За год мы выходили в море дважды: ранней осенью, когда начинались туманы, и поздней, в шторм. Я была нужна для того, чтоб "держать" команду - в центральную мачту был встроен огромный прозрачный камень с внушением, которое нужно все время поддерживать, чтобы гребцам не пришло в голову устроить бунт или выдать нас врагам, чутко охраняющим свои берега. Такое же внушение колдун встроил в меня, и все мы были братьям по несчастью, только гребцы сами позволили колдуну влезть себе в голову.
Раньше у колдуна вместо меня был мальчик, он оказался слабым и умер, теперь вместо взяли меня. Если бы не Эш, я сошла бы с ума от отчаянья. Он был добр ко мне, научил считать и читать. Если считать было полезно, то читать мне не нравилось, но я делала это лишь для того, чтоб Эш не обижался и побольше разговаривал со мной, он очень напоминал старую Фло. Когда-то старик был свободным колдуном, кое-что умел, и научил меня некоторым премудростям, например, путать мысли, чтобы колдун не мог их прочесть.
Всего на галере было пятьдесят гребцов - отъявленных головорезов-наемников, капитан Кош - молчаливая гора мяса с толстой черной косой до пояса, кухарка Лильен - женщина лет тридцати, заморенная своей безответной любовью к негодяю колдуну, я и Эш.
Поначалу я отчаянно пыталась сломать заклинание в своей голове пусть даже ценой собственной жизни, но заканчивалось все одинаково: из носа текла кровь, болела голова, хотелось спать и есть. Что я только ни делала: доводила гребцов, чтоб они сбросили меня за борт, цеплялась к чужим людям в надежде, что они меня прибьют, но ничего не получалось, колдун обо всем узнавал, и запретов в моей голове становилось больше.
Поначалу довольный жизнью старик Эш жутко меня бесил. Он же раб! Раб!!! При том что тоже колдун. Как можно быть таким довольным, лишившись свободы? И его изрезанный морщинами лоб, как земля в Пустоши - трещинами, и водянистые глаза чуть навыкат, и белая стриженная борода, обрамлявшая лицо полумесяцем, и вечно улыбающийся морщинистый рот - все раздражало меня, но особенно - круглая линялая шапочка, сверху вышитая самоцветами. Однажды он сказал: "У птицы, которая все время бросается на прутья клетки, ничего не получится, потому что когда распахнётся дверца, не останется сил для рывка на свободу. Научись ждать, Талиша". С тех пор я начала к нему прислушиваться.
Был сентябрь, мы в первый раз вышли в море, и дверца на свободу захлопнулась. Нет-нет, я не думала смиряться и, когда никто не видел, взбиралась на корму, надеясь, что порыв ветра сбросит меня вниз, в черную морскую воду, но проклятое тело все время успевало спрыгнуть на палубу. Я научилась быть осторожной, заставила себя сжаться в комок и ждать, потому что если все время бунтовать напоказ, маг попросту сделает меня своей безвольной куклой, пусть думает, что сломал меня, и я готова есть с руки.
И вот мы снова в море, это третий мой выход. Два дня штормило, нашу посудину мотало туда-сюда, и всех так тошнило, что некоторые не успевали высунуться за борт. Поначалу колдун заставлял наемников грести, потом махнул рукой и позволил гребцами отдохнуть, ведь ветер те дни дул попутный.
Сегодня ветер словно утопился, и неподвижная синяя ткань воды простиралась от горизонта до горизонта, звуки были выпуклыми, объемными, как перед грозой. Мы с Эшем обедали гречневой кашей, старик не любил ее - зубов-то у него почти нет, и постоянно давился, я только и успевала протягивать ему стакан воды и горбушку хлеба.
Откашлявшись, он отодвинул тарелку с недоеденной кашей, промокнул рот салфеткой, я сделала так же и поймала себя на мысли, что привыкла, и рука помимо воли поднесла бумагу к губам. Привыкла сидеть на стуле, свесив ноги, есть вилкой и ножом, не хватать еду руками, не грубить старшим... Сделалось так бесприютно и тоскливо, что захотелось завыть - накрыло осознание, что ничего не осталось от смелой и отчаянной девочки, которой мне нравилось быть. Еще немного, и даже памяти не останется, будет покладистая мягкотелая, почитающая своего мучителя. Я прожгла ненавидящим взглядом пустующее место колдуна, он повадился есть за одним столом с нами; как в море вышли, так каждый ужин тут, аж кусок в горло не лезет.
- Ты не заболела? - поинтересовался Эш и прищурился, провел скрюченным пальцем под глазом. - Чернота какая-то тут.
Неплохо было бы заболеть и умереть, вон, живот все ноет и ноет, но это, наверное, потому что вчера весь день меня рвало.
- Все хорошо, - я заставила себя улыбнуться.
Вошла Лильен, чтобы убрать тарелки, зыркнула волком, наклонилась над столом, и кожаные штаны облепили ее тощий зад. И что я ей плохого сделала? Ненавидит меня с самого начала. Может, стоит поговорить с ней, и она поможет мне... Нет, не стоит, она слишком предана колдуну и донесет, а он только успокоился и перестал меня воспитывать, вроде как даже отстал.
- Спасибо, дорогая, было очень вкусно, - улыбнулся Эш, Лильен грустно погладила его по голове, а я вышла на верхнюю палубу, вскинула руку, защищая глаза от слепящего солнца.
Море бликовало и искрилось, с дружным "х-ха" гребцы поднимали весла, опускаясь, они шлепали по воде, паруса опали и висели линялыми тряпками. Я стояла на корме и смотрела на жилистые загорелые спины гребцов, блестящие от пота, на их руки, что толще моего бедра, на весла, движущиеся, будто спицы в руках Лильен.
