Аннотация: Мне приписываются фантастические произведения, поэтому нужен хотя бы короткий рассказ о себе.
НЕМНОГО О СЕБЕ
Я не писал автобиографий, кроме тех, которые в советское время требовались при поступлении на работу, и не стал бы делать этого сейчас. Но в последнее время мне звонят знакомые и спрашивают, действительно ли я - автор ряда книг мистического характера. Ради любопытства я набрал в Интернете свои имя и фамилию и увидел, что у меня есть несколько двойных тёзок, которые пишут на темы, очень далёкие от сферы моих интересов. Я готов отвечать за всё сказанное или написанное мной, но не имею ни малейшего желания принимать на себя вину за чужие выдумки. Чтобы не допускать разного рода измышлений на этот счёт, я решил поместить здесь две опубликованных ранее статьи. Первая из них была напечатана в газете "Литературная Россия", вторая - в Православной энциклопедии "Святая Русь" (к ней я добавил несколько строк о работах, которые появились уже после выхода в свет соответствующего тома энциклопедии)
. ЗАМЕТКИ НЕДОВОЛЬНОГО
Редакция "Литературной России" попросила меня поделиться своими воспоминаниями о сотрудничестве с газетой. Поскольку в журнале моей автобиографии нет, а здесь представилась возможность бросить взгляд на свой путь публициста в 1980 - 90-е годы, я счёл целесообразным поместить здесь эту статью.
Хранят так много дорогого
Чуть пожелтевшие листы...
Нельзя сказать, чтобы я был частым гостем на страницах "Литературной России", но предложение выступить со своими воспоминаниями о сотрудничестве с ней счёл для себя очень лестным. Хотя мне приходилось выступать в разных газетах и журналах, но публикации в "ЛР" мне особенно дороги, потому что в них подчас удавалось высказать важные для меня идеи, которые вряд ли имели бы шансы появиться тогда в других печатных изданиях. К тому же это ещё и повод освежить в памяти события давно прошедших лет ("вспомнишь и лица, давно позабытые...").
Необходимые оговорки
Правда, полноценные воспоминания, по крайней мере, о начальных фазах моего флирта ещё с предшественницей "ЛР" - с газетой "Литература и жизнь", у меня вряд ли получатся в силу следующих обстоятельств.
Во-первых, человек я безалаберный, архива не собирал, учёта публикаций не вёл, тем более не считал статей, отправленных в СМИ, но не опубликованных.
Во-вторых, я в 1968 году был арестован по обвинению в "клеветнических измышлениях, порочащих советский общественный и государственный строй", и провёл несколько лет "далеко от Москвы". Самое смешное здесь заключалось в том, что эта статья Уголовного кодекса применялась обычно к диссидентам, каковым я не был, и если критиковал Советскую власть, то не с антисоветских позиций, а за то, что она было недостаточно Советской. Мне также хотелось, чтобы власть совместно с Церковью занялась нравственным воспитанием народа, что тогда тоже не поощрялось. Но под категорию антисоветчика я не подходил. Это не помешало властям поместить меня в следственный изолятор "Лефортово" (могу засвидетельствовать, что там обращение следователей КГБ и охраны с заключёнными в то время было вполне корректным), а оттуда направить на судебно-психиатрическую экспертизу в Институт имени Сербского. Не знаю, было ли это личным изобретением Юрия Андропова или же уже отработанной практикой, ясно одно - тогда тех, кого считали противниками режима, но кого судить открытым судом было нежелательно, признавали психически больными и держали в соответствующих "больницах специального назначения". Так мне, стороннику советского строя, хотя и настаивавшему лишь на его совершенствовании, пришлось, пройдя через цепочку тюрем Бутырка - Матросская Тишина - Пресня - Кресты), провести некоторое время в лоне исправительного учреждения вместе с диссидентом Виктором Файнбергом - одним из членов "группы восьми" протестовавших на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию. Раньше в том же учреждении побывал более известный диссидент Есенин-Вольпин. Мне много раз предлагали написать воспоминания о тех гоах, но я всякий раз отказывался, и сейчас этого делать не буду. Отмечу лишь одну особенность этого вида наказания. В любом другом исправительном учреждении вы, разговаривая или даже просто пребывая рядом с человеком, более или менее знаете, чего от него можно ждать. Здесь же вы этого не знаете, потому что он может вдуг выкинуть нечто невероятное. И в этом состоянии вам приходится находиться не день, не два, не неделю, даже не год...
Арестован я был в читальном зале Ленинской библиотеки, но сначала меня привезли домой для того, чтобы я присутствовал при производстве у меня обыска. Чекисты, проводившие обыск, видимо, спешили, а потому забрали все рукописи, даже не имевшие отношения к политике, свалили их в мешки и увезли. Потом, в моё отсутствие, часть бумаг вернули, но жена, переехавшая на время разлуки из нашей крохотной комнатушки к матери, вывалила эти рукописи в кучу, каковая, покрытая пылью, и дождалась моего возвращения. Но годы размышления не прошли для меня даром, тем более, что даже в карательных органах, правда, в низовых их ячейках, я столкнулся с людьми, у которых служба сочеталась с духовными интересами, у некоторых - с православными убеждениями. В общем, я вернулся с пониманием того, что борьбу надо продолжать иными средствами и на новом, более высоком уровне, а потому, чтобы не сбиться в мыслях на привычную дорожку, собрал эти рукописи и выбросил на помойку. Так я лишился даже того намёка на архив, который у меня сам собою собрался.
В-третьих, после двух перенесённых в последние годы инфарктов я практически не выхожу из дома и потому лишён возможности поработать в библиотеках или покопаться в архивах, где, возможно, случайно могли сохраниться мои статьи и записки, которые в большом количестве рассылались мною в своё время в СМИ и различные солидные учреждения.
В-четвёртых, мне пошёл 82-й год, и память, которая у меня всегда была дырявая, стала часто подводить. Хотя и говорят, что "старики не лгут, им кажется", но с такой опасностью, связанной с возрастом, надо считаться.
По совокупности этих причин о ранних попытках сотрудничества с "ЛР" скажу коротко и порой предположительно. Сознательно привирать не буду, суть передам верно, но за точность, особенно в датах, не ручаюсь. А всё, что касается публикаций последних лет, могу подтвердить документально.
Чем же я недоволен?
Свою статью я назвал "Заметками недовольного", отчасти подражая Юрию Полякову с его "Заметками несогласного" в "Литеатурной газете". Юрию Михайловичу не нравилась политика российских либералов во власти. Он не собирается бороться с ней, но с ней не согласен, о чём и заявил urbi et orbi. Я тогда послал в "ЛГ" отклик на эти заметки, предложив создать партию несогласных, но, слава Богу, он света не увидел.
Но, что позволено Юпитеру, не позволено быку (видимо, даже в Год Быка). Юрию Михайловичу, при его всесветной известности, можно так определять свою позицию. А если бы то же самое сказал я, то, могу предположить, иные критики немедленно уподобили бы меня щедринским глуповцам, которые говорили: "а мы несогласные" и упорно стояли на коленях. Чем приводили начальство в замешательство: бунта нет, но и настоящей покорности тоже нет.
А вот в том, что я недоволен нынешней ситуацией в стране (и в мире), я могу признаться совершенно откровенно, и никто меня за это не упрекнёт. Ведь недовольных сегодня (впрочем, видимо, так и всегда было) великое множество. Но в большинстве своём они недовольны чем-то конкретным. Моё же недовольство, можно сказать, всеобъемлющее.
Я убеждён в том, что человечество не понимает своего истинного призвания, живёт, руководствуясь больше импульсами звериной стороны людской природы, чем заветами великих учителей нравственности. Но разве этим кого удивишь, если о том же говорили писатели, мудрецы и мыслители - от Гераклита Эфесского до Льва Толстого, а в наши дни - до Валентина Распутина и священнослужителей разных ступеней церковной иерархии? Я полагаю, что общественность в России и за её пределами живёт давно отжившими представлениями о мире и человеке, бродит в дебрях мировоззренческих фантомов, а соответственно, и политика государств и блоков строится на ложных или устаревших основаниях. Я считаю (если быть ближе к предмету нынешнего обсуждения), что и литературоведение осталось далеко в прошлом веке, что не раскрыта глубинная сущность творчества Пушкина, Гоголя, Достоевского, Льва Толстого, Чехова, не говоря уж о более близких к нам по времени непонятых Аркадии Гайдаре или Василии Шукшине. Никто из литературоведов даже близко не подошёл к пониманию русской классической литературы как народнической, предвосхищающей национально-освободительную борьбу русского народа против положения России как криптоколонии Запада, в которое страну завели европеизаторы Романовы. Поэтому меня раздражают и поражают своим примитивизмом все ведущиеся ныне в СМИ дискуссии, которые в лучшем случае можно определить как "спор вчерашнего с позавчерашним". Меня поражает слепота наших политиков и аналитиков, которые никак не поймут истинной причины враждебных действий Украины по отношению к России и продолжают сваливать всё на украинскую прозападную элиту, которая якобы не выражает мнения "братского" нам украинского народа. Я исследовал историю нашей страны со времён начала Киевской Руси и установил, что непримиримые противоречия, нашедшие выражение даже в религиозной сфере, существовали ещё между Русью Южной (Киевской) и Русью Северо-Восточной (Владимиро-Суздальской), где и зародилась великорусская народность. Со временем они переросли в ярую враждебность со стороны Юга при снисходительном взгляде на украинцев со стороны Севера. И в дальнейшем враждебность Украины к России будет только нарастать. И она будет использована врагами России, которые не остановятся даже перед использованием Украины для развязывания военного конфликта между нашими странами, Они готовы разжечь и Третью мировую войну, лишь бы не допустить нашего подъёма.
Но особенно недоволен я тем, что наши учёные и политики не понимают сути исторического процесса. А она заключается в том, что в мире ныне сосуществуют разные цивилизации, но большинство их либо уже завершили своё развитие и оставили после себя нации прагматиков, не способных к подлинному творчеству, либо ещё не вступили в фазу развития. Единственная сегодня (по крайней мере, в пределах белой расы) живая (творческая) цивилизация - это Русская православная цивилизация, которая как раз сейчас выходит на первый план мировой истории именно в силу этого своего качества (оговорюсь: я не касаюсь мусульманской цивилизации, состояние и судьба которой вызывает у учёных диаметрально противоположные оценки). Но о судьбах русской цивилизации нужен особый разговор. Здесь же лишь отмечу: вместо того, чтобы использовать этот главный стратегический ресурс России, власть упрямо старается его уничтожить. Министр образования и науки Андрей Фурсенко даже главной претензией, предъявляемой им к нашей школе, назвал то, что она готовит слишком много творцов и созидателей и слишком мало исполнителей. Нам упорно навязывают философию прагматизма - самую гнусную и бесчеловечную. Впрочем, чтобы перечислить всё то, чем я недоволен, понадобилось бы написать другую статью. А так как от меня тогда потребовали бы и изложения позитивного решения названных проблем, то мне пришлось бы его предъявить, что чревато опасностью занять почётное место среди пожизненных обитателей психиатрической больницы. (Хотя своё понимание глубинного смысла творчества "Солнца русской поэзии" я всё-таки рискнул высказать в очерке "Уроки Пушкина", включённом в книгу, печатание которой закончилось в журнале "Молодая гвардия" в 2009 году.)
Вот с таких позиций всем недовольного я и попытаюсь изложить историю моих взаимоотношений с "ЛР".
Немного предыстории
А истоки этих взаимоотношений уходят в глубь десятилетий. Любовь моя к "ЛР" - давняя и глубокая, но она слишком долго оставалась безответной. Ну, что любовь читателя и должна быть платонической, это я понимал. Но, если человек хочет быть не только читателем, но и автором, то ему следует, перефразируя известное выражение Владимира Путина, добиваться прессы, а она должна сопротивляться. А я уже в силу обстоятельств должен был жаждать стать автором. Ведь я, новоиспечённый кандидат наук, в 1952 году был направлен в систему Академии наук СССР и привлечён к исследованиям проблем экономики сначала Дальнего Востока, затем Красноярского края и, наконец, Центра России. То, что я увидел и узнал во время экспедиций по этим регионам, просто потрясло меня. С одной стороны, - гигантский размах строительства, в том числе уникальнейших сооружений. Достаточно назвать хотя бы туннель под Татарским проливом для соединения железной дороги Сахалина с общей железнодорожной сетью страны или Приполярную железную дорогу Салехард - Игарка. С другой стороны, это нищета и заброшенность громадных территорий в удалении от Москвы. Поражали и контрасты иного рода: огромные природные богатства и расточительность в их освоении: затопление или выжигание при строительстве ГЭС громадных лесных массивов, которых иной приличного размера стране хватило бы на десятилетия безбедного существования, сооружение объектов одними ведомствами и разрушение их другими - и всё это "на законном основании". Стройки начинались и консервировались, снова возобновлялись и опять закрывались, и на всём этом грели руки оборотистые дельцы.
В 1960 году я перешел на работу в систему Академии строительства и архитектуры СССР. И там я увидел впечатляющие картины расточительства вследствие стихийного (при декларируемой плановой системе) развития городов и регионов.
Мне, кажется, удалось выявить причины такого хаоса в плановой экономике. Например, как решался обычно вопрос, где разместить новое крупное промышленное предприятие - в существующем городе или в чистом поле? В городе уже есть водопровод и канализация, энергоснабжение и какая-то социальная инфраструктура, в чистом же поле это всё надо создавать заново, а это деньги - и немалые. В сталинские времена эти соображения не играли решающей роди: нужно было создать конструкторское бюро Макеева по разработке новых типов ракет для подводных лодок, - поезжай, конструктор, на рал и выбирай место для нового города (и то всё-таки это новое поселение краешком зацепилось за город Миасс). А позднее денег на все объекты всегда не хватало, и экономия средств приветствовалась. Поэтому в большинстве случаев решали разместить новее предприятие в существующем городе. И одно предприятие, и другое, и десятое - на размещении каждого добивались экономии. Но когда эти предприятия заработали на полную мощность, оказывалось, что всё городское хозяйство на это не было рассчитано, и надо его реконструировать, на что требовались средства, несоизмеримо большие, чем достигавшаяся ранее экономия. И, главное, все эти расходы оказывались непредвиденными и для самого города, и для плановых органов, сваливались как снег на голову, и эти дыры нужно было срочно затыкать, урезая средства на развитие других объектов. Так и рождался этот хаос, города погружались в процесс перманентной реконструкции, государственный бюджет всё время лихорадило. При этом большие города росли, несмотря на все запреты, устанавливаемые высшими инстанциями, а остальная страна теряла свои производительные силы, вплоть до того, что отдельные регионы уподоблялись пустыне.
Ну, а раз промышленность концентрировалась в городах, то и ведущие к ним железные дороги приходилось перманентно реконструировать, и сил и средств на строительство новых линий, могущих вдохнуть жизнь в обезлюдевшие регтоны, не оставалось.
А я предложил заранее в расчёты по сравнению вариантов размещения предприятий расходы для варианта размещения в большом городе принимать более высокими, с учётом неизбежных в будущем затрат на реконструкцию городского хозяйства. Величину этих повышения затрат можно было легко установить, проанализировав процесс развития ряда крупных городов. Специалисты соглашались со мной, но на деле ничто не менялось.
