Шаффер Антон : другие произведения.

Активист

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Начало 2000-х - вчерашний выпускник университета оказывается в гуще молодежной политики, на посту руководителя одного из районных отделений недавно созданной молодежной организации "Свои". 1917 год - вчерашний юный заводской подмастерье возглавляет ячейку формирующейся комсомольской организации. Все совпадения случайны. Все параллели безосновательны. Все произошедшее - наша жизнь.

   А. Шаффер
   Активист

"В партии есть планы по активизации

работы с молодежью...

Партия должна быть дверью, а не стеной".

В.Ю. Сурков,

"Национализация будущего"

"Неба утреннего стяг...

В жизни важен первый шаг.

Слышишь: реют над страною

Ветры яростных атак!"

А. Пахмутова - Н. Добронравов,

"И вновь продолжается бой"

"Я помню белые обои,

чёрная посуда
Нас в хрущёвке двое,

кто мы и откуда?"

Бумбокс,

"Вахтерам"

  

Содержание

  
  -- Глава первая, в которой делается предложение, от которого невозможно отказаться.
  -- Глава вторая, в которой главный герой рассказывает о себе.
  -- Глава вторая и 1/2, в которой происходит первое возвращение назад.
  -- Глава третья, в которой постигаются азы партийной работы.
  -- Глава четвертая, в которой организация становится организацией.
  -- Глава четвертая и 1/2, в которой происходит второе возвращение назад.
  -- Глава пятая, в которой Юрка Носов рассказывает свою историю.
  -- Глава шестая, в которой происходит знакомство с реальными и авторитетными пацанами.
  -- Глава шестая и 1/2, в которой происходит третье возвращение назад.
  -- Глава седьмая, в которой мы боремся с виртуальными неофашистами.
  -- Глава восьмая, в которой мы общаемся с живыми неофашистами.
  -- Глава восьмая и 1/2, в которой происходит четвертое возвращение назад.
  -- Глава девятая, в которой к нам приходит странная гостья
  -- Глава десятая, в которой рождаются светлые чувства, и заканчивается дружба
  -- Глава десятая и 1/2, в которой происходит пятое возвращение назад
  
  
  
  

Глава первая,

в которой делается предложение,

от которого невозможно отказаться.

  
  
   Пацаны все играли в футбол, хотя на улице уже заметно подморозило. Мяч летал по полю, звучно отскакивая от бутс и кроссовок, перемещаясь по воздуху с неимоверной скоростью. Он вылетел за пределы площадки в тот момент, когда я уже почти миновал ее и никак не ожидал такого поворота событий. И, тем не менее, мяч со свистом перелетел через металлическую сетку, которая отгораживала небольшое поле от дороги, ударился о неудачно припаркованную иномарку и отскочил прямо мне в голову.
   В первую секунду я не сообразил, что произошло - удар буквально оглушил. Но вой иномарки, у которой сработала сигнализация, вернул меня к реальности и отчасти помог сориентироваться.
   Пока я стоял и соображал, что произошло, один из игроков лиха перелез через ограждение и направился в мою сторону. Парню было лет четырнадцать, что вполне позволяло мне сделать ему внушение.
   - Офигели совсем? - рванул я с места в карьер.
   - Чего? - пацан удивленно посмотрел на меня.
   - Ничего, - я пытался говорить как можно строже. - Думать надо, когда свой мяч пинаете тут!
   Оставшиеся на площадке футболисты заметно притихли и присушивались теперь к нашему разговору. Только в этот момент я заметил, что далеко не всем им было столько же лет, сколько моему визави - многие выглядели куда старше и во взглядах их читалось явное непонимание, с какой стати я разинул рот.
   - Лёха! - вдруг заорал один из них. - Чего там этому баклану надо?
   - А хрен знает, - отозвался стоявший около меня Лёха. - Права чего-то стоит качает.
   Это были ключевые слова. Как только они прозвучали, чуть ли не все присутствующие на поле проделали Лехин путь и оказались около меня. Теперь я стоял в окружении почти двадцати волчат, которые, казалось, только и ждали, когда я дам им повод показать зубы.
   Но повода давать я им как раз и не собирался.
   - Ладно, пацаны, - отступил я. Просто мячом по голове попало...
   - И чего? - последовал вновь все тот же многозначительный вопрос, ответить на который было не так-то и просто.
   Действительно - и чего? Ну попали и попали. Не специально же. Так-то так, но ведь и не извинились. Но глядя на окружавшую меня стаю, я понимал, что извинений ждать мне вряд ли придется. Скорее, они меня заставят извиниться перед ними.
   Одним словом, решив, что лучше не связываться, я попытался прорваться сквозь кольцо футболистов и поскорее забыть этот неприятный инцидент. Но не тут-то было.
   - Ты куда, мужик? - остановил меня тот, что интересовался у Лехи происходящим.
   - По-моему, мы все выяснили, - как можно спокойнее ответил я.
   - Чё мы выяснили? Стоять нах!
   Все было ясно - нарвался именно что на пацанов. На пацанчегов.
   - Какие проблемы-то? - решил уточнить я.
   - У тебя реальные проблемы, понял? - ответил мне все тот же субъект.
   Вид он имел типичный для представителя своего подвида. Коренастый, с глубоко посаженными глазами, которые зло смотрели из под узкого покатого лба, чисто физиономически он был олицетворением классического образа одноклеточного гопаря. Короткие волосы и спортивный костюм лишь подчеркивали его социально-видовую принадлежность.
   - Нет у меня никаких проблем, - отрезал я. - Дай пройти.
   - А ты где живешь?
   Блатные интонации резали уши. Да к тому же начинались банальные вопросы, от которых на душе становилось муторно и неприятно. Ответить на первый из них означало втянуться в этот бессмысленный допрос, окончанием которого обычно являются угрозы и всевозможные предостережения, слушать которые мне совсем не хотелось.
   Поэтому, вместо того, чтобы отвечать на вопрос, я спросил:
   - А ты где живешь?
   Обычно этот действовало. Пацанов в такой ситуации, как правило, просто клинит. Заклинило и этого.
   - Чё? Чё он сказал?
   Маленькие глазки его забегали по лицам окружающих его дружков, в поиске выхода из сложившейся ситуации.
   В разговор вновь вступил Леха. И вступление его было не менее классическим.
   - Ты чего тащишь?
   Он указал взглядом на коробку, которую я держал в руке.
   - А тебе-то что? - отхамился я. - Тебе что ли тащу?
   Разговаривать надо было именно так - любая слабина была бы использована ими незамедлительно. И это я знал очень хорошо.
   - Ты чё, крутой что ли? - услышал я у себя за спиной. Голос подал кто-то третий.
   - Да нет, не крутой, - ответил я.
   И опять же это был самый правильный ответ, так как после него гопник, что вопросил меня об этом, тут же осекся. Главное было не дать им, что называется, развернуться.
   Повисла тишина. Вопросы явно иссякли, так как один из сценариев беседы реализован не был. Пацаны стояли, со своими красными оттопыренными рабоче-крестьянскими ушами на маленьких бритых головках и просто смотрели на меня.
   Надо было пользоваться моментом.
   Не говоря ни слова, я властно на ходу отодвинул своим телом нескольких малолетних хулиганов и твердым шагом пошел прочь.
   Уже на почтенном расстоянии я услышал крики, доносящиеся мне в спину:
   - Еще раз тебя встретим... Тебе п..ц...найдем...
   И все в том же духе.
   Мне было абсолютно все равно. Я совершенно точно знал, что за этими словами ровным счетом ничего не стоит, кроме элементарной беспомощности.
   Дойдя до своего подъезда, я решил немного постоять на улице и подышать свежим осенним воздухом. На дворе стоял конец октября, и зима вот-вот уже должна была начать заявлять о себе. Пока что, кроме легких заморозков ночью накануне никаких признаков надвигающихся холодов не было, а на некоторых деревьях до сих пор были ветки, украшенные листьями, которые словно забыли, что им уже давно надо было опасть на землю и закончить свой короткий век под ногами случайных прохожих.
   Остановившись около входной двери, я достал сигареты и с наслаждением закурил. Густой от холодного воздуха дым окутал меня, от чего я на несколько секунд оказался словно в тумане, ничего не видя на расстоянии собственной руки.
   Наконец дым рассеялся и до боли знакомый пейзаж открылся моему взору - грязный осенний двор, с раздолбанной детской площадкой посередине. По левую сторону от меня метрах в пятнадцати располагались переполненные помойные баки зеленого цвета. Людей почти не было, так как часы показывали четвертый час, а значит все еще были на своих рабочих местах. Это у меня рабочий день уже закончился.
   Я посмотрел на коробку, которой еще недавно так интересовалась наша местная шпана. Домой я в тот день возвращался не налегке, а с только что приобретенным ноутбуком, который мне, в сущности, не очень-то был и нужен, но все же был куплен мной после довольно продолжительного периода накопительства.
   На мою зарплату так сразу ноутбук было не купить.
   Докурив, я вошел в подъезд, в очередной раз оценив умения и навыки жильцов его населяющих, и завернул к лестнице. Подниматься мне было на пятый этаж, который, собственно, был и последним в моем доме.
   Подниматься и спускаться по загаженной лестнице я не любил. На некоторых пролетах я просто переставал дышать, дабы заглушить рвотные позывы. Исписанные и изрисованные стены были ерундой, по сравнению с тем, что можно было обнаружить на полу и ступенях лестницы. То там, то тут я натыкался на пятна засохшей, а кое-где и свежей блевотины, оставленные местными алкашами. Их же трудами в самых неожиданных местах возникали и лужи мочи, которые приходилось аккуратно переступать. Про бытовой мусор можно было бы и промолчать - донести помойное ведро без ущерба для подъезда было неподвластным жильцам нашего подъезда искусством. В результате, пол был усеян гниющими картофельными очистками, яблочными огрызками, рыбьими костями и еще бог знает чем.
   Особое удивление у меня всегда вызывали использованные презервативы, которые тоже нет-нет, да встречались периодически. Как этим можно было заниматься в пропахшим помоями подъезде я себе представить не мог, как не старался.
   Добравшись до своей двери, я с облегчением достал ключи, и, выдохнув, зашел в свою квартиру.
   Не успел я еще закрыть все замки, как зазвонил телефон.
   Наспех сняв ботинки, я бросился в комнату и поднял трубку.
   - Дома? - звонил мой старый товарищ Лёва, который не объявлялся уже довольно давно.
   - Дома, - подтвердил я.
   - Надо бы увидеться.
   - Когда? - я посмотрел на часы.
   - Сегодня, - Лёва определенно был настроен решительно.
   - Ну заезжай, - проявил я радушие.
   - Нет, - давай где-нибудь посидим, - отклонил он мое предложение.
   Я пожал плечами, скорее для себя, нежели для собеседника, который все равно не мог меня увидеть, и согласился.
   Договорились мы на шесть в одном заведении на Кузнецком.
   Добираться мне было туда не меньше часа, но все равно время до выхода из дома еще оставалось. А потому я решил распаковать свое приобретение. Освободив ноутбук от коробки, я поставил его на стол и включил в сеть. Загрузился он без всяких проблем, и уже через пару минут был готов к работе. Я открыл пару программ, скорее от нечего делать, нежели от необходимости в их использовании, поводил мышкой туда-сюда, сменил картинку рабочего стола, и на этом моя фантазия иссякла.
   Я тоскливо посмотрел на свой старый компьютер, который стоял на специально для него купленном столе и снова подумал про себя, что ноутбук мне, в сущности, совершенно не к чему. Но делать было нечего - не обратно же его было нести.
   Дальше дома было делать решительно нечего. Решив, что лучше пораньше приехать, я снова оделся и покинул свое жилище.
   До центра добирался долго. Сначала мне надо было ехать на маршрутке, так как никаким другим способом до метро от моего дома добраться было невозможно. Можно было еще на автобусе, но тот шел так медленно, что от пользования им я отказался сразу же, как только переехал в эту квартиру.
   Езда на маршрутке выматывала и нервировала, так как слишком близкий контакт с обитателями моего района всегда наводил на меня тоску и уныние. Но если утром в маршрутку в массе своей набивались люди приличные, спешащие на работу, то днем это были местные пьяницы, которые постоянно просили водителя довести их бесплатно до следующей остановки, лица кавказской национальности без ярко выраженного рода занятий, но с наглыми лицами хозяев и прочие, не менее странные, представители нашего общества.
   Тот день не стал исключением. Зайдя в маршрутку, я обнаружил лишь одно свободное место рядом с толстой теткой, занимавшей скорее полтора сидения, а не одно. Но делать было нечего. Я протиснулся в салон и начал пробираться к свободному место, наступая на ноги сидящим и выслушивая в свой адрес не самые лестные замечания.
   Когда я се, тетка и не подумала потесниться. Она как сидела на части моего сидения, так и продолжала это делать. Взгляну в на нее я понял, что говорить ей что-либо абсолютно бессмысленно - рядом со мной сидела типичная полудеревенская баба, тронув которую, я рисковал нарваться на шквал хамства.
   Доехав кое-как до метро, я вылез из маршрутки и направился ко входу на станцию.
   Вы когда-нибудь выходили из маршрутки у станции метро "Выхино"? Да-да, в том самом месте, где вам предстояло зайти в длинный подземный переход, только миновав который, можно было попасть на платформу. Если да, то вы меня поймете.
   Каждый раз, попадая в это место, я внутренне готовил себя к духовному испытанию. Но как я не готовился все равно каждый раз эти несколько минут около метро, а потом и в переходе, почти всегда портили мне настроение. Ненавистно мне было буквально все - толпы подмосковной публики, лузгающие семечки, запивая их дешевым пивом; вонь из палаток, в которых не понятно кто готовил курицу, шаурму и еще черт знает что; блядовитые девицы из Люберец или Лыткарино, трущиеся рядом с подозрительного вида кавказцами; старухи, вынужденные торговать среди всей этой грязи и антисанитарии всем подряд; бесконечные лоточники со своим дешевым тряпьем....
   Как правило, вся эта картина сопровождалась беспрерывным гулом голосов, средь которого особенного часто слышался исключительно отборный мат.
   Переход я миновал как можно скорее, благо да часа пик еще было далеко, а, значит, народа в слабо освещенном туннеле было не так много.
   Вынырнув на платформу, я дождался поезда и с облегчением уселся на коричневый дерматиновый диванчик, тут же достав из сумки книгу. Углубившись в чтение, я не заметил, как довольно скоро доехал до нужного мне Кузнецкого моста. Выпрыгнув в последний момент из вагона, я огляделся по сторонам, в поисках нужного мне выхода в город, убрал книжку и направился к эскалатору. Часы показывали без двадцати шесть.
   Подойдя к кафе, которое Лёва выбрал для нашей встречи, я непроизвольно нащупал свой бумажник, пытаясь понять, хватит ли мне денег хотя бы на пару кружек пива... Прежде чем идти во внутрь, я решил убедиться, что Лёва уже внутри - так было спокойнее. Посмотрев на ряд припаркованных автомобилей, я с облегчением обнаружил среди них Левин джип с хорошо знакомым мне номером. Номер этот был, что называется, "блатной". Между букв, сочетание которых тоже было весьма не случайно, красовались три цифры - 007.
   Подойдя на всякий случай поближе к машине, и убедившись, что я ничего не перепутал, я смело вошел в кафе.
   Полутемный зал, в котором приглушенно играла джазовая музыка, показался мне настолько шикарным, что первым моим желанием было срочно покинуть его. Я подумал, что ошибся дверью, и Лёва ждет меня где-то в другом месте.
   Но нет. Лёва ждал меня именно здесь. Заметив меня, он помахал рукой, обозначая свое местонахождение. Я радостно замахал в ответ, бросив многозначительный взгляд на швейцара, который, как мне показалось, уже готов был ернически поинтересоваться, чего я тут забыл.
   - Проходите, проходите, - тут же подбежал он ко мне, как только и сам заметил Левкины манипуляции руками.
   Ничего ему не ответив, я двинулся к нашему с Лёвой столиком.
   - Привет! - Лёвка поднялся и пожал мне руку.
   - Привет! - поприветствовал его я.
   - Садись, - Лева указал на свободный стул. - Вот меню - выбирай, заказывай.
   - Да я так посижу, - небрежно бросил я.
   - Да перестань ты! - Лёвка хлопнул меня по плечу. - Я пригласил - я плачу. Заказывай что хочешь. Т не так уж тут и дорого - ты что-то совсем от жизни отстал. Кроме Макдольдса куда-нибудь ходишь?
   Лёвка рассмеялся. Да так громко, что многие обернулись в нашу сторону.
   - Ладно, - я открыл меню. - Пивка попью.
   - И пожрать бери, - наставительно произнес Лева. - У нас разговор длинный будет.
   Я согласился и сделал заказ.
   Еще по дороге от дома до кафе я периодически возвращался к телефонному разговору с Лёвой, отвлекаясь сначала от раздумий о судьбах полудеревенских теток, а затем - от довольно скучной книжки, которую, тем не менее, мне настоятельно рекомендовали прочитать.
   Лёва никогда не звонил просто так. Всегда по делу. Хотя дружили с ним мы еще со школьных времен, тем не менее, наши отношения в последние годы были не настолько близкими, чтобы просто сидеть за столом и делиться своими проблемами. Все это осталось в далеком прошлом. Теперь же мы встречались крайне редко и всегда с определенными намерениями. В последний раз мы виделись больше года назад.
   Что Лёвке надо было от меня на этот раз, я ума приложить не мог. Да, честно говоря, от меня Лёвке никогда ничего было не нужно - он был богат, самодостаточен и весьма доволен собой. В то время как я был полной ему противоположностью....
   Мы покурили, в ожидании официанта. Когда тот принес напитки и удалился, Лёвка ловко опрокинул пятьдесят грамм текилы, а потом озорным взглядом посмотрел на меня, словно что-то затевая.
   - Позвал я тебя, Миша, вот зачем...
   С этими словам он залез в свой портфель, порылся в нем и извлек оттуда какую-то книжицу, которую незамедлительно придвинул ко мне.
   - Смотри, - сказал он.
   Я взял книжицу в руки и обнаружил, что это буклет, рекламирующий набирающую в последние месяцы силу молодежную организацию "Свои".
   Пока я листал, Лёва рассказал, что уже год как состоит в партии, эту самую молодежную организацию курирующей, и занимается там непосредственно развитием молодежной политики.
   Я слушал и его и в очередной раз удивлялся: как он все успевает и как у него все получается? Но были у меня и другие мысли - ну какой из Лёвки партийный деятель? У него ж одни бабки на уме...
   - А ты чего в политику-то подался? - спросил я, закрывая рекламный проспект.
   - Да скучно чего-то стало, - беззаботно ответил Лёвка.
   Примерно такой ответ я и ожидал.
   - Не рановато ли заскучал? - усмехнулся я.
   Лева ничего не ответил, а лишь посмотрел на меня с удивлением. Мне он, видимо, удивлялся, не меньше чем я ему. И моим вопросам тоже. Ну да, ему в его двадцать семь все уже приелось и надоело - для него это был очевидный факт. И вот теперь, в поисках адреналина, он решил поиграться в политику - благо, возможности позволяют. Но что же все-таки ему надо от меня?
   - Интересно это все, - я отхлебнул пивка. - Значит, отвечаешь за подготовку молодых партийных кадров?
   - Ну, громко сказано... - отозвался Левка, который был занят в тот момент разделкой не то кальмара, не то лангуста, которого перед ним поставил официант.
   - А если не громко? - мягко поднадавил я.
   - А если не громко, то курирую процесс создания отделений "Своих" в Москве.
   - Ого!
   - Вот тебе и "ого".
   Нас снова прервал официант, который на этот раз поставил тарелку уже передо мной. Я заказал безо всяких изысков - печеный картофель со свиной отбивной и свежей зеленью.
   - Правильно, - покосился Лёвка на мою тарелку. - Просто и со вкусом. А-то это дерьмо есть не будешь...
   Он отодвинул от себя тарелку с морским гадом и задумчиво уставился на меня.
   - Миша, - сказал он неожиданно каким-то не своим голосом. - Ты понял уже, зачем я тебя позвал?
   - Нет, - откровенно признался я. - И зачем?
   - Ты сам понимаешь, партия становится все более могущественной, если можно так выразиться. И людей в ней много. Но не все могут справиться...
   - С чем? - перебил я Лёвку.
   - С подрастающим поколением, так сказать, - ответил Лёвка с грузинским акцентом, сделав характерный жест рукой, словно желая ввинтить лампочку.
   - Ты что имеешь ввиду?- разговор становился мне все более интересен.
   - Я тебе прямо скажу, - Лёвка вдруг стал серьезным. - Я в каждом районе человека уже поставил. Уже процесс пошел. Пока нет подходящей кандидатуры в твоем районе. Вот я и подумал, что ты вполне бы...
   - Я?
   - Ну да, ты! - Подтвердил Лёвка с пафосом. - Ты педагог, в школе уже сколько лет отпахал. Да к тому же историк - это тоже немаловажно. Соглашайся!
   - На что соглашаться-то? - я действительно пока не очень понимал суть Лёвкиного предложения. - Поконкретнее можно?
   - Можно. Ты перейдешь на партийную работу - будешь возглавлять районное отделение "Своих". Ну это для начала. А потом как пойдет. Но перспективы сам понимаешь какие. - Левка ткнул пальцем в потолок. - И ты пойми, Миша, на это место претендентов столько, что мало не покажется. Но я бы хотел, чтобы это место занял мой товарищ, на которого я могу целиком и полностью положиться. Соглашайся!
   - А как же школа? - неуверенно спросил я.
   - Да к черту твою школу! Уволишься оттуда наконец. Здесь, поверь, по деньгам никто не обидит. Больше чем в своей школе получать будешь - это точно я тебе говорю.
   Я не знал, что и ответить. С одной стороны от возможных перспектив у меня закружилась голова. Да и действительно появилась реальная возможность вырваться из того замкнутого круга, в котором я оказался сразу после окончания института.
   С другой стороны, страх ответственности влез в мою душу, не успел еще Лёвка закончить свою тираду. Возглавлять районное отделение! И не чего-то там, а молодежной организации одной из лидирующих партий в стране...
   - Лёва,- сказал я твердо. - Мне надо подумать. У меня есть время?
   - Есть, но мало - максимум до завтра.
   - Понял.
   Левка сидел и задумчиво ковырял вилкой так и недоеденного им морского обитателя. Я посасывал пивко и дымил сигаретой, наслаждаясь атмосферой кафе и маячащими глее-то уже совсем недалеко возможностями.
   Мечтания моим прервал Лёвкин голос:
   - Да, Миш, я так понимаю, с политической ориентацией у тебя проблем нет?
   - Ты что ввиду имеешь? - встрепенулся я.
   - Ну как, - Лёвка развел руками. - Тебе надо будет вступить в партию. Сам понимаешь. Ты в этом отношении чист?
   Странно, но в своих мечтаниях я как-то совершенно упустил из вида этот момент. Воспарив в бюрократические высоты, я сделал это отвлеченно от той партийной принадлежности, которая должна была меня на эти самые высоты вознести.
   - Чист, - ответил я. - А в партию вступать будет, значит, обязательно?
   - Ну ты чего как маленький-то? - Лёвка сделал удивленные глаза. - Конечно обязательно. Ты же не кружок "Умелые руки" возглавлять собираешься.
   - Да уж конечно... - согласился я с тем, что "Свои" - это вовсе не кружок "Умелые руки".
   - А что за неуверенность-то? - насторожился Лёва.
   И действительно, а что за неуверенность возникла у меня в душе тот миг, когда разговор зашел о необходимости партийной определенности с моей стороны. Я не хотел вступать в ЭТУ партию? Да нет - я бы не сказал. Хотя, честно говоря, на выборах я всегда голосовал совсем за другую партию. Ну и что? Голосовать то голосовал, а толку? Что она сделала эта другая партия? Предложи мне вступить в нее - точно бы отказался. А здесь....
   - Да нет, Лев, никакой неуверенности, - ответил я. - Просто слишком большие изменения мне предстоят, в случае моего согласия. Конечно, если надо, я вступлю.
   - Ну вот и отлично! - Лёвка вновь повеселел и теперь сидел с таким счастливым выражением лица, будто я был не я, а дочь миллиардера, ответившая ему согласием на матримониальное предложение.
   Мы закончили ужин в разговорах о всякой ерунде, вроде случаев с нашими одноклассниками, которых мы не видели с окончания школы и видеть особенно-то и не хотели. Расплатившись, Лёва усадил меня в свою машину и не принимая никаких возражений, повез домой.
   Водил Лёва лихачески. Подрезал, поворотники не включал, музыку слушал на всю катушку. Я вжался в кресло и с ужасом вспомнил о текиле, которую мой товарищ влил в себя. Немного, но выпил же... Но Лёве явно все было не по чем. Он беззаботно обгонял зазевавшихся водителей, подпевал какой-то дешевой попсе, рвущейся их динамиков, и барабанил по рулю ладонями. Настроение у него было превосходное.
   Сидя рядом с ним, просто обреченным на успех, я чувствовал, что и у меня появился шанс приблизиться к нему, Лёве, и ему подобным. Стать таким же успешным и преуспевающим. Стать тем, с кем все хотят быть знакомы. Стать тем, кому девушки не дают прохода, в надежде хотя бы на одно единственное свидание.
   Я снова погрузился в свои фантазии, подогреваемые выпитым пивом и плавным ходом дорогущей Лёвкиной машины.
   Доехали быстро, и уже через сорок минут я вошел в свой подъезд, помахав Лёве на прощание рукой.
   И именно стоя в подъезде, на лестнице между третьим и четвертым этажами и взирая на свежую лужу мочи, преграждавшую мне проход, я принял окончательное решение. Больше терпеть этого я не мог. Если мне предоставлялся шанс покончить со всем этим - то грех было им не воспользоваться.
   Причем, в тот момент, стоя на лестничной клетке, думал я не только о себе, но и других страдальцах вроде меня, которым ненавистны их подъезды с их обитателями. И думал я не только о своей выгоде, но и о том, что работа поможет мне побороться со всем этим.
   Правда, в тот же миг коварная мысль закралась в мое опьяненное сознание - а почему я не могу продолжать бороться со всем этим на воем прежнем месте работы? В школе? Вот где самое место убеждать, что так жить нельзя, что так только свиньи живут.
   Я в растерянности замер перед своей дверью, тупо уставившись в коричневую обивку.
   Почему я готов согласиться?
   Потому что смогу помочь себе?
   Я толкнул входную дверь и вошел в темную прихожую. Не включая свет, я прижался спиной к уже закрытой двери и уставился в черноту осеннего вечера. В комнате тикали часы. Были слышны голоса соседей - в хрущевках без соседей никуда. Кто-то ругался.
   Внезапно в подъезде раздался грохот и матерная ругань. Я знал, что это алкаш Валера с третьего этажа рвется к себе домой, а его жена снова его не пускает. Вот и барабанит кулаками в железную дверь так, что слышно за километр. И орет так же громко.
   И так каждый вечер. А иногда и по ночам.
   Я включил свет.
   Снял ботинки, куртку. Прошел в ванную и помыл руки.
   Грохот в подъезде не прекращался, и я прекрасно знал, что этот концерт теперь надолго - пока не приедет милиция и не заберет Валеру с собой до завтрашнего утра.
   Спасением в этой ситуации было немедленное включение музыкального центра или хотя бы телевизора. И как можно громче. Правда и это было чревато последствиями. Соседкой моей была старушка Марья Степанна, которая спать ложилась не позднее восьми вечера, наглотавшись своего снотворного. На крики Валеры в подъезде она никакого внимания не обращала, что удивляло меня до крайности. Но еще больше меня удивляло, что, если крики алкаша ее не рогали, то включенный чуть громче обычного телевизор после восьми вечера вызывал у нее просто бешенство.
   Несколько раз она вызывала милицию, которой заявляла что я хулиган и дебошир, нарушающий покой в доме. Милиция проверяла мои документы, брала немного денег и уезжала, рекомендуя напоследок сделать все же звук потише.
   Но в тот вечер у меня накопилось. В голове всплыла история с малолетними придурками с футбольной площадки. Одним словом, музыку я включил погромче и, сделав себе чаю, устроился на кухне с так и не дочитанной книгой.
   Но читать не смог. Голова была забита совсем другим - предложением Лёвки. Я почему-то подумал, что о многом у него забыл спросить. И о многом важном. Но с другой стороны, прощаясь, Лёвка сказал, что если я дам окончательное согласие, то в курс дела меня введут и волноваться тут нечего - все, мол, начинают с нуля и ничего - справляются.
   Спать я лег поздно. На следующий день была суббота, а это значило, что на работу идти мне было ненужно, а вот спать можно было сколько угодно.
   Но поспать в то субботнее утро у меня не вышло.
   Телефонный звонок раздался ровно в восемь утра.
   - Ты решил?- голос у Лёвки был бодрым и свежим.
   - Решил, - еще не проснувшись, ответил я.
   - И что?
   - Согласен.
   - Молодец! Правильно! - похвалил меня Лёва. - Позже отзвонюсь.
   - Ага, - все в том же полусне ответил я и повесил трубку.
   Но в следующую секунду я подскочил как ошпаренный.
   Отступать было некуда - я дал окончательное согласие.
  
  

Глава вторая,

в которой главный герой

рассказывает о себе

   А кто, собственно, дал окончательное согласие?
   Кто этот я? Вернее он?
   Вот о чем спросит пытливый читатель!
   И будет прав. А потому, дабы не напускать лишнего тумана на свою скромную персону, лучше расскажу о себе в самом начале. Не все, конечно, но кое-что, чтобы последующие события были более понятными и ясными для тех, кто удосужится с ними все же ознакомиться.
   Итак, я, урожденный Фонарев Михаил Владимирович, появился на свет божий в промозглом марте тысяча девятьсот восьмидесятого года. Случилось это радостное событие в семье моих родителей не совсем уж чтобы запланировано, но все же вполне ожидаемо. Родители мои познакомили друг с другом можно сказать практически в день моего зачатия, что было не совсем стандартно для тех лет. Если быть более точным, то это историческое для меня знакомство произошло за два дня до того, как ...ну сами понимаете что.
   Познакомились они на остановке. Самой обычной автобусной остановке. Но при обстоятельствах не совсем обычных и отчасти героических...
   Дело было под вечер. Сумерки окутали слабоосвещенные московские улицы и переулки, а мокрый снег все падал и падал на асфальт, практически тут же тая под ногами. Одинокая девушка стояла на остановке, в ожидании средства передвижения, беспокойно поглядывая на часы. Она явно куда-то спешила. Но автобус все никак не приходил, что заставляло ее нервничать, а оттого расхаживать взад-вперед, теребя новую венгерскую сумочку худенькими пальчиками.
   - Который час? - внезапно услышала она у себя за спиной.
   Голос этот ей сразу не понравился, но оборачиваться пришлось. Ее худшие опасения оправдались - перед ней стоял здоровый мужик с ярко выраженной уголовной внешностью.
   - Восемь, - пролепетала девушка.
   - А зовут тебя как, краля? - спросил мужик, вместо того, чтобы сказать сакраментальное "спасибо" и отчалить.
   "Где же автобус!?" - стучало у нее в голове.
   - Маша...
   - Три рубля - и наша, - срифмовал мужик.
   Девушка начинала паниковать. Она оглянулась вокруг, но никого не было. И дернул ее черт согласиться ехать в гости на ночь к этой Лариске!
   Лариска была однокурсницей девушки Маши по приборостроительному техникуму. В тот вечер она устраивала вечеринку в честь прихода из армии ее молодого человека с элегантным именем Артур. С Артуром должны были прийти его друзья, один из которых, по словам все той же Лариски, уже видел Машину фотографию и "оооочень заинтересовался".
   - Пойдем, прогуляемся, - предложил тем временем мужик.
   - Спасибо, - пискнула Маша, - но я спешу.
   - Никуда ты не спешишь! - вдруг почти что заорал мужик. - Пошли, я сказал!
   Маша безропотно пошла за ним. Почему она это делал, сама она объяснить себе не могла. Все ее существо сковал какой-то животный страх, полностью парализовавший ее сознание. Глядя на движущегося чуть впереди мужика, ведущего ее в сторону завода с серыми дымящими трубами, она даже не пыталась закричать - ее участь ей была ясна и она будто приняла ее так как есть.
   Они почти дошли до глухого заводского забора, когда она услышала:
   - Маша?
   Оба, она и мужик, обернулись.
   Метрах в пяти от них стоял паренек в очках, сжимавший хозяйственную сумку. Она сразу его узнала - это был Володя из параллельного класса, влюбленный в нее вот уже не первый год. В школе он ходил за ней словно тень, а потом, когда она ушла в техникум, пропал. Но со слов подружек, любил он ее все также...
   Завидев убого Володю с авоськой, Маша поняла, что если самой ей еще может и удастся выжить после надругательств мужика, то с Володей дело явно будет обстоять иначе - надругиваться над ним вряд ли кто будет, а вот убьют как лишнего свидетеля- это точно.
   Не желая брать на душу такой грех, Маша молча замотала головой, давая понят Володе, что подходить к ней совсем не нужно. Но тот лишь глупо улыбался и приветственно помахивал хозяйственной сумкой, то и дело протирая от мокрого снега очки.
   Мужик недоуменно косился то на нее, то на мальчонку.
   И вдруг Машу прорвало. Нервы сдали. Она начала оседать на землю, тихо скуля:
   - Помогите...помогите...
   Все что произошло дальше родители особенно любили рассказывать за праздничным столом, когда гости находились уже в легком подпитии.
   Володя отбросил в сторону авоську, и с разбегу влетел в мужика, вытянув вперед левую ногу, словно Брюс Ли. Мужик повалился на землю, а хрупкий юноша приземлился на него сверху и начал наносить точечные удары, после каждого из которых мужик издавал такой звук, будто вот-вот помрет.
   Наконец бойня была закончена. Володя поднялся с земли, отряхнулся, пнул на всякий случай мужика ногой в бок, но не сильно, и, все также глупо улыбаясь, уставился на Машу.
   - Спасибо, - еле слышно поблагодарила она.
   - Ну что ты... - стушевался герой.
   Вот именно так и познакомились мои родители.
   В тот вечер мама не поехала к своей подруге Лариске, чтобы знакомится с таинственным другом Артура, а пошла прогуляться с папой, который галантно предложил ей проводить ее до дома.
   По дороге выяснилось, что оказывается, с пятого класса Володя ходил на каратэ, которое освоил уже довольно прилично, и вот-вот даже будет сдавать экзамен на черный пояс. Кроме этого, после школы Володя поступил в МГУ на юридический факультет, а также уже успел съездить на стажировку в Болгарию.
   Маша была удивлена, но отнюдь не покорена.
   Но на одно (!) свидание все же согласилась.
   Оно-то и стало решающим в жизни будущих счастливых родителей.
   Встретиться договорились через день. На завтра у мамы Маши уже были запланированы какие-то дела, а вот послезавтра оставалось совершенно свободным. Отец заранее решил отказаться от походов кино и прочие театры, так как поговорить там все равно не удастся, а потому подобное времяпрепровождение лучше отложить до тех времен, когда чем говорить, лучше уже будет иногда и помолчать.
   Короче, Володя решил отвести Машу в обычное советское кафе-мороженное. И это была не просто идея, но глубоко концептуальная задумка, призванная выдернуть даму сердца из иллюзорного мира восточноевропейского гламура и приблизить к советским реалиям.
   На предложение посетить "Колокольчик" (а именно так называлось ближайшее от их дома кафе-мороженное) Маша отреагировала стоически. Она не подала виду, что предложение это ее не то чтобы удивило, а скорее даже оскорбило. Она лишь ухмыльнулась, давая понять Володе, что пойти она, конечно, пойдет, но только в память о чудесном спасении.
   Пришли они в "Колокольчик". Заняли свободный столик, заказали мороженное и газировку с эклерами. Посидели, поели, попили.
   А потом Володя без лишних церемоний пригласил Машу к себе домой.
   - Родители уехали - пойдем.
   - Ну, пошли, - пожала плечами она, сама толком не понимая, зачем соглашается идти в квартиру этого плюгавика.
   Как все произошло никто из низ двоих уже и не помнит точно. Пришли домой уже под вечер. Свет большой не включали - только торшер. Володя сделал чаю.
   Они сидели на маленькой кушеточке в ее комнате, а все еще холодный весенний ветер хлестал по стенам хрущевки, в которой находилась на пятом, последнем, этаже квартирка его родителей.
   А потом они уже лежали. И Маша сдавлено стонала, а Володя усердно пыхтел.
   Вот вам и гости.
   Поженились они через два месяца, когда окончательно стало ясно, что мама беременна. Свадьбу сыграли скромно, да и играть-то ее особо было не на что. Родители были еще студентами, а их родители - простыми советскими тружениками, никак не думавшими, что их дети вот так возьмут и заделают киндера.
   Жить начинали в хрущевке у Володиных родителей. Там я и родился. И живу по сей день.
   Район наш был, что называется, пролетарским. Недалеко от дома стоял здоровый завод, который чего-то там постоянно перерабатывал, выкидывая в атмосферу клубы черного дыма, закрывающего солнце даже в самый ясный день. Дети по нашему району все ходили какие-то бледные, и я не был среди них исключением. Я тоже ходил бледный и все время болел. То одним, то другим.
   В детский сад я так толком и не попал - все больше с бабушкой и дедушкой сидел дома и самообразовывался.
   Потом пришла пора идти в школу. Записали меня в первый класс школы, что находилась совсем рядом с нашим домом, и первого сентября восемьдесят седьмого года я радостно вошел на школьный двор полноправным его хозяином.
   Мне все было ново, и все интересно - так там, кажется, у Земфиры?
   Учился я так себе, и никаких особенных приключений в школьные годы со мной не случалось. Утром через двор в школу - в обед тем же путем домой. Вот и все.
   Некое разнообразие наступило уже в девяностые. Родители толком так и не сумели приспособиться к новым реалиям. Предприятия их позакрывали и перебивались они какими-то временными подработками, пока отец не пристроился торговать в Лужниках.
   Где-то в девяносто четвертом институтский друг отца дядя Толя позвонил ему и предложил поработать в его фирме, которую он совсем недавно организовал. Отец с радостью согласился, рассчитывая хоть на какую-никакую, но все же должность в конторе старого товарища. Но дядя Толя предложи ему место продавца в Лужниках. Отец сначала отказывался, но потом, посмотрев в глаза матери полные слез, согласился.
   Есть-то что-то надо было.
   И пошел бывший юрист одного из ведущих предприятий страны торговать китайским ширпотребом. Так прошел год. А через год дядя Толя отца повысил, переведя его на должность смотрящего-разводящего. Отец теперь должен был контролировать других продавцов, смотреть, чтобы они не воровали и так далее. Денег при этом у нас в семье заметно прибавилось.
   И тут, когда я полный надежд на светлое будущее перешел в одиннадцатый класс, случилось непредвиденное. Отец ушел из дома.
   Оказывается, отношения у него появились еще в период его торгашества. Она торговала на соседней точке и была доктором каких-то там наук, но весьма молодой и привлекательной. Успела защитится еще до тридцати, что, вообще-то, в научном мире большая редкость.
   Одним словом, срулил папаня к ней.
   Что было с мамой! Я думал, что мозгами она точно двинется. Но, вроде, обошлось....
   Материальное положение наше резко ухудшилось. А тут еще и класс выпускной. Денег от отца мать не хотела брать принципиально, а потому мне было сказано, что поступать придется самому, безо всяких там подпорок.
   На такой поворот дел я никак не рассчитывал. Как я уже сказал, с учебой у меня было не ахти как, так что поступать в высшее учебное заведение я рассчитывал исключительно с помощью финансовых средств своего батюшки. Но теперь предстояло об этом забыть и в срочном порядке определяться со своей будущей профессиональной деятельностью.
   Определился я почти сразу - по совету родственников с материнской стороны было решено, что поступать мне следует на такой факультет, куда меня возьмут на сто процентов, даже если знаний особых я не покажу. Как выяснилось, факультетом таким является филологический, но не где-нибудь, а именно в педагогическом институте.
   Мать съездила туда на разведку и выяснила, что место, действительно, подходящее. Преподаватели в один голос уверяли ее, что поступлю я на сто процентов, особенно если немного подтяну свои знания с ними. Называли цены. Вполне, кстати, приемлемые.
   Короче, мама рассудила, что чем пять лет платить, лучше делать это только полгода. И я приступил к занятиям с репетиторами.
   Но дело не пошло как-то с самого начала. Если литературу я еще кое-как тянул и знал, то с русским языком была самая настоящая беда. Писал я крайне безграмотно, так как правила не учил отродясь, надеясь исключительно на врожденное чутье. Но чутье это подводило меня с завидной регулярностью, что, в результате, привело меня к выводу, что, возможно, у меня его и вовсе нет.
   Одним словом, через месяц после начала репетиторства, маме было сказано, что устный русский я не сдам не при каких обстоятельствах - слишком много пробелов. И посоветовали подумать об истфаке.
   Мы подумали.
   И я начал готовиться на исторический факультет. Времени было в обрез - буквально пара месяцев - но мне их хватило. Я и сам не думал, что мне нравится история, но тут она пошла у меня просто "на ура". Да и русский язык сводился на истфаке к сочинению, с которым я вполне мог справиться, так слова можно было подбирать самому и именно те, в написании которых точно уверен.
   Третьим экзаменом была устная литературы - и здесь никаких проблем тоже не было.
   Экзамены в институт я сдал на высший бал по всем трем предметам. И был не до конца уверен, что в этом была заслуга моих репетиторов. Отвечал я действительно хорошо.
   Хотя видел и как валят. Причем валят безбожно.
   И наступил сентябрь.
   Первый курс промчался незаметно. Потом так же стремительно пролетел и второй и лишь к третьему время начало понемногу замедляться, а радость от пребывания на факультете уменьшатся. Учиться было по прежнему интересно, но наступало разочарование в людях, которые учились вместе со мной, копились обиды, ссоры.
   Но именно на третьем курсе в мою жизнь впервые вошла политика.
   Вошла в образе отвратительного типа по имени Игорек.
   Игорек учился на два курса младше. То есть, когда я был уже на третьем курсе, он числился всего лишь в первокурсниках. Но это не мешало ему не вылезать из деканата, из чего многие сделали вывод, что нашему декану он далеко не посторонний человек...
   Внешность Игорек имел отталкивающую. Одет вроде был аккуратно, ходил исключительно в костюмах, но это ровным счетом ничего не меняло - он был скользким типом.
   Заметили это тогда многие, но не я. Почему так получилось, сказать сложно, но я не разглядел в Игорьке всей той мерзости, которая вылезла наружу примерно годом позже. На момент нашего знакомства он представлялся мне успешным парнем с неплохими связями.
   Игорек, имея какие-то завязки в компартии, решил пойти в политику "слева", а именно создав свою молодежную организацию, в противовес "Союзу красной молодежи", которая считалась официальным молодежным крылом партии коммунистов. И он создал. Вернее, сделал вид, что создал.
   Набрав на нашем факультете, а также в других вузах лопухов вроде меня, он сколотил небольшой актив, который должен был верой и правдой служить ему Игорьку.
   По большому счету, никаких особенных функций и обязанностей у нас не было - так таскались по разным мероприятиям, делая вид, что мы что-то из себя представляем, распуская всевозможные слухи об скмовцах. Продолжалось так около года, и весь мой политический опыт за это время свелся к участию в качестве наблюдателя от компартии на выборах на одном из избирательных участков, за что я получил сто рублей денег.
   А потом третий курс подошел к концу и случилась неприятность. На одной из перемен ко мне подвалили спортивного вида ребята с первого курса и сказали, что скоро будут бить меня долго и сильно. На мои вопросы отвечали они сухо, сказав лишь, что по их сведениям отзывался я о них нелицеприятно, о чем сообщил им Игорек.
   Тут мне все стало ясно. Про Игорька давно ходили слухи, что он, де, стучит потихоньку на всех и каждого, но я словно жил с закрытыми глазами. И вот глаза пришлось открыть. По своим каналам я выяснил, что Игорька прижали к стенке его же однокурсники, а он просто перевел стрелки на меня.
   Драки никакой не было. Все удалось уладить полюбовно, но общение с этим типом я прекратил в тот же день.
   Таким образом, в конце третьего курса с политикой я завязал.
   Но учиться на истфаке и быть вне политики - это практически невозможно. Кто-то, конечно, умудрялся, но это были люди, далекие от факультета в принципе - они просто присутствовали, кое-как сдавая экзамены и зачеты.
   Так или иначе, до конца пятого курса я попадал под влияние различных политических течений, процветавших на нашем факультете, но старался, все же быть над схваткой, не ввязываясь в самую гущу событий.
   А ввязываться было во что.
   На пятом курсе наш истфак накрыли сразу две волны одинаково мощные по своей силе. Первая из них носила имя Национал -большевистского движения, вторая - анархизма. Почему они пришлись именно на то время, сказать сложно, но факт оставался фактом - агитаторы и с той и с другой стороны работали не то что активно, а сверхактивно.
   Семинары превращались в политические баталии, на которых ломались копья, рассыпались дружеские отношения и любовные связи. Это было страшно, прекрасно и завораживающе.
   Даже не участвуя ни в одной из группировок, волей не волей студенты оказывались поглощены происходящим.
   Да и как могло быть иначе, когда, например, выходя после очередной пары из аудитории все находили на подоконниках свежие номера самиздатовских анархо-журналов, раскиданных неизвестной рукой?
   Как могло быть иначе, когда целый ряд молодых преподавателей вдруг открывались, что они члены НБД и практически в открытую пропагандировали свои взгляды на так называемых "спецкурсах", которые были ни чем иным, как политпросвещением в национал-большевистском духе.
   Славные были времена, должен я вам сказать!
   Так или иначе, но от политике уйти не удавалось. Да и не хотелось - все было интересно и свежо.
   Я в то время был, как модно говорить, не определившимся. Хотя ни первое, ни второе направление мне особенно не нравились. Анархизм отпугивал своей маргинальностью и тотальным пренебрежением к внешним аспектам жизни, которые я очень даже ценил и ничего не мог с собой поделать. Не мог я одеться в застиранные шмотки с рынка и разгуливать по городу, поплевывая на буржуазные устои. Одевался я всегда модно, предпочитая британские тенденции и тренды, что было абсолютно не понятно анархам с нашего факультета. А мне было все равно - я и сам смотрел на них как на диковинных зверей.
   Что касается идеологии анархистов, то она мне тоже активно не нравилась. По сути дела, их идеал представлялся мне возвратом к первобытно-общинному строю с активными элементами фашизма. По другому для себя я это сформулировать не мог.
   Другое дело - национал-большевики.
   Эти были куда интересней чисто внешне. Куда более притягательней. Да и поговорить с ними было намного интереснее. Позеры и фразеры.
   Их посиделки я посещал с завидной регулярностью, чтобы послушать и оценить последние веяния радикальной мысли, но от сотрудничества всячески отнекивался, как не склоняли.
   Именно в этот период я прочитал почти все книги их лидера, что впоследствии очень пригодилось мне в работе при создании "Своих".
   Но было одно "но". До конца этим ребятам я поверить не мог. Да, как мне казалось тогда, да и кажется сейчас, они и сами до конца не верили в то, что делали.
   Нет, некоторые, конечно, верили - но это были самые отмороженные из всех. Те, кто не боялся тюрем и даже самой смерти.
   Это, как я понял позже, были прилепинские негативы, готовые на все.
   Мне все же больше импонировал Санькя - он хотя бы размышлял.
   Но пятый курс подошел к концу. Славные годы студенчества ушли в прошлое. И начались другие времена.
   Началась однообразная работа в школе, которая по началу даже доставляла какое-то удовольствие, но вскоре окончательно наскучила.
   Началась учеба в аспирантуре.
   Вот как-то так все оно и было, если коротко.
   Было, конечно, за это время и много чего другого. Была дружба, была любовь. Были встречи и расставания, радости и печали.
   Было все то, что сейчас живет во мне.
   Но стоит ли об этом? Наверное, стоит, но не здесь. К тому же история, рассказанная ниже, так или иначе, будет заставлять меня возвращаться в прошлое, выуживая из него фрагменты жизни, сохраненные памятью все еще такими яркими фотоснимками прошедших лет.
  
