КНИГА СУДЬБЫ 
Песнь I 

СЛОВО СУДЬБЫ

В безмолвных пределах, граничащих с планом смертных,
Пересекая широкий простор сверкающего покоя,
Нарад, небесный мудрец из Рая,
Летел, напевая, в огромном и блестящем воздухе.
Привлечённый золотой летней землёй,
Что лежала под ним, подобно пылающей чаше,
Опрокинутой на стол Богов,
Поворачиваясь, словно движимая по кругу невидимой рукой,
Чтобы поймать тепло и сияние маленького солнца,
Он перешёл от счастливых путей бессмертных
В мир труда и поиска, горя и надежды,
В эти комнаты зримой игры смерти с жизнью.
Через неощутимую границу душевного пространства
Он перешёл из Ума в материальные вещи
Среди изобретений бессознательного "Я"
И работ слепой сомнамбулической Силы.
Под ним, кружась, горели мириады солнц:
Он нёс рябь в эфирное море;
Первобытный Воздух принёс первую радость прикасания;
Тайный Дух втянул его могучее дыхание,
Сжимающее и расширяющее этот огромный мир
В его грозном круговороте через Пустоту;
Тайная мощь творящего Огня
Показала её тройное могущество строить и формировать,
Её переплетающийся танец бесконечно малых волн-искр,
Её туманные единицы, образующие форму и массу,
Магическое основание и узор мира,
Её сияние, прорывающееся в свете звёзд;
Он ощущал сок жизни, сок смерти;
В плотное общение твёрдой Материи
Погружаясь, и в её неясное единство форм,
Он разделял их немой идентичностью Духа.
Он созерцал космическое Существо за его задачей,
Его глаза измеряли пространства, оценивали глубины,
Его внутренний взор - движения души,
Он видел вечный труд Богов
И смотрел на жизнь зверей и людей.
Теперь в настроении певца произошла перемена,
Восторг и пафос тронули его голос;
Он уже не пел о Свете, что никогда не угасает,
О единстве и чистом вечном блаженстве,
Он не пел уже о бессмертном сердце Любви,
Его песнь стала гимном Невежества и Судьбы.
Он воспевал имя Вишну и рождение,
И радость, и страсть мистического мира,
И как звёзды были созданы, и жизнь началась,
И как немые регионы зашевелились с пульсацией Души.
Он воспевал Бессознательное и его тайное "я",
Его мощь, всемогущую, не знающую, что она творит,
Все-формирующую без воли, мысли или чувства,
Его слепую безошибочную оккультную тайну,
И тьму, стремящуюся к вечному Свету,
И Любовь, что размышляет внутри тусклой бездны
И ждёт ответа человеческого сердца,
И смерть, что взбирается к бессмертию.
Он воспевал Истину, что взывает из слепых глубин Ночи,
И Мудрость Матери, сокрытую в груди Природы,
И Идею, что работает через её немоту,
И чудо её трансформирующих рук,
Жизнь, дремлющую в камне и солнце,
И Ум, подсознательный в лишённой ума жизни,
И Сознание, что пробуждается в зверях и людях.
Он воспевал славу и чудо, что ещё должны родиться,
Божество, сбросившее, наконец, его завесу,
Тела, ставшие божественными, и жизнь, ставшую блаженством,
Бессмертную сладость, обнимающую бессмертную мощь,
Сердце, чувствующее сердце, мысль, смотрящую прямо на мысль,
Восторг, когда падают все барьеры,
И преображение, и экстаз.
И когда он пел, демоны плакали от радости,
Предвидя конец их долгой ужасной задачи
И поражение, на которое они напрасно надеялись,
И радовались освобождению от избранной ими судьбы
И возвращению в Единое, из которого они пришли.
Тот, кто завоевал троны Бессмертных,
Сошёл к людям на землю Человеком божественным.
Словно копьё, молния пролетела, слава озарила всё
Вблизи, пока восхищённые глаза мудреца
Выглядывали из светящегося облака, и, странно изображённое,
Его лицо, прекрасная маска античной радости,
Появившись в свете, спускалось туда, где стоял
Дворец короля Ашвапати среди ветров
В Мадре, расцветая в ажурном камне.
Там его приветствовал мудрый и задумчивый король,
Рядом с ним существо прекрасное, страстное, мудрое,
Устремлённое, как жертвенное пламя,
Ввысь от её земного трона сквозь светящийся воздух,
С королевским челом, - человеческая мать Савитри.
Там на протяжении часа, не затронутые осадой земли,
Они отстранили обычную жизнь и заботу, и сидели,
Склонясь к высокому и ритмичному голосу,
В то время как небесный провидец в его размеренном пении
Говорил о трудах людей и о том, к чему боги
Стремятся на земле, и о радости, что пульсирует позади
Чуда и тайны боли.