Если мы плывем туда же, куда и прошлые разы, то еще два дня. К берегу мы приблизимся вечером, спрячемся между двумя скалами, стоящими посреди залива, и будем ждать туман, вот тогда-то нам с Эшем придется постоянно стоять, сидеть, лежать на палубе, где ночуют гребцы, и, повинуясь приказу, "держать" команду, потому что малейший звук может привлечь врагов, которые охраняют свои берега. Колдун говорил, там какие-то другие люди, у них другие правила, о них он расскажет как-нибудь потом. В прошлый раз я пыталась мысленно сломать команду и сделать гребцам внушение, чтоб они расшумелись - ничего не вышло, но я не потеряла надежды, что получится в этот раз.
Воровато оглядевшись, я убедилась, что за мной не следят, забилась в свой уголок за последней реей, вытащила из ножен последнее, что связывало меня с прошлой жизнью, со своей семьей - клинок заргов с костяной ручкой. А вдруг случится чудо, и именно сегодня у меня получится сломать внушение колдуна? Сев и скрестив ноги, я сосредоточилась, зажмурилась, призвала Изгнанного Заступника и поднесла нож к запястью, представила, как холодная сталь касается кожи, скользит вверх, и за лезвием тянется алая полоска... Это представилось так явственно, что я ощутила жжение пореза. Неужели...
Распахнула глаза и закусила губу: кожа осталась невредимой, но лезвие все-таки коснулось ее, вот только полоска была белесой, а не красной. Ну, хоть что-то, если тренироваться дальше, глядишь, лет через несколько смогу освободиться. Эш говорит, что если очень сильно чего-то хотеть и стремиться к этому, то рано или поздно все равно будет по-моему.
Собравшись подняться, я уперлась рукой в дерево палубы и заметила, что штаны, где соприкасаются берда, испачканы, словно кто их кровью облил. Я выпрямила ногу, провела пальцем вверх и вдруг поняла, что кровь течет из меня как из бочки. Бросило в жар, в холод. Я испугалась, потом обрадовалась, что Изгнанный Заступник услышал мои молитвы, и позволит мне истечь кровью и умереть. Вот почему так живот болел!
Надо незаметно пройти в свою каюту, чтоб никто не заметил кровь, лечь и приготовиться к смерти. На цыпочках, стараясь не привлекать внимания гребцов, я направилась ко входу в жилой отсек, но едва не столкнулась с Лильен, несущей тарелки, шарахнулась от нее, сжала бедра.
Женщина скользнула по мне взглядом, приоткрыла рот, вскинула брови и приложила палец к губам. Поставила посуду на пол, схватила меня за руку и потащила за собой. Сначала подумалось, что она хочет показать колдуну мой недуг, но Лильен прижала меня к стенке и прошептала:
- Тихо. Никому не говори. Идем.
Оглядевшись, она затолкала меня в свою каморку, заперлась и скомандовала:
- Снимай штаны, он не должен видеть, что ты расцвела.
- Я - что?! - переспросила я, не думая подчиняться. - Чего тебе от меня надо? Хоть сдохнуть спокойно можно? Не бойся, он не увидит и не поможет...
Лильен хохотнула, заметалась по каморке словно безумная. Закрыла рот рукой, посмотрела на меня то ли с упреком, то ли с жалостью, аж стукнуть ее захотелось.
- Вот же глупое дитя, ты не знаешь, - она указала пальцем на мои залитые кровью штаны. - Так бывает у всех женщин, каждый месяц идет кровь, у кого три дня, у кого - дольше. Потом она останавливается. Это значит, что ты стала женщиной и можешь рожать детей.
Я отшатнулась, будто она ударила меня, скривилась, уперлась спиной в стену и замотала головой:
- Нет-нет, не хочу, это не для меня.
- Вот и правильно, вот и славно. Иди, я научу тебя, как сделать, чтобы ничего не было видно. Снимай штаны, я постираю.
Возле койки Лильен стояла тумбочка, женщина выдвинула ящик, вытащила сложенные кусочки ткани и протянула мне:
- Вот, это чтоб впитывалась кровь, поняла?
- Ааа... эээ... Туда? Совать куски эти - прям туда?
- Ну конечно. Держи другие штаны, переодевайся.
- Отвернись, - буркнула я, чувствуя себя дуб-деревом, вытерла окровавленные ноги, сделала, как сказала Лильен, потопталась, переступая с ноги на ногу - неудобно, но терпимо.
Обидно-то как, думала, помру наконец-то, а тут - подарочек. Низ живота отозвался болью, я теперь взрослая, могу рожать детей - руки сами легли на живот, он представился круглым, страшным. Бррр, нет!
- Грудь не болит? - спросила Лильен. - У тебя маленькая грудь, это хорошо, не так заметно. То-то я смотрю, ты сильно вытянулась за полгода. Сколько тебе лет?
- Не знаю, двенадцать-тринадцать. Ну, Эш так считает. Говорит, что, может, и меньше.
- Уже должна покруглеть, но - как мальчишка.
Надо же, с чего бы это она стала обо мне заботиться? Неужели боится, что я уведу у нее колдуна? Так глаза б мои его не видели!
- Ты не бойся, не нужен мне твой колдун, - сказала я, что думала, - Лильен вздрогнула, побледнела, медленно подняла голову.
- Но это не значит, что ты не нужна ему. Неужели ты не видишь, как он на тебя смотрит? Уходи.
Или мне показалось, или в ее голосе зазвенела сталь.
