Аннотация: Исповедь, начало нелегкого пути оруженосца...
ПРИКЛЮЧЕНЧЕСКИЙ РОМАН
СОКРОВИЩА КУРИИ
ЧАСТЬ П Е Р В А Я
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИСПОВЕДЬ
Поздним июльским вечером 1438 года странствующий рыцарь в сопровождении двух оруженосцев, въехал в ворота небольшой таверны, расположенной на обочине просёлочной дороги недалеко от Дижона. Рыцарь был молод, хотя тяготы долгих странствий набросили тень морщин на его мужественное лицо, с рассечённой багровым шрамом щекой, несколько худое, вытянутое и бледное, с длинным с горбинкой носом и тёмными глазами, в которых часто зажигался живой огонёк. У него была куцая бородка и тонкие усы, черные локоны ниспадали на стальной воротник. Шлем был подвешен к луке седла, но и без него шевалье сильно вспотел и сопрел за день долгого пути в это знойное время, так что нижняя рубашка прилипла к телу. Кроме доспехов у рыцаря не было никакой другой одежды. Сейчас он выглядел усталым, не меньше чем его чёрный с тяжёлыми ногами конь, вооружён он был двуручным мечом на заплечной перевязи. Под задней лукой седла лежала свёрнутая в узел одежда, но одевать её было не по сезону. Здесь был подбитый мехом горностая гобиссон, шерстяные лосины, суконный грубый сюртук и с подкладкой из лисьей шерсти кожаный плащ. 3а спину рыцаря был закинут щит с изображением родового герба - четыре серебряные звезды на полосатом лазорево-красном поле.
Первый оруженосец выглядел ещё моложе своего господина, он был одет в потрёпанный зелёный камзол, обшитый потерявшим цвет галуном, на голове широкополая шляпа, украшенная медной бляхой с изображением покровителя путников святого Юлиана, из под неё выбивались чёрные кудрявые пряди. Кожа его была смуглой, на его тонких губах часто змеилась не то ухмылка, не то улыбка, глубокие лиловые тени делали его облик несколько истомлённым, а тяжёлая челюсть придавала надменности. На исканном поясе висел короткий меч, он нёс копьё рыцаря, бока его лошади тяжелили сумки с провизией и небольшой вещевой мешок.
Второму оруженосцу и вовсе едва ли исполнилось восемнадцать. Волосы его были белы как лён и красиво обрамляли юношески полноватое лицо с маленьким носом и вызывающе насмешливым взором светло-голубых глаз. Если старший оруженосец казался уроженцем Лангедока или Гиени, то он выглядел как немец или фламандец. Он был вооружён алебардой и несколькими кинжалами, торчавшими из-под широкого ремня, при нём так же имелся арбалет с набором тетивы, стрел и болтов. Одет он был в истёртую ливрею лазурно-красного цвета, на голове небольшая шапочка с павлиньим пером, на ногах выгоревшие лосины и стоптанные из оленьей шкуры сапоги, такие же, как и у первого оруженосца.
Трое путников остановили коней у дверей таверны внутри постоялого двора, спешились и отдали поводья подбежавшему конюху и его малолетнему помощнику. Рыцарь бросил им медную монету, велел почистить лошадей и дать им впрок пшеницы и овса. Потом, толкнув низкую кособокую дверь, они вошли в таверну. Здесь было шумно, обильно пили ячменное пиво и веселились несколько крестьян и троица по виду бродяг из артистов, акробатов или клоунов. Они были пёстро одеты в домино и постоянно болтали, не забывая налегать на пиво. В чуть задымленном помещении, где горела жаровня у дальней стены, над готовящимся мясом и пряно пахнущей похлёбкой суетился толстый низенький трактирщик и его юный помощник. Из соседней кухни доносились звуки гремящей посуды и перебранка кухарок.
Трактирщик сразу оборотился едва вошли путники.
-Хозяин, эля пол галлона и что-нибудь мясное, а потом - комнату, сказал шевалье, отёр своё, вспотевшее лицо и пригладил слипшиеся, давно немытые пряди.