Он пел им о лотосном сердце любви
Со всей его тысячью лучезарных бутонов истины,
Что трепетно спит, завуалированная видимыми вещами.
Она дрожит от каждого прикасания, она стремится проснуться,
И однажды услышит блаженный голос,
И расцветёт в саду Супруги,
Когда она будет захвачена открывшимся ей Богом.
Могучая дрожащая спираль экстаза
Прокралась через глубокое сердце вселенной.
От ступора её Материи, от снов её ума
Она пробудилась, она взглянула на раскрытый лик Бога.

Ещё когда он пел, и восторг прокрадывался сквозь земное время
И улавливал небеса, прибыла со стуком копыт,
Словно её быстрого торопящегося сердца, Савитри;
Её сияющая поступь мерцала по полу.
Со счастливым удивлением в её бездонном взгляде,
Изменённом ореолом её любви, она пришла;
Её глаза были наполнены сияющим туманом радости,
Как у той, кто приходит из небесного посольства,
Исполняя гордую миссию её сердца,
Как у той, кто несёт санкцию богов
На её любовь и её сияющую вечность,
Она стояла перед троном её могущественного отца
И, стремясь к красоте на земле,
Трансформированной и новой в чудесном свете её сердца,
Видела, как дивную розу, поклоняясь,
Огнецветную сладость сына Неба.
Он бросил на неё безбрежный бессмертный взгляд;
Его внутренний взор окружил её своим светом,
И, удерживая знание из его бессмертных уст,
Он воззвал к ней: "Кто та, что приходит, невеста,
Пламерождённая, и вокруг её озарённой головы,
Проливая их огни, её свадебные великолепия
Движутся, сияя вокруг неё? Из какого зелёного мерцания полян,
Отступающих в росистые безмолвия
Или к полузабытой кромке вод, преданных луне,
Несёшь ты эту славу очарованных глаз?
Земля несёт золотистые просторы, тенистые холмы,
Что покрывают их мечтающие фантомные головы в ночи,
И, охраняемые в монастырской радости лесов,
Укрытые берега погружаются в блаженство,
Захваченное изогнутыми непрерывно жаждущими руками
И пенистой страстью взмывающего потока:
Среди прохладногубого шёпота его чистых объятий
Они теряют их души на ложах из дрожащего тростника.
И всё это - таинственные присутствия,
В которых ощущается некое бессмертное блаженство духа,
И они предают земнорождённое сердце радости.
Там ли ты задержалась и дивилась рождённым глазам
Неизвестным, или слышала голос, что вынудил твою жизнь
Напрячься от восторга через твою внимающую душу?
Или, если бы моя мысль могла довериться этому мерцающему взгляду,
Она сказала бы, что ты не пила из земной чаши,
Но, шагнув сквозь лазурные завесы полдня,
Ты была окружена волшебной каймой
В более ярких странах, чем глаза человека могут вынести.
Атакованные толпящимися голосами восторга
И схваченные среди залитого солнцем очарования ветвей
В волшебных лесах, ведомых вниз по сверкающим склонам
Гандхамадана, где бродят Апсары,
Твои ноги разделили спорт, которого никто не видел,
И в преследованиях бога твои человеческие шаги заблудились,
Твоя смертная грудь трепетала от божественной речи,
А твоя душа отвечала на неведомое Слово.
Какие ноги богов, какие восхитительные флейты небес
Трепетали высокими мелодиями вокруг, вблизи и вдали,
Приближаясь сквозь мягкий и упоительный воздух,
Что всё ещё изумляют тебя, слышимые? Они накормили
Твоё молчание неким красным странно-экстатическим плодом,
И ты ступила на туманные лунные пики блаженства.
Открой, О крылатая со светом, откуда ты летела,
Спеша ярко расцвеченной по зелёной спутанной земле,
Твоё тело ритмично с зовом весенней птицы.
Пустые розы твоих рук наполнены
Лишь их собственной красотой и дрожью
Памятного объятия, и в тебе сияет
Небесный кувшин, твоё твёрдое глубоко медоносное сердце,
Заново наполненное сладким и нектарным вином.
Ты не говорила с королями боли.
Опасная музыка Жизни ещё звучит в твоих ушах,
Далеко-мелодичная, быстрая и величественная, как песня Кентавра,
Или мягкая, как вода, плещущаяся среди холмов,
Или могучая, как великое пение многих ветров.
Лунно-яркая, ты живёшь в твоём внутреннем блаженстве.
Ты приходишь, подобно серебряному оленю, сквозь рощи
Коралловых цветов и бутонов сияющих грёз,
Или летишь, как богиня ветра сквозь листья,
Или бродишь, о голубка с рубиновыми глазами и снежными крыльями,
Порхая сквозь заросли твоих чистых желаний
В непораненной красоте твоей души.
Эти вещи - лишь образы для твоей земли,
Но истиннейшая истина того, что в тебе спит.
