Аннотация: Разборки и кусочек из счастливого ХЭ))) Часть двадцать вторая: Это так хрупко.
Название: Офицер и джентльмен.. Автор: ankh976
Ориджинал Рейтинг: NC-17 Жанр и теги: слэш, нц-17, миди, процесс, начальник/подчиненный, война, солдатня, многа херта, а под конец - комфорт, комфорт, ХЭ Размер: мини пока Статус: в процессе Саммари: Про благородного человека, попавшего в совсем неблагородные условия, но сохранившего себя и снова оказавшегося на коне. Отношения начальник/подчиненный, война и военнопленные, издевательство над стокгольмским синдромом, ПАФОС! и ПАТРИОТИЗМ!, сомнительное согласие и любовь с последнего тыка.
Офицер и джентльмен. Часть двадцать вторая: Это так хрупко.
- Проклятье, - Герин запрыгнул на крыло гидроплана. - Чертова экспериментальная развалина. - Амфибия бл..дь, - поддержал его Френц, вытирая грязный лоб еще более грязной рукой, - с флаперонами, м-мать их. Чувствую, порвут нам эти флапероны все тросы нах..й.
Герин лишь вздохнул: только обрыва тросов с эпическим крушением им и не хватало... Френц между тем хитро разухмылялся и со значением покачал в руке разводным ключом: - Этот тип вьет из тебя веревки. Издевается, как над подопытным кроликом. - Заткнись, - лениво усмехнулся Герин и вытянулся на нагретом металле. Самолет под ним слегка покачнулся: Френц устроился рядом, головой на своде двигателя. "Этот тип" с его прогрессивными идеями о развитии местной индустрии. И финансированием своры гениальных авиаконструкторов в количестве трех человек. "Эффективность, компактность и дешевизна", - вспомнил Герин последнее мотивационное выступление любимого, его вдохновенное лицо, светлый костюм, азартно горящие глаза и снова улыбнулся: - Эштон ведь такой милашка, как можно ему отказать.
Френц хмыкнул и ничего не сказал ни про "разобьемся нах..й", ни про "нас бл..дь на стоянке гориллы заждались", он следил за кружившейся над ними многокрылой изумрудной стрекозой, а затем протянул руки - сначала медленно, и вдруг движение смазалось - и вот стрекоза уже сидит в клетке тонких, запачканных тиной пальцев. А Герин, глядя на это, думает о том, что в Сагенее жарко, слишком жарко для приличного человека, и местные дамы из общества ходят с непристойно голыми ногами, без чулок под слишком тонкими платьями, а джентльмены не носят перчаток.
- Это так хрупко, - сказал Френц, и резко сдавил ладони, а из под них брызнуло и потекло буроватой жижей. И Герин вздрогнул, вспоминая: "Это так хрупко"...
...Тогда в Дойстане, после гнусной сцены в подвале и последовавшего удачного тренировочного полета. Они шли по летному полю - втроем с комэска - и веселились, обсуждая особенности глубоких виражей в темноте. Потом комэска откланялся, а они с Френцем задержались покурить перед тем, как разойтись по своим машинам. - Пойдешь сейчас к нему? - вдруг спросил Френц, и Герин вскинулся, мгновенно понимая, кого тот имеет ввиду, и изогнул надменно бровь: - Не вижу, каким образом это касается тебя, мой друг. - Если нет, - с непрошибаемой наглостью ответствовал Френц, - если решил расстаться, то скажи мне, будь другом. Ведь сейчас такой момент удачный... Он прищелкнул пальцами и закатил глаза, изображая редкую удачность момента. А Герин стиснул от злости зубы.
- Эштон там один, несчастный, запуганный. Возможно, размышляющий о том, а не наложить ли ему на х..й... ээ... в смысле на себя руки, - продолжал Френц, великосветски растягивая гласные. - Мне кажется, мое участие, искреннее участие, ты же понимаешь, и забота придутся как нельзя вовремя... Может и присунуть сразу удастся... - Это ты сейчас о моем любовнике говоришь? - холодно осведомился Герин, живо представляя себе нарисованную картину. Бедный страдающий Эштон в его воображении выглядел весьма соблазнительно. Чертов Френц. Черта с два Эштон там страдает. Он закрыл лицо ладонью, пытаясь справиться с нерациональной злостью.