На негнущихся ногах я снова поднялась на палубу, обхватила себя руками, ничего не видя и не слыша. Меня трясло, колени подгибались, внутренности скручивались в узел - зарождаясь в низу живота, вверх по хребту ползла ледяная змея страха. И правда, зачем колдун меня учит манерам, грамоте, почему смотрит так пристально, словно хочет вскрыть голову и вытрясти мысли? Почему он все чаще приходит к нам с Эшем есть?
Сейчас он... Как же он это называет? В общем, пребывает в тишине, записывает внушение, а после будет спать до вечера - восстанавливать силы. Интересно, он увидит изменения во мне? Эш говорил, что маги разных стихий могут разное. Огненному лучше удается убивать, водяному - лечить. Я - дитя земли, по сути, бесполезное создание, но у каждого есть изначальная искра, которую можно... как сказать... переделывать, переливать из одной стихии в другую, "как из кувшина в кувшин". Чтобы поддерживать внушение, записанное в кристалл, неважно, какой стихии ты принадлежишь, искра есть - и хорошо. Даже Эш не знает, на что способен наш колдун и какой он стихии, говорит, умеет перевоплощаться и дорого за это заплатил.
Гребцы затянули песню об их тяжелой доле, я перевела взгляд на крайнего - мускулы на его спине вздувались, будто хотели разорвать кожу, волосы были выстрижены на затылке и над ушами. Вот дурачье, они даже не подозревают, как счастливы! У них есть свобода, захотел - ушел, а я тут, как проклятая, и даже умереть не могу. Несчастней меня разве что невольники, которых ночью грузят в трюмы, куда мне ходить запрещено.
Когда кто-то положил руку на плечо, я вздрогнула и отскочила, разворачиваясь в прыжке. Меня потревожил Эш, посмотрел пристально, будто бы догадался о моем секрете.
- Пойдем, ветра нет, и корабль почти не качает - самое время поупражняться в чистописании.
- Не хочется что-то.
- Тебе всегда не хочется, - сказал он с упреком и добавил мечтательно. - А зря. Книги - это больше чем целый мир. Когда хорошо научишься читать, поймешь, о чем я. И причесаться не помешало бы, у тебя волосы отросли до лопаток, за ними надо ухаживать. Когда ты в последний раз расчесывалась? Ты похожа на нищенку-замарашку, не стыдно?
Вспыхнула злость, на миг ослепила, и я всплеснула руками, бросила с яростью, с трудом сдерживая жгучее желание ударить его:
- Кого мне стыдиться? Их?! - я махнула рукой на гребцов и передразнила Эша: - "Надо ухаживать!" Кому надо? Мне - нет! Мне и так хорошо, вообще на лысо обреюсь!
Натолкнувшись на полный обиды взгляд, потупилась и обхватила себя руками. Нельзя говорить такое - колдун может запретить бриться, лучше сделать это втихаря. Кусая губу, я поплелась в нашу каюту. Напротив находилась каюта колдуна и Лильен, прямо - вход на кухню, камбуз, где женщина готовила еду на всю ораву гребцов. Здесь же были запасы воды, зерна и муки, соленая рыба и немного дров. За перегородкой имелся грузовой отсек и загон для рабов. Их сгоняли туда и сверху заколачивали досками. Красивых девушек под радостное гыканье гребцов уводили в специальную каюту на нижней палубе.
Вспоминая их сгорбленные фигуры, я скривилась. Села за стол, Эш подвинул ко мне бумагу и чернильницу, сам устроился напротив, подпер рукой морщинистую щеку.
- Помнишь, что мы делали в прошлый раз?
- Слоги, - вздохнула я и уставилась на чистый лист, как на злейшего врага.
- Напиши два рядка буквы Ю.
Я вынула перо, постучала им о стенку чернильницы и принялась карябать бумагу. До чего же нудное занятие! Другое дело - фехтовать, но мне это запрещено, колдун так решил, чтоб он сдох в муках! Они говорят, так живут благородные люди, и мне очень повезло.
Закончив с буквой, я принялась под диктовку писать слоги, аж пальцы свело.
- Молодец, - оценил Эш, ты способная, только ленивая.
- Эш, - я поставила перо в чернильницу. - Вы говорите, что если... его убьют, то я тоже умру. Но ведь есть могущественные маги... Должны быть такие маги, которые сделали бы все, как было. Ну, чтобы я освободилась. Ведь есть, да?
Эш вздохнул, потер нос, задумался и выдал:
- Наверное. Но... не уверен, не видел таких. Райгель очень могущественный. Да и как ты доберешься к тому магу? Не сможешь просто.
Я вздохнула и сжала кулаки, он продолжил:
- Скажи, разве тебе плохо? Разве тебя обижают?
- Я все это уже слышала. Что там у нас дальше? Читать? Давай сюда книгу. Или свиток, что там?
Похоже, Эш не заметил, что мое тело начало меняться. Надеюсь, что и от глаз колдуна это ускользнет, надо избегать его, пока кровотечение не закончится. Я так задумалась, что не сразу заметила, что передо мной раскрытая книга. Придвинула ее и прочитала: "У и-ных по-морни-ков имеются ро-га и хвост". Поморники... это к ним в гости мы плаваем, но что-то я не заметила хвостов у невольников.
Вечером ветер наконец наполнил паруса, и гребцы перевели дыхание. На душе было особенно скверно, и я села, спиной опершись о мачту. Красноватое солнце медленно скатывалось в дымку, и море окрашивалось в золотой. Сейчас оно напоминало кожу мерзнущего великана, покрытую мурашками волн.
Поначалу меня пугал простор, казалось, что синяя пустота высасывает остатки души, сейчас даже нравилось, когда не видно берега. Как говорил Эш, человек ко всему привыкает, и я до икотки боялась привыкнуть к невидимым цепям, боялась однажды не воспротивиться желаниям колдуна.