Ибо таков твой дух, сестра богов,
Твоё земное тело прекрасно для глаз,
И ты - родня в радости сынам неба.
О ты, кто пришла в этот великий опасный мир,
Ныне видимый лишь сквозь великолепие твоих снов,
Где любовь и красота едва ли могут жить безопасно,
Ты сама - существо опасно великое,
Душа, одинокая в золотом доме мысли,
Живущая ограждённой в безопасности твоих снов.
На вершинах счастья, оставляя спящим рок,
Что невидимо преследует бессознательные жизни людей,
Если бы твоё сердце могло жить запертым в золоте идеала,
Как высоко, как счастливо было бы твоё пробуждение!
Если бы можно было оставить рок спать навсегда!"
 Он говорил, но удерживал его знание позади слов.
Как облако играет с ярким смехом молний,
Но всё ещё удерживает гром в его сердце,
Он лишь позволял вырываться ярким образам.
Его речь, словно шелестящая музыка, заволакивала его мысли;
Как ветер льстит яркому летнему воздуху,
Сострадая смертным, он говорил им лишь
О живой красоте и настоящем блаженстве:
Остальное он скрывал в его всезнающем уме.
Тем, кто внимал его небесному голосу,
Скрытое сострадание небес бросало на будущую боль
Санкцию Бессмертных, кажущуюся бесконечной радостью.
Но Ашвапати ответил провидцу; -
Его слушающий ум отметил близкое сомнение,
Зловещую тень, ощутимую за словами,
Но спокойный, подобно тому, кто всегда обращён лицом к Судьбе
Здесь, среди опасных контуров жизни земли,
Он ответил на скрытую мысль осторожной речью:
"О бессмертный мудрец, кто знает всё сущее здесь,
Если бы я мог читать лучом по моему собственному желанию
Сквозь резной щит символических образов,
Что ты бросил перед твоим небесным умом,
Я мог бы увидеть шаги молодой богоподобной жизни,
Счастливо начинающейся, светлоокой, по земле;
Между Непознаваемым и Невидимым
Рождённая на границе двух чудо-миров,
Она вспыхивает символами бесконечного
И живёт в великом свете внутренних солнц.
Ибо она прочитала и сломала волшебные печати;
Она пила из источников радости Бессмертия,
Она смотрела сквозь драгоценные барьеры небес,
Она вошла в устремлённую Сокровенность,
Она видит за пределами земных общих вещей
И общается с Силами, что строят миры,
Пока через сияющие врата и таинственные улицы
Града из лазурита и жемчуга
Гордые деяния не шагнут вперёд, ранг и марш богов.
Хотя в паузах нашей человеческой жизни
Земля хранит для человека несколько кратких и совершенных часов,
Когда непостоянная поступь Времени может казаться
Вечным моментом, которым живут бессмертные,
Но который редко касается мира смертных:
С трудом здесь рождаются душа и тело
В яростном нелёгком движении звёзд,
Чья жизнь может сохранить райскую ноту,
Её ритм повторяет многоголосую мелодию,
Неустанно пульсирующую в восторженном воздухе,
Схваченную в песне, что качает длани Апсары,
Когда она плывёт, сверкая подобно облаку света,
Волна радости, по лунно-каменному ярусу небес.
Узри этот образ, отлитый светом и любовью,
Строфа пылкости богов,
Совершенно рифмованная, увенчанная рябью золота!
Её тело подобно наполненному до краёв кувшину восторга,
Вылепленному в великолепии золотистой бронзы
Словно для того, чтобы схватить земную истину скрытого блаженства.
Созданные мечтой освещённые зеркала - её глаза,
Тонко драпированные сонной бахромой из гагата,
Хранящие в их глубинах отражения небес.
Каково её тело, такова она внутри.
Сияющие утра небес славно повторяются,
Как капли огня на серебряной странице,
В её юном духе, ещё не тронутом слезами.
Все прекрасные вещи вечными кажутся и новыми
Девственному чуду в её кристальной душе.
Неизменная синева раскрывает её всеобъемлющую мысль;
Чудесная луна плывёт по удивительным небесам;
Цветы земли расцветают и смеются над временем и смертью;
Очаровательные мутации волшебной жизни
Мчатся, как светлые дети мимо улыбающихся часов.
Если бы только эта радость жизни могла длиться, и боль
Не бросала свою бронзовую ноту в её ритмичные дни!
Созерцай её, певец с прозорливым взором,
И пусть твоё благословение воспоёт, как это прекрасное дитя
Изольёт нектар безгорестной жизни
Вокруг себя из её ясного сердца любви,
Исцелит её блаженством усталую грудь земли
И бросит, как счастливую ловушку, счастье.