  
  
   Глава вторая и Ґ,
   в которой происходит
   первое возвращение назад
  
  
   Снег кружился на Петроградом, засыпая город с катастрофической скоростью. Но до снега никому не было дела. Какой уж там снег... Революция!
   Колька как сумасшедший мчался по городу. Пальто его было расстегнуто, и полы развивались на колком холодном ветру, ровно, как и длинный шарф, намотанный на тонкую шею. Одной рукой он то и дело поправлял норовившую слететь с головы отцовскую кепку, а в другой сжимал небольшой сверток.
   Добежав до проходной, он махнул рукой дворнику Никитичу, который тщетно пытался расчистить хотя бы узкие дорожки на заводском дворе.
   - Здорова, Никитич! - крикнул Колька и стрелой пролетел мимо него.
   - Совсем сдурели, - сокрушенно покачал головой старый дворник.
   Колька этого замечания уже не услышал. Он ворвался в помещение завода и, что есть силы, побежал по направлению к своему цеху. Только там, оказавшись в до боли знакомом помещении он, наконец, остановился и перевел дыхание. На него внимательно смотрели несколько пар удивленных мальчишечьих глаз.
   - Ты чего? - подал голос длинный чумазый парень, стоявший к Кольке ближе всех.
   - Погоди, Митька, дай отдышатся, - Колька и правда с трудом восстанавливал сбитое во время бега дыхание, выпуская изо рта клубы пара.
   Все примолкли.
   Придя в себя, Колька размотал шарф, бросил его на станок, куда через секунду упала и кепка. Причесав рукой мокрые от пота и вздыбленные от природы волосы, он развернул сверток.
   Мальчишки сгрудились вокруг него, с интересом заглядывая в шуршащую бумагу.
   - Чего там у тебя, Коль, а? - выспрашивали нетерпеливо.
   - Да погодите вы! - притормаживал их Колька.
   - Ух ты! - послышалось со всех сторон, когда Колька отбросил последние лоскуты бумаги на пол.
   Перед ними лежал самый настоящий наган.
   - Откуда? - широко распахнув глаза, только и выдохнул длинный тощий Митька.
   - От бати, - коротко ответил Колька.
   Все понимающе закивали.
   Колькин отец уже не первый год был членом РСДРП, да не просто РСДРП, а с буквой "б" в скобках - большевиком настоящим был!
   - Тут газета еще. - Колька ткнул пальцем в сложенную газету, лежавшую под наганом.
   - Что за газета-то? - спросил другой уже пацан - Павка.
   - "Правда", - торжественно произнес Колька. - Батя сказал, для нас тут статья есть. Сам Ленин написал.
   -Так закрыли ж вроде "Правду" царисты? - недоверчиво спросил Павка.
   Эх, ты, дуб деревенский, - махнул на него Колька рукой. - Открыли уже, открыли! Как царь отрекся, так и открыли...
   Все снова, обалдевши, выдохнули. К тому, что царя больше нет никак не могли привыкнуть. Принялись читать.
   А когда дочитали, шушукались еще с пол часа где-то, припрятав до этого наган в надежный угол в цеху.
   - А ну! - разогнал мальчишек гулкий бас, неожиданно прокатившийся по просторному помещению.
   Пришел мастер. Порядок наводить.
   - Недолго тебе осталось, гнида, - зло процедил сам себе Колька и двинулся по направлению к своему станку.
   Через месяц, как и велела им статья в "Правде", они уже регулярно собирались по несколько раз в неделю где придется и бурно обсуждали последние новости. Обсудить-то было что!
   А потом встречали Ильича.
   О приезде его сообщил пацанам все тот же Колька, которому, в свою очередь, отец сказал.
   - Но чтоб вас там духу не было, - пригрозил он.
   - Почему ж? - воспротивился Колька.
   - Потому ж, - только и ответил отец и ушел куда-то быстро.
   Колька-то понимал почему. Волновался за него батя. Кто знает, что там случится? А если эти временщики буржуйские стрельбу затеют?
   День был нерабочий. Темнело.
   Около семи вечера вся компания - Колька, Митька, Павка и еще двое - Иван и Сашка - стояли у здания Петроградского комитета, где по Колькиным сведениям был назначен общий сбор встречающих. Точными сведения оказались - когда пришли, яблоку уже упасть негде было. А повсюду красные знамена, крики.
   Наконец толпа двинулась, а пацаны за ней. Народу все прибывало и прибывало.
   - Вот так да! - восхищенно повторял Павка, глазея вокруг.
   - Ты под ноги смотри, - осекал его Колька.
   - Да смотрю я, смотрю, - обижался Павка опуская глаза, но уже через минуту снова высказывал восхищение всем происходящим вокруг.
   Откуда-то доносилась музыка. Играло сразу несколько оркестров, люди пели.
   Добрались до Финляндского вокзала уже перевозбужденными. Глаза у всех горели. Вдруг по толпе понеслось: моряки, моряки с оружием идут!
   "Ну все - сейчас убивать будут" - подумал Колька и увидел замешательство на лицах друзей.
   - Наши, наши моряки-то! - вдруг снова покатилась волна. - С Кронштадта! Ленина идут встречать! Ура!
   Тут уже и броневики откуда-то подъехали, гремя моторами.
   - А на чем моряки-то прибыли? - вдруг спросил Иван.
   Сообразительным он был, всегда в глубь смотрел, вопросы задавал.
   Мужик какой-то ему ответил. Рабочий.
   - Так на ледоколе!
   - Да что ты брешешь-то, отец! - тут же высмеял его Иван. - По Неве на Ледоколе? Ну насмешил, дурак старый.
   - Не брешу! - повысил голос рабочий. - Ишь, щенок. Сказано тебе -на ледоколе. По Финскому. А потом на лодках уже, по Неве, до Литейного. Там у моста и пришвартовались.
   - Ну так бы сразу и объяснял! - огрызнулся в ответ Иван. - А то: на ледоколе, на ледоколе!
   И тут загудел паровоз. Все. Приехал.
   Мальчишки бросились к вагонам. Вернее, толпа их понесла.
   Ленина они так и не увидели. И даже не услышали, а слова его доходили до них по сарафанной связи.
   И вдруг полная тишина наступила. Все замерли, прижавшись друг к другу и прислушиваясь. Вроде голос какой-то был слышен, а может, и ветер просто шумел.
   - Ленин говорит, - шепнул кто-то рядом.
   Было уже совсем темно, когда все расходились.
   Через неделю их кружок уже имел название - Союз рабочей молодежи Выборгской стороны.
   Теперь собирались они ни где придется, а в тесной комнатушке товарища Прошина - тоже рабочего, члена Совета солдатских и рабочих депутатов Выборгской стороны. Теперь он был кем-то вроде их руководителя от партии.
   Мальчишки и мечтать о таком не могли. Еще вчера играли во взрослые игры, а сегодня уже, вроде как, и сами почти что члены партии. Ну, не самой партии, а какой-то еще организации, которая вот-вот при партии возникнет и объединит таких же как они пацанов по всей России.
   Колька у них был вторым после Прошина, но первым, когда Прошина по близости не было. Командовал ими. И инициативы всякие придумывал да предлагал.
   Однажды, когда уже потеплело, в самом конце апреля, решили буржуйских сынков попугать. Вытащили наган из тайника.
   А начиналось все так.
   - Ты смотри что творят, - недовольно бурчал Митька, тыкая пальцем в газету. Читал он по слогам, но статью осилил.
   - Чего пишут-то? - поинтересовался Сашка.
   - Да Керенский воду мутит, - отозвался Митька. - Все речи произносит. Ты послушай. Он начал медленно читать, окая и акая:
   Речь военного и морского министра Керенского, произнесенная им при посещении Одесского кадетского корпуса.
   "Кадеты, вы живете в счастливое время. Вы готовитесь стать гражданами свободной России. В новой свободной России должны быть забыты личные интересы. На первом месте -- долг. И в настоящее время долг этот повелительно требует отдать Родине все. Вы должны сделать это не ради карьеры, а ради стремления к идее; эта идея -- свобода, равенство и братство"
   - Каково, а? - криво усмехнулся Митька, откладывая газету.
   А знаешь что мне Бранман рассказал? - ответил ему Колька.
   - Какой еще Бранман? - Митька недовольно поморщился. - Еврей что ли?
   - Да при чем тут это? - Колька зло сверкнул глазами. - Слесарь он, в соседнем цехе работает. У него родня какая-то далекая при деньгах - так их мальчонка в Пажеском учится. Вот он ему и рассказал, что приказ специальный вышел для всех начальников военных училищ и кадетских корпусов, чтобы они немедленно своих ученичков привели к присяге на верность Временному правительству. Чуешь, чем пахнет?
   - Чую, - буркнул Митька.
   - Проучить этих сопляков надо, - резюмировал Колька.
   Так и решили к кадетскому корпусу наведаться всей ватагой да прижать там парочку кадетиков, вместе с их курсистками румяными.
   Наган Колька засунул под ремень, а сверху рубаху подпустил, чтобы видно ничего не было.
   И вот они уже рядом. Вот он - Первый Его Императорского Величества кадетский корпус.
   Осмотрелись. Народу, вроде, вокруг немного - можно действовать. А вот и кадетитики.
   Из-за ворот учебного заведения вышло три молодых человека в форме. Форма черная, погоны красные с позолотой. Они, голубчики.
   - К делу, - тихо сказал Колька и первым двинулся к троице.
   Парни поспешили за ним, догнав его, когда Колька уже зачинал разговор.
   - Слышь, кадеты!- громко и нагло крикнул он.
   Все трое разом обернулись. На лицах их читался испуг.
   - Вы что-то хотели, - дрожащим от волнения голоса спросил один из них - совсем еще юный.
   - Хотели, хотели, - закивал головой Колька.- Поговорить хотели.
   - О чем же?
   - Сейчас узнаешь о чем, - сквозь зубы процедил Митька и вплотную подойдя к юному кадету, схватил его за грудки.
   - Что вы делаете!- вскрикнул тот.
   - Дух из тебя выбиваем, - зло рассмеялся Митька и тряханул кадета так, что тот аж глаза закатил, будто и правда умирать готовился.
   - Экспроприация, братишки, - вставил свои пять копеек Павка. - Из карманов все, быстро!
   - А не пойти ли вам, господа! - вдруг резко оборвал его приятель юного кадета - тоже молодой еще совсем, Павке ровесник.
   - Чего? - взревел Митька. - Ты чего сказал-то, шкура!?
   С этими словами он отпустил юнца, который как подкошенный рухнул на мощеную мостовую и рванул в сторону второго кадета. Но тот уже принял боевую стойку, давая понять, что не намерен сдаваться без боя.
   - Ах так хочешь? - Заскрипел зубами Митька. - Ну, держись!
   И пацаны сцепились. Повалились оба, кататься по земле начали, сопя. То Митька наверху оказывался, то кадет. Остальные зачарованно наблюдали за схваткой.
   Вдруг, откуда не возьмись, за спинами пацанов появилось еще несколько человек.
   - Конец нам, - просипел Павка.
   - Не дрейфь! - Колька обернулся к подошедшим.
   Перед ними стояло еще человек семь в кадетской форме - все постарше их.
   - Кто такие? - спросил один из них.
   - Союз рабочей молодежи, - лихо выкрикнул Сашка.
   - А чего не работаете тогда? - иронично усмехнулся кадет.
   - Не понял, - Митька поднимался с мостовой.
   - Я говорю, раз рабочие, то чего не работаете? Или только и умеете, что морды бить?
   Последние слова кадет произнес совсем брезгливо, отчего парням стало обидно.
   - Ах ты совлочь! - бросился на него Сашка, а за ним и Иван.
   Началась драка, которая прекратилась спустя пару минут, когда Колька окончательно понял, что силы не равны, а потому лучше сматываться, пока полиция всех не повязала. Там уж объяснять будет нечего - кто виноват и так сразу станет ясно. Но и это пол беды. Вот что про наган говорить...
   Колька выскочил из общей свалки тел, выхватил наган и выстрелил в воздух. Все замерли.
   - Бежим! - крикнул он, что было мочи.
   Мальчишки вскочили и понеслись, не чувствуя земли под ногами.
   - В переулки давай! - бросил на ходу Колька. - И разбегаемся.
   Все бросились в рассыпную.
   Встретились уже утром. Без потерь обошлось.
   - Ну здорово мы их! - веселился Павка.
   - А, может, они нас?- мрачно бурчал Митька.
   Обсудив все, решили, что можно сойтись на ничьей.
   Весной больше никаких действий не предпринимали. Затаились. Все больше занимались политической работой. Ну, в меру своих возможностей. Читали газеты, сами учились читать.
   Иногда присутствовали на собраниях районного Совета, но не часто. Обычно приходилось чуть ли не со слезами на глазах у Прошина выпрашивать, чтобы с собой взял.
   - Не положено, - только и твердил он.
   - Ну как же не положено-то?- заводился Колька. - Как же мы в ситуации ориентироваться будем, а?
   - Я вас ориентировать буду, - резонно отвечал Прошин.
   - Да ты сам все путаешь, - перебивал его Колька. - Считать-то толком не умеешь. Митька наш и то лучше и быстрее.
   Перед таким аргументом Прошин пасовал и брал пацанов с собой.
   А потом и вовсе так закрутилось, что и на работу времени не оставалось. А, впрочем, какая там работа-то уже была? Одна забастовка другую только и успевала сменить.
   В июне, когда уже все, и даже Павка, выучились читать, крайне своевременно в "Правде" появилась статья Крупской под говорящим названием "Как организоваться рабочей молодежи?"
   - А это кто, Крупская? - жуя хлеб, спросил Сашка.
   - И правда не знаешь?
   Все вытаращились на него.
   А Сашка просто занятия часто пропускал. У него отца не было - на фронте погиб - вот он старшим в семье и остался. Мать, как могла, батрачила то там, то сям, а мальцы дома сидели одни. Ему не до собраний было - кормить семью кто будет?
   - Это, Саш, Ленина жена, - спокойно ответил Колька. - Она баба умная, революционная тоже.
   Все разъяснилось и принялись читать.
   Мало что поняли, но главное в статье был напечатан примерный Устав Союза рабочей молодежи, которым должны были пользоваться все его члены.
   - Ты смотри-ка, ты смотри-ка! - все причитал Павка. - Ишь чего пишет! Мы должны стать сознательными участниками борьбы против капитализма! Ты понял, Сашка?
   - Да понял я, понял, - ответил Сашка, которому было все еще немного стыдно, что он не знал кто такая Крупская. - Чего там еще-то?
   - Еще написано что мы будет частью международного юношеского движения. Во как!
   В июне произошло еще одно знаменательное событие. В Петрограде был создан межрайонный Социалистический союз рабочей молодежи. Тут-то парни с удивлением узнали, что, оказывается, команды, подобные их, есть почти на всех крупных заводах. Да не только Питера, но и Москвы и вообще почти всей страны!
   С этого момента они влились в единый организационный поток, который набирал силу с каждым днем.
   В само конце месяца произошло следующее невероятное событие в жизни Кольки - его командировали в Москву. Собирали всем миром. Наказы давали, а он только отмахивался.
   - Ну что за ерунда!
   В Москву его отправляли для обмена опытом. Как выяснилось, московские рабочие партии совершенно автономно от столицы сорганизовались на городском уровне, назвав свое объединение "Третий Интернационал". Первым это название присвоила себе молодежная заводская ячейка Замоскворецкого района. А потом и другие подхватили.
   Москвичей представляли как пример всем остальным - мол, смотрите, какая сознательность!
   - А чего такое интер... - Иван запнулся на полуслове, так как выговорить его не смог.
   - Почем я знаю? - огрызнулся Колька. - В Москву съезжу - там все и расскажут.
   - А ты чего им рассказывать будешь? - спросил Павка.
   - А я про Ленина расскажу, как мы его встречали. Про Прошина нашего.
   - Про наган только не надо, - посоветовал Иван.
   - Да, пожалуй, - чуть поразмыслив, согласился Колька.
   В Москву ехал в приподнятом настроении. Соседи по вагону попались что надо - сплошь работяги. Ехал кто куда. Кто-то домой, после фронта. Кто-то просто родственников навестить.
   Колька с интересом рассматривал этих людей, многие из которых говорили о каких-то своих проблемах, жизненных перипетиях, но никак не о революции. Он все прислушивался, пытался уловить хоть что-то отдаленно напоминающее это слово, но никак не мог. Будто и не знал никто, что в стране творится.
   Но уже ближе к Москве все же разговорились. Видимо, и притерлись друг к другу, и доверять больше стали.
   - Николашку-то под арестом держат... - заметил грузный бородатый дядька, пивший всю дорогу горькую.
   - Держат, - подтвердил его сосед. - И чего дальше будет?
   - Выбирать будем дальше нового царя, - сказал третий собеседник.
   - Это как так? - удивилось сразу несколько человек.
   - А вот так. Собрание специальное организовывать будут - там и выберем.
   - А нынешнего куда?- не унимались собеседники.
   - А шут его знает... - развел руками мужичок.
   Вот такие примерно разговоры и шли.
   Про Ильича лишь пару раз сказали, что, мол, есть такой мужик - вроде головастый, но это вряд ли...
   На вокзале его встречали товарищи. Два парня в кожаных куртках, глядя на которые Колька испытал зависть.
   - Красиво живете, - не удержался он и потрогал материальчик.
   - Скоро все так жить будут, - заверил его один из встречающих.
   Колька неуверенно пожал плечами. Представить, что у него будет вот такая кожаная куртка он не мог, как не силился. Даже отец его ходил в простом бушлате замызганном, а по осени - в матерчатом не то плаще, не то халате каком-то.
   Привезли его в какой-то рабочий барак на окраине города. Представили собравшимся. Предложили выступить.
   Колька как мог, тщательно подбирая слова, рассказал о том, что происходит в Питере. Про межрайонный союз рассказал, про большевиков питерских. Коротко получилось, но ему аплодировали. Потом сам сидел и слушал.
   В Петроград Колька возвращался, чувствуя себя чуть ли не профессиональным революционером. Ведь вон он как! Вот оказывается, что такое интернационал-то!
   Но по приезде рассказать он друзьям так толком ничего и не успел. Начались так называемые июльские дни, или очередной кризис Временного правительства. В Москве Колька слышал, как многие его предрекали, но понять толком мало что смог. Но Прошин ему все в Питере объяснил. А Колька уже пацанам своим растолковал:
   - Мухлюют кадеты! - потрясая кулаком в воздухе, вещал Колька расхаживая взад вперед перед открывшим род активом. - Из правительства вышли! Угрожают!
   - Так хорошо ж, что вышли! - вклинился Иван. - Пусть все к такой-то матери развалится - быстрее власть народная установится!
   - Ни черта ты не понимаешь, олух! - злился Колька. - Нельзя сейчас, рано!
   - Так ты посмотри, что на улицах-то творится! Вот-вот свергнем их!
   Что творится на улицах, Колька и сам видел. Народ словно с ума посходил после неудачного июньского наступления на фронте. И теперь город просто был готов взорваться. Он и сам толком не понимал, почему большевики тянут - ну все же готово, действуй только!
   Тем временем, в Петрограде вспыхивали все новые стихийные демонстрации. Начали их солдаты первого пулемётного полка, находившиеся под сильным влиянием анархистов. На своем тайном совещании анархисты решили призвать петроградских рабочих и солдат к антиправительственной вооруженной демонстрации, в обход требованиям большевиков и решениям Петроградского Совета.
   Вечером 16 июля на призыв пулемётчиков откликнулись солдаты Московского, Гренадерского, Павловского, 180-го, первого запасного полков и шестого сапёрного батальона, которые вышли на улицы города. В руках у них было оружие.
   - "Долой десять министров-капиталистов!", "Вся власть Совету рабочих и солдатских депутатов!" - неслось отовсюду.
   Прошин прибежал под вечер и приказал всем никуда не уходить. Потом быстро убежал куда-то, а когда вернулся, сказал, чтобы пацаны шли на улицу и действовали по обстановке.
   - Уже? - с надеждой спросил Митька.
   - А хер его знает! - только и крикнул в сердцах рабочий.
   На следующий день вся компания шла в людском потоке по Невскому. В головах шумело - казалось, что больше точно нет никакой власти. Да и какая власть - весь города на улице, кого хочешь сметут.
   Их шествие закончилось на углу с Садовой.
   Никто не успел понять, каким образом перед ними образовалась внушительная толпа с триколорами. Но кто это, поняли все сразу - "Военная лига". С этими ребятами шутки были плохи - как никак, а профессиональные военные, офицеры.
   Завязался бой. Колька отбивался древком от какого-то транспаранта, который теперь все топтали ногами. Рядом, тяжело дыша, бился Митька. Павка потерялся из вида. Сашка с Иваном мелькали то там, то здесь.
   Усталость накатывала тяжелой волной, руки почти не слушались, но все они, как один, продолжали сражаться. У кого-то из офицеров в руках появились шашки.
   - Шашки!- тут же разнеслось над толпой.
   - Что же творят-то! Сволочи! - раздавалось со всех сторон.
   - За Верю! За Царя! За Отечество! - сотней голосов полетел клич где-то впереди.
   Колька понял, что господа-офицеры переходят в наступление. Значило это только одно - смерть от удара летящей шашки. Но умирать было рано, ведь впереди было еще столько дел! Впереди была революция!
   Быстро осмотревшись, он выбрал наилучший путь отступления - не назад через толпу, где просто затопчут, а в сторону, где посвободнее, назад по Невскому. Кликнув парней, он рванул в выбранном направлении. Расталкивая людей локтями, он выбирался из гущи событий. А сзади уже слышались крики ужаса, крики пощады. То офицеры пустили в ход оружие.
   Выбрались, держась друг за друга.
   Все изорванные, в кровищи. Побрели по улицам и лишь минут десять спустя, когда окончательно осознали, что живы, поняли, что с ними нет Сашки.
   - Кто его видел?- спросил Колька.
   Все лишь плечами пожали, а потом на перебой стали вспоминать, кто последним Сашку в бою видел.
   - Он, вроде, упал, а потом встал, - хмуря лоб шептал Павка
   - Да не падал он никуда - стоя все время дрался перебивал его Иван.
   Короче, убили Сашку. Зарубили Сашку шашками.
   Когда окончательно стало ясно, что из толпы Сашка не выбрался, до вечера гуляли по городу, своровали какие-то булки у лоточника на перекрестке. И даже бежать не пытались - так устали и измотались. Он им что-то орал вслед, а они лишь отмахивались, как от назойливой мухи. Сейчас можно было не бояться. Вся полиция была сосредоточена в центре города, а на их Выборгской стороне было тихо.
   Ближе к ночи отправились на Невский. Смотрели, как трупы убирают, все пытались высмотреть Сашку. Но где там - темнота кругом, а полицейские близко подойти не дают.
   Сначала надеялись, что объявится, что, может, со страху, прячется где.
   Но нет, не объявился. Ни через день, ни через неделю, ни через месяц.
   Впрочем, через месяц было уже не до Сашки.
   Партия взяла курс на вооруженное восстание.
   Вслух об этом никто, конечно, не говорил, но Прошин был в этом уверен. А он-то был персоной осведомленной.
   А потом и газеты стали на перебой писать, что Ленин затевает переворот. Правда, писали, скорее, в ироническом ключе, что еще больше злило.
   Пацаны готовились к восстанию сами по себе, как умели.
   Для начала решили, что одного нагана для такого дела маловато. Решили достать еще несколько, а заодно и за Сашку отомстить....

Глава третья,

в которой постигаются

азы партийной работы

   Из школы я уволился на следующей же неделе. Прямо в понедельник. Написал заявление, рассчитался, забрал трудовую книжку и все. Никаких двух недель мне дорабатывать не пришлось - из партии пришло какое-то письмо на имя директора, в котором тому предписывалось отпустить меня на все четыре стороны без каких-либо задержек.
   - Жаль, жаль, - сокрушенно потряс головой директор. - Дети вас любили.
   - Ну так я от детей никуда и не ухожу, - подбодрил я его.
   - Это верно, - согласился он и протянул мне руку для прощания.
   Несколько дней после этого я практически бездействовал. Единственное, что мне пришлось сделать, так это съездить в районное отделение партии и написать заявление о желании в нее вступить.
   Встретили меня с распростертыми объятиями, все объяснили, дали кучу бланков для заполнения и оставили на полчаса в покое, дав время разобраться с бумагами. Заполнив все графы, я с чистой совестью вернул бланки с анкетами премилой девушке Тане, которая мне же их и выдала.
   - Завтра приезжайте за билетом, - с улыбкой сообщила мне она.
   - За каким билетом?- ступил я.
   - За партийным! - Таня все так же жизнерадостно улыбалась.
   - Ааа!- я хлопнул себя по лбу, изображая Семена Семеныча из "Бриллиантовой руки".
   Таня рассмеялась. И я тоже.
   На следующий день я, следуя Таниному предписанию, явился по уже известному мне адресу и получил новенький партийный билет, который, правда, меня отчасти разочаровал. В моем сознании уже во всю маячила красная корочка с орлами на обложке, но вместо нее я получил скромную пластиковую карточку, наподобие банковской.
   - Поздравляю, - расплылся в улыбке глава районного отделения, вручая мне эту самую пластиковую карточку.
   - Спасибо, - сдержанно поблагодарил я.
   А потом было еще два дня тишины, которые завершились пятничным звонком Лёвы, сообщившего, что завтра в семь утра я должен быть все у того же партийного отделения.
   - Учиться поедешь!- сказал Лёва.
   - Куда? - уточнил я.
   - В пансионат, на выходные, - Дёва явно говорил в этот момент с кем-то еще, так как он то и дело прикрывал трубку рукой, и я слышал его голос как будто в отдалении.
   - Что ты говоришь?
   - Это я не тебе, - Лёва вновь вернулся к нашей беседе. - Так вот я говорю, чтобы завтра в семь утра как штык. Учиться, учиться и еще раз учиться!
   - А что за учеба-то? - решил я внести немного ясности.
   - Собираем всех руководителей районных организаций и проводим общий инструктаж, - отрапортовал Лёва . - Все брат, извини, бегу! Собирай вещи!
   Попрощаться я с ним не успел, так как в трубке уже раздались короткие гудки.
   Настроение у меня улучшилось. Про себя я отметил, что Лёвка назвал меня "брат", чего до этого никогда не было. Обдумав это обстоятельство, я пришел к выводу, что значить это может только одно - я становлюсь все ближе и ближе к их кругу. К кого "их" я сформулировать толком так и не смог, но это было не так уж и важно - главное, что ближе.
   Наспех покидав вещи в спортивную сумку, я принялся бродить по квартире, не зная чем себя занять. В итоге, чтобы не терять время за зря и быть готовым ко всяким неожиданностям, я реши еще, уже, наверное, в пятый раз, перечитать буклет, который дал мне Лёва.
   Потом я окунулся с головой в Интернет. Информации об организации там было катастрофически мало, но это было и не удивительно - все еще в тот момент находилось лишь в стадии становления.
   Все, что мне удалось найти в сети, я скопировал себе на жесткий диск в отдельную папку, которую, не мудрствуя лукаво, назвал "Свои".
   Поужинав и решив, что вставать завтра придется рано, а голова должна быть свежей, я пришел к выводу, что лучше всего не мучить себя часами ожидания, а просто пораньше лечь спать. Что я и сделал.
   Утром, как и положено, я стоял возле своего районного отделения партии. Стоял совершенно один, пока ко мне не подошел тот самый глава этого отделения, который вручал мне пластиковый партийный билет.
   - Вы уже тут!- обрадовался он мне. - Это хорошо, а то я тоже вот пораньше - не люблю опаздывать.
   Его появление меня крайне удивило, но уже через несколько минут в ходе разговора выяснилось, что учеба в пансионате будет проводиться не только для "молодых", но и для партийный деятелей постарше. Выяснилось и то, что теперь нам с ним вдвоем следовало ехать на станцию метро "Павелецкая", где в восемь утра и осуществлялся общий сбор отправляющихся на партийную учебу.
   В метро мы разговорились, да нам и надо было знакомиться поближе, так как сказал Сергей Федорович (а именно так и звали главу нашего "райкома") работать нам теперь предстояло в связке и многие вопросы решать сообща.
   Пока доехали до "Павелецкой" я узнал, что у Сергея Федоровича двое детей, уже закончивших институт и работающих на очень ответственных должностях. Узнал я и то, что в советское время Сергей Федорович работал в районном комитете партии в должности инструктора.
   - То есть здесь я на своем месте, - весело рассмеялся он, рассказывая о своем партийном прошлом. - Ну, ты сам понимаешь, Миша, размах пока еще не тот, но все же! Пария растет, влияние усиливается. Так глядишь и наше районное отделение незаметно в префектуру и переедет. И все вернется на круги своя.
   - Думаете, так лучше будет? - спросил я.
   - Конечно! - ответил Сергей Федорович. - Ты сам посуди. Все равно они там к нам прислушиваются. Да и мэр столичный уже в партии. Так чего комедию ломать? Сейчас, конечно, пока рановато, а вот лет через пять -семь.
   - Рановато?
   - Народ не поймет. - Сергей Федорович раздосадовано махнул рукой. - Завопят, что советы возвращаются. Дурни.
   Я промолчал. Мысли на этот счет у меня были, но до поры до времени я решил держать их при себе - рано было еще заявлять о своем "я".
   На "Павелецкой" у трех автобусов, стоящих на площади перед вокзалом, уже во всю толпился народ. Среди людей я заметил Лёвку, к которому тут же попытался пробраться.
   - Здорова! - замахал я Лёве рукой, поймав, наконец, его взгляд на себе.
   К моему удивлению Лёва никак не отреагировал, а лишь недовольно поморщился и отвернулся. Такого я не ожидал - здесь Лёва, оказывается, уже не был мне другом, а был лишь начальником. Что ж, я получил первый партийный урок еще до начала учебы.
   Вскоре была дана команда рассаживаться по автобусам, и я ринулся, было, к Сергею Федоровичу, но тут выяснилось, что молодежь едет в отдельном автобусе. И это был второй уже второй урок за утро.
   В итоге, в автобусе я оказался рядом с патлатым малым, который назвался Максом.
   - Ну чё? - весело обратился ко мне Макс, - Оторвемся?
   - Не знаю уж... - ответил я не совсем уверенно.
   - А чего тут знать-то? - Макс весело заржал. - Я уже второй раз еду. Если будет как и в первый - то ваще лафа!
   - А что было в первый? - аккуратно поинтересовался я.
   - Как чего?- удивленно вытаращился на меня Макс. - Я ж говорю тебе - оторвались! По полной!
   Поняв, что ничего вразумительного от нового знакомого я узнать не смогу, я принялся смотреть в окно, за которым центр города уже сменился окраинами, а те, в свою очередь, довольно быстро были заменены типичным сельским пейзажем.
   - Жалко холодно, - вновь подал голос Макс.
   - Замерз? - пожалел я его.
   - Да не здесь! На улице... - Макс грустно посмотрел в окно. - По полной оторваться, наверное, не выйдет...
   Он поднял свои грустные глаза на меня и мне показалось, что еще немного и он натурально расплачется.
   - Ну что ты.. - подбодрил я Макса. - Может еще и получится!
   - Думаешь?.. - в глубине глаз у него забрезжила надежда.
   - Думаю, - уверенно ответил я.
   - Ну тогда точно оторвемся по полной! - снова обрадовался он. - А, Кирюха?
   С этими словами Макс обернулся куда-то на дальние ряды, где, видимо, по его расчетам должен был сидеть Кирюха.
   - Нет тут твоего Кирюхи, - послышалось в ответ.
   - Как так нет? - переполошился Макс. - А где он?
   - Выперли твоего Кирюху, слава Богу! - ответил все тот же голос с задних сидений.
   Макс опять погрустнел.
   - Выперли Кирюху-то, - жалобно сообщил он мне, будто я не слышал диалога, звучащего на весь салон.
   - Ну, что делать, - философски заметил я.
   Где-то в глубине души я уже в тот момент понимал, что зря сел с этим Максом. Впрочем, выбора у меня не было - все садились куда придется, а месте оказывались лишь те, кто был уже знаком до этого. Таких, было около трети автобуса, из чего я сделал вывод, что все остальные новички.
   Макс, тем временем, пошарил в целлофановом пакете, который всю поездку бережно держал на коленях и извлек оттуда небольшую бутылку коньяка. Открутив пробку, он сделал внушительный глоток, после чего выдохнул и протянул бутылку мне.
   - Будешь?
   - Нет, спасибо, - отказался я.
   - Комсомолец что ли? - усмехнулся Макс.
   - Чего? - не понял его я. - Какой еще комсомолец?
   - Потом узнаешь, - отмахнулся он от меня и снова приложился к бутылке.
   В пансионат приехали около десяти утра. Выгрузившись из автобуса, мы первым делом направились на заселение. Номера были двухместные, что заставило меня в срочном порядке озираться вокруг в поисках достойного сожителя- с Максом мне жить совсем не хотелось. Ему со мной, впрочем, видимо, тоже. Краем глаза я заметил, как он окучивал какого-то паренька, указывая тому уже блестящими глазами на свой пакет. Паренек понимающе кивал, и вскоре они взяли ключи от номера.
   Через какое-то время я обнаружил, что стою в холле практически один. Кроме меня с ноги на ногу переминалось еще несколько страдальцев, которые поглядывали друг на друга, оценивая к кому бы лучше пристроиться. Тянуть больше было нельзя.
   Я уверенно подошел к стойке дежурной и попросил ключ.
   - С кем будете жить? - тут же спросила она.
   - Я обернулся на присутствующих. На несколько секунд возникло неловкое замешательство, после которого из оставшейся небольшой кучки вышел невысокий паренек в очках.
   - Ты не против? - спросил он меня.
   - Только за, - дружелюбно отозвался я и взял ключ от номера.
   Паренька звали Юра, а фамилия у него была Носов. И кабы знал я тогда, с кем поселился в один номер.
   Номер оказался чистым и просторным - я такого не ожидал. Юра, видимо, заметив, мою ошарашенность, улыбнулся:
   - Не ожидал такого?
   - Честно говоря нет, - улыбнулся я в ответ.
   - Ну привыкай! - он весело мне подмигнул. - Это в порядке вещей. Удобства - вещь немаловажная. Если тебе самому плохо, трудно будет другим хорошо делать.
   - Это точно, - тут же согласился я с ним, отметив, что Юрка этот чертовски прав.
   Мне как-то сразу вспомнился мой родной район и подъезд, но я отогнал эти неприятные мысли, напомнив себе, что впереди у меня два дня в этом шикарном пансионате. Два дня, которые надо провести с пользой.
   Кинув вещи, мы отправились в столовую. Завтрак меня удивил не меньше номера, в котором мне предстояло жить. В столовой был организован самый настоящий шведский стол, на котором действительно было что выбрать. Набрав в свою пластиковую тарелку сыра, ветчины, плавленых сырков и несколько кусков хлеба, я свободной рукой подцепил стаканчик с кофе и подошел к столу, около которого уже стоял Юра и еще несколько ребят.
   - А вот и Миша, - представил меня Носов остальным, сообщив, заодно, за какой район я ответственный.
   Парни пожали мне руку, представились и назвали свои районы. Оказалось, что все они далеко от моего, что меня немного расстроило.
   Тем временем в столовой появился патлатый Макс со своим сожителем. В руках у Макса опять был его заветный пакет, а на ногах он держался уже куда менее уверенно, чем во время получения ключей.
   - Смотрите, - привлек внимание остальных Носов. - Кротов явился.
   Все повернули головы в сторону Макса и на лицах у некоторых появились презрительные ухмылки.
   - Ты с ним, вроде, в автобусе ехал вместе?- неожиданно спросил у меня долговязый Паша, стоявший прямо рядом со мной.
   - Ехал, - ответил я. - Он уже там начал...
   - Мы подумали, честно говоря, - продолжил Паша, - мы подумали, что ты теперь его новая компания.
   - Да ну что ты! - я махнул на Пашу рукой, как это обычно делают девушки, в разговорах с подругой, чтобы показать, как она не права.
   - Да расслабься! - засмеялся Паша. - Испугался?
   - Да не хотелось бы вот так с самого начала начать ассоциироваться не пойми с кем, - признался я.
   - Это правильно, - одобрил меня Носов. - От этого Кротова держись подальше. Бухает он по-черному, тупой как дерево, а все равно среди нас. Почему понимаешь? Правильно. Но, как говорится, сын за отца не отвечает...Хотя здесь все наоборот....
   Так я оказался среди "комсомольцев".
   Иерархия в пансионате, да и вообще в организации мне стала окончательно ясна где-то к середине первого дня. Чисто внешне все мы были равны, но, как известно, всегда найдутся те, кто ровнее остальных. Итак, на низшей ступени негласной иерархии "Своих" стояли те, кого Кротов в автобусе назвал "комсомольцами". "Комсомольцами" были те, кто попал в организацию хоть и не без связей, но все же весьма случайно, и находился в ней по идейным соображениям.
   Вслед за "комсомольцами" шли "кулаки". "Кулаки" были именно что средним классом - до блатных они не дотягивали, но и "комсомольцами" уже не были. Интересовала их в массе своей исключительно карьера, а все остальное было по боку. И как выяснилось из рассказов Носова и компании, именно "кулаки" были самым негативным элементом в системе - слово "принципы" им было просто не знакомо.
   А уж после всех шли "сынки". Их, впрочем, было не так много, да и по словам все того же Носова были они разными - кто-то как Кротов, а кто-то вовсе и нет.
   - И среди них есть нормальные, - сообщил мне Юрка. - И очень причем даже.
   - А Кирюха?... - спросил я.
   - А Кирюха, - ответил Носов, - Кирюха был его дружком, из "кулаков". Только неправильный такой кулак - с повышенным содержанием алкоголя в крови. На прошлую учебу они вместе приезжали. Кротова отец вечером первого же дня на машине отсюда вывозил, так как он просто в дупель был. А Кирюха тут кантовался до воскресенья. На эту учебу его даже и не позвали...
   Все многозначительно помолчали, что, как я понял, означало, что Кирюха в скором будущем уже не будет одним из нас.
   - Чем быстрее от этой гнили очистимся - тем лучше, - внезапно сказал долговязый Паша. - Всех их гнать надо к черту.
   - Всех все равно не выгонишь, - усмехнулся Юрка. - Да и как я уже сказал, и среди них разные люди есть. Так что всех под одну гребенку не стоит.
   Разговор этот был прерван громким голосом, принадлежавшим руководителю центральной московской организации Петру Игнашову. Игнашов был кем-то вроде комсорга или пионервожатого, и все должны были слушаться его беспрекословно. Игнашов сообщал, что завтрак закончен и все могут пройти в свои номера, а через пол часа явиться в актовый зал, где состоится первая лекция.
   Распрощавшись с компашкой, мы с Носовым устремились в с свой номер, где по очереди приняли душ и переоделись после дороги, после чего отправились в зал.
   Народу там собралось уже тьма тьмущая. Свободных мест практически не осталось, а потому нам с Юркой пришлось садиться по отдельности.
   Лекция началась.
   Как и было указано в программке, которую нам раздали еще в автобусе, первым должен был обучать нам никто иной как мой друг Лёва.
   Лекция Лёвы была достаточно продолжительной, но абсолютно бессодержательной. Он нес какую-то околесицу в духе самых казенных советских партсобраний о том, что мы должны, мы обязаны, мы просто не можем и так далее. Слушать это было откровенно скучно. Но я заметил, что некоторые из моих коллег слушают Лёву буквально с открытым ртом, не отрывая от него своих очарованных глаз. Тогда я просто еще не сталкивался напрямую со многими из них...
   - Когда же он заткнется? - вдруг услышал я откуда-то с боку.
   Справа от меня сидела девушка, внимания на которую я по началу никакого не обратил, так как приехал в пансионат, в общем-то, не за этим. Но теперь мне волей-неволей пришлось повернуть голову в ее сторону.
   Заметив, что я услышал ее реплику, девушка тут же застрочила что-то в своем блокноте, состроив умное лицо. А была она вполне ничего себе. Даже интересная. По крайней мере, так мне тогда показалось.
   Лёва тем временем рвал и метал, стоя на трибуне:
   - Ваша обязанность направить молодежь, сбившуюся сегодня с истинного пути, на широкую дорогу развития и процветания. Если хоть у одного из вас будут сомнения в правильности своего выбора, то дело может пропасть. Дело может погибнуть! - Лева патетически возводил руки вверх. - Но если вера ваша крепка, а сердца полны решимости идти до конца, не сбиваясь с маршрута, то знайте - старшие товарищи всегда рядом. И мы поможем вам!
   Последние слова потонули в бурных овациях, которые Лёва жестом попросил прекратить.
   - Рано аплодируете! - возвестил он. - Аплодировать мы будем, когда появятся первые результаты. А пока - работать. В ответственности каждого из вас находится район. И не просто район - а район нашей столицы. И теперь вы совей головой отвечаете за каждого подростка! Если он будет не с вами, то он будет с вашими врагами!
   Зал тревожно загудел.
   Я смотрел на Лёву и думал о своем. Я думал о том, насколько он сам верит в то, что говорит. И я был уверен, что у Лёвы в душе нет и миллиграмма веры в собственные слова. Да и слова эти были, скорее всего, не его собственные. И тем не менее, он был там, на сцене. Поучал и назидал. А я сидел в зале и слушал его треп.
   Под конец своего феерического выступления Лёва еще раз пригрозил всем собравшимся, что неисполнение метафизической клятвы верности выбранному пути приведет к самым тяжелым последствиям. И даже привел пример.
   - Сегодня, дорогие коллеги, мы с позором исключаем из наших рядов бывшего нашего товарища и друга Кирилла Тямкина. Исключаем с тяжелым сердцем, но вынужденно и оправданно.
   Тут с места встал Макс, прижимая пакет к груди. Он был абсолютно пьян.
   - А за что? - развязно поинтересовался он.
   - Что за что?- не понял Лёва.
   - Исключаете за что? - уточнил Макс, споткнувшись пару раз на первом слове.
   Зал застыл в ожидании.
   Я с интересом наблюдал за разворачивающейся сценой. А сцена, надо сказать, была классической. "Сынок" вступился в защиту своего дружка, и Лёве теперь надо было как-то выкручиваться.
   Выкрутился он типичным бюрократическим методом, который, видимо, уже успел освоить.
   - Я предлагаю обсудить этот вопрос еще раз закрытом совещании, а потом повторно вынести на всеобщее обсуждение. Раз уж в наших рядах есть несогласные....
   - Ага, он бы в устав заглянул, - ухмыльнулась все та же девушка по правую сторону от меня.
   - А что там в уставе? - не смог я сдержать любопытства.
   Она повернула голову и уставилась на меня как на полного идиота.
   - Там, как бы дорогой коллега, сказано, что все решения принимаются любым собранием простым большинством голосов.
   Сказав это, она окатила меня презрительным взглядом и вновь обратила свое внимание в сторону сцены.
   А там, тем временем, Лёва закончил свое выступление и теперь его место занимал некто Иван Камышов, который, как следовало из программки, являлся руководителем окружного отделения "Своих". Да не просто окружного отделения, а того, куда входил и мой район. То есть, Камышов этот, был моим непосредственным начальником.
   Говорил Иван сжато, тезисно, без лишних эмоций, чем сразу заслужил мои симпатии.
   Он вкратце описал стоящую перед всеми нами задачу, которая, как я окончательно понял, сводилась к тому, чтобы хотя бы частично, но занять место сгинувшего в небытие комсомола. Мне это было вполне по душе, да к тому же это полностью совпадало с моим внутренним убеждением, что давно пора создать нормальную молодежную организацию, которая занялась бы воспитанием подрастающего поколения. Работа в школе на все сто процентов утвердила меня в этой мысли.
   После окончания лекций у нас было свободное время, которое, по плану организаторов, предназначалось для знакомства и установления межличностного контакта между молодыми руководителями.
   Я первым делом нашел Юрку и вместе с ним отправился на прогулку по пансионату. Юрка был на учебе уже во второй раз, а вообще в самой организации состоял всего третий месяц. Но в моих глазах он выглядел опытным руководителем, да и рассуждал он спокойно и рассудительно, так, словно всю жизнь только и делал, что кем-то руководил. Чем на самом деле до этого занимался Носов я в те выходные так и не выяснил. Спрашивать было неудобно, а сам он не рассказывал. Сказал лишь, что работал в каком-то НИИ, а потом вот попал в движение. Я тоже ограничился рассказом о работе в школе, да и то в двух словах.
   Оставшиеся полтора дня мы продолжали посещать занятия и семинары, но, к моему разочарованию, никакой практической пользы они не принесли - все что нам рассказывали было голой пропагандой, от которой к концу второго дня начина уже подташнивать.
   При этом, оглядывая своих коллег я не мог не заметить, что многие из них продолжали слушать бесконечные потоки пустословия на тему возрождения страны с открытыми ртами. Юрка лишь тихо посмеивался, когда я обращал его внимание на этот факт.
   - Насмотришься еще Миш этого, поверь.
   В Москву возвращались мы Носовым практически друзьями. Обменялись телефонами и договорились созваниваться не только по профессиональным вопросам.
   Когда прощались, Юрка доверительно сообщил, что я почти все правильно понял, что увидел за эти два дня:
   - Именно так все и продолжай все воспринимать, - сказал он, пожимая мою руку. - Мой тебе совет. Чтобы потом не разочароваться.
   - Думаешь? - усомнился я.
   - Уверен, - подтвердил свои слова Носов. - И держись Игнашова.
   - Игнашова? Мне казалось, что Иван Камышов более подходящая кандидатура, - высказал я свои соображения.
   - Сам все увидишь и поймешь, - улыбнулся Юрка. - Все. До связи!
   - Ага, давай!
  