Самое ужасное, я ведь даже не замечу, что стала другой, буду думать, так и надо, это раньше я была дурной, а теперь все хорошо. Эшу ведь хорошо. Я запрокинула голову, готовая завыть. В последнее время отчаянье - это весь мой мир, оно то съеживается и становится неприметным, то, как сейчас, наполняет меня полностью, и хочется разбивать руки в кровь, резать запястья, только бы усмирить его. Но пока живо оно, пока жива боль, я остаюсь собой.
Солнце коснулось края, отделяющего небо от воды, и будто бы лопнуло - из него в море вылилась розовая краска и протянулась к кораблю. На световой дорожке мелькнул блестящий черный плавник, гребцы, дремавшие у своих весел, загомонили, заметались по палубе. Дельфины - значит рыба, рыба - свежее мясо.
На вопли выбежала Лильен, уперла руки в боки. Она еще не старая, а руки у нее костлявые, морщинистые, с покрученными, как у старухи, пальцами, и глаза тусклые, словно колдун выпил из нее жизнь.
Вспомни гада - вот тебе награда. Идет вразвалку, в одной руке - тесак, вторая заведена за спину, жидкие волосы собраны в хвост, на выбитом глазу - повязка. Что там, под повязкой, не знает даже Эш, как и того, что за человек изуродовал колдуна. Выпуклый бледный лоб лоснится от пота - он ненавидит жару, ему становится дурно. А я люблю, скорее бы лето, пусть солнце отомстит ему за меня и за невольников! Сегодня он надел длинную кожаную жилетку поверх белой рубахи.
Остановился возле Лильен, по-хозяйски обнял ее за талию, указал туда, где дельфины, женщина повернулась вполоборота ко мне, улыбнулась и потерлась щекой о его плечо. Словно ощутив мой взгляд, колдун обернулся, посмотрел на меня. Я похолодела, хотелось врасти в мачту, рассыпаться пеплом, лишь бы не чувствовать себя букашкой, нанизанной на иголку его взгляда. Он всегда на всех смотрел одинаково, никогда не злился и не радовался, на него будто маску надели.
- Талиша, - колдун изобразил на лице улыбку и поиграл тесаком, Лильен потупилась и отступила от него, уколола меня взглядом. - Смотри, что у меня для тебя есть. Иди сюда, тебе понравится.
Помотать головой, упереться, врасти в палубу. Матушка-земля, знаю, ты есть где-то там, под толщей воды, дай мне сил пережить это! Стиснув зубы, я поднялась и подошла к нему, не отводя взгляда, вскинула голову. Он протянул мне тесак, и сердце екнуло, потому что это был нож заргов. Схватить его, ударить колдуна в живот. Да по какому праву... "По праву сильного", - сказал бы Эш. Я не смогу причинить вред ни колдуну, ни себе, потому пришлось протянуть руку и взять тесак.
Сталь поймала последний луч заходящего солнца и полыхнула алым. Я поиграла ножом и опустила его, огладила рукоять, словно она могла мне поведать о величии воина, который когда-то владел тесаком, показалось, что нож - живой, он откликается на прикосновения, в меня перетекает невидимая сила, разгорается, и там, где грубыми стежками в мою душу вшито чужое, прожигает крошечные бреши.
Я улыбнулась, представила ладони, закрывающие этот трепещущий фитилек от ветра. Вряд ли хватит сил, чтобы сломать внушение и освободиться, но их будет достаточно, чтобы увильнуть, когда будет удобно, и навсегда покончить с этим.
- Нравится? - поинтересовался колдун, и очарование дивного мига рассеялось, и снова я, жалкая букашка, трепещу перед своим мучителем.
Но вместо того чтобы огрызнуться или промолчать, я проговорила:
- Конечно. Этот нож убивал, в нем есть сила.
- Так понимаю, ты умеешь с ним обращаться?
- Умею, - кивнула я, провела пальцем по лезвию, но не порезалась, просто ощутила прикосновение наточенной стали.
- У меня сабля, у тебя нож. Покажешь, на что ты способна?
- Поединок не будет честным, - прищурилась я. - Сам знаешь почему.
- Но ты сможешь сымитировать смертельное движение, не так ли? - он выхватил короткую саблю из ножен, я покосилась на гребцов, которые даже жевать прекратили, уставились на нас.
Колдун щелкнул пальцами, и время остановилось, гребцы на миг замерли и потеряли к нам интерес, словно нас тут не было. Сердце затарабанило в груди так сильно, что подумалось, грохот выдаст меня, ладони вспотели. Вот он, случай проверить, смогу ли я освободиться - все мои движения будут смотреться естественно.
- Ладно, - прохрипела я, поиграла ножом.
С отвычки он казался тяжелым. Тело тоже ощущалось набитым соломой мешком. Не промахнись, Талиша! Ты не имеешь права на ошибку. Мы принялись двигаться по кругу, постепенно приближаясь друг к другу. Мне безумно хотелось одолеть колдуна, но я вспомнила уроки мастера Тайге и поняла, что шансы у меня невелики: колдун выше на полторы головы, его руки длиннее, у него больше опыта, он наверняка знает, чего ожидать от бойца с тесаком, в то время как я никогда не билась с человеком, вооруженным саблей. Одно понятно: колоть ею неудобно, она создана для того, чтобы рубить. Значит, нужно дождаться момента, когда колдун раскроется и...
Он напал неожиданно - я едва успела отразить выпад, лязгнуло железо, запястье отозвалось болью, но я выдержала и пошла в нападение, но все мои уколы и удары уходили в никуда, мой враг скользил, как водомерка по воде, и я ощущала себя неуклюжим медведем.
