По Придонью бродит октябрь. А природа словно задержалась в августе, радуя теплом, солнышком и маловетрием. В году у нас набирается не более двух недель без ветра, поэтому и удивляешься затишью.
Выходной. Гостюю у Дмитриевич. Он, сидя на диване, смотрит за окошко, утвердительно кивает головой, будто соглашается с установившейся погодой, и начинает новую историю.
- Я после автоколонны возглавил элеватор. Техника, оборудование там нуждались в обновлении, а производство - в расширении. Но останавливать предприятие нельзя, особенно в уборочную, приходилось решать хозяйственные вопросы по ходу дела. В то время хлеб на удивление добрый уродился. От райисполкома даже разнарядка спускалась: каждая организация обязывалась выделять для нас определённое количество народа. Исполкомовцы контролировали, как работали люди. А люди денно и нощно до мозолей зерно выгружали лопатами из машин, потому что подъёмники слабенькие, рассчитаны на полуторки. Рабочей силы не хватало, ведь кроме выгрузки требовалось и в складах порядок поддерживать, и государственный резерв отправлять по назначению... И везде - ручной труд. Знаешь, как женщины в вагонах мучились?! Пшеницу из буртов транспортёром подавали в состав. Прикрывали щитом дверь загружаемого вагона. Внутри него бабоньки в марлевых повязках (марлю элеватор выдавал) равномерно разгребали зерно. В завершение на животе под потолком, в узком пространстве работали. Каково?! Это потом люки придумали, бункеры для сыпучих грузов...
Куда мы только не обращались за помощью! Даже в тюрьму. Сидят в ней и рецидивисты, и те, кто за глупость или за недоразумение получил срок. А то и за шутки.
Мы хоть и не на окраине страны живём, а целинных земель хватает. Начали их осваивать в районе, увеличился намолот, а девать урожай некуда. Решили взамен складов, спаленных фашистами, строить три хранилища на станции Чир. Опять упёрлись в нехватку рабочих. Тамошний люд в депо корпел: заправлял паровозы углём, водой, чистил, промывал котлы, станцию расширял. А ещё рыбачил в рыболовецком колхозе, трудился в лесном хозяйстве. Нам же край нужно было зернохранилища построить, новые весы у них, и поэтому поехал я к начальнику тюрьмы. Мы знали друг друга и выручали по мере возможности. Элеватор, например, выделял для заключённых муку, а нам на помощь присылали расконвоированных, тех, кто сидел за мелкие проступки.
- Товарищ Исханов, спасай! Люди позарез нужны!
- Аврал?
- Нет, но надо как можно быстрее подъёмники на станции Чир установить.
- Э, брат, далекова-ато... Не могу рисковать...
- Ну есть же у тебя ребята, которых и преступниками-то назвать язык не поворачивается? Вот и откомандируй их к нам.
- Есть такие... Но они всё-таки заключённые... Мало ли кому какая мысль в голову взбредёт вдали от тюрьмы.
- Беру всех под личную ответственность. Привозить и отвозить буду, сам за руль сяду.
- Ох, подбиваешь ты меня на грех...
- Какой же это грех - району помочь? Да что там району - Родине!
- Уговорил. Но в случае чего - всё на твоей совести.
- Не иначе.
На следующее утро я забрал от тюремной проходной бригаду и повёз её на станцию. Там распределили обязанности и принялись за возведение подъёмника, рассчитанного на груз в тридцать тонн. Мешали песок, щебень, цемент, заливали фундамент... Трудились зэки в охотку. Ощущение свободы, пусть и временной, сказывалось. Шутки, подначки звучали, смех. Глядя на работяг, не верилось, что они совершили преступления и отбывают наказание. В поведении, в общении - приветливые, откликались на любую просьбу, добросовестно выполняли установленную норму выработки. У меня к ним замечаний и претензий не было. Строительство шло быстро, и с уменьшением объёма работы уменьшалось количество расконвоированных. Оставил для отделки двоих - Петра и Антона. Они мне понравились простотой, открытостью, чем всегда отличаются сельские жители.
"Дмитрич, а раки водятся здесь?" - спросили однажды подшефные, когда ехали мимо речки.- "Водятся".- "Эх, поймать бы да сварить. Или с удочкой посидеть, рыбки надёргать, а потом ушицы похлебать..."