Как растёт великое и золотое щедрое дерево,
Цветущее при журчащих волнах Алакананды,
Где с очаровательной быстротой бегут воды,
Шепча и бормоча в великолепии утра,
И цепляются с лирическим смехом вокруг колен
Дочерей небес, капая волшебным дождем,
Жемчужно-ярким, с лунно-золотых рук и облачных волос,
Так её зори подобны драгоценным листьям света,
Так бросает она её счастье людям.
Пламенем сияющего счастья она была рождена,
И это пламя, несомненно, озарит землю:
Рок, несомненно, увидит, как она проходит, и не скажет ни слова!
Но слишком часто здесь беззаботная Мать оставляет
Её избранника в завистливых руках Судьбы:
Арфа Бога смолкает, её зов к блаженству,
Преграждаемый, тонет среди несчастных звуков земли;
Струны сирены Экстаза не звучат здесь
Или скоро смолкают в человеческом сердце.
Песен скорби у нас достаточно: [пусть] попробуют однажды
Её радостные и беспечальные дни принести сюда небеса.
Или огонь всегда должен испытывать величие души?
Вдоль страшной мостовой Богов,
Бронированный любовью, верой и священной радостью,
Путешественник к дому Вечного
Однажды пусть невредимый пройдёт смертную жизнь."
Но Нарад не отвечал; молча он сидел,
Зная, что слова тщетны, и Судьба - господин.
Он смотрел в незримое видящими глазами,
Затем, забавляясь невежеством смертного,
Подобно тому, кто не знает, вопрошая, воскликнул:
"На какую высокую миссию отправились её спешащие колёса?
Откуда она пришла с этой славой в её сердце
И Раем, ставшим видимым в её глазах?
Что за внезапный Бог встретился, что за лик всевышний?"
К какому королю, "Красная ашока наблюдала
За ней, идущей вперёд, что теперь видит её возвращение.
Поднявшись в воздух пылающего рассвета,
Подобно яркой птице, уставшей на её одинокой ветви,
Чтобы найти её собственного господа, поскольку к ней на земле
Он ещё не пришёл, эта сладость брела вперёд,
Расчищая себе путь ударами её быстрых крыльев.
Ведомый далёким зовом, её неконкретный стремительный полёт
Пронизывал летние утра и залитые солнцем страны.
Её обременённые ресницы хранят счастливый покой,
И эти очарованные охраняющие губы удерживают сокровенное [имя] до сих пор.
Дева, кто пришла, совершенная в радости,
Открой имя, твоим внезапным сердцебиением узнанное.
Кого ты избрала, самая царственная из людей?"
И Савитри ответила её спокойным ещё голосом,
Как та, кто говорит под взглядом Судьбы:
- Отец и король, я исполнила твою волю.
Того, кого я искала, я нашла в далёких странах;
Я подчинилась своему сердцу, я услышала его зов.
На границе мечтающей глуши
Посреди гигантских холмов и задумчивых лесов Шалвы
В своём крытом соломой скиту обитает Дьюматсена,
Слепой, изгнанный, отверженный, некогда могущественный король.
Сына Дьюматсены Сатьявана
Я встретила на пустынной опушке дикого леса.
Мой отец, я выбрала. Это совершилось."
Удивлённые, все молча сидели на месте.
Затем Ашвапати взглянул внутрь и увидел
Тяжёлую тень, плывущую над именем,
Преследуемую внезапным и колоссальным светом;
Он посмотрел в глаза его дочери и сказал:
- Хорошо ты сделала, и я одобряю твой выбор.
Если это всё, то всё, несомненно, хорошо;
Если есть [нечто] большее, то всё ещё может быть хорошо.
Выглядит ли это добром или злом в человеческих глазах,
[Но] лишь во благо может действовать тайная Воля.
Наша судьба записана в двойных терминах:
Через противоречия Природы мы приближаемся к Богу;
Из темноты мы всё же растём к свету.
Смерть - это наша дорога к бессмертию.
"Плачьте от горя, плачьте от горя", - вопят потерянные голоса мира,
Но в конце концов побеждает вечное Добро."
Тогда мог бы заговорить мудрец, но король
Поспешно вмешался и задержал опасные слова:
"О певец предельного экстаза,
Не одалживай опасное видение слепым,
Ибо по прирождённому праву ты видишь ясно.
Не возлагай на дрожащую грудь смертного
Ужасного испытания, что приносит предвидение;
Не требуй сейчас Божества в наших деяниях.
Здесь нет счастливых вершин, где бродят небесные нимфы,
Или Кайласа, или звёздной лестницы Вайкунтхи:
Крутые, зубчатые холмы, могучий подъём только
Здесь, куда немногие осмеливаются даже помыслить взойти;
Далёкие голоса взывают вниз с головокружительных скал,
[Где лишь] холодные, скользкие, обрывистые тропы.
Слишком суровы боги с хрупкой человеческой расой;
В их гигантских небесах они живут, освобождённые от Судьбы,
И они забывают о раненных ногах человека,
О его членах, что слабеют под кнутами горя,
О его сердце, что слышит шаги времени и смерти.