- Хватит, - скомандовал он, и я замерла с протянутой рукой, опустила тесак.
Боль придет позже, наверное, запястье распухнет.
- Ты отлично бьешься, - похвалил колдун, но не было чувств в его голосе, и единственный глаз смотрел без выражения.
- У меня был хороший учитель. Раньше я была сильнее, сейчас ослабла - ты запретил вспоминать уроки, - проговорила я как можно спокойней, но злость все равно заворочалась в душе.
- Тебе хотелось бы снова тренироваться?
- Конечно! - ответила я без раздумий и улыбнулась.
- Значит, буду давать тебе уроки.
Улыбка сползла с моего лица, я поймала себя на том, что пусть недолго, но была благодарна колдуну и чуть его не расцеловала. Вот оно, поражение! Я даже не заметила, что благодарю собственного мучителя!
Колдун вскинул бровь - почти лысую, с тремя волосинками:
- Что-то нет так? Ты будто покойника увидела.
Пришлось изображать улыбку:
- Я удивлена. Здорово, что я снова смогу заниматься тем, что мне нравится! Можно оставить себе нож?
- Да, я взял его для тебя. Идем ужинать.
Только сейчас я поняла, что не просто так колдун все это время подсовывал мне милые безделицы, пытался как-то порадовать - Лильен уверена, что он растит меня для себя. О, Заступник! Подождав, пока колдун удалится, я вскинула тесак, замахнулась на крайнего гребца:
- Что вытаращился?
Он криво усмехнулся, огладил вислые черные усы, прищурился:
- Ничего ты мне не сделаешь, крысеныш.
Злость враз оставила меня, я бессильно опустила плечи и побрела в столовую, волоча тесак. До чего же больно ударяться с разбегу о невидимые прутья моей клетки!
Эш уже сидел за столом, колдун присаживался, хлопотала Лильен, расставляя тарелки, меня она вроде как не замечала, но я чувствовала ее внимание, мы теперь связаны одной тайной. Гребцы наловили свежей рыбы, и голова кружилась от запаха. Я плюхнулась на свой табурет, подвинула тарелку и принялась уплетать рыбу, не обращая внимания на остальных. Было так вкусно, что я увлеклась, облизнула пальцы - Эш цыкнул зубом, я извинилась и скосила взгляд на колдуна. Он не ел, он прямо-таки принимал пищу - с достоинством, аккуратно, промокая губы салфеткой.
Чтобы избежать его внимания, надо вести себя мерзко: бэкать за столом, не чистить зубы и не мыть волосы... Так ведь заставят! Что же делать?
С ужином я покончила раньше всех, отодвинула тарелку, поблагодарила Лильен. Колдун зыркнул на меня, поставил на стол глиняный кувшин.
- Это пьянящий нектар, волшебный, очень вкусный и редкий напиток.
Он налил мне в чашку, старик накрыл свою чашку морщинистой ладонью:
- Спасибо, но я не буду пить - сердце что-то расшалилось.
Эш с тревогой смотрел то на меня, то на колдуна, я кожей ощущала, что вот-то произойдет нечто важное, одна я не знаю, что именно.
- Пей, - скомандовал колдун, я послушалась и припала к чашке - напиток был ароматным и сладким, словно сделанным из цветов, а еще от него сразу же стало хорошо и спокойно, тревогу как рукой сняло, будто бы я снова в стойбище, и со мной не случилось ничего плохого, и Мыш ждет меня, чтобы поиграть в набег.
Кряхтя, Эш поднялся, держась за сердце:
- Пойду-ка я, пожалуй. Райгель, помни, что я тебе сказал.
Лильен убрала тарелки и удалилась вслед за стариком, и мы с колдуном остались вдвоем в полумраке. Он встал, зажег еще две свечи и расставил на столе, достал какой-то сверток, развернул и подвинул ко мне:
- Попробуй, это сладости, вряд ли ты ела что-то подобное.
Нектар еще действовал, и я потянулась к янтарным кубикам с чем-то розовым в середине, отправила в рот один и зажмурилась от удовольствия. Голос колдуна стегнул кнутом и заставил меня подобраться:
- Я пугаю тебя, Талиша?
Больше всего меня злило, что он смеет произносить мое имя, оно - мое и ничье больше! Колдун налил себе нектар, плеснул немного мне и продолжил:
- Я и раньше говорил, что юному волшебнику сложнее выжить, чем простому человеку, потому что более опытные маги используют детей, и мало кому удается дожить хотя бы до двадцати. Мне было десять лет, меньше чем тебе, когда в наш дом ворвались мечники. Отца зарубили, мать и сестер не тронули, мне надели мешок на голову и куда-то повезли. Сняли мешок в комнатушке с бойницей, заперли меня и ничего не сказали. Потом начали приходить люди и рассказывать ужасы о том, что меня ждет дальше - сначала я пугался, потом перестал, я и не догадывался, что мне уготована более страшная участь, чем все их пугалки. Есть маги, которые черпают силы из чувств других, без разницы, какие это чувства... На моих глазах убили мою мать, сестер...
Мой мучитель на глазах превращался в человека, в глубоко несчастного человека, который пережил даже больше, чем я. Нет, так нельзя. Убить в честном бою - одно, но вот так мучить слабых... Это отвратительно! Зарги никогда так не делали, и его рассказ пробуждал во мне негодование.