- Все же любовнике? - продолжал доставать его Френц. - Жаль, мой дорогой рейхсляйтер, весьма жаль. - Ты защищаешь его. От меня, - вдруг с удивлением произнес Герин. - Но почему? И тогда Френц покрутил рукой в воздухе, словно тщился отобразить нечто невыразимое, и сказал со странной мечтательностью: - Это так хрупко, Герин.
По дороге домой он думал об Эштоне, вспоминал его белое, словно опрокинутое лицо, остановившийся взгляд, безучастно скользнувший по нему тогда, на выходе из допросной, и чувствовал, как нарастает тревога. Нет, он не верил глумливым замечаниям Френца, Эштон никогда не сдается, и не додумается до такой глупости, как самоубийство... он был почти уверен в этом. "Это так хрупко". Человеческая жизнь хрупка, ему ли не знать об этом.
Он взбегал по лестнице, снова вспоминая, но на этот раз - Эйлин, свою сестру, к которой он опоздал когда-то, сердце стучало у него в висках, и он остановился на третьем этаже, а не на своем четвертом, у дверей съемной квартиры Эштона, и открыл двери своим ключом, хотя еще недавно не собирался видеться с ним, как минимум, неделю .
Эштон беззаботно дрых в обнимку с подушкой, свернувшись, по своему обычаю, словно большой кот. Герин облегченно присел рядом, зарылся пальцами в мягкие волосы... Эштон не вздохнул и не пошевелился, как будто был под сильным снотворным, и Герин снова встревожился и затормошил его за плечо. Тот вздрогнул, вырываясь из своих темных глубин, с трудом открыл глаза и попытался отползти, увидев нависшую над ним фигуру. - Сколько таблеток принял? - прошипел Герин, сильно встряхивая его. - Ну, отвечай! - Не... - прошептал Эштон с трудом, глаза его закатывались, он сглотнул, пытаясь сосредоточиться на яви: - Не дождешься... Я по вашей милости... не удавлюсь...
Герин тихо засмеялся, прижал к себе вяло сопротивляющегося мужчину, и тот сдался, заснул головой у него на коленях, носом в живот, доверчиво обхватив за пояс и открыв в повороте шею. Герин провел пальцем по яремной вене и ощутил, что отступил-таки сковывавший его ледяной гнев, и поразился его явственно видной теперь беспричинности. Господи, ведь он чуть не сорвался с цепи всего лишь из-за открытого неповиновения... Еще и втирал что-то про любовь и ревность... Позорное воспоминание, слава Богу, Френц его вовремя остановил этим своим "забиться в припадке бешенства".
Некоторые воспоминания похожи на хорошо составленный яд, и с каждым своим возвращением они отравляют стыдом и болью все сильнее. Но память Герина фон Штоллера хранила столько отвратительных подробностей и событий, что он научился легко и непринужденно избавляться от чувств, вызываемых ими. Еще недавно для это надо было идти в лес, прихватив Френца и грибное зелье. А теперь можно просто переключиться - и все человеческие чувства опадали неважной шелухой. Оставалась лишь цель, и бесконечный бег к ней.
Он медленно раздевался, снова делая это, снова по минутам забывая прошедшее, воспоминания выцветали, становясь информацией, надо было лишь запомнить, что от Эштона никогда нельзя требовать той же безупречной вассальной преданности, что и от Френца, франкширец просто не знает, что это такое, он не дойстанский дворянин, да и отношения у них совсем не те.
Герин нырнул под одеяло и обнял безвольно расслабленное тело, погладил по животу, положил руку на член, отреагировавший на него даже во сне, и удовлетворенно вздохнул в теплую шею. Заманчивая мысль овладеть беззащитно-сонным мужчиной приятно покувыркалась в засыпающем сознании и растаяла: он более двух суток на ногах, и никакие адреналиновые вспышки, с завидной регулярностью окатывающие его последнее время, не способны заставить его сейчас пошевелиться...
