Antoin : другие произведения.

32 - Ветераны

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Шарль Нуаре, бывший кирасир армии Наполеона, смотрел в окно и вспоминал тот далёкий рассвет своего первого боя, поначалу такой же серый, но вскоре сменившийся ослепительным блеском полуденного солнца. Пёс прижался к ноге, и хозяин ласково погладил его гладкую голову...
  Большой чёрный пёс пробежал через комнату, стуча по полу когтями, и ткнулся носом в щёку хозяина, стараясь его разбудить. На часах было уже десять, а старик всё ещё не просыпался, хотя обычно по давней армейской привычке поднимался с рассветом. Наконец ласки животного подействовали, хозяин открыл глаза и в свою очередь потрепал морду своего верного Гусара. Встав с постели, старик с шарканьем подошёл к окну и раздвинул белоснежные занавески.
  - Да, вот так денёк выпал Клоберу... - промолвил он, покачивая головой.
  Солнце тлело за серым маревом туч, подобно скрытому лёгким туманом запальному фитилю. Редкий неприятный дождь покрыл стекло мелкими капельками. Старый служака сначала хмуро вглядывался в мокрые крыши домов и блестящие от воды экипажи внизу на улице, но затем лицо его разгладила слабая улыбка.
  - Словно утро Аустерлица, - сказал он, радуясь замечательному воспоминанию.
  Шарль Нуаре, бывший кирасир армии Наполеона, смотрел в окно и вспоминал тот далёкий рассвет своего первого боя, поначалу такой же серый, но вскоре сменившийся ослепительным блеском полуденного солнца. Пёс прижался к ноге, и хозяин ласково погладил его гладкую голову...
  
  Это было скромное маленькое кладбище, да и людей собралось немного. Шарль прислонился к какому-то мраморному постаменту, увенчанному милым ангелочком - долгий путь сильно утомил старое сердце. Надсадно дыша, он рассматривал тех, кто тоже пришёл проститься с Клобером: сын с женой и детьми, да трактирщик, в заведении которого Шарль с Клобером любили посидеть с вином и газетой. Забавно, подумалось старику, сын почти не навещал отца при жизни, а тут вот явился.
  Дождь то усиливался, то стихал, словно горсть за горстью сеял крупные капли в свежевыкопанную землю. Вода стекала по шляпе Нуаре, по морщинистым рукам, скрещённым на набалдашнике палки, по старому плащу. Старик выпрямился, подошёл ближе к телу Клобера. В груди стало тяжело, горло стиснуло.
  - Мне будет не хватать тебя, дружище, - произнёс Шарль через силу, почему-то чувствуя, что товарищ ждёт от него хоть каких-нибудь слов.
  Когда уходит лучший друг, это совершенно непохоже на смерть родственника или любимой. Лучший друг - это зеркало твоей души, верное и правдивое. Это человек, которого мир послал к тебе для поддержки и помощи, потому что спиной к спине легче всего противостоять холоду и пустоте, стягивающимся вокруг каждого, кто рождён на этой земле. И когда друг исчезает, ты остаёшься один среди враждебной территории, беззащитный несмотря на любовь и семейные связи, ведь друг это кое-что иное...
  Семья Клобера-младшего стояла сумрачная и подавленная. А ведь при жизни сын воспринимал старика лишь как обузу, которая отнимает время и деньги. Неохотно наносил он визиты отцу, и в них была лишь холодность, отчётливое желание поскорее отделаться от досаждающей обязанности. Этот преуспевающий делец никогда не любил слушать рассказы о войнах и походах, его интересовали только финансы, женщины и театр. Впрочем, чему тут удивляться: сын не гордился отцом, а стыдился его прошлого, разделяя общее настроение общества, которое в эти годы повелевало забыть о походах Корсиканца и предать порицанию его бесчеловечное правление, обескровившее страну.
  Умирая, ветераны всегда вспоминали перед смертью боевых товарищей и победы, принесённые Франции клинками их сабель. А о чём будут думать их дети? О том, какую лавочку открыли, сколько денег заработали, как обустроили свой милый домик?
  Нуаре ещё раз склонился перед Клобером и пошёл к выходу с кладбища, сильно хромая на левую ногу, повреждённую при Ватерлоо. Двое их оставалось, двое лучших друзей, прошедших вместе сквозь сталь и свинец, навсегда объединённые узами братства по оружию. А теперь остался лишь он...