Глава четвертая,

в которой организация

становится организацией

   После возвращения с учебы начались трудовые будни.
   На следующий же день, то есть в понедельник, я поехал смотреть помещение, которое выделялось нам префектурой под офис. Как выяснилось, от моего дома оно находилось не так уж и далеко, но само место его расположения было не самым удачным: три полагающиеся нам комнаты находились на первом этаже высотного дома с торцевой его стороны, там, где обычно и располагаются всевозможные конторы. Справа от нашей двери была дверь нотариальной конторы, а слева - продуктового магазинчика, возле которого постоянно паслись какие-то местные алкаши.
   Соседство это меня особо не обрадовало, но, с другой стороны, оно и не было самым худшим из всех возможных вариантов. На учебе я слышал, что одному районному отделению выделили помещение в здании кожно-венерологического диспансера - вот это было уже серьезно. А что у нас - нотариус да продукты. Нет, с помещением нам определенно повезло.
   Последующие две недели происходило заселение. Шло оно медленно и тревожно. Постоянно выяснялось, что чего-то не хватает, что кто-то забыл куда-то позвонить, а потому привоз той или иной вещи откладывается на неопределенное время. Но к концу второй недели наше помещение выглядело вполне рабочим. В каждой комнате стояло по компьютеру. Ну, столы -стулья само собой.
   Решено было, что в одной из комнат будет мой кабинет, в другой - комната для совещаний и переговоров, а третья комната будет пока в резерве. В общем коридоре также поставили стол с компьютером и телефоном. За него предполагалось посадить секретаря. Кандидатура на эту должность нашлась довольно быстро...
   В самый разгар расстановки мебели и перетяжки проводов раздался звонок на мой мобильный телефон. Я вытащил аппарат из кармана и посмотрел на экран, в надежде увидеть определившийся номер. Но на экране было написано, что номер неизвестен. Скажу честно, в былые времена я бы может и не взял трубку вообще, но теперь мне пришлось это сделать, ибо звонить могли не только по моим личным делам, но и по общественным.
   Так оно и было. Звонил Игнашов.
   - Привет! - бодро начал он. - Ну, как идут дела?
   - Да все в порядке, - ответил я, припоминая, что в последний раз он звонил накануне вечером и я ему, вроде бы, все рассказал.
   - Ну и хорошо! - еще бодрее отозвался он. - У меня тут кое-какие новости для тебя.
   Это уже было интереснее. На секунду Игнашов отвлекся, давая кому-то какие-то указания, прикрыв трубку ладонью.
   - Ты еще тут? Извини. Так вот, завтра с утра девочка подъедет к тебе - будет секретаршей. Зовут Олей. Прошу любить и жаловать.
   - Но... - начал было я, вспомнив, что обещал это место дочери моей соседки по лестничной площадке.
   - Что такое?- в голосе Игнашова скользило недовольство.
   - Дело в том, что я тут уже кое-кому обещал, - несмело начал я.
   - Чего ты там обещал? -Игнашов злился. - Я тебе все сказал.
   В трубке раздались короткие гудки.
   Вечером мне пришлось объяснять своей соседке, что с трудоустройством ее дочери никак не получится. Расстроена она была жутко.
   - А мы так рассчитывали, Миша, - с горечью только и обронила она.
   Ну и что я ей мог сказать?
   Оля явилась на следующее утро и оказалась весьма милой девушкой. Спрашивать я у нее ничего не стал, просто показал ее рабочее место и сказал, что с понедельника она может приступать.
   А с понедельника все и завертелось. Да с такой скоростью, что временами мне становилось страшно. Телефон у меня на столе разрывался от звонков. Звонили по самым разным вопросам, большая часть из которых касалась сугубо организационных моментов.
   Из-за этих бесконечных звонков у меня не было времени на дела текущие и не менее важные, нежели вопросы о том, получили ли мы планы по мероприятиям на текущий месяц, которые только что были отправлены по факсу или подготовили ли мы отчет о проделанной работе.
   Приходилось по сто раз объяснять всем и каждому, что ничего еще не сделано и не готово, так как отделение только начало свою работу, да и работают в нем всего два человека.
   Но подобного рода ответы никого не устраивали. Вместо понимания ситуации и слов поддержки я слышал в основном раздраженный крик или, в лучшем случае, просто молчание, после которого следовало швыряние трубки. То, что это было швыряние можно было определить по характерным ударам, с которыми трубка опускалась на аппарат, и которые предшествовали гудкам.
   К концу первого дня я был в состоянии, близком к истерике. На столе передо мной лежала кипа каких-то бумаг, факсов и еще черт знает чего. Все это в течение дня мне методично подкладывала Оля, которая, кстати, к моему удивлению оказалась девушкой работящей, а не какой-то там пригламуренной дурой, за которую я ее по началу принял.
   - Устал? - только и спросила она меня, когда уже собиралась домой.
   - Устал, - признался я.
   - Ничего, потом полегче будет, - Оля улыбнулась.
   - А ты откуда знаешь? - удивился я.
   - Ну, я на это все уже насмотрелась, - снова улыбнулась она. - Через месяц войдешь в ритм.
   "Через месяц! А этот месяц как жить?"- подумал я.
   - Да меня за этот месяц вышибут отсюда, как не справившегося с работой, - иронично заметил я.
   - Ой, да брось ты! - она махнула на меня рукой. - Вышибут тебя! Кто тебя вышибет-то? Лёва что ли? Так он тебя сюда и привел. А про то, что не справишься, так это вообще расслабься. В других отделениях такие дебилы сидят - я тебе передать не могу. А ты умный.
   Я вытаращил на нее глаза. Про Лёвку - то она откуда знает? Да и про другие отделения.
   Оля, конечно, заметила мое замешательство.
   - Чаю хочешь?- спросила она, снимая пальто и вешая сумочку на спинку стула.
   - Давай, - согласился я.
   Она сделала чай и мы устроились в моем кабинете. Здесь-то она мне все и рассказала.
   Оказывается, почти год до этого она работала секретарем у Игнашова. Попала туда она совершенно случайно, только закончив институт. Но, хотя должность была именно секретарская, уходить Оля с нее не спешила, рассудив, что перспективы у проекта есть, тем более, что инспирирован он самой Администрацией. Короче, осталась.
   За год она насмотрелась всякого. На ее глазах практически творилась новейшая история молодежного движения в России. Все делалось с нуля, и самому Игнашову порой приходилось так не сладко, что он готов был бросить все к чертовой матери и уйти. Но старшие товарищи этого сделать ему не давали, видя в нем прекрасного организатора.
   Там-то, в центральном офисе, она и познакомилась с Лёвкой.
   - Сижу я, значит, какие-то материалы для Игнашова готовлю, и тут он появляется. Игнашов предупреждал, что к нему должны придти, поэтому я тут же вскочила и к нему в кабинет, мол, явился. Но он там с кем-то занят был, а потому попросил, чтобы пришедший подождал.
   - Ну, а дальше? - поторопил я ее, так как мне не терпелось узнать как можно больше подробностей из этой закулисной кухни.
   А дальше Лёвка почти пол часа дожидался в приемной, нагло (о, я знаю как он это умеет) рассматривая Олю, отпуская то и дело в ее адрес какие-то пошлые шуточки.
   - Я ее запомнила - этого твоего Лёву, - она встала и налила себе еще чаю. - Поэтому, когда меня на прошлой неделе к себе Игнашов вызвал, я сразу поняла о ком идет речь.
   - Не понял, - перебил ее я.
   - А чего тут понимать? Ты Игнашову понравился сразу там, в пансионате. Я же тебе говорю - ты умный. А умных мало. Он когда узнал, что тебя на этот район Лёва определил, сразу ему перезвонил и пару ласковых сказал на тот счет, что чего ж он тебя так подставляет. Орал так, что я из приемной все слышала.
   - Вот как? - я тоже подлил себе кипятку.
   - Ну да. Ты ж сам видишь - кругом рабочая слобода. А он тебе удружил так.
   - Но я вообще-то сам согласился!- воспротивился я.
   - Ну еще бы ты не согласился, - она снова хитро улыбнулась. - От таких предложений только дураки отказываются. А ты умный!
   - Да что ты заладила! - я поставил чашку на стол. - Умный, умный. Какой я умный?
   - Ладно уж тебе скромничать. Я сразу поняла.
   - Ну как хочешь, - смилостивился я. - Так а дальше что было?
   - Дальше? А дальше Игнашов попросил меня поработать с тобой. Командировал так сказать, чтобы на первых парах тебе попроще было. Только это между нами.
   - Почему?
   - Ну, потому что он тебе просил ничего не говорить...
   Я задумался. Странно это все было. С одной стороны Игнашов заботливо отдал мне свою секретаршу, чтобы она помогала мне в делах, пока я не освоюсь. Что же - очень мило и даже похвально. Жест настоящего руководителя. Но с другой стороны, может, он приставил ее, чтобы шпионить за мной?..
   Оля словно мысли мои прочитала.
   - Миш, только ты не думай, что я тут в роли стукача. Петька правда отличный парень и хочет тебе помочь. И не только тебе лично, но делу в целом. Он ко всему этому очень серьезно относится, в отличие от твоего Лёвы.
   - А откуда ты знаешь, как Лёва ко всему этому относится? - я решил прощупать почву: уж больно много она знала.
   - От Петьки. Но это опять все между нами. Я тебя очень прошу - и так наболтала тут уже столько. Игнашов твоего Лёвку очень не любит. Я много раз слышала, как он о нем отзывается. А деваться некуда - начальник есть начальник.
   - Ладно, Оль, конечно, все между нами, - успокоил я свою (или не свою?) секретаршу.
   Мы допили чай и стали собираться. Выключили везде свет, закрыли двери и разошлись по домам.
   На следующее утро ровно в девять часов, не успел я ее снять куртку и переодеть ботинки, зазвонил телефон. Я рванулся к столу и схватил трубку. Звонил Лёва.
   - Приступил? - коротко поинтересовался он.
   - Да, вчера начали.
   - Хорошо. Вчера тебе должна была бумага прийти по факсу из центра - там примерный план твоих действий на ближайший месяц. Особо внимания на него не обращай - будут звонить сверху - отбрыкивайся как можешь. Твоя главная задача сейчас - набирать народ. Делай что хочешь, но в конце каждой недели ты должен предоставлять списки. И, Миша, я тебя сразу предупреждаю - мертвые души нам не нужны. Да ты и сам должен понимать - все тайное становится явным, - Лёвка совершенно по-идиотски заржал. - В том плане, что первое крупное мероприятие и все сразу видно. У нас таких умельцев хватало, да и хватает.
   - А чего ж не выгоняете таких? - съязвил я.
   - Вот я тебя и начнем, - вновь заржал Лёвка. - Шучу. Ладно, работай!
   Шутка эта мне совсем не понравилась. Да к тому же из головы не шел вчерашний разговор с Олей.
   Не успел я повесить трубку, как телефон зазвонил снова.
   - Начальство уже отзвонилось? - услышал я голос Игнашова.
   - Отзвонилось, - эхом ответил я.
   - Давай, собирайся и ко мне, - сказал Петр. - Жду тебя через час.
   Объяснять он ничего не стал, и разговор закончился для меня полным неведением. Тем не менее, через час я уже входил в кабинет Игнашова.
   Петр поприветствовал меня не вставая из-за стола и рукой указал на свободный стул, так как одновременно еще с кем-то договаривал по мобильнику.
   - Привет, - еще раз поздоровался он со мной, повесив трубку. - Долго не задержу.
   Я молчал и слушал.
   - План по людям видел? - задал мне вопрос Игнашов.
   - Видел, - ответил я.
   - Что думаешь?
   В ответ я лишь пожал плечами. Откровенно говоря думал я на эту тему уже много, но ничего дельного надумать не мог. Цифра в плане стояла внушительная, и откуда взять столько народа я даже и представить себе не мог.
   - Понятно, - подытожил мое молчание Игнашов. - Я когда в первый раз эти цифры увидел, тоже в ауте был. Но у тебя-то хоть район густонаселенный, а у меня одни офисные здания кругом. И ничего. Выполнил. Зачем правда, не очень понятно, но выполнил.
   Он усмехнулся.
   - А почему же не понятно зачем?- все же спросил я.
   - Почему? - он посмотрел на меня так, словно ответ на этот вопрос был более чем очевиден. - Потому что девяносто процентов этих людей не имеют никакого отношения к "Своим", кроме того, что их имена и фамилии есть в списке.
   - Аааа... - протянул я.
   - Вот тебе и "а". Туфта это все. Мыльный пузырь. Но план выполнить надо. А уж с кем потом работать будешь - твое дело. Есть те, кто с девяносто процентами работают, а есть и те, кто с десятью оставшимися.
   - То есть как? - опять не понял я.
   - Ну как? Вот так. Хочешь ни черта не делать - ни делай. Хочешь реально заниматься делом - у тебя есть целый десять процентов.
   Игнашов начинал мне все больше и больше импонировать.
   После того, как Петр изложил мне эту нехитрую философию, он перешел к делу. Оказывается (и это, в обще-то, было мне ясно с самого начала) сам никто в организацию записываться не придет. Вернее, человек десять, максимум двадцать, придут сами, но это капля в море. Остальных надо приводить. И здесь в дело должен идти самый банальный сетевой маркетинг. Пришедший должен привести еще несколько человек с собой, а те еще несколько и так далее.
   Само собой, за просто так никто никого приводить не будет, а на одной идеологии (которой, по правде сказать, и не было) план не вытянешь. Идейные приведут еще пару тройку человек - вот и все. А нужны-то сотни!
   - Держи, - Петр придвинул мне коробку довольно внушительных размеров, которую секунду назад извлек из-под стола.
   - Это что?
   - Абонементы в бассейн.
   Я открыл коробку и увидел там пачки абонементов в наш районный бассейн, находящийся в спортивном комплексе, построенном еще в далекие советские годы.
   Петр выждал какое-то время, дав мне изучить содержимое коробки, а потом продолжил:
   - Это на первое время. Работает не плохо, но и не слишком хорошо. Сам понимаешь - спорт не все уважают. Но ящики пива мы раздавать не можем, так что пока начинай с абонементов. Думаю, на пару-тройку месяцев этой коробки тебе хватит. И самое главное, ты за счет них привлечешь не самый плохой контингент. А остальных уже потом. Все. Действуй!
   Я подхватил коробку и покинул кабинет Игнашова.
   Петр оказался совершенно прав. Абонементов мне хватило ровно на два месяца. Уже на первой неделе к нам в отделение пришло около десяти человек, которые изъявили желание вступить в "Свои". Я, действу я в соответствии с методичкой, полученной из центра, устроил им небольшой экзамен, на котором неофиты должны были назвать мне фамилию действующего президента страны и название основного закона государства. Почти все с честью прошли это испытание и стали полноправными членами организации.
   В конце недели я провел первое установочное собрание с первыми посвященными, на котором поставил перед ними задачу увеличения наших рядов в самые короткие сроки. Чувствовал я себя при этом настоящим партийным руководителем, да и подопечные смотрели на меня как на большого начальника. Все это льстило. И было весьма интересно.
   Первых членов нашей ячейки я назначил квартальными старостами (терминологию приходилось изобретать на ходу) и раздал им по несколько абонементов, для начала. После чего мы разошлись по домам на выходные.
   Каково же было мое удивление, когда в понедельник утром у меня под дверью офиса толпилась стайка малолетних пацанов и девчонок, которые изъявили горячее желание вступить в наши ряды.
   И дело пошло.
   План за первый месяц я даже перевыполнил, как, впрочем, и за второй. Получив похвалу от Лёвки и даже почетную грамоту за подписью самого руководителя аппарата Партии, я чувствовал себя просто превосходно. Все складывалось как нельзя лучше.
   Но потом абонементы закончились.
   Кроме того, на объявленное мною в начале третьего месяца общее собрание актива пришло не больше пятнадцати человек. И это озадачивало.
   С другой стороны, я прекрасно помнил слова Петра: хочешь работать - работай с теми, кто есть.
   С ними я и работал.
   Итак, на третьем месяце моей бурной деятельности приток новобранцев резко сократился. Я бы сказал в разы. Но никаких самостоятельных мер я предпринять не успел: Игнашов позвонил мне сам и снова предложил приехать.
   На этот раз передо мной не появилось никакой коробки, но зато Петр пододвинул ко мне бумажку с номерами телефонов и имена - отчествами под каждым из них.
   - Что за номера?
   - Администраторов ваших районных кинотеатров. Переходим, Миша, к плану "Б".
   - Это что же значит? - растерялся я.
   - Это значит, - Петр загадочно улыбнулся. - Это значит, что начинаем привлекать следующую волну. Тех, кто не клюнул на бассейн. Не хотят в бассейн: Пусть идут на халяву в кино.
   - А что делать-то? - все еще не мог до конца понять я.
   - Пришел, вступил - халявный сеанс тебе обеспечен. Пришел на мероприятие, например на акцию по уборке дворов, - опять халява! И так далее. Здесь включай свою фантазию, за что и кого поощрять. А работает все элементарно: подсчитал количество людей, отзвонился по этим номерам, сообщил и все - нужное число билетов у тебя на руках.
   - Это как же?
   - Да просто. Твое дело количество забронировать, а деньги уже не твоя проблема - там своя касса. Уяснил?
   - Вроде да, - неуверенно ответил я.
   - Да не боись, Миша, все в порядке. Поверь мне, сложности еще впереди.
   С билетами дело пошло, как мне показалось, еще в несколько раз быстрее. Народ стал валить пачками, так, что мы с Лялькой (как я стал дружески называть Олю) порой не успевали принять всех желающих за один день.
   Списки "Своих" по моему району росли не по дням, а по часам. Особенное удовольствие мне доставляло слушать про нас в новостях. Тогда эта тема активно муссировалась и чуть ли ни каждый день по федеральным каналам сообщались подробности формирования и деятельности новой молодежной организации. Деятельности, правда, пока никакой не было, но это не смущало авторов новостных сводок - они обещали, что великие дела еще только ожидают своих юных героев - комсомольцев двадцать первого века.
   Однажды звонок с телевидения раздался и у меня в кабинете. Звонили, конечно, не с федерального канала, а с нашего местного, районного, но это тоже было неплохо. Звонившие изъявили желание снять небольшой сюжет про наше отделение, и я, само собой разумеется, против этого ничего не имел. Оговорили время, и в назначенный час машина с сотрудниками канала и аппаратурой подкатила к нашему офису.
   Накануне я обзвонил несколько человек, на которых мог положиться, и теперь они ждали около моего кабинета, когда я им дам дальнейшие инструкции.
   Телевизионщики походили с камерой по всем трем нашим комнатам, сняли все, что их интересовало, а потом попросили моих активистов им попозировать. Мы уселись за стол для совещаний и принялись с умными лицами обсуждать итоги недели - обсудить именно эту тему предложил я сам, как наиболее нейтральную.
   Потом было интервью со мной.
   - Михаил, расскажите о планах вашей организации?
   Первый же вопрос поставил меня в тупик. О каких планах я им мог рассказать? О планах увеличения любой ценой количества членов "Своих"? Вряд ли.
   Пришлось импровизировать на ходу. Я наплел что-то про патриотическое воспитание молодежи, показал парочку брошюрок и все в таком духе. Углубляться в эту тему, к моей великой радости, никто не стал.
   Затем последовали менее безобидные вопросы, на которые я легко ответил, не прибегая к уловкам и изощрениям.
   Сюжет показали тем же вечером по местному каналу, а через пять минут после его окончания мне позвонил Лёва и с применением материной лексики объяснил, что если я еще раз сделаю подобное, не поставив в известность руководство, то это будет моим последним поступком на занимаемой мною должности.
   - Ты совсем оборзел что ли?- почти орал он в трубку. - Тебе кто позволил?
   - Да я думал, так лучше будет, - пытался оправдаться я.
   - Ты в известность кого поставил? - не унимался Лёва.
   - Игнашова, - не моргнув глазом ответил я.
   И это было правдой. Именно с Петром я советовался накануне приезда группы с телевидения. И именно он посоветовал мне не сообщать о ее приезде наверх.
   - Зарубят. Сходу причем, - жестко сказал он.
   - Почему? Я ведь ничего такого говорить не буду, - начал было настаивать я. - Все с лучшей стороны представлю.
   - Никому твоя лучшая сторона не нужна, - саркастически усмехнулся Игнашов. - Ты - никто. Запомни это. И это закон. Но если не боишься, то пусть приезжают. Ответственность вся на тебе. Ну и на мне теперь уже. Так что, если что - вали на меня. Мол, я был в курсе.
   - А тебе ничего не будет?
   - Это уже мои заботы.
   Лёвка что-то еще кричал в трубку, но я его почти не слушал. Вместо этого я сидел и поливал себя последними словами за то, что так легко выдал Петра.
   Закончив разговор с Лёвой, я тут же набрал ему на мобильный, и пересказал ему только что состоявшуюся беседу.
   - Да не волнуйся ты так, Миша, - дружелюбно ответил Игнашов, после того как я поставил точку в своем рассказе.
   - Да как же не волноваться? - искренне сокрушился я. - Тебе ж теперь достанется.
   - Понимаешь, Миш, мне терять нечего... - Петр осекся.
   - Это как так? - не понял я.
   - А вот так. Меня и так и так снимут. Я это знаю прекрасно. На мое место давно Камышов метит - скоро он его получит. Я тебе больше скажу. Камышов знал о съемке с самого начала - неужели ты об этом не догадывался?
   - Нет...
   - Конечно, знал. И Лева твой знал. Но ничего не сделали. А почему?
   - Чтобы... - попытался я высказать свое предположение.
   - Чтобы лишний раз по мне ударить. Они же прекрасно знают, что мы с тобой общаемся. Причем общаемся минуя Камышова. А ему это ой как не нравится... Но я тебе уже сказал, мне это не суть важно. Не так бы вдарили, так по другому. Здесь, по крайней мере, все предсказуемо.
   - Мда... - только и выдавил из себя я.
   Повесив трубку я еще некоторое время сидел в задумчивости. Вот оказывается, на что намекал Носов...
   С Юркой мы общались достаточно регулярно, но не так часто, как мне бы этого хотелось. У него были свои дела - у меня свои. Иногда созванивались. Пару раз пересекались в кафешке, но опять оба куда-то спешили и толком так и не поговорили. Во время последнего разговора Юрка намекал, что у него какие-то неприятности, но ничего конкретного так и не сказал. И вот теперь, сидя на диване с телефонной трубкой в руках, я начинал кое-что понимать. Элементы мозаики постепенно складывались в моей голове в единое целое, из которого следовало, что, видимо, Носов был человеком Игнашова. И если Петра убирали с его должности, то убирали автоматически и Юрку...
   Юрке я решил позвонить на следующий же день.
   Встретились мы уже вечером, около метро. Юрка сказал, что готов остаться на ночь, а, значит, времени у нас было предостаточно. Взяв в магазине около метро пару бутылок вина, нарезку, сыр и еще какой-то мелочи, мы отправились ко мне.
   Разговор сначала не шел, но когда первая бутылка опустела, Носов явно расслабился. Он вальяжно раскинулся на диване и, тупо глядя в телевизор, принялся щелкать каналы, попутно обсуждая увиденное на экране.
   - Одно дерьмо, - повторял он непрестанно, продолжая переключать программы.
   - Да выключи ты его нафиг, - посоветовал я.
   - Да пусть для фона работает, - решил Юрка и, наконец, бросил пульт на диван.
   Телевизор продолжал что-то бубнить, а мы, не обращая на него уже никакого внимания, принялись болтать обо всем подряд.
   Сходив за третьей бутылкой вина, мы снова устроились в комнате, расслабленно закурив. Вообще-то себе я позволял курить только на кухне, но сейчас мне совершенно не хотелось следовать каким-либо правилам и заставлять себя и Юрку лишний раз ходить туда-сюда. Проветрю.
   Юрка лихо вытащил пробку, выплеснув немного красной жидкости на пол, но, похоже, не заметив этого. Я сидел и смотрел на несколько капель, блестящих и отражающих свет ламп, и совершенно ни о чем не думал, дожидаясь, пока Носов разольет содержимое бутылки по бокалам.
   - Ну, давай Миша, - Юрка поднял наполненный бокал над головой. - За тебя и твою успешную карьеру.
   - Тогда уж и за твою тоже! - пьяно возразил я.
   - А моя уже закончилась, - отчего-то весело ответил Юрка. - Так что за твою!
   Я залпом выпил и только потом до меня дошел смысл сказанных Носовым слов. Что значит закончилась? Я тупо уставился на Юрку, который, в отличие от меня, пил вино не спеша, маленькими глоточками.
   - Я не понял, - язык у меня слегка заплетался, - Ты что сказал-то?
   Юрка отпил еще немного и, хитро прищурив один глаз, начал смотреть на меня сквозь стекло бокала. Но мне сейчас было не до шуток.
   - Не, Юр, ты объясни! - развязно потребовал я.
   - Давай я тебе расскажу одну историю, - все так же глядя на меня сквозь призму дешевого стекла, ответил Носов.
   - Давай, - согласился я.
  

Глава четвертая и Ґ,

в которой происходит

второе возвращение назад

  
  
   Колька сосредоточенно листал газету. Периодически он слюнявил палец, которым переворачивал страницу, оставляя на ней мокрые разводы.
   - Ты чего там все читаешь? - Митька бесцельно ходил взад-вперед по цеху, то и дело сморкаясь в какую-то грязную тряпку, которую он нашел здесь же. Простыл он капитально.
   - Ищу кое-что, - коротко ответил Колька.
   Минут через десять Колька поднял глаза на замершего в предвкушении чиха Митьку и односложно сказал:
   - Нашел.
   - Чего нашел-то? - Митька так и не смог чихнуть, а потому недовольно скривился, всем своим видом показывая, что товарищ мог бы и подождать немного со своим заявлением.
   Митька подошел к Кольке и сверху вниз уставился на газету. Буквы оказались перевернутыми, а потому прочитать он ничего не сумел - он и в нормальном-то положении кое-как справлялся с этими дурацкими сочетаниями букв.
   - Вот, - Колька ткнул пальцем в одну из статей. - Читай.
   - Сам читай, - огрызнулся Митька. - Я университетов не заканчивал.
   Колька криво усмехнулся. Он хорошо знал Митьку, а потому вовсе на него не обижался. Да и университетов он никаких не заканчивал - три класса отучился в церковно-приходской, пока в деревне у бабки жил. Вот и все университеты. Но у Митьки-то и того не было.
   Колька откашлялся, прочистив горло, и принялся читать, да с таким выражением, что Митька поначалу забыл вдумываться в смысл написанного, увлекшись талантом товарища составлять слова из непослушных букв.
   А читал Колька статью про некоего полицмейстера, который, как говорилось в статье, уже не первый раз попадал в скандальные хроники многих газет, за свою распущенность, вызванную неуемным пьянством. Несколько дней назад он снова напился до бессознательного состояния, а потому из его участка среди бела дня совершенно спокойно ушел член большевистской партии, подозреваемый в сговоре с анархистами, пытающимися всеми силами дестабилизировать и без того нестабильную обстановку в стране.
   - Чего такое дестаблири... - выговорить слово Митька не смог.
   - А я почем знаю? - добродушно признался Колька.
   - Ладно, дальше читай, - сказал Митька таким тоном, словно сам он смысл этого слова знал и был крайне недоволен, что его друг его не знает.
   - А дальше все, - ответил Колька.
   - И чего?
   - Как чего? - Колька смерил Митьку презрительным взглядом. - Не понимаешь? Ты революцию как делать хочешь? Мы этого растяпу разоружим немного - вот чего.
   Митька сообразил, наконец, к чему ему была зачитана статья. Некоторое время он молчал, словно обдумывая что-то, а потом медленно заговорил.
   - Думаю, надо установить за ним наблюдение. Организуем для этого Павку. Он юркий - справится. Пусть походим за ним, понаблюдает, а когда все точно выясним, можно будет брать.
   -Ивана с Павкой отправим. Вдвоем им сподручнее будет. - Колька посмотрел на Митьку, ожидая его реакции.
   - Правильно. Пусть вдвоем идут.
   На том и решили.
   Через час Павка и Иван уже были в цехе. Прибежали. Они всегда приходили после обеда, когда родители отпускали их. А до обеда каждый занимался своим делом - Павка с отцом в портной мастерской сидел, учился. А Иван помогал матери торговать пирогами, которая она, несмотря на разруху вокруг, умудрялась исправно печь.
   Оба они были младше Кольки с Митькой и оба завидовали им. Но по хорошему завидовали. Ну а как не завидовать? Они-то сами чуть ли не буржуазия какая-то мелкая - один сын торговки, второй - еврейского портного. А кто Колька с Митькой? Рабочие! Рабочий класс - вот кто!
   - Короче, пацаны, дело есть, - важно объявил им Колька.
   Парни обрадовались. Глаза загорелись у них.
   - Что за дело-то? - начали они наперебой.
   - Оружие доставать будем, - все с той же значимостью продолжал Колька. - Дело сложное. И опасное.
   Он сделал паузу.
   - Мы не боимся, - ответил за обоих Иван. - Выкладывай.
   - Полицейского одного надо на поводке поводить. Выяснить когда уходит, когда приходит, с кем и так далее. На первых парах ничего сложного. Пока вы этим заниматься будете, мы с Митькой подумаем как до конца все довести.
   - А чего нам от него надо-то? - Павка хлопал своими детскими глазками.
   - Ну я же сказал - оружие, - обозлился Колька на него за непонятливость.
   - Аааа... - протянул Павка.
   - Вот тебе и "а". Рот закрой, а то ворона залетит! - Митька сказал это серьезно, но все сразу засмеялись - смешно у Митьки получилось.
   На следующий день Павка с Иваном отправились по указанному адресу. Вечером накануне они все чего-то шушукались, обсуждали. Колька с Митькой им не мешали, посмеивались только иногда. Да и самим им было что обсудить. Отследить перемещения полицейского - пол дела. Павка с Иваном справятся, сомнений нет. А вот как оружие забирать?
   - Да он же пьяный будет, - шептал Митька - Чего сложного-то. Подкараулим в темном переулке и дело с концом.
   - Шибко ты умный, я погляжу, - отвечал Колька. - Если бы все так просто было, он давно бы уже своего нагана лишился. А ведь нет - ходит с ним вполне себе. Что это значит? А я скажу тебе. Это значит, что домой его, скорее всего, под белы рученьки дружки его отводят. До самой до калиточки.
   - Разумно, - соглашался Митька. - Видать и правда доводят. Но пока рано выводы делать - пусть пацаны подежурят, приглядятся.
   Итак, Павка с Иваном к четырем часам дня отправились к полицейскому участку, в котором служил незадачливый герой газетных колонок. Они устроились на лавочке в сквере, расположенном прямо напротив входа в участок и принялись изображать из себя беседующих о том о сем примерных мальчиков. Сделать им это было нетрудно - одеты они были хорошо (не в пример Кольке с Митькой), так что никаких подозрений вызвать были не должны.
   Первый час прошел впустую. Полицейские шныряли туда сюда, постоянно переругивались между собой. Иногда подъезжали конные патрули и ребята с интересом рассматривали породистых рысаков, ждущих своих всадников и затравленно оглядывающихся по сторонам.
   - Ничего, Павка, - сказал Иван, разглядывая черного жеребца, - ничего. Скоро и мы с тобой на таких скакунах разъезжать будем и революцию делать.
   - Думаешь? - неуверенно спросил маленький Павка.
   - Уверен. - Иван был слишком серьезен для своих четырнадцати лет.
   - А сколько нам еще сидеть здесь? - Павке хотелось есть, да и отцу своему, портному Берману, он обещал быть дома пораньше, чтобы помочь с выполнением заказа от какого-то важного господина, который обещал хорошо заплатить.
   - Потерпи, - Иван по-отечески приобнял его. - Потерпи, Павка.
   И Павке ничего не оставалось делать, как сидеть и терпеть. И терпение это вознаградилось. Ровно через час и десять минут с того момента, как они сели на лавочку в сквере, двери полицейского участка с грохотом раскрылись и из них вывалился толстый господин, одетый в полицейскую форму, по которой легко можно было определить, что он очень высокий начальник.
   - Он, - совсем тихо проговорил Павка.
   - Вроде он, - согласился Иван. - Надо поближе подойти, рожу рассмотреть.
   Фотографию из газеты они запомнили хорошо - лицо у нужного им полицейского было запоминающееся: одутловатое от постоянного пьянства, с пышными немного старомодными усами и лохматыми бакенбардами. Внешне, вышедший из участка человек выглядел именно так - по крайней мере так казалось из далека. Но в газете на нем была форменная фуражка, а этот тип вышел с непокрытой головой, которая была абсолютно лысой.
   Павка с Иваном не торопясь поднялись с лавки и медленно двинулись в сторону участка. На расстоянии около ста шагов от полицейского они остановились. Тот, в свою очередь, похоже некуда особенно и не спешил. Он как вышел, так и стоял на ступеньках, ведущих к входной двери, и глупо вертел головой то вправо, то влево, словно ища чего-то или кого-то.
   Пацаны замерли на месте. Это был он.
   Только оказавшись рядом с объектом наблюдения, они поняли нерешительность полицейского - он еле держался на ногах.
   Переглянувшись, и поняв друг друга без слов, Павка с Иваном развернулись и засеменили назад к своему наблюдательному пункту. Оказавшись около скамейки, они снова уселись на нее и теперь уже не сводили не моргающих глаз с фигуры полицейского.
   Внезапно к участку подкатил экипаж.
   - Чего так долго? - заплетающимся языком заорал полицейский чин.
   - Простите, ваше благородие, - затараторил извозчик, - на мосту девка, дура этакая, под лошадь попала, так все перегородили, пока ваши подчиненные выясняли, что да как. Вот и простоял там. А я им говорил, что за вами еду. Нет, все равно не пускали.
   - И правильно делали, - гаркнул полицейский. - Давай, помоги мне.
   Извозчик ловко соскочил на землю и подбежал к полицейскому начальнику. Тот тут же оперся на него всем своим немалым весом, отчего извозчик сложился почти пополам, но на ногах устоял и поволок пассажира усаживаться в экипаж.
   Отдуваясь, фыркая и что-то нечленораздельно бормоча, полицейский залез-таки в открытую кибитку и тут же отключился, оповестив об этом событии весь окружающий мир своим громогласным храпом.
   Экипаж тронулся.
   Павка с Иваном ринулись за ним, но догнать запряженную пару гнедых не представлялось никакой возможности. Запыхавшись, они остановились посреди мостовой и сами чуть не угодили под копыта лошадей.
   - А ну пошли вон с дороги! - закричали на них со всех сторон.
   Пацаны тут же отбежали на тротуар и уселись прямо на землю. Сердца у них колотились с сумасшедшей скоростью, грозя просто выскочить наружу.
   - Что ж теперь Кольке-то скажем с Митькой, - чуть не плакал Павка. - Упустили!
   - Упустили, - угрюмо подтвердил Иван.
   Расстроенные, они побрели к Колькиному цеху. Там их уже поджидали старшие товарищи.
   - Ну? - Митька вскочил с места.
   - Упустили.
   Иван с Павкой уставились на свои ботинки, боясь поднять глаза.
   - Ладно, шпионы, рассказывайте, - не без улыбки дал команду Колька.
   Они рассказали все от начала и до того самого момента, как их попросили убраться с мостовой. После чего снова замолчали, всем своим видом давая понять, что целиком и полностью осознают свою вину и готовы понести наказание. Но наказывать их никто не собирался. Наоборот, Колька с Митькой приободрили их и даже похвалили:
   - Молодцы. С участком, по крайней мере, теперь все ясно. Там мы сделать ничего не сможем. Знаем мы теперь и то, что домой его отвозит экипаж с извозчиком, на которого он орет как на слугу. А это значит, что знает он его давно и возит постоянно.
   Колька улыбнулся и продолжил:
   - Завтра засядете около его дома. Посмотрим как там обстоят дела.
   На следующий день Павка с Иваном заняли позицию возле дома, в котором проживал полицейский. Особняк на берегу Фонтанки выглядел помпезным и вполне соответствовал статусу, обладателем которого была их потенциальная жертва.
   - Обустроился, гад, - зло сплюнул Иван.
   - Да... - только и протянул в ответ Павка.
   Около пяти возле парадного входа остановился уже хорошо знакомый им экипаж. Извозчик, тот же, что и вчера, ловко соскочил с каблучка и почтительно открыл дверцу, приглашая пассажира ступить на бренную землю. Но на землю полицейский не ступил. Видимо, он все еще спал, так как никаких телодвижений не наблюдалось.
   - Приехали, ваше благородие, - как можно громче сказал возница.
   Никакой реакции не последовало.
   - Во дрыхнет, - прыснул Павка.
   - Тихо, - тут же осек его Иван, ни на секунду не отрываясь от происходящего возле экипажа.
   Павка притих и снова уставился во все глаза.
   Извозчику тем временем удалось растолкать полицейского, и тот, отборно матерясь, начал выбираться. Но не успел он встать на ноги, как тут же издал не то рык, не то стон, который через секунду потонул в матершине, и бросился к реке. Добежав до гранитных плит, возвышающихся на половину человеческого роста, он облокотился и, перевесившись, стал дергаться всем своим телом, да так, что стоящий рядом недвижимый каменный лев, казалось, сорвется со своего постамента.
   - Он чего делает-то? - ошарашено спросил Павка.
   - Блюет, - безо всяких эмоций ответил Иван, даже не повернувшись в Павкину строну.
   Прочистив желудок, полицейский снова исторг из себя очередную порцию отборного мата, и, вытерев рукавом кителя губы и подбородок, переваливаясь, поковылял в сторону парадной. Вечером в Колькином цехе стоял такой смех, что друзья периодически одергивали друг друга. Веселились от души. Когда насмеялись вдоволь, стали обсуждать дальнейшие действия. Решили, что просчитать все следует наверняка, а потому за пьянчужкой еще надо понаблюдать, чтобы не возникло никаких непредвиденных ситуаций.
   В целом же план был прост и элегантен. Полицейского решено было разоружать около его дома. Как показало дальнейшее наблюдение за объектом, свои подходы к парапету он повторял почти ежедневно, за редким исключением отказывая себе в удовольствии выплеснуть содержимое желудка в Фонтанку. Именно этим фактом и решено было воспользоваться.
   Полицейского на себя брали Колька с Митькой, а Павке с Иваном предстояло заняться извозчиком. Условились, что они должны будут его отвлечь, а еще лучше вообще отвести на расстояние от театра событий. Как это сделать никто толком не знал, так что действовать решили по обстоятельствам.
   Через неделю после разработки плана около трех часов дня все четверо выдвинулись к дому полицейского. Оказавшись рядом с ним, они еще раз коротко повторили действия каждого из участников операции, после чего заняли заранее оговоренные позиции. Павка с Иваном укрылись за углом дома, а Колька с Митькой встали около парапета и принялись изображать светскую беседу.
   Ровно в пять у дома остановился знакомый экипаж. Извозчик привычно спустился вниз и принялся трясти спящего полицейского. Тот какое-то время сопротивлялся, но, в конце концов, поднял голову и принялся вращать осоловелыми глазами. Поняв, что он уже возле дома, блюститель правопорядка властно отпихнул возницу в сторону, окатив его непотребными ругательствами с ног до головы, после чего начал выбираться с насиженного места:
   - Руку подай, сволочь! - недовольно буркнул он извозчику. - Да осторожнее ты, дурья твоя башка, осторожнее!
   Извозчик испуганно переминался с ноги на ногу, не зная как лучше подступиться к грандиозной фигуре полицейского, которая угрожающе свесилась с экипажа и теперь балансировала, что называется, на грани.
   - Давайте плечо подставлю, ваше благородие - все удобнее будет.
   Но ответить начальник полицейского участка ничего не успел - не удержав равновесия, он кувырнулся вперед, страшно выпучив глаза и издав тихий писк. Кучер в последнюю секунду успел подставить свое щуплое тело, смягчив тем самым удар туши о землю.
   - Убью! - заорал полицейский, извиваясь всем своим жирным телом, не в силах поднять его с земли.
   Извозчик, по крайней мере так казалось со стороны, к этому моменту вообще не подавал признаков жизни. Жертва падения, наконец, сумела сесть, еще больше, тем самым, придавив к земле несчастного. В этот миг возница, оправившись видимо от первоначального шока, начал тоскливо поскуливать. Пацаны наблюдали эту сцену со своих позиций. Все происходящее явно путало их планы. Колька с Митькой, которые должны были подать сигнал к началу операции, стояли с открытыми ртами, растерянно глядя друг на друга.
   - Чего делать будем? - Митька первым подал голос.
   - А черт его знает, - еле слышно ответил Колька.
   Тем временем, полицейский окончательно сполз с извозчика, который, стоная и причитая, поднялся на ноги и стоял теперь, потирая по очереди все части своего тела. Сам же страж порядка стоял на четвереньках, ругаясь на чем свет стоит, пытаясь ухватить кучера за ноги. - Да подними ты меня уже, пес ты этакий! - рычал он, словно сам был псом.
   - Сейчас, ваше благородие, сейчас.
   Через несколько минут оба стояли, опершись об экипаж, и тяжело дышали.
   И здесь Колька решил действовать. Он резко повернул голову в сторону Павки с Иваном и взметнул левую руку вверх - именно так они условились. Он даже не успел предупредить о своем решении Митьку, который не сразу отреагировал на его телодвижения.
   - Ну, чего стоишь, - прошипел Колька. - Начали.
   И они начали.
   В несколько прыжков Колька с Митькой преодолели мостовую и оказались около полицейского с извозчиком. Тут же из-за угла нарисовались и Павка с Иваном. Теперь все четверо стояли возле экипажа и смотрели на уставившихся на них мужчин.
   - Чего надо? - взревел полицейский.
   Но ответа он не дождался. Вместо этого Колька закричал, что есть мочи:
   - Навалились, пацаны!
   Крикнув, Колька испугался, что крик его может привлечь внимание случайных прохожих. Тему ненужных свидетелей они тщательно обсуждали накануне. На их счастье, особняк жертвы стоял в той части города, где людей в это время было не так много - слева от Английского пешеходного моста, но не в сторону шумной Садовой, а наоборот - в сторону Египетского моста. Тихие безлюдные переулки. Колька машинально осмотрелся по сторонам и с облегчением понял, что вокруг никого не было. Он выхватил свой наган и уткнул его в толстый живот полицейского чиновника. К Колькиному изумлению, ствол утонул в мягком животе так, что видна осталась одна рукоятка, да барабан. - Оружие, быстро, - скомандовал Митька.
   Полицейский все еще не мог поверить во все происходящее. Он беззвучно шевелил губами, пытаясь хоть что-то выдавить из себя, но слова явно не шли ему на ум. Еще больше ошарашен был извозчик. Он вжался в стенку экипажа и дрожал всем телом. В глазах его застыл животный страх. Несмотря на всеобщую растерянность, Павка с Иваном приступили к выполнению порученных им обязанностей. Они вплотную подошли к трясущемуся кучеру и лихо заломили ему руки за спину.
   - Это вам, щенки, с рук не сойдет, - зло процедил полицейский, медленно вынимая свое оружие.
   - Быстрее давай. - Колька еще сильнее вжал дуло в необъятный живот. - И смотри без глупостей. Заорешь - пристрелю.
   Обрюзгшее лицо полицейского налилось кровью, и теперь было таким красным, что казалось, еще немного и его хватит удар.
   - Всех поймаю, - комментировал свои действия чиновник. - Всех. По одному отловлю и повешу.
   - Как бы тебя самого раньше не повесили, - не с того, ни с сего заявил ему своим еще девчачьим голосом Павка.
   Наконец оружие оказалось в руках у Кольки.
   - Все. - он встретился взглядом с полицейским. - Теперь мы уходим. Если заорешь - вернемся и пристрелим. Ты понял?
   - Понял, - сдавленно ответил полицейский.
   Колька что было силы двинул ему в лицо кулаком, оглушив на время. Возницу бить не пришлось - за все время он не сказал ни слова и лишь дрожал, словно осенний лист на ветру.
   Как и было уговорено, парни снова разделились по двое и бросились в переулки, ведущие к Садовой.
   И здесь случилось непредвиденное. Из Прядильного переулка неожиданно выехал конный патруль.
   Заметив появление конников, полицейский заорал во всю глотку:
   - Держи их!
   С этими словами он набросился почему-то на извозчика, и потрясая его за грудки и брызгая слюной прокричал ему прямо в лицо:
   - Лови их!
   Возница все также сотрясаясь на полусогнутых ногах попытался побежать куда-то в сторону патруля, но крепкая рука полицейского снова схватила его - на сей раз за шиворот.
   - Ты куда побежал, идиот? - взорвался чиновник. - На повозке своей их догоняй!
   Извозчик, беспрерывно извиняясь, бросился к экипажу, споткнулся, упал, поднялся, успев получить пару тумаков, и, оказавшись на месте, схватил вожжи.
   - Пошли, пошли! - взвизгнул он, понукая лошадей, которые от неожиданности встали на дыбы.
   После недолгой задержки экипаж сорвался с места и с жутким грохотом исчез за поворотом в переулок.
   Туда же устремился и конный патруль.
   И именно в этот переулок за пол минуты до этого забежали Колька с Митькой.
   Поняв, что вторая часть плана провалилась, на бегу, они решили разделиться, что и сделали, уже выбежав на Садовую. Перед тем как распрощаться, Колька сунул Митьке свой наган:
   - На крайний случай.
   Себе он оставил пистолет полицейского, твердо решив, что если его возьмут, друзей он не выдаст и все возьмет на себя.
   Все остальное произошло настолько стремительно, что вспоминая об этом позже, Колька сам дивился тому, как все могло закончиться для него настолько удачно.
   Срывая дыхание и чувствуя, что легкие вот-вот лопнут, Колька вырвался на набережную канала Грибоедова и здесь, поскользнувшись на подмерзшей воде, рухнул на землю, совершив по инерции несколько кувырков. Этого времени было достаточно, чтобы преследователи нагнали его. К своему удивлению, обернувшись, Колька увидел перед собой вовсе не ожидаемый конный патруль, а все тот же экипаж с извозчиком и расхристанным полицейским, который стал еще более красным.
   - Попался! - зловеще прокричал полицейский.
   - Уууу... - провыл возница, выражая свою абсолютную солидарность с предыдущим криком.
   Колька попятился назад, то и дело оступаясь и еле удерживая равновесие. Со всех сторон их начали обступать люди, и вот-вот должна была появиться полицейская команда. Полицейский уже явно чувствовал свое полное превосходство. Лицо его было искривлено в страшной гримасе, которая выражала одновременно ненависть и призрение к пацану, который посмел поднять на него руку.
   И Колька решился. Как он это сделал, он так и не понял. Сколько не вспоминал - вспомнить не мог.
   Он выхватил пистолет и направил его на полицейского.
   - Не подходи. Пристрелю, - предупредил он.
   Полицейский только рассмеялся в ответ:
   - Пристрелишь? И на каторгу - пожизненно. Что же, стреляй.
   Он театрально раскинул руки, как бы призывая Кольку разрядить в него барабан. И Колька не заставил себя ждать. Три выстрела подряд разорвали вечерний осенний воздух. Толпа оцепенела. Полицейский, обвел всех присутствующих стекленеющими глазами, немного глупо, как бы извиняясь, улыбнулся, и повалился на выпрямленных ногах назад, как подрубленное дерево. Поняв, что полицейского он убил, Колька и сам впал в состояние близкое параличу. Он не мог двинуться с места, ощущая, что все его мышцы словно сковали невидимые цепи, разорвать которые он не в силах.
   Меньше чем через минуту появились полицейские. Они грубо кинули Кольку на булыжную мостовую, выхватили из рук пистолет и, разгоняя параллельно зевак, погрузили убийцу в полицейский автомобиль.
   Колька безропотно повиновался. Ему казалось, что он спит, и сон этот должен закончиться.
   Но сон не закончился.
   Его привезли в участок, где жестоко избили, а потом принялись допрашивать.
   В качестве свидетеля на допросах постоянно присутствовал извозчик, который смотрел на Кольку так, словно тот убил не полицейского, который орал на этого самого возницу с утра до ночи и обращался как со своей собственностью, а его родного отца.
   - Господин Терещук, - обращался следователь к вознице. - Что вы видели?
   - Видел, как этот, - чуть не плача, он тыкал пальцем в Кольку. - Видел как этот убил.., застрелил Арсения Юрьевича!
   - Это понятно, - степенно продолжал следователь. - Но что было до этого? Поподробнее, любезный.
   Извозчик хлопал глазами, потом вращал ими, как будто не мог контролировать свои нервные окончания, и молчал. Видно было, что он совершенно искренне потрясен.
   Колька смотрел на извозчика и никак не мог понять, что заставляет этого человека вести себя именно так. Он ведь всего лишь бедный извозчик, которого этот самый Арсений Юрьевич пинал по чем зря. - А до этого, господин начальник, - уже в открытую сглатывая слезы, сбивчиво заговорил свидетель, - до этого он с бандой своей подкараулил нас, и напал, напал, а потом....застрелил, застрелил....
   Он разрыдался, сотрясаясь всем своим тщедушным телом.
   - Ладно, - подытожил следователь. - Все ясно.
   Он повернулся к Кольке:
   - Виселица, братец.
  