Но особенно меня удивляло то, что все эти безобразия, поражавшие новичка, воспринимались опытными специалистами почти как норма. Мне же, воспитанному в советском патриотическом духе, они казались, по меньшей мере, проявлениями головотяпства, если не вредительства. И эти новые знания и чувства требовали выхода.
Я стал писать статьи в газеты и записки в правительственные органы. С трудом, в урезанном и смягчённом виде, кое-что удалось опубликовать в "Строительной газете" и некоторых других ведомственных изданиях. Но мне хотелось поведать о своих впечатлениях и открытиях широкой общественности.
Я не искал славы, хотя знаки признания общественной значимости моей работы мне бы не помешали. Не рассчитывал я и на высокие гонорары или иные блага, хотя до 80-х годов остро нуждался и в деньгах, и в жилье. Двигало мною желание помочь стране, народу лучше распорядиться теми богатствами, какими наделил нас Бог.
Вот почему я начал своё наступление на издания, особенно популярные среди русской интеллигенции. Послал я статью и в "Литературу и жизнь". Пусть это было издание с не слишком большим тиражом, но всё же единственное общероссийское ("Советская Россия всё же была партийной газетой, остальные общероссийские - ведомственными). Света она, сколько мне помнится, не увидела. Несколько других моих попыток совершить прорыв в этом направлении были успешно отбиты редакциями "ЛиЖ" и, позднее, "ЛР".
Я продолжал совершенствовать свой научный инструментарий. Около десяти лет мне довелось прожить в Перове, и на работу я ездил на электричке. Вагоны в часы пик были переполнены, но я ухитрялся в дороге штудировать Маркса - первый том "Капитала", а потом и другие работы. Конечно, это совершенно разные вещи - изучать "Капитал", читая лишь те странички, которые полагалось по методичке для аспирантов, или прочитав весь том подряд. Поэтом, когда мне по службе было дано поручение разобраться, почему в нашем самом совершенном социалистическом хозяйстве плохо внедряется новая техника, я сразу же нашёл ответ: оказалось, что в СССР, как и при капитализме, учитывается только оплачиваемый труд, а прибавочный труд остаётся вне чёта. Естественно, что и границы применения машин у нас столь же узки, как и отмеченные Марксом для капитализма.
Отдавая должное гениальности Маркса, я всё же должен отметить, что кумиром для меня он не стал. Скоро я дошёл до статей Маркса и Энгельса о панславизме, а затем и до их откровенно русофобских работ, и это навсегда отвратило меня от немецких гениев. Я обратился к трудам Ленина, которые в вузе тоже изучались поверхностно. Но одновременно я изучал и труды славянофилов, которые первыми в XIX веке заявили о том, что Россия - самобытная цивилизация. Она не только не отстаёт от Европы (как полагали тогда и правящая элита, и российские "западники"), но и располагает в мировоззренческом плане таким богатством, какого Запад либо никогда не имел, либо растерял в ходе своего исторического развития. А потому спасение мира, в том числе и Запада, придёт из России. Особенно запомнился мне девиз князя Владимира Одоевского: "Девятнадцатый век принадлежит России!" Без моего ведома в журнале Владимира Осипова была напечатана моя статья "Учение славянофилов - высший взлёт рсской мысли в доленинский период". Она вызвала много критических откликов (особенно яростно выступал по этому поводу Анатолий Иванов). С Лениным мне пришлось разбираться много позднее.
В свободной время я принимал участие в работе Научного Совета АН СССР по кибернетике, который возглавлял академик Аксель Берг (правда, он на заседаниях не столько высказывал новые идеи, сколько ругал Советскую власть и высмеивал тупоумных бюрократов). В составе Совета была секция организации, возглавляемая адмиралом Боголеповым, а я руководил в ней секцией теории систем. Сначала мы изучали теоретические работы австро-американского биолога-теоретика Людвига фон Берталанфи, который пытался выработать математический аппарат для описания различных типов систем. Но скоро Александр Фетисов выполнил работу "Речное пароходство как объект теории систем", которая сразу же перевела наши исследования в практическую (в том числе и в политическую) плоскость. Александр Александрович был на 12 лет старше меня, участвовал в войне, был ранен, занимал большие командные должности на Тихоокеанском флоте. Более десяти лет. Вплоть до ареста, мы работали с ним рука об руку.
В 70-е годы в моей жизни произошли два важных события. Во-первых, мне посчастливилось стать духовным сыном схииеромонаха Сампсона (в миру графа Эдуарда Сиверса), который открыл мне глаза на многое, происходящее вокруг. В частности, он объяснил разницу между Православием и тем обрядоверием, которым пронизана была тогда вся жизнь Церкви. Вспоминаю здесь данный факт потому, что это в ещё большей степени относится к дням сегодняшним, когда присутствие в храме на праздничных богослужениях стало чуть ли не обязательным для политиков, общественных деятелей и всех желающих засветиться, публично продемонстрировать свою приверженность духовным ценностям. Во-вторых, наконец-то была снята угроза выдворения меня из столицы. Дело в том, что после освобождения из заключения я оказался в сложном положении. На работу по специальности меня не брали. Устроиться на "простую" работу (истопником или почтальоном) - значило попасть в число тех, кто "социально деградировал", а это грозило новыми крупными неприятностями. А нигде не работать (рассчитывая, например, на заработки переводами) значило подпасть под подозрение как тунеядец, что также могло повлечь за собой кары. Как я выходил их этой ловушки в течение шести лет - это особая история, но ясно, что в это время мне было не до публикаций и не до собирания архива. И вот в 1977 году меня наконец-то приняли на постоянную работу, и не в какую-нибудь контору по заготовке рогов и копыт, а в Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, то есть в учреждение, готовившее материалы для ЦК партии и правительства СССР. И даже в закрытый его отдел, занимавшийся особо важными исследованиями. Как могло случиться такое чудо, что туда приняли человека, исключённого из партии (предварительно заявившего о добровольном выходе из её рядов) как противника Советского строя, прошедшего через тюрьмы и психушки и признанного ненормальным, это тоже целая эпопея, о которой здесь не место рассказывать.
Недолгая карьера публициста
В 1981 году началась моя карьера публициста: в "Нашем современнике" была напечатана моя статья "Нравственность экономики", сразу же сделавшая меня известным достаточно широкому кругу читателей (тираж журнала был тогда вполне приличным). Поскольку многие молодые писатели, а тем более - читатели, плохо представляют себе обстановку, в которой приходилось тогда жить журналам, расскажу об этом эпизоде.
В редакции знали, что прохождение этой статьи через Главлит, то есть через просмотр цензора, будет трудным. Заместитель главного редактора журнала поэт Валентин Устинов (он, слава Богу, жив и здоров и может подтвердить мною рассказанное) повёз вёрстку номера, а я остался в редакции ждать своей участи: на следующее утро мы с женой собирались отправиться на теплоходе в "кругосветку" по маршруту Москва - Рязань - Нижний Новгород - Ярославль - Москва. Вернулся Устинов удручённый: цензор, сам экономист, статью по её содержанию оценил высоко, но сказал, что пропустить её в печать не может. И те места, которые вызывают возражение, он подчеркнул красным карандашом.
Когда Устинов развернул вёрстку, мне показалось, что она сплошь исчёркана красным. Откладывать переделку статьи, чтобы поставить её в следующий номер, нам не хотелось, и я предложил, чтобы мы ещё посидели и поставили "подпорки" - цитаты из сочинений Брежнева, благо несколько томов их находились на книжной полке в редакции.
Идеология КПСС во многом держалась на социальной демагогии, это иногда помогало партии, но часто давало возможность обойти партийные запреты. И вот в те места текста, которые казались цензору неприемлемыми, мы вставляли: "как говорил товарищ Л.И.Брежнев", и далее помещали подходящую цитату из сочинений генсека. Закончив эту работу очень поздно, мы с Валентином всё же решили отметить эту победу: он заехал за своей женой и за гитарой, и в крохотной моей комнатке состоялся пир. Но сомнения в том, что статья увидит свет, ещё оставались. Утром мы с женой уехали на теплоходе, так и не зная, чем дело кончится.
Позднее мне рассказали ещё об одной хитрости, к которой прибегали редакторы журналов. В один номер ставили, скажем, как в моём случае, три "непроходных" статьи. Кроме моей, в номере стояли: очередная глава из повести Михаила Алексеева "Драчуны" - о голоде в Поволжье в 30-е годы и статья Петра Дудочкина "Трезвость - норма жизни", которую можно было истолковать так, будто власть умышленно спаивает народ. И когда цензор заявил, что эти статьи не пойдут, редактор отвечал, что он не может заменить сразу три статьи, и выпуск очередного номера журнала будет сорван, а это непозволительный скандал (с намёком: и цензора за это не похвалят). А с Михаилом Николаевичем, милейшим человеком, договориться о переносе публикации его главы было нетрудно: он был уже любимым писателем миллионов, лауреатом и депутатом, и уж его-то произведение непременно будет напечатано. Так и прошла моя статья благодаря такой жертве со стороны маститого автора.
Первая остановка теплохода, откуда можно было позвонить в редакцию, была через несколько дней пути, в Рязани. С замиранием сердца набрал я номер телефона и спросил, какова судьба статьи. А мне ответили, что уже были сотни звонков благодарных читателей, идут потоком и письменные отклики.
Сейчас, если перечитать эту статью, покажется странным, что она тогда произвела такое впечатление. Но, видно, сама мысль (впервые высказанная в советское время) о том, что экономика должна быть основана на нравственных принципах, без чего она превращается в теорию и практику разрушения страны, настолько уже созрела в общественном сознании, что даже провозглашение этой идеи было воспринято как революционный шаг. О том же свидетельствует то обстоятельство, что буквально в следующем месяце в "Новом мире" тоже появилась статья об экономике и нравственности.
С появлением упомянутой моей статьи мне стали поступать лестные предложения от разных газет и журналов. А издательство "Молодая гвардия" предложило мне переделать статью в книгу. У неё, кстати говоря, тоже была пресмешная судьба. Я сдал рукопись и ждал выхода книги в свет. Наконец, прочитал в "Книжном обозрении", что она вышла. А буквально через несколько дней сообщается, что умер Брежнев. И издательство отказалось выпускать книгу в таком виде: ведь все те "подпорки", - цитаты из Брежнева, какие были в статье, перешли и в книгу, а в Кремль пришёл новый хозяин, который, как предполагали, будет проводить иную политику. Издатели решили подстраховаться и предложили мне отыскать другие "подпорки", благо новый генсек ранее успел произнести немало речей. Пришлось перерабатывать текст. Наконец, когда всё было готово, умер Андропов. Если бы не терпение и упорство моего редактора, так и была бы моя книга похоронена вместе с покойным генсеком. Но, по счастью, Черненко протянул год на высоком посту, и почти одновременно с его смертью книга поступила в магазины.
А скоро подоспела и горбачёвская "перестройка". Я давно осознал необходимость преобразований в стране и саму идею совершенствования нашего строя поддерживал. Но курс, проводившийся Горбачёвым, рано стал вызывать у меня сомнения. Особенно меня встревожило сообщение о встрече Горбачёва с Рокфеллером и другими руководителями Трёхсторонней комиссии - этой важной структурой "мировой закулисы" (или, как утверждают некоторые исследователи, невидимого мирового правительства). На встрече было решено, что советская экономика будет встроена в мировую экономику. Это была ложь, потому что экономика СССР давно была встроена в экономику мира. Наша страна экспортировала сначала зерно, меха и произведения искусства, чтобы закупить оборудование, а затем продавала нефть и газ, чтобы купить хлеб. Значит, на встрече шла речь о сдаче нашей экономики на разграбление иностранным капиталом. И я выступил с рядом статей по ключевым проблемам "перестройки" с показом ошибочности их официального толкования. Например, Горбачёв провозгласил линию на интенсификацию производства. Казалось бы, совершенно правильную, эффективность нашего производства в рамках отдельного предприятия была крайне низкой по сравнению с лучшими предприятиями Запада. (Но эффективность общественного производства в масштабах страны была у нас неизмеримо выше, о чём горбачёвцы умалчивали.) И я опубликовал статью "Какая интенсификация нам нужна?", в которой проводил простую мысль: если в организме человека заставить сердце, печень и другие органы работать с предельной интенсивностью, то его сразу же кондрашка хватит. Нужно интенсифицировать работу не отдельных звеньев народнохозяйственного организма, а целых технологических цепочек. В противном случае массовыми станут явления, с которыми мы сталкивались и раньше: работники предприятия, выпускающего полуфабрикат, перевыполняли свои планы, а другое предприятие, на которое поступала их продукция, не знали, что делать с этим "подарком". Их мощности не позволяли его реализовать, у них не было достаточного количества комплектующих и пр. В итоге "перевыполнение плана", а в новых условиях - "интенсификация" выливались в излишнюю трату ресурсов на изготовление ненужной продукции. Несколько таких моих статей, показывавших, по меньшей мере, непродуманность ряда конкретных направлений "перестройки", думаю, внесли свой вклад в выработку правильной оценки разрушительной стратегии горбачёвцев.
Но "ЛР" так и оставалась для меня, выражаясь языком альпинистов, непокорённой вершиной. Правда, она упоминала обо мне в связи с тем, что я стал принимать некоторое участие в мероприятиях Союза писателей России. Так, в июне 1987 года проходили Дни советской литературы на Курской земле и выездной пленум Совета по очерку и публицистике. В Курск приехала большая группа писателей во главе с главным редактором "Литературной России" Михаилом Колосовым. Мне было поручено выступить на Совете с сообщением о современном состоянии российской публицистики. (О моих выступлениях в 80-е годы жена сохранила несколько газетных и журнальных вырезок, а потому я могу точно назвать даты проводившихся мероприятий.) За этим последовали Овечкинские чтения. После завершения официальной части участники разъехались по градам и весям области для выступлений перед тружениками заводов и полей. У меня было довольно много выступлений в разных местах, но особенно запомнилось мне приглашение прочитать лекции по древнерусской иконописи в санатории ЦК КПСС Марьино (я был лектором общества "Знание" и коробочки со слайдами захватил с собой). Располагался санаторий в бывшем имении князя Барятинского, победителя Шамиля. Приняли меня в санатории с почётом и отвели мне гостевые покои. Только тут я почувствовал обстановку комфорта, в какой жила до революции российская аристократия. Покои были "трёхсветные" (то есть высотой то ли в два очень высоких, то ли в три обычных этажа) и состояли из кабинета, спальни, приёмной и вспомогательных помещений, с отдельным выходом в сад (а дело было в разгар лета). Роскошью и комфортом я никогда не был избалован, парадные залы видал только в музеях, в зарубежных суперотелях не останавливался. Но, думается, более тщательно продуманного устройства помещений для почётных гостей просто невозможно представить. Русские архитекторы в провинции умели создавать такие шедевры, в которых красота без помпезности сочеталось с предельным вниманием к потребностям заказчика. Кстати сказать, рядовые отдыхающие - партработники на уровне инструктора ЦК - жили в обычных комнатках и, возможно, даже не подозревали о существовании гостевых покоев. Зато всё остальное в смысле культуры обслуживания было на высоте (и даже, по-моему, с некоторым перехлёстом, официантки в столовой всякий раз сами предлагали дополнительно какое-нибудь вкусное блюдо, будто от этого зависела их зарплата). А в целом время, проведённое в Марьине, запомнилось мне как "неделя пребывания в земном раю".