Поняв, что он имеет дело с благородным господином, трактирщик сразу засуетился, отвесил подзатыльник мальчишке и велел тому обслужить немедля господина рыцаря и его свиту.
Все трое уселись за щербатый стол в углу, чуть в стороне от галдящих актёров и крестьян в серых груботканых рубашках. Скоро они уже склонились над жирным бульоном с плавающими в нём крылышками и горлышками кур, обильно сдобренный перцем и гвоздикой. На второе был поросёнок, подрумяненный над огнём до хрустящей золотисто-коричневой корки, ломти чёрного хлеба дымились теплом, видать его едва вынули из печи. При таверне имелась пекарня, а так же, как оказалось, и сыроварня. Расхваливая свой сыр, хозяин трещал, что лучше, чем у него, старого Юго, нет во всей округе Дижона и даже во всей Бургундии. У рыцаря нашлась серебряная монета, которой он расплатился за ужин и место в комнате во втором этаже, которая на счастье оказалась, не занята. Там большая кровать, на которой можно разместиться и вшестером в случае нужды, воскликнул Юго, почёсывая лоснящуюся потом волосатую грудь и не переставая раздавать подзатыльники малолетнему прислужнику.
-Месье рыцарь наверняка спешит в Дижон на турнир. Герцог наш затеял игрище, которое собрало с Бургундии, Франции, Германии и даже Италии столько славных господ рыцарей! Говорят, это будет великолепное зрелище, какого ещё не видали.
Шевалье мрачно насупился. Он прибыл в Дижон, прослышав ещё в дороге о готовящемся там турнире и неслыханно богатых призах, которыми намеревался оделить герцог и Орден рыцарей Золотого Руна всех победителей. Ему даже сказали, что будут разыгрываться имения с замками, хотя он в это не поверил. Достаточно было того, если он получит место - службу, стол и хорошее жалование при блистательном рыцарственном дворе, самом богатом и роскошном из европейских дворов. Именно на это рассчитывал рыцарь из Анжу, Анри де Нуарз, окончательно утомлённый своими бесконечными странствиями. Его верные спутники оруженосец Гелберт и паж Тристан, которые служили ему пять лет, тоже мечтали, что их господин наконец осядет и обогатится и Бургундия им всем казалась тем лакомым кусочком, той землёй, где будет оценена отвага, благородство. прошлые и будущие подвиги Анри де Нуарэ, давшего некогда клятву причаститься к благим действиям Святого Грааля к мощам многих святых.
Однако, Анри не мог не понимать, что его рыцарское снаряжение выглядит не лучшим образом, герб и девиз на щите почти совсем стёрлись и ему неплохо бы поменять своего толстоногого скакуна из Берри на какого-нибудь нормандца или андалузца. К тому же у него не было доспехов для коня, и денег, чтобы их приобрести, и он поэтому очень опасался, что его не допустят на благородное состязание.
Тем не менее, едва они насытились и ушли в отведённую им комнату, Анри сразу разделся и заставил Гелберта и Тристана чистить доспехи до той поры, покуда они не засверкают. Сам же принялся точить меч и наконечник копья. Потом, когда они засверкали, велел Гелберту спуститься вниз и распорядиться, чтобы принесли целую бадью горячей воды. так как рыцарю и его свите надо было как следует вымыться, они не проделывали этого уже несколько недель, разве что когда купались в Соне и её притоках по пути в Дижон. Трактирщик Юго оказался очень предусмотрительным, с бадьёй горячей воды, он прислал и мыло, и льняные полотенца и даже посоветовал рыцарю приобрести у него бутылочка с духами, розовой и лавандовой водой. Кое какая мелочь у Анри ещё оставалась в кошельке и он согласился на предложение, так как ему очень хотелось выглядеть в Дижоне если не блистательно, то опрятно и не как безродный скиталец, слоняющийся по дорогам в поисках поживы.