Дорога будущего скрыта от взгляда смертного:
Он движется к завуалированному и тайному лицу.
Светить на один шаг вперёд - вся его надежда,
И лишь малой силы он просит,
Чтобы встретить загадку его спрятанной судьбы.
Ожидаемый смутной и полуразличимой силой,
Сознавая опасность для его неуверенных часов,
Он охраняет его колеблющиеся желания от её дыхания;
Он не чувствует, когда ужасные пальцы смыкаются
Вокруг него с хваткой, от которой никто не может ускользнуть.
Если ты можешь ослабить её захват, только тогда говори.
Возможно, из железной ловушки есть выход:
Наш ум, возможно, обманывает нас его словами
И придаёт имя рока нашему собственному выбору;
Возможно, слепота нашей воли - это Судьба."

Он сказал, и Нарад не ответил королю.
Но теперь встревоженная королева возвысила её голос:
"О провидец, твоё светлое прибытие было приурочено
К этому высокому моменту счастливой жизни;
Тогда пусть мягкая речь из безгорестных сфер
Подтвердит этот счастливый союз двух звёзд
И санкционирует радость твоим небесным голосом.
Здесь[, где] не нависает опасность из-за наших мыслей,
Пусть наши слова не создают рок, которого они боятся.
Здесь нет причин для страха, нет шанса для горя
Поднять его зловещую голову и взирать на любовь.
Единый дух во множественности,
Счастлив Сатьяван среди земных людей,
Кого Савитри выбрала себе в супруги,
И благословен лесной скит,
Где, оставив её дворец, и богатства, и трон,
Моя Савитри поселится и [куда] принесёт небеса.
Тогда пусть твоё благословение наложит печать бессмертных
На незапятнанное счастье этих ярких жизней,
Отодвинув зловещую Тень от их дней.
Слишком тяжёлая Тень падает на сердце человека;
Он не смеет быть слишком счастливым на земле.
Он боится удара, преследующего слишком яркие радости,
Бича, невидимого в протянутой руке Судьбы,
Опасности, таящейся в гордых крайностях фортуны,
Иронии в снисходительной улыбке жизни,
И трепещет от смеха богов.
Или, если крадётся невидимой пантерой рок,
Если крылья Зла нависли над тем домом,
Тогда тоже скажи, что мы можем свернуть прочь
И спасти наши жизни от опасности придорожного рока
И случайного запутывания чужой судьбы."
И Нарад медленно ответил королеве:
"Какая помощь в предвидении для ведомого?
Безопасные двери скрипят, открываясь рядом, обречённые проходят [дальше].
Знание будущего - дополнительная боль,
Мучительное бремя и бесплодный свет
На бескрайней сцене, что построена Судьбой.
Вечный поэт, универсальный Ум,
Пронумеровал каждую строку его верховного действия;
Невидимо гигантские актёры шагают,
И человек живёт, как маска какого-то тайного игрока.
Он даже не знает, что будут говорить его уста.
Ибо мистическая Сила вынуждает его шагать,
И жизнь сильнее его трепещущей души.
Никто не может отказаться от того, что требует абсолютная Сила:
Её глаза фиксированы на её могучей цели;
Ни крик, ни молитва не могут свернуть её с её пути.
Она выпустила стрелу из лука Бога."

Его слова были [словами] тех, кто живут, не вынужденные скорбеть
И помогать, успокаивая качающиеся колёса жизни
И долгое беспокойство преходящих вещей,
И тревогу и страсть беспокойного мира.
Как будто её собственная грудь была пронзена, мать увидела,
Как древний человеческий приговор поразил её дитя,
Её сладость, что заслуживала другой судьбы,
Но в большей мере отдана слезам.
Стремясь к природе богов,
К уму, защищённому броней, облачённому в могущественные мысли,
К воле, полностью скрытой за щитом мудрости,
Хотя к тихим небесам знания она поднялась,
Хотя [была] спокойной и мудрой, и королевой для Ашвапати,
Она ещё была человеком и открыла её двери для горя;
В каменноглазой несправедливости она обвиняла
Мраморное божество неумолимого Закона,
И не искала силу, что крайние невзгоды приносят
В жизни, что стоит прямо и лицом к лицу с Мировой Мощью:
Её сердце взывало к беспристрастному судье,
Осуждая с упрямством безличное Единое.
Её спокойный дух она не призвала к себе в помощь,
Но как обычный человек под его бременем
Становится слабым и дышит его болью в невежественных словах,
Так теперь она обличала бесстрастную волю мира:
"Какой тайный рок подкрался на её пути,
Выйдя из угрюмого сердца тёмного леса,
Что за злое существо стояло, улыбаясь, у дороги
И несло красоту мальчика из Шалвы?
Возможно, он явился врагом из её прошлого,
Вооружённым скрытой силой древних обид,
Сам себе неизвестный, и захватил её, неизвестную.
