимися руками доставая сигареты. Такими темпами мне никогда не бросить.
Аль вышел вслед за мной и сел рядом на корточки, отрешенно усмехаясь:
- Ты же сам меня так назвал.
- А раньше тебя как звали?
- "Эй, ты", - он встал и возвращаясь в квартиру добавил: - И еще по-разному.
Да. Тупняк и неловкость попеременно - вот мои спутники отныне. Я прислонился к стеклу и задумался об Экзистенциональном Ужасе. Ужас, думал я, затягиваясь, ужас, ужас, ужас.
***
Аль.
Конечно же, он не мог от них бежать. Разве можно куда-то деться, если в твоем теле вместо живительного потока синей марны ползают сухие ржавые гусеницы? Их острые шипы разрывали изнутри нескончаемой пыткой, по сравнению с которой ежеутренняя порка, и каленое железо, и раздавленные кончики пальцев - все это имело то преимущество, что тут мука не была беспрерывной.
Все хозяева любили наказаывать синим голодом, им нравилось, когда у них выпрашивали разрешение услужить; когда отчаянно изливали потоки красной марны, получая жалкие синие крохи в ответ. Во власти хозяина брать и дарить. И самый простой метод взять красное - это, конечно, трахнуть такого как он, Аль, измененную тварь, созданную, чтобы отдавать. Отдавать не по своей воле, как хозяева, а любому, кто соизволит взять. Взять, покормить синим, наполнив своей энергией, а потом делать, что хочется.
Когда-то он этого не понимал, полагал честью служить своему дому. Он не родился оборотнем и очень радовался, когда в 12 лет его послали на операцию Изменения, обнаружив красные способности. Ведь быть измененным, фамилиаром своей семьи - это тоже почетно. Куда лучше, чем ничтожным бездарным, годным лишь для пресмыкания. Измененные бойцы, наполненные синей энергией - это серьёзная сила, первая поддержка воинов-оборотней. Аль скоро стал лучшим из них, командиром отряда. Может, это потому, что отец всегда щедро кормил его. С 12 лет Аль приходил по вечерам в его кабинет, садился перед креслом и аккуратно, как кот, вылизывал ему пах. Это было похоже на игру с наградой в конце: он долго-долго собирал ртом синие искры, а когда тело отца выгибалось, выплескивая семя, вместе с ним выплескивалась и марна. Потом Аль просто сидел, сложив голову ему на колени, сильная рука гладила его по волосам, щедро изливая синее и даря этим бесконечное удовольствие. И время от времени Аль благодарно прижимался к члену родителя губами и коротко ласкал языком.
Через 15 лет отец погиб во время очередной разборки с враждебными родами Нарах и Шетар, и главой рода стал брат, Аред. Того раздражала "наглая заносчивость" фамилиара, и от него Аль узнал, как ломит тело от недостатка синего. И что если в тебя входят сзади, то невозможно снимать искры энергии в процессе, а надо терпеть и ждать слабой вспышки в конце. При минете, впрочем, брат дарил такую же слабую порцию марны, и ничего сверх того не было, никаких синих ласк после, жадные руки тискали его тело, только забирая. Такое обращение казалось отвратительным. Аль начал приходить к другим родичам тоже, но они были так же скудны, как Аред. Все бойцы в его отряде, оказывается делали так, компенсируя качество энергии количеством. Это было как грязь.
Отец был особенным во всем, и без него род сильно сдал. Очень скоро, не прошло и шести лет, их приперли к стенке и тогда его, Аля, отдали во вражеский род Нарах в качестве контрибуции. Глава Нарахов так и сказал - отдайте мне вашего знаменитого бойца вместо контрибуции или можете попрощаться с этими восемью миллионами.
Восемь миллионов. Так Аль узнал свою цену. Там, в чужом доме, он понял, что всего лишь вещь. И кто его хозяева. Постепенно он терял свою силу; ведь нельзя бесконечно выжимать сухой источник. Ему говорили, что он стал отдавать мало красной марны. Может быть; неудивительно что его продали через несколько лет в слабый род Дазан.
Стайн, второй оборотень Дазана, был исследователем и хирургом в клинике Изменения. Он утверждал, что красная отдача фамилиара не зависит от синего баланса. Гипотеза Стайна состояла в том, что широчайшего потока красного можно добиться при помощи специальных композиций наркотиков и боли. А синим можно практически не кормить, так, только для поддержки жизнедеятельности. Перспективная теория, в которой Алю предназначалась роль практического материала. Там, в подвалах госпиталя, бесстыдно распяленный на станке, он чувствовал, как красная марна истекает из него, словно из порванного шланга. Сначала он не понимал, чем он заслужил такое обращение, поэтому и сломался так быстро, не прошло и месяца, как он уже умолял и плакал, когда его связывали в очередной унизитильной позе (нет, это было уже даже не унизительно - привычно) и вздергивали; и старался угодить, хоть от него ничего и не зависело. За что, спрашивал он, когда его рот не был заткнут. А однажды его мучитель пришел с коллегой, и из их разговора стало понятно - не за что, а почему.