Тема иконописи для партработников ЦК была тогда ещё почти запретной, во всяком случае - диковинной. Куда с большим интересом слушали мои лекции партийцы и интеллигенция районных центров вроде славного года Рыльска. Так проездил я по области почти месяц. А по возвращении в Москву мне поступил заказ на новую книгу. Редакция "Нашего современника" предложила несколько командировок в Кировскую область, которые дали мне великолепный материал по состоянию и передовых, и отсталых колхозов. И мои очерки о разных сторонах жизни села были хорошо восприняты читателями. А тут ещё Михаил Алексеев предложил мне стать членом редколлегии возглавляемого им журнала "Москва". Я согласился, а буквально через неделю Сергей Васильевич Викулов сделал мне аналогичное предложение, которое я вынужден был отклонить, поскольку уже был связан с другим журналом. Это даже породило некоторый конфликт между двумя "главными": дескать, " мы вырастили автора, а вы его у нас умыкнули". О работе в "Москве" я не жалею, там были напечатаны мои статьи с критическим обзором состояния советской философии и экономической науки, а также с моими нетривиальными представлениями о главных задачах страны. Обо мне тогда писали, но почему-то никто не отметил, что мой голос был уникальным, ни у какого другого публициста идей, подобных высказывавшимся мною, не было. Мне придётся кратко рассказать о некоторых высказанных там идеях, потому что они дополняют то, о чём я писал в "ЛР", и только вместе могут быть поняты.
В статье, которую я назвал "Блеск и нищета философии", но которой редакция, по совету сверху, дала менее вызывающее название "Перестройка и мировоззрение" (1097, Љ 9), я подверг критике учебник "Основы марксистско-ленинской философии", написанный коллективом авторов - самых известных советских философов во главе с академиком Ф.В.Константиновым. В этом учебнике, по которому обучались все молодые обществоведы страны, социализм представлялся благостным обществом, в котором если и есть противоречия, то они не опасные, неантагонистические. Я определил эти положения учебника как теоретическое обоснование тормоза развития, революционного преобразования общества. Отрицательные последствия научно-технического прогресса, загрязнение окружающей природной среды и пр. авторы видели в мире капитализма и объясняли частной собственностью на средства производства. А чем же, - спрашивал я, - объяснить те же явления при социализме? И я представил ведомственность, эту раковую опухоль, разъедавшую советское народное хозяйство, как разновидность частной собственности. Но главное - в учебнике основным вопросом философии по-прежнему считался вопрос о том, что первично - материя или дух. Но даже не ставились коренные вопросы философии: кто такое человек? Каково его призвание? В чём смысл его жизни? Как жить, чтобы быть достойным своего призвания? Зачем, во имя чего, сколько и как надо трудиться? Как относиться к другим людям? А ведь чем дальше, тем больше люди будут различаться не столько уровнем материальной обеспеченности, сколько пониманием цели и смысла жизни, высотой их духовно-нравственного идеала, степенью благородства и чистоты жизни. Человек, который в материальных благах уже не нуждается, а потребности в духовном развитии не воспитал, страшен, - это убедительно показали Валентин Распутин в повести "Пожар" и Виктор Астафьев в "Печальном детективе".
Я не могу здесь перечислять все другие мои разногласия с ведущими советскими философами, нашедшие отражение в статье, но общий вывод приведу: у советской философии отсутствует нравственная основа, а значит, это не наука, а переложение обывательских взглядов на язык философских терминов.
В следующем году журнал (в Љ 3) напечатал мою статью "На переломе" о нравственном смысле развития экономики и экономической науки. Ведь теперь речь должна идти о несравненно большем, чем увеличение производства, потому что на карту поставлена сама жизнь на планете, и не только в связи с угрозой ядерной войны. Мы можем сами положить конец собственному существованию, если не осознаем критического характера сложившегося положения, когда наша деятельность, выражаясь словами Маркса, подрывает сами основы всякого производства - землю и рабочего. Нам нужна программа оздоровления экономики. Почему же, при наличии целой армии экономистов, в том числе дивизии учёных, такой программы нет? И почему материальное благосостояние людей растёт, а радости и дружелюбия в их жизни становится меньше, сами они стали более замкнутыми, эгоистичными, раздражительными? Статистики сообщают о росте добычи угля и выплавки стали, а вот насчёт уровня человечности не говорят ничего, таких оценочных показателей не существует. А им и неоткуда взяться, потому что ведущие советские учёные-экономисты рассматривают человека только как рабочую силу. Но ещё с глубокой древности известен закон духовной жизни: человек, достигнув определённого (исторически и социально обусловленного) уровня удовлетворения своих первичных материальных потребностей, должен, во избежание саморазрушения, переключать свои устремления на достижение духовных, облагораживающих личность, целей. Нарушение этого закона никогда не проходит без ущерба ни для отдельного человека, ни для всего человечества. Напомнил я и о том, что ещё Аристотель различал экономику, как умение разумно устраивать хозяйство, и хрематистику, как искусство наживать деньги любой ценой. И по всем параметрам выходило, что наши учёные-экономисты вовсе даже и не экономисты, а ярые служители хрематистики.
Ну, а их конкретные рекомендации властям? Академик Абел Аганбегян, профессор Николай Шмелёв и другие "товарники" предлагали закрывать нерентабельные предприятия, создавать некоторый пресс безработицы, который должен был заставить работников дорожить своим местом и т.п. При этом они скрывали, что на деле-то речь идёт не о каких-то управленческих решениях, а об изменении отношений собственности и передвижке власти, что я и отметил. Ориентация на прибыль в тех условиях разорила бы страну. Когда Аганбегян посетовал на то, что "перестройка в духовной жизни идёт опережающими темпами (экономика, к сожалению, отстаёт)...", стало ясно, что он вообще не представляет себе, что такое духовность. Он же ратовал за такой порядок, при котором всем гражданам гарантируется некий минимум благ, а те, кто побогаче, могут купить любое жилище, лечиться в хороших больницах и т.п. Сегодня мы видим, как этот порядок выглядит на практике, а академик об этом мечтал ещё за несколько лет до краха СССР!
Наконец, в 1989 году в "Москве" (в Љ 3) появилась моя статья "Время устраивать дом", в которой была нарисована картина подлинного нравственного одичания многих наших современников. "Мы уже много десятилетий назад утратили ясное представление о том, что мы хотим построить, во имя чего идём на огромные жертвы и развёртываем кипучую деятельность... Мы гораздо более быстрыми темпами, чем это делает человечество всей Земли, губим, разоряем свою страну, причём самая большая трагедия - в том, что считаем при этом, будто созидаем её. Один регион страны за другим в итоге нашего бездумного хозяйствования превращается в территорию, по сути, непригодную для обитания человека... Надо признать и то, что мы не смогли стать для народов мира примером умной и человечной организации своей жизни, умелого и эффективного хозяйствования". А чтобы преодолеть эти недостатки, надо создать современную теорию, ввести в марксизм человека. Потому что все "три источника и три составные части марксизма" сходили из абстрактного понимания человека. Немецкая классическая философия - это порождение немецкого духа и протестантизма, и распространять её на всё человечество некорректно. Нельзя руководствоваться атеизмом, потому что он - лишь отрицание. Марксизм отбросил религиозные заповеди нравственности, а полноценной замены им не дал, люди же не могут жить в этической пустоте (то есть, могут, но тогда есть риск, что они превратятся в нелюдей). Учение исторического материализма, понимающее историю как последовательную смену пяти общественно-исторических формаций (а они в полном объёме нигде не существовали) не охватывает реального многообразия общественных укладов. Английская политическая экономия рассматривала рабочего лишь как рабочую лошадь, из которой надо выжать всё возможное, а затем отправить её на живодёрню. А политическая экономия социализма, на которой паразитирует тьма учёных, - это вообще их выдумка, её нет и в принципе быть не может. Ну, а французский социализм разобрал ещё Достоевский, и вывод его прост: "Если социализм и возможен где-либо, то только не во Франции". Французский пролетарий - это тот же буржуа, которому при дележе общественного пирога достались крохи. Сегодня нужна универсальная теория спасения человечества, а не догматический марксизм. И при её создании надо опираться на достижения русской культуры. В общем, время созидателей-разрушителей кончилось, настал час домо- и жизнеустроителей.
Некоторые из этих идей были дополнительно развиты мной в статьях, напечатанных в те же годы в журнале "Молодая гвардия": "Идти своим путём", "Настало время подвига" и др., а также в ряде газет ("Советская Россия", "Социалистическая индустрия" и пр.).
Довелось мне участвовать и в проводившейся Ленинградским университетом научной конференции по Сибири. Ревнителей советской политкорректности покоробило мое выступление, в котором была и такая фраза: "Не было и нет на Земле народа более талантливого, чем наш русский народ". Эта фраза подверглась критике с разных сторон, но в этом отчасти был виноват я сам. Тогда я ещё не владел цивилизационным подходом, и потому моё заявление основывалось на интуиции и эмпирике, а не на данных науки.
В 1988 году меня попросил приехать в Ленинград замечательный кинорежиссёр-документалист Александр Сидельников. Он задумал снять фильм, и обратился ко мне с просьбой быть консультантом. В фильме были бы два сюжета: трагедия "неперспективных" вологодских деревень и экологическая катастрофа в зоне Аральского моря. Мы несколько дней вели неторопливые беседы, а меня снимали и речь записывали. Я был поражён мастерством, с которым Саша смонтировал потом эти кадры вместе с материалами натурных съемок. Фильм получил потом ряд призов, в том числе первую премию на международном фестивале документалистов в Германии.
Чтобы не возвращаться более к кинематографу, отмечу ещё одну встречу с признанным мастером документалистики - Борисом Карповым. Он был первым, кто создал замечательные документальные фильмы о духовной жизни прошлой и современной России, о нашей истории, о жизни Русской Православной Церкви. Мы с ним никогда не были особенно близки, но, видно, мои выступления в защиту советского строя запали ему в душу. Ьорис приглашал меня выступить перед студентами ВГИКа, где он преподавал, пригласил и на свой юбилей, который праздновался широко и шумно. Но вот его поразил обширный инфаркт. Благодаря хлопотам жены Татьяны, тоже известного режиссёра-документалиста, Борис лежал месяц в больнице один в палате, а потом ещё месяц - так же в отдельной палате в санатории. И почти всё это время он читал и думал. И пришёл к выводам, которыми ему вряд ли с кем, кроме меня, можно было поделиться, рассчитывая на понимание. Это и привело его однажды ко мне домой.
В двух словах его выводы сводились к следующему. Советская власть не могла бы удержаться в стране, если бы на то не было воли Божией. И то, что советское ядерное оружие было создано не где-нибудь, а именно в обители преподобного Серафима Саровского, не случайность. Далее он много говорил о том, как по-новому понял истины Евангелия и т.п. После этого Борис стал мне как родной брат. Мы условились ещё раз встретиться уже у него дома. Но в назначенный день я был простужен и счёл, что могу занести инфекцию в дом и без того ослабленного недугом друга. Созвонились, решили встретиться попозже. Но встретиться уже не удалось. Новый инфаркт оказался для Бориса роковым.
Я на страницах "ЛР"
В июле 1988 года проходили Дни "Литературной России" в Ленинграде, и я был в числе представителей газеты. В "ЛР" (Љ 30) я (наряду с другими гостями) был удостоен дружеского шаржа, там же дано каткое изложение моего выступления, вот маленький его фрагмент:
" У нас выработан самый высокий в истории идеал построения нового, совершенного человеческого общества. Но это лишь одна, социальная, сторона нравственного идеала. И у него должна быть и другая сторона, личностная - которая определяет цель нравственного совершенствования человека, его облагораживания. Но как раз она-то и находилась у нас долгое время в пренебрежении, а нередко и в подозрении, клеймилась как самокопание, доставшееся в наследство от праздных эксплуататоров.
Слишком долго мы, уповая на экономические и прочие "рычаги", пренебрегали теми духовно-нравственными ценностями, которые народ на протяжении веков почитал как святыни. А ведь история цивилизации свидетельствует: народ, не уважающий своих святых, не имеет будущего...
Сейчас надо дать людям положительный идеал. У нас до сих пор как было? Передовик труда - он и герой нашего времени. Но это совершенно неправильный подход. Сплошь и рядом у нас перевыполняют план по выпуску ненужной продукции. И в таком случае чем больше человек - передовик, тем больший вред наносит он общему делу. Сейчас на историческую арену... должен выступить человек благородного, подвижнического склада. И такими героями литература наша ещё не богата. Сама жизнь выдвигает ныне людей совершенно иного склада, иной социальный тип, который нами совсем не освоен".
Мне тогда удалось напечатать в "Нашем современнике" несколько очерков о людях бескорыстного склада, которые, преодолевая сопротивление одних и пассивность других, боролись за лучшее будущее родной земли. Особенно удачным был очерк о женщине-агрономе, которая, не щадя себя, вела борьбу за возвращение в хозяйственный оборот "лунного пейзажа" остающегося после торфоразработок. К сожалению, у меня эти очерки не сохранились, а заняться их поиском я не имею возможности.
В 1988 году я, ещё не член СП, был приглашён принять участие в работе выездного заседания секретариата Союза писателей в Рязани, где меня попросили как бы со стороны дать оценку состояния российской публицистики в то переломное время. "ЛР" (в Љ 43) в отчёте об этом мероприятии поместила и краткое изложение моего выступления.
Отметив, что осознание кризиса советской экономики пришло не от учёных-экономистов, а от писателей, я всё же считал, что наш вклад в созидательную работу народа недостаточен. И дело не могло обстоять иначе, потому что наша общественная мысль после 70 лет Советской власти находится в плену буржуазного понимания богатства как огромного скопления товаров, тогда как главное богатство общества - это благородный человек, одухотворённый человек, осознающий свою ответственность перед народом и миром. До сих пор теория говорила нам только о том, как изменить общество, чтобы оно обеспечивало всестороннее развитие человека. А нужно показать, как облагородить самого человека, чтобы он стал достойным этой своей высокой миссии. В учение марксизма-ленинизма надо ввести духовно-нравственные ценности и достижения великой русской культуры.
По окончании заседания последовали Дни российской литературы на Рязанской земле, где также были интересные встречи с читателями, в том числе и в есенинском селе Константинове.
Добавили критического накала и мои статьи в "Нашем современнике". Название "Несуществующие люди" (1989, Љ 2) я взял из рассуждения Достоевского о том, что те, кто безлесят Россию, потеряли духовность и высшую идею свою, может быть, просто не существуют. Вот таких "несуществующих людей" нашёл я в руководстве ряда министерств и ведомств, ради красивой цифры в отчётности проводивших губительные для страны решения, и в среде учёных-обществоведов, обосновывавших безумные проекты. Ответил я и радетелям "невинно убиенных" бухаринцев и прочих врагов советского строя. Сторонников и последователей Бухарина тогда не просто пачками реабилитировали, но и пытались возвести в ранг национальных героев, и потому разбор ошибочных их теорий был просто необходим. Позднее я осознал, что название статьи хотя и было хлёстким и потому запоминающимся, но по существу ошибочным. Эти люди не только существовали, но и могли причинить немало вреда как общему дел, так и тому, кто его отстаивал. А в статье "Выход есть!" (1989, ЉЉ 8 и 9) я дал последний бой учёным-обществоведам, которые, подобно академику Леониду Абалкину, уже открыто перешли на сторону наших идеологических противников и представили жизнь на Западе как образец для нас. Тогда же был сформулирован и "закон Шмелёва": что экономично (то есть, выгодно), то и нравственно. А ведь на Руси испокон веку писатели, священники, проповедники учили народ не гнаться за выгодой, если это идёт в ущерб нравственности. Учёные-обществоведы, западники от головы до пят, показали себя в то время не только как противники советского образа жизни, но и как антинародные деятели, "доморощенные компрадоры" А их стремление выдать отживший капиталистический строй за идеал для нас показывает лишь провинциализм их мысли, отставшей от жизни как минимум на столетие.