Пришло время - закончили мы подъёмник высотой в 12 метров. Поднимется - как ракета, готовая к старту. Загляденье!
Работы больше не было, но я решил ещё на денёк взять парней из тюрьмы, отблагодарить за старательность. А как это сделать? Денег нельзя дать, выпивку - тоже. Их поперва на проходной даже обнюхивали при возвращении из Чира. Решил отвезти на устье Лиски. Пусть покупаются, позагорают, рыбу, раков половят. Бредень прихватил с собой. Ребятам, как и тюремному начальству, не сказал о своём плане. Заехали по дороге в пекарню. Там хлеб - объедение! Одну и ту же муку брали и суровикинцы, и чиряне, а хлеб на станции - не уешься! Пекарь у них трудился знатный, сам хмель искал, хмелину делал. А ещё ручной замес, ручная выпечка...
Приехали на Лиску. Погода стояла, будто по заказу для отдыха. Как сейчас: тихо, солнечно. И жарко - лето всё же, а не октябрь. Протянули бредешок раз, второй... Костерок развели, подвесили на таганок котелок. Я начал варить уху. На природе она славная получается, с запахом дымка, воли, и воздуха... Мне редко удавалось оторваться от производства, выехать на ту же рыбалку, поэтому в тот день и сам отдыхал. Стряпать уху - тоже отдых, удовольствие и от приготовления её, и от вкуса. Для подвара взял мелкую рыбёшку. Почистил, выпотрошил, опустил в посудину и принялся за крупную. Бросил в воду картошку, лук, пригоршню пшенца, а потом - порезанные, присоленные большие рыбьи куски. Когда дух ушицы выплыл из казанка, приправил варево укропчиком, перцем и разлил по мискам. Кликнул парняг, млевших на песке. Они, обжигаясь, наяривали уху, аппетитно разделывали головы рыб, обсасывали хребты, плавники и уминали вкуснющий чирской хлеб. Смотрел на них и радовался, что пришла мысль приехать на Лиску.
После обеда искупались, в волейбол поиграли, затем устроились в теньке деревьев и кустов, пока раки варились. Закурили, и я решился задать вопрос, который мучил чуть ли не с первого дня нашего знакомства:
- Извините, ребята, может, обижу вас... Давно хотел спросить, да не решался... За какие грехи в тюрьму попали? Люди вы добросовестные, трудолюбивые, и такая оказия.
Они переглянулись между собой, и Петро, загнав окурок в песок, стал рассказывать:
- Сидим за шутку.
Наши урюпинские казаки крепко рубались друг против друга в гражданскую. А в Отечественную - вместе против фашистов. У многих есть царские медали, кресты, советские награды. Но до сих пор не умариваются спорить, кто же ловчее: красные или белые. Соберутся на каком-нибудь празднике или в компании, подопьют и начинают доказывать свою правоту и ловоту. Вспоминают, что было и чего не было, без прибрёхивания не обойтись же. Неважно, с белой стороны дрался или с красной. Главное, доказать: и храбрее они, и хитрее, и прикурить давали противнику так, что тот ажнык задыхался. Да и сейчас, если кликнут, враз соберутся! Пики к бою! Шашки - вон! До крика-ора, до чёрта и святых угодников доходили, чуть в драку не бросались. После гулянок по улицам, по дворам и куреням разбредались, а всё огрызались, пальцами грозили, кулаками махали, спор продолжали.
Ну и решили мы подшутковать над стариками-казаками. Отпечатали повестки с приказом явиться им в военкомат при полном параде такого-то числа к такому-то времени. Председателю колхоза вменили обеспечение казаков транспортом. Сварганили на срезе сырой картошки что-то похожее на печать, шлёпнули её специально с размазыванием и разнесли "повестки" по почтовым ящикам (знаем же, кто где живёт). Посмеивались, представляя, как назавтра поведёт себя народ. А повёл он так, что и предположить не могли. Шумно, бурно. Мы сначала похохатывали, а потом растерялись и забоялись за стариков: как бы от избытка чувств кому-то из них не стало плохо. ... Не думали, что такой фурор получится. Во всех дворах гвалт стоял! Кителя, фуражки, штаны с лампасами на верёвках проветривались от нафталина, бабки бегали за дедами с расспросами. Узнав о повестке, многие в рёв-рыдания впадали. Неужто война?! Старики цыкали на старух, отмахивались от них и через заборы друг дружку пытали: получил ли уведомление или нет. Получил! Кто жил на отшибе станицы - спешил к товарищам в центр, удостовериться: вправду ли зовут в райвоенкомат?