  
  

Глава пятая,

в которой Юрка Носов

рассказывает свою историю

   Юрка был родом из небольшого сибирского городка, название которого я так и не смог запомнить. Родился он всего лишь на год раньше меня, но несколько в другой, нежели я, семье. Отец юрки был военным. Причем военным настоящим, из той породы Солдат с большой буквы, что служат отечеству до самого конца. Вопрос только в отечестве... Детство Юрка провел в военных городках сибирского военного округа, меняя общежития и казенные квартиры с сумасшедшей скоростью. Мать Юрки практически не работала, так как просто не успевала втянуться ни в один коллектив, ввиду молниеносных отъездов мужа на новое место службы. Иногда у них случались конфликты и даже ссоры на этой почве, но до серьезных разрывов дело, в общем-то, не доходило. Лишь однажды, уже на заре советской власти, когда Иван Дмитриевич (а именно так звали Юркиного отца) придя под вечер со службы в комнату в общежитии устало опустил свое подкаченное тело на ветхий диванчик, жалостно заскрипевший от его веса, заявил, что на следующей неделе они должны перебраться в соседнюю часть, находящуюся еще на сто пятьдесят километров дальше от ближайшего городка, Валентина Петровна (а именно так звали Юркину мать) устроила самый что ни на есть настоящий скандал, закончившийся, правда, горячими объятиями, слезами и солеными поцелуями. Именно в этой отдаленной от цивилизации части Юркина семья и встретила распад Союза. Чрез пару недель после того, как Беловежское соглашение было подписано и начало свое разрушительное действо на просторах некогда великой страны, а никаких приказов из Генерального штаба так и не поступило, офицеры собрались на экстренное собрание в ленинской комнате.
   В клубах тяжелого сигаретного дыма, с пылом и матершиной, мужики принялись обсуждать сложившуюся ситуацию. - Что делать-то будем? - то и дело причитал молоденький лейтенант Малышкин, который всего три месяца назад прибыл в часть после военного училища.
   - Разберемся! - успокаивал его, а заодно и всех остальных Иван Степанович.
   По правде сказать, сам он знать не знал, что делать, но ввиду того, что командиром части был именно он, решение принимать тоже надо было ему. Следует добавить, что к моменту проведению собрания, все офицеры, а так же и срочники, довольно определенно разделились на две противоборствующие группировки, найти общим язык которым было не дано. Часть коллектива заняла четко демократическую позицию, полностью поддержав в тяжелые августовские часы Ельцина. Вторая же группа военных осталась верна красному знамени и в глубине души надеялась, что все это недоразумение в скором будущем завершится и естественный порядок вещей вновь воцарится на одной шестой части суши.
   - Да вы уж разберетесь! - взвизгнул майор Чмаков, который в части считался неформальным лидером демократического крыла. - Вы уже наразбирались со своими ГУЛАГАми и Беломорканалами! Хватит!
   - Хватит, хватит! - подхватили его требование несколько голосов в разных концах комнаты.
   - Молчать! - заорал что есть мочи полковник Носов. - Пока я командир этой части. И решать, что хватит, а что нет, тоже буду я.
   Он обвел тяжелым взглядом личный состав.
   Личный состав притих.
   Носов мерил комнату аршинными шагами, выкуривая одну сигарету за другой. Курить он начал с того дня, как Горбачев укрылся в Фаросе, и теперь все никак не мог остановиться. В день он выкуривал по две пачки, а иногда открывал и третью, но ее обычно вырывала у него из рук бдительная Валентина Петровна.
   Но тишина продолжалась недолго. Чмаков, наблюдавший исподлобья хождения Носова наконец не выдержал и, вскочив и подняв почему-то обе руки вверх, не своим голосом закричал:
   - Господа! Солдаты и офицеры! Неужели мы дадим этой красной сволочи задавить наши демократические порывы? Неужели так просто отступимся!?
   Господа офицеры и солдаты неуютно ежились на своих стульях и робко поглядывали то на Носова, то на Чмакова, будто выжидая, чья возьмет.
   Юркин отец подошел в плотную к майору и взяв его за грудки, поднял от уровня пола. Майор испуганно взвизгнул и начал вращать глазами, не находя ни одного поддерживающего взгляда. Все сидели потупив взор и не смея поднять глаз - авторитет полковника Носова был велик. Носов поставил Чмакова на место так и не проронив не слова. Но оказавшись на твердой поверхности и испытав, вероятно, очередной прилив уверенности, майор Чмаков вдруг совершил поступок, которого, как он позже признавался в многочисленных интервью, он сам от себя не ожидал. Выхватив из кобуры пистолет, он уткнул дуло табельного оружия в грудь полковнику Носову и прошипел сквозь губы:
   - Пистолет, сука.
   - Да ты...да я тебя, вошь! - взревел полковник и всем корпусом навалился на майора.
   И здесь раздался выстрел. Сначала никто ничего не понял и только Чмаков как-то странно заскулил. Кто-то из офицеров подумал, что в него-то и попала шальная пуля, выпущенная, правда, не совсем понятно кем. Но через несколько секунд все встало на свои места: тело полковника Носова с грохотом обрушилось на истертый паркет, чтобы больше уже не подавать признаков жизни.
   Чмаков застыл как вкопанный, все еще продолжая поскуливать. Всем стало ясно - командира части застрелил именно он.
   "Красная" часть офицерского состава и примкнувшие к ним рядовые старшины и сержанты оказались полностью деморализованными. "Демократы", впрочем, тоже были в замешательстве. На газах у всех них произошло самое настоящее убийство. В принципе, квалифицировать его можно было как "по неосторожности", но с большой натяжкой. Как не крути, но пистолет Чмаков направил в Носова вполне определенно, а уж как он там выстрелил...
   Чмакова в полуобморочном состоянии доставили в его комнату, где он, будучи холостяком, обычно придавался ежедневному безудержному пьянству. Уложив командироубийцу на кровать, демократически настроенные офицеры уединились на совет, оставив у дверей комнаты дежурного с автоматом, на случай, если "красные" решат учинить самосуд. Исход дела решил, как обычно, случай. Буквально через час после трагедии в части раздался телефонный звонок. Звонили из Москвы. Попросили командира. К телефону поплелся Чмаков, изрядно налакавшийся к этому времени.
   - Алоэээ... - развязно проговорил он в протянутую ему трубку.
   Вокруг него сгрудились офицеры, ждавшие, чем закончится разговор. Чмаков теме временем продолжал беседу.
   - Носов?- удивленно переспросил он у трубки и выпучил стеклянные глаза на соратников по оружию.
   - Скажите, что погиб при попытки организации бунта в защиту ГКЧП, шепнул молоденький лейтенант Малышкин, который еще в военном училище слыл большим выдумщиком и фантазером.
   Чмаков кое-как передал то, что посоветовал ему Малышкин. Объяснение это, видимо, не удовлетворило абонента.
   - Спрашивает, кто его...того, - зашептал испуганный и стремительно трезвеющий майор, прикрыв трубку ладонью. - Чего отвечать-то?
   Он вперся глазами в Малышкина, который от скромности природной весь раскраснелся и теперь стоял, теребя очки в мокрыми от пота пальцами и оставляя на стеклах влажные разводы. - Говорите, что вы. Лично, - не задумываясь не на секунду ответил лейтенант.
   - Дааа? - удивился Чмаков. - Так прямо и говорить?
   - Именно так, - подтвердил Малышкин.
   Майор доложил в трубку, после чего его слабеющая на глазах рука медленно опустила эту самую трубку на аппарат, но не попала на рычаг, отчего трубка слетела с тумбочки, повиснув на витом черном шнуре.
   Воцарилась полная тишина и лишь короткие гудки были слышны, доносящиеся откуда-то из далека, словно сигналы какие таинственные...
   - Ну что? - спросил кто-то.
   - Пи...ц, - коротко ответил Чмаков.
   После этого он резко развернулся на одном каблуке и медленно, угрожающе направился в сторону лейтенанта Малышкина. Поравнявшись с ним, майор остановился, посмотрел дрожащему от страха за содеянное лейтенанту в глаза, и тихо-тихо, почти неслышно прошептал:
   - И тебе пи...ц.
   Но это самое непечатное слово миновало всех, в том числе и Малышкина, который, правда, успел заполучить пару прядей седых волос за те несколько дней, что прошли до окончательного разрешения ситуации.
   А разрешилась ситуация следующим образом. В часть приехало высокое московское начальство, да не одно, а в сопровождении кучи телекамер и журналистов. Чмаков, увидев у ворот вереницу начальственных автомобилей и десятки суетящихся вокруг представителей пишущей и снимающей братии, схватился было за пистолет (да-да, тот самый!), чтобы нанести себе смертельное ранение, но в последний момент дал слабину и отказался от этой затеи, решив, что, возможно, это не самый страшный позор в жизни и пережить его вполне реально.
   Ворота открылись и процессия плавно въехала в расположение части, под сопровождение из лая собак и отборного мата офицеров, пинавших нерасторопных солдат. Чмаков, собрав всю волю в кулак, медленно двинулся навстречу приехавшим.
   Первым из машины вылез неизвестный ему генерал, который посмотрел на него совсем не так, как майор ожидал. Не было в том взгляде злобы, ненависти или даже укора. Но была доброта и ласка. Ничего еще не понимающий Чмаков робко отдал честь, но вместо сухого приветствия высокого московского начальника получил горячие его объятия и даже крепкий поцелуй, обжегший его щеку. Майор окончательно растерялся.
   Генерал тем временем повернулся к камерам, и, обняв одной рукой Чмакова, а другой, словно дирижер, взмахнув, обратился ко всем присутствующим:
   - Россияне! Вот он - герой новой России!
   С этими словами он чуть подтолкнул Чмакова, давая понять, что тому следует не то сделать шаг вперед, не то что-то еще. Растерявшийся майор, уже давно приготовившийся к линчеванию, шаг вперед сделать не осмелился, а потому просто поклонился аж до самой земли, отведя руку в сторону, как в старину делали. Все было заулыбались (а кое-кто даже захихикал), но грозный голос генерал прервал нарождающуюся вакханалию:
   - Позвольте назвать имя этого человека - Петр Петрович Чмаков!
   Последовал гром аплодисментов. И сам Чмаков, как дитя, яростно захлопал в ладоши, счастливо улыбаясь и, как показалось некоторым, даже плача. Лицо его было озарено искренним первородным счастьем, отчего стало похоже на лик великого Андрея Миронова в роли Гоши Козодоева в тот момент, когда тот шел "по воде" с трусами Лёлика на палке.
   - А теперь, - продолжил генерал, заставив всех вздрогнуть, - теперь пусть, как говорится, награда найдет своего героя!
   К нему тут же, резво, словно мальчик, подбежал седовласый адъютант с подушечкой на ладонях. На подушечке к священному ужасу и удивлению майора лежала самая настоящая звезда Героя.
   - Я хочу вручить эту новую награду новой России, - генерал кивнул в сторону подушечки со звездой, - этому майору, который очень скоро...
   Здесь генерал сделал паузу, которая по его задумке, вероятно должна была выразить всю многозначительность его заявления.
   - Так вот. Который очень скоро...будет дааалеееко не майором!
   Толпа собравшихся изумленно ахнула, а сам Чмаков чуть окончательно не лишился чувств.
   Затем был грандиозный банкет, продлившийся до утра. На банкете генерал продолжал сыпать тостами в честь Чмакова, что не забывали фиксировать все собравшиеся журналисты, чтобы на следующий день газеты и выпуски телевизионных новостей вышли с пышными заголовками и фотографиями скромного майора, в одиночку, в глухой тайге вступившим в борьбу с самопроизволом тоталитаризма в лице глумливого полковника Носова...
   Через месяц Чмаков получил свои генеральские погоны и, как поговаривали злые языки офицерских жен, стал вхож в самые высокие московские кабинеты (со своей не весть откуда взявшейся женой, годившейся бывшему майору в младшие дочери).
   Самое интересное, что про Юрку с матерью и младшей сестрой в период всей этой круговерти как-то все позабыли. Они продолжали жить в своей маленькой комнатушке в офицерском общежитии. Кто-то перестал с ними здороваться, кто-то наоборот сочувствовал, но, в целом, все оставалось по старому. Но в то же время всем было совершенно очевидно, что долго так продолжаться не может.
   Все случилось, как это обычно и бывает, внезапно. Утром, когда серый осенний дождь монотонно стучал по карнизу, стекая струями с грязного окна, занавешенного старой занавеской, больше похожей на кусок чьего-то цветастого халата, в дверь их комнатенки постучали. Жильцы уже были на ногах - мать собирала Юрку в школу, а его младшую сестренку в детский сад.
   - Собирайтесь, - коротко сказал теперь уже майор Малышкин, ставший после всех событий правой рукой Чмакова.
   - Куда? - так же кратко поинтересовалась мать.
   - Не знаю, - покраснев с ног до головы, ответил Малышкин.
   - Хорошо. - Ни один мускул не дрогнул на лице Валентины Петровны
   Собрались они за час - вещей особенно у них не было, а что было - рассовали по пакетам и сумкам. Вышли за пределы части, сели на рейсовый автобус и доехали до ближайшего поселка, где у полковника Носова были хорошие связи со времени его предыдущего места службы.
   Выгрузившись из автобуса, семья Носовых направилась к покосившемуся домику на самом окраине села, в котором жил старик Никифорович, однажды спасший жизнь полковнику, когда тот заплутал на лыжах и чуть не замерз насмерть в глухом лесу. Никифорович, открыв дверь, будто совсем и не удивился увидев незваных гостей:
   - Приехали, ну и молодцы, - улыбнулся старик. - Надолго?
   - Не знаю, пока не прогоните, - глядя в пол, честно призналась Валентина Петровна.
   - Да куда ж я погоню-то? - рассмеялся Никифорович. - Живите сколько надо, хоть год - хоть десять. А Степаныч где ж?
   - Умер он, - заплакав, ответила Юркина мать.
   Старик ничего не сказал на это, а просто приобнял ее, погладил по голове, и Юрке с сестренкой подмингул. Так они начали жить у Никифоровича. Старик он был хороший, добрый, а к Юрке с девочкой относился как к своим внукам. Своих детей у него не было, старуха померла пару лет назад и, похоже, он был даже рад такому повороту событий. Юркина мать довольно скоро устроилась на работу на местную почту, где проводила только половину дня, что было крайне удобно - оставалось время на занятия детьми. Работа ей нравилась, да и на почте были рады - все же грамотный человек, с образованием. За дело Валентина Петровна взялась с истинным рвением - выписала дополнительную кучу газет, так как выяснилось, что кроме "Московского комсомольца" на почте ничего нет. Бабы деревенские сначала переполошились, мол, денег и так на селе нет, а эта чуча городская на газеты последние копейки тратит. Но Валентина Петровна их быстро успокоила, объяснив, что деньги она найдет безо всякого ущерба для сельских жителей. И действительно, через месяц пришли первые газеты, а бюджет села ничуть не пострадал. Оказалось, что Валентина Петровна снова воспользовалась связями умершего мужа. Вообще, полковника Носова в округе знали хорошо. Никому он никогда не в чем не отказывал, помогал чем мог. Надо крестьянам с урожаем помочь - пришлет солдат. Трактор где в грязи увяз - тут же технику перекинет к месту происшествия. Заболел кто - свою машину предоставит, чтобы до райцентра довести, в больницу. Одним словом, Валентина Петровна съездила, поговорила с главой района, который частенько к ним в часть наведывался пока Иван Степанович был жив, и тот без всяких разговоров выделил дополнительные средства на то, чтобы богом забытое таежное село начали получать газеты. Авторитет ее среди селян резко возрос.
   Юрка начал ходить в сельскую школу, а его сестра по малолетству сидела дома с Никифоровичем, который развлекал ее как мог, а между делом обучал грамоте и счету. Так продолжалось два года, пока в селе не появился человек, круто изменивший жизнь Юркиной семьи. Звали его Владимир Сергеевич Боев.
   В тайгу его занесло по делам бизнеса. Оказалось, что где-то недалеко от тех мест, где осел Юрка с матерью и сестрой было найдено месторождение редкого самоцвета, который на международных рынках котировался, что называется, на вес золота. Компания Боева " Техразполиск", что расшифровывалось как "Техника разработки полезных ископаемых" выиграла конкурс на разработку месторождения и вот теперь сам хозяин фирмы прибыл на место будущих работ по извлечению бесценных самоцветов из недр земных, дабы проинспектировать ход работ и убедиться, что все идет согласно разработанному плану. Приехал Боев, как говорится, на белом коне и при параде. Несколько тяжелых черных джипов въехали в село на рассвете, когда угрюмое сибирское солнце только-только начало появляться из-за горизонта, порождая сумерки, сменяющие долгую ночь. Первая машина в колонне остановилась напротив здания сельсовета, где, несмотря на столь ранний час, уже горел свет. Не успели автомобили полностью остановится, как на пороге здания сельского органа власти появился председатель Досоров, по правую руку от которого стояла Валентина Петровна. С ней Досоров договорился заранее, попросив моральной и интеллектуальной поддержки в трудную минуту. Валентина Петровна, поворчав, согласилась, хотя и не планировала вставать ни свет ни заря, а, напротив, планировала поспать подольше, так как на календаре было воскресенье. Боев, поравнявшись со встречающими, одарил Досорова властным крепким рукопожатием, а Валентине Петровне лишь слегка кивнул, давая понять, что ее присутствие он заметил. Внешне Владимир Сергеевич произвел на Юркину мать в первый момент впечатление, скорее, отрицательное. Маленького роста, худощавый, в очочках и лысиной, обнаружившейся под снятой шапкой, он был полной противоположностью ее покойному мужу, который отличался большими габаритами, отличным зрением и шикарной шевелюрой. При свете тусклой лампочки, одиноко качающейся под потолком в кабинете председателя, Боев оказался еще более неказистым. Кожа у него была какая-то иссохшая, словно он много лет провел под палящим солнцем, а походка прыгающей, будто одна нога у него была короче другой. Не отказавшись от предложенных ста грамм за знакомство (покоробивших Валентину Петровну, привыкшую, что полковник Носов никогда не пил, а уж тем более в такую рань), Боев сразу перешел к делу, изъявив желание выехать на место предстоящих работ. Уже через пятнадцать минут они с Досоровым улетели на черном джипе в темноту тайги.
   Валентина Петровна прибрала со стола и отправилась домой, досыпать. Но поспать толком ей снова не удалось. Буквально через час во входную дверь раздался стук. С трудом разлепив глаза, женщина поднялась из теплой постели и поплелась по холодному полу открывать дверь. На пороге стоял Досоров, явно повторивший, и не однократно, возлияния алкогольной продукции в свой и без того измученный организм. - Собирайся! - почему-то закричал он.
   - Ты чего орешь? - пресекла его возбуждение Валентина Петровна. - Куда еще собираться?
   - Боев тебя приглашает, - теперь уже почти шепотом, заговорчески произнес хмельной председатель. - Куда это приглашает? - растерялась сотрудница сельской почты, а по совместительству и весьма привлекательная особа.
   - Да какая разница, баба-дура! - вновь повысил голос Досоров. - Такой человек ее приглашает, а она еще рожу воротит!
   Валентина Петровна пошла одеваться. Позже, когда мать рассказывала всю эту историю Юрке, она и сама не могла найти объяснения тому, почему она с такой легкостью согласилась на встречу с совершенно незнакомым ей человеком:
   - Сердце, видно, подсказало, - с едва заметной улыбкой говорила. О романе сельской почтальоншы с "крутым" москвичом заговорили где-то через неделю после их первой встрече. Слухи разлетались по округе с такой скоростью, что сами виновники разговоров лишь разводили руками, не в силах хоть как-то противостоять народной молве. Да и скрываться они, вообще-то, не собирались. Валентина Петровна, которая после трагической гибели мужа дала себе что-то вроде негласного зарока безбрачия, влюбилась в Боева так сильно, как можно влюбиться только в юности, но ни как в ее тридцать пять лет. Но и Владимир Сергеевич того стоил. Его сжатая, сухая кожа оказалась не просто плохой, но, наоборот, в определенном смысле хорошей для Юркиной матери: оказалось, что в свое время она действительно была сильно опалена солнцем. И не просто солнцем, а афганским солнцем. Боев оказался в прошлом боевым офицером-афганцем, прошедшим все круги ада той странной и страшной войны. Выяснилось и недоразумение с подпрыгивающей ногой: оказалось, последствие тяжелого ранения в ногу. Бизнес Боев вел вместе со своими старыми афганскими товарищами, которые не бросали друг друга и в мирное время. Дела у них шли в гору и к моменту приезда главы "Техразполиска" в сибирское село он был уже миллионером со всеми прилагающимися к этому статусу дополнениями как то счета в солидных банках и прочие автомобили-самолеты. Свадьбу играли уже в Москве.
   Юрка с сестрой начали ходить в престижную частную школу, а Валентина Петровна полностью посвятила себя домашнему очагу и прочим бытовым хлопотам. Жизнь наладилась.
   После окончания школы Юрка уехал учиться за границу, в Англию. Сам он хотел остаться в Москве и попытать счастья на вступительных экзаменах в МГУ, но отчим и слушать ничего не хотел:
   - Если очень захочется, купишь ты себе потом этот диплом МГУ - с телефоном, по которому обратиться, помогу.
   Несколько лет в Британии сделали из Носова-младшего настоящего английского денди. Помимо прекрасного экономического образования Юрка научился аристократическим манерам, а также приобщился к не менее аристократическим развлечениям. По воскресеньям он посещал собачьи бега или проводил время в компании молодых лордов и герцогов, которые были для него всего лишь однокашниками. Но на родину его тянуло. Он прекрасно понимал, что куда лучше остаться в благополучной Европе, на что ему недвусмысленно намекал и Боев, как раз намеревавшийся открыть несколько ювелирных магазинов в Лондоне, которыми кто-то должен был управлять. Юрка же и слышать ничего не хотел. Окончательно возвратившись в Россию, он какое-то время работал в одном из подразделений "Техразполиска", но вскоре это занятие ему наскучило - никто не воспринимал его всерьез, а лишь как сына самого Боева.
   Политика Юрку интересовала всегда. Еще учась в Англии, он ежедневно просматривал все выпуски новостей российского телевидения, а также читал все доступные русскоязычные издания. Что-то его радовало и обнадеживало, но многое вызывало тревогу и недоумение. Однажды, во время очередных каникул, которые он проводил обязательно в Москве, Юрка завел разговор о политике с Владимиром Сергеевичем. - Думаю, с моими знаниями и образованием я мог бы при желании и в политику удариться, - сказал Юрка как бы полу шутя.
   - Не понял, - тут же резко отреагировал отчим.
   - А чего тут непонятного? - Юрка сделал небольшой глоток шотландского виски, к которому пристрастился на Туманном Альбионе.
   Боев поднялся из кресла, в котором сидел до этого, неспешно полистывая газету, и подошел к пасынку, угрожающе склоняясь над ним.
   - Не позволю. - Коротко произнес он и уставился своими темнокарими глазами на Юрку.
   Юрка, не ожидавший подобного поворота событий, сразу выпрямился и поставил стакан с виски на журнальный столик. Он прекрасно знал этот тон Боева, как знал и то, что ничего хорошего он не предвещает. Когда Владимир Сергеевич начинал говорить так, словно он отдает приказы, это значило, что он зол, и зол не на шутку. - Слушай сюда, Юра, - тихо заговорил Боев. - Я никогда не позволю, чтобы мой сын (а Юрку он считал именно своим сыном, а не каким-то там приемышем) ввязался во всю эту грязь. Меня эта политика уже окунула по самые уши сам знаешь во что. И с тобой я этого сделать не позволю.
   Юрка прекрасно понимал, о чем говорит его отчим. Боев говорил об этом не так часто, в основном, когда выпивал. Он никак не мог простить властям то, что они сделали лично с ним и с тысячами ему подобных, отправив в Афганистан. Он не мог простить той еще власти то, что она не смогла сохранить страну. По его словам, он сам бы первый отказался от всего, что имел теперь и вернулся бы в родную часть, если бы знал, что у власти находятся люди, радеющие за свое отечество. Но таких людей он не видел. И, как понял Юрка, не хотел видеть и его, своего сына, среди них.
   - Но дядя Володя (отцом он Боева назвать не мог, как не старался и как его не просила об этом Валентина Петровна)! - Юрка тоже встал. - это мое личное дело.
   Здесь ты прав, - согласился Боев. - Но прислушайся ты к моему совету! Я не первый день на свете живу.
   - Да я, вроде, тоже, - самонадеянно ответил Юрка.
   - Ну-ну, - только и сказал Боев и вышел из комнаты.
   На этом разговор был закончен. Юрка улетел учиться и больше эту тему в общении с отчимом не затрагивал.
   Но после года работы в "Техразполиске" сын полковника Носова окончательно понял, что тратить время на игры в богатенького сынка он не готов, а настоящее дело - это живая реальная политика. Он уволился из компании и через какое-то время оказался в "Своих", куда его привел один из российских друзей, с которыми он учился за границей. Юрку довольно скоро заметили и он был на хорошем счету, пока не произошло то, что произошло - В течение двух месяцев Владимир Сергеевич Боев из уважаемого бизнесмена превратился во врага общества. Оппозицию спонсировать он начал еще в самом начале своей политической карьеры. Но деньги давал не всем подряд, а лишь тем, кого считал достоянными и способными реально изменить ситуацию. До поры до времени соответствующие люди в соответствующих креслах смотрели на это сквозь пальцы, так как деньги Боева помогали им сокращать расходы на содержание политического бомонда, а, следовательно, и увеличить свои личные доходы. Но потом все резко изменилось. Юрка точно знал, что отчим дает деньги, что называется, от чистого сердца, а отнюдь не исходя из своих корыстных интересов. Но там так не думали. Там думали, что Боев хочет власти. И наказали. Во второй раз Юркина семья оказалась в положении изгоев. Тут же покатилась под гору и Юркина карьера в "Своих". Его никто не выгонял, не заставлял убираться вон. Нет. С ним просто, по старой бюрократической традиции, перестали общаться, создав вокруг вакуум, который пока никто еще не мог вытерпеть. - Ну как? Удивлен? - Юрка откинулся на спинку дивана и глубоко затянулся сигаретой, которых он выкурил уже целую гору, пока рассказывал. - Удивлен, - честно признался я.
   Мне и правда не верилось, что парень, сидящий сейчас передо мной - сын того самого Боева, которого я сотни раз видел по телевизору, чьи фотографии мелькали в газетах чуть ли не каждый день. Но факт оставался фактом - Юрка Носов, этот доброжелательный и простой с виду молодой человек, был сыном Владимира Сергеевича Боева, который в данный момент проживал в той самой Англии, в которой сам Юрка не так давно учился.
   Да, Юркиного знакомого, который его в "Свои" привел звали Петром Игнашовым.
   - Что скажешь? - прервал мои раздумья Носов.
   - А что я должен сказать? - растерянно ответил я.
   - Ну, хотя бы то, как ты теперь ко мне относишься...
   - Так же как и до твоего рассказа, - немного пафосно сказал я, понимая, что говорю сейчас не совсем то, что думаю.
   Внутри у меня шла самая настоящая битва. С одной стороны Юрка был мои товарищем, можно даже сказать уже другом, но с другой, продолжая общаться с ним я понимал, что могу ох как поплатиться за эту дружбу. Страх предательски проникал в душу, отдаваясь неприятным жжением в сердце. И все же я решился - будь что будет. - Как сейчас у тебя дела обстоят? - поинтересовался я.
   - Ты о работе? - уточнил Юрка.
   - Да.
   - Думаю, в конце недели написать заявление и положить Игнашову на стол. Но жалко уходить, понимаешь?
   - Не очень, - помотал я головой.
   Действительно, о чем мог Юрка жалеть? Они так поступили с его отчимом, а "Свои" - их молодая поросль, их опора.
   - Ты меня можешь, Миш, идиотом считать, но я действительно верю, что ситуацию можно изменить. И чем больше нормальных людей в организации будет, тем лучше, тем проще будет в будущем. Понимаешь?
   - В принципе да, - чуть помедлив ответил я. - Слушай, Юр, а давай ко мне?
   - В смысле?
   - В прямом. На внештатной основе. Мне помощник нужен. То есть не помощник, а надежный человек рядом. Ты работай, устраивайся, а в свободное время, если будет желание, всегда готов тебя подключать. Как смотришь?
   Я не против, - улыбнулся Юрка.
   - Ну и отлично!
   Мы допили остатки вина, и Юрка засобирался домой, но никуда я его не отпустил - остался он у меня ночевать.
  
  
  