Утром Эштон проснулся первым и завозился, пытаясь осторожно выбраться, Герин поймал его за горло и прошептал на ухо: - А где мой утренний минет? - Можешь... приступать... - злобно пропыхтел тот, все же выворачиваясь из захвата. Герин фыркнул в подушку и снова заснул - на полчаса, пока Эштон не вышел из ванны и не содрал с него одеяло, и не приступил к тому самому минету, а потом перевернул на живот и отымел, шипя куда-то в спину: "Видишь теперь, как я тебя люблю? Видишь?.. Сволочь... убийца... люблю..."
- Сам такой, - хмыкнул Герин, кончив - одновременно с Эштоном и безумно опустошающе - и спихнул с себя сильное тяжелое тело, встал, подхватив, как обычно, револьвер из-под подушки, и ушел умываться. На пороге он обернулся: Эштон смотрел ему в след с какой-то странной горечью, почти отчаянием. Герин самодовольно подмигнул ему и удалился, получив слабую улыбку в ответ.
Они ни разу не заговорили о том случае в подвале, хотя Эштон еще долго ждал, что Герин вернется к этому, повторит свои тогдашние претензии или, может, извинится, но тот все так же изображал идеального возлюбленного, и секс стал еще лучше, словно каждый раз они вместе подходили к какой-то грани и немножко переходили ее. Эштон сам бы с удовольствием сделал вид, что ничего не было, и обошелся бы без бездарных выяснений отношений, к которым он даже не умел подступиться, но все не мог избавиться от странного душевного яда.
Была уже весна и в тот субботний вечер все было идеально, как обычно, они занимались любовью у камина на мягких песцовых шкурах, а потом Герин опустился в кресло, а Эштон сел у его ног, прижался щекой к бедру и послушно пил терпкое красное вино из его рук. Да, идеальность зашкаливала, становясь болезненной, и Эштон не смог больше выносить этого. - Я хочу уехать, - сказал он. И ничего не произошло, Герин лишь удивленно вздернул бровь и провел пальцем под его подбородком. - Я хочу уехать, - срывающимся голосом повторил Эштон, - я больше не могу выносить эту страну, и этот кошмарный холод, и вашу проклятую политику... - И меня? - мягко спросил Герин. - И тебя и твоего Френца! - закричал Эштон, вскакивая, он снова вспомнил подвал, свой выстрел, и то, как живое становится отвратительно мертвым, и своих расстрелянных служащих, и мертвого теперь капитана, насилующего его рядом с их трупами, и трупы на улицах сожженного Дирзена, его затрясло, и он повторял, стуча зубами от холода в жарко натопленном помещении: - Я хочу вас забыть, я хочу все забыть...
"Это так хрупко", - подумал Герин.
Эштона сильно прижали к горячему твердому телу: - Тихо, тихо, дорогой, ты уедешь, ты никому не обязан, уедешь и все забудешь, тихо, - говорил Герин, заставляя его снова опуститься на пол. И он рванулся из кольца держащих его рук и упал на пол, когда его тут же опустили, он не стал подниматься, съежился, уткнувшись лицом в стиснутые кулаки. Ему снова стало холодно, и он постыдно обрадовался, когда Герин не ушел, утомившись мерзкой сценой, а скользнул успокаивающе рукой по спине в сторону задницы, и принялся наглаживать бездарно выставленные ягодицы. Он подобрался поближе к любовнику, устроился головой на его коленях, судорожно впиваясь пальцами в его запястья, заглянул снизу в лицо и вдруг попросил: - Поехали со мной, Герин, пожалуйста... - Эштон... - Ты же все сделал, как хотел, - поспешно перебил его Эштон, пока не прозвучало окончательное "нет", - пусть эта страна живет без тебя дальше, разве ты не отдал все свои долги? - его любимый задумчиво хмурился, и он, вдохновившись, продолжал: - Помнишь, ты говорил, что хотел бы жить в Новом Свете? Я нашел прекрасную страну, Сагенею, очень перспективная, хочешь, я выведу твой капитал так, что никто не найдет и следа, ты будешь свободен... Там есть горы и океан и джунгли, как ты мечтал, и, говорят, какие-то древние развалины еще не все отрыли...
- Наследие исчезнувшей цивилизации майранне, - тихо сказал Герин, лицо его странно переменилось, став будто моложе. - Но тогда как же тебе удастся все забыть - с моей гнусной личностью под боком? - Я буду преодолевать себя, - ответил Эштон, неверяще улыбаясь. - Каждый день буквально.
