Это раннее весеннее утро, рассвет, который ты никогда не мечтал встретить. Солнце разливает розовый свет по твоему спящему городу, безмолвному и неподвижному, словно кукольному, блестит водой холодного чистого озера, сжимающего его кольцом вокруг границ. Воздух свеж и полупрозрачен, в нём едва заметно серебрится дымка, в которой растворяются все звуки, даже пение птиц и шёпот волн. Ты никогда не любил этот город и считал его недостойным себя, недостойным того, чтобы такой человек, как ты, рождался, жил и умирал в нём. Ты часто уезжал из него на несколько недель и даже месяцев, никому не говоря ни единого слова: мне тогда казалось, что ты наслаждался тревогой и страхами твоих близких. Ты уезжал неизвестно зачем, безо всяких видимых причин, и ничего не рассказывал о своих путешествиях по возвращении обратно. Так же ты уехал и в тот раз, ровно два года назад, оставив меня одну на пустынном берегу озера, улыбаясь и глядя на то, как его лазурные воды обагряются моей кровью. Жизнь вырывалась из моего тела, из-под кожи, и я, собирая последние силы, тщетно цеплялась за обрывки сознания и, невольно отсчитывая таящие, как лёд в детских ладонях, мгновения, смотрела на тебя. Ты, должно быть, что-то говорил мне, но я не слышала ни единого слова и ты казался мне глухонемым калекой, беззвучно шелестящим губами, как рыба. Потом ты ушёл, быстро, не оглядываясь, и думал, что я тоже ушла, но ты ошибался: я осталась, как и прежде, рядом с тобой, как тень, скрывающаяся от людских глаз за прочными стенами и неизменно следующая... за своим господином? Нет. За своей жертвой. За палачом, который стал жертвой. Я скиталась вслед за тобой по всей земле, с севера на юг и с запада на восток: мы были вместе повсюду, но ты не знал этого и был напуган. Неведение - это мрак, мрак - это ужас, который вонзается тебе под кожу, обращает твою кровь в колкие острые льдинки и раскалывает твои кости. От этого плена тебя больше не освободят ни мольбы, ни слёзы, ни святое благословение Господа. Ты обречён. Пока ты покорно стоишь на коленях или мечешься, как взлетевшая в воздух пламенная искра, ты обречён. Пока ты не властен над самим собой, но думаешь, что властен над другими, ты безвольно вращаешься вдали от центра Колеса Фортуны... и ты обречён.
Ты снова уехал из города в конце марта, неуклюже объяснившись перед своей милой Лидией. Она отпустила тебя, потому что любила и понимала, что рано или поздно ты всё равно уедешь, и тебя невозможно будет остановить. Ты уехал, а она осталась одна, она лила слёзы о тебе каждую ночь и засыпала лишь под утрор, читая молитвы Христу о спасении души невинного ребёнка, носимого в её чреве. Она ждала его рождения, как ждут манны небесной, но она была всего лишь человеком, слабым, живущим в мире иллюзий и не знающим, что истинное зрение дано сердцу, а не глазам. Она не чувствовала и не догадывалась об этом, а я видела, как ты видишь солнце или луну в окружении звёзд, что плоть этого ребёнка пуста и почти мертва, что в неё не заключено души. Шла середина апреля, но время долго не могло ничего изменить: всё словно вращалось в замкнутом круге, пока в один из тёплых ясных дней, не предвещающих беды, тот безраздельный ужас, который ты, казалось, уже почти изгнал прочь, вновь вернулся в твоё сердце. Какая жестокая бесчеловечная пытка... я долго выбирала её для тебя и для твоей Лидии, ни в чём не повинной и всё равно также обречённой страдать и платить за твои грехи Лидии. Ты можешь считать меня демоном, можешь думать, что двадцать шесть лет я носила маску прокажённой и убогой, носящей епитимью, но сила демонов исходит от Люцифера, от первой утренней звезды, и её истинная кара приходит, когда ты понимаешь, что за твои грехи крестную смерть принимает тот, кто невиновен. Вновь. Это действительно замкнутый круг. Ты же не понимал этого до последнего мгновения, и значит, всё то, что я заставила тебя увидеть, услышать и почувствовать, не было истинной пыткой. Ты знал теперь обо всём, что происходило без тебя в том старом доме у озера, но это было пустое знание: оно не вложило меч в твои руки, оно приставило его холодное острие к твоему горлу.