В эту ночь на жёсткой, но действительно огромной кровати, где они разместились втроём, Анри снилась завораживавшая его своей красотой, бездонными, как чёрные омуты, глазами, цыганка Бербера, которая встретилась им вместе со своим табором по пути через земли доброго короля Рене - Прованс. И хоть настоящий христианин ни за что не станет прибиваться к табору магометан, оскверняя себя их близостью, тарабарским языком и колдовскими гаданиями, которые могут, как слышал рыцарь, и сглазить и навести порчу. Тем не менее, он и его товарищи несколько недель провели в таборе, кочуя с ними на запад от села к селу, от города в город. Словно Анри действительно околдовала Бербера. Она часто гадала ему по руке, заглядывая своими сияющими, завораживающими чёрными глазами прямо в душу Айри. Он и пугался и преисполнялся пылкой страстью, ОН даже хотел выкрасть, увести из табора молодую цыганку, им овладел любовный жар, силе которого он не мог противиться. Но Бербера улыбаясь, сказала ему, что у неё есть жених и она тем более не откажется от своей веры, чтобы идти под венец с христианином, А ведь Анри зашёл в своём безумстве до того, что предложил магометанке свою руку и сердце, он вздел её дамой рада которой впредь будет совершать подвиги. Он носил ленточку из её волос на своём копье и готов был вызвать любого на поединок. Кто посмел бы сказать, что Бербера недостойна быть принцессой.
В дороге, да и в таборе на них уже косо глядели, особенно женах Бербера, Истинным христианам негоже было якшаться с неверными и колдунами. Но что Анри мог поделать со своим пылким сердцем, он влюбился в молодую цыганку, её волосы, глаза, хрупкий стан очаровали его. Если б Бербера не отказала ему, один Бог знает, до чего бы довело его это очередное помутнение разума, и как Анри понял вскоре, это было удачей, что он не наделал множества опасных глупостей, не ввязался в какие-нибудь очередные истории, которых и без того было достаточно в его долгих странствиях. Он расстался с Берберой навсегда и друзья утешали его, хотя он даже лил слёзы и как не клялся себе, понял, что долго не сможет забыть цыганку.
Бербера нагадала ему долгую судьбу, но сказала, что рыцаря ждёт много злоключений и бед, и что он не скоро вернёт себе то, что жаждет всем сердцем. И ещё, словно заглянув ему в самые потёмки души, Бербера сказала Анри, что его съедает внутренняя злоба к врагу, которого он поклялся убить, и злоба эта очень опасна, так как неосуществлённая клятва, может перерасти в ненависть ко всему миру. И тогда есть опасность, что рыцарь наделает много бед, непоправимых поступков и даже преступлений.
И Бербера была права. Был у рыцаря тот враг, о котором он не мог даже думать спокойно, ибо кровь его тот час превращалась в огонь, а разум топила глухая, непроницаемая как ночь, ненависть.
И в эту ночь, проведённую в таверне, цыганка, явившись к нему, сказала о скорой встрече рыцаря со своим заклятым врагом.
Не в лучшем настроении проснулся Анри, он растолкал своих слуг и велел им собираться. Хозяин Юго вчера сказал им, что турнир состоится через несколько дней, город уже бушует и волнуется в ожидании праздника и от посетителей прилегающих к Дижону таверн, трактиров и гостиниц, как и в самом городе, уже нет отбою.
Утром, когда они сходили по лестнице в зал, чтобы позавтракать, Анри увидел за столом двоих постояльцев, которых не видел вчера, или быть может они только прибыли? Один из них явно был господин благородного происхождения, быть может, такой же как он рыцарь, приехавший в Дижон на турнир пытать счастье. Рядом с ним завтракал, очевидно, его оруженосец.
Господин рыцарь был несколько толстоват, на его мясистом лице с пухлыми щеками и маленькими весёлыми глазками отражалось, очевидно, привычное для него добродушие. Рыцарь любил побалагурить и выпить, и запросто мог завести разговор с любым встречным, его бесхитростная весёлость и открытость быстро передавались собеседнику. Рыцарь много шутил и поглощал огромное количество эля и мяса, которые щедро заказывал, его толстый длинный нос, привычный к обильным возлияниям, сделался пурпурным, а щёлки-глазки так и лучились.
