Аннотация: Рассказ для Чепухи. Ключевые слова - крыса, полосатый, выпростать. Тема - катарсис через прикосновение к невероятному.
"Правду говорят, что жизнь полосатая, как зебра: черная полоска, потом белая, потом опять черная, белая, черная... а дальше - задница. Вот у меня как раз задница и наступила". Ната грустно смотрела в окно, на монотонное чередование серых полей и безлюдных полустанков в гаснущем свете зимнего дня.
Поезд оказался полупустым - обе верхние полки в купе оставались свободными. Единственная соседка - странного вида дама младшего пенсионного возраста - совершенно к себе не располагала. Высокая, худая, одетая даже не старомодно - а в какой-то утрированно-старушечий костюм, она примостила рядом с собой саквояж из темной кожи.
За окном окончательно стемнело, и Ната вдруг ощутила, что более не в силах сидеть молча, в который раз прокручивая в уме свои горести. "Кажется, это называется эффектом попутчика," - промелькнуло в ее мозгу. "А и в самом деле, я больше никогда не увижу эту старуху - так почему бы и не...", - и Ната завела беседу, аккуратно направляя ее в желаемое русло.
Попутчица оказалась неожиданно внимательной слушательницей, и совсем скоро Ната уже высказывала наболевшее:
- Так обидно, у других - и мужья как мужья, и дети как дети. Представляете, недавно в кои веки взяла билеты в театр. Предупредила за неделю: не задерживайся на работе, чтобы собраться не спеша и спокойно доехать. Так он явился на час позже, летели сломя голову, еле успели. Говорит: "Извини, дорогая - у нас всю неделю аврал, совсем забыл". Раньше он помнил о таких вещах! Сын в школе совсем не старается: схлопотал тройку за ведение тетради - а вместо того, чтобы сесть и все аккуратно переписать, книжки читает, про самолеты свои ненаглядные... дочка тоже... отдала на фортепиано - капризничает, не хочет ходить... а я, между прочим, всю жизнь мечтала играть на фортепиано!
Ната, наконец, высказалась, но все еще переживала свои обиды, когда соседка мягко произнесла:
- Это все для вас так важно?
- Ну а что, от родного мужа все-таки хочется внимания! И учеба для ребенка - разве не важно?
- Да, типичный случай... - реплика явно адресовалась не Нате, - Что же, попробуем сделать так...
Собеседница погрузила ладонь в необъятный пиджачный карман, и выпростала из складок ткани яйцо. Почти совсем обыкновенное яйцо - вот только цвет какой-то не такой.
"Как оно только не раздавилось у нее в кармане", - Ната озадаченно смотрела, как соседка осторожно укладывает яйцо на край столика.
-Лариска, ко мне!
Из полуоткрытого саквояжа метнулось длинное серое тело. Крыса (и почему ее до сих пор было не видно и не слышно?) вспрыгнула на стол, пробежалась туда-сюда, и нырнула обратно в саквояжные недра. Яйцо, задетое голым крысиным хвостом, какую-то секунду балансировало на кромке столешницы, а потом полетело на пол. Ната рефлекторно подобрала ноги, чтобы избежать брызг яичного содержимого - но мерзких тягучих капель не было, а вот что было вместо них, ни рассмотреть, ни осознать она так и не успела. Потому что в следующий момент уже обнаружила себя сидящей на скамейке внутри могильной ограды.
Могила была, в общем, ухоженной - но со времени последней прополки успело пройти добрых несколько недель, на что указывали многочисленные созревшие колоски сорных злаков. Натой завладело желание ущипнуть себя, или протереть глаза, или сделать хоть что-нибудь, чтобы убедиться в нереальности происходящего - но, бросив взгляд на поднятую было руку, она замерла, не в силах отвести глаз от своей морщинистой, покрытой пигментными пятнами кисти.
Совладав, наконец, с собой, Ната поднялась со скамьи (в пояснице стрельнуло, заныли колени), и наклонилась над могильной плитой. Там было высечено имя мужа, его дата рождения - а вот дату смерти рассмотреть почему-то не удавалось.
- Не старайся, не прочтешь. Нет ничего хорошего в том, чтобы знать будущее - а тебе еще предстоит вернуться обратно.
Голос принадлежал старухе из поезда, но самой ее нигде не было видно. Это было уже слишком - испуг и смятение уступили место поднимающейся злости:
- Твоя работа?...
- Моя. - в голосе старухи звучало спокойное удовлетворение.
- Что, повоспитывать меня решила? Дать понять, что нужно ценить близких, пока они рядом? Да я это от своей родной мамочки каждый раз слышу, вместо сочувствия!
- Фи, как банально, - бесплотный голос оставался спокойным, - стала бы я ради донесения таких трюизмов разбивать золотое яйцо. И нет, я не воспитываю. Я просто создаю... эм... нужную ситуацию. Выбиваю из привычной колеи. Заставляю посмотреть с другой стороны.
Голос затих, и Ната, каким-то шестым чувством ощутив, что продолжать разговор уже не с кем, вернулась на скамейку. Теперь, когда исчезла пугающая перспектива навсегда остаться в собственном будущем и в этом внезапно постаревшем теле, Ната поддалась умиротворяющему покою теплого вечера позднего лета .
Поглядывая на мужнину могилу, она выискивала в памяти различные досадные эпизоды своей семейной жизни, и пыталась (назло вредной старухе) вызвать в себе привычное раздражение. Но мысли не желали течь по-прежнему - как будто бы тектонический сдвиг уничтожил их годами углублявшиеся русла. Муж почему-то больше не казался невнимательным, а дети - разболтанными и невоспитанными. "Моя память изменилась? Я сама изменилась?.. Меня... изменили?", - промелькнула тревожная мысль; но нет - Ната определенно чувствовала себя прежней, и тревога угасла, не успев разгореться.
Медленно перебирая свои ощущения, как четки в ладони, женщина, наконец, нащупала то самое, развеявшее морок, который так изводил ее последние месяцы. Изменилась не ее личность - изменилось расстояние, с которого она взирала на ежедневные неприятности и недоразумения. Теперь, с перспективы прожитых лет, стало понятно, что ее семейные отношения вовсе не рушились - просто состояние щенячьей влюбленности уступало место надежному, зрелому партнерству. Но как же легко было уничтожить это хрупкое еще доверие, разрушить нарождающуюся новую близость... Иными глазами увидела Ната и сына с дочерью, с ужасом понимая, что могла превратить их, растущих и формирующихся людей, лишь в инструменты для воплощения своих материнских амбиций - и так потерять навсегда...
Ната судорожно вздохнула, втягивая в легкие прохладный воздух, пропитанный дымным железнодорожным запахом. Темнота за окном ритмично прерывалась вспышками фонарей и огнями семафоров. Ни старухи, ни саквояжа с крысой, ни яичной скорлупы на полу.
"Приснится же такое... Но сон, похоже, был в руку", - Ната уселась поудобнее, расправляя юбку. Пальцы нащупали ребристые семена щетинника, прицепившиеся к плотной ткани.