Ты вернулся домой ранним весенним утром, таким же освящённым и прекрасным, как и то утро, когда ты, подобно инкивизиторам, бросал в меня острые тяжёлые камни, повторяя мои слова о том, что касаясь матери-земли, её почвы и камней, мы вновь становимся такими же чистыми, как в первую секунду нашей жизни. Ты всегда видел во мне только зло, только тьму и холод, и наш проклятый брак, на который тебя вынудила нищета твоей старинной почтенной семьи, разорённой твоими же руками, истязал тебя больше самых страшных видений и мыслей о самой мучительной смерти. Я была для тебя демоном, а Лидия - милосердной рабыней, отдавшей бы собственную жизнь ради твоего чудесного исцеления от всех старых ран. Ты искусно говорил с ней, заставив её поверить полуправде и простить тебе всё, что ты совершил, совершаешь и совершишь. Она боялась меня, хотя видела моё лицо лишь на случайно уцелевшем фотоснимке, который ты сразу же бросил в камин и остекленевшим взглядом смотрел, как он сгорает, пытаясь убедить себя в том, что от всего прошлого, как от этого снимка, уже не осталось ничего, кроме горстки пепла. Она боялась меня даже после моей смерти и считала меня демоном, но она не знала, кем был на самом деле ты. Я хотела показать ей это. Я хотела, чтобы она узнала правду.
Когда ты, задыхаясь от страха и беспрестанно выкрикивая её имя, ворвался в старый дом, он оказался пустым и тебя охватило оцепенение. Ты преодолел его спустя мгновение и бросился к озеру, спотыкаясь, падая и быстро поднимаясь. К тому озеру, где когда-то, два года назад, ты оставил меня. Теперь же я снова стою там и жду тебя, но на этот раз я не одна; останавливаясь будто перед внезапной разверзшейся бездной, ты широко распахиваешь от ужаса глаза, твоё дыхание обрывается, а тело перестаёт тебе подчиняться, потому что отныне ты знаешь точно, что я здесь и что всё это время, двадцать четыре месяца, я повсюду следовала за тобой. И рядом со мной ты видишь и её, лежащую на багровой холодной земле, истекающую кровью, покрытую испариной и содрогающуюся, будто в агонии, Лидию. Она рыдает, обращается к несуществующему Богу на несуществующем языке и умирает, умирает так же, как я... нет, её смерть мучительнее. Ты подходишь ближе к ней, но всего на один едва заметный шаг, потому что ты боишься и твой страх сковывает всё твоё тело железными цепями. Ты пытаешься издать хотя бы один звук, но какая-то сила, быть может, сила демонов или всего одной убитой у этого озера демонессы, мешает тебе говорить: ты чувствуешь себя так, словно тебя вырвали язык, влили в рот раскалённый воск и зашили грубыми шерстяными нитями. Ты беспомощно смотришь на свою невесту и видишь, что она держит окровавленный белый свёрток в своих руках. Она прижимает его к себе так крепко, что ты не видишь ничего, кроме грязных простыней и лишь случайно замечаешь странное, скорее угадывающееся, чем реальное, движение. Внезапно что-то неведомое вновь обретает свою полную власть и, подобно Сатане на ведьминских шабашах, изо всех сил словно бьёт Лидию по спине шипованной плетью, и девушка, закричав от боли и захлебнувшись собственными слезами, роняет этот залитый кровью свёрток на землю. Он тяжело падает на острые камни... и начинает оглушительно плакать и беспорядочно шевелить руками и ногами, скидывая с себя простыни. Это ребёнок, думаешь ты, это рождённый Лидией ребёнок. Ты почти облегчённо вздыхаешь, выдавливаешь из себя слабую улыбку и, нелепо что-то бормоча, подходишь к ребёнку ближе и осторожно берёшь его на руки... то, что ты видишь, убивает тебя, потому что твой бестелесный, маниакальный ужас, преследовавший и истязающий тебя, оказался воплощённым в реальности, в материальном мире осязаемых вещей и пустых людских тел. Это было рождено Лидией от твоего семени, но это не было ребёнком: это было существо с недоразвитым, как у недоношенного плода, человеческим телом и отвратительным свиным рылом, из которогот вырывались оглушающие стоны и смрадное тяжелое дыхание. Ты едва сдержал крик ужаса и с отвращением отбросил этого уродца от себя, на острые камни, и на секунду ты снова увидел другое тело, тело твоей первой ненавистной жены, юродивой, проклятой или сумасшедшей еврейской фанатички Лилит Айшенорр, так же, как и твоя дочь, истекающей кровью на берегу этого озера. Лидия рыдает, не зная, к кому из нас - ко мне, к тебе или к вашей дочери-монстру - теперь протягивать руки. Она беззвучно шелестит губами, не произнося ни слова, но странным образом ты понимаешь всё, что она говорит и слышишь мой голос, который надеялся не услышать больше нигде и никогда. Мы говорим вместе с Лидией, две твоих жены, две твоих жертвы и два твоих палача: "От грязного животного не может родиться невинный человек. От грязного животного рождается лишь ещё одно грязное животное. Это твоя дочь. ТВОЯ и только ТВОЯ". Лидия пытается сказать тебе что-то ещё, но новое знание забирает её последние силы и убивает её. Она рыдает, потому что вкус правды - это всегда вкус слёз.