Мой голос затих, и песни мои опустились на лунное плато,
Чтоб ранней весной прорости вновь цветами лазоревой детской мечты,
Но Боже, за что мне зима эта и чей-то крик в пустоте - ночь расплаты.
Ее пережить можно, только сгорев в этом жарком костре предрассветном.

Лик северной девы не бросит в озноб, за стеклом он не страшен, похоже.
Малышка колибри прогонит ее, словно радуга в дом к нам вернется.
Я дверь распахну, пусть найдет здесь приют грустный странник, усталый прохожий,
Быть может в котомке своей он принес нам расточек весеннего солнца.

Вареньем его накормлю, пусть расскажет, как выжил в холодной пустыне,
А жаркий огонь согревает замерзшие тело и душу поэта,
И огненный грог в старой глиняной кружке в руках его долго не стынет,
Чтоб плавно рассказ его тек о том крае, где солнце не спит до рассвета.

А после мы будем долго сидеть на ступеньках в ночи, ожидая,
Как солнце, проснувшись, свой краешек высунет над горизонтом немым,
И искра надежды взлетит высоко, этот умерший мир оживляя,
Значит, уж скоро шарманка в лесу пропоет свою песнь утром ранним.