Но "человек - не свинья, у которой глаза устроены так, что она смотрит только в землю, в корыто с пойлом. Человек - существо не только земное, но и космическое, он может и обязан хоть изредка поднимать взор вверх, к небу, задумываться над своим призванием, над тем, что он - звено в цепи поколений, у него есть долг перед прошедшим, настоящим и будущим, обязанность оставить одную землю потомкам в лучшем виде, чем принял её от предков... "Западники", космополиты и "компрадоры" толкают нас на "встраивание в мировую экономику", а нам надо наконец заняться собственными делами, приведением в порядок и обихаживанием своего дома, очеловечением и облагораживанием его обитателей. И это будет самый серьёзный поворот во внешней и внутренней политике страны за все годы Советской власти". Но "кто просветит наших просветителей?". С позиции этих задач в статье разбиралось состояние патриотического движения и ставились вехи нашей программы.
Я назвал эту статью своим "последним боем", потому что чувствовал: время моих выступлений в журналах подходит к концу.
Мои статьи вызвали возмущение в Академии общественных наук и других почтенных учреждениях этого рода, впрочем, не вылившееся ни во что реальное. Хотя со мной полемизировали в печати академики Леонид Абалкин и Олег Богомолов, (ныне академик) Николай Шмелёв и профессор Евгений Ясин, тогда ещё не ставший знаменитым профессор Руслан Хасбулатов и другие признанные экономические авторитеты, но они выступали больше для проформы, потому что возразить мне по существу учёным-обществоведам было нечего.
Полемика, конечно, велась своеобразно, в полном соответствии с нормами горбачёвской "гласности". Академик Богомолов обругал меня в "Известиях", а мой ответ ему газета не напечатала.
Критиковали меня и партийные функционеры, например, А.Егорова (насколько мне известно, ответственного работника ЦК КПСС), усмотревший ("ЛГ", 1987, Љ 43) некоторые неточности в моих статьях "Так что же с нами происходит?" и некоторых других, но делали это аккуратно
Моим противникам не по душе была и моя общественная деятельность. Я принимал участие во всех сборах патриотических сил России, начиная с "Товарищества русских художников" и кончая "Фронтом национального спасения", хотя по ряду вопросов и занимал особую позицию. На одном из таких форумов я выступил и предупредил бизнесменов Запада, что патриотические силы, когда придут к власти, аннулируют внешние долги, которые нахватал антинародный режим, и не признает права иностранцев на владение захваченной ими общенародной собственности. Помню, что в отчёте о форуме, напечатанном в одном патриотическом издании (по-моему, в "ЛР"), эти слова были набраны в разрядку. Ясно, что такое заявление было крайне неприятно для находившихся у власти российских компрадоров.
В те годы мне много приходилось участвовать в мероприятиях, проводившихся патриотической общественностью совместно с Русской Православной Церковью. Очень интересно было выступать на Всемирных съездах православной молодёжи и наблюдать за юными русскими иностранцами. Один из съездов проходил в небольшом городке Западной Сибири (сейчас сразу не могу даже вспомнить его названия). Жили делегаты в общежитии без канализации, удобства были во дворе. Кормили нас какими-то полусъедобными котлетами. А иностранная молодёжь вроде бы и не замечала этих неудобств и почти не спала, проводя ночные часы в бесконечных разговорах о России. (Замечу, что взрослые иностранные русские в большинстве своём были куда более практичными, и после патриотических речей осторожно пытались выяснить, нельзя ли им заработать на экспорте-импорте чего-нибудь.) Другой съезд проходил в Иркутске и запомнился мне тем, что его организаторы устроили для нас пешеходную экскурсию по горным склонам Прибайкалья. Мы, в обычной обуви, без верёвок и пр. шли по узеньким тропинкам вдоль бездонных пропастей, у нас из-под ног сыпались камни, и подчас казалось, что и люди вот-вот рухнут туда же. Как обошлось дело без жертв - уму непостижимо (видно, Господь сохранил нас, сочтя наше мероприятие благим делом). В ту поездку меня с сыном пригласил провести сутки него в доме Валентин Распутин. До этого я бывал с лекциями в Вологде и несколько дней провёл в квартире Виктора Астафьева.
У меня была опубликована статья, в которой я высказывал мысль о том, что с развитием в России капитализма, на которое взяли курс либеральные реформаторы, в ней должна начаться экспансия протестантских церквей и сект. Писал я и о выступлениях в России Билла Греема и других протестантских проповедников. Видимо, поэтому меня пригласили выступить на богословской конференции в Почаевской Лавре (на Западной Украине). Ехал я в вагоне, в котором был и частый тогда гость из Америки епископ Василий (Родзянко). Возле его купе всегда толпилось множество желающих послушать рассказы о жизни за рубежом, задавали ему и разные вопорсы, на которые следовали подчас неожиданные ответы. Вот пример:
- Владыко, а Вы и древнегреческий язык знаете?
- А Вы какой язык имеете в виду?
- Ну, тот, на котором древние греки говорили.
- Так они говорили на разных языках в разные эпохи. Язык времён Гомера - это один. Язык времён каппадокийцев, отцов Церкви, великих вселенских учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого - другой. Греческий времён преподобного Григория Паламы - третий, современный греческий - четвёртый...
- И Вы все их знаете?
Владыке оставалось только улыбнуться, снисходя к неведению вопрошавшего.
В той поездке я познакомился и с диаконом Андреем Кураевым, который тогда только начинал свою церковно-просветительскую деятельность.
В 1989 году был образован Союз духовного возрождения Отечества, объединивший серьёзные патриотические организации Москвы, Новосибирска, Свердловска, Челябинска, Тюмени и ряда других городов, а также небольшие ячейки патриотов в Белоруссии, Казахстане и Армении ("ЛР" поместила небольшую информацию об этом событии). Я был избран его председателем (перед этим я вёл переговоры с Василием Беловым, Виктором Астафьевым и Валентином Распутиным, предлагая им занять эту должность, но они, очень занятые другими делами, отказались). Я же написал и Манифест этого Союза, резко критический по отношению к политике, проводившейся правящим режимом. У меня его текст не сохранился, но его приводит в своей книге об истории патриотического движения Олег Платонов. Я же сначала редактировал и газету Союза "Русский путь", в которой тоже помещались материалы, вряд ли приятные власти, выступал на наших конференциях в столице и на пеиферии. Позднее я откликнулся на предложение Юрия Мухина войти в редколлегию его газеты "Дуэль", вёл там "Хронику политического театра" и выступал со статьями оппозиционного характера.
Вспоминается и такой эпизод. Александр Ципко, который стал видным деятелем Горбачёв-фонда, по старой памяти пригласил меня на одну из конференций Фонда, где я высказался весьма нелицеприятно о деятельности Горбачёва и Александра Яковлева. К сожалению, Яковлев вошёл в зал только через несколько минут после окончания моего выступления, но суть моих высказываний ему, безусловно, передали. (Более Александр Сергеевич в Фонд меня не приглашал, хотя там обсуждались темы, по которым я мог бы высказать своё оригинальное мнение.)
Видимо, всё это было замечено "наверху". Газеты стали осторожнее относиться к моим материалам и часто их отклоняли, а скоро меня прекратили печатать и журналы. Совпало это по времени и со сменой главных редакторов "толстых" журналов. В "Москве" место Михаила Алексеева занял сначала Владимир Крупин, а затем Леонид Бородин, который меня на дух не принимал. В "Нашем современнике" на место Сергея Викулова пришёл Станислав Куняев.
В "Москве" ещё более усилился крен в сторону тематики, связанной с Церковью и с критикой Советского строя. "Наш современник" стал печатать статьи и портреты белогвардейских генералов, которые, дескать, тоже были патриотами России. Меня такая неразборчивость новых руководителей журналов возмущала, мое миропонимание определяется чеканной формулой: я - русский православный советский человек. Для меня неприемлемы и белогвардеец, осеняющий себя православным крестом, но готовый перевешать крестьян, покусившихся на его имение, советский патриот, для которого история началась в октябре 1917 года, а до этого на месте России была "чёрная дыра". И скоро я пришёлся не ко двору и у монархистов, и у либералов, и у патриотов. Наступала новая эпоха, в которую наши патриотические лидеры, на мой взгляд, допустили множество ошибок. Если судить по большому счёту, то разрушению СССР помогали деятели культуры с двух сторон: "демократы" рисовали чёрной краской всё советское, "патриоты" возвеличивали царскую Россию и белогвардейских героев. Вклад "патриотов" был, пожалуй, более весомым, потому что им по инерции прошлого верили более широкие круги читателей.
Вот тогда и наступил период наиболее активного моего сотрудничества с "ЛР". С Эрнстом Сафоновым, когда он был главным редактором, я мало соприкасался, он рано ушёл из жизни. С Михаилом Колосовым общаться было проще, мы вместе бывали в поездках по стране. В основном у меня сложились добрые рабочие отношения с сотрудниками редакции, ведущими отдел публицистики.
С признательностью должен отметить, что в споре с учёными-обществоведами меня поддержали коллеги-писатели и "Литературная Россия". В своём докладе на пленуме Союза писателей России Анатолий Салуцкий сказал:
"Михаил Антонов незаслуженно обделён общественным вниманием. Скромный человек, ступивший на стезю публицистики в предпенсионном возрасте, истинный подвижник перестройки, он мужественно повёл полемику с признанными авторитетами, побуждая их приостановиться в стремительном беге к рыночной стихии и задуматься о нравственной стороне жизни. Антонов, читаемый ныне по всей России, даже не член Союза писателей. В чванном самомнении мы забыли, что порой надо не принимать, а приглашать в Союз писателей. Антонов - именно такой случай" ("Литературная Россия", 1988, Љ 51). (Членом Союза писателей я стал в 1989 году.)
В июле 1987 года в "ЛР" ( Љ 31) была напечатана моя статья "Кавалеристы", "купцы", "цивилизованные кооператоры"..." В ней я разобрал позиции двух лагерей споривших тогда между собой теоретиков экономики, которых, с лёгкой руки писателя Анатолия Стреляного, назвали "кавалеристами" и "купцами". Первые, ещё в годы военного коммунизма мечтавшие лихой атакой сокрушить капитал, отменить деньги и перейти к новой экономике с прямым распределением продукта, и до наших дней сохранили приверженность к чрезмерной централизации управления. Вторые, в основу всего ставившие выгодность, ратуют за предоставление предприятиям полной свободы хозяйственной деятельности, не останавливаясь даже перед такими её последствиями, как безработица и т.д. При этом сам А.Стреляный полагал, что пора "кавалеристов" прошла и наступило время "купцов". Моя же точка зрения заключалась в том, что старели и те, и другие, и их жаркая полемика - это типичный "спор вчерашнего с позавчерашним". Вчерашний день - это всесилие бюрократической административно-командной системы, а позавчерашний - это капитализм, к которому зовут нас "купцы", всячески избегающие упоминания о капитализме, а прикрывающие это старьё термином "рынок". Кажется, я был тогда единственным публицистом, который видел внутреннее родство этих двух, казалось бы, непримиримых лагерей:
"Кавалеристы" и "купцы", так не жалующие друг друга в публичных дискуссиях, на деле - птицы одного полёта, и объединяет их убогое, примитивное понимание рядового человека. Только для "кавалеристов" работник - это винтик хозяйственного механизма, призванный безропотно выполнять предписания сверху, а для "купцов" - "экономический человек", озабоченный лишь собственной выгодой. И те и другие заботятся только о том, как поднять экономик, а ныне надо думать о том, как наладить всю расстроенную народную жизнь, ибо наши экономические трудности - это лишь следствие нежелания рядового человека добросовестно и инициативно, с полной отдачей трудиться в тех условиях, в которые он поставлен....
Вообще в работах публицистов-товарников (Н.Шмелёва, А.Стреляного, Ю.Черниченко, Г.Лисичкина и д.) поражает лёгкое отношение к социальной, политической и духовно-нравственной сторонам экономических проблем. Они, кажется, убеждены в том, что достаточно отладить хозяйственный механизм и поставить толковых руководителей - и дело пойдёт, ибо всё остальное сделает его величество рубль. Иногда кажется, что им хочется, чтобы наша страна превратилась во вторую Америку, чтобы и у нас все мысли людей крутились вокруг рубля... в непонимании переломного характера нашей эпохи, смещения акцентов в строительстве социализма с голой экономики на человеческую душу и заключается главная причина кризиса публицистики".
Как "кавалеристам", так и "купцам" я противопоставлял новый социальный тип, который, по моему мнению, должен выступить на историческую арену, "цивилизованных кооператоров". Это была единственная возможность опереться тогда на ещё неоспоримый в то время авторитет Ленина. Конечно, этот мой тезис тоже можно было истолковать в духе "перестройки": дескать, да, пора и кооператорам вливаться в общую линию "цивилизованного мира" (то есть Запада). К тому же я знал, что ещё до того, как Горбачёв официально разрешил "кооперативы", в СССР уже появлялись полуподпольные предприятия такого рода. А с принятием нужных законов порой директор предприятия создавал кооператив, им же и возглавляемый. В это фиктивное образование перекачивались реальные активы предприятия, а последнее оставалось голым и нищим. Кооперативы получили право нанимать работников, которые получали лишь скромную заработную плату, а вся прибыль делилась между "членами кооператива", которыми обычно бывали директор, его заместитель по снабжению и сбыту и главный бухгалтер. А когда предприятиям разрешили и внешнеэкономическую деятельность, появились и сверхбогатые "кооператоры" вроде "первого легального советского миллионера" Артёма Тарасова, который, заработав в месяц три миллиона рублей, уплатил партийные взносы в сумме 90 тысяч рублей (тогда как рядовой инженер получал 120 рублей в месяц). (О своих - и не только своих - подвигах на ниве разрушения советской экономики Тарасов написал в книге "Миллионер".) Предприятия переставали поставлять свои изделия другим предприятиям или торговым организациям, как это было предусмотрено государственным планом, а продавали их за рубеж, получая иностранную валюту. А предприятия, не получившие изделия смежников, вынуждены были закупать их за границей. Так советская экономика становилась объектом управления из-за рубежа, а кооперативное движение превратилось в орудие разрушения страны.
В этих условиях мне нужно было, с одной стороны, отстоять правильное понимание кооператива, а с другой - выработать критерий, отличающий "цивилизованного кооператора" от кооператора дикого.