Поэтому оба рыцаря, хоть и выглядел Анри часто замкнутым а погруженным в себя, быстро нашли общий язык. Барон Жирондом де Пейрак из Гиени. как оказалось тоже поехал во Францию,а потом и в Бургундию поправлять свои дела, которые в его родовом поместье давно не ладились. Кое-какие дома и имущество он заложил и, приобретя наличные, теперь словно стремился поскорее от них избавиться, устраивая по дорогам шумные попойки и щедрые обеды для своей свиты, Но его искромётный оптимизм, казалось, не позволял ему надолго задумываться о будущем, и изгонял мрачные мысли. Теперь он твёрдо расчитывал на удачу в турнире и получение места подле герцога Филиппа.
Вначале я хотел ехать в Париж или в Тур, ко двору Карла, говорил Жирондом с набитым ртом, что уже в те времена считалось неприличным, Потом он вновь громогласно расхохотался и продолжал: -Но настоящие рыцари в наши не лучшие времена могут встретиться только в Бургундии. Двор герцога самый блистательный и великолепный, и именно здесь удача способна улыбнуться тому, кто её жаждет и всегда держит как птицу в руках. Анри не очень понравилось мнение гиенца о французском рыцарстве. Толстяк намекал на поражение французов при Азенкуре. приводил не лучшие примера из столкновений с англичанами в этой бесконечной войне, где плебейские лучники наводили опустошение среди закованных в железо дворян. Он закон чтил свою речь тем, что сказал, будто мортира и бандиты-наёмники скоро во Франции совершенно отберут славу у рыцарства, что оно ныне затухает, не то, что в добрые старые времена. В чём-то он всё таки прав, подумал Анри и ответил:
Я давно не был во Франции и первый раз в Бургундии. Клянусь святыми, я много мог бы рассказать интересного и полезного о своих странствиях, как преклонял колени в Святой Земле ко гробу Господню, как гостил у турецкого калифа и персидского султана, и видел их очаровательных наложниц, как потом путешествовал по морю, был в Александрии и Греции, потом почти во всех городах Северной Италии, испрашивал в Риме аудиенции у папы, чтобы получить от самого Святейшего престола отпущение грехов. Там я бился со многими кондотьерами во славу Франции - в Генуе, Венеции, Флоренции и Ферраре, и, могу поклясться честью, ни разу не уронил её. Да, во славу Франции и её рыцарства, и готов и здесь в Дижоне скрестить копья с прославленными
рыцарями, лишь бы всем доказать, что дух французского дворянства не ИССЯК после Кресси, Пуатье и Азенкура. Тем более с тех пор уже минуло много вре мени, была Орлеанская дева, снятие осада с Орлеана, и, как я уже прослышал, освобождение Перша и договор, который примирил французского сюзерена с герцогом Бургундни. Я с детства был за Орлеанскую партию, но ныне бургундцы сражаются вместе с французами против оккупантов, и скоро, я уверен, будут освобождены и Нормандия и Гиень, откуда вы, барон, родом. Жирондом де Дейрак слушал Анри набив рот с посоловевшими глазами, он уже с утра с трудом держался на ногах, и Анри едва сдержался от насмешки по поводу того, как тот собирается в таком виде, в котором судя по носу, барон прибывал почти постоянно, завоёвывать себе славу на ристалище. Хоть и располагало к себе добродушие гиенца, но манеры его показались Анри слишком грубыми, почти мужланскими, да и от речей за версту несло глухой провинцией, иногда в них слышалось ничем не прикрытое бахвальство,
ей вас наверное есть "штехцойг"? - спросил Анри переведя разговор на волнующую его тему.
- Штехцойг? Конечно есть, полный комплект доспешного снаряжения для рыцаря и коня, которые необходимы в турнире, ответил барон и самодовольно рассмеялся.
Анри вновь загрустил. Он совершенно не знал где достать необходимую сумму, чтобы экипировать коня, да и собственные доспехи ему не плохо было бы сменить, для турнира они были несколько легковаты. Надраенные Гелбертом и Тристаном они теперь сверкали как почти новые, но множество вмятин в рубцов, покрывавшие их, свидетельствовали о том, что их хозяину довелось выдержать немало поединков и даже участвовать в сражениях.