  Чья-то рука тронула плечо Шарля, и он обернулся: это была жена Клобера-младшего, невысокая миловидная особа, обычно тихая и молчаливая.
  - Простите меня. Вы - Шарль Нуаре, боевой друг месье Клобера? - спросила он, заглядывая в глаза ветерана.
  - Да. Чем могу вам помочь?
  - Я обещала старику передать вам вот это... - с этими словами она нашла руку Нуаре и вложила в неё какой-то предмет, завёрнутый в серую бумагу.
  Он развернул бумагу и замер, затем осторожно провёл пальцами по крышке золотых часов, которую украшала монограмма Наполеона. Часы Клобера. Гравировку они вдвоём ходили заказывать в Страсбурге к старому мастеру-немцу. А мелодичный звон этих часов навсегда запомнился Шарлю как возвещающий утро битв, когда, ещё до рассвета, офицеров приглашали на военный совет для ознакомления с диспозицией.
  - Мне тоже тяжело сегодня. Мой муж мало навещал отца, а я бывала у старика постоянно, ну, помочь чем или просто послушать рассказы. Месье Клобер любил поговорить, - добавила она со слабой улыбкой.
  Нуаре бережно закрыл крышку часов, снова завернул их в бумагу и убрал во внутренний карман. С теплотой он тронул руку девушки, и улыбнулся в ответ:
  - Всё будет хорошо, дитя моё. Не печалься.
  Ему вдруг остро захотелось, чтобы у него была вот такая дочь, которая не забудет прийти проведать. Или внимательный сын, которому можно передать воспоминания, не уносить их в могилу.
  Нуаре попрощался, галантным жестом коснувшись края шляпы, и пошёл дальше, так же прихрамывая на левую ногу и стараясь держать спину как можно прямее. Он шёл и думал, сколько же их осталось, солдат старой гвардии - а все бывшие при Ватерлоо заслужили право считаться старой гвардией, независимо от званий. Забытые правительством и народом, они доживали свой век, кое-как сводя концы с концами на нищенские пенсии - не расстреляли по возвращении Бурбона, уже хорошо - и были вынуждены слышать со всех сторон, что их любимый Маленький Капрал всего лишь узурпатор, а они не герои, а слуги людоеда. Когда-то было сказано - "Страна настолько достойна величия, насколько она чествует своих сыновей за пролитую кровь". Если это так, то Франции не придётся ждать от будущего ничего хорошего.
  Впрочем, это уже ничего не значило после Ватерлоо. Их мир был бы повержен в любом случае, и оставалось либо предать его, либо погибнуть с ним вместе, поэтому армия, которая в тот день вышла навстречу англичанам, голландцам и пруссакам, была армией обречённых, вне зависимости от того, кто в этот день победит. А всё, что было потом - уже другое, чужое. Их Франция мертва, их трёхцветный флаг растоптан - и мир стал лишь временным пристанищем, холодным и враждебным.
  
  Старый кирасир пришёл домой и тяжело упал в кресло: боль в груди стала почти невыносимой. Отдохнув пару минут, он медленно встал и подошёл к буфету, чтобы извлечь из его тёмных недр припасённую бутылку и бокал. Налив вина, Шарль опять сел и достал из кармана часы.
  Они стали для бывшего кирасира ударом ружейного замка, запустившим память по кругу, начиная с того момента, как Клобер всмотрелся в циферблат, поворачивая его так, чтобы блеснули и стали видны золотые стрелки. А потом они оба отправились на совет, где полковник Бюше указал каждому офицеру его боевое место в машине замысла Императора. Славный малый был этот Бюше, не из тех типичных рубак-полковников, способных лишь в точности исполнять приказы вышестоящих командиров: он был настоящий аристократ по происхождению и манерам, всегда подтянутый и элегантный. Да жаль его, сражён шотландским штыком...
  Нуаре, налил ещё один бокал и ослабил воротник, расстегнув верхнюю пуговицу. Тяжесть внутри прошла. Хотелось просто сидеть, смотреть на часы и думать о друге. Чтобы помнить его лицо не таким как сегодня, холодным и искажённым синей печатью смерти, а живым, молодым, с этой вечной его усмешкой, открытой и честной.