- Не буду рассказывать, как они заставляли меня страдать, незачем этого знать девочке. А когда через сколько-то лет, превратившихся в пытку, я вообще разучился чувствовать и потерял ценность, меня продали, уверив нового владельца, что он покупает отличного бессловесного раба. Чаще всего чувства иссякают вместе с даром, получившийся обрубок человека послушен и доволен всем, но со мной вышло иначе: понемногу вернулся разум и дар, а чувства... Они не вернулись. Ни любви, ни тоски, ни жалости, ни ненависти - ничего. Пусто. Чего я только ни делал, чтобы оживить душу - без толку. Через десять лет я убил мага, который искалечил меня. Я думал, что оживу, когда вгонял ему нож в глазницу, но ничего не изменилось. Потому мне трудно представить, что чувствуют люди, я могу только догадываться.
Голова приятно закружилась, я потянулась к сладостям, сжала пальцами конфету, но Райгель накрыл мою руку горячей ладонью:
- Талиша, все что я делаю, я делаю для тебя. Так правильнее, ты потом поймешь и скажешь мне спасибо.
Его прикосновение застало меня врасплох, и я оцепенела, выронила конфету и не сразу сообразила, что руку нужно убрать. В низу живота что-то сжалось и заныло. Колдун чуть стиснул мою руку, развернул ладонью вверх и принялся гладить линии и холмики.
- Ты красивая. Даже не представляешь, насколько ты красива! Ты - часть меня, я - часть тебя, разве ты найдешь человека более преданного?
Он как-то незаметно очутился возле меня, часто и глубоко задышал, погладил по голове, пропустил между пальцами прядь волос, его рука коснулась шеи, палец прочертил дорожку от подбородка к воротнику рубашки. От неожиданности я остолбенела. Он рывком поднял меня, развернул к себе, прижался губами к шее, и в ямочке между ключицами закопошился его язык.
Перед глазами рассеялся туман, до меня дошло, что он задумал, я изо всех сил оттолкнула его, шарахнулась в сторону, схватила табурет и выставила перед собой.
- Нет! Н-не под-дходи!
Стуча зубами, я попятилась к выходу. Колдун остался стоять на месте - длинный, бледный, худой, его грудь вздымалась и опадала. Пока он не приказал замереть, я рванула на верхнюю палубу, выбросила табурет и забилась в угол на корме рядом с одним из спящих гребцов. Только бы колдун не позвал! Я ж не смогу противиться. Воображение нарисовало его голым, тощим, с торчащими ребрами и тонкими руками, с огромным красным змеем в гнезде из волос. Вот я лежу голая и не смею пошевелиться, он приказывает мне развести ноги, и...
Нет! Никогда! Я принялась с отвращением тереть место, куда он меня поцеловал, но все равно там было липко и грязно.
А потом у меня будет два выхода: или сломаться, или сойти с ума. Вспомнилось, как мы с Мышем поклялись никогда не делать этого стыдного дела. Как там Мышонок? Жив ли? Ему проще, он обычный человек.
К счастью, колдун не стал меня искать, я подождала, пока перестанет трясти, и отправилась не к себе - в камбуз, где готовили еду. Там можно забиться между мешками с мукой и провести ночь, а что будет дальше... Страшно представить. До чего же мерзко понимать, что ты - вещь, и твоя жизнь полностью зависит от каприза другого человека, не знаю, смогу ли когда-нибудь свыкнуться. Если раньше я бросалась в бой, хоть и знала, что проиграю и получу по ушам, то сейчас пряталась, все время пряталась.
Спустившись на нижнюю палубу, я услышала голоса за дверью в каюту, где жили мы с Эшем, замерла.
- Я же говорил, что она еще маленькая, - сказал Эш. - Куда ты спешишь? Да, она перестала тебя ненавидеть, но она - ребенок! При этом... особенный. Другая девочка сразу откликнется, если одарить ее и окружить заботой, эту нужно покорить.
Воцарилось молчание, которое нарушил колдун:
- С ней рядом я чувствую странное, ни с одной женщиной и девушкой не было такого. Я будто бы оживаю, будто бы она вдыхает в меня жизнь и... Ты обещал, что через год она перестанет дичиться...
- Ну и зачем ты все испортил? Поверь, перестала бы, а теперь сложно сказать. Не трогай ее пока, да и что ты будешь делать с ребенком? Имей терпение.
- Это сложно, потому что только она пробуждает во мне то, что я уже давно похоронил.
Я укусила себя за руку. Обиднее всего, что Эш... Эш! Мой единственный друг, человек, которому я всецело доверяла! На самом деле просто пообещал колдуну меня приручить.
- Пообещай, что не тронешь ее. Пусть хотя бы повзрослеет, округлится, дети податливы, как глина, она полюбит тебя, но не сразу.
- Она - не глина и не земля, Эш. Она - осколок гранита.
- Не забывай, что капля камень точит.
Пошатываясь, я на цыпочках протопала в камбуз, свернулась калачиком между мешками муки. Изгнанный Заступник! Помоги мне избежать позора! Позволь умереть! Умоляю.
Некстати вспомнилась последняя брачная ночь в нашем стойбище, шад Адалай с мечом в руках и светловолосая его избранница, которая не умела драться. Тогда мне казалось правильным, что шад взял ее силой, теперь я сама была слабой, и отвратительный колдун тоже хотел меня, но ведь это неправильно, я же не хочу! И белая шадди не хотела, а Адалай изнасиловал ее, за что ее брат-князь всех убил, даже женщин-зудай и детей, потому что зарги отомстили бы, придумали бы как. Выходит, князь мягкотелых был прав?
И шад был прав, потому что его так учили, и князь - его учили другому. Чья правда более правильная?
Всю ночь я то падала в яркие лихорадочные сны, то выныривала оттого, что лежала неудобно, переворачивалась на другой бок. Я ведь одна-одинешенька, ни семьи, ни родной земли, никогда мне не увидеть своих! Стало так пусто, что я не могла больше лежать на одном месте, встала и протопала наверх, чтобы избавиться от окровавленных тряпок.