Глава шестая,

в которой происходит знакомство

с реальными и авторитетными пацанами

   Если кто помнит, то в самом начале своего повествования я упомянул о неприятном инциденте, произошедшем со мной недалеко от дома, когда наши местные пацанчики обрушили на меня свой праведный гнев. Мог ли я тогда подумать, что через какое-то время мне придется столкнуться с этой братвой еще раз, и при этом при куда менее приятных обстоятельствах. Нет, не мог.
   А столкнуться пришлось. И дело было так...
   Снег посыпал в то утро совершенно неожиданно. Все прогнозы погоды в один голос говорили, что снегопад закончился, а если и возобновится, то не ранее начала следующей недели. И это, честно говоря, не могло не радовать - город был просто завален снегом.
   Дворники и дорожные службы не справлялись, что, в общем, не было большой неожиданностью ни для кого из москвичей. Новая зима - новая тотальная амнезия городских чиновников. Будто и не жили они на планете Зима ровно год назад, а прибыли сюда лишь совсем недавно, и пока только осваиваются...
   Тем не менее, за несколько дней город покрылся месячным слоем осадков, похоронив под собой тротуары, мостовые, машины и вообще все.
   - Вот дерьмо.
   Я раздвинул шторы и ничего не увидел за окном. Вместо до боли знакомого пейзажа передо мной была сплошная белая пелена.
   Но делать было нечего: снег снегом, а жизнь продолжалась и требовала от меня, судя по всему, подвига.
   Поежившись от холода, я направился прямиком в ванну, где провел не меньше двадцати минут, чтобы окончательно согреться и отойти ото сна. Вытершись насухо, я высушил волосы феном, и вышел в коридор. Холод снова окутал мое тело, но полностью овладеть им я ему не позволил - бегом бросился в комнату и натянул джинсы с рубашкой, которую тщательно отглаживал накануне вечером. Сразу стало намного теплее.
   Заварив пакетик чая, я включил телевизор, и неспеша попивая коричневый напиток, щедро сдобренный сахаром, принялся смотреть новости.
   В мире за ночь ничего особо не изменилось. Ролями никто не поменялся и спектакль шел согласно постановке. Все произносили заученные фразы, исправно играя своих героев. Скука.
   Пощелкав программы и окончательно убедившись в том, что никакой принципиально новой информации получить мне не удастся, я остановился на одном из музыкальных каналов, по которому как раз начинался клип внезапно ворвавшегося на звездный небосклон отечественной попсы рэпера Васька под названием "Мерин". В песне пелось про лихого парня из рабочих кварталов, который в качестве жизненного приоритета выбрал для себя обладание дорогим автомобилем, нужный ему для завоевания авторитета и любви районных девиц.
   Васька лихо считывал куплеты, рисуя яркий мир образов, призванных осознать слушающих всю крутость бытия пацана на дорогой тачке.
   Кабы знал я, что песня эта станет для меня пророческой в то день, правда, в определенном смысле.
   Допив чай и выключив телевизор, я натянул свитер, одел ботинки с курткой и, прихватив, портфель, вышел из дома. Вернее, попытался выйти. Как только подъездная дверь от моего усилия открылась наружу, и я уже хотел сделать шаг в зимнюю пургу, путь мне преградила чья-то черная фигура.
   - Извините, пройти можно? - еще ничего не подозревая, спросил я.
   - Ни х..я, - было мне ответом.
   - Не понял, - опешил я, все еще наивно полагая, что путь мне преградил какой-то местный алкаш, с которыми у меня обычно был разговор короткий.
   - Щас поймешь, - известила меня черная фигура, которую я все силился рассмотреть, но никак не мог: лампочка у нас в подъезде на первом этаже не горела уже не меньше трех дней, а снаружи было не лето - рассветает зимой поздно.
   Но "щас" я ничего не понял.
   Вместо того, чтобы что-то объяснять, фигура нанесла мне сокрушительный удар в живот, от которого я повалился на пол. Запах кошачьей и человечьей мочи ударил в нос.
   - Вставай, б..ь, - услышал я где-то сверху.
   - Встанешь тут, - огрызнулся я, пытаясь сообразить, кто же это все же может быть.
   Мыслил я в тот миг следующим образом: либо меня грабят, либо бьют целенаправленно. Грабить мог кто угодно, а вот целенаправленно бить... Так могли сделать только враги. А настоящим врагом у нас была только одна организация - национально - большевистское движение или просто НБД.
   Об этом нам сообщали постоянно. Просто внушали эту мысль. Меня это, признаться, всегда раздражало. Причем по нескольким причинам. Во-первых, раздражала сама назойливость агитаторов, которые явно держали большинство членов "Своих" за баранов, которым постоянно нужен пастух. А, во-вторых, относительно НБД у меня было свое, давно сформировавшееся мнение, которое вряд ли мог изменить, заучившись не самый умный набор слов, партийный политпросветитель.
   - Давай, пошел, - фигура подтолкнула меня в спину.
   Холодный ветер со снегом ударил в лицо. Вели меня к огромному черному джипу, припаркованному неподалеку от подъезда. Подойдя к машине мы остановились, будто ожидая чего-то. И так оно и было - через несколько секунд задняя дверь открылась, и из нее высунулась бритая голова, непокрытая никаким головным убором.
   - Садись, - приказала голова.
   Я послушно залез в машину и ощутил спасительное тепло - хотя одет я был и достаточно плотно, но отчего-то замерз ужасно.
   Оглядевшись, я понял, что в машине нас четверо. Вернее, сначала нас было трое: я, бритая непокрытая голова и водитель. Но потом правая передняя дверь резко распахнулась, впустив в салон очередную порцию холода, и с нами оказался четвертый участник разворачивающихся событий - черная фигура.
   - Поехали, - приказала непокрытая голова.
   - Заводи, твою мать, - прикрикнула на водителя черная фигура.
   Машина чуть дернулась вперед, будучи снятой с ручника, и плавно покатилась по обледеневшему асфальту в неизвестном мне пока направлении. Какое-то время все молчали, хотя ситуация явно требовала разъяснений.
   Первым заговорила бритая голова.
   - Фонарёв?
   Я вздрогнул, услышав свою фамилию.
   - Фонарев.
   - Будем знакомиться, братан.
   С этими словами бритая голова повернулась в мою сторону и я смог рассмотреть ее переднюю часть, то есть лицо. Лицо это было отчасти мужественным, но скорее мужицким. Простое лицо. Но, принадлежащее, тем не менее, и в этом сомнений у меня уже никаких не было, бандиту.
   В следующую секунду внутри у меня все похолодело, так как я понял, какому именно бандиту принадлежит это лицо. Догадка моя тут же подтвердилась, так как бандит представился:
   - Граф.
   - Очень приятно, - выдавил я из себя, проглотив подступивший комок.
   Но приятного было мало. Кто такой Граф знали все в районе от мала до велика. Все, у кого дома стоял ящик, называемый телевизором. По районному каналу это лицо мелькало достаточно часто, и отнюдь не в детских утренниках. Да и что там районные каналы - Графа показывали и по центральному телевидению.
   Прославился Граф в самом начале 2000-х тем, что победил в каких-то локальных разборках всех своих конкурентов, отправив их на вечный покой, и стал лидером организованной преступной группировки, заправлявшей именно в нашем округе, а так же в близлежащем Подмосковье.
   Тогда, сидя в машине, я отчетливо вспомнил сюжет, в котором рассказывали о тернистом пути Графа....
   Родился он в подмосковном Железнодорожном где-то в начале семидесятых, и проживал там вплоть до своего совершеннолетия. Ничем особенным Костя Графов не отличался - был обычным парнем, весьма субтильного телосложения. Учился Костя с переменным успехом, но старался не прогуливать и вообще быть на хорошем счету.
   Как вспоминала в передаче его классный руководитель, Костя нравился девочкам и в десятом классе даже вскружил голову одной отличнице, которая из-за него напрочь провалила экзамены в престижный вуз, выйдя, в результате замуж за какого-то кооператора, который через несколько лет бросил ее с двумя детьми на руках, уйдя к молодой любовнице, а потом и вовсе был застрелен. Застрелен, как говорят, Графом...
   Но обо всем по порядку.
   После окончания школы Костя подал было документы в геологоразведочный институт, на факультет технологии разведки и разработки природных ископаемых, но не набрал необходимых баллов по математике, а потому принят не был. До армии оставался еще целый год, который надо было чем-то занять, и занятие это нашлось как-то само собой. Костин отчим (а у него был именно отчим, своего же родного отца он не знал с рождения) пристроил пасынка к себе на завод кем-то вроде подмастерья - Косте надо было просто подавать какую-то деталь некоему дяде Паше, который ловко всовывал ее в какое отверстие станка, крутил ручку, а потом с демоническим смехом вытаскивал из окошка ту же самую деталь, но слегка деформированную. После этого Косте полагалось передать ее дяде Виталику, который трудился за соседним станком. Пока Графов был занят процессом передачи, дядя Паша прикладывался к бутылке водки, которую он прятал за своим же станком, отчего веселел пуще прежнего.
   Так прошел год.
   А потом был осенний призыв, военкомат, строгий майор с помятым лицом и отправка в часть.
   Но тут случилось непредвиденное. Грянул девяносто первый год и распался великий Союз. Событие это застало Графова в учебке под Воронежем, где его уже вторую неделю учили жизни какие-то абреки, не то из Таджикистана, не то из Узбекистана. Иногда к ним присоединялись гарные хлопцы из Дагестана и Ингушетии. Но их, слава Аллаху, было немного.
   И вот, когда единой страны не стало, выяснилось, что чуть ли не половина их учебки - иностранцы, а потому должны покинуть территорию независимой России. Так большая часть абреков отъехала в свои кишлаки. Оставшиеся представители братских, те, кому не повезло оказаться гражданами другого государства, навсегда запомнили оставшиеся недели в учебке.
   Как рассказывал корреспонденту некто Казбек Давлоев, который на свое горе был сослуживцем Графова, после того как последние таджики, узбеки, грузины, армяне и прочие уехали из расположения части, русские практически устроили оставшимся иноверцам "самый настоящий геноцид".
   Служил Графов неплохо, хотя первое время, попав в часть он и испытывал некоторый дискомфорт от того, что в казарме царила странная атмосфера не понятного ему оцепенения, а к командиру части все испытывали такой пиетет, словно он и есть верховный главнокомандующий.
   Через несколько дней, за обедом, он разговорился с сержантом Ивановым, который и поведал ему об истории, произошедшей буквально за несколько недель до прибытия Графова в часть. Оказалось, что генерал Чмаков - настоящий герой демократического фронта, расправившись в остатками гкчпэшного отродья, в лице некоего полковника Носова, в части, расстреляв его из табельного оружия при попытке организации бунта...
   Демобилизовался Костя из армии в девяносто третьем. И оказался совсем в другой стране. Повсюду сновали торгаши, у каждой станции метро были развалы с вещами, орала какая-то музыка, деньги обесценивались поминутно, а во главе государства был какой-то полупьяный господин, да к тому же без пальцев на одной руке.
   Первым делом Графов наведался к старым друзьям, но почти никого не застал. Кто-то еще не вернулся из армии, кто-то вообще переехал, а кто-то и умер из-за каких-то там наркотиков или просто ножевых ранений.
   Первую неделю после армии Графов провел как во сне, как позже вспоминала его мать. Сидел дома, пил и никак не мог прийти в себя.
   А потом зазвонил телефон.
   Это был его товарищ по службе - некто Сысоев, который позже станет известным всей стране как беспрецедентный по своей жестокости киллер Сысой.
   - Дембельнулся? - спросил вместо приветствия Сысоев.
   - Ага, - односложно отозвался Графов.
   - Чего думаешь делать?
   - А хрен знает.
   Через полчаса Сысоев уже сидел на диване в маленькой комнатке Графа, в стандартной двушке в хрущевке. Он попивал принесенное с собой пивко и закусывал его вяленой рыбкой, запах которой тут же заполнил всю квартиру. Одет Сысоев был по моде тех лет - черные брюки, малиновый пиджак, золотая цепь на шее.
   - Я смотрю ты не плохо устроился, - откомментировал внешний вид товарища по оружию Графов, с завистью рассматривая одежду и аксессуары.
   - Да, ништяк, - подтвердил Сысоев, продолжая жадно глотать пиво.
   По всему было видно, что ночь накануне выдалась у него бурная, и теперь он активно снимал сушняк, долбящий его не по-детски.
   - Ты чего хотел-то? - поинтересовался Костя, заливаясь краской от стыда за свои треники китайского пошива.
   - Работу тебе предложить, - отрыгнув, сообщил Сысоев. - Работа нужна?
   - Нужна, - закивал головой обрадованный Графов, у которого в голове уже вырисовывались радужные картины его перевоплощения в такого же крутого пацана, как Сысоев.
   - Ну все, ништяк, - Сысоев тяжело отдувшись, поднялся на наги. - Договорились.
   - А что за работа-то? - робко спросил Костя.
   - Да, ничего сложного, - неопределенно махнул рукой Сысоев. - Ходи - бабки собирай.
   Так Костя Графов стал сборщиком дани. В сферу его ответственности входили все рынки их небольшого города, которых насчитывалось ровно три. Кроме рынков он отвечал и за точечную розничную торговлю. Работа эта была неблагодарная, но чтобы подняться на ступеньку выше и перейти на уровень магазинов и торговых центров надо было еще дорасти и доказать руководству, что ты достоин.
   Конечно, одно дело в магазин зайти, где сразу в кабинет директора и разговор с глазу на глаз. А другое дело и в дождь и в снег толкаться на улице на глазах у ментов.
   Но Графов оказался парень не промах. За пол года он значительно поднялся по иерархической лестнице и перешел на магазины, которые окучивал еще пол года. А после этого он уже никуда не ходил и ни из кого ничего не выбивал - его доверили общак, назначив смотрящим.
   Получив под свой контроль общественную кассу, Графов тут же повысил свой авторитет, став одним из лидеров подмосковной организованной преступности.
   Здесь-то он и попал под следствие в первый раз.
   Попал, якобы, за убийство мужа той самой своей одноклассницы, которая вышла за кооперативщика, и которого теперь кто-то грохнул.
   Кто его грохнул на самом деле так и осталось тайной, но сама бывшая любовь Графа (а теперь его называли только так) указала именно на него, заявив, что тот еще до армии грозился расправится с ее кристально честным мужем.
   Граф подключил свои связи в милиции, и дело прикрыли. Но осадок, как говорится, остался. Да к тому же теперь он оказался засвечен на всю страну, что никак его не устраивало.
   В итоге, сел Граф совсем за другое. Взяли его по делу об убийстве крупного авторитета и вора в законе Бацамянца, которого пришил никто иной как Сысой. Сам Сысой ударился в бега, а Графа, как его ближайшего друга и соратника, тут же взяли и повесили все на него. Здесь у него отмазаться уже не получилось - подключились слишком серьезные люди, которые были кровно заинтересованы, чтобы кто-то ответил за убийство гражданина Бацамянца. Да и сами стражи порядка наконец-то нашли повод, чтобы хоть на какое-то время упрятать Графа за решетку.
   И Граф сел.
   Но сидел он не долго. Через пару лет Сысоева поймали, он во всем сознался, и получилось, что Костя Графов мотал свой строк как бы и не за что. Его дело тут же пересмотрели, пришили к нему какой-то мелочи, которая как раз на пару лет и тянула, а Графа выпустили, как отсидевшего положенное.
   Вышел он с зоны аккурат в момент кризиса девяносто восьмого года, в результате которого все его бабки сгорели в топке инфляции, и он остался фактически голодранцем. Друзья все быстро куда-то рассосались - кто сидел, кто был в бегах, а кто просто открестился от бывшего подельника - уж больно подозрительно быстро его отпустили: а вдруг с ментами в сговор вступил?
   На оставшиеся после кризиса деньги Граф купил себе квартиру в Москве, оставив шикарные хоромы в Железнодорожном матери, и вложил оставшееся в почти честное дело - торговые точки.
   Делал он это все в том самом районе, в котором я проживал с измальства, и в котором теперь руководил молодой порослью.
   И вот, я сидел на заднем сидении джипа, а рядом со мной чуть хрипловато дыша располагалась массивная туша того самого Графа. И что ему было от меня нужно, я ума приложить не мог.
   - Граф, - протянул мне руку Граф.
   - Очень приятно, - промямлил я, не находя, конечно, абсолютно ничего приятного во всем происходящем.
   - Ну чего, Миха, - чуть помедлив сказал Граф. - Ты теперь у нас тут хозяин тайги?
   - Какой тайги?
   Первый испуг у меня уже прошел, но все происходящее по-прежнему было для меня не совсем реальным. И при чем здесь тайга?
   - Да это образно, - пояснил тем временем Граф. - Я имею ввиду, молодняк ты теперь держишь?
   - Да никого я не держу, - отбрыкнулся я.
   - Да это я опять образно, епты.
   Граф достал пачку дорогих сигарет и, вытащив одну из них и повертев между пальцами, закурил.
   - Куришь? - он сунул мне пачку.
   - Спасибо, - поблагодарил я, беря сигарету. - Так чем обязан, так сказать?
   - Да ничем пока, - засмеялся Граф. - Так - поговорить решил с тобой. Ты тут на районе теперь в авторитете вроде как, так надо знать таких пацанов.
   - Да ни в каком я не в авторитете, - снова взвился я.
   - Да не мельтеши ты, - совершенно беззлобно осадил меня Граф. - Дело есть к тебе.
   - Дело?
   Я удивленно посмотрел на Графа. Какое у него ко мне могло быть дело?
   - Понимаешь, Миха, хотел с тобой побазарить на тему расширения своего бизнеса.
   - А я-то тут при чем?
   В то время, пока мы разговаривали, джип уже давно тронулся с места и теперь куда -то ехал, но вот куда рассмотреть никак не удавалось. Сначала мы кружили по окрестным дворам, а потом выехали на, как мне показалось, знакомую мне улицу, которая была так слабо освещена, что вообще с трудом верилось, что мы едем по столице. Про себя я подумал, что неплохо было бы нашему отделению организовать акцию, направленную на скорейшую электрификацию если не всей страны, то, по крайней мере, близлежащих улиц.
   Граф, непринужденно раскинувшись на шикарном кожаном сиденье, рассматривал меня с нескрываемым любопытством, от чего мне было не по себе.
   - Ну, как при чем, - сказал он, выпуская сигаретный дым. - Ты же не с воздуха свалился на должность свою. Значит должен связи какие-то иметь. Я бы ими воспользовался с большим удовольствием.
   Граф снова добродушно рассмеялся, словно и в правду сказал что-то смешное. Но мне стало совсем не смешно, а на сердце так и вовсе тоскливо. В голове сама собой всплыла сакраментальная фраза о том, что политика - дело грязное. Но пачкать вот так, только-только начав свою деятельность на благо Родины ( здесь я сделал небольшую паузу в своем внутреннем диалоге) я никак не хотел. Да и не к чему это было - с бандитами икшаться. Кроме того, Граф явно переоценивал мои возможности....
   - Да нет у меня никаких связей, - снова запротестовал я.
   Граф словно не слышал, что я ему говорю. Он отсутствующим взглядом блуждал по проносящемуся за окном городскому пейзажу, будто меня в машине и вовсе не было.
   - Ну допустим что и нет, - после долгой паузы снова заговорил он. - Ну так появятся ведь. Так ты меня ввиду имей, Миха. Ну и я про тебя не забуду, если что. Мобильный собой у тебя?
   Я автоматически пошарил рукой по карманам, определив, что телефон лежит ровно там, где ему и положено быть. В то же время я соображал, зачем Графу мог понадобиться мой телефон: неужели отнять хочет? Да нет, не солидно это как-то... Может позвонить надо? Тоже бред.
   - Вот, - я жалобно протянул свой телефон районному бандиту, мысленно уже попрощавшись с ним навсегда.
   - Чего ты мне его суешь? - удивился Граф. - Номер записывай, начальник!
   - Какой номер? - не понял я.
   - Мой номер, - устало сказал Граф таким тоном, словно я был олигфреном, которому он пытался что-то объяснить уже не в первый раз.
   От души у меня отлегло, но затем тревога вновь овладела всем моим существом - ведь если у меня будет номер Графа, значит, теперь мне от него никуда не деется. Еще хуже мне стало, когда граф потребовал, чтобы теперь я набрал ему, для того, чтобы мой номер определился на его трубке.
   "Теперь и мой номер у него есть, - с ужасом пронеслось в голове. - А если его арестуют, посадить решат? Начнут следствие, телефон, конечно, проверят, а там мой номер - как объяснять-то потом?"
   - Чего рожа кислая такая? - словно почувствовав мое душевное смятение поинтересовался Граф.
   - Устал, - не моргнув глазом соврал я.
   - Сейчас уже около дома будем, - подбодрил меня бандюган.
   Я всмотрелся в темноту за окном и с удивлением обнаружил, что автомобиль действительно уже почти у моего дома, хотя мне казалось, что уехали мы черт знает куда. А, оказывается, по району кружили.
   Распрощался с Графом я весьма тепло. По дружески приобняв меня, он улыбнулся настолько широко, насколько позволяли его мимические возможности, всем видом давая мне понять, что теперь нас с ним связывает некая тайна, открывать которую нельзя абсолютно никому и ни при каких условиях. И с отчаянием и тревогой я понимал, что именно так оно все и есть...
   - Давай, Миха, - сжал меня в своих объятиях Граф. - Если что, братан, звони. Всегда помогу. Но и про мои интересы не забывай!
   "Забудешь тут, - совсем упав духом подумал я".
   Но вслух сказал:
   - Ну что вы! Конечно не забуду!
   Граф заржал и затряс меня как тряпичную куклу.
   - Чего ты мне "выкаешь", Миха? Давай на "ты" уж.
   - Давай,- согласился я.
  
  
   Глава шестая и Ґ,
   в которой происходит
   третье возвращение назад
  
  
   "Виселица, так виселица, - думал про себя Колька".
   Его бросили в камеру, в которой уже сидело человек десять-двенадцать. Теперь вся эта около-уголовная публика с интересом рассматривала его, пытаясь понять, кого же к ним подкинули. Уж не провокатора ли? - Ты кто такой? - с каменной скамейки поднялся шупловатый мужичок, одетый, правда, весьма прилично. Почти новый костюм выглядел почти хорошо - если бы не помятости, то можно было подумать, что его только-только забрали из лавки. Ботинки у типа были начищены и блестели даже при тусклом камерном освещении, которое ограничивалось жидким пучком света, проникающим в помещение через небольшое окошко под самым потолком. Волосы у мужичка были зализаны назад и, казалось, набриолинины. Но когда Колька присмотрелся повнимательнее, то понял, что они просто обильно смочены водой. - Чего молчишь? - снова обратился субъект к Кольке, который медлил с ответом, рассматривая обращавшегося к нему человека.
   - Николай, - представился Колька.
   - Ну, здорова Николай, - криво ухмыльнулся мужик. - За какие заслуги здесь?
   - Фараона пристрелил.
   В камере повисла тишина. Несколько пар глаз впились в Кольку, с интересом изучая новенького. Такого ответа явно никто не ждал.
   - Так уж и пристрелил? - ехидно усмехнулся человек в костюме.
   - Так уж и пристрелил, - эхом отозвался Колька.
   Тип подошел к нему поближе и, выудив из кармана папиросу, закурил его, пережевывая и перекатывая из одного уголка рта в другой. Выпустив клубы дыма Кольке прямо в лицо, он прищурился и зафиксировал взгляд на пацане. Выкурив половину папиросы, он сплюнул на пол камеры и приблизился к Кольке почти вплотную. Колька, почти инстинктивно, сделал шаг назад, но тут же уперся в стену камеры, поняв, что пути для отступления у него больше нет.
   - Виселица? - наконец процедил уголовник.
   - Виселица, - подтвердил Колька.
   - Виселица, брат, это плохо...
   Колька лишь усмехнулся.
   - Ладно, пацан, не боись - не повесят тебя, - вдруг почти шепотом проговорил урка, воровато оглядевшись на сокамерников, которые все как один делали вид, что все происходящее их нисколько не интересует, но на самом деле напрягали последние ресурса организма в попытке расслышать диалог уголовника с Колькой.
   - Потап, - протянул, тем временем, Кольке руку новый знакомый.
   Руку Колька проигнорировал.
   Потап усмехнулся, продемонстрировав золотую фиксу. Вообще, всем своим видом он походил на типичного ресторанного кутилу, промышляющего какими-то грязными делишками, но что-то в его облике говорило об обратном. Колька стоял и пытался понять, что же не так, что не дает окончательно утвердиться в мысли, что он имеет дело с обычным уголовником.
   Все сомнения разрешил сам Потап. Оставив на время Кольку в покое, он, уже под вечер, подсел к нему и продолжил начатый до этого разговор:
   - Слышь, пацан, ты мне все же скажи - ты фараона грохнул зачем?
   - Не твое дело, - огрызнулся Колька.
   - Дело, может, и не мое, но с другой стороны....
   Потап загадочно закатил глаза к потолку и выдержал многозначительную паузу. - С другой стороны на виселицу же не охота же небось?
   Колька наконец поднял глаза на собеседника.
   - Ну, чего смотришь? - Потап сплюнул на пол.- Мне знать надо, за что ты его...
   -Зачем? - спросил Колька, в котором просыпался все больший интерес к собеседнику.
   - Так ты отвечать-то будешь? Я же тебе не следователь - мне-то сказать можешь.
   - Ага, - Колька оскалился. - Чтобы ты потом сам все следователю выложил?
   - А ты не дурак, я погляжу, - поощрительно произнес Потап.
   - Да уж не дурак, - заносчиво ответил Колька, испытав не малую гордость за столь лестный отзыв о себе. - За дело я его.
   - Ну это понятно, - на полном серьезе прошептал Потап. - Уголовщина?
   - Политика! - с гордостью заявил Колька и тут же увидел, как лицо Потапа изменилось: бандитский налет постепенно стал исчезать, а и на смену ему приходило какое-то непонятное выражение лица, которое до этого Колька видел только у людей образованных. - Уточни, - почти потребовал Потап.
   - А чего уточнять? Всех их надо! Ну ничего - скоро наши к власти придут, тогда поквитаемся!
   Колька повысил голос, от чего некоторые сокамерники повернули головы в их сторону, а несколько человек даже высказались в том духе, чтобы они, мягко говоря, не мешали спать.
   - Тихо, - прижал Потап указательный палец к губам. - А наши-то это кто?
   - Ленин, - таинственно прошептал Колька.
   - Вот что Колька, - Потап прислонил рот так близко к Колькиному уху, что он почувствовал его горячее дыхание. - Я из партии. Понял? Попался на ерунде, но дело раскручивают и, боюсь, могут докапаться - а тогда все, ссылка, если не галстучек столыпинский. Выход у меня один - бежать. Мне помогут, но здесь, внутри, помощь нужна.
   - Что за помощь? - Колька был окончательно заинтригован.
   Потап, приобняв, отвел его в дальний угол камеры, и почти неслышным шепотом начал рассказывать.
   Оказалось, что был он, самым что ни на есть, настоящим профессиональным революционером. Да не просто революционером, а знакомым с самими лидерами большевиков.
   - Я тебе скажу Колька, одну вещь, только ты поклясться должен, что словом не обмолвишься об этом никому. Клянешься?
   - Клянусь. - Кольку била мелкая дрожь.
   - Несколько дней назад партией было принято решение взять курс на вооруженное восстание. Понимаешь? На революцию! Меня и взяла охранка из-за того, что подозрения у них были на мой счет. И вполне обоснованные, я тебе скажу. Но уже я тебе рассказать не могу. Одним словом, на волю мне надо. - Что я должен сделать? - про себя Колька тут же решил, что сделает абсолютно все, о чем его попросит этот загадочный человек. - Надо, Колька, чтобы меня из камеры вывели и провели по двору, в ту сторону, где следователь сидит.
   Надо сказать, что полицейский участок, в котором находился Колька состоял из двух небольших зданий, разделенных маленьким двориком. В одном из зданий были, собственно, камеры, а в другом административные помещения. На допрос заключенных водили через двор. Вокруг участка был довольно высокий чугунный забор, преодолеть который было не так уж и просто, тем более под присмотром нескольких сопровождающих полицейских и к тому же в наручниках. - И как же я помочь-то могу? - удивился Колька.
   - Очень просто. Тебя на допросы еще таскать будут - так ты прямо на следующем скажи, что знаешь меня хорошо, что я известный зачинщик беспорядков. Ну, чтобы и меня они на допрос снова вызвали. А дальше уже все как надо пойдет.
   - А если не пойдет? - испугался потенциальный соучастник побега.
   - Говорю ж тебе - пойдет! И в полиции свои люди есть. Они кого надо предупредят, когда меня выводить будут. Понял?
   - Понял. - Кивнул Колька. - А мне нельзя с тобой?
   - Не знаю даже, - пожал плечами Потап. - Думаю, что не получится. Если только нас обоих поведут. Но это вряд ли...
   - Ладно, понял. Все сделаю.
   - Ну молодец! - обрадовался Потап и обнял Кольку еще крепче. На следующее утро Кольку действительно ни свет, ни заря выдернули на допрос, где он сделал так, как ему и велел революционный невольник. Вернувшись в камеру, он доложил о своих успехах Потапу, который обрадовался безмерно, а потом посерьезнел и каким-то не своим голосом жарко шепнул Кольке, что партия этого никогда не забудет.
   Сердце у парня заколотилось с такой силой от этих слов, что на секунду ему показалось, будто оно уже почти выскакивает из груди. Но нет, обошлось - осталось Колькино сердце на своем месте. Посреди ночи раздался скрежет в замке и дверь камеры с омерзительным скрипом отворилась. В камеру зашел полицейский и приказал Потапу выйти. Тот заговорчески подмигнул Кольке, который приподнял голову, с интересом наблюдая за всем происходящим, и с гордым видом покинул каземат.
   Через пять минут раздались выстрелы. В камере все переполошились, а кто-то высказал предположение, что это, видимо снова какая-то смена власти, отчего Кольке стало не по себе, так как ему показалось, что этот кто-то подслушал их с Потапом разговор. И только он один, Колька, знал, что происходило на улице на самом деле! Побег революционера, который он, Колька, сумел помочь организовать! Еще через пять минут в камеру вбежал возбужденный Потап, руки которого были измазаны в крови. Присутствующие вытаращили на него глаза, в ожидании объяснений.
   - Братцы, - закричал Потап, что было мочи. - Революция кажись! Валим!
   И все как один рванули к выходу, толкаясь и пытаясь как можно скорее покинуть камеру. Колька же застыл на месте как вкопанный, не в силах понять, что происходит. - А ты чего стоишь? - закричал на него Потап. - Вали отсюда Колька-колокольчик! Все, свобода!
   Сказав это, он заржал и, махнув Кольке на прощанье, сорвался с места и исчез, оставив за собой лишь гулкое эхо от соприкосновения начищенных ботинок с казенным полом. То была ночь с двадцать четвертое на двадцать пятое октября тысяча девятьсот семнадцатого года.
   Колька выбежал на улицу. По дороге ему пришлось переступить через несколько трупов полицейских, которых еще вчера он видел живыми и здоровыми. Мысли в голове путались. Совершенно ни к месту в голове у него всплыл как раз вчерашний разговор двух только что виденных им бездыханными полицейских, которые говорили о том, что не знают где брать денег, чтобы заплатить за школу, в которую ходили их дети, и о том, что жены их распродают какую-то домашнюю утварь, чтобы хоть как-то свести концы с концами.
   "Их-то за что? - пронеслось в голове. - Они-то вроде не такие...".
   Осмотревшись, Колька решил, что сейчас правильнее всего бежать к родному заводу, где наверняка уже собирается народ. К тому же, там есть партийная ячейка, а, значит, точно скажут, что делать дальше.
   Он бежал что было мочи. Через сорок минут он стоял у знакомой проходной. Колька оказался прав - люди уже толпились перед главными воротами, бурно обсуждая происходящее. Но было их не так много, как он ожидал. Только здесь, у завода он вдруг понял, что за все сорок минут своего бега он тоже почти не встречал никого - лишь редких случайных прохожих, да пару солдатских патрулей. Но не видел он и полицейских, на которых очень боялся наткнуться.
   - Где Прошин? - неслось со всех сторон. - Прошин где?
   Прошин появился где-то через час. Весь взвинченный, с горящими глазами. Он взобрался на парапет чугунной ограды и поднял руку вверх, призывая к тишине. Постепенно толпа затихла.
   - Товарищи! - обратился к собравшимся Прошин. - Я только что беседовал с руководством - восстание началось.
   Его прервал громогласный возглас "ура!".
   - Тихо, товарищи, тихо! - он снял с головы шапку и теперь нервно теребил ее в руках. - Пока еще ничего не ясно. Нам поручено взять под контроль завод и прилегающие к нему кварталы. Если надо стрелять - стреляйте.
   - Из чего ж стрелять-то? - послышалось из толпы, и Колька узнал голос отца.
   - Не знаю, - растерялся Прошин. - Разоружайте контрреволюционный элемент! Добывайте сами!
   И снова "ура" разнеслось в холодном октябрьском воздухе.
   Колька начал пробираться к отцу. Наконец они оказались рядом.
   - Ты где был?
   Отец спросил это так буднично, что Колька даже удивился. Он боялся отцовского гнева и уже ожидал большого разноса за свое исчезновение. То, что он был в полиции, отец знать не мог - пацаны точно не выдали ("кстати, а они-то где?"), а следователю он свою фамилию, само собой, не назвал, так что семье сообщить о его задержании у полиции возможности никакой не было. - Да так.... - непринужденно отмахнулся Колька.
   - Ладно, не до этого теперь! - Улыбка играла на лице отца. - Ты бы особо не крутился сейчас здесь. Может, домой пойдешь? И матери спокойнее будет.
   Последние слова он сказал таким тоном, что Кольке было ясно, что сам отец не верит в то, что говорит и ждет от сына скорее отказа, чем согласия.
   - Нет уж, - твердо ответил Колька.
   - Ну смотри... - в глазах отца читалось одобрение. Тем временем рабочие принялись разбиваться на небольшие группы, которые распределяли между собой секторы для патрулирования. И здесь Колька заметил пацанов. Митька с Иваном стояли чуть в стороне от общей суматохи жадно всматривались в толпу. Колька подбежал к ним, и радости друзей не было предела. Он в двух словах рассказал о своем чудесном освобождении, после чего позвал их в группу, в которой был сам вместе с отцом. - Слушай, Коль, - Митька понизил голос, словно опасаясь, что их может кто-то услышать. - За Павкой надо бы зайти... Обидится ведь, малец...
   - И то верно, - поддержал его Иван. - Давай зайдем, Коль.
   - Только быстро, - чуть подумав, ответил Колька. - Идите тогда вдвоем.
   В этот момент Митька сунул что-то Кольке в руки. Колька не сразу понял, что Митька возвращает ему наган. Парни кивнули и уже несколько секунд скрылись в ночной мгле. Колька вернулся к мужикам, которые уже собирались уходит в отведенный им квартал. Вообще-то, патрулировать там особо было нечего, но с другой стороны неподалеку находились заводские склады, а они и в спокойное время были объектом пристального внимания со стороны всякой шпаны и мелкого ворья. Так что, определенный смысл в выставлении патруля именно в этом квартале все же был. Пока шли до места - бурно обсуждали последние события. Никто толком ничего не знал - новости, как обычно, распространялись, что называется, голубиной почтой. К Колькиному отцу прибежал его товарищ, когда семейство уже собиралось ложиться спать. Потом они вдвоем забежали еще за кем-то. И дальше, по цепочке. - Чего ж теперь будет, Михалыч? - спросил один из рабочих Колькиного отца, который вообще пользовался большим авторитетом среди рабочих, так как давно был членом партии.
   - Нормально все будет, - уверенно ответил Михалыч, а потом тихо обратился к Кольке:
   - Кольк, а наган-то мой у тебя?
   - У меня, - Колька с неохотой протянул отцу оружие, подумав про себя, что Митька, вообще-то, молодец.
   - Это хорошо, - отец одобрительно потрепал сына по волосам. - А-то мало ли что...
   Начали патрулировать. Ночь выдалась холодная, но хотя бы без дождя. Все подняли воротники, у кого они были. Колька, потуже завязал шарф, мысленно поблагодарив бога (правда, тут же одумавшись), что в полиции с него не сняли пальто - в камере было холодно и заключенным разрешалось находиться в верхней одежде. Через пол часа подошли Митька, Иван и маленький Павка.
   - Ну ты, Колька, не представляешь, что там сейчас творилось! - начал Иван. - Пришли мы за нашим шкетом, он не спит, все в дверях мается, а над ним мать нависает - не пущу и все тут. Короче, мы его чуть не силой его от мамани отодрали и драпать! А она на улицу выскочила и за нами бежать! Ну, мы еще припустили - обхохочешься. Павка стоял и радостно улыбался - счастлив он был, что старшие ребята про него не забыли и на революцию (так он и говорил) с собой взяли. Но когда о матери разговор зашел, он погрустнел как-то, правда на чуть-чуть совсем, и Колька сразу понял, что Павка сильно переживает, что все так получилось.
   - Коля, - вступил в разговор Павка. - Коля, я маме объяснял, а она и слушать не хотела....
   - Ничего, Павка, - улыбнулся Колька. - Закончится все - объясним ей, что так надо, и что ты у нас герой самый настоящий.
   Павка снова заулыбался, обрадовался. Теперь ходили все вместе. На любой шорох реагировали мгновенно - в сторону непонятных звуков высылался дозор из двух человек, которые прихватывали с собой один единственный на всех наган. Юнкера появились неожиданно.
   Колька как раз заканчивал рассказ о небывалом происшествии, случившимся с ним в полицейском участке, который Павка не слышал, а остальные уже слышали, но слишком коротко, по мнению Кольки, для столь значимого происшествия. - И, вот когда я уже подумал, что побег удался и Потап на свободе, он, представьте себе, входит в камеру! Ручищи в крови, сам весь такой революционный! Я его спрашиваю: товарищ Потап (Кольке казалось, что немного приврать здесь не грех), что случилось? А он мне отвечает: Колька, случилась революция! А я ему: а чего ж вы вернулись? А он: за тобой! Хотел спасибо тебе сказать!
   - Так и сказал, - изумился Павка.
   - Да, Павка, - важно подтвердил Колька. - Так и сказал, а потом еще и добавил, что партия этого никогда не забудет. Во как!
   - Здорово, - только и смог выдохнуть маленький Павка.
   Внезапно шедшие чуть позади пацаны наткнулись на спины своих старших товарищей, которые шли впереди.
   - Тихо!
   Колькин отец замер на месте и начал прислушиваться к стонущему ветру и всматриваться в ночь. - Да, вроде, тихо все, Михалыч, - прошептал один из мужиков.
   - Не то что.... - так же шепотом ответил Михалыч.
   И оказался прав. В следующую секунду раздался первый выстрел, за которым последовали и другие. Казалось, что палили со всех сторон. - Ложись! - закричал Колькин отец. - На землю все.
   Патруль незамедлительно оказался на земле. Теперь все лежали и ждали дальнейших указаний. Михалыч взмахнул рукой в воздухе, призывая всех ползти к укрытию - за угол стоящего неподалеку жилого дома, в котором уже начали зажигаться огни. Выстрелы затихли.
   - Далеко, суки, стоят, - констатировал кто-то из рабочих. - Подниматься нельзя. Заметят, опять палить начнут. Поползи. Наконец, оказавшись за углом дома, все смогли выпрямиться и встать на ноги. Но как только патруль принял вертикальное положение, где-то совсем рядом раздались голоса. Казалось, что говорящие стоят где-то совсем рядом, буквально рукой подать. Рабочие и пацаны начали оглядываться, но никого не было. И только здесь стало ясно, что звук голосов идет сверху - со второго этажа, но из окон, которые находились на той стороне здания, что теперь оказалась за углом.
   - Тссс! - прижал палец к губам Михалыч, указывая другой рукой вверх.
   Перешли на шепот и начали обсуждать, что делать дальше. Вернее, что делать дальше не у кого сомнений не было - выкуривать стрелков из здания. Вопрос был в другом: как это сделать. - Чего ж они нас не пристрелили, пока мы ползли? - спросил Колька.
   - Да трусы потому что, - ответил ему отец. - Попалили и затихли, чтобы внимания особого не привлекать. На авось.
   Колька усмехнулся:
   - Ну так их авось не прошел, а вот самим им теперь...
   И только здесь он заметил, что рядом нет Павки.
   - А Павка где? - встревожено спросил он.
   Все стали шарить глазами друг по другу, словно Павка мог таинственным образом изменить свой облик и превратиться из мальчишки, например, во взрослого рабочего. Но Павки не было. - Он там, наверное, остался. - Прошептал Митька.
   - Что ж, все поползли, а он остался? - выразил сомнение Михалыч. - А может просто в другую сторону ушел?
   - Вполне возможно, - поддержало его сразу несколько человек. Колька больше не мог терпеть - догадки эти его не устраивали.
   - Я пойду посмотрю. - Пристрелят же... - засомневался Иван в разумности подобного решения.
   - Не пристрелят, - вклинился в разговор Михалыч. - Прикроем. Значит так, выходим из-за угла и бегом, что есть прыти, вдоль дома, да как можно шумнее. Понятно? А ты Колька, чтоб в три погибели согнулся, и бегом туда, откуда мы приползли, а если надо, то и дальше пробегись, посмотри, куда малец запропастился. Обговорили все еще раз и приступили к реализации плана в жизнь. С криками, рабочие, с Митькой и Иваном, рванулись вдоль дома, а Колька помчался в ту сторону, где предположительно дожжен был находиться Павка. Замысел Михалыча себя оправдал. Не успела группа людей выбежать из-за угла, как в полуметре от нее о мостовую начали стучать пули, которые так опасно рикошетили, что лишь чудом удалось избежать жертв. Колька же тем временем добрался добежал до нужного места, но Павки там не обнаружил. И лишь приглядевшись, он увидел что-то темное, что то похожее на обычную воду, которая, странно размазавшись о камень, утекала куда-то в сторону. Колька стразу понял, что никакая это не вода, а кровь. Павкина кровь. Колька, не отрывая глаз от темной полосы, пошел в ту сторону, куда она уходила, исчезая в темноте. Дойдя до тротуара, он остановился и прислушался. Павкин стон был таким тихим, почти не различимым в порывах ледяного ветра, но Колька все же услышал его, хотя и не сразу определил откуда он доносится. Павка лежал на земле, зажав руками живот. Руки у него были все черного цвета, как показалось Кольке. А потом он понял, что они не черные, а темно красные от крови. Глаза у мальчишки были открыты и смотрели они на Кольку. Иногда Павка моргал, отчего казался еще младше, чем он был на самом деле. И все время стонал. - Коля, - тихо-тихо сказал Павка. - Коля, смотри...
   - Вижу, вижу...- шептал Колька, стоя рядом с Павкой на коленях и не зная, что делать. - Вижу Павушка. - Очень больно, Коля, - голос Павки был совсем слабым, и Кольке пришлось нагнуться к его лицу. - Я знаю, Павушка, - прошептал Колька, который еле сдерживался, чтобы не разрыдаться.
   А Павка не плакал. Он просто растерянно смотрел на своего старшего друга, и, казало, понимал, что тот ничего не может сделать. - Коля, спасибо, что ты ко мне пришел, - Павка даже попытался улыбнуться.
   - Ну что ты, Павка! - Колька все же не вытерпел, и слезы градом побежали по его щекам. - Что ты!.. - Ты не плачь, Коля... - зашевелил губами раненый мальчишка. - Не надо. Меня ведь на революции убили, а это хорошо... Ведь правда? Колька не знал, что ответить. Его колотило и он был готов отдать все, чтобы вся эта странная и страшная ситуация оказалась лишь частью дурного сна, который рассеется и забудется через несколько минут после пробуждения. Но все было реально. Пугающе реально. Павка умер через несколько минут, у Кольки на руках. Он еще что-то шептал про маму, но это уже когда глаза его закрылись и сознание почти покину его - видимо принимал Колькины объятия за мамины. Колька опустил безжизненное тело маленького Павки на холодный камень тротуара, поднялся на ноги и уже хотел пробираться к своим, но это уже не понадобилось. Патруль в полном составе перебрался на его сторону и теперь стоял рядом с ним, держа шапки в руках. Теперь их осталось трое, трое друзей, которые снова поклялись отомстить - теперь уже не только за Сашку, но и за Павку. Рассвет они встречали в самом центре города, с красными флагами в руках.
  
  
  