Здесь ужасно запутанные любовь и ненависть
Встречают нас, слепых странников среди опасностей Времени.
Наши дни - звенья гибельной цепи,
Необходимость мстит за случайные шаги;
Старые жестокости возвращаются неузнанными,
Боги используют наши забытые деяния.
И всё же тщетно был создан горький закон.
Наши собственные умы - оправдатели рока.
Ибо мы ничему не научились, но всё ещё повторяем
Наше грубое злоупотребление собой и душами других.
Есть страшные алхимии человеческого сердца,
И отпавшая от её эфирного элемента
Любовь темнеет до духа низших богов.
Страшный ангел, разгневанный его радостями,
Болезненно сладкими, от которых он ещё не может отказаться,
Безжалостен к душе,что обезоруживает его взор,
Он посещает его собственными муками его дрожащую добычу,
Вынуждая нас зачарованно цепляться в его хватку,
Словно в любви к нашей собственной агонии.
Это одно из мучительных несчастий в мире,
Но горе имеет и другие арканы для нашей жизни.
Наши симпатии становятся нашими мучителями.
Та сила, что я имею, чтобы вынести моё собственное наказание,
Знает, что оно справедливо, но на этой земле, ошеломлённая,
Поражённая горем бичуемых и беспомощных существ,
Часто она слабеет, встречая другие страдающие глаза.
Мы не подобны богам, что не знают горя
И бесстрастно смотрят на страдающий мир,
Спокойно они взирают на маленькую человеческую сцену
И краткоживущую страсть, пересекающую смертные сердца.
Древняя история горя ещё может волновать нас,
Мы сохраняем боль в груди, что уже не дышит,
Мы потрясаемся видом человеческого страдания
И разделяем муки, что чувствуют другие.
У нас не бесстрастные веки, что не могут стареть.
Слишком тяжело для нас безразличие небес:
Наших собственных трагедий недостаточно для нас,
Весь пафос и все страдания мы делаем своими;
Мы скорбим по ушедшему величию
И чувствуем прикасание слёз в смертных существах.
Даже чужая тоска рвёт моё сердце,
А это, О Нарад, моё любимое дитя.
Не скрывай от нас наш рок, если он наш.
Это самое худшее, неизвестный лик Судьбы,
Ужас зловещий, немой, скорее ощущаемый, чем видимый
За нашим троном днём, за нашим ложем ночью,
Судьба, таящаяся в тени наших сердец,
Мука от невидимого, что ждёт, чтобы поразить.
Лучше знать, как бы ни тяжело было вынести."
Тогда воскликнул мудрец, пронзая сердце матери,
Вынуждая закалиться волю Савитри,
Его слова освободили пружину космической Судьбы.
Великие боги используют боль человеческих сердец
Как острый топор, чтобы прорубить свой космический путь:
Они щедро расточают человеческую кровь и слёзы
Ради цели момента в их роковой работе.
Баланс этой космической Природы ни принадлежит нам,
Ни является мистической мерой её потребности и пользы.
Одно слово позволяет освободить огромные агентства;
Случайное действие определяет судьбу мира.
Так теперь он освободил судьбу в тот час.
"Истину ты требуешь; Я даю тебе истину.
Чудо встречи Земли и небес -
Он, кого Савитри выбрала среди людей,
Его фигура - фронт марша природы,
Его единое существо превосходит работы Времени.
Сапфир, вырезанный из сна небес,
Восхитительный - это душа Сатьявана,
Луч из восторженной Бесконечности,
Безмолвие, пробуждающееся к гимну радости.
Божественность и царственность опоясывают его чело;
Его глаза хранят память о мире блаженства.
Сверкающий, как одинокая луна в небесах,
Нежный, как сладкий бутон, которого желает весна,
Чистый, как ручей, что целует тихие берега,
Он принимает с ярким удивлением дух и ощущение.
Живой узел золотого Рая,
Синим Колоссом он склоняется над жаждущим миром,
Радость Времени, заимствованная из вечности,
Звезда великолепия или роза блаженства.
В нём душа и Природа, равные Присутствия,
Балансируют и сливаются в широкую гармонию.
Счастливые в их светлом эфире не имеют сердец
Более сладких и истинных, чем это смертное создание,
Что принимает всю радость, как родной дар мира,
И всем даёт радость, как естественное право мира.
Его речь несёт свет внутренней истины,
А широкоглазое общение с Силой
В обычных вещах сделало его ум лишённым вуали,
Провидцем в земных формах божества без покровов.
Безмятежная ширь неба, безветренного и неподвижного,
Наблюдающего за миром, подобно уму непостижимой мысли,
Безмолвное пространство, задумчивое и светящееся,
Раскрытое утром для наслаждения,
Зелёное сплетение деревьев на счастливом холме,
Превращённом южными ветрами в шелестящее гнездо, -
Вот его образы и параллели,
Его родня по красоте и ровня ему по глубине.