Светало. Над палубой разносился многоголосый храп гребцов, накрывшихся ветошью прямо тут. Поскрипывали доски под могучими ногами капитана Коша, делающего обход, он не заметил меня, и я проскользнула на нос корабля, вылезла на борт, встала на самый край, выбросила свидетельства своей зрелости и попыталась пробудить в себе огонь, который чувствовала вчера. Положила руку на костяной эфес тесака, закрыла глаза и принялась его гладить, мысленно умоляя сталь отсечь мою душу от заплатки, которую к ней прилепил колдун. Пусть я умру, зато хоть на миг обрету свободу.
Изгнанный Заступник, пожалуйста, позволь мне сделать всего лишь один шаг вперед, туда, где пенится море, пусть меня обнимут перекатывающиеся губы волн!
Я приказала себе прыгнуть вперед, но ноги будто приросли к дереву. Море дышало в лицо прохладой, мельчайшие капли тумана оседали на волосах. С истошным криком из серости вынырнула чайка - значит, берег близко, и скоро мы спрячемся в скалах и будем ждать живой груз.
Пенилась вода, закручивалась водоворотами, словно морские демоны разевали десятки черных ртов. Ничего не выйдет. У лисы с выбитыми зубами, угодившей в силки, не получится отгрызть собственную лапу.
- Слезай, - прогрохотал Кош - я вздрогнула, повернула голову, но порыв ветра залепил волосами лицо, и я лишь спустя минуту увидела, что он тянет руку.
- Мне нужна не эта помощь. Освободи, подари мне смерть.
Кош шумно вздохнул, почесал висок и сказал с сочувствием:
- Не могу. Здесь никто не может. Да и стоит ли? Слезай, отважная девочка!
Я спрыгнула сама, он потрепал меня по голове огромной ручищей и, заведя руки за спину, потопал дальше, оставив меня в пустоте и одиночестве. До чего же сейчас мне хотелось, чтоб рядом был хоть кто-нибудь! Раньше был Эш, теперь вспоминать его больно, а видеть - противно.
Туман сгущался. Корабль то нырял в густую простыню тумана, то выныривал из нее.
Гребцы проснулись по команде, загомонили, я ощутила прикосновение внушения - значит, скоро придется сидеть под мачтой возле кристалла, следить, чтобы он действовал, и вся команда работала, как одно целое.
Кош помог Лильен вытащить огромный казан, и гребцы выстроились в очередь за нехитрой снедью, я уселась на своем любимом месте под мачтой на корме и услышала, как меня зовет Эш. Ему подчиняться не обязательно, и отзываться я не стала, но он знал, где мне нравилось уединяться, и быстро меня нашел, но я зажмурилась, чтоб не видеть его довольную рожу, морщинистую, как фазанья гузка.
- Талиша, - проговорил он вкрадчиво. - Идем завтракать.
Вот это наглость! Ведет себя, как ни в чем не бывало! Как будто не он предал меня, не он столько времени втирался в доверие, чтобы потом ударить в спину.
- Убирайся, - ответила я, не открывая глаз.
Эш шумно вздохнул, затопал, и я услышала, как он возится, устраиваясь рядом.
- Я такой же невольник, как и ты. Мне было велено подготовить тебя, но я на твоей стороне, клянусь! Я убедил его не трогать тебя - это все, что я могу для тебя сделать.
- Пока не трогать, - бросила я.
- Пара лет спокойной жизни дорогого стоит.
- А потом? - я распахнула глаза и уставилась на старика.
Он выглядел неважно, словно и правда переживал из-за меня: морщин сделалось больше, кожа почернела, глаза ввалились.
- Есть надежда, что за это время что-то изменится, - вздохнул он, прислоняясь спиной к мачте. - Пока мы живы, надежда есть, за нее я и держусь столько лет.
Стало жаль, что я навсегда потеряла того доброго Эша. Да, он жив и пусть живет еще сто лет, он даже не изменился, но доверять ему как прежде я не смогу. Некоторое время мы сидели молча, потом он встал, кряхтя и держась за спину, поковылял в столовую, и я последовала за ним будто на привязи. До чего же хотелось верить, что он обманывал меня не по своей воле! И почему это так важно для меня, дочери свободного племени?
В столовую я вошла, прячась за спину Эша, но колдуна там не оказалось, я метнулась на свое место и набросилась на еду, чтобы покончить с ней, пока он не вошел.
- Не спеши, - посоветовал Эш. - Райгель не придет, до конца путешествия он обещал не искать с тобой встреч.
Я шумно выдохнула и уронила:
- Спасибо.
- Это меньшее, что я могу для тебя сделать, только есть одно условие: ты должна меня слушаться. Сейчас мы позавтракаем, а потом ты поднимешься на палубу, сядешь под среднюю мачту - пора накачивать своей силой кристалл, - и просидишь там, пока я не сменю тебя, не отлынивая от своих обязанностей.
- Согласна, - кивнула я, оторвала большой кусок лепешки и вымазала ею тарелку, насыпала в карман твердых конфет, которыми меня угощал колдун - чего добру пропадать?
- Обещай не подвести.
- Обещаю, - я поднялась, одернула рубаху и подумала, что пост покидать будет нельзя, и надо позаботиться о том, чтоб мой секрет не стал виден окружающим. - Только в туалет схожу.
