Они никогда не следили за ростом своих корневых ответвлений, но как-то сложилось, что не мешали они друг другу, и очень ровно распределили между собой всю влагу и минералы, доступные им. Это было более, чем странно, потому как их виды имели своеобразную взаимную несовместимость, и если одно растение сцеплялось с другим, то компромиссу там уж было не место.
Началось все с того момента, когда они достигли определенной степени созревания, при которой уже могли начать бороть друг друга. Но прежде нужно было локализовать и как бы почувствовать противника. Именно во время подобных "прощупываний" они и заметили, в какой доселе поразительной гармонии находились и... Не захотели этого рушить.
Шли годы. Их стебли ветвились и крепли, пышнели цветы, но ни в чем они не мешали друг другу, чтили границы и равенство меж собой.
В какой-то особо солнечный день, не вместив в себе всех благостных чувств, одно из них преисполнило соком цветы, заставляя благоухать их так яростно и нежно, что легкая дымка аромата зависла вокруг. Другое растение раскрыло листовые поры, впитывая витающие в воздухе частицы. Сей акт высочайшей симпатии и великой радости вывел их из былого смирения под створы союза, исполненного теплотой. Их "мы" стояло вопреки всему, ибо суждено им было устраиваться в отношениях, совершенно противоположных.
Но все же настал тот день, когда нарушились объятия их жизней. Укрупнившись вне всяких крайностей и мер, они невольно начали теснить друг друга. И если поначалу это было едва заметно, то позже увечья, полученные таким образом, стали хорошо ощущаться и делались все более и более больными.
В отчаянном стремлении это остановить одно из них запустило в себе некоторые необратимые процессы, но лишь убило себя. Его ствол начал быстро скукоживаться и обвился кольцом у основания другого растения. Другое же, изрядно покалеченное, не успело набраться сил к приближающимся суровым периодам погоды, и разные связанные с тем недуги начали медленно его умертвлять. Оно могло бы изъять запасы и ресурсы из еще не иссохшихся корней того растения, но чувства не позволяли ему этого делать. Жизнь покидала ветви, и те обвисали, оставляла листья, и те свертывались, таяла в цветах, и их лепестки опадали. Забвение разливалось по всему существу от концов к самым глубинным истокам. В подведенном итоге смерть также согнула его и уложила поверх погибшего ранее.
Когда суровость природы начала смягчаться, погибшие растения уже почти разложились, сделав землю под собой чрезвычайно плодотворной. И уж новый росток, возросший на прахе тех, чья жизнь была доброй, а смерть жертвенной, начинал свой мирный путь в небо.
Конференция возобновилась после перерыва. Профессор Круглов продолжения ждал с особым любопытством, а потому в зал вернулся одним из первых. Он с нетерпением и даже с некоторым раздражением обводил взглядом медленно проходящих на свои места людей. "Неужели им настолько неинтересно, чтобы так задерживаться?" - возмущался он про себя, не обращая, впрочем, никакого внимания на то, что до начала оставалось никак не меньше пяти минут.
Скоро долгожданный момент все же настал.
- Итак... - приготовлялся говорящий.
На экране появилось изображение дерева, просто потрясающего своими размерами.
- Дерево Таноэ, как его зовут туземцы, - пояснил он. - На Гамме-3 таких деревьев всего три. Это самые сложные и самые мощные органические тела, известные человечеству. Сравнивать сложность устроения нашего организма с этим, - он указал на экран, - так же бесполезно, как таблицу умножения с картой расчетных значений функции Гаусса.
По залу прошел небольшой смешок. Тот продолжал:
- Произрастание дерева Таноэ - очень интересный и продолжительный процесс. У местного населения бытуют на этот счет множество легенд, суть которых сводится к следующему: парочка каких-то богов рождают дитя и умирают. Очень просто, не правда ли? Но, что примечательно, легенда довольно близка к истине.
Семя дерева Таноэ изначально прорастает, как бы это странно и непривычно ни прозвучало, в два растения, формирующихся совершенно различно и независимо. Систематика их роста такова, что они в буквальном смысле с течением времени убивают друг друга. Когда они гибнут, то съеживаются у основания. Это происходит из-за сокращения очень плотной лентоподобной бороздки, составляющей часть естественной органической оболочки. Разлагаясь, стволовые клетки посредством серии реакций преобразуются в особый фермент. Этот фермент необходим для поддержания последующего всхода основного ростка, который уже и есть наше дерево Таноэ.
Оратор обвел взглядом присутствующих.
- Вопросы?
Круглов машинально поднял руку.
- Профессор, прошу...
Круглов поднялся
- Вы согласны с утверждением, что центральный мозжечок Таноэ являет собой совершенный аналог человеческого мозга? - спросил он.
- С этим глупо не соглашаться. Все факты, а также имеющиеся у нас данные многочисленных исследований говорят за это.
- То есть дерево обладает сознанием?
- Совершенно не обязательно, и даже почти наверняка нет. Просто столь сложному организму требуется централизованное управление жизнедеятельными процессами. Было бы даже немного странно, если бы этого мозжечка не было бы.
- А те "родительские" растения, что подготавливают почву, им не обладают?
- Сознанием?
- Именно.
- Ну что за глупости... Конечно, нет.
- Почему вы так думаете?
- Хотя бы потому, что в этом нет никакого смысла. Зачем оно каким-то отросткам, которым не суждено прожить больше трех земных лет.
- Известный ученый, ботаник Островский, курировавший четвертые продолжительные исследования на Гамме-3, описывал в своих работах найденные им у основания Таноэ очень любопытно структурированные молекулы белка, вполне вероятно - нейроны.
- Господи, что за бред вы несете?
- Это официальный доклад! Вы не верите докладам Островского?
- Это всего лишь обыкновенные растения, в их структуре просто не может быть клеток нейронов.
- Откуда у вас такая уверенность?
- Я рассуждаю логически, вот и все! Прекратите пререкаться, Круглов. Хотите оспорить мнение официальной науки - делайте это в установленном законом порядке.
- Я хотел сказать...
- Вы уже достаточно сказали. Сядьте, пожалуйста...
Профессор послушно сел. Злость и негодование смешались в нем странным, противоречивым чувством. От волнения он даже не замечал бросаемых на него отовсюду косых взглядов и поднявшегося в зале гулкого шепота.
Когда собрание было окончено, он неспешно и угрюмо направился к выходу. У самых дверей стоял человек, в фигуре которого он начал будто бы кого-то узнавать...
- Островский! - выдохнул он, подходя ближе.
Старик только кивнул и, взяв Круглова за руку, отвел его в сторону.
- Мне очень приятно было видеть, как вы защищаете мою теорию, но, вынужден вам признаться, она не верна. Не стоит портить себе репутацию из-за глупых идей такого старого маразматика, как я.
- Но...
- Не на-адо... - протянул тот назидательным тоном. - Оставьте это. Я и сам был сокрушен после проведенных мной экспериментов. Но нам остается только смириться, юноша. Моя гипотеза не верна и точка. Так бывает. Пойдемте лучше перекусим, тут есть прекрасное место за углом. Мне бы о многом хотелось с вами поговорить.
Они ступили в течение общего потока выходящих людей, и скоро уже шли по улице, необычайно довольствуясь возбужденной беседой о тонкостях органики.
- Увы, это всего лишь растения... - говорил Островский, подводя итог очередному своему суждению. - Всего лишь растения.