Анри подумал, что этим может только гордиться и единственное, что ему следует сделать, это обновить герб на щите и украсить шлем новым плюмажем. Однако он поделился с бароном своими опасениями и даже сказал, что отдает последние пятнадцать экю, если на турнир для выездов, гиенец одолжит доспехи и попону его беррийскому скакуну. Пятнадцать золотых экю - не такая уж большая сумма за прокат собственности ,которую всякий рыцарь особенно ценил, но гиенец оказался настолько благодушным, что пообещал в случае большой нужды выручить своего нового знакомого.
-Клянусь святым Губертом, деньги никогда не отяжелят кошелька!
Ответил в тон барону Анри, и тоже просияв, протянул Жирондому руку для крепкого пожатия, предлагая свою дружбу на все будущие времена, по крайней мере пока они оба будут гостить в Дижоне.
-Я должен заработать на турнире и на службе славному герцогу Филиппу не обходимую сумму. чтобы расплатиться с ростовщиками-кредиторами, от которых получил деньги под залог некоторой части своей недвижимости и имущества,говорил Дирондом. Я рассчитываю совсем неплохо устроиться в Дижоне и быть представленным ко двору, у меня так же имеются с собой рекомендательные письма от некоторых если не знатных, то денежных особ из Ломбардии. Двор герцога во многом, я наслышан, содержится на средства банкиров. - У герцога есть богатые и многочисленные города, особенно в Нидерландах,- сказал Анри,- города здорово платят герцогу и там свои ростовщики и банкиpы, не менее богатые, чем ломбардцы.
Жирондом пожал плечами и достал из-за пазухи своего расшитого золотыми и серебряными нитями вишнёвого цвета бархатного кафтан, голубой конверт скрепленный толстой сургучной печатью,
-Банкирский дом Николо Каваллини,- весомо произнёс он и добавил, глядя на смутившегося Анри.
В наше время не только отвага и неукоснительное соблюдение Кодекса чести приносят благие результаты, но и поручительство богачей. Каваллини мой кредитор в Бордо, это от него я получил сумму достаточную, чтобы устроиться в Дижоне достойно сыну моего отца. Никколо лично знаком с герцогом,
Анри искал и не находил слов, да и чем был обязан ему барон, чтобы открывать перед ним свой плотно набитый кошелёк. Анри долгое время был разбойником, но во Франции он не участвовал в грабежах Свободных обществ, и убил бы всякого, кто назвал бы его мошенником, но и у него родилась мысль, что неплохо было бы ощипать этого гиенского индюка, запросто открывающего свои секреты. Неужели на опустевших ввиду бесчинства шаек дорогах юга Франции не нашлось никого, кто преподал бы Жирондому урок держать язык за зубами и не трясти на виду у всех золотыми.
Впрочем, скоро Анри убедился, что сидевший за трапезой оруженосец барона, не единственный его слуга. В сараях постоялого двора и в конюшне ночевала его свита - полтора десятка неплохо вооружённых стрелков с повозкой, запряжённой мулами и наполненной не только различной одеждой, несколькими экземплярами доспешного снаряжения, но и дорогой посудой и штуками различной материи, предназначенными в подарок герцогу, и достаточно обильным провиантом. Был здесь так же бочонок токайского вина, который барон берёг на подходящий случай, как он сказал, чтобы отпраздновать его победы на турнире и вступление в свиту герцога. Этот мягкосердечный толстяк так верил своей воинской удаче и своим деньгам, что не допускал сомнений, что его примут при Бургундском дворе едва ли не с распростёртыми объятиями.