Сделав свои дела, я села под третьей мачтой, уставилась на непривычно молчаливых гребцов. Им разрешено подавать голос, только если случится что-то страшное. Шуметь тоже нельзя. Подстегиваемые внушением, они сосредоточены и готовы чуть что взяться за мечи. Когда стану кристаллом, а кристалл станет мной, я сделаюсь вялой и рассеянной, все мои силы будут уходить на поддержание внушения. В прошлые разы я видела и понимала, что происходит, только когда просыпалась и шла под мачту, и когда возвращалась к себе спать. Ночью разбудить меня было невозможно, а днем словно окутывал кокон из тумана, куда редко просачивались звуки извне.
В ушах зазвенело, что-то щелкнуло, я мыслями потянулась к кристаллу, и меня вытолкнуло из тела, я стала каждым гребцом, коснулась каждой души, увидела их мысли и чаянья. Один, невысокий лысый бородач, мечтал о том, как вернется к двум своим женам, и там... Фууу! Другой представлял свою девушку, причем он не владел ею, а обнимал, осыпал ее подарками, и чувство такое... Как будто человек - больше, чем целый мир, желанней, чем солнце после долгой зимы. Третьему виделся новый дом, где поместится все его семейство: жена и пятеро сыновей. Четвертому хотелось на охоту, он скучал по своим редким и очень дорогим собакам.
Больше всего мне понравилось смотреть фантазии парня, который мечтал о девушке - чувство хорошее, светлое, я такого не испытывала. Наверное, это и есть та самая любовь, из-за которой дочери вольного народа становятся зудай - женщинами-прислугами, рожающими детей и не участвующими в войнах.
Я перестала ощущать и себя, и время; усталость почувствовала, лишь когда меня сменил Эш. Уселся на мое место, скрестив ноги, смежил веки. Я потерла глаза, запрокинула голову: в разрывах туч плыли звезды, далеко ли берег, не разобрать, как и не понять, сколько нам тащиться до двух скал, стоящих в море.
Покачиваясь и зевая, я поплелась в свою каюту. Когда увидела миску риса с рыбой, голод победил желание спать, я в один присест одолела двойную порцию, рухнула на койку и сразу же провалилась в сон.
Я так вымоталась, что утром сама не встала бы, и кто-то долго тряс меня за плечо. Еле-еле удалось открыть один глаз, второй... Надо мной склонилась Лильен. Как только я села на койке, она ушла. Расправившись с завтраком, я выползла на верхнюю палубу.
Тишина стояла гробовая, гребцы замерли истуканами на своих местах, прохладный ветер гнал простыни тумана, и мы то погружались в непроглядную серь, то выныривали из нее. Эш сидел, опершись о мачту и запрокинув голову, его кожа потемнела, под глазами залегли черные круги - он совсем старый, и долго так не протянет. Жаль его, хоть он и предатель.
Ветер отогнал полосу тумана, и я увидела черную скалу совсем близко, вторая, та, что ближе к берегу, утопала в белесом мареве. Значит, до вечера мы простоим так, а когда стемнеет, приплывут поморники, разгрузят корабль и доставят невольников, в прошлые разы их привозили затемно.
Не хотелось подключаться к кристаллу, но казалось, что если помедлить еще чуть-чуть, Эш обессилит и умрет. Я потрясла его, он непонимающе уставился на меня, помотал головой и отполз на четвереньках, кое-как поднялся, придерживаясь за борт. Что было дальше, я не видела - кристалл протянул невидимое щупальце и коснулся моего разума.
И снова - полуявь-полусон, я перестала быть собой, и заключенная в кристалле часть колдуна принялась моими руками управлять окружающими. Словно огромный паук замотал меня в кокон и начал понемногу выпивать жизнь.
Посвистывал ветер, хлюпала вода, кричали чайки. На глубине проплыло крупное существо - я не видела его, но чувствовала, оно не торопилось, потому что было уверено: тюлень, за которым оно гонится, уже ранен. Ужас загнанной жертвы мазнул по разуму и взорвался болью. И снова воцарилась тишина, куда иногда проникали выпуклые, медленные звуки.
Вдалеке, возле самого берега, проплыл чужой корабль, там было немного людей, они волновались. Возникла мысль, что они ищут нас, и я на миг очнулась ото сна, потянулась к ним - вдруг там есть маг, способный услышать мою просьбу о помощи? Мы здесь, помогите! Плывите сюда!
Но нет, эти люди были глухими, и уплыли дальше, а я опять погрузилась в дрему. Вроде стемнело, зашлепали весла, донесся шепот, смысл которого ускользал, и я ощутила отчаянье множества людей, слитое воедино. Только собралась отрешиться от него - мне и своего хватает, -как Эш потрогал меня за плечо:
- Талиша, иди, отдохни, прости, что я так поздно, но сил совсем нет.
Было темно, туман рассеивал лунный свет, и казалось, что сам воздух светится. Кряхтя, старик уселся рядом, и теперь я на четвереньках ползла, чтобы взяться за борт, добрести до койки и рухнуть...
Между нашим кораблем и проступившей в тумане скалой стоял небольшой корабль поморников, от него к нам плыла лодка с черными силуэтами людей, все они, включая невольников, молчали, только хлюпали весла, касаясь воды.
Ноги сами понесли меня в каюту - и откуда силы взялись? По пути я удивлялась, что могу идти так быстро, и желала смерти колдуну. Злость немного взбодрила меня, и, улегшись, я уснула не сразу - мысленно попыталась дотянуться до кого-нибудь из поморников. Этого у меня не получилось, тогда я представила свои мысли словами, вообразила их стрелой и пустила ее в туман. На большее меня не хватило, и моя стрела устремилась в сон, замахала крыльями и превратилась в золотую птицу...
И вдруг боль пронзила голову, я аж вскрикнула, потерла висок и сообразила, что кто-то отчаянно ломится в мой разум. Демон! Неужели меня услышали? И что теперь делать? Дрожа от усталости, я расслабилась и открылась чужаку.