Синего не хватало, несмотря на то, что его постоянно насиловали: много энергии шло на заживление, и дело свое Стайн проводил часто не до конца, выдергивая член перед оргазмом, разрывая так контакт и лишая Аля синей дозы. А иногда и не начинал - развлекался, запихивая разные игрушки. Проход фамилиара был словно рана, его пронзала судорога боли при малейшем прикосновении. Впрочем, таких ран на его теле было много. Тогда он научился получать марну без спроса, когда палач касался его, истязая. Может, это был эффект от препаратов, медленно извращавших его природу, кто знает. Но тошнотворная похоть Стайна высекала, оказывается, такие же тошнотворные синие искры, и Аль собирал их и даже смог запереть во внутреннем резервуаре; за пределом надежды лелея картину того, как скопленный запас взрывается, испепеляя уродскую присосавшуюся к нему пиявку по имени Стайн, и его, Аля, заодно. Идиотская смерть, но лучше, чем сдохнуть куском мяса на скотобойне. Жалко, нельзя одновременно отправить и парочку коллег этого выродка к праотцам.
Конечно же, он не мог от них бежать. Даже если сможет разорвать оковы и сломать двери - ему некуда идти, он принадлежит Дазану, его возьмут прямо в здании, половина работников клиники из этого рода. С пустым резервом он слабее бездарного. Надо накопить достаточно, достаточно, чтобы уйти, думал Аль в минуты просветления, которых становилось все меньше. Разум тонул в безумии, отвратительно замешенном на животном страхе. Страх жил в нем постоянно, лишая всего человеческого, превращая в тупую трусливую тварь. Скрытый синий резервуар был как кувшин воды для помирающего от жажды, и когда-то его воля могла сдать. Совсем скоро он окончательно потеряет себя.
Однажды произошло нечто, вырвавшее из бесконечного падения. В тот раз ему дали очередную передышку, оставили спать не на станке, а всего лишь пристегнули ошейником к полу. Можно было шевелить всем, кроме шеи. Двери распахнулись, и он забился в жалкой попытке вжаться куда то под стену.
- Тихо, тихо, малыш, сейчас тебе хорошо будет, - Стайн погладил его по судорожно сокращающемуся животу (грязно-синяя искра) и пристегнул запястья к щиколоткам. Потом зафиксировал разведенные колени и расстегнул ошейник. Аль поднял голову и увидел в руках ублюдка шприц, заканчивающийся толстым металлическим штырем с шариком на конце.
- Пора принимать лекарство, - улыбнулся Стайн и, сжав его мошонку (Аль задергался, пытаясь свести ноги), принялся вводить эту штуку в мочевой канал.
Он бессмысленно рвался в своих путах и скулил, когда вдруг почувствовал, что может сжимать красный поток. Да что там, даже перекрыть! Стайн, ощутив спад, форсировал пытку, и Аль в ужасе раскрылся на полную мощь.
Оставшись через несколько часов один, все так же связанный, он закрылся. Он думал, что с ним сделают, если канал так и останется закрытым. И сможет ли он это выдержать. И еще он думал, сможет ли взять энергию насильно. Если так, то он стал таким же, как хозяева - в его воле теперь дарить или брать. И представил себе распятого Стайна; вот у кого бы он брал и брал, пока тот не сдохнет, и он бы постарался чтобы это произошло не скоро.
Выдержать это оказалось неожиданно легко. Побившись над ним меньше часа, Стайн сказал своему ассистенту:
- Сломался. Отвези его в кольцо, - и ушел, вытирая руки салфеткой.
Аль изготовился, но его не стали убивать. Даже не связали, сочтя абсолютно безвредным. И правда, что он мог сделать сейчас даже слабому оборотню. Это было бы не так легко и на пике его силы. Ассистент замотал его в мешок и вынес. Аль чувствовал свежий воздух, пока его несли по коридорам; а потом сладкий ветер - они уже на улице. Его запихнули во что-то тесное, оказавшееся багажником машины, и там он распутался, готовясь к убийству.
Ехали они долго, Аль несколько раз забывался тяжелым сном. Наконец, остановились. Крышка багажника распахнулась, впуская ослепительный свет. Они были одни в какой-то скалистой местности. Коллега Стайна коротко ругнулся, увидев, что пленник неудобно размотался и протянул к нему руки. Это были его последние слова: Аль вырвал ему горло. Тот даже не успел начать оборот.
|
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"