Офицер и джентльмен. Часть двадцать третья: Прощание.
***Френц и легенды.
- Френци, мне кажется, Великий Вождь хочет свести меня с ума, - Герин изобразил бокалом мертвую петлю. - Вообрази, он заявил, что намеревается отметить годовщину Победы большой амнистией, - рейхсляйтер на несколько секунд замолк, вглядываясь в коньячные глубины, а потом рявкнул: - Вот как это понимать, а?! Меня чуть кондратий не хватил, когда я эту ересь услышал!
- Гери, ну что ты так волнуешься, ну не хочешь ты никого амнистировать, так давай всех расстреляем по-быстрому, никто и не заметит, клянусь, - Френц с самым преданным выражением лица подался вперед и для убедительности прижал руку к груди. В руке был тоже бокал, и Герин с любопытством проследил за его полетом на пол. Френц встал, решительно раздавил осколки каблуком и повторил: - Клянусь, мой дорогой рейхсляйтер. Можешь даже самолично ликвидировать кого-нибудь особо неприятного, если тебя это успокоит.
- Амнистия, - прошептал Герин. - Вокруг одни идиоты. На кого Родину оставлять, Френци? Оглянуться не успеешь, а они наводнят тут все уголовниками. Френц опустил глаза и все понял, он вспомнил, как давным-давно, три года назад, в другой жизни, во франкширском поместье барона фон Тарвенга Герин улыбался вот также отрешенно и смотрел вдаль, словно видел перед собой распахивающиеся волшебные горизонты, прекрасный новый мир, ложащийся к его ногам. Товарищ Тарвенг, Великий Вождь, был тогда лишь хитрым политиком, закулисным интриганом. А сам Френц - мальчишкой-гусаром, отчаянно желающим попасть в легенду. "А я?" - подумал Френц, эти два слова когда-то оказались для него чудесным ключиком, открывшим двери в эту легенду, в кровавый и зловещий эпос, достойный безумных предков. Сейчас Герин отряхивал ее, словно прах, главный герой покидал сцену, и Френц знал, что с ним уйдет ослепительный блеск свершающейся на глазах истории, игра превратится в будни, загадочные пустыри - в помойки, а кровь обернется бурой грязью и бессмысленной виной.
- Да, - сказал Френц, - чую запах разложения. Никак бл..дь Родина сдохла? - Да, ты прав, амнистируем политических. Это вольет свежую кровь в наше унылое существование, - оживился Герин. - Много их у нас? - Мало. - Жаль. Но амнистия есть амнистия.
Френц дернул звонок, вызывая прислугу, и отошел к окну, пока убирали осколки. Ночной сад тянул к небу изломанные черные лапы, шел мокрый снег. "А я?" Он прислонился лбом к стеклу и подумал, что завтра надо встретиться с рейхсминистром здоровья нации, и еще про финансирование полиции, и опять же - амнистия... Интересно, чем займется Герин в своем очередном прекрасном новом мире? - Поведай, дорогой друг, о своей скорой и героической гибели. - Это будет вульгарная авиакатастрофа, Френц. Через пару месяцев, в начале мая. - Да уж, - Френц закинул голову, словно пытаясь разглядеть далекие тучи во тьме, - эпично бл..дь.
Герин протянул ему новый бокал коньяка, и он принялся греть его в ладони, небрежно покачивая. Он хотел думать о делах, ведь ему всегда было интересно об этом размышлять, о хитрых комбинациях и молниеносных операциях, но мысли безучастно разбегались, и тогда он стал вспоминать рыжую Мартину, как она танцует партию Жизели. Легкие летящие движения, твердое точеное тело балерины... А без одежды танец бы приобрел особую пикантность, надо будет намекнуть девочке о персональном выступлении... Френц мимолетно усмехнулся и тут же с гневом развернулся к Герину: - Какого черта ты сваливаешь на тот свет в мае, мы же них..я не успеваем с полицией и... - Френци. - Что, Гери? Что? - Есть долги, по которым не расплатишься пока не сдохнешь. Вот, например, долг перед Родиной. Я буду нужен ей снова и снова. - И ты решил все свои долги простить? - ухмыльнулся он. - Молодец. - Да.