Глава седьмая,

в которой мы боремся

с виртуальными неофашистами

  
   Про убийство в питерской подворотне несчастной таджикской девочки на глазах у ее же отца в тот вечер говорили по всем каналам. Ни один выпуск новостей не обходился без леденящих душу подробностей этого зверского поступка, совершенного, по версии следствия, местными неофашистами или попросту - скинами.
   Я пощелкал каналы и в течение часа услышал эту историю не меньше пяти раз. Не успел закончиться последний просмотренный мной выпуск новостей, как зазвонил телефон. На часах было уже около одиннадцати вечера и разговаривать ни с кем особенно не хотелось, но, посмотрев на определитель, я узнал номер Камышова.
   - Новости смотрел? - с ходу начал он.
   - Смотрел, - ответил я, прекрасно понимая, что он имеет в виду.
   - Завтра в девять у меня. Все. Пока.
   В трубке раздались короткие гудки.
   Я выключил телевизор, сходил в ванну и лег спать. Заснуть не получалось долго - я все ворочался и в голове моей в сотый раз прокручивались сюжеты новостей, в который показывали питерский двор-колодец, с обшарпанными домами и вечной грязью под ногами. А посреди этого двора лежал труп убитой семилетней девочки, которую какие-то подонки искромсали ножом, заставляя при этом ее отца наблюдать, как умирает его дочь.
   Проснулся я даже раньше, чем прозвенел будильник. Наспех выпив чашку чая, я выскочил из дома и на всех парах припустил к нашему окружному отделению, в котором и должен был состояться сбор, как я понял, всех руководителей районных организаций.
   И я не ошибся. Приехал я одним из первых, но несколько человек меня все же опередили. Среди них был Егор Потапов, которого я помнил еще по пансионату, а также Таня Прошина и Игорь Васильев - все мои коллеги.
   - О! Мишка! Привет! - поприветствовал меня Егор. - Как жизнь?
   Егор был симпатичным парнем, но "кулаком" Вот и в то утро он стоял при полном параде. Хороший костюм, дорогие ботинки, стильный галстук, нагеленные волосы. В этом образе он больше был похож на менеджера какой-нибудь компании или банковского служащего, нежели на руководителя ячейки молодежной организации. Слухи о нем ходили самые разные, но все они сводились к одному - Егор делает карьеру и его районная организация всего лишь трамплин для реализации его честолюбивых планов.
   - Привет! - пожал я руку Егору. - Да ничего, поживаю вроде.
   - Ну отлично, - Потапов просто излучал флюиды успеха, по крайней мере, мне так казалось. - Как думаешь, чего нас тут собрали? Из-за девки этой?
   - Девки? - это слово никак не ассоциировалось у меня с трупом маленькой девочки.
   - Ну да, таджички этой, которую вчера мочканули, - все так же жизнерадостно улыбался Егор.
   Говорить дальше с ним мне было просто противно.
   - Думаю да, - односложно ответил я и поспешил отойти в сторону.
   Потапов недоуменно посмотрел на меня, явно не поняв причину моего отторжения к его персоне, а потом подкатили к Тане Прошиной и начал рассказывать ей какой-то сальный анекдот все про тех же таджиков.
   Место Егора тут же занял Игорь.
   - Привет, - он посмотрел в сторону Потапова. - Этот придурок и тебя уже огорошил.
   - Вроде того, - улыбнулся я.
   Игоря Васильева я почти не знал. С его районом мы контактировали слабо, так как находились на противоположных границах нашего округа. Но, опять же, по рассказам тех, кто с ним сталкивался - это был неплохой парень, пытающийся делать наше общее дело честно. Одно время с ним общался Юрка, но мне было все не досуг поинтересоваться у него, что этот Васильев за человек. И вот представилась возможность поговорить с ним лично.
   - Не обращай внимания, - Игорь скривил губы. - Ему на всех наплевать, кроме себя. Будем надеяться, скоро добрые дяди заберут его к себе наверх, а на район поставят кого-нибудь более подходящего. Пойдем на улицу выйдем, покурим?
   Мы вышли на крыльцо.
   Потапов, тем временем, спросил меня:
   - Что думаешь о вчерашнем?
   - Кошмар - что я думаю? - ответил я.
   - Точно, - Игорь покивал головой. - Интересно, что от нас хотят?
   - Ну, - я замялся. - Событие резонансное. Думаю, будем какие-то мероприятия проводить.
   - Это-то понятно, - выпустил дым Игорь. - Вопрос: какие?
   Мы докурили и вернулись к остальным. Народ все прибывал.
   К девяти все были в сборе, и наше совещание началось.
   Камышов обвел нас своим недобрым взглядом, останавливаясь на каждом на несколько секунд, а потом начал:
   - Я думаю, вы все прекрасно понимаете повод, по которому я вас собрал - вчерашнее убийство в Питере.
   Не успел Камышов закончить, как его перебил Егор Потапов.
   - Я так и думал, - сообщил он, видимо, держа всех за полных придурков. - Но нам-то какое дело? Ну убили и убили. Подумаешь...
   Воцарилось неловкое молчание. Все спрятали глаза.
   - Егор, - твердо произнес Камышов, - Убийство это касается всех нас, а не только Питера. Понимаешь?
   - Неа, - улыбнулся своей голливудской улыбкой Потапов. - Не понимаю. Когда у нас грохнут, тогда и суетиться начнем. А так-то чего?
   Наглости ему было не занимать. Да и тупости тоже.
   Камышов, поняв, что дальнейшая дискуссия бессмысленна, проигнорировал последнюю реплику Потапова и продолжил:
   - Наша задача - отреагировать на случившееся. Всем очевидно, - на этих словах он пристально посмотрел на Потапова, - что это убийство - вопиющий факт, с которым нельзя мириться. Как, впрочем, и любое убийство. Но здесь ситуация усугубляется национальными мотивами, а как вы все прекрасно помните, одним из постулатов, на котором строится наше движение является сопротивление любым проявлениям фашизма и нацизма. А именно с ними мы сейчас и столкнулись.
   Все понимающе закивали.
   Камышов, откашлявшись и отпив из граненого стакана воды, снова заговорил:
   - Акцию будем проводить на городском уровне. Это уже решено. Сейчас обсуждается вопрос с площадкой и с конкретной формой проведения. Каждый округ должен дать свои предложения.
   Все снова закивали.
   - Какие будут мысли на этот счет?
   Предложения свелись к тому, что неплохо бы организовать митинг, а после него концерт - классика одним словом.
   На том и порешили. Было составлено коллективное письмо к руководству, на котором каждый из нас оставил свой автограф, после чего Камышов сообщил, что дополнительная информация будет распространяться по обычным каналам по мере поступления.
   После этого все были свободны.
   Я, еще немного поболтав со знакомыми ребятами и обсудив последние события, спустился в метро и уже через полчаса был в нашем скромном штабе, в котором меня ждал Юрка, Серега Шапин и, само собой, наша незаменимая Лялька.
   Юрке с Шапиным я поручил собрать на ближайшие дни актив, а потом углубился в изучение новых методичек по работе с молодежью, которые только-только пришли из "центра".
   Ничего нового в них мне для себя найти не удалось, но зато душу я успокоил - с материалами ознакомился.
   Около двух часов мне позвонил все тот же Игорь Васильев, который предложил встретиться где-нибудь на нейтральной территории. На все мои расспросы, он ответил, что это не телефонный разговор.
   Встретились мы с ним около трех на удобной для нас обоих станции метро, а затем вышли в город и, купив по бутылочке пивка, устроились на скамейке в каком-то незнакомом дворе.
   - Смотри, - Игорь указал пальцем на стену дома. - Видишь?
   Я видел. На стене пульверизатором была нарисована огромная свастика, под которой красовался хорошо всем известный лозунг "Слава России!".
   - Я тебя чего позвал-то, - Игорь задумчиво смотрел на стену. - Я думаю, нам и на уровне районов надо организовать что-то.
   - Идея нормальная, - я тоже рассматривал свастику. - Какие-нибудь конкретные мысли есть?
   - Есть. Предлагаю наделать печатных материалов и раскидать их по подъездам, на столбы поклеить.
   - Нормально, - согласился я. - По деньгам считал?
   - Считал, - ответил он. - Если хотя бы три района - то копейки. Ну, а распространение так и вообще у нас бесплатное.
   - Что напишем?
   - Вот тут есть над чем подумать. Думаю, надо разместить фото этой девчонки, которую убили и буквально пару слов под ним.
   - Да, пожалуй, - идея мне нравилась. - И давай без всяких подписей.
   - В смысле, - Игорь внимательно посмотрел на меня.
   - В смысле, без обозначения организации. По-моему, это не к чему. Организация свое слово скажет на уровне города. А тут будет, вроде как, анонимный акт.
   - Боишься что ли? - Игорь выкинул пустую бутылку в урну.
   - Боюсь? Да ты что! - мне стало даже обидно от его слов. - Нет конечно. Просто умные и так поймут, а дураки в любом случае начнут разглагольствовать на тему того, что мы пропиариться за счет этой истории решили.
   - Резонно. Ладно, давай анонимно.
   - По рукам.
   Третьей в дело мы взяли все ту же Таню Прошину. В итоге получилось, что акция будет проведена в трех совершенно разных точках нашего округа.
   Текст мы подготовили в тот же день и согласовали пол электронной почте. На следующее утро Игорь заказал тираж в типографии, в которой работал его отец, а к вечеру листовки были уже у нас на руках.
   Поделив их поровну, мы условились о дне проведении акции и на несколько дней затаились.
   За это время я сколотил ударную группу из своих подчиненных, которой и было поручено распространение материалов. Операция была назначена на вечернее время, когда в подъезды еще можно было попасть, так как припозднившиеся жильцы возвращались домой, но народа на улицах уже почти не было, что позволяло оставаться незамеченными.
   Прошло все просто великолепно. Утром следующего дня я совершил небольшую прогулку по окрестностям и с удовольствием отметил, что ребята поработали на славу. Листовка наша висела в самых неожиданных местах, а оттого еще больше притягивала к себе внимание. Обратил я внимание и на то, что некоторые листовки были уже сорваны на половину или изуродованы. На части из них красовались все те же свастики.
   Но главное, акция состоялась.
   Тем временем, полным ходом шла подготовка и к акции общегородской. Главной задачей, которую "центр" поставил перед районными организациями - обеспечение массовости. Другими словами, мне надо было пригнать на митинг как можно больше народу. Причем абсолютно любого. Под перевозку митингующих мне выделяли автобусы, которые в урочный час подъедут к нашему офису и отвезут участников к месту событий. Автобусов должно было подойти ровно столько, сколько потребуется.
   Я достал списки членов нашего отделения. На бумаге у меня было около тысячи человек. Но это на бумаге.
   Что я имел в реальности?
   А в реальности я имел около двадцати активных членов, присутствующих почти на всех собраниях и еще около двадцати человек, которые спорадически наведывались к нам в офис с вопросами о ближайших бесплатных киносеансах и иных грядущих халявных мероприятиях.
   Вот и все, что я имел.
   Но на столе передо мной лежал факс, в котором черным по белому было написано, что я должен прислать на митинг не меньше ста человек. Где мне их было брать, никто не уточнял, но и безо всяких уточнений было совершенно ясно, что это сугубо моя проблема.
   Посовещавшись со своим ближайшим окружением в лице Юрки и Сереги, я окончательно пришел к выводу, что ситуация патовая. Но выход надо было искать. К тому же времени оставалось еще почти неделя.
   Собрание актива было запланировано на пятницу. Людей пришло даже меньше, чем я ожидал - да оно было и понятно - на улице была весна и мало кому хотелось проводить свободный пятничный вечер в душном помещении, где на тебя еще и навесят какие-нибудь обязанности.
   Короче, пришло ровно десять человек.
   Обрисовав ситуацию, я поставил задачу - в ближайшие три дня набрать необходимое количество людей. Но, видя беспомощные глаза своих активистов, я сменил командный голос на дружеские интонации.
   - Ребят, я понимаю, что это сложно, но людей надо набирать.
   - Да где ж их возьмешь? - послышалось сразу с нескольких сторон.
   - Ну, знакомых своих потрясите, родственников, - наседал я.
   - Да кто пойдет? Кому это нафиг надо - да к тому же в выходной...
   - Ну, я не знаю, - совсем растерялся я. - Пообещайте им что-нибудь.
   - Что обещать-то?
   - Да черт знает...
   Отпустив людей домой, я остался в кабинете один. И здесь идея пришла в голову сама собой. Граф!
   Я срочно связался с Юркой и выложил ему свою идею. Отнесся он к ней с сомнением, но с пониманием.
   - Давай попробуем.
   Повесив трубку, я тут же набрал номер Графа и предложил встретиться. Граф был удивлен, но от встречи не отказался.
   Разговор состоялся в его авто - черном тонированном джипе размером с танк.
   - Выручай, - взмолился я. - Если условия те же, то я согласен.
   Граф явно был ошарашен.
   - А чего случилось-то?
   - Понимаешь, пацаны твои нужны, - уверено заявил я.
   - Чё, разборки?
   - Да нет, чтобы на митинг съездили.
   Наш районный авторитет смотрел на меня как на умалишенного
   - Ты чего тут загоняешь, Миха? Какой митинг?
   - Обычный - в центре будет, в субботу. Делать там ничего не надо - просто потусоваться, а потом концерт - твоим он должен понравится.
   - Вопрос мой порешаешь?
   - Порешаю, - пообещал я. - Обещать ничего не могу, но поговорить обещаю. А там куда кривая выведет.
   - Базара нет, - резюмировал Граф. - Пацаны когда нужны?
   - В субботу, в десять. Сбор около нашей конторы. Повезут на автобусах - так что все на высшем уровне.
   - Ну ништяк, - Граф был доволен. - Слушай, Миха, а тёлок им можно взять?
   - Даже нужно!
   Я вылез из графского танка, отказавшись, чтобы хозяин машины подвез меня до подъезда, и направился домой.
   Дни, оставшиеся до субботы, пролетели незаметно.
   А в субботу все свершилось.
   Уже на подходах к офису я понял, что мой план сработал на все сто.
   За день до этого Граф предоставил мне примерный список участников, в котором было не меньше ста пятидесяти человек. Но веры в то, что все они придут в назначенное время у меня не было до самой последней минуты.
   Граф не подвел.
   Перед входом в контору стояла толпа, которая по моим подсчетам, даже превышала указанную Графом цифру. Такого количества гопников я не видел ни разу до этого. Почти все они были классическими образцами своей породы. С удивлением рассматривал я их девушек. Некоторые из них выглядели вполне прилично и, увидев такую вот милашку на улице, я бы ни за что не поверил, что ее молодой человек - это плюгавый пацанчик с печаткой под золото, купленной в переходе за тридцать рублей. Но факт оставался фактом - были там такие девушки.
   В массе же своей вторые половинки пацанов выглядели именно так, как им и положено было выглядеть - это были дешевого вида девки, накрашенные и одетые так, что хоть сейчас на панель.
   Автобусы еще не подъехали, за то подъехал Граф, который победоносно взирал на всю эту кодлу, словно полководец, на свое войско перед решающей битвой. Заметив меня, он посигналил, давая понять, что ждет, пока я к нему подойду.
   Я помахал ему в ответ и показал пальцем, что буду ровно через минуту. Внимание мое привлекала Лялька, которая выглядывала из-за полуоткрытой двери, с ужасов глядя на все происходящее. Девчонку надо было успокоить.
   Я пробился сквозь стройные ряды будущих участников митинга и подошел к Ляле.
   - Что это? У нас проблемы? - она смотрела на меня круглыми глазами.
   - Наоборот, Ляль, - проблем у нас нет! - весело ответил я.
   Но мое веселье ей не передалось.
   Оказывается, пока меня не было, уже три особи мужеского пола попытались завести с ней знакомство, сопровождая каждое свое слово пацана тяжелым запахом перегара и семечек. Лялька всем отказала, но это не как не повлияло на решение пацанов тут же выяснить отношения между собой. Короче, завязалась небольшая потасовка, которая могла бы перерасти в побоище, если бы вовремя не подоспел Граф на своем танке.
   Одним словом, все обошлось.
   Выслушав Лялькин рассказ, я поспешил к Графу.
   Мы обменялись рукопожатиями, после чего я высказал ему свои претензии.
   - Ты орлов-то своих контролируй! - возмущенно сказал я. - А если они на митинге такое устроят?
   - Не боись, Миха! Не устроят. Я с ними поговорил уже. А после митинга, на концерте если чего и будет, то какая уже разница? Там ведь все перемешаются - поди докажи, что это ты таких боевых пацанов притаранил.
   Пришлось мне с Графом согласиться. Да и чего я хотел? Стройных рядов мальчиков и девочек в белых сорочках и при галстуках?
   Наконец подъехали автобусы. Братва начала, весел улюлюкая загружаться, а я краем глаза заметил, что к офису подъехала "шкода" нашего Сергея Федоровича, вместе с которым мне и предстояло ехать на митинг.
   - Ну ты даешь, Миша!- восхищенно прокомментировал он посадку в автобус. - Вот это работа!
   Я лишь скромно улыбнулся в ответ.
   До места проведения митинга доехали без приключений. Всю дорогу о чем-то разговаривали. Сергей Федорович травил байки из своей прежней райкомовской жизни, а я рассказывал ему некоторые забавные случаи из жизни школьной, которая теперь казалась мне чем-то очень далеким и почти нереальным.
   Подъехали мы вовремя. Автобуса нас немного опередили и большая часть людей Графа уже успела из них вылезти и теперь толпилась неподалеку, удивленно взирая по сторонам. Было видно, что пацаны и их спутницы впервые на столь массовом мероприятии. А по лицам некоторых из них можно было прочесть и то, что в этом месте Москвы до этого они не бывали ни разу, ограничивая среду своего обитания исключительно нашим районом.
   Довольно быстро мой контингент смешался с остальным народом, так что разглядеть толком их никто не успел. Камышов заметил лишь то, что народа я привез даже больше, чем положено, за что он и похвалил меня, пообещав поощрить.
   Официальная часть прошла без каких-либо эксцессов, а что происходило на концерте меня уже волновало меньше всего. Свою задачу я выполнил.
   Митингующим раздали флаги и какие-то транспаранты, которые привезли на отдельном автобусе, а теперь выложили около него прямо на асфальте и выдавали желающим.
   Митинг начался. После первых приветственных речей пошла основная часть. По очереди на трибуну выходили партийные руководители, а потом и наши, из "Своих". Говорили много и по большей части правильно, но как-то отстраненно что ли... Я слушал в пол уха, наблюдая все больше за привезенными мною архаровцами. Но они вели себя вполне достойно, иногда даже прислушиваясь к речам ораторов и комментируя их.
   - Чего он там гонит?
   - Да про девку эту, которую грохнули.
   - И чего?
   - А х.й знает.
   - Пивка бы.
   - Ага, б..я
   Затем наступило время немного покричать. Тут я насторожился особенно: важно было, чтобы "мои" кричали все правильно и не занимались самодеятельностью. Но и здесь все обошлось.
   Когда пошли речевки, кто-то попытался матерно их переделать, но тут же был одернут товарищами, то ли из-за повышенной сознательности последних, то ли из-за боязни гнева Графа.
   С большим успехом были проскандированы слова "Убийц - на нары!". Видимо, многие из привезенных мною услышали в этом что-то личное...
   Одним словом все прошло как нельзя лучше.
   Но за мной остался должок, который надо было срочно возвращать. На мою удачу, обратно мы ехали вдвоем с Сергеем Федоровичем опять же в его машине. Говорить я решил прямо.
   - Вы как думаете, Сергей Федорович, - спросил я, глядя на пролетающий за окном городской пейзаж. - У нас в районе торговых точек хватает?
   - Вполне, - ответил он, не отрываясь от дороги.
   - А если еще одну создать?
   - Не понял. - Сергей Федорович оторвался от наблюдения за движением и посмотрел на меня.
   - Есть человек, который бы хотел магазинчик поставить. Так, что-то вроде палатки. Хочет все быстро решить. Просил помочь.
   - Вот так значит уже?... - в голосе Сергея Федоровича звучало явное разочарование.
   - Да что вот так? - не выдержал я. - Ведь магазин там и правда нужен. Людям приходится черт знает куда мотаться. А так под боком будет. Какая разница, как его откроют-то?
   - Разница есть, - спокойно ответил Сергей Федорович. - Можно по закону, а можно как ты предлагаешь - вот и вся разница. Или ты ее не видишь? Честно говоря, Миша, я был о тебе другого мнения.
   Я был готов сквозь землю провалиться. В глазах Сергея Федоровича я был теперь обычным ничтожеством - так мне показалось в тот момент. А он, тем временем продолжал:
   - Ты знаешь, Миша, почему мне вот уже полтинник, а я все должности занимаю мальчишечьи? Сказать почему?
   - Скажите...
   - А потому, что никогда ничего не брал ни у кого. Понимаешь? Услуг никому не оказывал. Честным был.
   Он ударил кулаками по рулю, так что машина дала крен вправо.
   Но теперь я уже не был уверен, что правильно считываю интонации его голоса. Если еще пять секунд назад в его голосе звучал укор, то теперь это было, скорее, сожаление.
   - Ваш ответ нет? - твердо спросил я.
   - Мой ответ "нет", твою мать. А сколько там по деньгам, кстати?
   - Не знаю, - честно признался я. - Я не спрашивал.
   - Не спрашивал, - Сергей Федорович нервно посигналил замешкавшемуся впереди водителю. - В такое дело полез, а цену не узнал.
   - Меня она не интересует.
   - Это как так? - удивился он.
   - Для меня это ответная услуга - и не более того. Но за посредничество обещали отблагодарить.
   - Вот как?..
   Какое-то время мы ехали молча, каждый обдумывая только что сказанное. О чем думал Сергей Федорович мне было неведомо, но сам я размышлял о вещах совсем не веселых. В принципе, свершалось все, о чем я мечтал - у меня появлялся шанс заработать, при этом греша по мелочам. Но воспользоваться я им был не готов. И не то, что не готов - просто не хотел. Попроси меня Граф о чем-либо другом, я бы с ходу отказался, и искал бы другие пути решения своих проблем. Но тут, вроде, дело было безобидным, да к тому нужным. Окрестные дома действительно страдали от отсутствия хотя бы небольшой палатки под боком...
   - А может взять, как думаешь? - вдруг спросил Сергей Федорович.
   Я даже не повернулся в его сторону - мне было понятно, что ничего он не возьмет, даже если очень захочет.
   -А ты бы меня понял, Миша? - снова заговорил старый партиец. -Ведь, как говорится, не мы такие - жизнь такая. У меня детей двое - один на платном учиться, второй поступать на следующий год будет. Где деньги-то взять? А тут такая возможность - сами деньги в руки лезут. А что требуется? Да ничего, в сущности. Пару звонков в Префектуру и все.
   Я промолчал.
   Я все думал и думал о том, почему он не взял? Потому что честный? Или потому, что трус?
   Мне было его жалко.
   И себя жалко - с Графом проблему в любом случае надо было как-то решать. Но я уже, кажется, знал, как это сделать. И почему я сразу не подумал об этом человеке? Он-то уж точно не откажется.
   Господи, как все просто-то.
   И здесь я понял, что жалко мне не только Сергея Федоровича с его никчемным существованием, не только себя со своими проблемами с бандитами, но жалко мне страну.
  
  

Глава восьмая,

в которой мы общаемся

с живыми неофашистами

  
   Я сидел в своем кабинете и перелистывал план на следующую неделю.
   С Графом я все уладил в тот же день, когда был митинг.
   Просто связал его с Лёвой. Оба, кажется, остались довольны.
   Ничего серьезного на ближайшие семь дней намечено не было, так что выходные предвещали быть спокойными, а вся следующая неделя - так и вообще сплошным курортом.
   Лялька вошла в кабинет, когда я уже закрыл все документы и приготовился предаться приятной послеобеденной неге, расслабившись в удобном кресел под звуки любимой музыки, тихо летящей из колонок музыкального центра, который нам презентовала Управа.
   - Миш, там к тебе пришли...
   Вид у нее был испуганный, что мне сразу не понравилось.
   - Ты чего такая взвинченная-то? - спросил я.
   - Да там... - Лялька понизила голос, - там фашисты пришли.
   Я непроизвольно поднялся с кресла и уставился на нашу секретаршу.
   - Какие еще фашисты?
   - Обычные, - Лялька изобразила странную гримасу на лице, которая была призвана, видимо, показать мне, как выглядят "обычные фашисты".
   - Много? - почему-то именно этот вопрос пришел мне в голову.
   - Двое.
   - Чего хотят?
   - С тобой поговорить, - Лялька неуверенно подняла на меня глаза, в который явно читался испуг.
   Ситуация была не из приятных. Я прошелся по кабинету и в результате недолгих раздумий пришел к выводу, что разумнее всего будет все же поговорить с ними. Но, приняв перед этим некоторые меры предосторожности.
   - Ляль, иди скажим им чтобы подождали минут десять, - приказал я секретарше.
   - Да мне ж тогда придется с ними там сидеть... - Лялька с надеждой посмотрела мне в глаза.
   И то верно, оставлять Ляльку наедине с этими субъектами было бы бесчеловечно, да и вообще не по мужски.
   - Ладно, пусть заходят...
   Лялька обрадовано бросила к двери, но я ее остановил.
   - Подожди минутку.
   Взяв мобильник, я набрал номер Сереги Шапина, который жил буквально в соседнем доме. Трубку, слава богу, он взял практически сразу.
   - Серег, - начал я без лишних вступлений. - У нас тут небольшие проблемы. Пришли гости, от которых пока не совсем понятно чего ждать. Похоже, скины. Пока их двое. Но сам знаешь, они обычно стаями бродят, так что не исключено, что на улице стоит еще целая толпа. Собирай народ - кого сможешь - и подгребайте к офису.
   Серега пообещал все сделать в лучшем виде, и, распрощавшись с ним, я тут же набрал Юрку, который не смотря на все мои уговоры, тут же выехал из дома.
   - Теперь давай, - сказал я Ляльке и сел на свое место.
   Лялька заговорчески кивнула и вышла из кабинета, в который через несколько секунд вошли двое.
   Да, это были скины. Причем скины самые что ни на есть настоящие. То есть не те малолетние обсосы, что накупают себе дешевых шмоток на вьетнамском рынке, бреют свои пустые головы, а потом идут тех же вьетнамцев избивать. Не те анекдотичные уроды, над которыми смеется каждый уважающий себя человек. Анекдот-то этот всплыл у меня в голове сразу:
   Приходит бритый сопляк с мамашей на рынок, где одни кавказцы торгуют. Ходят вдоль рядов выбирают. Наконец останавливаются около одного прилавка. Продавец им говорит:
  
   - Вазми штаны камуфляж! А!
   Пацан покупает, примеряет.
   - Слушай! - продолжает кавказец, - Куртка возми, да! Бомбер!
   Ну пацан одевает - отлично. Мамаша платит.
   А кавказец ему:
   - Слушай, ботинки вазми! Тяжелые военные, да!
   Пацан натягивает ботинки. Платят.
   Кавказец смотрит, руками всплескивает:
   - Ой, скинхед - баюс баюс!
  
   Нет, те двое что вошли ко мне были из другой оперы.
   Коротко стриженные головы не были похожи на головы алкогольных выродков, шарящихся по дворам в поисках кого-нибудь слабее себя.
   Передо мной сидели два интеллектуала. И это сразу было видно и по выражению их лиц, и по умным глазам и по стильным очочкам, сидящим на носу у одного из вошедших.
   Одеты они были дорого. Это был не рынок а бутик. Стильные куртки "Лансдэйл", дорогие джинсы, фирменные ботинки. В образе их не было ничего лишнего, ничего вычурного. Идеальный минимализм.
   Оценив внешний вид моих гостей, я тут же предложил им присесть. Они благосклонно согласились и без обиняков тут же перешли к делу:
   - Михаил? - спросил один из них, уточняя, что я это я.
   - Да.
   - Стас, - представился тот, что был в очках.
   Второго звали Сергеем.
   - Чем обязан? - я был действительно напряжен.
   - Пока ничем, - безо всякой улыбки ответил Стас. - Мы пока просто поговорить зашли.
   - Ну что ж, давайте поговорим...
   - Ты Миша человек не глупый - мы тут кое-какие справки навели, - вступил в разговор Сергей. - Хотелось бы с тобой поближе познакомиться, да и с партейнгеноссе твоими тоже.
   - Зачем? - удивился я.
   - Ну как зачем? - Стас поправил очки. - На одной территории сидим - надо бы язык общий искать.
   Я недоуменно смотрел на них. Какой общий язык я должен был искать с нацистами?
   - А какой, извиняюсь, у нас может быть общий язык? - озвучил я свои сомнения.
   - Вот это бы и надо выяснить, - ответил Сергей. - Ваша комедия две недели назад в центре нас, конечно, позабавила, но и волны вы подняли. Менты засуетились. Да и чекисты тоже. Молодняк наш начали трясти...
   Я начинал понимать, что происходит.
   - И что дальше? - говорить я старался как можно увереннее, но все равно понимал, что проигрываю визитерам.
   - Дальше то, что ты должен понимать, что с нами вам все равно ничего не сделать. Ты же историк. Национализм не изживаем. Мы были, есть и будем. А вот ваше существование весьма и весьма под вопросом. Перестанут бабло вкачивать и все - поминай как знали. Но раз жизнь на данном этапе нас свела, то давайте договариваться.
   - О чем?
   - О чем? - Стас улыбнулся. - О сферах влияния. Будем заключать пакт Молотова - Риббентропа.
   - И каким же образом? - решил на всякий случай спросить я, понимая всю абсурдность этого предложения.
   - Для начала просто познакомимся. Поговорим, - ответил мне Сергей. - На следующей неделе, в среду. Приводи кого сочтешь нужным.
   - А если я милицию приведу? - пригрозил я.
   - Приводи, - рассмеялся Стас. - Только зачем? Что они делать будут? Ну собрались люди поговорить. И что дальше? Арестуют нас что ли?
   Действительно, про милицию я сглупил. Мне никто не угрожал, а всего лишь предложили поговорить. Тут и в милицию-то идти не с чем.
   - А если вы решите нам... - продолжил я высказывать свои опасения.
   - Ну я же сказал, - все с той же улыбкой продолжил Стас. - Приводи кого хочешь. Хоть все свое отделение приводи и батальон ментов. Нас будет четверо. А сколько вас...
   На этом разговор завершился. Гости встали. И тут Стас достал из карман какой-то листок, в котором через несколько секунд я узнал нашу листовку. Листовка легла мне на стол- текст на ней был перечеркнут жирной свастикой, нарисованной черным маркером.
   Не попрощавшись, скины покинули наш офис.
   Не успели они выйти, как в кабинет ворвался Шапин.
   - Ну что? - Буквально выкрикнул он.
   - Успокойся, - я и сам старался сохранять спокойствие. - Садись.
   Серега сел на стул, на котором еще несколько минут назад восседал Стас и приготовился слушать. Но рассказывать я пока ничего не собирался. По крайней мере, не Шапину. Сначала я хотел посоветоваться с Юркой.
   Сереге же я просто сказал, что ребята заходили познакомиться.
   - Познакомиться? - обалдел он. - Зачем?
   - Не знаю, - отрезал я, давая понять, что разговор закончен. - Отпускай всех домой, кого успел собрать.
   - Точно?- Серега был растерян.
   - Точно, Сереж. И спасибо, что выполнил мою просьбу.
   Шапин вышел из кабинета и через дверь я услышал возбужденный гул своих подопечных, которые, очевидно, выясняли у своего звеньевого что же все таки случилось.
   Наконец они ушли. А еще через пол часа подъехал Юрка.
   Юрке я был рад. Его присутствие успокаивало. Я и сам не мог себе этого объяснить, но отчетливо понимал, что без него мне было бы в сто раз труднее.
   - Миш, - влетел Юрка в кабинет, - что случилось?
   Я вышел из-за стола, приобнял своего товарища и тут же крикнул Ляльке, чтобы она сделал нам кофейку.
   - Серьезное дело, - начал я и пересказал Носову все с самого начала.
   Юрка слушал внимательно, не перебивал и лишь иногда кивал головой, как бы давая понять, что прекрасно понимает о чем я говорю.
   - Ну, что думаешь?- спросил я, закончив.
   -А ты? - спросил Юрка в свою очередь.
   А что я думал? Вариантов было два. Либо докладывать в центр обо все произошедшем, либо нет. Первый вариант подразумевал, само собой, прекращение любой связи с непрошенными гостями. Второй - дальнейшее развитие событий на наш страх и риск.
   Это свое видение проблемы я Юрке и изложил.
   - Я тоже так думаю, - согласился он со мной. - И что мы выберем?
   И выбрали мы второй вариант. Понимая всю опасность этого выбора. Но прошедшая акция оставила уж слишком неприятный след в наших душах, чтобы так просто сдаваться.
   Посоветовавшись, мы решили, что на встречу пойдем вдвоем, но на всякий случай оставим дежурных в офисе и пару человек "в засаде".
   Уже все обсудив, Юрка вдруг спросил:
   - А где встреча-то будет?
   Об этом мы совершенно не подумали. Действительно, про место встречи гостями не было сказано ни слова. Да и про время, кстати, тоже.
   Оставалось лишь ждать.
   Выходные не принесли никаких новостей, но вот утро понедельника прояснило все.
   Звонок на мой мобильный раздался около одиннадцати. Номер не определялся и я, чертыхнувшись, взял трубку.
   Звонил Стас. Голос я его узнал сразу, но он на всякий случай представился.
   - Ну, что надумали? - деловито спросил он.
   - Мы согласны,- сухо ответил я. - Где и когда?
   Стас назвал время и место. Договорились на среду, на четыре часа в одном из кафе в центре.
   Меня это вполне устраивало. Встречаться у нас было бы весьма опрометчиво - встреча легко была бы засечена нежелательными элементами, которые, как выяснилось, присутствовали, несмотря на все наши с Юркой усилия, и в нашем отделении.
   Я тут же перезвонил Юрке и сообщил ему полученную информацию.
   - Мобильник -то он твой откуда узнал? - тут же сообразил Юрка.
   - А черт его знает, - мне стало немного тревожно.
   - Сказал кто-то, - резюмировал Носов. - Надо будет эту падаль все же отыскать.
   - Надо, - согласился я.
   - Слушай, - Юрка явно нервничал. - А, может, не идти нам туда? Если стукач есть, так он и наверх стукнет, что мы поперлись.
   - И чего? - я лишь усмехнулся. - Что он скажет? Мальчики в кафе с другими мальчика сидели? Пусть скажет.
   - И то верно, - чуть помедлив ответил Носов. - Ладно, раз решили - отступать уже неуда.
   На том и распрощались.
   Пока все шло ровно.
   В среду, в назначенное время мы явились в обозначенное Стасом для свидания кафе. Пришли мы чуть пораньше, чтобы выбрать наиболее удобное во всех отношениях место для беседы.
   Остановились на столике в дальнем углу зала. Народа там почти не было, а, значит, разговор никто не смог бы услышать. Да и вообще место незаметное - светиться нам было совершенно ни к чему.
   Наши собеседники пришли ровно в четыре. Но было их не четверо, а двое - все те же Стас и Сергей.
   - Здорова, пацаны, - поприветствовали они нас, подойдя к столику. - Все-таки пришли. Молодцы.
   - А чего нам не прийти? - парировал Юрка. - Денег с нас за это не просят.
   - И то верно, подмигнул ему Стас.
   Одеты в этот раз скины были вполне цивильно - никакой атрибутики. Обычные модные ребята, разве что прически коротковаты.
   Мы заказали выпить и, дождавшись, пока официантка отойдет от нашего столика, приступили к главному, ради чего мы собственно и собрались.
   - А чего вас двое? - все же решил спросить я, прежде чем переходить к основной теме.
   - Ну так и вас ведь двое, - ответил Стас.
   Мы с Юркой переглянулись с одной и той же мыслью - ребятам кто-то стукнул.
   - Источник не озвучите? - обратился я к Стасу.
   - Потом как-нибудь, - засмеялся он.
   - Ладно, давайте к делу.
   И Стас с Серегой нам вкратце обрисовали картину.
   Предложения их сводились к следующему - мы свою активность по отношению к ним сводим к минимуму, а взамен они сквозь пальцы смотрят на наши невинные мероприятия в районе.
   - А кто это вы? - не удержался я.
   - Может тебе еще пофамильно назвать? - усмехнулся Сергей. - А то я могу.
   - Пофамильно не надо. Но иметь дело с безликим "мы" я тоже не собираюсь, - отрезал я.
   - Резонно, - Стас рассматривал бокал с пивом, который крутил в руках. - Есть организация. Как называется - не ваше дело. Организация большая. Вся эта мелочь и быдло из ПТУ в бомберах под нами ходят. Отношение у нас к ним точно такое же как и вас - кроме призрения эти уроды ничего не вызывают. Но нам они нужны. И вам тоже.
   - А нам-то зачем? - спросил Юрка.
   - А чтобы было с кем бороться, - совершенно серьезно ответил Стас.
   Мы помолчали.
   - Нам это не подходит, - наконец сказал я.
   - Почему же? - удивился Стас, будто его предложение о вступление в некий договор со скинами было чем-то само собой разумеющимся.
   - Ответ прост, - я посмотрел ему прямо в глаза. - Вы - нацисты, а мы нет. Вот и все.
   - А ты что о нацизме знаешь? - вдруг спросил Серега, который до этой минуты казался мне неким приложением к Стасу.
   - Да знаю кое-что, - самонадеянно заявил я в ответ.
   - Да не черта ты не знаешь. Или только то, что тебе в твоем институте в мозги впаяли. Вот и все, что ты знаешь.
   - Может и так, - согласился я. - Но для того, чтобы сказать "нет" мне вполне хватает убийств нерусских.
   - Вот мы и подошли к главному, - улыбнулся Стас. - ты посмотри на меня. Я кого-нибудь убил, как ты думаешь?
   - Понятия не имею, - отхамился я.
   - Ну так я тебе скажу - нет не убил. Убивают отморозки безмозглые. А не мы.
   - Правильно, - вмешался Юрка. - Вы их направляете.
   - А вы никого не направляете? - спросил в свою очередь Сергей.
   - Мы?
   - Да, вы. Когда ваши стада ходят по улицам, размахивая транспарантами - это что?
   - Но написано-то на них не "Убей", а совсем даже наоборот.
   - Что наоборот? - глаза Стаса сверкнули под очками. - Когда вы ходили и требовали пацанов из НБД посадить - это наоборот?
   - Ну так посадить, а не убить! - сопротивлялся я.
   - А на пятнадцать лет парня двадцатилетнего посадить - это, по-твоему, не убить? - оскалился Стас. - И за что посадить? За то, что он убил кого-то? Нет.
   Логика в его словах была, и я это прекрасно понимал. Но у нас была своя логика, которая, в первую очередь, была продиктована внутренним предубеждением к любым проявлениям нацизма, как мы его понимали, по крайней мере.
   - Слушай, Стас, - я чувствовал, что голос мой звучит достаточно жестко. - Ты же взрослый человек и все прекрасно понимаешь. Этот двадцатилетний парень прекрасно знал, на что он идет. А любая система вынуждена защищаться. И нынешняя - не исключение. Это нормальный способ самозащиты и не более того. Если ты хочешь бороться- борись. Но никто не обязан создавать тебе оранжерейные условия. Понимаешь?
   - Понимаю, Стас сделал большой глоток пива. - Но понимаю и то, что жизнь вокруг собачья. И пацанов этих понимаю. И тех, что со мной - тоже понимаю.
   - А я вот, - Юрка опередил меня, и я дал ему возможность выговориться. - А я вот тех, из НБД - понимаю, а вас - нет. Те хотя бы за социальную справедливость, а уж какой ярлык там на них навесили- дело второе. Но вы-то за что?
   - Мы за порядок, - ответил Сергей. - Который должны навести русские.
   - А почему русские-то? - усмехнулся Юрка. - Ты же сам этих русских видишь каждый день. Ваши же ублюдки малолетние - тоже русские. А ты рожи-то их видел? Там же каждый второй - вырожденец со следами родительского алкоголизма на лице. Причем тут русские?
   - Так их жиды с черными такими сделали, - зло кинул Сергей.
   - Да не смеши ты меня, - защищался, переходя в наступление Носов. - Какие жиды? Какие черные? Говна везде хватает - вот что главное. Неужели не понимаешь? Или ты думаешь, мне нравятся наглые рожи некоторых гостей с Кавказа, которые тут себя ведут как хозяева жизни?
   - Ну! - взбодрился Стас. - Видишь! И мы о том же!
   - О чем же?- не дал ему продолжить Юрка. - Я тебе о том говорю, что процент этого мусора одинаков. Быдло оно и есть быдло - русское, грузинское, украинское - какое хочешь. Чего тут не понятного-то?
   - Я с тобой отчасти согласен, - закивал головой Стас. - Но и ты согласись, что русские дали этим чурбанам все, а взамен сейчас получают одни плевки.
   - Согласен, хотя чурбаны чурбанам рознь. Возьми Армению какую-нибудь - древняя культура, традиции, да и вообще христиане. И что? Скажешь все они чурки неотесанные? Бред же. И так по всем пройтись можно. В семье не без урода.
   Стас, дождавшись пока я закончу, подозвал официантку и попросил повторить нам всем пиво.
   - Я тебе вот что скажу, Юра, - обратился он к Юрке. - говоришь ты красиво, но факт остается фактом. Россия практически оккупирована черт знает кем. Ты на наш район посмотри - одни же абреки. Неужели нравится самому?
   За Юрку ответил я.
   - Нет, совсем не нравится. Но я понимаю, что убивать их по одному на улице - это не метод. Вот и все. И вообще убивать - не метод. Но делать с этим что-то надо. Тут я с тобой соглашусь. Но у нас на это есть специальные органы ...
   - Да не смеши ты меня, - Стас картинно рассмеялся. -специальные органы...
   - А я и не смешу, - огрызнулся я. - Ты мне просто скажи, Стас, ты сам чего хочешь? И как ты это свое желание надеешься реализовать?
   - Я-то знаю как, - уверенно начал Стас. - Рано или поздно всему этому "Дому-2" придет конец. Это очевидно, потому что так страна долго жить не может. Пока тумана напущено столько, что никто ничего не соображает. Но рано или поздно наступит отрезвление. И вот тогда, когда народ очнется от этой наркотической спячки - тогда придем мы. Вот почему мы должны быть всегда готовы. Понимаешь?
   - Придете, и что будете делать? - поинтересовался Юрка.
   - Сначала наказывать, - Стас сжал ручку пивной кружки так, что его ладонь побелела по краям. - А потом строить новую Россию.
   - Знаешь, Стас, - я все еще наблюдал за его напрягшейся рукой. - Боюсь, что этого никогда не будет. А если и будет, то не совсем так, как ты это себе представляешь. Ты вот сидишь и думаешь, наверное, что я такой кретин, пребывающий в своих розовых мечтах? Ты думаешь я ничего не вижу? Ты думаешь я в элитном доме живу, а на выходные в Париж летаю? Да черта с два!
   Стас сделал мне жест рукой, чтобы я говорил тише. На нас начинали оборачиваться. Сбавив обороты, я продолжил:
   - Я тебе скажу, как я живу. В хрущевке среди алкашни, Стас, я живую. И учился я не в МГИМО. Понимаешь? Но я не хочу винить в этом армянина, торгующего фруктами на рынке. И даже не хочу винить в этом того, кто пустил сюда этого армянина. Понимаешь?
   - Пока не очень.
   - А я тебе поясню. Искать виноватых проще всего. Но это не выход. Не в то время мы живем. Я понимаю, что у нас в Москве еще куда не шло, по сравнению со страной, но ведь на дворе не девятнадцатый век. Каждый может что-то попытаться сделать, чтобы улучшить свою жизнь.
   - Да ну? - с издевкой оборвал меня Сергей. - Каждый? Пацан из какой-нибудь жопы в институт поступить может? Да ни х..я. Его место уже куплено давно Арай с гор.
   - Ага, - согласился я. - Или Васей с Кутузовского. Какая разница-то?
   Стас задумался, а я, теме временем, продолжала:
   - Понимаешь, как мне кажется, нет тут никакой разницы. Вопрос не в том, кто покупает, а в том - кто продает. Вот и все.
   - Короче, ты начисто отрицаешь построение государства по национальному признаку? - уточнил Сергей.
   - А какой смысл? Зачем себя заранее ограничивать?
   - Ты, Миша, не прав, - перебил меня Стас. - И ты меня никогда не убедишь, что все равны и одинаковы. Ты посмотри, что на Кавказе делается. Новости смотришь? Что ни день - то убийство какого-то очередного начальника. И как это называется? Дикость. Понимаешь? Они по-другому не умеют проблемы решать. Но мне все равно, что они там у себя делать будут - пусть хоть перестреляют друг друга. Но вот только не надо переносить свои первобытные полуживотные обычаи к нам. Понимаешь о чем я?
   Я прекрасно понимал о чем он. И отчасти был согласен. И сам я не раз сталкивался с тем, что "гости столицы" вели себя, мягко говоря, не подобающим образом. Но в то же время в глубине души у меня жила уверенность, что надо искать против этого какое-то действенное лекарство, а не использовать их же методы.
   - Стас, а ты не думал, что вы, в сущности, ставя себя выше их, используете, по сути, их же методы?
   - Мы просто говорим на их языке. Другого они не понимают - вот что я тебе скажу.
   Я закурил и с удивлением отметил, что являюсь единственным курящим за нашим столиком. Носов не курил ввиду какой-то своей внутренней правильности, а наци, вероятно, просто следили за своим здоровьем.
   - И все-таки, - я сбросил пепел в прозрачную пепельницу, - мне кажется, единственное чего вы добились, так это....
   Стас опять не дал мне договорить:
   - Мы добились того, что вся эта братия, по крайней мере, теперь оглядывается по сторонам, прежде чем лишний раз на землю плюнуть...
   - Ой, не уверен я в этом, - не выдержал Юрка. - Ничего не изменилось. Вообще. Как не боялись они ничего, так и не боятся. И самое обидное, что в массе своей ваши отморозки убивают ни в чем неповинных людей, а то и вовсе детей. Но никак не тех уродов, которые действительно в Москве не пойми чем занимаются.
   Здесь я с Юркой был абсолютно согласен.
   - Вспомните хотя бы ту историю с девчонкой таджикской, которую в Питере убили, - напомнил я им о случае, послужившем поводом для наших акций совсем недавно. - Вот ее-то за что? Она -то что сделала?
   - Она ничего не сделала, - чуть помедлив ответил Сергей. - Пока не сделал.
   - Это что ж, - Юрка явно был раздражен, - акция устрашения что ли была? Что-то мне сдается, что кроме этого вы ни на что больше и не способны, ребята.
   Это был удар ниже пояса. Достоинство "санитаров нации" было задето и при чем весьма серьезно. Было очевидно, что разговор подходит к концу.
   - Ладно,- Стас поднялся из-за стола. - Нам все ясно. По хорошему вы не хотите.
   - Молча смотреть на убийства ни в чем не повинных людей мы точно не хотим. - Я тоже встал.
   - Ладно, - Стас примирительно улыбнулся. - посмотрим чья возьмет. Время покажет. Только не надо теперь сопли размазывать, если кого-нибудь из ваших наши ребята помнут немного.
   Стас весело подмигнул.
   - Ладно, - улыбнулся я в ответ. - Но и вы уж не судите строго, если наши ваших тоже, как ты выразился, немного помнут.
   Встреча была закончена.
   Мы с Юркой решили еще немного прогуляться, чтобы все обсудить.
   - Первым делом надо установить дежурство в офисе,- сказал Носов.
   - Это верно, - идея мне понравилась. - Не исключено, что они решат продемонстрировать силу.
   - Слушай, Юр, - вдруг стало интересно мне. - А ты реально как относишься ко всему этому?
   - К чему? - не понял Юрка моего вопроса.
   - Ну, к скинам этим...
   - Не знаю, - Юрка пожал плечами. - Честно тебе скажу - не знаю. Иногда у меня бывает желание самому пойти и вступить в какую-нибудь из их группировок. В метро иногда накатывает прямо. Да и на улице. Как посмотришь на эти наглые рожи. Так ладно бы молчали, а то ведь бычат постоянно. Чё смотрыш? Достало это все.
   Я шел и молча слушал Юркин монолог. Я его как прорвало:
   - Я понимаю, Миш, что это дико звучит, но в чем-то они правы. Беспредел полный. И сами они не из воздуха ведь взялись - скины. Время их породило, девяностые, когда весь этот мусор хлынул к нам. К сожалению, ученых, врачей, учителей, музыкантов и еще кого там, среди них было мало - да и сейчас не очень-то едут. А едет сам понимаешь кто. И нормальные достойные люди просто теряются в этой толпе. А эти волчата маленькие в тяжелых ботинках - они же боятся силы. Они хорошо одетых людей боятся - и не важно тут русский ты или нет. Они самых слабых в качестве жертв выбирают. А самые слабые, как правило, самые безобидные...
   - Трудно не согласится, - я шел и рассматривал многоликую московскую толпу. - Здесь я тебя полностью поддерживаю. Ну а про саму идеологию что думаешь?
   - А чего тут думать-то? - Юрка недовольно фыркнул. - Все уже до нас подумали. И история все показала.
   - Бессмысленность подобных проектов?
   - Ну да, - Юрка остановился около книжного развала и стал всматриваться в обложки книг.
   - То есть считаешь, что это все в прошлом?- не отставал я от него.
   - Нет, конечно. - ответил он, беря в руки очередной том. - Это вечная идея. Просто для ее реализации нужна сильная идеологическая база, а у этих наших доморощенных скинхэдов ее нет и не было никогда. Немцы свое государство создавали не из-за того, что на их рынках торговали малые народности, которые некультурно себя вели и вообще всячески притесняли милых бюргеров.
   - А из-за чего? - Юркины рассуждения становились все более интересными.
   - Из-за чего? Вот именно, что не из-за чего. А для чего. Была подготовлена мощная идеологическая база, которая от а до я объясняла преимущества немцев перед другими нациями. Была создана целая индустрия, призванная доказать это. И в удобный момент этот проект был реализован. И я тебе еще раз повторяю, что основан он был не на ненависти к торговцам апельсинами-мандаринами. Потому и сработал. А когда уже подключился апельсиново-мандариновый фактор - тогда все у них и пошло прахом.
   - Интересно, - выдохнул я. - Никогда не думал об этом в таком ключе.
   - А ты подумай, - Юрка все никак не мог остановиться ни на одной из книг. - И подумай, что могут предложить русским публика, вроде той, с которой мы только что общались. А я тебе скажу - ничего. Неоязыческие трюки сегодня точно не пройдут - технологии зашли слишком уж далеко, сознание людей полностью изменено телевидением и другими массовыми средствами воздействия на психику. Понимаешь? Нужно новое мощное обоснование. А его нет. Поэтому в данном виде у этих товарищей будущего никакого.
   - А если чего-то придумают?- с опаской спросил я.
   - А вот наша с тобой задача придумать быстрее них, - улыбнулся Носов. - Пока дело не закончилось плохо.
   - Это ты о чем?
   - А о том, что государственного будущего у них нет. А вот пятнадцать минут славы они получить вполне могут. Если все рухнет, то примитивные лозунги будут в самый раз - народ клюнет по глупости. И начнется мясорубка. Именно что мясорубка.
   Юрка, наконец, выбрал книгу. К моему превеликому удивлению это был дешево изданный детектив с сюжетной линией сводящейся, скорее всего, к мести очередного невинно осужденного мужика всем и вся.
   - Ты чего, читать это будешь? - ткнул я пальцем в книгу.
   - Буду, - подтвердил Юрка, да таким тоном, что уточнять, зачем он это будет читать, я уже не стал.
   Бог с ним, пусть читает - подумал я про себя. И Юркиным мозгам нужен был отдых.
  