- Вправду,- получали ответ.
- Моя Никитична вся слезьми залилася: "Вдруг на фронт зашлють?" - "Какой фронт?- гутарю.- Откель ему взяться?" - "Ой, не к добру вас в Урюпинск скликают, не к добру..." - "Да успокойся ты, глупая баба! Неча раньше времени гузныриться!" А она ревёт ревмя - и всё!
- И моя туда же...
Бабьи слёзы казаку не помеха, как изведали, что у каждого в почтовом ящике была повестка - началось братание бывших белых с бывшими красными, потому что советская власть признала их всех равными, всех зовёт в район! Братание переросло в застолье. Загуляли казаки, задишканили! Благо - впереди аж три дня!
Отгуляли, похмелились, кители с наградами одели и отправились в военный комиссариат. Никому не пришла мысль позвонить туда, уточнить, по какому поводу сбор назначен. Председатель колхоза и тот поверил, машину выделил.
Приехали на место, выстроились на плацу у военкомата, и старший по званию пошёл на доклад.
- Товарищ полковник, казаки станицы прибыли по вашему приказанию!
- Какие казаки, отец? Я никого не вызывал.
- Как не вызывал?! - опешил сотник⃰.- Вот повестки. Все до единого прибыли.
И показал бумаги. Военком прочитал, действительно, велено казакам станицы явиться в военный комиссариат. Глянул на стоящего навытяжку запасника, помолчал, а потом сказал: "Хорошо, вы пока погуляйте, гостинцев своим наберите. А мы вас потом позовём, прочитаем доклад о положении в мире и в стране и что нужно делать на данном этапе истории. Приходите через час". Молодец, не растерялся.
Сотник вышел на площадь, передал слова военкома. Казаки помелись по городку, а комиссар позвонил в милицию: "Для вас работа есть".
- Вычислили нас быстро,-продолжил Антон. - По пишущей машинке, которая хранилась у меня. Заедала, барахлила, но при желании можно любой текст набрать. Она у супруги числилась на предприятии, ею никто не пользовался, пылилась сверху шкафа в бухгалтерии. Взяли домой, чтобы дочка училась печатать.
Не знал я, что машинки регистрировались и сведения о месте их нахождения хранятся в районных отделениях милиции вместе с образцами машинописных текстов. Оказывается, в каждом из них имеется маленький "дефект", по которому и определяется, какая клавиатура отстучала текстовку.
Возбудили уголовное дело. Как раз появились товарищеские суды. Во всех организациях. С председателем, заседателями. За мелкие проступки судили товарищей. Вот судья и предложил, чтобы дело наше рассмотрел товарищеский суд. Мы с Петрухой воспротивились: "Да вы что, ни в коем разе! Казаки же вынесут решение выпороть нас плетьми. За шутку при народе штаны снимать - позорище на станицу, на район! Судите советским государственным, самым справедливым судом". Как в воду глядели: во время чтения приговора старики громко возмущались мягким наказанием и требовали: "Снять с насмешников портки и высечь прилюдно на майдане!"
Слава богу, суд отказал старикам, определил статью за хулиганство и наказание в полтора года нахождения под стражей.
Я посмеялся, выслушав рассказ, и спросил:
- Не жалеете, что разыграли дедов?
- Если бы знали, что так получится, - хитро прижмурился Петро,- то указали бы в повестках: взять с собой шашки. Наверняка у каждого в сундуках лежат, смазанные солидолом...
За примерное поведение отпустили шутников из тюрьмы на волю раньше.
А меня, когда вспоминаю ребят, мучает другой вопрос: как приняли их земляки?
⃰гузныриться - реветь, пускать слёзы;
⃰дишканить - выводить песенную партию высоким голосом (дискантом);