  ...В тот день в девять часов утра кирасиры выступили вперёд и прогарцевали на виду у всей армии под звуки горнов и гром оркестров, игравших походный марш. Шарль дорого бы дал сейчас, чтобы увидеть со стороны это великолепное зрелище, участником которого он тогда был. Они выехали сомкнутой колонной, люди-гиганты на гигантских конях, облачённые в каски без султанов и кованые кирасы: в эти эскадроны брали только богатырей, которых не сковывала восьмикилограммовая броня, и отборных коней, способных нести таких титанов галопом, сминая всё на своём пути. Блеск стальных нагрудников производил впечатление, будто это были последние рыцари Франции, которым давно приготовлено место рядом с соратниками Байярда и Дюгеклена. Развернувшись в две шеренги между женапским шоссе и Фришмоном, они заняли место во второй линии, надёжно защитив её с флангов, готовые в любое мгновение ринуться в атаку: на левом фланге - кирасиры Келлермана, а на правом - кирасиры Мильо.
  Сражение началось поздно, из-за того что шедший утром и ночью дождь сделал почву непроходимой для артиллерии и кавалеристов, но затем обе армии сцепились друг с другом с такой яростью, словно старались наверстать обещанное смерти. Вскоре и кирасирам пришлось вступить в бой, чтобы отбить у англичан батарею, затем снова нашлась работа. Только к середине сражения эскадроны получили передышку, чтобы как следует отдохнуть перед решительной атакой: этот род войск нельзя пускать в ход постоянно, чтобы попусту не изматывать коней и всадников. Кирасиры предназначены для основного удара, который сминает противника и вырывает победу. Одна атака - и либо ты на небесах, либо в героях.
  Нуаре и Клобер стояли рядом, обмениваясь мыслями относительно хода битвы. Частенько они привставали на стременах, стараясь получше разглядеть, что же происходило там, в отдалении. Всё смешалось: гусары в расшитых доломанах, драгуны в шлемах с пышными султанами из конского волоса, чёрная пехота Брауншвейга, ярко-красная английская и бело-синие французские гренадёры. Мелькали высокие меховые шапки, хлопали на ветру знамёна, украшенные золотой бахромой и витыми шнурами, сверкали сабли и наконечники уланских пик, визжала картечь, гремели ружейные залпы, окутывая дымом идущие в штыковую атаку батальоны.
  Шарль следил за ходом битвы серьёзно и сосредоточено, а Клобер, как это было в его нраве, отпускал шуточки и язвительные комментарии, будто они ждали своего выступления на параде, а не входа в бой. Солнце наконец пробилось через облака, и в его свете отчётливо видно было, что англичанам приходится туго. Из сообщений курьеров Нуаре и Клобер с ликованием узнали: Угумон и Ля Э-Сент взяты, дивизия Альтена смята, Люнебургский батальон рассеян, серые шотландцы и драгуны Понсонби перебиты почти полностью, пятая и шестая дивизии перестали существовать. Веллингтон дрогнул и отошёл назад под градом ядер, спешно стягивая войска в центр, на плато Мон-Сен-Жан.
  В эту минуту казалось, что нужен лишь один решительный удар, чтобы рассеять англичан и загнать их в Суанский лес. Наполеон даже отправил в Париж нарочного с эстафетой, извещавшей, что битва выиграна. Затем он ещё раз оглядел с пригорка поле боя, просчитывая вероятности. Фигура Великого Корсиканца была хороша видна ждавшим приказов войскам: знаменитая серая шинель, старая шляпа, небольшая подзорная труба в заложенной за спину руке. А позади в грозном молчании замерли ровные ряды Старой Гвардии, преданно взирающие на своего Императора. Наконец Наполеон подозвал к себе адъютанта Бернара. Он отдал приказ кирасирам Мильо взять плато Мон-Сен-Жан.
  Странно, подумал Шарль, но почему-то лучше всего запомнилось ему начало битвы и её середина - то есть всё до атаки на плато, хотя именно эта атака станет символом Ватерлоо, не меньшим, чем последнее выступление Старой Гвардии и "Merde!" Камброна. Отчётливо замер в памяти тот миг, когда, видя приближающегося адъютанта, Бюше скомандовал "По коням!" Клобер тогда сделал последний глоток из фляжки с коньяком и со смехом хлопнул друга по плечу, Шарль ответил сдержанной улыбкой и проверил, готовы ли к стрельбе пистолеты.