  
  
   Глава восьмая и Ґ,

в которой происходит четвертое

возвращение назад

   В комсомол их принимали в один день - всех троих. Особых торжеств не было, по крайней мере, внешне. Но парни были счастливы - теперь они уже не просто так, мальчишки какие-то. Нет. Теперь они настоящие комсомольцы. Еще немного и в партию будет можно! Работы в первые месяцы создания комсомольской организации на них свалилось столько, что пришлось забыть и про школу и про дом. Ночевали прямо на заводе, где располагался штаб их районной комсомольской организации. То и дело приходили разные люди, которые то требовали, то просили, то просто глазели, что и как. Колька пытался успеть переговорить со всеми и, по возможности, уговорить вступить в организацию. Сделать это было с одной стороны легко, но с другой очень даже не просто. Желающих-то было море, но вся беда заключалась в том, что мало кто из них представлял, куда они хотят вступить. Буквально каждому приходилось объяснять, что означают эти загадочные буквы - комсомол. Многие стопорились уже на этом моменте, так как расшифровывать приходилось теперь уже не буквы, но каждое слово.
   - А комустический это чего? - спросил Кольку очередной лопоухий парень, сидевший перед ним на старом табурете и смотрящий на Кольку так, словно тот только что вернулся с Луны, а, может, и вообще был жителем этой самой Луны. - Не комустический, а коммунистический, - строго поправил его Колька. - Это когда буржуев нет. Понимаешь?
   - Ага, - заулыбался лопоухий. - А как же без них-то? Кто же командовать-то будет?
   Улыбка слезла с его лица, и он вновь озадачился. - Так ты и будешь! - ответил Колька. - Рабочие будут, те, кто работает, а не просто денежки себе по карманам распихивает. Парень снова зарделся, обрадовавшись, видимо, открывшейся перед ним перспективой. - Так а комсомол мне ваш зачем? - важно, словно ему уже поручили управлять заводом, осведомился он.
   - А за тем, - Колька говорил медленно, и даже внутренне немного устав от бесконечных разъяснений и глупых вопросов. - Затем, чтобы ты не по рынкам болтался по карманам чужим шаря, а учился. Или ты думаешь, что тебе просто так кто-то дело важное возьмет и доверит?
   Парень опять перестал улыбаться и как-то обмяк. По всему было видно, что учеба явно не входила в его жизненные планы. Он посмотрел на Кольку глазами забитой собаки, будто надеясь, что слова этого ответственного товарища всего лишь шутка и все может обойтись и безо всякой там учебы. - Слушай, - жалобно начал он. - А обязательно вступать в этот Ваш комсомол-то? Колька нехорошо улыбнулся, что не ускользнуло от внимания лопоухого, у которого что-что, а наблюдательность была развита на самом высшем уровне - годы воровской практике на рынках и в трамваях не проходят даром. - Обязательно.
   - А если не захочу? - напрягся воришка. - Заставишь что ли?
   - Заставлю. - Колька в такие моменты пытался придать своему голосу как можно более жесткую интонацию.
   По началу, конечно, никого насильно заставить он не мог. Да и слов для уговоров у него, если честно, не всегда хватало. Некоторые вопросы его просто ставили в тупик.
   Однажды к нему в контору явился молодой человек, который вел себя интеллигентно, из чего Колька сразу сделал вывод, что парень не какой-то там босяк, а что-то посерьезнее. Такие вот "посерьезнее" приходили очень редко, но если приходили, то сидели долго и разговаривали обстоятельно. Этот был как раз одним из них. - Добрый день, - поздоровался вошедший. - Я могу присесть.
   - Да, конечно.- Колька кивнул на стул.
   - Спасибо, - вежливо поблагодарил юноша и неспешно опустился на предложенный ему стул.
   Колька озадаченно рассматривал визитера. Весь его облик наводил на комсомольского лидера заводского масштаба не то чтобы страх, но какое-то не очень понятное чувство, которое явно носило негативный оттенок. С виду парень выглядел совершенно безобидно, но пролетарское Колькино чутье все же чувствовало подвох. Но не в Колькином характере было показывать свою неуверенность и страх. - Вы по какому вопросу, - строго поинтересовался он у молодого человека.
   - Да, вот, решил разузнать, что тут у вас и как, - юноша окинул комнату взором и слегка улыбнулся.
   Слово "разузнать" Кольке сразу не понравилось.
   - А что именно вы хотели узнать? - спросил Колька, делая акцент на "узнать".
   - Что за организация такая новая, - неспешно продолжил юноша. - А то вокруг все только и говорят про комсомол.
   - Говорят, - подтвердил Колька. - Хотите вступить?
   - Сначала хочу узнать, какие цели вы перед собой, так сказать, ставите, что у вас за программа, установки какие...
   После этого пассажа Колька окончательно убедился, что имеет дело с интеллигентом, возможно даже, с университетским образованием. - Цель у нас одна, - начал чеканить он. - Точно такая же как у партии, как у всех рабочих людей - строить коммунизм.
   - Ах вон оно как... - снова улыбнулся парень. - Ну что же, очень хорошая цель. Очень.
   - Так что, вступать будете? - решил пойти в наступление Колька.
   - Вступать?... - парень будто бы не совсем понял вопрос.
   - Ну да, вступать, - повторил Колька.
   - Да нет, пожалуй.
   Парень встал и попрощался, слегка поклонившись.
   Колька пожал плечами, так и не поняв, зачем этот субъект приходил к нему. Спросить ничего не спросил, рассказать - не рассказал. Вечером, когда часы показывали уже двенадцатый час, Колька начал собираться домой. Иногда он ночевал прямо на заводе, но в тот день решил, что неплохо было бы уже повидаться с матерью, которая теперь большую часть времени проводила дома одна - отец-то тоже пропадал на партийной работе днем и ночью.
   Он надел пальто, одел старенькую ушанку, повязал горло длинным вязаным шарфом и, погасив свет, вышел на улицу. Зима уже почти закончилась, но воздух все равно оставался морозным, хотя то там, то здесь уже можно было уловить первые ароматы грядущей весны. Вдохнув полной грудью, Колька запер за собой дверь и зашагал в сторону лома. Миновав несколько улиц и оказавшись практически рядом со своим родным рабочим кварталом, Колька почувствовал, что сзади него кто-то есть. Решив не оборачиваться, он лишь ускорил шаг. Но чувство беспокойства на покидало его - сзади явно кто-то шел. Колька резко развернулся.
   Перед ним стояло трое. Они явно не ожидали, что преследуемый развернется, а потому на секунду застыли как вкопанные. Но замешательство их очень быстро прошло и они широкими шагами направились к Кольке. Тот стоял на месте, ожидая их приближения.
   - Кто такие? - как можно грознее спросил он у подошедших.
   Ответа не последовало. Вместо этого один из них вытащил нож, и лезвие сверкнуло в свете полночного фонаря. Первый удар прошел в считанных сантиметрах от Колькиного бока. Второй попал в цель - нож вонзился в руку. Жгучая боль окатила все Колькино тело. Но сдаваться так просто он не собирался. Собрав все силы, он бросился на нападающих и ввязался в неравный бой, шанцев выжать в котором практически не было...
   Последнее, что он увидел - качающийся фонарь на фоне абсолютно черного неба.
   - Очнулся, - послышалось где-то рядом.
   - Точно, глаза вроде пытается открыть, - подтвердил второй голос.
   Колька открыл глаза. Он был дома. Рядом с ним на кровати сидела мать, а чуть поодаль стояли Митька с Иваном.
   Мать тут же разрыдалась.
   Колька попытался улыбнуться и протянуть руку, что погладить мать, но испытал такую боль, что еле сдержался, чтобы не закричать. - Лежи, сынок, лежи, - замахала мать на него руками. - Куда ты тянешься-то...
   И снова зашлась в рыданиях.
   - Что случилось? - с трудом выдавил из себя Колька.
   - Напали на тебя контрики, - тут же отозвался Митька. - Просто чудо, что насмерть не забили. Вернее, они-то думали, что забили, а ты вон...
   - Ты сам-то что помнишь? - вступил в разговор Иван.
   Колька напряг память и в сознании его вспыли события злополучного вечера. Как можно кратче, чтобы не напрягаться, он пересказал все произошедшее.
   - Никого не узнал? - спросил Иван.
   - Нет.
   - А до этого ничего подозрительного не было? - продолжал расспрашивать его Иван. - Может заходил кто? Понимаешь, Коль, скорее всего выследили тебя, а, значит, знали, кто ты.
   - Может шпана просто? - прохрипел Колька.
   - Как же, шпана! - усмехнулся Иван. - У тебя ж ничего не взяли. Даже керенки в кармане остались. Точно контрики. Не зря же про террор говорят. Вот против тебя террор и был. Но ничего, мы им ответим как надо. И тут Колька вспомнил парня, который заходил к нему в день нападения. Он сам не мог сформулировать откуда взялась такая уверенность, но он абсолютно точно был уверен, что этот тип причастен к нападению. Колька рассказал друзьям про визит странного посетителя.
   - Точно, все сходится, - заключил Митька. - Пришел, чтобы поближе посмотреть на тебя, а потом подкараулили и... Кадет какой-нибудь бывший, сволочь белогвардейская.
   Выздоравливал Колька долго и тяжело. Ранений у него было столько, что казалось, будто все тело его истыкали ножом. И просто по какой-то невероятной случайности ни один жизненно важный орган не был задет. Пальто, видимо, спасло. Оказалось, что растерзанное Колькино тело обнаружил припозднившийся сосед по их рабочему общежитию, который и приволок Кольку домой. А еще бы чуть-чуть, и волочь бы Кольку надо было не домой, а прямиком на кладбище. Через месяц он уже мог вставать, а через три полностью оклемался. Еще до того момента, когда Колька окончательно поднялся с постели, как-то к нему зашли Митька с Иваном. - Коль. - Иван был серьезен. - Я в армию записался.
   - Куда?
   - В Красную Армию. На фронт поеду беляков бить.
   - И ты? - Колька посмотрел на Митьку.
   - Нет... - сконфузился тот. - Меня мать не пускает.
   Все засмеялись, включая самого Митьку.
   - А чего ты ее слушаешь? - сквозь смех выдавил Колька. - Маленький что ли? Павка и тот не слушал.
   Он тут же осекся. Смеяться все перестали.
   - Понимаешь, Коль, - начал оправдываться Митька. - Я ж один мужик -то. Отец помер, да сестер четыре штуки. Ну куда мне уходить? Они и так еле дышат, все плачут. Кто ж кормить их будет...
   - Да ладно тебе, - понимающе посмотрел на него Колька. - Это я так... Я ж все понимаю.
   - Ты сам-то что думаешь? - спросил Иван.
   - А чего мне думать? - снова заулыбался Колька. - Со мной-то вопрос уже решен давно. Ко мне пару дней назад наведывался Прошин, сказал, что меня уже ждут - по комсомольской разнарядке. Так что вместе поедем контру эту давить. Иван обрадовался, а Митька еще больше скис - ему-то теперь одному, без друзей предстояло остаться, да и вообще получалось, что он вроде как за бабские юбки спрятался.
   - Да ладно тебе, Мить! - подбадривали его друзья. - И тут дел хватает! Да и мы не надолго - задавим их, и домой, в Петроград!
   Уже через пару недель они ехали в вагоне для скота куда-то на восток. Толком никто ничего им не объяснил, сказав лишь, что воевать им придется в Сибири против Колчака. Ну, против Колчака, так против Колчака. Сели, поехали воевать.
   Июнь в тот год выдался жарким, а потому никаких бытовых неудобств новоиспеченные бойцы не испытывали. Подумаешь, вагон для скота! Да ради такого дела...
   Выгрузили их через несколько суток пути на каком-то полустанке. Колька с Иваном старались держаться вместе, как, впрочем, и многие другие. Сразу было видно, что одиночек среди них не так уж и много. Многие вообще общались большими группами, и было видно, что знают они друг друга не первый день. К ним то и дело подходили их однополчане, которые пытались выяснить, где они теперь и что делать дальше. Но Колька с Иваном и сами не знали, ни где они, ни что дальше. Сутки провели под открытым небом прямо на станции. Командир, товарищ Васильев, который вез их от самого Питера, казалось, тоже не совсем понимал, что происходит. Провели небольшую разведку и выяснили, что неподалеку расположена деревенька.
   - Тихо там? - выспрашивал Васильев у ходивших на разведку.
   - Да вроде тихо, - неуверенно отвечали те.
   В итоге решено было сколотить небольшой отряд, задачей которого было дойти до деревни, вступить в контакт с местными жителями и по возможности добыть провизии. Колька с Иваном вызвались войти в состав отряда и вместе с еще десятью такими же как они сами "разведчиками" выдвинулись в путь. День клонился к закату, и сумерки постепенно опускались на совершенно незнакомую парням местность. Еще темнее стало, когда они вошли в лес, где обильные кроны деревьев не пропускали ни одного лучика заходящего солнца. Бойцы старались идти как можно тише, прислушиваясь к каждому шороху. Но ничего необычного вокруг не происходило. Напротив, воздух был просто пропитан спокойствием. О чем-то своем щебетали многочисленные птицы, стрекотали кузнечики и квакали лягушки. Легкий ветерок обдавал вечерней прохладой покрывшиеся от напряжения и дневной жары лбы красноармейцев. Наконец показалась деревня. Понаблюдав с полчаса за происходящим на деревенских дворах, бойцы решили выдвинуться в сторону объекта и перейти к активной фазе операции - то есть к непосредственному контакту с аборигенами. После недолгих обсуждений они пришли к общему мнению, что начать стоит с самого крайнего дома, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств тут же укрыться в лесу. Дом, который был ими выбран для первого визита, внешне производил довольно благостное впечатление: крепкий, словно только что отстроенный, красивый.
   Постучались в массивную дверь. Через минуту послышался кашель, и им открыли. На пороге стоял здоровый мужик, чьи ручищи угрожающе мотались, будто готовясь нанести удар. - Кто такие? - спросил он неожиданно высоким голосом.
   - Да так... - решил схитрить один из членов отряда.
   - Что "да так"? - повял бровями хозяин дома.
   - Да вот... - вмешался второй красноармеец.
   - Что "да вот"? - повышая голос и переходя чуть ли не на контр-сопрано, отозвался мужик. - Кто такие?
   - Да мы... - подал голос третий участник провизионной экспедиции.
   Мужик начал разминать руки. По крайней мере, Колька воспринял его вращение кистями именно так. Остальные были, похоже, того же мнения. - Пойдем мы.. - попятились назад красноармейцы, не готовые вот так с "бух ты барах ты" вступить в неравный бой с трудовым крестьянством. Мужик пожал плечами, и лицо его стало печально.
   - Не зайдете? - тонко на распев спросил он.
   - А можно? - покосился на него Колька.
   - Ну раз пришли, то не просто так? - покосился в свою очередь на него писклявый мужчина.
   - Не так, - согласился Колька, добавив после некоторой заминки для верности: - просто.
   - В дом. - Резюмировал здоровяк и жестом рук указал пришедшим направление, то есть в дверной проем.
   Красноармейцы послушно гуськом прошли внутрь. И какого же было их удивление, когда внутри избы за столом они обнаружили второго, точно такого же амбала, копию первого.
   - Кто такие? - спросил он у вошедших точно таким же высоким голосом, как и у первого гиганта, а, может, и еще более высоким.
   - Да вот, - начал было старую песню один из бойцов.
   - Что "да вот"? - недовольно переспросил двойник, поднимаясь из-за стола и выпрямляясь во весь свой богатырский рост.
   В разговор вмешался первый титан.
   - Сейчас выясним, Веня, не волнуйся - тебе ж вредно.
   Веня зловеще (это отметили про себя все без исключения бойцы Красной Армии, присутствовавшие в избе) улыбнулся.
   Сказав это, не-Веня (как про себя назвал его Колька) повернул свою огромную голову на бычьей шее в сторону скучковавшихся в уголке под иконами с лампадкой незваных гостей.
   - Кто такие?
   Колька решил взять инициативу на себя. Сделав шаг вперед и расправив плечи, он набрал в легкие побольше воздуха и на одном дыхании выпалил:
   - Мы бойцы Красной армии, прибывшие на вашу станцию для борьбы с контрреволюцией в лице адмирала Колчака и его кровавой банды. К вам в деревню пришли в поисках провизии, так как на данным момент временно расквартированы прямо под открытым небом на станции без каких либо припасов.
   В комнате повисла гнетущая тишина. Одинаковые мужики смотрели друг на друга, и лишь желваки играли на их толстых шеях.
   - Как звать? - обратился Веня к Кольке.
   - Николай. - Твердо ответил Колька.
   Больше вопросов не последовало. Вместо этого Веня подошел к Кольке почти вплотную и смерил его взглядом с высоты своего нечеловеческого роста. После этого он посмотрел на не-Веню и все также молча вернулся на свое место за столом.
   Не-Веня кивнул и снова знаком руки попросил, теперь уже одного только Кольку, следовать за ним. Остальные испуганно переглянулись. По взглядам сослуживцев Колька понял, что все мысленно уже попрощались с ним, в полной уверенности, что мужик поведет его на заклание. Сам же Колька в этом до конца уверен не был - интуиция подсказывала ему, что если у здоровяков и были нехорошие мысли, то сейчас они постепенно развеваются.
   Пройдя по длинному коридору, вдоль которого располагались комнаты, они дошли до конца и уперлись в стену. Мужик мощным взмахом руки откинул с пола половицу, под которой обнаружился люк, ведущий в подпол. В этот момент Колька усомнился в своей интуиции. Страх постепенно начал захватывать его - умирать вот так глупо, даже не повоевав, не в бою ему совсем не хотелось.
   - Полезай за мной, - на недосягаемой высоте голоса приказал ему не-Веня.
   Колька огляделся по сторонам, в поисках хоть чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы ударить не-Веню по голове, но вокруг были лишь голые стены и больше ничего.
   - Полезай, полезай, - пропищал не-Веня наставительно.
   - Да лезу я, - огрызнулся Колька.
   Они спустились в темный холодный подпол. Видно ничего не было, пока мужик не зажег лучину. И здесь Колькиному взгляду открылась странная картина: на полу сидело четыре человека. Они были связаны, а рты их были заткнуты тряпками. Увидев вошедших, они принялись ерзать на месте, подпрыгивая и издавая нечленораздельные звуки.
   - С собой их заберете, - указал в сторону связанных не-Веня.
   - А это кто? - удивленно глядя, то на связанных, то на хозяина дома спросил Колька.
   - Да те, с кем вы воевать приехали, - с серьезным лицом ответил не-Веня.
   - Аааа... - только и протянул Колька.
   Они вылезли из подпола и вернулись в комнату, в которой царила все та же сцена: забившиеся в угол красноармейцы, среди которых был и Иван, с ужасом стояли под иконами, а Веня сидел за столом и пристально смотрел на них.
   - Собери им поесть, - проголосил не-Веня.
   Веня неохотно поднялся с места и угрюмо удалился. Вскоре где-то в глубине дома послышался хозяйственный шум: гремели банки, что-то хрустело, перекатывалось, чавкало, громыхало.
   Не-Веня с блаженной улыбкой посмотрел на Кольку, осторожно опустив свою пудовую кисть ему на плечо и, как показалось Кольке, чуть прижав его к себе.
   - Эти, которые в подполе, - неспешно начал свой рассказ верзила, - позавчера пришли. Ночью дело было. Мы с Веней уже спать легли (здесь он улыбнулся еще шире) и вдруг грохот, кони ржут, крики. Мы вскочили, рубахи натянули и на крыльцо. А там они - шашками машут, коней пришпоривают. Я первым делом поздоровался, спросил кто такие и чего надо. А они...
   ... - Давай тащи всю еду, что в доме есть. И побыстрее!
   Человек в военном форме и папахе слез с коня и оголив шашку приблизился к не-Вене.
   - А вы кто будите-то? - миролюбиво поинтересовался мужчина.
   - Молчи, рожа крестьянская. Тащи еду и помалкивай.
   Не-Веня, который такого отношения к себе никогда не испытывал, ожесточился. Да и Веня тоже.
   - Я спрашиваю кто вы такие!? - срываясь на фальцет, закричал он.
   - Ах ты скотина деревенская! - взревел человек в папахе и что есть силы ударил не-Веню хлыстом, который держал в другой руке. - Господин генерал ждет, а ты тут пасть разевать вздумал!
   Увидев, исказившееся от боли лицо не-Вени Веня как разъяренный лев бросился на обидчиков. Одним ударом он отправил в нокаут "папаху", а затем устремил свой взгляд в сторону остальных всадников. Те же времени не теряли - в их руках уже появились наганы.
   Началась пальба.
   Лишь тучи, заслонившие в ту ночь усеянное звездами сибирское небо, спасли Веню с не-Веней. Все пули чудом прошли мимо. Но судьба всадников была предрешена - мужики под шквальным огнем бросились в их сторону и в считанные секунды отключили всю троицу...
   - Связали мы их. И в погреб. Они орать начали, что, мол, Колчак к власти придет, тогда все мы на виселицах окажемся. Ну, пришлось рот им тряпками затыкать. Вы-то когда пришли, я сначала подумал, что опять кто-то их них явился. А когда ты сказал, что вы-то против Колчака этого, я сразу понял, что вы-то нормальные, наши.
   Здесь в комнату явился Веня и сообщил, что провизия собрана. Все вышли на улицу и мужики с помощью красноармейцев погрузили снедь на две внушительные телеги, в которые тут же были запряжены лошади.
   - Веня вас до станции проводит, а потом с повозками обратно.
   Пленных колчаковцев привязали гуськом к задней телеге, и они засеменили за тронувшейся повозкой.
   На станции их встретили как триумфаторов. Еду распределили поровну, а потом Васильев долго и обстоятельно расспрашивал Веню о ночном инциденте. Тот все пересказал и был отпущен обратно, но с наказом, чтобы обо всем подозрительном тот тут же докладывал на станцию. Веня согласился и ушел с богом.
   Затем настала очередь колчаковцев. Те сначала отпирались, но когда Васильев собственноручно расстрелял одного из них, стали куда более разговорчивыми. Выяснилось, что примерно в двадцати километрах от станции стоит большой отряд белогвардейцев, который со дня на день должен двинуться как раз по направлению деревни, в которой обитали Веня с не-Веней.
   На совете было решено срочно выдвигаться в сторону деревни и занимать оборону.
   Выяснилось, что кроме Вени и не-Вени, которого на самом деле, как оказалось, звали Федей, мужиков в деревне больше не было. Был еще старик Егорыч, да пара бабок. Вот и все население.
   Штаб организовали в избе Вени и Федора. Вокруг деревни расставили патрули.
   Колчаковцы появились чрез два дня.
   То был первый и далеко не последний бой в жизни Кольки. Страха он не испытывал - одну только ненависть. Оружия у красноармейцев почти не было, дрались, чем могли, вплоть до вил.
   Отряды белогвардейцев вторглись в деревню под утро. Патруль с южной стороны доложил, что слышно ржание лошадей, доносятся голоса. По всем расчетам Васильева свои должны были подойти с севера, а на юг как раз указывали пленные беляки, которые к тому времени были уже в полном составе на том свете.
   - Занять боевые позиции! - отдал команду командир и бойцы заняли свои места в заранее обозначенных точках. На весь их импровизированный отряд был всего один пулемет, который было решено установить на окне избы Вени и Феди.
   Бой начался.
   Колчаковцы ворвались вихрем, с шашками наголо и тут же попали под огонь редких выстрелов, а затем и под стену свинца из пулемета. Первые ряды их полегли быстро, что вызвали заметную радость среди красных. Но и у них уже в первые минуты боя появились потери. Опомнившись, что попали в западню, колчаковцы начали укрывать кто куда, в основном за стены изб, чтобы начать отстреливаться уже оттуда. Силы их, да и экипировка явно превосходила во всех отношениях силы и вооружение бойцов Васильева. Но теперь это не имело ровным счетом никакого значения...
   Колька был в доме, вместе с Васильевым, Веней и Федей. Иван был назначен командовать небольшой группой, в чьи задачи входило прикрытие основных сил красноармейцев с тыла - они укрылись в лесу неподалеку и должны были вступить в сражение в том случае, если центр будет прорван.
   Основные силы белых довольно скоро прорвали центр обороны и ринулись к дому "титанов". И тут с тыла к ним зашел Иван со своими ребятами. Белые оказали в кольце. По бокам и сзади на них напирали бойцы с шашками, наганами, ружьями, вилами и косами, а спереди их встретил пулеметный огонь.
   Но патроны заканчивались намного быстрее, чем таили силы противника. К тому же надо было стараться не задеть своих, которые наскакивали с земли на конных белогвардейцев, размахивающих шашками. Наконец пулемет стих.
   - Все, - подытожил Васильев. - Теперь руками. За мной.
   - Погоди, командир, - остановил его Федя. - Вы пока в избе укройтесь, а мы с Веней поборемся.
   - Что ж это, - возмутился Васильев, - бойцы гибнут, а командир в избе отсиживается?
   - Командир живой нужен, а не мертвый, - мудро заметил Федя и направился к двери.
   Веню убили первым. Он бился как медведь и ревел так же, когда уже все его тело было изрублено шашками, но окровавленная плоть еще металась, из последних сил пытаясь уничтожить как можно больше врагов.
   Затем замертво упал Федя. Ран на нем было такое же несчетное количество, как и на его не то брате, не то друге Вене.
   Колька с Васильевым оказались на улице уже тогда, когда последние колчаковцы пытались спастись бегством, но падали замертво, настигаемые озверевшими в пылу борьбы красноармейцами.
   Вскоре все стихло и лишь отдельные стоны раздавались, то там, то тут. Оставшиеся в живых собирались около избы. Их было не так много - около одной трети от тех, кто прибыл на далекую сибирскую станцию.
   Ивана среди них не было.
   Колька бросился на поиски, переворачивая искалеченные тела и всматриваясь в мертвые лица. Наконец он его нашел. Его друг лежал почти как живой - не было на его теле ни одной видимой раны. Колька поначалу обрадовался, что с Иваном все в порядке и он, просто так лежит. Но глупая мысль тут же исчезла.
   Иван был мертв. Аккуратная дырка в затылке свидетельствовала об этом ярче, чем любые слова.
  

Глава девятая,

в которой к нам приходит

странная гостья

   Катя пришла в наше районное отделение по весне. Точно уже не помню, но, кажется где-то в самом начале апреля. Снег еще лежал грязными полосками по обочинам, а под ногами постоянно хлюпало. Да, скорее всего это было самое начало апреля.
   Пришла Катя сама. Никто ее насильно в организацию не тащил, а просто возникло у нее такое желание, которое сама она объясняла весьма туманно:
   - Давно хотела присоединиться к какой-нибудь молодежной организации, - чуть покраснев сказала она, когда я, почти не глядя в ее сторону, поинтересовался причинами ее прихода. - Вот пришла к вам...
   - А к нам почему? - продолжал настаивать я, пытаясь выяснить ее выбор.
   Вопрос с моей стороны был совсем не праздный. В последнее время к нам стало захаживать довольно много народа, даже слишком много. И все непременно хотели вступить в "Свои". Другие молодежные организации их напрочь не интересовали, как будто их и не было вовсе. Сначала я даже радовался этому факту, но после одного обстоятельного разговора с Юркой изменил свое отношение к данному явлению.
   - Юр, ну это ж здорово, что они к нам, а не к кому-то другому! - я вопросительно уставился на Носова.
   - Ничего здорового, - серьезно произнес Носов. - Это, я бы даже сказал, плохо.
   - Чего ж плохого-то? Радоваться надо!
   - Чему радоваться, Миша? Что табуны мальчиков и девочек прутся к нам сами не зная зачем? Понимаешь, о чем я?
   - Понимаю, - начинал распаляться я. - Но ты, похоже, сам ничего не понимаешь. Конечно, к нам они приходят, может быть, и просто так, безо всякой идеи, но вот наша-то с тобой задача в том и состоит, чтобы в их пустые головы эту самую идею вложить.
   Юрка лишь грустно усмехнулся в ответ. Он вообще часто вот так усмехался в последнее время, вместо того чтобы ответить мне. Меня это поначалу бесило, но потом я попривык. И все же иногда эта Юркина усмешка просто выводила меня из себя, как я не пытался сдерживаться. Так произошло и в этот раз.
   - Ну, чего ты усмехаешься? - почти крикнул я. - Ты лучше на вопрос ответь - усмехаться каждый дурак может.
   Юрка поднял на меня глаза и совершенно спокойно ответил:
   - Миш, а ты серьезно полагаешь, что тебе есть, что вложить в их головы?
   -Такого поворота разговора я никак не ожидал. Вопрос застиг меня врасплох. А действительно, что я мог предложить? Вот передо мной лежат брошюрки да программки, которые пачками привозят нам чуть ли не каждую неделю. Вот у меня куча документов по самым разным направлениям. Вот....
   - Да что вот?
   Юрка, конечно, сто раз был прав. Я всячески пытался гнать от себя подобные мысли, но надо было быть реалистом - никакой дельной программы у нас до сих пор не было, хотя движение существовало уже довольно приличный срок. И это становилось проблемой.
   Так вот, когда Катька вошла в мой кабинет с заполненной анкетой в руках, я даже не поднял на нее глаз, так как от мельтешения кандидатов у меня уже рябило в глазах.
   - Так почему к нам-то? А не в национал - большевистское движение, например? Там тоже неплохо, да и кадры нужны, а то многих посадили, - съязвил я.
   - Так вы у меня заявление возьмете, - вместо ответа спросила девушка.
   Я, наконец, соизволил оторваться от бумаг и посмотреть на нее. Не сказать, что я на месте был сражен увиденным, но что-то внутри все же екнуло. Она было невысокой, с длинными, ниже плеч волосами. Прямо на меня смотрели умные серые глаза, обрамленные чуть заметно подкрашенными ресницами. Косметики на ее лице вообще было совсем не много. Аккуратный носик, похожий на клювик маленькой птички придавал ее лицу некий оттенок аристократизма, хотя такой нос мог быть у кого угодно. Но в тот момент мне показалось, что лицо ее не лишено некого благородства и изящества. Милая головка, которая венчала ладную миниатюрную фигурку была, одним словом, очень даже ничего. На мой вкус. Опомнившись, я, правда, тут же воскресил в памяти образ Маши.... Но о ней позже.
   - Только после того, как вы мне внятно ответите на мой вопрос, - тем не менее сказал я.
   - Хочу быть полезной, - твердо сказала она. - Просто полезной.
   - Это я уже понял, - снисходительно ответил я, продолжая разглядывать милую посетительницу. - Но вот почему полезной именно нам? Вокруг много молодежных движений, каждое из которых, на их взгляд, выполняет целую кучу полезных функций. Но вас-то, как я понял, интересует по какой-то пока не ведомой мне причине именно наше движение.
   - Да, - кратко подтвердила она.
   - Вот я и хочу понять, почему? - улыбнулся я.
   Девушка, которая до этого стояла, присела на краешек стула, стоявшего с противоположной от меня стороны стола. Это меня немного удивило, так как присаживаться я ей не предлагал. Но она явно пыталась брать инициативу в свои руки, давая понять, что вести в этом разговоре будет она. Что ж, я был не против побеседовать с симпатичной мордашкой. А мордашка, тем временем, достала из сумочки паспорт.
   Я наблюдал за ее действиями и все больше недоумевал.
   - Посмотрите, - она протянула мне документ, открытый на той странице, где были указаны данные о владельце.
   Я несколько раз прочитал, а потом посмотрел на Екатерину Владимировну, которая скромно потупив взор все также сидела на крае стула.
   - Так вы?... - неуверенно начал я.
   - Да, я его дочь, - твердо ответила Катя. - Такая причина прихода к вам вас устраивает?
   - Вполне, - промямлил я и взял у нее анкету.
   Честно говоря, такая причина меня не устраивала совсем, так как милая девушка, сидящая передо мной была дочерью известного бизнесмена Брагина, осужденного в прошлом месяце на пятнадцать лет строгого режима за мошенничество в особо крупных размерах...
   Петр Петрович Брагин прославился на всю страну еще в девяностые, став самым молодым миллиардером на всем постсоветском пространстве. Потом он ушел в тень и несколько лет никто толком не знал, где он и чем занимается. А потом опять появился. Появился громко, создав оппозиционную партию, устремленную своими программными установками прямиком в Евросоюз и НАТО. С треском провалившись на всевозможных выборах, партия Брагина, тем не менее, играла заметную роль на политическом пространстве страны, явно не подчиняясь указкам откуда надо. В результате на бизнесмена было заведено сразу шесть уголовных дел, которые и закончились его заточением в местах не столь отдаленных. Партия была распущена.
   И вот передо мной сидела дочь того самого Брагина. Мысли в голове у меня скакали как сумасшедшие. Ведь если подумать, то зачем ей было приходить в организацию, которая напрямую контролируется из за кремлевской стены, откуда и была дана команда на принятие мер против ее отца? Катя словно читала мои мысли.
   - Я думаю, вы удивлены? - после недолгой паузы спросила она.
   - Есть немного, - честно признался я. - Но, признайте, есть от чего быть удивленным.
   - Признаю, - улыбнулась она, став еще более очаровательной. - Я объясню.
   И она объяснила. Вопрос был только в том, верить ей или нет.
   Судя по Катиным словам, отца своего она осуждала и порицала, прекрасно понимая, какими путями он в девяностые сколотил свое состояние. Конечно, то, что это был ее отец заставляло ее дважды подумать, прежде чем прийти к нам, но другого пути для себя она не видела.
   - Ну, прямо тридцать седьмой год! - иронически заметил Юрка, когда вечером того же дня я пересказал ему всю историю. - Надо же! Пришла искупить грехи своего отца перед партией.
   - Не передергивай, - осадил его я.
   - А я и не передергиваю, - стоял на своем Носов. - Не верою я ей. Цирк какой-то. Ты сам разве не видишь, что лажей попахивает...
   - А подвох-то в чем? - не унимался я.
   - Подвох?
   Юрка на какое-то время задумался.
   - Не знаю, - наконец сказал он. - Честно тебе скажу - не знаю. Но точно уверен, что он есть.
   - Ладно, завтра с утра она будет здесь - принесет кое-какие бумажки, необходимые для вступления - у тебя будет шанс лично посмотреть на нее.
   - Отлично, - Юрка поднялся, собираясь уходить. - Утром буду.
   Утром Носов действительно появился в офисе, и вместе со мной принялся ожидать прихода Екатерины Владимировны Брагиной.
   Она была пунктуальна.
   И еще более красива, чем день назад.
   Волосы ее в то утро были собраны на затылке в затейливый кукуль, что дело ее немного старше и серьезнее. Минимум косметики оставался все тем же, что не могло не радовать. Но одета она была более строго, чем накануне. Если вчера она предстала передо мной в джинсах и черной водолазке, то сегодня на ней был деловой костюм темно серого цвета, который шел ей безумно.
   Краем глаза я заметил, что Юрка уставился на вошедшую девушку как-то уж совсем неприлично. Мне даже показалось, что рот его слегка приоткрылся, словно увидел он перед собой не человека, а нечто особенное.
   Чуть заметно толкнув приятеля в бок, я встал со своего места и широким шагом направился по направлению к вошедшей Кате, протягивая ей на ходу руку.
   - А вот и вы, - радостно заулыбался я, сам не понимая причины этой идиотской радости. - А мы уж, право, заждались.
   Сказав это я трижды про себя выругался за свой неуместный и не понятно откуда взявшийся высокопарный слог, после чего все так же улыбаясь, предложил Кате стул.
   - Присаживайтесь.
   - Спасибо большое, - поблагодарила она.
   Голос ее, на который вчера я не особо обратил внимания, показался мне более, чем приятным. Звучал он чуть хрипловато, но я списал это на легкую простуду.
   - Все принесли, - участливо поинтересовался я. - Ничего не забыли?
   - Вроде все, - она протянула прозрачный файл, в котором находились необходимые копии документов.
   - Так, посмотрим...
   Я начал вытаскивать листок за листком, проверяя наличие всех нужных бумаг.
   - С виду все в порядке, - снова заулыбался я. - Еще немного и вы вольетесь в наши стройные ряды.
   Тут я спохватился, что не представил Юрку, который все это время не сводил глаз с Кати, ловя буквально каждый ее жест.
   - Катя, позвольте представить вам моего заместителя - Юрий.
   Произнося эти слова, я указал рукой на Юрку, который еле успел среагировать на мой ход, закрыв все открытый рот в самый последний момент. Вскочив, он протянул Кате руку, и как-то нелепо поклонился.
   - Приятно, - промямлил он, и голос его сорвался.
   Юрка наспех откашлялся, весь раскрасневшись, и снова поднял виноватые глаза на нашу посетительницу.
   - Я хотел сказать, что мне очень приятно, - смущенно пояснил он.
   Таким Носова я еще никогда не видел. Обычно он был уверенным в себе, я бы даже сказал настырным. Но тут он явно растерялся. Ситуация меня забавляла. Я не скрываемым удовольствие наблюдал как Юрка, то краснея, то бледнее, крутится около Катерины, предлагая ей чай или фрукты.
   - Нет- нет, спасибо, - отказалась она.
   - А я, пожалуй, выпью, - вдруг нагло произнес я. - Юр, поставь чайничек.
   Ляльку нашу мы в то утро отпустили в институт, где она пыталась в очередной раз пересдать какой-то хвост, тянувшийся с зимней сессии.
   Юрка растерянно посмотрел на меня, оторопев от такой наглости, но послушно вышел из кабинета, чтобы выполнить молю просьбу. На несколько минут мы остались одни.
   - Давайте все же выпьем чаю, - предложил я. - К тому же мы хотели бы побеседовать с вами.
   - Хорошо, - неожиданно согласилась она, и глаза наши встретились.
   Я резко отвел глаза в сторону, чувствуя, что она опять перехватывает инициативу. Психологически я снова проигрывал.
   Наконец вернулся Юрка с недовольным лицом и кипящим чайником в руках. Дабы не усугублять, я вскочил и бросился за чашками, давая понять Юрке, что играем эту партию мы абсолютно на равных.
   - Да сидел бы уж, - пробурчал он.
   Но я уже возвращался с тремя чашками, которые аккуратно расставил на блюдца, после чего опустил в каждую из них по пакетику. Юрка дополнил все кипятком.
   - Сушки у нас вроде были? - вспомнил я.
   - Я так попью, - тут же среагировала Катя.
   - Ну и я тогда, - поддержал ее Юрка.
   Мы принялись пить пустой чай.
   - Так о чем вы хотели со мной поговорить? - прервала молчание Катя.
   Юрка встрепенулся, посмотрев сначала на нее, а потом переведя взгляд на меня.
   - Кать, я бы хотел вернуться ко вчерашнему нашему разговору, - аккуратно начал я. - И можно на "ты"?
   - Конечно можно, - фыркнула она. - Да вы оба вроде и постарше меня будете.
   - Ну, при чем здесь это... - вклинился Юрка.
   - А что причем? - резко прервала она его. - Что я дочь Брагина?
   - Ну что ты, что ты, - Носов замах руками в ее строну, словно отбиваясь от нечистой силы. - Он совсем не то хотел сказать!
   - Да нет, почему же, - перебил я его. - Именно это я и хотел сказать. Послушай, Катя, вопрос, который я тебе вчера задал остается в силе - почему все-таки именно к нам? Согласись - это странно.
   - Что странно-то? - голос ее был серьезным. - Что человек переживает за свою страну?
   Вот так вот. Мы с Юркой переглянулись.
   - На чистоту можно говорить? - вступил в беседу Носов. - И называть все своими словами?
   - Можно, - Катя пристально посмотрела ему в глаза, но на сей раз Юрка выдержал ее напор. Мне было ясно, что он взял себя в руки и вновь стал тем собранным и деловитым Носовым, которого я знал.
   - Так вот, - Юрка смотрел на Брагину в упор. - Что ж ты о стране не думала, когда отец твой эту самую страну по кусочкам в карманах выносил?
   - Идиотский вопрос, - отрезала Катя.
   - Это почему же?
   - Почему? - она насмешливо взглянула на своего собеседника. - Да потому что ты о ней тоже вроде не думал, пока Боев на коне был.
   Юрка изменился в лице.
   - Значит, знаешь кто я?
   - Естественно.
   Вся носовская галантность, которая и так за последние минуты разговора стала куда более скромной, чем в начале, разом улетучилась. Взгляд его потух, и теперь он смотрел на Брагину отстраненно и холодно. Лишь много позже, когда Юра Носов стал для меня лишь воспоминанием, я узнал, в чем была причина столь резкого перепада в его настроении. В одном из журналов я наткнулся случайно на статью о Боеве и его бизнесе, с удивлением отметив, что описываемые в ней события относятся как раз к весне того самого года. Оказывается, в тот самый период, когда Катя пришла к нам, Юркиного отчима тоже начали потихоньку тягать по прокуратурам. Опасности особой пока над ним не висело, но все понимали, что в любой момент ситуация могла измениться. Боева подозревали в незаконном отмывании денег, в том числе и через структуры, контролируемые Брагиным. Таким образом, Юрка просто испугался - лишнее доказательство связи двух семей было совсем ни к стати. Так, по крайней мере, истрактовал эту ситуацию для себя я. И, мне кажется, что именно так все оно и было. - Ладно, мне пора.
   Юрка резко поднялся и, не прощаясь, вышел.
   - Что это с ним? - я вопросительно посмотрел на дверь.
   - Понятия не имею, - пожала плечами Катя.
   Мы допили чай, и я проводил ее до машины, пообещав, что документы постараюсь рассмотреть, как только получится. Не успел я вернуться в наш офис, как зажужжал мой мобильник, на экране которого определился Юркин номер.
   - Слушай сюда, - безо всяких вступлений заговорил Юрка. - Если попытаешься куда-нибудь толкнуть документы этой бабы - будешь последним дураком. Себя подставишь точно.
   Сказав это, он отключился, оставив меня наедине со сказанным им. В принципе, он был прав, но ведь у этой медали была и еще одна сторона - как бы смешно это не звучало, но приход в организацию такого человека как дочь Брагина было бы не самым плохим пиаром для "Своих".
   И я спасовал.
   Катя позвонила на следующий день и я сказал ей, что документы пока никуда не передавал, так что придется немного подождать. На самом же деле, по совету все того же Юрки я связался с Лёвой и рассказал ему всю историю от начала до конца.
   - Правильно сделал, что позвонил! - одобрил мой поступок Лёвка. - Провокация чистой воды. А у тебя проблем и так хватает - один твой Носов чего стоит. Нашел ты себе помощничка.
   В дискуссию я вступать не стал - про то, что Юрка работает в моем отделении все прекрасно знали, и никаких вопросов по этому поводу ни у кого не возникало. Пока не возникало. А что касается прихода Брагиной, то тут я все еще не мог найти единственно верного ответа.
   - Понял тебя, Лёва, - ответил я. - Что мне ей-то сказать?
   - Тяни время, а остальное мы тут возьмем на себя.
   Через неделю официальный сайт нашей организации был украшен большой фотографией Кати, под которой располагалась не менее внушительных размеров статья под заголовком "Яблоко от яблоньки...". Суть ее сводилась к тому, что дочь осужденного бизнесмена Владимира Брагина решила скомпрометировать районную организацию "Своих", подав документы на вступление. Витиеватое изложение статьи так и не давало конкретного ответа на вопрос, чем же конкретно Брагина хотела скомпрометировать популярное молодежное движение, но выводы не оставляли никаких сомнений: ее приход был чистой воды провокацией, направленной на подрыв имиджа "Своих".
   Катя больше не звонила, чем я был несказанно рад.
   Юрка, казалось, тоже был доволен. Он, как и Лёва, похвалил меня за мудро принятое решение и сказал, что по-другому и быть не могло. Но язнал, что могло. Хотя, в сложившейся ситуации я умудрился угодить сразу двум сторонам - организации и Носову. Вот себе только не угодил.
  