Я подчёркивал: "в отличие от рабочего или служащего, то есть наёмного работника, кооператор есть хозяин средство производства, которого нельзя уволить в порядке рационализации производства или по сокращению штатов. Кооперативное предприятие будет повышать эффективность производства не за счёт "самоедства", а посредством расширения сферы своей деятельности, как правило, при сохранении своего численного состава. И в этом заключается одно из решающих преимуществ социализма, ибо весь мировой опыт свидетельствует, что наёмный труд (особенно если устранена угроза голодной смерти) в принципе мало эффективен". Следовательно, псевдокооперативы, создаваемые ловкими предпринимателями, обогащающимися за счёт эксплуатации наёмных работников, никакого отношения к кооперативному движению не имеют.
Мне не раз говорили, что Ленин под цивилизованным кооператором понимал именно "грамотного торгаша", а я показывал, что грамотность ещё не делает торгаша цивилизованным. Кстати сказать, сам А.Стреляный в книге "В гостях у матери" показал, что грамотный специалист может быть олицетворением процесса одичания.
А.Стреляный спросил первого секретаря сельского райкома партии, агронома по образованию, почему он дал указание сеять свёклу до того, как взойдут сорняки. Раньше даже неграмотный мужик знал: надо дать сорнякам взойти, их уничтожить, и уж потом сеять свёклу. А теперь из-за грубой ошибки партийного руководителя ему же летом придётся направлять работников из города на прополку свёклы. Публицист настойчиво добивался ответа на вопрос: кто же - обком партии или ещё более высокая инстанция вынудили его дать такое безграмотное указание. Но ответ был обескураживающим. Секретарь райкома (и агроном!) признался, что он об этом просто не подумал! (Наверное, не подумали об этом и десятки агрономов района, которые слепо выполнили безграмотное указание своего местного вождя.) Какой же вывод можно было сделать из этого факта?
"Когда я не знаю того, что должен знать каждый цивилизованный человек, окружающие вправе назвать это дикостью. Когда же я утратил знание, прежде всем доступное, то для обозначения этого процесса в русском языке нет более точного слова, чем одичание. И вот эта полоса культурного одичания, захватившая в конце XX века всю планету, к сожалению, не миновала и нас". И далее я приводил примеры одичания из разных сфер жизни страны, делая особый упор на то, что мы часто практикуем "созидание методами разрушения". С этим надо кончать, ибо "мы призваны с Октября 1917 года вести мир духовно". О том, почему Ленин выдвинул этот лозунг о "цивилизованных кооператорах" и какие тайные цели он при этом преследовал, я догадался позже, о чём кратко скажу ниже.
В 1989 году "Литературная Россия" поместила мою статью "Спешим - куда и зачем?", в которой мне удалось крепко ответить академикам-обществоведам .Я проанализировал выступления академика Леонида Абалкина, который был тогда не только директором Института экономики АН СССР, но и заместителем председателя Совета Министров СССР, ответственным за разработку программы совершенствования народного хозяйства страны. Академик же дал установку в течение многих лет догонять развитые капиталистические страны, причём большинству народа придётся потуже затянуть пояса - рядовым гражданам расплачиваться за промахи бывшего руководства государства. Он заманивал западных предпринимателей в Россию тем, что она представляет для них огромный рынок. Сами мы ничего сделать не можем: наш народ разучился работать, отстал в воспитании и культуре от более цивилизованных на целую эпоху. У нас нет своих мастеров и хозяев. Машины можно купить за рубежом, а народ с высокой культурой труда не купишь. Иначе говоря, уже тогда чётко оформилась линия на превращение нашей страны в сырьевой придаток и рынок сбыта, а точнее - в колонию транснациональных корпораций. Во что вылилась эта линия впоследствии, мы теперь хорошо знаем. А ведь и тогда мир поражался многообразию дарований русских людей. Японские предприниматели только на тех крохах, которые наши умельцы публикуют в журнальных рубриках "Сделай сам", наживают миллионы долларов. Советский оборонно-промышленный комплекс создавал оружие, на десятилетия опережая Запад, который нам теперь ставят в образец. Дело не в нашем неумении, а в тех препонах, какие ставят на нашем пути к высшим достижениям.
Академик Георгий Арбатов советует правительству принять срочные (опять спешка!) меры - взять кредиты не на закупку оборудования, которое потом может быть заморожено в долгострое, а на товары широкого потребления (на что премьер Н.И.Рыжков резонно заметил: тогда "через два года будем работать на долги"). Академик Станислав Шаталин напротив, ратовал за займы для приобретения новейших технологий, хотя у нас, действительно, было множество замороженных строек с ржавеющим там импортным оборудованием.
Академик Олег Богомолов считал более предпочтительным создание совместных предприятий с иностранным капиталом, работающих на нашей земле, нашем сырье и нашей дешёвой рабочей силе. А я спрашивал, почему учёные не рекомендуют создание совместных предприятий на иной основе - чтобы наш вклад заключался в новаторской идее, а США, например, предоставили бы них территорию, сырьё и рабочую силу? (Ведь уже был пример транснациональной фирмы микрохирургии глаза Святослава Фёдорова). Иностранный капитал протягивает нам руку вовсе не с благотворительной целью, он преследует две цели: получить максимум прибыли и ослабить СССР как конкурента.
Академик Абел Аганбегян сетовал на то, что власть не слушает учёных-экономистов. На мой взгляд, плохо то, что она их всё-таки часто слушала, ибо сами основы их учений порочны. Учёные никак не могут преодолеть свою ограниченность, свой "экономизм". Они всё пытаются решить задачи экономики, не выходя за пределы самой экономики, а это ныне - совершенно ненаучный подход (нарушение условий знаменитой теоремы Гёделя). Чисто экономические проблемы существуют в наше время только в воображении учёных-экономистов, а в действительности они являются одновременно и социальными, и экологическими, и национальными, и духовно-нравственными. Нам нужно не просто "новое качество экономического роста", о котором хлопочут учёные обществоведы, а новое качество самой жизни народа. Заодно я критиковал "и примкнувшим к ним" академиков-физиков Евгения Велихова и Виталия Гольданского, также спешивших, несмотря на печальные уроки Чернобыля, с рекомендациями об ускоренном развитии атомной энергетики.
Что удивляет меня больше всего, так это то, что академики, рьяно отстаивавшие перевод экономики России на рыночные рельсы, теперь, когда видны все плоды их разрушительной деятельности, не только не изгнаны из Российской академии наук, но и по-прежнему активно выступают в СМИ. Они критикуют недостатки в развитии страны и в деятельности правительства, учат народ прописным истинам рынка. Думаю, в недалёком будущем, когда будет дана суровая, но справедливая оценка деятельности всех разрушителей, справедливо же было бы Академию разогнать только за то, что она не пожелала очиститься от псевдоучёной гнили в её рядах.
В последнем номере "ЛР" за 1988 год в отчёте о работе пленума Союза писателей РСФСР помещено и моё выступление, где я вызвал на публичную полемику редакцию журнала "Коммунист", удостоившую меня рядом критических выпадов, на мой взгляд, несостоятельных. (О применявшихся тогда горбачёвцами методах полемики см. выше.)
С 1990 года прекращается моя деятельность публициста в патриотических журналах, редкими становятся и выступления в газетах. В редакции "ЛР" я ещё бывал, помнится один примечательный эпизод. Я написал письмо последнему съезду КПСС, в котором предложил партии прекратить преследования Церкви (и верующих), а совместно с нею усилить работу по духовно-нравственному воспитанию народа. В ответ я получил оскорбительную формальную отписку. Тогда я подал заявление о выходе из КПСС (это было ещё за несколько месяцев до того, как такие поступки стали модными среди "демократов"). Копию заявления я принёс в редакцию, и было решено его напечатать в газете. Текст был уже набран (жалею, что он у меня не сохранился). Но тут кто-то принёс сообщение, что о таком крамольном намерении стало известно вовне, и от него пришлось отказаться. У меня сложилось впечатление, что редакция "ЛР" работала в крайне недружественном окружении, и ей часто приходилось лавировать в сложном переплетении разных течений в общественной жизни страны.
В 1991 году вышла моя книга "Ложные маяки и вечные истины" (написанная тремя годами раньше). В ней я разобрал различные светские учения (в особенности марксизм) как ложные маяки, противопоставив им вечные истины, существовавшие веками и нашедшие воплощение в русской культуре. Профессор Чешев из Томска, выступивший на страницах "ЛР" в защиту социализма, оказался моим единомышленником по многим вопросам. Сколько мне помнится, он прислал мне копию рецензии на мою книгу, якобы отправленной в "ЛР". Само его письмо ещё недавно попадалось мне на глаза, но сейчас я найти его не мог. Была ли напечатана эта рецензия, тоже не знаю.
На страницах же "ЛР" мне пришлось обменяться критическими статьями с (профессором?) Беляевым из Сан-Франциско, который почему-то решил, что я, высоко ценивший советский строй и указывавший на отсталость царской России, унижаю нашу Родину. В 1993 году в "ЛР" была напечатана моя статья "Русская карта: кто и зачем её разыгрывает?", в которой я дал нелицеприятную характеристик ряду патриотических организаций и их проектов (вроде создания Республики Русь в составе РФ). Кажется, это было последнее моё выступление на страницах "ЛР". Правда, я посылал в "ЛР" статью о Чехове, но она, наверное, не была опубликована, возможно, к лучшему, потому что я был тогда озабочен исключительно проблемой неготовности современного человека к нынешним вызовам Истории. А лучше фразы из рассказа "Дом с мезонином" о человеке как о самом хищном и нечистоплотном животном на земле эту мысль не выразишь. Конечно, о Чехове надо писать, памятуя и другие стороны его творчества. Саму газету я в последние годы редко читал, когда бывал в библиотеках, где она была в открытом доступе.
В пылу полемики с патриотами я допустил некорректные выражения в отношении весьма уважаемых руководителей нашей писательской организации, а также руководства и активных авторов газеты "Завтра". Это усилило мою изоляцию. Правда, с 80-летием меня поздравили Валерий Ганичев и правление СП России. С "завтрашниками" восстановить контакты мне не удалось.
В 1993 году я часто бывал в Белом доме - резиденции Верховного Совета РСФСР, входил в неформальный Совет по культуре, который создал Хасбулатов (наверное, он и забыл, что мы когда-то были противниками). В конце сентября я сильно простудился и лежал с очень высокой температурой, к тому же лишился голоса. 4 октября услышал орудийный гул, это был расстрел Ельциным Верховного Совета. Возле Белого дома был сражён пулей снайпера кинорежиссёр-документалист Александр Сидельников, о котором я упоминал выше.
В 90-е годы я, всегда высоко ценивший письма Александра Энгельгардта "Из деревни", перечитал их в свете событий в постсоветской России. Моё открытие заключалось в том, что, оказывается, Александр Николаевич был провидцем, он предвидел и установление Советской власти в России, и коллективизацию деревни. Я написал небольшие очерки по каждому из 12 писем Энгельгардта, они были напечатаны в "Русской провинции". Валерий Ганичев предложил мне эту книжечку очерков, названную "Провидец", отдать в сборник "Русские хозяева". Кроме моей книжечки, там были помещены повести самого Ганичева "Тульский энциклопедист" и Михаила Петрова "Жизнеописание Дмитрия Шелехова". Сборник составил один из выпусков "Роман-газеты" (1996, Љ 2).
В те годы, когда я практически не имел выхода в патриотические газеты и журналы, меня пригласили вести в еженедельной газете "Подмосковье" колонку о важнейшем событии недели, а раз в месяц писать статью на полосу на тему, которая кажется мне наиболее важной. В итоге мне удалось напечатать там примерно 60 статей на полосу и несколько сотен коротких заметок. Эти материалы мне впоследствии очень пригодились, о чём я скажу несколько слов позже. Когда эта газета закрылась, меня пригласили в "Крестьянскую Россию" (позднее она была переименована в "Крестьянскую Русь").
Не отвернулся от меня и журнал "Молодая гвардия". Заинтересованность в сотрудничестве была тут обоюдная. Журнал не платил гонораров, и многие серьёзные авторы поэтому перестали там печататься. Мне же, хотя не располагавшему другими источниками доходов, кроме пенсии и скромного гонорара в "Подмосковье", возможность публиковать свои новые вещи была несравненно важнее каких-то материальных выгод. В итоге в журнальном варианте были напечатаны три мои работы, две из которых впоследствии увидели свет уже как книги. О них я скажу чуть позже.
Есть ли почва для сотрудничества с "ЛР"?
Мне бы очень хотелось восстановить сотрудничество с "ЛР". Но тут дело не столько за мной, сколько за редакцией. Я должен открыто сказать о моей гражданской позиции по отношению к нынешней власти, а также о своём понимании будущего России. Устроят ли эта позиция и это видение судеб страны редакцию? Позволю себе небольшое объяснение на этот счёт.
Приход к власти Владимира Путина я встретил "в режиме ожидания": как никак - ставленник Ельцина, хотя не из его ближайшего окружения. Я понимал, что его выдвижение на пост президента не могло не быть обставлено определёнными условиями и обязательствами перед ельцинской "семьёй", а возможно - и перед более могущественными, хотя и тайными силами в России, а то и за её пределами. Статья Путина "Россия на рубеже тысячелетий", написанная по материалам Центра Грефа, была выдержана в сугубо либеральном ключе и, естественно, не могла вызвать у меня симпатий. Его предвыборное "Открытое письмо" тоже мало вдохновляло, я на него ответил также весьма критическим "Открытым письмом", напечатанным в "Правде". Но когда вышла книга "От первого лица", представлявшая запись бесед Путина с тремя журналистами, она мне очень понравилась. Я тогда не знал, что эта книга - предвыборный ход, что её лично редактировал Александр Волошин, глава администрации президента, доставшийся Путину от Ельцина. Но, кто бы и как бы её ни редактировал, невозможно придумать, что Путин, как и я, рос в рабочей семье, в детстве был, как он сам выражается, "шпаной", а в итоге стал "успешным продуктом патриотического воспитания советского человека". Такое признание дорогого стоит.
Симпатии к Путину появились у меня тогда, когда стало известно, что Ельцин попытался было править Россией через преемника, на что тот, сохраняя все внешние признаки уважения к бывшему президенту, твёрдо ответил, что отныне за судьбы страны отвечает он, Путин. И уверенность в правильности выбора возникла, когда Путин утвердил музыку гимна России, написанную Александровым первоначально для "Гимна партии большевиков" и уже позднее ставшую музыкой Гимна СССР. Общественность не поняла символического значения этого акта и продолжала спорить, уместно ли сочетание этой музыки с двуглавым орлом и "власовским" триколором. А между тем этот акт ознаменовал начало крушения всего ельцинского режима.
Тот режим основывался на полном отрицании советского периода нашей истории, который был представлен как некая "чёрная дыра", извращение, выпадение из русла развития "цивилизованного мира". Один из ближайших сподвижников Ельцина Шумейко даже заявил: "В России возможна любая власть, кроме Советской". Весь смысл либеральных реформ заключался в том, чтобы не только исключить возврат страны к советским порядкам, но и искоренить саму память о них, а для начало всеми средствами их опорочить. И вот - возвращение музыки советского гимна, означавшее, что не всё в СССР было плохим... А дальше все антисоветские конструкции стали сыпаться, как карточные домики. Ну, и уж совсем вроде бы стала ясна позиция Путина, когда он заявил о необходимости отделить деньги от власти.