Они стояли рядом и смотрели на падающий снег, Герин задумчиво разминал сигариллу и вдруг фыркнул: - А Эштон сказал, что я уже отдал все свои долги. Френц немедленно вообразил себе Эштона, в балетной пачке, но снизу голого, на фоне декораций к "Лебединому озеру". - Нет, ну, раз Эштон сказал, то говно-вопрос. Эштон-то у нас голова. - Точно. И он, кстати, обещал попрятать мои деньги по закрытым фондам и ловко вывести большую часть из страны. - А особенно - из твоего кармана. - Ну, это-то само собой, - засмеялся Герин. - Лавочник твой Эштон, - злорадно ухмыльнулся Френц. - Я бы сказал - заводчик. - Лавочник. - Заводчик. Воображаемый Эштон сделал тем временем гран-батман и изящно закружился, явно намереваясь станцевать Умирающего лебедя, и член его при этом маняще подрагивал, а ягодицы призывно шевелились. "Френц", - сказал он, глядя очень печально, - "Злые охотники подстрелили меня в задницу, но я могу тебе отсосать. Всего двадцать процентов отката." Френц хихикнул с удовольствием протянул: - Лавочник, Гери. Ла-воч-ник. - Солдафон. - И тем горжусь.
Смеясь, они вернулись к камину, и там Герин тихо спросил: - А ты бы, Френц, чем занялся, если бы был свободен? - Меценатом бы был, - Френц мечтательно закатил глаза, - театралом бл..дь. - Ну, - ухмыльнулся Герин, - ты у нас и так театрал. Френц осторожно покосился на него и снова уставился в огонь. Он подумал о свободе. Всю жизнь он делал только то, что хотел. Но была ли она у него? Он вспомнил родовое поместье своего детства, бескрайние холодные леса вокруг, серое море, и свое бесконечное одиночество. - Я охоту люблю, - слабо улыбнулся он, прикрывая глаза, - можно даже не стрелять. Просто сидеть в засаде и... смотреть... На зверье. - Мы в Сагенею поедем, - помолчав, обронил Герин. - Я слышал, в Новом Свете водится много диких обезьян. - А в Сагенее - сагенейских дьяволов, - с деланным безразличием заметил Френц. - Дьяволов? - Да. Говорят, они жутко вопят по ночам. - Как это мило.
***Герин и лабиринты.
...Эштон встает из-за стола, увидев его, а потом медленно опускается на колени, закидывает голову, не сводя взгляда, и слова застревают у Герина в горле. Он думает, что Эштон делает с ним, что хочет этой своей покорностью, и до конца жизни он не посмеет ни отказаться от своей, ставшей уже иллюзорной, над ним власти, ни позволить себе не оправдать его ожидания. И поэтому он не говорит того, зачем пришел - потому что точными выверенными движениями, болезненно красивыми в своей завершенности они медленно затягиваются в привычный лабиринт страсти. И каждый раз давно знакомые ступени ведут в неизвестность.
*** - Конечно же. Френц. Как же я смел надеяться, что в этой жизни меня ждет хоть что-то хорошее. Хотя бы отсутствие в ней Его Сиятельства, Герин. - Ты несправедлив, Эштон. Он разглядывает фрески на потолке своей своей спальни и думает о том, что там можно будет завести собаку. Черную. Или даже двух. Они будут преданно бежать за ним по лесу и тыкаться мокрыми носами в ладони. Лежать рядом на привале, и грызться у камина. Он раскидывает руки в стороны и закрывает глаза. Кажется, у него нет ни единой свободной минуты в последнее время. Так много надо успеть, прежде чем можно будет оставить эту жизнь. Но он уже не здесь. На обратной стороне век он видит бесконечные степи и арктические льды. Он никогда не был в Новом Свете и не знает - каково оно там. В тишине он прислушивается к далекой музыке. Кажется, это самба. Он улыбается: впервые он не может узнать произведение, впервые за долгое время это не бесконечные повторения, а импровизации.