  
  
  
  

Глава десятая,

в которой рождаются

светлые чувства, и заканчивается дружба

   Юркина сестра Маша была младше меня на 6 лет. Вообще Юрка о ней почти никогда не говорил. Лишь иногда упоминал о ее существовании, да и то как-то вскользь, между делом. Познакомился с ней я через год после знакомства с самим Юркой. Произошло это при вполне банальных обстоятельствах...
   В то утро мне совершенно срочно был нужен проект одной нашей идеи, касающейся усовершенствования методов работы с молодежью, которая активность проявлять никак не хотела и появлялась в нашем отделении только тогда, когда звеньевые обзванивали своих подопечных, чтобы сообщить об очередной раздаче бесплатных билетов. Проект этот мы с Юркой писали совместно, засиделись, как обычно, допоздна, а потому было решено, что каждый возьмет часть работы домой и там уже доработает то, что не успели сделать вместе.
   Левка объявился как всегда неожиданно - позвонил в первом часу ночи, спросил как дела и попросил срочно заехать к нему утром. Это была отличная возможность подсунуть ему наш проект, чтобы он неделями не пылился на столах. Закончив разговор с Левкой, я тут же набрал Носова и попросил его доделать все до завтрашнего утра. По моей мысли мы должны были встреться где-нибудь в центре, в метро. Но Юрка сообщил, что доделать он все доделает, а вот передать никак не сможет, так как рано с утра уезжает по делам фирмы отчима (куда он все же вернулся, хотя и работал внештата). Дело принимало не очень приятный оборот - планы мои рушились. Можно было бы, конечно, заехать к Юрке с утра, но для этого надо было проехать чуть ли не всю Москву, а потом еще пилить на маршрутке - жил юрка тоже временно в семейном особняке загородом. - Слушай, а давай я Машку порошу? - вдруг предложил Юрка.
   Я, если честно, не сразу понял, о ком он говорит.
   - Какую Машку?
   - Ну, сестру мою!
   - Аааа, - наконец сообразил я. - Давай. Я ее как узнаю?
   Юрка мне в двух словах описал свою сестру, но никакого определенного образа у меня в голове не сложилось - таких Маш могло быть сколько угодно. Единственной "особой" приметой, по которой мне предстояло узнать ее на станции метро, была ярко-красная сумка.
   - Не волнуйся, - подбодрил меня Юрка. - Я ей твою фотографию покажу - она тебе сама узнает и подойдет.
   - Ладно, - согласился я. - Только пусть не опаздывает!
   В девять утра я стоял на станции "Проспект мира" и озирался по сторонам. Людские потоки непрерывно проплывали мимо меня в обоих направлениях, образуя то там, то здесь небольшие круговороты. Красных сумок тоже вокруг хватало - только мой взгляд цеплялся за одну из них, как откуда-то появлялась следующая. И так без конца. Постояв около десяти минут, я начал нервничать. По всем договоренностям Маша уже должны была появиться. Но ее все не было и не было. Еще через десять минут я уже решил плюнуть на все и, развернувшись, уйти, но тут где-то сбоку раздалось сакраментальное "привет". Не знаю почему, но мне моментально стало ясно, что обращено это приветствие именно ко мне. Я повернулся на звук голоса и окаменел. Прямо передо мной стояла фантастически красивая девушка. Сначала я подумал, что я явно что-то напутал: и поздоровалась она не со мной и смотрит мимо. Но нет, девушка смотрела именно на меня. Да мало того, что смотрела, еще и улыбалась.
   - Миша?
   Я, честно сказать, опешил, а потому какое-то время не реагировал на ее вопрос, лишь глупа глядя на нее и вспоминая то описание своей сестры, которое дал мне вчера по телефону Юрка. Сказать, что Маша не соответствовала этому описанию было не сказать ничего.
   - Миша, - выдавил я из себя. - А вы, должно быть, Маша?
   Обратился я к ней именно на "вы", хотя и знал, что она куда младше меня. Но сказать ей "ты" у меня язык не повернулся. Это, вероятно, был тот страх перед красивой женщиной, который испытывает неуверенный в себе мужчина - и возраст здесь не играет уже ровным счетом никакого значения...
   - Маша, - улыбнувшись, подтвердила она. - А ты совсем не похож на свою фотографию. Там такой серьезный, а здесь растерянный, как мальчик потерявшийся.
   Она заливисто рассмеялась.
   - Да вы тоже под Юрино описание не особо подходите, - чуть расслабившись, улыбнулся я.
   - Да? - наигранно удивилась она. - И почему же?
   - Не знаю уж, - замялся я, чувствуя, как краска заливает сначала уши, а потом и все лицо.
   Она снова рассмеялась, а потом вытащила из сумки папку, которую мне передал Юрка, и протянула мне.
   - Вот то, что тебе просил передать Юра, - прокомментировала она свои действия. - По пути ничего не потеряла, все довезла в целостности и сохранности. - Спасибо, поблагодарил я ее и стал засовывать папку в свой портфель. Но формат ее оказался слишком велик, и влезать она никак не желала. Чувствуя себя полным идиотом, под машины смешки, я наспех закрыл подведший меня багаж и с глупым видом (так, по крайней мере, мне казалось в тот момент) уставился на Юркину сестру.
   Очаровательная улыбка не сходила у нее с губ. Глядя на Машу в те секунды, я понимал, что мне не видать этой прекрасной девушки как своих ушей, но где-то в глубине души у меня все же теплилась слабая надежда на чудо. В голове у меня чередой прошли все мои бывшие пассии, но ни одна из них не могла сравниться с девушкой, которая сейчас стояла напротив меня. Конечно, я не был затворником и имел даже некоторый успех у дам, но в целом какими-то сногсшибательными победами похвастаться не мог. Единственная моя серьезная постоянная связь случилась еще в институте и длилась долгие пять лет. После этого были скорее интрижки, длившиеся по два-три месяца и ничего серьезного за ними, конечно, не стояло. Но те пять лет, что я провел рядом со своей институтской любовью я помнил очень и очень хорошо...
   Звали мою избранницу странным и загадочным именем Ия. Позже, когда интерес к Ие стал у меня оформился окончательно и бесповоротно, я, не будучи еще знаком с ней, покопался в справочниках имен и выяснил, что имя это вроде как происходит от вполне обычного имени Евдокия, которое, к мою удивление, имело греческое происхождение (мне-то оно представлялось каким-то русским народным, деревенским). Полистав справочник, я выяснил, что Святая покровительница носящих это имя - некая мученица Евдокия Римлянина. Эта святая мученица жила в римском средневековье и до крещения носила греческое имя Ия. Прославилась Ия-Евдокия своими добрыми делами и сугубо праведным поведением. Мученица отказывалась стать женой язычника, как предписывали ей родители, и вскоре по доносу была отправлена в Рим. А уж там мерзкие римляне проглумились над ней по полной программе: ей приказали принести языческим богам жертвы, но праведница отказалась. Тогда новоиспеченную Евдокию подвергли мученическим пыткам, которые она претерпела с удивительным для хрупкой дамы мужеством, громко прощая в самые жуткие моменты всех тех, кто причинял ей боль. Поиздевавшись вдоволь над бедной женщиной изуверы в конце концов казнили ее, отрубив голову. Но и этого им показалось мало: тело и голову несчастной Ии бросили в ров с хищниками. Но к изумлению древнеримских садистов дикие звери даже не притронулись к предложенному им лакомству, из чего и был сделан вывод, что была эта самая Ия не кем-то там, а самой что ни на есть настоящей святой. Впервые я увидел ее после лекций в столовой. Она стояла в очереди в окружении подружек и что-то бурно обсуждала. Подойдя поближе и сделав вид, что я стою в очереди, я попытался прислушаться к девичьему щебетанию. Как я понял, разговор у них шел на какую-то историческую тему, которая вызвала живую дискуссию еще на лекции, а теперь, как оно обычно и бывает, перенеслась в вузовские кулуары. Потом она словно испарилась. Я не видел ее, наверное, недели две. Но главное я знал, что она учится на курс старше, и окольными путями даже выяснил в какой именно группе. Как стало ясно позже, когда мы уже встречались, простудившись, Ия несколько недель провела дома, никак не в силах побороть привязавшуюся к ней инфекцию. Само знакомство случилось где-то через месяц после ее выздоровления. Я стоял на автобусной обстановке под струями дождя, наблюдая как мимо проносятся автомобили и думая о предстоящем семинаре. Настроение у меня было паршивое. И вдруг за своей спиной я услышал сакраментальное "привет". Обернувшись, я увидел перед собой Ию собственной персоной. Волосу у нее были все мокрые от дождя - в тот день по рассеянности она забыла взять зонт. - К тебе под зонтик можно? - Улыбнувшись, спросила она.
   - Конечно, - ответил я, чувствуя, что каменею.
   Разговорились. Оказалось, что Ия уже давно заметила, что я к ней не ровно дышу, и все ждала, когда же во мне проснется смелость и первый шаг будет сделан.
   - Не дождалась, - рассмеялась она. - Вот скажи дождику спасибо!
   - Спасибо. - Я с лицом имбицила посмотрел в серое небо и абсолютно по-идиотски захихикал. Автобуса не было довольно долго, и я искренне радовался, когда очередной подъезжавший к остановке Икарус оказывался не того номера, который был нужен Ие. Но всему, увы, приходит конец. Уже собираясь распрощаться, я спохватился, что не узнал даже ее телефона - впереди были выходные, и терять их никак не хотелось.
   - Ия! - не своим голосом, сама себе удивляясь, крикнул я вслед заходящей в автобус возлюбленной.
   - И ты, сынок, и ты, - вдруг раздалось где-то сбоку - Все сядем и поедем.
   Я оглянулся и увидел старушку-божий одуванчик, смотрящую на меня из под своего цветастого зонтика. Видимо, мой удивленный взгляд требовал пояснений.
   - В автобус-то прыгай, сынок! - прошамкала старушка. - А то кричишь, а сам замер как вкопанный. Уведут твою девчушку!
   Уж не знаю почему, но слова этой совершенно незнакомой мне женщины подействовали на меня моментально. Слабо соображая, что делаю, я запрыгнул в автобус и тут же был вознагражден Иеной улыбкой.
   - Ну что ж ты такой несмышленый? - чуть надув губки, спросила она. - Мог бы и сам сообразить, что надо меня до дома проводить! Я же без зонта к тому же!
   Промямлив что-то нечленораздельное в ответ, я попытался сменить тему, и вскоре мы уже мирно болтали обо всем на свете.
   И проболтали, как уже было сказано, целых пять лет. К сожалению для нас обоих (я сожалел об этом после, да и Ия тоже - это я точно знал) болтовней все наши отношения и ограничились. В широком смысле слова, конечно. Но до предложения руки и сердца дело не дошло, хотя я был уверен наверняка, что Ия ждет этого шага с моей стороны. Но я оказался слаб.
   После Ии были другие девушки, но мысли мои постоянно возвращались к ней одной. Я скучал по ней. Но было поздно. Первый год после нашего расставания пролетел как-то незаметно. Я все собирался позвонить, назначить встречу, но, как обычно, всегда находилось десять тысяч самых разных "но", которые не позволяли мне это сделать. А потом Ия вышла замуж. И все было кончено.... И вот теперь передо мной стояла Маша. И ее улыбка просто парализовывала меня. Я понимал, что испытываю то же самое чувство, которое испытывал, когда в первый раз увидел Ию.
   - Ну что же, - запинаясь, начал я прощаться. - Спасибо, что выручила. Я побежал.
   - Миша, - она вдруг назвала меня по имени. - А давай сегодня вечером встретимся и посидим где-нибудь? Ты что думаешь на этот счет?
   На долю секунды я потерял сознание, успев отметить про себя, что видимо такие понятия как карма и судьба все же существуют, а в жизни все повторяется - вторая девушка в моей жизни, которая с первого взгляда произвела на меня неизгладимое впечатление, сама делает первый шаг. - Конечно, - выдавил я, борясь со смущением. - Во сколько ты смогла бы?
   - Давай часиков в восемь? Здесь же, на этом месте. Ок?
   - Договорились!
   День пролетел так незаметно, как давно не неслись мои наполненные организационными заботами будни. Я то и дело поглядывал на часы, с удовольствием отмечая, что еще один час остался позади. В назначенном месте я был за полчаса до положенного времени. Маша оказалась на редкость пунктуальной и ровно в восемь вновь озарила все вокруг своей волшебной улыбкой.
   На улице была зима, но какое-то время мы все же побродили по улицам, ловя снежинки и дурачась. Маша все больше расспрашивала про мою работу, так, словно это и правда было ей интересно.
   - Маш, - пытался убедить я ее и перевести разговор на какие-нибудь другие, более интересные, темы. - Ну неужели тебе от Юрки мало информации? Наверняка же все и так сама знаешь не хуже меня.
   - Да ты что! - она замахала на меня руками. - От Юрки разве чего-нибудь добьешься? Он два слова скажет и все - потом хоть клещами из него тяни. К тому же, ты же знаешь, что он с нами не живет и с отцом, ну, то есть, с отчимом, практически не общается. А мне ведь и правда интересно ужасно!
   И я рассказывал Маше про свои дела. Не все, конечно, а лишь ту часть, которая была на поверхности. Она же пыталась вынудить меня на откровенность.
   - Это я все и так знаю! Ты вот мне скажи, а правда, что вы, чтобы людей к себе заманить, занимаетесь раздачей "слонов" и прочих подарков?
   - Это кто ж тебе такое сказал? - деланно, что не ускользнуло от ее внимания, удивился я.
   - В газетах пишут.... - Маша развела руками.
   - Ну, если в газетах, - я многозначительно растягивал слова, - тогда точно правда.
   - Да ну тебя, - начиналась злиться она. - Я тебя серьезно спрашиваю, а ты...
   - А я тебе серьезно отвечаю!
   Примерно так тек наш неторопливый первый в жизни долгий разговор.
   Мы начали встречаться, и постепенно Машка стала мне очень и очень близким человеком, которой через какое-то время я начал доверять все больше. Единственное, что угнетало нас обоих - необходимость скрывать наши отношения от Юрки. Об этом Маша мне сказала при первой же нашей встрече, а потом повторяла неоднократно, словно пытаясь внушить мне эту мысль на уровне рефлекса, подсознания.
   - Почему, Маш? - удивился я, когда в первый раз она сказала мне об этом.
   - Да просто не надо... - неопределенно отмахнулась она.
   Я пожал плечами, но перечить не стал - в конце концов мне и самому не очень хотелось, чтобы Юрка прознал про наши с Машкой отношения. Сам себе я это вялое нежелание объяснить толком не мог, но что-то внутри подсказывало, что так и правда будет лучше. По крайней мере, до поры до времени.
   Общались мы исключительно по мобильному телефону - о домашнем не могло быть и речи. Как-то раз я набрался смелости и набрал домашний номер. Трубку взял незнакомый женский голос, который сообщил, что Маши дома нет, и вежливо поинтересовался, кто ее спрашивает. Я не моргнув глазом представился Николаем и поспешил распрощаться. А вечером Маша устроила мне настоящий разнос.
   - Я же просила тебя! - срываясь на крик, набросилась она на меня.
   - Да что я такого сделал-то? - пытался я обороняться.
   - Если ты еще раз сделаешь, между нами все будет кончено. Понял?
   Она сказала это таким тоном, что мне сразу стало понятно - она не шутит. Все мои расспросы по поводу этой странной конспирации были тут же пресечены.
   Так прошло почти полгода.
   В то утро, когда произошло то, о чем я напишу ниже, я пришел на работу чуть раньше обычного. Погода стояла за окном великолепная, на душе у меня пели птицы, заливаясь такими неземными трелями, что в некоторые минуты я просто начинал бояться за свой рассудок - эйфория зашкаливала. Дело в том, что Машка на неделю улетала с матерью в Лондон и сегодня должна была как раз вернуться. Последние два дня никаких известий я от нее не получал, но особенно не волновался - еще перед отлетом она предупреждала меня, что со связью могут возникнуть некоторые проблемы, так как почти все время она будет проводить с матерью, которая о наших отношениях так же не ведала.
   Включив радио и насвистывая мелодию какого-то незамысловатого хита, который как раз в тот момент играл, я не чувствуя от невероятной легкости пола под ногами прогуливался по кабинету, поглядывая на часы. Вот-вот должен был подойти Юрка. Наконец, я заслышал в коридоре заливистый Лялькин смех, который обычно оповещал о приходе Носова. Юрка с недавних пор взял моду радовать нашу секретаршу утренними анекдотами, от которых та приходила в полный восторг. И вот дверь распахнулась и Юрка, широко улыбаясь, вошел в кабинет. - Привет! - кинул он мне и со всего маху плюхнулся на диван, раскинув руки по его спинке. - Ты представляешь! Сестра-то моя тихоня тихоней, а замуж выходит!
   Я остановился и понял, что сердце мое совершило в груди такой кульбит, что, возможно, оторвалось вовсе, и теперь кровь пробегает свои последние секунды, еще по инерции, и сейчас я упаду замертво. Но замертво я не упал, а вместо этого сделал несколько шагов в сторону своего и кресла и плавно опустился в него.
   - Ты чего такой бледный? - тут же спросил у меня Юрка. - Заболел что ли?
   - Да, что-то голова болит, - соврал я.
   Юрка понимающе кивнул, изобразил на лице сострадание, но уже через пару секунд снова заулыбался:
   - Так ты представляешь? Нет, ну ты Машку же мою как-то видел - вот ты бы сказал, что она за настоящего английского аристократа замуж выскочит? Ну вот честно мне, Мишка, скажи!
   - Сказал бы. - Абсолютно честно, на этот раз, ответил я.
   - Аааа... - Юрка махнул рукой. - Ты ее просто не знаешь.
   - Ну да.
   Повисла пауза, которая заполнялась весьма убогим музыкальным сопровождением, которое еще несколько минут назад казалось мне так радостным и даже приятным. И я все же решил поинтересоваться подробностями.
   - Так за аристократа, говоришь, выходит?
   - Ага! - Юрка снова оживился. - Она сейчас там, в Лондоне. Должна была вернуться как раз сегодня, но утром позвонила и сказала, что раньше чем через неделю ждать ее не стоит. Мать в шоке. Представляешь, оказывается, Машка с этим Аланом уже три года знакома, а последние полтора - встречается. Ну, как встречается... Летала к нему туда постоянно. То-то мы все думали, что ей там в Лондоне, вареньем что ли намазано? А оказывается вот какая штука. Короче, он вчера вечером сделал ей предложение, и она согласилась. Вот такие дела, брат! Пока мы тут прозябаем, замки из песка строим, понимаешь, люди личную жизнь свою строят во всю!
   Пропустив почти целиком Юркину тираду, я задал последний вопрос:
   - И когда свадьба?
   - Через три или четыре месяца, как я понял.
   Я снова встал, подошел к магнитоле и выключил радио. Вернувшись на свое место я вдруг осознал, что меня берет какое-то зло: чего он так радуется? Ведь сам еще недавно сбежал оттуда, все тут стремился новую жизнь строить, а теперь что же?...
   - Слушай, Юр, - я уставился в окно. - А тебе-то какая-то радость? Ты ведь и жить там не захотел - сюда вернулся. А сестру родную чуть ли не продать готов какому-то Алану.
   Юрка посмотрел на меня так, как не смотрел еще никогда прежде. Раньше, даже если мы спорили, взгляд его оставался дружелюбным, разве что ирония читалась где-то там в глубине. Но сейчас я читал в его глазах только злобу. - Слушай, Фонарев, - и снова впервые он назвал меня по фамилии. - А тебе не кажется, что я и моя сестра - это не совсем одно и тоже.
   - Правда? - съязвил я.
   Но Юрка и не собирался превращать этот разговор в шутку.
   - Правда. Я своей жизнь распоряжусь так, как посчитаю нужным. А ей-то чего тут сидеть? Ты друзей ее видел? Этих сынков Боевских коллег и партнеров, которые никого не стесняясь пытались ей под юбку залезть через десять минут после знакомства, а потом оскорблялись так, когда она их посылала, что мама дорогая. Или ты, может, думаешь, что ей лучше выйти за кого-нибудь вроде тебя? Она мне рассказывала, как ты на нее в метро тогда пялился.
   Меня трясло. Но прерывать его я не хотел - в ходе носовского спича выяснялось много интересных подробностей. Юрка тем временем продолжал:
   - Ты ведь Миша такой у нас наивный, такой весь чистый и честный. Такой положительный весь. Небось думал, что вот было бы не плохо завести шашни с такой вот Машей. А?
   - Думал, Юра, - устало и равнодушно признался я.
   Юрка явно не ожидал такого поворота разговора.
   - Вот так даже... Ну извини, не хотел.... Ты, Миш, просто пойми, что я своей сестре счастья желаю - потому и радуюсь. Здесь-то что ей делать? А ты так странно отреагировал, будто тебя лично это как-то касается.
   Мне все стало понятно. И от этого грустно. Оказывается, я не так уж хорошо знал человека, который сидел сейчас напротив меня на диване и извиняющееся смотрел мне в глаза. Так вот почему Маша ничего не хотела говорить ему. Я-то думал, что Юрка Носов простой парень, который получил хорошее образование, но в душе остался все тем же. А оказалось, что видимой простотой стояла надменность и высокомерие. Причем себя он явно ставил на голову выше меня самого. На ум мне сразу полезли вещи, которые до этого как-то не приходили на ум: и покровительствующий тон в момент нашего знакомства, и поучения
   - Слушай, Юр, - вдруг неожиданно для себя спросил я. - А зачем ты тогда на развале книгу купил?
   - Когда? - Носов поморщился, явно пытаясь понять, о чем идет речь.
   - Ну, когда мы возвращались...
   - Ах, ты про это. - Он театрально рассмеялся. - Да просто хотел узнать, чем это дорогие россияне мозги себе засирают изо дня в день. Ты знаешь, Миша, я больше двух страниц не осилил. Ты мне объясни, неужели все вокруг и правда настолько тупы? Что же из этого получится-то из всего?
   Я молчал. Во многом я был согласен с его словами, но не с самим посылом, заключенном в высказывании. Сам себя я, конечно, не считал кем-то выдающимся, но насчет своего культурного уровня был вполне спокоен. Но, в то же время, придя на работу в "Свои" я постарался абстрагироваться от того высокомерного отношения к окружающим, которое было присуще мне до этого. Нет, отторжение к бытовым условиям, в которых я сам, например, прибывал изо дня в день, возвращаясь в свой загаженный подъезд, никуда не делось. Но вот к людям я стал относится немного иначе - в голове у меня четко оформилась мысль, что их вины во всем происходящем вокруг - ровно половина. Они просто не знают другого. А если и видят это другое по телевизору или в глянцевых журналах, то полностью уверены, что это не про них, это вообще не про людей, а про каких-то неведомых пришельцев, живущих где-то совсем рядом. Думая обо всем этом, я с ужасом понимал, что подобное отношение к реальности я наблюдаю ни далеком богом забытом поселке, а в Москве. И, понимание это во многом, было стимулом для меня, чтобы продолжать работать. Другое дело, что результатов своей работы я не видел. И в этом Юрка был прав на все сто.
   Носов продолжал улыбаться:
   - Мишка-Мишка, - по-отечески обратился он ко мне, - ты славный парень, но за все время, проведенное здесь, ты так и не понял, что ты ровным счетом ничего не сможешь изменить. Я понимаю, после этого разговора ты считаешь меня высокомерным придурком....
   - Я просто хочу понять, - перебил я его, - зачем тогда ты здесь?
   - Зачем я здесь? - Улыбка сошла с его губ. - Я расскажу тебе, и надеюсь, ты поймешь. Ты знаешь мою историю. Знаешь мою ситуацию. Меня изначально удивило, что ты продолжил со мной общение, после того как узнал про моего отчима. Сначала я подумал, что в тебе взыграла корысть или что-то в этом роде. Что ты захотел поиметь что-то от нашей дружбы. Но потом понял, что это совсем не так. Ты оказался просто хорошим парнем... И, знаешь, если тебе будет нужна нормальная работа, я всегда переговорю с отчимом - здесь можешь быть уверен. А что касается меня, то я и правда старался изменить себя. Все, что я тебе рассказывал - чистая правда. Жить на Западе или работать с этими офисными кретинами я не мог, да и сейчас не могу. Но, понимаешь, и здесь мне делать нечего. Может застрелиться?
   Юрка громко рассмеялся.
   - Продолжай, - каким-то не своим голосом попросил я.
   - Да, извини. - Он снова стал серьезным, хотя ироничная улыбка блуждала по его физиономии. - Так вот, сначала я питал какие-то иллюзии насчет того, что смогу найти себя здесь... Но... Да ты сам посмотри. Посмотри, кто чем занят. На Леву своего посмотри. На остальных. Вы же тоните среди них, они все равно не дадут вам ничего сделать.
   - Ты прав, Юр, - отозвался я. - И тоже все это прекрасно понимаю. Но вот только не стал бы обобщать. И там разные люди тоже есть - ты знаешь это не хуже меня.
   - Знаю.
   На этом наш разговор завершился. Юрка еще раз извинился за грубость, а потом сообщил, что хотел бы забрать кое-какие вещи, заметив, правда, что они ему нужны на время, а потом он все принесет назад. Он скинул в пакет свои блокноты, пару книг, еще какие-то мелочи. А потом попрощался и уехал.
   Больше я никогда не видел Юрку Носова.
   Что с ним стало? Я думал иногда об этом, и почти всегда в голове у меня рисовалась одна и та же картина:
   Лондон. Около пяти вечера. Воскресенье. Все кафе в центре города забиты, играет модная музыка, и воздух наполнен запахами весны. Невысокий молодой человек садится за свободный столик и заказывает себе спиртное. Вскоре к нему приближаются двое: парень и девушка. Они здороваются, обнимаются, целуются и садятся рядом с молодым человеком. Имена этих троих: Маша, Алан и Юрка. И они счастливы.
   Я ушел из "Своих" через пол года после исчезновения Юрки. Ушел сам. Меня уговаривали остаться, прельщали повышениями, а в перспективе, и вступлением в структуры более высокого полета. Но я отказался. Почему я ушел? Я и сам не раз задавал себе подобный вопрос. Нельзя сказать, что я полностью разочаровался в том деле, которому отдал столько времени, нет. Разочаровался ли я в людях, которые окружали меня? Далеко не во всех. Да и хорошего было куда больше, нежели плохого. Несмотря ни на что. Я делал нужное дело. И пусть кто-то использовал плоды моей работы в своих интересах - мне это не так уж и важно.
   И все же я ушел.
   И я счастлив.
  
  

Глава 10 и Ґ,

в которой происходит пятое

возвращение назад

   - Ты когда в Москве будешь? - Колька кричал в трубку так громко, будто на другом конце провода был кто-то глухой. Молоденький адъютант, только что принесший чай, вздрогнул он неожиданности, и коричневая жидкость выплеснулась из стакана в серебряном подстаканнике, разлившись по блюдцу.
   - Ничего не слышу! - продолжал кричать Колька, глупо улыбаясь. - Я тебя жду! Как приедешь сразу ко мне, понял, Митька?
   Он бросил трубку на телефонный аппарат и только здесь заметил мявшегося в дверях адъютанта.
   -Ну, ты чего там застыл, Брагин? Давай, неси свой чай! - он весело рассмеялся.
   Брагин семеня, стараясь не пролить больше ни капли и протирая на ходу блюдце салфеткой, подошел к столу. Поставив принесенный им чай на стол, он еще несколько минут постоял, ожидая новых приказаний. Но их не последовала. Колька отослал его обратно в приемную.
   Командарм второго ранга Николай Викторович Фонарев сел в кресло и закурил. Чай ему пить перехотелось - все мысли его были устремлены к старому другу Митьке - Дмитрию Степановичу Носову, корпусному комиссару НКВД, ответственному политработнику.
   К четырем ромбам в петлицах Колька все никак не мог привыкнуть. Звание ему присвоили уже два месяца назад, но и новый кабинет, и новая форма, да и вообще, новая жизнь пока не стала ему родной. Высокое назначение обрушилось на него внезапно - долгая служба на различных должностях в Красной Армии после Гражданской войны сулила, конечно, большие перспективы, но не столь головокружительные. Колька посмотрел на внушительных размеров портрет Вождя, висевший прямо у него за спиной и в груди у него застучало чаще. Он был благодарен. Митька, оставшийся с матерью после отъезда друзей на фронт, довольно быстро оказался в рядах чекистов - хорошие рекомендации ему дал Прошин и Колькин отец. Так и остался служить в органах, сделав тоже не самую плохую карьеру по политической линии. "Давно ведь, черт, не объявлялся, - думал про себя Фонарев. - Года два, наверное, не виделись. Соскучился".
   Через десять минут в кабинет вновь вошел Брагин.
   - Товарищ командарм, к вам товарищ корком.
   - Какой еще корком? - не понял Колька, пытаясь вспомнить, кому он назначил на это время.
   - Носов, - отчеканил адъютант.
   Колька аж подскочил на месте.
   - Давай его скорее сюда! - скомандовал он.
   - Есть.
   Брагин вышел, закрыв за собой дверь, а через несколько секунд массивная дубовая дверь вновь распахнулась, и на пороге показался Митька.
   Встреча была бурной. Друзья обнялись, расцеловались. Потом они долго трепали друг друга за волосы, щеки, руки, восклицая то и дело:
   - Как же я рад, Митька!
   - А я -то как, Колька!
   Когда первая, самая сильная волна радости схлынула, они, наконец, сели за стол и разговор перешел в более спокойное русло. Оказалось, что Митька был в Москве уже второй день, приехав из Ленинграда по делам службы и звонил с почты, но ужасная связь так и не позволила ему договорить и сказать, что он уже направляется к старому другу.
   Проговорили они целый час. Вспоминали молодость, выпивали. Помянули Сашку, Павку, Ивана, а потом и многих других друзей-товарищей. Через час Митька поднялся, обнял Кольку на прощание, а потом быстро открыл свой портфель и достал оттуда конверт, который положил на стол командарма, приложив при этом палец к губам, давая понять, что комментировать этот поступок не следует. Колька понимающе кивнул в ответ, хотя, по правде сказать, он ровным счетом ничего не понимал. Как только дверь за Митькой затворилась, он взял в руки конверт, распечатал его и развернул вложенный в него тетрадный лист. Фонарев начал читать:
  
   "Дорогой друг Колька!
   Пишу тебе, так как сказать то, что я очень хотел бы сказать тебе лично, я возможности не имею. Да и сам факт существования этого письма уже является большой опасностью для меня, для всей моей семьи. Но по-другому я поступить не могу и делаю это во имя нашей многолетней дружбы.
   Колька, ты сам видишь, что происходит в стране. Я участвую в этом непосредственно. На моей совести уже сотни загубленных жизней, но для меня есть только один выход - добровольная смерть. Позволить себе этого я никак не могу: что будет с женой, с сыном? Я думаю, ты поймешь меня. Мое самоубийство бросит тень на них, сделает их изгоями, как это уже произошло с тысячами женщин и детей по всей стране. Я не хочу, чтобы моя Маша, чтобы мой единственный сын оказались в лагерях, а именно эта участь будет им уготовлена, если я дам слабину и сведу счеты с жизнью. Друг мой, над тобой нависла огромная опасность. Я видел списки, видел документы. Возможно, счет идет на дни, на часы. Мой визит к тебе был, на самом деле, отнюдь не дружеским. То есть, конечно, дружеским, но официально я выполнял поручение руководства. Как твоего старого товарища, меня направили к тебе с совершенно обратной миссией - подбодрить тебя, внушить мысль, что все хорошо. Твой телефон давно прослушивается, так же как и сам кабинет (техника и это уже позволяет). Именно по этой причине я обращаюсь к тебе письмом. Теперь к делу. Совсем скоро начнется очередной политический процесс - на этот раз над высшим командованием Красной Армии. Твоя фамилия фигурирует уже в целом ряде дел. В живых тебя не оставят. Поэтому, выход только один - бежать. Покупай билет на первый же поезд на Дальний восток, забирай семью и уезжай. Иного пути нет. Только затеряться, забыть кем ты был, затаиться. Ты понимаешь, что я ужасно рискую. Твое исчезновение вызовет много вопросов ко мне, но я уверен что все обойдется - прямых доказательств моей причастности к твоему бегству не будет, а покровители, слава богу, у меня пока есть. А дальше уж буду смотреть по обстоятельствам.
   Колька, спасай свою жизнь! Уезжай!
   Твой друг Митька, 20 мая 1937 года.
   p.s. Письмо сразу же уничтожь".
  
   Колька ошарашено смотрел на тетрадный лист. Мысли в его голове скакали галопом, кровь пульсировала в венах. Надо было принимать решение. Оснований для того, чтобы не верить Митьке у него не было, но все написанное им звучало как безумный бред. За что же его, Кольку Фонарева, арестовывать? Он предан партии, предан лично товарищу Сталину, готов отдать за него жизнь. Ведь до этого судили только врагов народа, предателей, шпионов. Он-то тут при чем? Нет, это все какая-то ошибка, какое-то недоразумение. Что-то Митька путает. Может неправильно понял чьи-то слова... Но ведь он пишет, что лично видел документы... Да мало ли что за документы - ну, увидел где-то мою фамилию, переполошился. Но ведь опять же он пишет, что его специально направили к нему, Кольке, чтобы усыпить бдительность. А нет ли здесь подвоха? Есть! Конечно, есть. Все верно, Митьку направили к нему, чтобы проверить его. Послушать, что он будет говорить. А он разве что-то сказал не так? Наоборот, весь час их беседы речь шла только о победах советской власти, о верности процессов над врагами народа, о непоколебимости линии партии. Вот и объяснение. Значит, бояться нечего!
   Колька опустился в кресло и расстегнул воротник кителя - дышать было тяжело. Но теперь хотя бы все прояснилось. Он поднял телефонную трубку и вызвал к себе Брагина.
   - Коньячку организуй. И побыстрее, - устало попросил он.
   Через несколько минут у него на столе стояла бутылка армянского коньяка. Колька, одну за одной, выпил несколько стопок. Стало чуть легче. Когда на дне бутылки осталось лишь несколько капель, он окончательно утвердился в принятом решении: бояться нечего, его никто никогда не арестует.
   Арестовывали Командарма второго ранга Николая Викторовича Фонарева в его собственном кабинете. Произошло это ровно через два дня после визита Митьки. В кабинет вошли четверо - прилично одетые, в дорогих костюмах. Вслед за ними вбежал растерянный Брагин, разводя беспомощно руками: мол, извините, товарищ командарм, остановить их не смог.
   - Николай Викторович Фонарев, - начал один из вошедших, глядя Кольке прямо в глаза. - Вы арестованы по обвинению в сговоре с членами антисоветской троцкистской военной организации, связанной с Троцким, его сыном Седовым, осуждённым в январе 1937 года Пятаковым, арестованными Бухариным и Рыковым, а также германским Генштабом. Сдайте оружие.
   Колька смотрел на этих людей и все никак не мог поверить, что все происходящее - реальность. Мысленно он уже вынес себе приговор: как он мог не поверить старому другу?
   Все произошедшее дальше воспринималось им как дурной сон, которому уже не суждено было закончиться. Он попытался что-то сказать в свое оправдание, но смог выдавить из себя лишь несколько нечленораздельных фраз. Морально он был раздавлен - как будто и не было за спиной героических боев Гражданской, тяжелой службы после нее, полной опасности и риска. Он считал себя сильным человеком, способным справиться с любыми трудностями. Но здесь, в этом кабинете он был подавлен абсурдностью происходящего. Его учили биться в открытом бою. Кольку перевезли на Лубянку и поместили в одиночную камеру. Не успел он осмотреться, как железная дверь со скрипом открылась, и офицер в форме НКВД попросил его следовать за ним. Опустив голову, Колька шел по темным промерзшим коридорам, размышляя про себя почему-то совсем не о том, что будет с ним дальше, а о странностях устройства тюрем - на улице жаркий май, а здесь и нуля градусов нет. Его ввели в темный кабинет, в котором, правда, было намного теплее, хотя, насколько Фонарев смог заметить во время пути, по лестницам они вверх не поднимались и находились на том же уровне под землей.
   За столом сидел Митька. Он поднял тяжелый взгляд и Колька увидел, что глаза его совершенно красные - сплошной лопнувший сосуд.
   - Садитесь, - обратился Митька к нему на "вы" и попросил конвойного удалиться.
   Несколько минут Носов что-то сосредоточенно писал, то и дело прерываясь и потирая пальцами виски.
   - Голова раскалывается, - пояснил он, оторвавшись в очередной раз от бумаги.
   Закончив с заполнением каких-то листов, Митька аккуратно сложил их в папку, отодвинул от себя, после чего достал из ящика стола чистый лист бумаги, карандаш и пододвинул это все Кольке.
   - Пишите.
   - Что? - Фонарев недоуменно поднял глаза на друга детства.
   - Все, - коротко ответил Митька. - Как передавали секретные документы германскому Генштабу, как сотрудничали с маршалом, то есть бывшим маршалом Тухачевским по вопросам разработки оперативного плана поражения Красной Армии в случае войны с Германией и Польшей.
   Он сделал небольшую паузу.
   - Это все? - Колька смотрел на Носова не отрывая взгляда ни на секунду. Что-то произошло, он пока и сам не мог объяснить что, но все в его голове встало внезапно на свои места. Мозги его стали работать четко и хладнокровно. Через несколько секунд он постиг причину своего просветления - все дело было в Митьке. Эти красные глаза и отвлеченный тон - в них было все дело. Напротив него сидел кто-то другой.
   - Нет, не все, - устало откинувшись на спинку стула, тем временем, продолжил Митька. - О том, как занимались подготовкой террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП (б) и членов советского правительства. О том, как разрабатывали подробный план захвата столицы, ее ключевых объектов и ареста руководства страны с целью последующей передачи его империалистическим правительствам.
   - Хорошо.
   И в этот момент он впервые с момента прихода в это мрачное помещение, вся утварь которого состояла из письменного стола с небольшой лампой и телефона, да двух стульев, узнал в сидящем напротив него человека того Митьку, с которым он на протяжении стольких лет делил горе и радости, успехи и поражения, все самое хорошее и все самое плохое, что могло быть в этой жизни. Митька посмотрел на него так, как смотрел тогда а восемнадцатом, когда он оправдывался перед друзьями, что не сможет отправиться вместе с ними на фронт. Тогда в его глазах читалось только одно: простите. И именно это слово прочел Фонарев в глазах Носова и теперь. Он окончательно все понял. Колька быстро исписал предложенный ему лист, поставил свою размашистую подпись, которую когда-то так тщательно отшлифовывал на заре своей юности, и дату. - Все готово, товарищ следователь, - коротко, по-военному доложил он и отодвинул от себя бумагу с карандашом.
   - Очень хорошо.
   Митька взял лист в руки, внимательно прочел его и, не говоря ни слова, вложил в ту же папку, в которую до этого убрал заполненные им листы. После этого он поднял телефонную трубку и попросил дежурившего снаружи офицера зайти. Кольку отконвоировали обратно в камеру. Несколько дней он провел в полном одиночестве. Лишь изредка в железной двери открывалось небольшое окошко, и тарелка с тюремной похлебкой появлялась в нем, поддерживаемая незнакомыми мужскими руками. Колька благодарил, но никакого ответа, само собой, не получал. Через три дня, посреди ночи его вновь вывели из камеры. Он безропотно проследовал за человеком, ведшим его в неизвестность, ожидая, что вновь окажется в том кабинете, в котором уже успел побывать. Но довольно скоро Колька понял, ведут его в другое место - коридоры изгибались, и казалось, что конца им не будет. Наконец они остановились около одной из дверей и сопровождающий втолкнул его внутрь. Фонарев оказался в просторной хорошо освещенной комнате. Первым он увидел своего адъютанта Брагина, а потом и Митьку, стоявшего около окна, спиной к вошедшим. - Садитесь, - указал Носов на свободный стул напротив Брагина, все также не поворачиваясь к Кольке лицом.
   "Очная ставка, - понял арестант".
   Колька послушно сел на предложенный ему стул и улыбнулся адъютанту. На лице Брагина не дрогнул ни один мускул. - Товарищ Брагин, - вновь раздался голос Митьки. - Расскажите нам все, что вы знаете об антисоветской деятельности вашего бывшего начальника. Я вам хочу напомнить, что чем больше вы скажите, тем большее снисхождение вам окажет советский суд. И Брагин начал рассказывать. Он долго и обстоятельно описывал тайные собрания в кабинете Фонарева, называл имена командиров Красной Армии, которые Колька слышал впервые в жизни, но которые, якобы, на этих собраниях постоянно присутствовали. Затем Брагин перешел и к вовсе фантастическим рассказам о том, как командарм угрожал ему табельным оружием, строго настрого запрещая кому-либо говорить обо всем увиденном и услышанном у него в кабинете.
   Колька даже не сопротивлялся. Он сидел с грустными глазами и смотрел в окно, слушая Брагина в полголоса. Он понимал, что у того просто нет иного выхода кроме как говорить как заведенному всю эту чушь. Он не злился на своего адъютанта, не держал на него зла - он просто старался не слушать, отвлечься. Когда Брагин, наконец, закончил свою обличительную речь, Колька скользнул взглядом по его глазам и увидел в них именно то, что и ожидал увидеть. Тоже самое, что он увидел в Митькиных глазах: мольбу о прощении. Фонарев снова улыбнулся своему бывшему подчиненному и чуть заметно одобрительно кивнул, давая понять, что извинения приняты. Как ему показалось, до Брагина дошел смысл его послания. Кольку снова увели в камеру - на этот раз почти на неделю. Делать было решительно нечего. Он слонялся по каменному мешку из стороны в строну, иногда просто лежал, пытаясь уснуть, иногда надолго задумывался, глядя в одну точку на потолке или стене. Подъем был рано, но к этому Кольке было не привыкать - он и на службе все время поднимался ни свет ни заря. После побудки он делал утреннюю гимнастику - тоже привычка с воли, а потом садился на свой лежак и дожидался, пока откроется окошко в железной двери и дадут завтрак. А потом начинались часы бездеятельности. Как не старался Колька отвлечься от тяжелый мыслей, это у него не получалось: он постоянно думал о своей семье. Женился Фонарев сразу после окончания гражданской войны, выбрав себе в спутницы жизни молоденькую медсестричку Леночку, с которой познакомился в передвижном госпитале после очередного ранения. Леночка оказалась не только верной и покладистой женой, но и женщиной умной. Она предпочла получить образование, а не сидеть дома возле делающего успешную карьеру мужа. Поступив в медицинский институт, она успешно закончила его, получив квалификацию детского врача. К тому времени, когда Колька попал в тюрьму, жена его возглавляла одну из городских детских больниц, а сын, родившийся у них всего два года назад, ходил в ясли. Теперь их будущее представлялось Фонареву угрожающе неопределенным. О себе же он думал в последнюю очередь. В последний раз, когда Колька выходил из камеры, он мог представить себе все что угодно, только не то, что произошло. У него не укладывалось в голове как такое вообще возможно, но, как оказалось, для НКВД было возможно все.
   Его ввели в ту же самую комнату, где проходила очная ставка с Брагиным. Но теперь на месте Брагина сидел незнакомый ему мужчина - на вид лет под пятьдесят, хорошо одетый, где-то даже изысканный.
   - Садитесь, - указал ему на уже знакомый стул Митька. - Вы узнаете этого человека?
   Вопрос этот был обращен уже к незнакомцу. Тот чуть удивленно приподнял бровь, поморщил лоб, словно мучительно вспоминая что-то, а потом, после довольно продолжительной паузы, наконец, сказал:
   - Помню.
   - Расскажите, что вы помните, потребовал Митька.
   - Я с ним в одном полицейском участке познакомился. Типичная шпана. Привели его, значит, я стал расспрашивать что и как - он, кажется воровством тогда занимался или что-то в этом роде. Шпана короче.
   Колька неотрывно смотрел на лицо этого человека, которое казалось ему все более и более знакомым. И здесь его прошиб холодный пот - да это же Потап! Правда Митька обращался к нему, почему-то, другим именем - Граф.
   - Давай Граф, все выкладывай, - брезгливо обратился к Потапу Митька.
   - Вы, товарищ следователь, пожалуйста в присутствии врага народа обращайтесь ко мне более уважительно, - капризно тряся ножкой в блестящем ботинке, немного истерично сказал Потап. - Товарищ Графов, я попрошу!
   - Ладно, ладно, товарищ Графов, - снисходительно бросил Митька. - Рассказывайте.
   - А чего ж рассказывать-то, товарищ следователь? Я особо с ним не общался - сам то по политическому там отбывал - с уголовниками не общался. Но его помню, он сразу к уркам подался, к блатным. Я в стороне от них держался, со своими.
   Колька медленно поднялся на ноги, наклонился на столом, и что есть силы ударил кулаком Потапу-Графу прямо в нос. Тот от неожиданности взвизгнул и повалился вместе со стулом назад.
   - Наручники! - резко скомандовал Митька. Двое здоровых рядовых бросились к Кольке, поставили его двумя убийственными ударами на колени и нацепили ему на запястья наручники. - Посадите его на стул, - снова дал команду Митька, стараясь не смотреть в ту сторону, где происходила экзекуция.
   Колька, отбрыкиваясь от вертухаев, сам сел обратно на стул. Разговор продолжился. Гнев и негодование вновь сменились у Кольки равнодушием. Спорить, отпираться, доказывать что-то не имело ровным счетом никакого смысла - конец в любом случае был уже предопределен. Когда все показания Графова были записаны, Кольку с силой подняли на ноги и поволокли к выходу. Он чувствовал себя безвольной куклой. Тело болело - видимо, сломали пару ребер, когда били. Но это все меньше волновало его. Физическая боль словно уходила куда-то, улетала, оставляя все пространство боли другой, не менее страшной - душевной. Колька, конечно, не знал, что процесс над Тухачевским идет уже полным ходом. Не слышал, как в залах суда звучат обличительные речи, как зачитываются его "признания", которые представляются как неопровержимое доказательство вины красных командиров. Не знал Колька и того, что произошло с его другом Митькой... Как он мог знать, что вечером, после очной ставки с Графом, которая далась ему с огромным трудом, Митька пришел домой раньше обычного. В последнее время он работал почти круглосуточно, но тут начальство вдруг смилостивилось и отпустило домой отсыпаться. Подобная щедрость выглядела крайне странно, что не ускользнуло от Митькиного внимания. В глубине души у него уже давно зрели сомнения - эта странная командировка в Москву, съемная квартира. Сначала ему сказали, что все ограничится разговором с Фонаревым, а потом привлекли к ведению дела. Да не просто привлекли, а заставили работать с Колькой. Сначала он хотел отказаться, но, проведя ночь без сна, дал согласие. Струсил.
   Но в тот вечер он уже точно знал, что сегодня у него была последняя встреча с его другом. Процесс подошел к концу - с завтрашнего дня суд переходил к чтению обвинительного приговора. Исход всем был известен заранее - смертная казнь. Таким образом, у Кольки шанцев на выживание тоже не было никаких - не нужные свидетели никогда никому не нужны. Митька вынул из казенного буфета бутылку водки, открыл. Прошел на кухню в поисках стакана. Наполнив граненую тару до краев он осушил стакан большими тяжелыми глотками. Закусывать не хотелось. Митька повторил, и перед глазами все поплыло - пол литра водки на пустой желудок моментально сделали свое дело. Он сел за стол, стоявший напротив открытого окна и зарыдал. На дворе стояло лето, откуда-то доносились крики ребятни, кто-то играл в футбол. Внезапно он подскочил на месте, словно его ударило электричеством. В нескольких сантиметрах от него пролетел футбольный мяч, который с силой ударился о противоположную стенку, отскочил от нее и подлетел прямо к Митькиным ногам.
   Митька взял мяч в руки и подошел к окну. Квартира его располагалась на втором этаже, и не было ничего удивительного, что мяч, после чьего-то слишком сильного удара залетел в комнату.
   Под окнами уже собралась целая толпа пацанов.
   - Дядь! - крикнул один из ребят, завидев в окне Митькин силуэт. - Дядь! Кинь мяч обратно!
   Митька улыбнулся, взглянул в последний раз на потрепанный футбольный мяч и швырнул его игрокам.
   - Держи!
   Пацаны радостно схватили вернувшийся к ним футбольный атрибут и помчались на середину двора, где у них было обустроено импровизированное поле. Митька минут пять постоял, наблюдая из окна за яростными атаками то одной, то другой команды, а потом закрыл ставни и задернул шторы.
   Смеркалось.
   Он допил остатки водки и открыл вторую бутылку. Она пошла хуже, но все же терпимо. Теперь пил он стопками, но все так же не закусывая. Он хотел достичь нужного состояния, чтобы было точно не страшно...
   Вторая бутылка была еще не закончена, когда Митька осознал, что подняться со стула он уже не может. Любое движение головой вызывало адское вращение всего и вся. Он расстегнул верхние пуговицы гимнастерки, ослабил ремень. Пора было приниматься за дело. Страха, и правда, совсем не осталось, хотя, несмотря ни на что, сознание то и дело прояснялось, выпрыгивая из тьмы. Митька закрыл глаза. Нащупав кобуру, он вытащил пистолет и снял его с предохранителя. Только здесь он подумал о том, что не оставил никакой записки. Судорожно он пытался сообразить, продираясь сквозь дебри алкогольного тумана, что же написать, что оставить после себя на этом клочке бумаги? Главное - никакой политики. Это он, не смотря на смертельное опьянение, понимал хорошо. Ничего, что могло бы затронуть жену и ребенка. Попросит прощения? У кого? У кого бы он его не попросил, это однозначно было бы рассмотрено НКВД как признание в своей виновности. А если признался, то считай, что билет до казахский степей ты своей семье обеспечил. И он решил не писать ничего. Тяжелой, словно налитой свинцом, рукой, он снова поднял пистолет, поднес его к виску и, не раздумывая, нажал на курок. В этот самый момент что-то кольнуло Колькино сердце. Чувство это задержалось не дольше секунды, а потом исчезло. Фонарев недоуменно поводил рукой по груди, словно пытаясь определить источник дискомфорта, а потом моментально забыл о случившемся - мысли его вновь устремились к семье. Свою последнюю ночь на Земле Колька провел без сна. Он, конечно, знал, что смерть уже совсем близко, но не знал насколько. Рано утром, когда по его расчетам солнце еще только вставало на спящим городом, дверь его камеры с грохотом открылась и на пороге показался незнакомый ему офицер в сопровождении двух солдат.
   - На допрос, - коротко сообщил вошедший офицер и выжидательно сложил руки за спиной.
   Колька моментально вскочил с жесткого лежака, спросил разрешения сходить в туалет. Он понял, что это конец, и первой мыслью у него почему-то было та, что в момент смерти человек испражняется. Получив разрешение, он подошел к камерной параше. Выходить никто и не собирался, но это волновало его уже меньше всего. Сделав все на глазах у своих палачей, Колька застегнул штаны и взглядом дал понять офицеру, что готов покинуть камеру. Его повели по темным коридорам. Дойдя до глухой стены серого цвет, ему приказали повернуть налево. Колька улыбнулся - перед ним были ступени, которые вели куда-то вниз. Ступеней этих было ровно девять. И идя по каждой из них, он воскрешал в памяти по одному, наиболее дорогому ему человеку: отца, мать, Сашку, Павку, Ивана, Митьку, жену, сына... На последней ступеньке он чуть замедлил шаг - надо было назвать еще одно имя. Странно, но никого из тех, кого он узнал за последние годы, он этой последней ступени отдать не решался. И снова сердце его подпрыгнуло в груди и мучительно закололо. Как он мог? Как он мог не назвать его?
   - Сталин, - прошептал он и ступил на грязный бетонный пол.
   Колька успел сделать еще три шага, прежде чем идущий за ним офицер поднял заранее подготовленный пистолет и выстрелил бывшему красному командиру в затылок....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"