Воля к восхождению поднимает восторг жизни,
Высокого небесного компаньона очарованию земной красоты,
Стремление к воздуху бессмертных,
Возлегающее на коленях смертного экстаза.
Его сладость и его радость привлекают все сердца
Жить с ним самим в радостном владении,
Его сила подобна башне, построенной, чтобы достичь небес,
Божеству, добытому из камней жизни.
О утрата, если смерть, в элементы
Которой была встроена его благодатная оболочка,
Разобьёт эту вазу прежде, чем она вдохнёт её сладости,
Как если бы земля не могла слишком долго хранить с небес
Сокровище, столь уникальное, одолженное богами,
Существо столь редкого, столь божественного происхождения!
За один краткий год, пока этот светлый час отлетает назад
И усаживается беззаботно на ветвь Времени,
Эта суверенная слава заканчивает небеса, одолженные земле,
Это великолепие исчезает с неба смертных:
Величие небес пришло, но было слишком великим, чтобы остаться.
Двенадцать быстрокрылых месяцев даны ему и ей;
В этот возвратившийся день Сатьяван должен умереть."
Молнией яркой и обнажённой упал приговор.
Но королева воскликнула: "Тщетной тогда может быть милость небес!
Небеса смеются над нами блеском их даров,
Ибо Смерть - чашница вина
Слишком краткой радости, поднесённого к смертным губам
На страстный миг беззаботными богами.
Но я отвергаю милость и насмешку.
Садись в твою карету, отправляйся вперёд, О Савитри,
И вновь путешествуй по населённым странам.
Увы, в зелёной радости лесов
Твоё сердце склонилось к обманчивому зову.
Выбери ещё раз и оставь эту обречённую главу,
Смерть - садовник этого чудо-дерева;
Сладость любви спит в его бледной мраморной руке.
Продвигаясь по линии, медово-сладкой, но замкнутой,
Малая радость купила бы слишком горький конец.
Не умоляй о своём выборе, ибо смерть сделала его тщетным.
Твоя юность и сияние рождены не для того, чтобы лечь
В пустоту гроба, брошенного в беззаботную почву;
Выбор, менее редкий, может призвать более счастливую судьбу."
Но Савитри отвечала из её неистового сердца, -
Её голос был спокоен, лицо неподвижно, как сталь:
"Однажды моё сердце выбрало и не выбирает снова.
Слово, что я сказала, никогда не может быть стёрто,
Оно записано в книге записей Бога.
Истина, однажды произнесённая, из земного воздуха вычеркнутая,
Умом забытая, звучит, бессмертная
Навсегда, в памяти Времени.
Один раз выпадают кости, брошенные рукой Судьбы
В вечный момент богов.
Моё сердце скрепило его клятву Сатьявану:
Его подпись неблагоприятная Судьба не может стереть,
Его печать - ни Судьба, ни Смерть, ни Время растворить.
Как могут расстаться те, кто выросли одним существом внутри?
Хватка смерти может сломать наши тела, но не наши души;
Если смерть заберёт его, я тоже знаю, как умереть.
Пусть Судьба делает со мной что хочет или может;
Я сильнее смерти и больше моей судьбы;
Моя любовь переживёт мир, рок отпадёт от меня,
Беспомощный против моего бессмертия.
Закон судьбы может измениться, но не воля моего духа."
Непреклонная волей, она произнесла речь свою, как бронзу.
Но в слушающем уме королевы её слова
Прозвенели, как голос самоизбранного Рока,
Отрицающий всякую возможность спасения.
Мать ответила на её собственное отчаяние;
Она плакала, как та, кто в её тяжёлом сердце
Трудится посреди рыданий её надежд,
Пробуждая ноту помощи из более печальных струн:
"О дитя, в великолепии твоей души,
Обитающей на границе большего мира
И ослеплённой твоими сверхчеловеческими мыслями,
Ты даруешь вечность смертной надежде.
Здесь, на этой изменчивой и невежественной земле,
Кто возлюбленный и кто друг?
Здесь всё проходит, ничто не остаётся прежним.
Ничто [останется] от любого на этом преходящем шаре.
Тот, кого ты любишь теперь, незнакомцем пришёл
И в далёкую неизвестность уйдет:
Его роль на миг однажды сыграна на сцене жизни,
Что на время была дана ему изнутри,
В других сценах он движется и других играет,
И смеётся, и плачет среди новых, неизвестных лиц.
Тело, что ты любила, отбрасывается
Среди грубого неизменного материала миров
В равнодушную могучую Природу и становится
Сырой материей для радости других жизней.
Но для наших душ, на колесе Бога
Вечно вращающихся, они приходят и уходят,
Женятся и разлучаются в магическом круге
Великого Танцора в безграничном танце.