Я поддерживал новые, патриотические аспекты политики Путина, одновременно критикуя меры либералов из назначенного им правительства. В то время, как политологи гадали, какая из сил в правящей элите страны стоит за тем или иным мероприятием власти, я исходил из того, что "наверху" идёт борьба не на жизнь, а на смерть между сторонниками сохранения независимости страны, к которым я причислял Путина, и компрадорами, готовым продать её за чечевичную похлёбку. Но публиковать такие работы было негде. "Правда", например, охотно брала мои статьи с критикой действий либералов во власти, но там нельзя даже заикнуться о чём-то положительном в выступлениях и поступках Путина. Единственным органом, где можно было говорить как о плюсах, так и о минусах в деятельности Путина, оказалась "Литературная газета", и выйти на её страницы мне удалось благодаря необычному стечению обстоятельств.
В 2005 году вышла в свет моя книга "Капитализм в России не бывать!". О её содержании я кратко скажу ниже, а пока изложу, как это связано с "Литературной газетой".
Дело в том, что в последние годы появилось довольно много статей, в которых выражалось сожаление по поводу гибели дореволюционной России, а затем и советской цивилизации. (Интересно, что первыми подняли вопрос о необходимости собирания для истории осколков советской цивилизации, почитая её безвозвратно погибшей, американские интеллектуалы.) Иногда прямо так и писалось, что остаётся только упасть и рыдать по этому печальному поводу. Я написал ответ этим плакальщикам, что советская цивилизация - не в прошлом, а в будущем. Но нужно было с этой идеей выйти на широкий слой читателей. Я воспользовался встречей редакции "ЛГ" с читателями на книжной ярмарке на ВВЦ и задал Юрию Полякову вопрос, почему газета не помещает статей о советской цивилизации. Он попытался сослаться на помещенную недавно статью "Коммунизм неизбежен", но я ответил, что коммунизм - это одно, а советский строй - это совсем другое, чем окончательно его запутал. И он, чтобы не вступать в теоретический спор, для которого не было времени, да и место было неподходящее, сказал: "Напишите об этом статью, мы её опубликуем". Статью я послал, она довольно долго вылёживалась в редакции, но всё же в конце концов под заголовком "Жизнь после гибели?" появилась. Вот её краткое изложение.
Советская цивилизация - это своего рода "подпоручик Киже ХХ века": все о ней говорят, а она остаётся секретом и "фигуры не имеет". Причина такого невезения предмету исследования и слепоты исследователей заключалась в том, что идея Советов срослась с идеей коммунизма, и никому даже не приходила в голову мысль о том, чтобы их разделить. А между тем настало время не только разделить эти два понятия, но и осознать их несовместимость в современных условиях. Впрочем, народ-то уже давно это почувствовал, почему не раз выступал под лозунгом "За Советы - без коммунистов!"
Октябрьская революция в России привела к власти партию, которая руководствовалась утопическим марксовым учением о коммунизме. Её руководство, подчинило всю жизнь страны идее мировой революции, которая (идея) оказалась несостоятельной и привела к громадным человеческим, материальным и финансовым потерям.
Трагедия заключалась в том, что советские люди строили новую, советскую цивилизацию, а считалось, что они строят коммунизм (сначала его первую фазу - социализм). В конце ХХ века утопический характер идеи коммунизма стал очевидным миллионам наших соотечественников, а КПСС продолжала талдычить о строительстве коммунизма как цели их труда и жизни. Между тем страна всё больше отставала от развитых стран Запада и по уровню жизни, и в области новейших технологий. Советские люди ощущали, что ложная цель заводит их в тупик, что они уже не находятся, как в 20-х - начале 30-х годов, в авангарде мирового развития. И когда "демократы", выступив под антикоммунистическими лозунгами, вырвали власть из рук КПСС, они сокрушили (как считали - навсегда) и Советскую власть. Тогда и стали появляться труды о советской цивилизации как о безвозвратно ушедшей эпохе.
Но, вопреки пророчествам и ожиданиям тех, кто хоронил советский строй, оказалось, что советская цивилизация существует, хотя под руинами, и явно намерена снова взять своё. Советский человек - носитель советской цивилизации оказался необычайно живучим и, как сказал бы поэт, "существует - и ни в зуб ногой". И самые разные наблюдатели отмечают не всеми замечаемый, но быстро нарастающий и необратимый процесс новой советизации всех сторон российской жизни.
Советская цивилизация, развивавшаяся всего каких-то 70 лет, изуродованная идеей коммунизма и подрубленная на взлёте, тем не менее оказала громадное влияние на всё духовное развитие человечества в ХХ веке. Но самое великое достижение советской цивилизации - это новый тип человека, её созидателя. Это люди, готовые "штурмовать небо", считавшие, что нет на свете таких крепостей, каких они не могли бы взять. Советский народ считал себя авангардом человечества на пути к светлому будущему, и передового советского человека можно назвать джентльменом ХХ века.
Советских людей часто представляют врагами религии, хотя на самом деле они были противниками той формы казённого православного христианства, какая господствовала в предреволюционной России (и какую ещё до революции критиковали многие деятели русской культуры, в том числе и видные богословы и некоторые церковные иерархи). Но ими двигала своя псевдорелигия, диктовавшая святое самоотречение во имя идеи. Как писал литературный критик Валентин Курбатов, "...идея эта потому и победила прежде всего и именно в России, что нашла здесь самое готовое христианское сердце и самую отзывчивую идее братства душу..." Поэтому можно понять Владимира Личутина, написавшего: "В советском человеке пребывал Бог". Этот человек хотел сам создать Красный Рай и Нового Адама, безгрешного и прекрасного. Ну а если этим людям были присущи свои исторические заблуждения, то здесь сказалась их человеческая природа. Человек не Бог, и он в чём-то важном непременно ошибается. Пройдёт время, и потомки немало умного скажут и о наших заблуждениях. А пока всё живое, что есть в этой России, живёт советским культурным наследием. Что может противопоставить этому нынешняя либеральная Россия?
Недалёк день, когда советская цивилизация воскреснет и принесёт новые плоды, которые снова прославят нашу Родину во всём мире.
В последнее время стало модным говорить о русской цивилизации. Но при этом обычно смазывается то обстоятельство, что именно в советский период русская цивилизация достигла вершины своего развития.
Русский народ исторически сформировался как народ подчёркнуто государственный, "имперский". У русских выработалась "служилая" система ценностей. Ей были присущи обострённое чувство долга (в противовес западному акценту на чести), почитание личных, а не родовых заслуг, подчинение частной и семейной жизни "общему делу" и т.д. Словом, тот комплекс, какой отличает патриота и защитника Родины от обывателя. Тогда и сложился "московит" - тоталитарный русский человек, ощущавший свою кровную связь с государством и причастность к его, государства, судьбам и свершениям. В правление династии Романовых цари (и вся элита) были одержимы идеей включения России в Европу и приобщения её к "общечеловеческим ценностям". За эти три века, завершившиеся фактическим превращением России в колонию западного капитала, русский человек, задавленный и униженный, во многом растерял ощущение единства с государством. Советская эпоха восстановила его тоталитарное сознание. Можно сказать, что советский человек - это не просто русский, а воскресший московит.
Высочайший взлёт России и русского человека приходится на советский период нашей истории. Даже те достижения "золотого века" русской культуры, ставшие достоянием и гордостью человечества, да и шедевры мировой культуры стали доступны не узкой прослойке избранных, а широчайшим массам именно в советское время.
Советская цивилизация не имела ничего общего с коммунизмом
В СССР, как и во всякой стране, правил "партхозактив", или номенклатура. Но эта элита состояла не из банкиров, политиков, адвокатов и генералов (правление "500 семейств"), как на Западе, а из передовых рабочих, крестьян и интеллигентов Эта власть номенклатуры была народной в максимальной степени. Номенклатура не только ответственна за поражения СССР, она была и организатором всех его достижений. Наш великий вклад в человеческую цивилизацию - в этом умении собрать все ресурсы и мобилизовать весь народ на достижение поставленной цели. И никогда человечество не будет представлять собой сплошную массу равноправных индивидов. Человеческое общество принципиально иерархично, в нём всегда будут лидеры и ведомые. Поэтому учение Маркса о коммунизме как о самоуправляющемся обществе есть, по существу, теория научного анархизма.
Раз русский народ сложился как народ-воин, защитник Отечества, обитатель осаждённой врагами крепости, то он и превратил своё жилище в единственно подходящий ему дом - казарму.
Тоталитарному человеку, ощущающему свою кровную причастность к делам и судьбам государства, соответствует только тоталитарный общественный строй. Нам не подходит теория отмирания государства. Наоборот, мы только и радели об одном: "Жила бы страна родная - и нету других забот".
Человечество никогда не превратится в подобие обители из романа Франсуа Рабле - с уставом из одного-единственного пункта: "Делай, что хочешь". И чем более сложные задачи будут вставать перед человечеством, тем сильнее будет роль организации (а значит, иерархии, режима и пр.) и тем относительно меньшей будет становиться роль личности.
Советский человек не добивается, чтобы ему, единственному, создали все условия для его свободного развития, что якобы и явится условием свободного развития всех. Напротив, эти герои часто отказываются от вполне вроде бы заслуженных ими привилегий ради других людей, находившихся в более трудном положении.
Разве кто-нибудь из лучших советских людей стремился "получать по потребностям"? Принцип этот вообще крайне сомнителен: если всему человечеству обеспечить хотя бы тот уровень жизни, какой уже достигнут в США, а тем более если равняться на "потребности" Романа Абрамовича или хотя бы Ксении Собчак, то наша планета вскоре погибнет от экологической катастрофы.
Какую бы область советской цивилизации ни взять, нигде в ней не пропагандировались ценности коммунизма в марксовом понимании, а, напротив, поднимались на щит традиционные русские ценности (в их советском истолковании), противоположные коммунистическим.
Отсюда и главный вывод: настоящие патриоты новой России - это борцы за возрождение и развитие советской цивилизации, на этот раз освобождённой от всяких химер (насколько это вообще в возможностях человечества), и в первую очередь от химеры коммунизма. А антисоветчики всех мастей, тянущие народ в прошлое, - это сознательные или бессознательные враги новой России. Ну а цепляющиеся за химеру коммунизма - это, по меньшей мере, люди, мешающие борьбе с врагом. Но ни антисоветизм, ни коммунистический утопизм уже не имеют будущего в России. Будущее нашей страны - это возрождение советской цивилизации и развитие её применительно к условиям ХХI века.
К проблемам советской цивилизации мне пришлось обращаться на страницах "ЛГ" ещё не раз. Я принял участие в дискуссии по статье А. Леонтьева "Призрак возвращается", в которой говорилось, что мировое коммунистическое движение вовсе не погибло, левая идеология демонстрирует не только удивительную "выживаемость", но и продолжает активно влиять на жизнь многих государств. В статье "Призрак нового типа" (приводится в сокращении) я предложил в качестве новых основ левой идеологии в России - да и в остальном мире - "следующие три положения:
1. Россия - это АнтиЗапад;
2. Все беды СССР происходили от забвения первого положения;
3. Мир спасёт русская способность к Общему делу.
Русская цивилизация - это цивилизация равенства, а европейская - цивилизация свободы. Соответственно для русских привычное общество то, где всё максимально подчинено государству, стоящему над личным или семейным интересом, идеальная форма правления - бюрократическая квазимонархия, а правящий класс - бюрократия, относящаяся равно ко всем гражданам.
Хозяйственное устройство общества считается тем более справедливым, чем меньшее значение в нём имеет частная собственность, - это главное препятствие на пути осуществления проектов, направленных на благо всего общества, то есть справедливых. В изначально многонациональной России все народы должны иметь равные возможности. Раз русский народ является государственно образующим, то следует компенсировать малым и отсталым народам их ведомое положение общественными льготами или повышенным уровнем жизни.
В Европе, а позднее и в США восторжествовала приверженность "общечеловеческим ценностям" (с ядром в виде англосаксонского индивидуализма и "священной и неприкосновенной" частной собственности). Участие государства в экономике было сведено к роли "ночного сторожа", установилась "демократия", которую эти страны якобы призваны утвердить по всему миру, за что получили право эксплуатировать отсталые народы.
Из-за этих фундаментальных различий в менталитете русских и европейцев Запад всегда рассматривал Россию как своего потенциального врага и не раз пытался силой навязать ей своё господство, но до 1991 г. все попытки были неудачными. Почему же могучий СССР пал?
Октябрьская революция 1917 г. в России стала самым важным событием мировой истории после возникновения христианства. Однако трагедия России и мирового социализма заключалась в том, что после Октября вожди нашей страны оказались не способны подняться на уровень задач, поставленных перед ней историей.
Ленин, без сомнения, величайший революционер, наложивший неизгладимую печать на всю мировую историю XX века. Но он был российским полуинтеллигентом, воспитанным на ценностях европейской культуры, и победу социализма связывал только с пролетарской революцией в передовых странах Запада, которую в России лишь было легче начать. Но ему и в голову не могла прийти мысль о том, что Россия самостоятельно станет социалистической могучей индустриальной державой.
У нас до сих пор видят суть новой экономической политики (НЭПа) в замене продразвёрстки продналогом. Продналог нужно было вводить, но для Ленина это стало поводом для того, чтобы перевести всю экономику на хозрасчёт, как он сам признавал, на капиталистические начала, на погоню предприятий за максимальной прибылью. Последние месяцы жизни Ленин посвятил борьбе против нарождающегося стремления к восстановлению сильного государства, в котором он видел лишь господство чиновников, и проповеди "малых дел" под лозунгом "культурной революции".
Довольно скоро чётко обозначилась пропасть между ленинской революционной интеллигенцией и народом. Русский народ почувствовал, что революция открывает перед ним возможность осуществить свою мечту об идеальном правлении и создать тоталитарное государство, как раз Левиафана (которым Ленин и Бухарин пугали партию), чтобы он вывез Россию в число держав, с которыми считаются в мире. Сталин, опираясь на эти народные ожидания, провозгласил курс на индустриализацию. Но 10 лет для индустриализации были уже потеряны, из-за чего её пришлось проводить форсированно, с огромными тяготами для народа, особенно для крестьянства.
Однако, ликвидировав правый уклон Бухарина, Сталин не только не дал политической оценки правому уклону Ленина, но и назвал НЭП этапом построения социализма. В дальнейшем противников своей линии он называл троцкистами, то есть приверженцами левого уклона, тогда как главными врагами социализма были правые, сторонники реставрации капитализма. Это внесло невероятную путаницу в умы советских людей, и Зюганов до сих пор упрекает российскую власть в том, что она не в состоянии повторить этот ленинский ход, якобы позволивший "за несколько лет накормить голодную и разорённую страну". Ему и невдомёк, что мы сейчас живём как раз в обстановке НЭПа, только нынешний кулак именуется олигархом или бизнесменом-компрадором.
Впрочем, и сам Сталин не был свободен от стремления ввести СССР в "семью цивилизованных стран". Но ещё больше было заметно его стремление возродить многое из опыта царской России. Это вызвало недовольство уже не правых, а левых. Потеряв поддержку и тех, и других, Сталин, опираясь на аппарат, на технократов и на массу обывателей, хлынувших в правящую партию (а их и можно было привлечь только привилегиями), совершил свой термидор и устранил всех противников. Благодаря сталинской индустриализации СССР оказался в состоянии выдержать страшную войну, хотя в разгроме Красной армии в 1941 г. велика вина советского военного и политического руководства.