Они тронулись в дорогу к полудню вместе, Анри решил, что барон ему может здорово пригодиться, ведь у него были два комплекта штехцойга для коня, несколько попон и роскошных павлиньих перьев, три из которых Анри выбрал и украсил ими свой шлем взамен старых, Барон уступил их ему за десять денье. Анри редко когда снимал с себя в пути доспехи, разве что на ночь, он предпочитал их своей вылинявшей, потерявшей вид и годной скорее на осень и зиму шерстяной и меховой одежде. Жирондом ехал налегке, в роскошном, широком и длинном бархатном кафтане, расшитом золотой и серебряной вязью, с необычайно пышными рукавами, обременённом цепочками и бантами. Его толстые и короткие ноги обтягивали атласные зелёные лосины, так же вышитые, на ступнях были модные, мягкой кожи, красные башмаки с ДЛИННЫМИ И загнутыми на целый фут носками. Доспехи и оружие барона лежали в повозке, только пояс украшала лёгкая турецкая сабля в золочёных ножнах. За спиной его развевался короткий плащ ярко-малинового цвета, а рыжие жёсткие волосы покрывал берет с усыпанной жемчугом брошью и пером страуса. Словом, Жирондом де Пейрак разрядился, словно на бал. Тристан и Гелберт шушукались, с насмешкой поглядывая на толстяка барона с носом заядлого пьяницы, старавшегося держаться с величественностью восточного паши, и время от времени подмигивали Анри.
Вскоре впереди показались кровли и стены Дижона. Вечером, когда солнце немного смягчив свой жар, изливало на землю яркие побагровевшие лучи, они въехали в ворота города и проследовали по улицам в окружении любопытствующих бездельников до ближайшей, достаточно просторной и опрятной гостиницы, как раз такой, какую искал Жирондом. На вывеске значилось: 'Приют у Жаклин'.
- Здесь не грех остановиться для ночлега осталась бы только хоть одна пустая комната, - заявил барон, однако, увидев на лице Анри сомнения, расхохотался и поспешил его утешить.
- Клянусь святыми, если у тебя совсем нет средств, я заплачу,- и он сделал широкий жест. По крайней мере ужин я тебе и твоим людям обещаю, Анри. И много вина!
Анри не стал отказываться, сказав только, что польщён щедростью друга. Они спешились, отдали коней, мулов с повозкой и челядь барона на попечение конюхов и дворовых слуг. и вошли в недавно отштукатуренный, блестевший белой извёсткой холл,и оттуда в просторное помещение столовой. Стены здесь покрывали гобелены с изображениями охоты,довольно фривольных девиц и потешных сценок между лисам, волками, зайцами, ослами и медведями. В них угадывалась пародия на рыцарей, духовников и даже великих мира сего. В углу за бронзовой решёткой темнела сводчатая кладка камина. Полумрак рассеивали сальные свечи. подвешенные на цепях к потолку, между гобеленами проглядывали резные панели из морёного дуба - по всему видать, гостиница процветала.
С десяток столов занимали сидящие на стульях постояльцы. Среди них не было ни одного простолюдина, несколько рыцарей в окружении нагловатых пажей, прелат в сутане с потной тонзурой и пухлой шеей отяжелённой зобом, а огромным золотым распятием на золотой же цепи. С ним были четыре пастыря в рясах с надвинутыми на лица капюшонами. За другими двумя столами сидели ростовщики или купцы в строгих чёрных бархатных кафтанах, лосинах и украшенных серебряными пряжками и кисточками башмаках. Вновь прибывших удалось разместить за тремя столами, и то когда хозяин гостиницы распорядился'чтобы принесли ещё три табурета. Жирондом и Анри сели за один стол с ещё тремя дворянами, которые вынуждены были потесни-
ться.
Гелберт, Тристан и Жульен - оруженосец барона, разместились среди рыцарской челяди. Постояльцам прислуживали три смазливые служанки, которые то и дело взвизгивали, когда опьяневшие рыцаря щипали их за пухлые задницы, но ОНИ явно намеренно ходили, раскачивая бёдрами и посмеивались на всякие грубые шутки в их адрес. Только священник недовольно морщился и шипел на них, выражения лиц скрытых капюшонами младших духовников их отношение к фривольной атмосфере заведения, узнать было нельзя. Хозяин покрикивал на девиц, но не особенно грозно, и легко можно было предположить, что несколько хорошеньких служанок обслуживающих посетителей, дают тайный доход гостинице. Присутствие прелата ничуть не охлаждало рыцарей и их слуг, да и девицы нисколько не ощущались, когда они наклонялись, то были видны их груди, свисавшие как сочные плода в глубоких вырезах платья.