Наши эмоции - лишь высокие и смертные ноты
Его дикой музыки, неотразимо изменённые
Страстными движениями ищущего Сердца
В непостоянных связях от часа к часу.
Взывать к далёкой ответной песне небес,
Взывать к незахваченному блаженству - вот всё, что мы смеем;
Однажды ухватив, мы теряем смысл небесной музыки;
Слишком близкий, ритмический крик исчез или пропал;
Все сладости здесь - озадачивающие символы.
Любовь умирает прежде возлюбленного в нашей груди:
Наши радости - ароматы в хрупкой вазе.
О, тогда что это за крушение на море Времени -
Развернуть паруса жизни по ураганному желанию
И позвать пилотом невидящее сердце!
О дитя, провозгласишь ли ты, последуешь ли затем
От Закона, который есть вечная воля,
К автаркии безрассудного настроения Титана,
Для которого его собственная яростная воля - единственный закон
В мире, где нет ни Истины, ни Света, ни Бога?
Только боги могут говорить то, что ты сейчас говоришь.
Ты, кто человек, не думай, как бог.
Ибо человеку, [кто] ниже бога, выше зверя,
Дан спокойный разум, как его проводник;
Он ведом не бездумной волей,
Как действия птицы и зверя;
Он не движим абсолютной Необходимостью,
Как бесчувственное движение несознательных вещей.
Свирепый марш гиганта и Титана
Поднимается, чтобы узурпировать царство богов,
Или обходит демонические масштабы Ада;
В неразмышляющей страсти их сердец
Они бросают их жизни против вечного Закона
И падают, и разбиваются их собственной неистовой массой:
Средний путь создан для мыслящего человека.
Выбирать его шаги бдительным светом разума,
Выбирать его путь среди многих путей
Дано ему, ибо каждая его трудная цель
Высечена из бесконечной возможности.
Не оставляй твоей цели, чтобы следить за прекрасным лицом.
Только когда ты вознесёшься над твоим умом
И станешь жить в спокойном просторе Единого,
Может любовь быть вечной в вечном Блаженстве,
И любовь божественная заменит человеческую связь.
Есть скрытый закон, строгая сила:
Он повелевает тебе укрепить твой бессмертный дух;
Он предлагает его суровые благодеяния
Труда и мысли, и размеренный серьёзный восторг,
Как ступени, чтобы подняться к далёким тайным высотам Бога.
Тогда наша жизнь - это спокойное паломничество,
Каждый год - миля на небесном Пути,
Каждый рассвет открывается в большем Свете.
Твои деяния - твои помощники, все события - знаки,
Бодрствование и сон - возможности,
Данные тебе бессмертной силой.
Так можешь ты возвысить твой чистый непобедимый дух,
Пока он не распространится до небес в широкой вечерней тишине,
Беспристрастный и нежный, как небо,
И медленно не превратится во вневременный покой."
Но Савитри ответила с непреклонным взглядом:
"Моя воля - это часть вечной Воли,
Моя судьба - это то, что может сделать сила моего духа,
Моя судьба - это то, что может вынести сила моего духа;
Моя сила не от Титана, она от Бога.
Я открыла свою радостную реальность
За пределами моего тела в существе другого:
Я нашла глубокую неизменяемую душу любви.
Тогда как же я буду желать одинокого блага
Или убивать, стремясь к белому пустому покою,
Бесконечную надежду, что заставила мою душу вырваться вперёд
Из её бесконечного одиночества и сна?
Мой дух узрел славу, ради которой он пришёл,
Биение одного обширного сердца в пламени вещей,
Мою вечность, охваченную его вечностью,
И, неутомимую сладостными безднами Времени,
Глубокую возможность всегда любить.
Это, это первая, последняя радость, и перед её биением
Богатства тысячи счастливых лет -
Нищета. Ничто для меня - смерть и горе,
Или обычная жизнь и счастливые дни.
И что для меня обычные души людей
Или глаза и губы, что не Сатьявана?
Мне нет нужды вырываться из его объятий
И открывшегося рая его любви
И путешествовать в неподвижную бесконечность.
Теперь лишь из-за моей души в Сатьяване
Я дорожу богатым случаем моего рождения:
В солнечном свете и мечтах об изумрудных путях
Я буду гулять с ним, подобно богам в Раю.
Если на год, то этот год - вся моя жизнь.
И всё же я знаю, что это не вся моя судьба -
Жить и любить лишь краткое время, и умереть.
Ибо теперь я знаю, почему мой дух пришёл на землю,
И кто я, и кто он, которого я люблю.
Я смотрела на него из моего бессмертного "Я",
Я видела, как Бог улыбается мне в Сатьяване;
Я видела вечное в человеческом лице."
Тогда никто не мог ответить на её слова. Молча
Они сидели и смотрели в глаза Судьбы.

Конец Первой Песни

перевод 27.09-02.10.2019 года

ред. 15.11.2022