- А если... если тебе придется выбирать? - Эштон наклоняется над ним, пристально смотря в глаза, кладет ладонь на щеку, чувствительно сжимает подбородок. - Кого бы ты выбрал, Герин? - Мне не пришлось бы выбирать, Эштон, Френц никогда не потребует такого выбора, - он резко переворачивается, после короткой борьбы подминает под себя упирающегося мужчину. На лице Эштона отражается мимолетная боль: - Он не потребует, вот как. А мои слова - ничего не значат. Верно, Герин? - Верно, - улыбается Герин и сильно тянет его за волосы, заставляя открыть шею - чтобы прихватить губами кадык и провести по чувствительному месту сбоку.
- Верно, - говорит он и прикусывает вздрогнувшие губы любовника, - ничего не значат. Потому что ты принадлежишь мне, мелочный ты шантажист, и твои слова ничего не значат, понимаешь? Эштон гневно сверкает глазами и вырывается, а Герин шепчет ему на ухо: - А за твои грязные манипуляции, дорогой, ты заслуживаешь... Он делает выразительную паузу и чувствует, как расслабляется под ним Эштон, перестает вырываться, прижимается к нему всем телом, и Герин ощущает его внутреннюю дрожь и низко тянет: - Пятьдесят ударов, - он смотрит в затуманившиеся глаза любимого и добавляет с улыбкой, зная, что выбьет этим разочарованный стон: - Но утром, сегодня я устал.
Он опускает голову на грудь Эштона и проваливается полудрему, далекая мелодия слышится лучше, и ему кажется, что можно уже разобрать отдельные музыкальные фразы, или это так стучит сердце франкширца? Эштон гладит его по спине и едва слышно говорит: - А твой чертов солдафон будет сам выводить свой капитал? - Неужели поможешь? - сонно спрашивает Герин, он переползает на подушку, подтягивает к себе хмуро молчащего Эштона, утыкается носом ему в затылок и снова уходит в темные проходы, слушать далекую музыку.
- В конце-концов, он же помогал мне с безопасностью все это время, - бурчит Эштон и нервно ежится, от того, что ему фыркнули в шею. - Вряд ли вы будете видеться чаще раза в неделю... - заплетающимся языком успокаивает его Герин. - Мирная жизнь, она такая... мирная...
***Эштон и чудовища.
Герин затихает за его спиной, и Эштон подносит узкую ладонь любовника к губам, целует в самую серединку, и разворачивается к нему лицом. Герин похож на фарфоровую куклу во сне, холодную и хрупкую, и он не понимает - почему. Ничего хрупкого ведь нет в этом человеке, а его страсть ли, гнев - сжигают дотла. "Целыми городами", - подумал Эштон, - "Мирная жизнь, надо же, объяснил".
Эштон знал о мирной жизни все - в конце-концов, он жил ею и здесь. Работа, коллеги и светские знакомые, культурные мероприятия и визиты - дойстанский вариант уже практически не отличался от того, что было у него на родине. Это Герин каждый день уходил на войну, и ночами - приносил ее ему. Своими мундирами, револьвером под подушкой и в туалете, внезапно мертвыми глазами посреди обычного разговора... и, естественно, Френцем, одно присутствие которого превращало их общество в филиал казармы на выезде. "Если они и в Новом Свете ввяжутся во что-нибудь подобное, я уйду от него", - с бессильной злостью обещает он себе то, что не знает - сможет ли выполнить.
Острое возбуждение, вызванное недавней борьбой, зловещими угрозами Герина, его объятиями, не дает ему уснуть, и он думает об инкубах, средневековых похотливых демонах. Кажется, они были тоже белобрысыми? Он проводит кончиками пальцев по щеке спящего, вниз вдоль шеи, по гладкой груди. И, наверняка, кожа демонов - в воспаленном воображении богословов - была такой же фарфоровой, и цвет ее почти не менялся на сосках и в паху. Он обводит сосок по кругу и едва заметно улыбается, когда тот отзывчиво съеживается. Демоны отзывчивы - позови, и они придут. И откусят тебе голову. Он перекатывает на губах бледную горошину, быстро ласкает языком, и его личный демон тихо вздыхает и изгибается в его руках, когда он опускается все ниже, и плоть под его поцелуями восстает, а Герин все не желает просыпаться. И только когда Эштон закидывает его ногу себе на плечо и плавно входит в податливое горячее тело, Герин шепчет: "Эштон, ты просто чудовище какое-то... ненасытное... ебливо, стозевно и лаяй..." Эштон не понимает двух последних слов, очередное дойстанское наречие, но он склоняется низко-низко, чтобы увидеть, как румянец окрашивает скулы Герина прозрачно-кремовым оттенком веджвудского фарфора, как вздрагивают черные пушистые ресницы, все так же напоминающие ему крылья бабочек, так же, как тогда, во Франкшире, в другой жизни, в его министерском кабинете.