  Сам Ней стал во главе их с обнажённой шпагой. Кирасиры выровняли ряды и приготовились. Прозвучал сигнал трубы, и три тысячи пятьсот всадников двинулись вперёд, растянувшись по фронту на четверть мили. За ними последовали кавалерийская дивизия Лефевра-Денуэта, гвардейские егеря и уланы - ещё около двух тысяч человек. Под копытами коней, казалось дрогнула земля, и все другие звуки битвы поглотил топот идущей в атаку кавалерии. Огромная масса всадников, блистая кирасами и обнажёнными саблями, спустилась по холму Бель-Альянс в покрытую телами долину, над которой вороньей стаей вились клочья дыма. Достаточно было вызвать в памяти этот образ, и все минуты атаки тут же оживали в памяти Нуаре, обрастали звуками, запахами, ощущениями. Он снова чувствовал под собой резкие движения мышц коня, вдыхал запах кожи, металла и пороховой гари, слышал тяжкий шаг кирасирских эскадронов, наступающих с развёрнутыми штандартами.
  Вскоре английские пушки проснулись и обрушили на приближающиеся эскадроны, облака картечи. Кирасиры перешли на крупную рысь и стали подниматься по крутому склону плато Мон-Сен-Жан, сосредоточенные и безмолвные. Шарль чувствовал, как его увлекает этот железный поток, не давая возможности свернуть: кирасиры всегда наступали плотными построениями, чтобы сминать противника силой тарана за счёт давления задних рядов, подобно прославленным фалангам македонцев. Наконец первые всадники достигли гребня плато, и тут же взлетел к небу дружный клич. Неся на саблях по куску солнца, сверкающие кирасиры понеслись во весь опор и обрушились на англичан. Двадцать шесть эскадронов как один налетели на двадцать шесть батальонов, построенных в тринадцать каре. Сразу же шестьдесят пушек выстрелили по ним в упор, пробивая бреши в рядах, каре окутались дымом ружейных залпов.
  Дальше всё смешалось, и оставались только смутные ощущения от этой бешеной схватки. Они атаковали каре по всему фронту, а с тыла к ним заходили гвардейские драгуны Сомерсета, лёгкая кавалерия Дорнберга и бельгийские карабинеры. Кирасиры оказались посреди врага, намного превосходящего их по численности, и вынуждены были то кидаться на пехоту, то возвращаться к кавалерии. Тяжёлые лошади сминали каре, но пехотинцы снова стягивались вокруг знамён и перезаряжали мушкеты для новых залпов. В дыму уже неясно было, где находится английская армия - казалось, что она повсюду. Шарль перестал рассуждать и только слепо повиновался приказам командира эскадрона, бросавшего кирасиров на возвышавшиеся посреди поля боя флаги, вокруг которых держались остатки английских батальонов.
  Во время одной из атак под Шарлем убило лошадь, но сила общего движения пронесла его вперёд, сквозь каре. Наконец всадник и животное рухнули на землю. Нуаре один за другим разрядил в англичан сбережённые для подобного момента пистолеты, ухватил саблю обеими руками и приготовился умереть. Его спасло то, что квадратное построение было рассеяно этой атакой, и превратилось в мешанину людей, схватившихся в беспорядочной резне. Рядом с ним оказался другой кирасир, тоже потерявший коня. В минуту передышки Нуаре взглянул на неожиданного товарища и узнал Клобера. Не найти точного слова для чувства, возникающего при сознании, что бок о бок с тобой стоит твой боевой друг - не радость это, не благодарность и не гордость, а соединение самого лучшего, что есть в человеке, потому что нет в мире ничего дороже дружбы, тем более такой, спаянной многими годами и сражениями.
  Хаос рукопашной схватки поглотил их, и Шарль даже не понял, кто рухнул первым. Его и Клобера, раненых, подобрали ночью оставшиеся в живых товарищи по оружию и отвезли на телеге в одну из соседних деревушек. Там им рассказали, как окончилась битва, после которой кирасиры оставили на плато Мон-Сен-Жан больше половины из участвовавших в атаке. За два часа упорного боя они уничтожили всего два каре из тринадцати. Наполеон так и не смог рассеять упорных англичан, пока не подошёл Блюхер. Странно, все знали что Франции не победить армии союзников, но надеялись на это, как надеются на победу Гектора, перечитывая Иллиаду...
  ...Шарль Нуаре захлопнул крышку часов и встал. Сердце билось спокойно и ровно, голова была ясной и лёгкой, как всегда после бокала доброго вина. Старик убрал часы в ящик шкафа и снова взял трость: пора оставить в покое воспоминания, выйти прогуляться с псом, да заодно где-нибудь отобедать. Тем более, что за окном тучи наконец рассеялись и вовсю светило солнце. Да, действительно, точь-в-точь как день Аустерлица.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"