Сталин и его соратники не осознавали, что нужно созидать свою русскую советскую цивилизацию, национальную, при этом спасительную для многих народов, соединивших свою судьбу с Россией. Социализм в СССР мыслился как первая фаза коммунизма, этого химерического всемирного строя, мира "без Россий, без Латвий...". То есть сталинский курс был продолжением курса Ленина и Троцкого на мировую революцию, только с отсрочкой во времени.
В последний год своей жизни Сталин, как полагают многие исследователи, задумал осуществить новый государственный переворот, отстранив партию от власти и оставив за ней только область идеологии и подбора кадров. Это потребовало бы новой зачистки правящей элиты. Тут Сталин уже совсем разошёлся с партией, почему и процесс десталинизации после его кончины пошёл почти автоматически. Но об опасности правого реванша в КПСС речь уже не шла. Это и создало почву для захвата позже власти в партии "новыми правыми" - сначала Хрущёвым, а затем Горбачёвым под флагом "возвращения к ленинским нормам партийной жизни"...
Пока ошибки Ленина и Сталина не будут признаны самими левыми, левое движение в России (да и в мире) обречено топтаться на месте.
Сегодня идея о необходимости построения русской цивилизации уже довольно широко распространена. Но то, что эта цивилизация должна быть продолжением и развитием советской цивилизации, ещё не осознано, почему данная идея и буксует.
Современное левое движение в России - это те, кто поддерживает курс на могущественную обновлённую Россию. Все остальные являются правыми, находящимися в его оппозиции. Либо в открытой оппозиции (как КПРФ, СПС и др.), либо скрытой (как большинство в "ЕР", всячески противящееся принятию антикоррупционных законов). Исход борьбы этих сил и определит будущее России.
Ныне, когда США и НАТО под флагом глобализации стремятся установить свой контроль над всей планетой, навязать всем народам свою умершую культуру, задача левых сил - не защита национального суверенитета каждой страны, а объединение государств, противостоящих этой тенденции, создание антинатовского Интернационала.
Русский народ должен стать его ядром, потому что в русском миропонимании важное место занимает понятие Общего дела. Это позволяет русским с их традициями общественного устройства занять ведущее место в современном мире. Именно русский менталитет может указать способы решения глобальных проблем, а разработанные русскими социальные технологии - мобилизовать человечество на решение всемирных задач.
От того, будут ли осознаны и приняты три изложенные положения, зависит, останется ли призрак коммунизма призраком или превратится во влиятельнейшую силу современности".
Я защищал не только советский строй, но и тех руководителей СССР, о которых в среде интеллигенции было принято говорить с усмешкой или пренебрежением. В преддверии 100-летия со дня рождения Л.И.Брежнева редакция "ЛГ" заказала мне статью, которая должна была положить начало дискуссии. В статье "Образцовый советский руководитель" я назвал Брежнева "величайшим деятелем ХХ века" и "великим организатором".
Брежнев принял от Хрущёва разваленное государство - и... устроил "золотой век"! - середнячку такой подвиг не по силам. В момент наивысшего напряжения в международных отношениях, когда опасность нападения НАТО на СССР оставалась большой, а наши Вооружённые силы были ослаблены хрущёвскими сокращениями и разоружениями, Брежнев, не прибегая к угрозам "показать кузькину мать", наоборот, успокаивая мировую общественность разговорами о разрядке международной напряжённости, тихо и незаметно добился восстановления стратегического паритета с США, а точнее - с блоком держав, чей экономический потенциал был вдесятеро (!) выше нашего. На Западе считали: если бы Брежнев ушёл со своего поста по завершении первой половины его правления, он вошёл бы в историю как один из самых великих политических деятелей мира (по словам Р.Никсона, как "Леонид Великий", достойный стоять в одном ряду с Иваном IV и Петром I).
При всех своих слабостях Брежнев был воплощением многих лучших качеств нашего народа. Его отличали доброжелательность, сердечность, верность в дружбе и привязанностях, внимательное отношение к собеседникам и товарищам и забота о них. К тому же он был внешне красив, по-военному подтянут, обаятелен. Брежнев интересы страны отстаивал всегда и везде, стремился улучшить жизнь своего народа, плоть от плоти которого он был. Брежнев прошёл всю войну, был ранен и контужен, не раз бывал на грани гибели, восстанавливал разрушенное войной хозяйство, всегда на самых ответственных участках. Он был твёрдым советским патриотом.
Брежнев, когда его пытались втянуть в обсуждение теоретических вопросов, говорил: "Я не по этой части. Моя сильная сторона - это организация и психология". Людей он видел насквозь, сразу же определял, кто на что способен. У него был талант лидера. И в политических играх не было ему равных.
При Брежневе шла тихая реабилитация Сталина, в жизнь страны возвращалось многое из тоталитарной системы. И оказалось, что ничего страшного при этом не происходит, никакого террора власть не развязывает. А значит, сталинизм - это вовсе не какой-то абсурд истории и не перманентный террор, он может быть вполне цивилизованным. Сталинская модель советского общества жизнеспособна, а усилия её очернителей были в основном выполнением социального заказа, в первую очередь из-за рубежа.
Брежнев бывал с визитами за рубежом десятки раз, и мир убедился, что руководитель СССР, будучи вождём Коммунистической партии, может быть равноправным членом клуба лидеров ведущих стран мира. Брежневская модель СССР имеет много общего со сталинской. Можно даже сказать, что брежневизм - это цивилизованный сталинизм. Это придаёт брежневской эпохе особое значение. Это - венец советской цивилизации.
Ранний СССР был колоритной, бурно прогрессирующей страной, но цивилизацией он стал именно во времена застоя (если так можно назвать время гигантских строек и роста промышленного производства). Поэтому Брежнев - это образцовый советский руководитель, точка отсчёта и эталон.
Далее, русская социальная традиция есть традиция равенства и братства. Поэтому она стремится к балансу бюрократической системы управления (максимально обеспечивающей именно равенство) и идеократической (дающей вариант братства). Ленин был ярым идеократом, основу нового социума он видел в братстве "тончайшего слоя большевистской партийной гвардии" - своего рода круглого стола "странствующих рыцарей революции". Русской бюрократической традиции он боялся и ненавидел её. Сталин сыграл на тяге народа к державности, но практически забыл об идейном братстве, так что послевоенный СССР стал чисто бюрократическим образованием с исполнителями-винтиками. Хрущёву державность была глубоко чужда. Поэтому он вновь поднял на щит Партию, сильно опущенную в сталинское время. И лишь в брежневское время появился зачаток некоего синтеза двух противоречивых составляющих русского политического сознания.
Брежнев - это несостоявшийся Сталин. Великий руководитель в СССР был, но страна стала уже не та.
Брежнев был не идеолог, а практик. Он усвоил набор догм марксистско-ленинской теории в объёме "Краткого курса истории ВКП(б)", за их пределы не выходил, но к тем, кто их отрицал, относился как к "швали". Страна давно нуждалась в теоретическом прорыве, в осмыслении начавшейся постиндустриальной, информационной эпохи, но в руководстве СССР не нашлось деятеля, способного на такой научный подвиг. Для этого нужен был разрыв с ошибочной теорией марксизма-ленинизма. Но это и в голову не могло прийти ни Суслову, ни Брежневу. Партия вела народ к ложной цели и вслепую.
Брежнев выполнил свою историческую миссию - оттянул конец СССР, но обеспечить прорыв страны к новым вершинам был не в состоянии. Как и его предшественники во главе страны, он пережил своё время. Не будем судить Леонида Ильича с высоты идеальных требований, а воздадим должное тому, что он реально сделал для страны.
Мне же пришлось и подводить итоги дискуссии в статье "Уроки ушедшей эпохи". Вот её главные положения:
Нынешняя Россия пережила невиданное за всю её историю разорение - и материальной базы, и человеческого материала. Нам предстоит отстраивать Россию заново и притом в короткие сроки, иначе вскоре нечего будет и отстраивать. И тут не обойтись без уроков эпохи Брежнева. Нужно бросить системный взгляд на это время как на некий эталон советской цивилизации и решить, какое общество мы будем строить на месте либерального пожарища и какие "кирпичики" из прошлого нам пригодятся. А дискуссия показала, что наша общественная мысль пребывает в печальном состоянии. Наша интеллигенция находится в плену ложного представления о России, её месте в мире, да и о судьбах социализма. Ведь все, вспоминая эпоху Брежнева и сравнивая её с нынешним временем, говорили о крахе социализма и торжестве капитализма вообще и либерализма в частности. В действительности же либеральная модель вчистую проиграла историческое соревнование с социализмом. В России за 15 лет на основе либерализма не построено ничего значительного, а советское общество было настолько эффективным, что и после 15 лет разворовывания его базы 145-миллионная страна всё-таки живёт.
Но ведь в итоге крах-то потерпел СССР, а не страны Запада? Да, это так. Такое случается в истории. Через кризисы порой проходит любое общество, и не всякое его успешно преодолевает. Общественное сознание обычно отстаёт от общественного бытия. В СССР системное мышление было присуще узкой прослойке управленцев, на которую легко натравить толпу, что и было сделано. Но поражение социализма временное, и только слепой может не видеть, что Россия медленно, но неуклонно возвращается к плановому хозяйству и социальному государству, и с этого пути её уже никто не в состоянии свернуть. Если брежневизм был "цивилизованным сталинизмом", то новый строй России будет "облагороженным и интеллектуальным брежневизмом". Вот в чём смысл изучения эпохи Брежнева.
Некоторые из моих оппоненты уподобляли Советское государство пылесосу, который высасывает из народа ресурсы для решения Великой Государственной Задачи. А нужно, чтобы люди расходовали ресурсы прежде всего на себя... Нет, Россия всегда жила "бытом военного времени", и первейшей Государственной Задачей у нас было спасение страны. А жить для себя - и хорошо бы, да не получалось у нас и, уверен, долго ещё не получится. Нам просто такой возможности не дадут...
Оппоненты полагают, что при частной собственности в России душевой ВВП станет таким же высоким, как в Японии. Но частная собственность есть и в Боливии, и в Бангладеш, а почему-то там уровень жизни далёк от японского.
В эпоху Брежнева, при общественной собственности, благосостояние советского народа стремительно росло. И руководство страны, и народ чувствовали себя "в одной лодке". Есть ли это сейчас, при частной собственности? Да и пресловутый пылесос по-прежнему выкачивает ресурсы, только теперь они направляются не на решение Государственной Задачи, а за пределы страны. Лучше ли это, чем было при Советах?
Критикуют Брежнева и за всесилие бюрократии, полагая, что брежневская бюрократия - это то же, что нынешнее всевластие чиновников, которые воруют, ни на кого не обращают внимания и ни за что не отвечают. Советское государство было бюрократическим по форме и идеократическим по содержанию. Наша страна вообще может существовать только при сильной централизованной власти, а значит, при развитой бюрократии. Но при Брежневе бюрократия служила идее, правда, ложной - идее коммунизма, но это по форме; практически же ей приходилось работать на укрепление мощи страны и на повышение благосостояния народа). Нынешняя же бюрократия без идеократии выливается в крадократию.
Советский строй называют также тоталитаризмом, представляя его как страну-концлагерь. Но тоталитаризм - это строй, при котором народ един, каждый гражданин, во-первых, причастен к делам государства и может оказывать влияние на политику страны (в известных пределах), а во-вторых, является объектом заботы со стороны государства. Поэтому тоталитаризм - это идеальная, высшая форма демократии, народовластия. Это не власть народа (которая в большом государстве невозможна по определению), не государство, в котором хорошо всем (такого тоже никогда не было и не будет), даже не царство справедливости (оно тоже плод фантазии), а всего лишь в конкретных исторических условиях максимальное приближение к нему. В нём не может быть бездомных и безработных, беспризорных и брошенных на произвол судьбы. Цену многим этим благам мы узнали лишь тогда, когда их лишились.
Странно слышать упрёки в том, что при Брежневе старались дать всему юношеству среднее образование. Да, была там чрезмерность - тянули и тех, кто учиться не хотел. Но возможность для любого стать образованным человеком - это величайшее достижение.
Упрекают Брежнева в том, что он не осуществил преобразований, в которых страна остро нуждалась. Но СССР направлял все силы на восстановление стратегического паритета с НАТО, а проводить одновременно широкие преобразования в идеологической, социально-экономической и политической сферах в такой огромной стране было немыслимо.
Досталось Брежневу от критиков и за то, что при нём СССР оказывал, "в ущерб себе", большую помощь странам СЭВ, компартиям в капиталистических странах и национально-освободительным движениям в третьем мире. Наверное, эта помощь порой бывала чрезмерной, но в целом оправданной. Не Брежнев создавал социалистический лагерь, и ему нельзя было его разрушать. Тем более раз Запад старался подорвать позиции СССР в мире, то ответные шаги того же рода вполне понятны.
Говорят, что ситуация, сложившаяся в стране к концу эпохи Брежнева, уже неминуемо вела к распаду СССР, потому что Брежнев по своей малограмотности не дал ходу концепциям советских учёных-обществоведов.. Это не вполне справедливо. Тогда ни у одного из них не было (и нет до сих пор) концепции, отвечающей реальностям времени. Сказать о том, что теория коммунизма ложна, ни один из них не мог, а латать ложную теорию - значило зря тратить время. Из-за этого брежневизм исторически, конечно, был обречён, однако мог бы держаться долго, и Запад готовился бороться с СССР ещё десятилетия. Но в стране действовали силы разрушения.
Но главная причина краха СССР была не в этом. Как сказал американский экономист и социолог Джон Гэлбрейт, "В Советском Союзе создан прообраз общества будущего, к которому человечество ещё не готово". Поэтому советское общество и первым оказалось перед тем тупиком, которого не минуют и другие социальные системы...
Допустим, мир достигнет всеобщего благосостояния. "А что дальше?" (См. разговор Аркадия и Версилова в "Подростке" Достоевского). Ведь ясно то, что мир капитализма, частной собственности не может быть идеалом. Христианство даёт высочайший идеал, но для индивидуального спасения, христианское государство невозможно по определению (хотя такое выражение широко в ходу). Идея коммунизма, вдохновлявшая миллионы людей, оказалась ложной. Где же ныне путеводная звезда для человечества?.. Может быть, прав Пушкин и виной всему "современный человек... с его безнравственной душой, себялюбивой и сухой, мечтанью преданный безмерно, с его озлобленным умом, кипящим в действии пустом"? Не получится ли так, что вместо светлого будущего его ждёт очередной этап общечеловеческой трагедии?..
Идеального общественного строя (как и вообще ничего идеального) в этом мире не существует, не бывает и идеальных политических деятелей. У Брежнева были слабости, бывали и провалы, но главное - его достижения исторической важности. Он спас нашу великую страну, когда ей угрожала страшная опасность. И История несомненно его оправдает.
Редакция "ЛГ" заказала мне и начальную статью для дискуссии событиях 3 - 4 октября 1993 года в Москве. Вот краткое изложение моей статьи "Последний бой Советов".