*** Эштон поднял голову, отрываясь от бесконечных бумаг: Герин с Френцем смеются, глядя друг другу в глаза, у ног Френца пристроилась очередная актриска из его бесконечного ряда, он роняет руку, едва касаясь ее плеча, и та кошачьим движением трется о нее щекой. Эштон сам пришел к ним, ему было тоскливо одному в кабинете, и теперь попирает все приличия, занимаясь делами при гостях.
Впрочем, это и не его гости. И скоро они все уйдут... в оперу, кажется. Вот там он и решит, что сделает с землями. "Надо сохранить неприкосновенным майорат фон Аушлицей" - "Но зачем, Герин, это же глупо, оставлять такие следы" - "Потому что это майорат, Эштон" - "Зачем майорат бывшему, заметь, графу, что за идиотские предрассудки?!" - "Пройдет пять-десять лет, нас все забудут, и Френц восстановит свою фамилию - чтобы передать все наследнику. Это единственный долг аристократа перед родом."
- Представляешь, было найдено лечение от нейронной чумы, - Герин откидывается в кресле, прикрывая глаза, и Эштон вспоминает, что от этого, кажется, умерли его мать и сестра. - Наши, мой любимый фюрер? - Как ни обидно - швейцеринцы, их Королевская клиника. За следующего "любимого фюрера" - получишь в глаз. - Это же бомба, - Френц переходит на северо-дойстанский, - еб..ная биологическая бомба, мой дорогой рейхсляйтер... - Да, - равнодушно улыбается Герин, - Дойстан начинает и побеждает. Вы случайно заразились чумой? Приходите к нам лечиться. Дойстан превыше всего. Я думаю передать это дело на контроль Людвигу, как считаешь? - В такие минуты мне жалко отходить от дел, мой дорогой рейхсляйтер. - Не отходи, задержись еще немного, мой друг, тебе понравится... - Без тебя это будет совсем не весело, Гери...
Эштон встал. Кажется, о его присутствии все забыли? Он берет белые оперные перчатки, медленно натягивает их и с кривой ухмылкой замечает: - А если выпустить на волю ослабленные чумные штаммы, то я бы купил еще пару фармацевтических компаний - раз вакцина уже есть. Новый штамм - новая вакцина. Золотое дно, господа. - О, Господи, - смеется Герин, закрывая лицо рукой, - он просто чудовище, Френци, настоящее чудовище, а ты говорил - лавочник. - Да, Эштон, вы меня приятно разочаровываете. Эштон открывает рот для ответной колкости, но вместо этого с гадкой улыбочкой произносит: - Ты ведь не против, если я слегка посотрудничаю с этим вашим Людвигом, Герин? - Все, что ты захочешь, дорогой. - Ты только что позволил ему отравить нах..й полмира, или у меня галлюцинации? - Френц восхищенно смеется. - Ну, если это пришло в голову нашему Эшти, то рано или поздно... ничего не поделаешь, друг мой, - Герин рассеянно пожимает плечами и достает портсигар. - У нашего Эшти слишком умная голова.
- Прекратите говорить обо мне в третьем лице. - Хватит говорить на непонятных языках, это неприлично! - одновременно с ним возмущается френцева девочка, и ее кавалер, хихикая, рассыпается в извинениях перед "моей прекрасной леди, чьи очи подобны звездам на грозовом перевале, простите ли вы нас, недостойных, о, богиня..."
Герин давится дымом, развлеченный совпадением высказываний актриски и своего любимого, а Эштон негодует: "Мы, кажется, опаздываем на вашу оперу?" Рейхсляйтер встает единым движением и в следующую секунду оказывается прямо перед ним: - Балет, Эштон, - горячий шепот обжигает его ухо, и он вздрагивает от внезапного возбуждения, а в следующую секунду передергивается от непонятного чувства, когда Френц мурлычет ему с другой стороны: - Лебединое бл..дь озеро, Эштон.