Хотя об этой трагедии сказано и написано много, её суть и значение для России и мира, на мой взгляд, остались нераскрытыми. Дело в том, что для нашей страны на рубеже XX и XXI веков императивом стал переход от советского коммунистического государства к советскому национальному государству. Этот объективно обусловленный переход проходил через распад СССР и был очень мучительным.
Ещё до обретения независимости России в ней утвердилось двоевластие: на роль руководителя страны претендовали и Верховный Совет РСФСР во главе с Р.Хасбулатовым, и избранный ещё в июне 1991 года президентом РСФСР Б. Ельцин. Как и следовало ожидать, между этими двумя ветвями власти разгорелась борьба. И борьба эта была политическая, классовая.
Хотя Ельцин был президентом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, он и российские либералы из сформированного им правительства сразу же взяли курс на сокрушение советского строя и социализма и на построение рыночной экономики (капитализма). Но большинство народа ещё оставалось по своему менталитету советским. Поэтому для осуществления такого курса нужна была единоличная диктатура Ельцина.
Этот курс Ельцина был продиктован интересами нарождавшейся российской буржуазии, стремившейся захватить власть и собственность. А массовой опорой курса либералов стала интеллигенция, убеждённая в том, что ей по сравнению с западной советская власть "недодавала", "недоплачивала". Речь вроде бы шла о смене общественно-политического строя, но эта операция неизбежно привела к превращению России в зависимое образование и, следовательно, к ликвидации её как субъекта истории.
Верховный Совет противился курсу Ельцина не только потому, что не хотел терять власть, но и потому, что выступал за сохранение независимости страны хотя бы на том уровне независимости, какой Россия ещё имела в 1993 году.
Вопрос о Советской власти был центральным вопросом борьбы. Если сохранятся в России Советы, они могли бы со временем найти путь развития страны с сохранением её независимости. Если же они подлежат искоренению, то страна сможет включиться в "цивилизованный мир" лишь в качестве его бессильного сырьевого придатка. И не социализм вообще приходилось отстаивать (против социализма типа шведского ни Горбачёв, ни Ельцин, возможно, не возражали бы), а именно советский социализм. Вот это главное остаётся по сей день незамеченным.
В такой обстановке и развернулись события 3-4 октября. Обстановка была критической. Хасбулатов считал, что на стороне Верховного Совета было большинство народа России. Возможно, так оно и было, но народ никто и не спрашивал. Потому он, как и в 1991 году, остался пассивным.
Политическая погода делается в столице. А в Москве в стратегическом смысле перевес сил был на стороне Ельцина. Однако в тактическом отношении его режим висел на волоске, рассматривалась даже возможность бегства из Кремля на вертолётах. Одна из боевых частей, стоявшая в Подмосковье, ринулась в столицу на помощь защитникам Белого дома, но была остановлена верными правительству войсками. А войди в Москву хотя бы одна такая бригада, события могли бы принять совсем другой оборот.
Верховный Совет битву с президентом проиграл. Либералы, оправившись от испуга, торжествовали победу. Однако власть на их призывы "Раздавить гадину!" отреагировала слабо. И правительство Черномырдина от проведения либеральных реформ оголтелыми темпами перешло к более осторожной тактике. Уже поэтому жертвы, принесённые защитниками Верховного Совета, несмотря на их поражение, не были напрасными.
Но своеобразной жертвой ельцинского государственного переворота стал и сам Ельцин. Стрельба по российским гражданам по его приказу сломила президента. Как подлинный политический деятель, он тогда практически перестал существовать, превратившись в орудие своего окружения. Но и у общества главная потребность ныне - не столько в развлечениях (как полагают иные политологи), сколько в наркотике, который заглушил бы голос пробуждающегося разума и совести.
Даже человек, более или менее сносно устроившийся в современной России, втайне осознавал все годы, прошедшие с октября 1993 года, что живёт недостойной, уродливой жизнью. Как можно быть довольным своим существованием, если твоя Родина унижена, ограблена, лишена всяких исторических перспектив.
Ныне практически никто в России не даёт характеристики общественно-политическому строю, установившемуся в стране. Левая оппозиция клеймит этот строй как капиталистический, правая - как тоталитарный. Однако в действительности в России сложилась уникальная ситуация. Это не капитализм. Во-первых, эра капитализма в мире давно миновала. Во-вторых, капитализм при всех его недостатках всё-таки строй производительный, а российская буржуазия в массе своей ничего не создаёт. Она, выжимая всё из оставшегося ей от советского периода производственного потенциала, уводит капиталы за рубеж, где предаётся всем доступным удовольствиям.
Теперь ельцинская Россия уничтожена. Однако новая Россия не была создана, а уже заложенные её основы не были легитимированы. Вопрос "Кто - кого?", как не раз подчёркивал и Владимир Путин, вовсе ещё не решён.
Запад тоже проиграл. Ресурсы, вычерпанные Западом из России, отсрочили его смертельный кризис, но по большому счёту ему на пользу не пошли. "Общество потребления" таковым и осталось. "Экономика финансовых пузырей" неизбежно лопнет и погребёт под своими обломками весь нынешний миропорядок. Этот процесс начался на наших глазах. Дальше дела могут идти только хуже и хуже.
Сейчас научно-технический прогресс открыл перед человечеством невиданные перспективы благосостояния, но реализовать их невозможно при существующих в мире порядках. И сильные мира сего сделали выбор: "Пусть остановится прогресс, но мы своего господствующего положения не уступим". Глобализация по-американски, сводящаяся к тому, что слабые страны открывают двери перед сильными, - только начало. Строй "Железной пяты" уже маячит на горизонте.
После падения СССР, пример которого заставлял хозяев Запада идти на уступки "низам", реакция там перешла в наступление и всюду урезает ранее завоёванные трудящимися права.
Россия до сих пор бредёт во тьме, не имея ясных ориентиров. Её главным идеологом остаётся всё тот же Черномырдин: "К коммунизму мы не идём, социализма и капитализма не строим".
Россия ныне - это загаженная квартира, в которой жить нельзя. Её надо чистить, а потом произвести в ней капитальный ремонт. Вот этим и надо заняться России.
Но заняться этим делом сможет лишь хозяин, "невидимая рука рынка" тут не сработает. Этот тяжёлый труд за нас никто не исполнит, и без мобилизации всех сил нам не обойтись.
Надо иметь в виду, что все внутренние и внешние рынки, все позиции на мировой арене, что Россия потеряла за время "реформ", уже заняты другими. Если Россия начнёт подниматься и попытается вернуть утраченное, она встретит жёсткое противодействие со стороны этих "других". Следовательно, неизбежна новая холодная война с попытками время от времени проверять Россию на прочность конфликтами, подобными тому, что случился в Южной Осетии.
А параллельно с ремонтом дома-России надо разрабатывать проект его переустройства: выработать теоретические основы и конкретные меры по построению собственной цивилизации. Этих задач для ныне живущего поколения россиян вполне достаточно, и никакой другой идеи ему искать не следует.
И ещё об одной причине краха СССР которой я писал в статье "Уроки на будущее".
СССР был не просто конкурентом Запада. Советский Союз показал себя на несколько порядков более эффективным государством, чем страны Запада, и все силы реакции - внешние и внутренние - объединились для его уничтожения. СССР был разрушен, потому что в нём была накоплена критическая масса новейших, "закрывающих" технологий, делавших ненужными целые отрасли производства, в которые "хозяева мира" вложили триллионы долларов. И на их внедрение наложен запрет.
О внешних врагах СССР вряд ли нужно распространяться, они и в наши дни требуют "интернационализации" российских природных ресурсов. А чтобы выявить внутренних врагов, надо хотя бы кратко проследить, как красной нитью проходят через всю нашу историю противостояние народа и интеллигенции, борьба "самодержавия" и "боярства".
Как боярин, даже захудав, не теряет барских замашек, так и интеллигент, лишившись реальных привилегий, сохраняет память о своём "высокородстве". Это не означало, что интеллигент - всегда антипатриот. Он мог любить свою страну, но желал, чтобы она стала европейской по своей сути.
В России главное - призвание, в Европе - талант. "Талант" - это "что", "призвание" - это "зачем" ("долг"). Главное - не искра Божия, талант, а его направленность. Именно этим чувством ответственности за свой талант и поразила мир русская культура. А в центре интеллигентского сознания, которое тяготеет к вседозволенности и изощрённости, как раз талант.
В дореволюционной России ещё Столыпин поставил кощунственную с точки зрения русских взглядов цель: вытравить из русских людей идеалы равенства и привить им "чувство хозяина", независимого собственника. Короче, создать-таки в "этой стране" "средний класс" (а попросту говоря, кулаков - вне зависимости от сферы деятельности), который якобы только и может обеспечить жизнь "как у людей".
Итог этого эксперимента страшен. В Гражданскую войну народ с исступлением принялся истреблять всех, кто был просто похож на "барина". Это показало, каким надругательством над народным сознанием был режим последних 150 лет империи - от Петра III до Николая II.
За короткий срок после окончания Гражданской войны страна преобразилась так, будто и не было никогда ни дворян, ни "просвещённых монархов", ни европейски образованных либералов. Русские, воспрянув после векового угнетения, вновь превратили свою страну в единственно возможный дом народа-воина - в казарму, где жизнь протекает по уставу гарнизонной и караульной службы, а не по выставленным в витрине западным социальным образцам.
Но в интеллектуальной сфере большевистские преобразования буксовали. Даже лишённый материальных средств производства, либерал-индивидуалист нашёл прибежище в области свободного художественного или научного творчества. Кавалерийские наскоки на интеллект кончались плохо.
Однако советская интеллигенция не выполнила своей главной задачи - не вооружила народ и власть адекватным пониманием действительности. Впрочем, она принципиально не могла этого сделать. Процессы, которые происходили в стране, не описываются теми понятиями, которые присутствуют в сознании интеллигента. В итоге и руководство страны, и народ, созидая самобытную русскую цивилизацию, считали, что строят коммунистическое общество.
Вот и происходящее сейчас с нашей страной объясняется тем, что в очередной кризис (а они время от времени неизбежны; причём нынешний вызван необходимостью перехода к постиндустриальной формации) либеральная интеллигенция решила взять верх и нанесла подлый удар по больному обществу. Об этой причине краха СССР интеллигенты, естественно, предпочитают умалчивать.
Главная вина за беды, постигшие ныне страну, - именно на этой интеллигенции. Для неё не важно - гибнет страна или нет, главное, что нет тоталитаризма, зато есть биржи и свобода финансовых спекуляций. Сегодня России надо вырваться из навязанного "демократической" пропагандой гипноза. Сколько можно внимать "деятелям культуры", которые обслуживали горбачёвщину-ельцинщину, занятым лишь созданием бандитских сериалов и "искусства постмодерна" с матом на сцене и на экране?
Впрочем, наш народ показал, что он не приемлет жизни, где нет места социальной справедливости и патриотизму. И время "боярства" вновь быстро кончается, наступает эпоха нового "самодержавия". Речь идёт, конечно, не о восстановлении монархии, это архаика. Диктатура в наши дни антинародна, авторитаризм, иногда использовавшийся в мире для перехода от доиндустриального общества к индустриальному, для вступления в постиндустриальное общество, непригоден. В новой России должно быть коллективное руководство при наличии лидера (президиум во главе с председателем). При этом должен сохраняться принцип неделимости власти.
Но из случившегося нужно обязательно сделать радикальные выводы. К следующему историческому виражу мы должны воспитать поколение образованных людей нового типа - не упивающихся своими талантами и высокоумием, а преданных по-настоящему патриотическим идеалам и готовых служить не просто Отечеству, но ещё и режиму (разумеется, патриотическому и справедливому).
И чтобы больше не возвращаться к истории, надо опровергнуть миф о якобы имевшем место при социализме "разрыве с исторической Россией". История России - это история смены трёх "империй". В период "империи Даниловичей" сложились русский национальный характер и идеал тоталитарного государства. За 300 лет империи европеизаторов Романовых русский народ, хотя и ответил на реформы Петра явлением Пушкина и других гениев нашей культуры, всё же катастрофически деградировал. СССР возродил тоталитарный строй и русского человека. Советский человек был не просто русским, а как бы воскресшим московитом. Значит, именно СССР, а не романовская Россия был историческим преемником исконной Руси. И чтобы сохранить Российскую Федерацию, надо сначала восстановить всё лучшее из советского строя. А потом уже можно двигаться дальше.
О моём отношении к Владимиру Путину говорят две мои статьи. Первая - "Семь лет одиночества президента":
"Меня не покидает ощущение, что Путин, много говоривший о достижениях страны, на деле разочарован итогами собственной работы и особенно людьми из своей команды. Да и как можно быть ими довольными? Да, распад страны остановлен, её политическая система укреплена, выплачен огромный внешний долг. Но Россия, продолжая сидеть на нефтегазовой игле, сильно отстаёт в деле внедрения новейших технологий. И это в условиях, когда угроза России со стороны Запада только возросла.
Ныне Запад может вести "войну "шестого поколения" - высокоточным оружием, поражающим цели за сотни и тысячи километров, без непосредственного соприкосновения армий. К войне такого рода наша страна не готова. А главное - экономический рост в стране служит в основном обогащению богатых, причём разрыв между верхними и нижними слоями увеличивается. Значит, нам ещё далеко до идеала социальной справедливости, без чего Россия - не Россия. Сам Путин признал, что ему "больше не удалось, чем удалось". Прежние предупреждения Путина об угрозах для России, его высказывания о том, что "нам всем объявлена война", что "товарищ волк" кушает и никого не слушает, что многие из-за рубежей нашей страны зарятся на её природные богатства и готовы урвать куски нашей земли, пока не смогли переломить господствующего у нас благодушия. В то же время аппарат саботирует многие начинания президента, поэтому большая часть президентских усилий имеет нулевой результат.
Путин объявил войну саботажу и коррупции, заявив, что "деньги и власть должны быть разъединены". Те, кто хочет иметь большие деньги, пусть уходят из власти и занимаются бизнесом. Те, кто хочет служить государству, должны жить на зарплату.
Казалось бы, чекисты и прочие правоохранители должны были встретить эти слова президента овацией. Сколько раз они уверяли: их сейфы ломятся от материалов, по которым можно сразу же возбуждать уголовные дела, но нет соответствующей команды со стороны верховной власти. И вот команда дана. И что же? В зале воцарилась зловещая тишина. "Преторианцам" президента его слова явно пришлись не по душе, многие из них не без греха.
Без энтузиазма встречена также инициатива Путина и в правительстве, и в среде законодателей, видимо, по тем же причинам.
О нравах же нынешней бизнес-элиты и говорить нечего.
Вот и выходит, что Путину в начатой им борьбе с главными разрушителями России почти совсем не на кого опереться из нынешней элиты.
Выход из этой на первый взгляд безвыходной ситуации один. Путину нужна мощная поддержка снизу. Но вряд ли народ поднимется на борьбу с коррупционерами и бизнесменами от власти, ему кажется, что это - разборки внутри элиты, его прямо не касающиеся. Тем важнее ныне роль образованной части общества.
Сегодня патриот - не тот, кто служит России: ей может служить и олигарх, понимающий это служение по-своему. Сегодня патриот - тот, кто поддерживает курс Путина на обуздание разрушителей страны.
Вторая моя статья о Путин называлась "Нужен ли Путину третий срок?"