- Я, пожалуй, не прочь ощипать одну из этих курочек!
Расхохотался Жирондом и привлёк одну из служанок к себе. Она,раскрасневшись от разыгранного смущения, шлёпнулась ему на колени.
- Сколько ты стоишь, лапонька? - зашептал барон, запустив ей руку в вырез.
Она покосилась на прелата с клиром, продолжавших сидеть отрешённо за обильной трапезой, и что то шепнула барону.
- Жаль я делю комнату с господами, вздохнул Жирондом, но не отпустил служанку.
- Как тебя зовут, птичка? 0бязатьльно загляну сюда в другой раз, когда гостиница не будет переполнена...
- Меня звать Анриетта, и я тоже уже занята, с насмешкой ответила девица, и барон отпустил ее, шлёпнув по заду.
- Не желаешь ли ты развлечся, Анри? Кажется девочки чистые, не какие-нибудь дешёвые шлюхи, - сказал барон.
- Это заведение очень весёлое, оно мне нравится. Неужели все гостиницы в Дижоне такие...
- Я не могу запускать руку в твой кошелёк ради мимолётных удовольствий, - ответил Анри.
- К тому же лёгкие победа меня не прелыщают. Я ищу даму сердца!
Хозяин, однако, сделал знак служанкам, чтобы они убрались, видать, он не желал получить неудовольствие прелата, который, поедая каплуна в овощном соусе и запивая дорогим вином, бросал вокруг себя свирепые взгляда и всё обильнее покрывался потом. Рыцари тоже понемногу угомонились, а клирики в капюшонах кротко крестились, но не переставали с аппетитом поглощать утку, рыбное филе, бараньи котлеты, ростбиф, тушёное мясо ягнёнка. Всё это обилие они заедали ржаным хлебом и запивали красным бургундским в больших количествах. Было видно, что радости плоти им совсем не чужды. Прелат потчевал на славу свою паству, в этом смысле им повезло.
Рыцари меж тем повели разговор о предстоящем турнире, они хвалились друг перед другом словно боевые петухи, клялись небом и адом, спорили о призах, которые назначил герцог.
- Будет разыграно имение Сан-Фарго недалеко от Льежа во Фландрии, заявил ОДИН из рыцарей, Сан-Фарго превосходный старинный замок, построенный ещё при Филиппе Красивом. Это имение пошло с молотка, когда умер последний наследник виконт д'Эрбле. У него были дальние родственники они не смогли заплатить долги, была долгая судебная тяжба, но в конце концов имение было конфисковано и пошло в качестве уплаты многочисленные заимодавцам д'Эрбле, в том числе главному из них
- епископу Льежскому. Но герцог Бургундии самолично заплатил долги д'Эрбле, а недавно заявил ,что передаст имение во владение любому рыцарю, который окажется победителем в предстоящем турнире и прежде сможет доказать древность своего рода в четырёх поколениях.
- 0,это поистине достойный Бургундского дома подарок! - поддержал с восхищением другой рыцарь с худым вытянутым лицом и длинными белокурыми волосами. По виду это был один из наёмников-ландскнехтов и говорил он с большим немецким акцентом. Но лицо его сделалось кислым - очевидно он не очень рассчитывал на своих предков.
- Правда стоимость Сан-Фарго придётся счастливцу выплатить, - заметил третий рыцарь с красным мясистым лицом и надменным взглядов прозрачных бесцветных глаз. Но срок не ограничен , я слышал он растянут на два десятка лет, а ведь в Сан-Фарго имеется пять деревень, несколько пекарен, сыроварни, мельницы, даже суконные мастерские, так что денежки там есть с чего взять, помимо оброка и поголовной ренты. Не понимаю, как при этом покойный виконт умудрился по уши залезть в долги. Должно быть он хотел жить как индийский принц.
- Филлип помнит, как досталась Бургундия его деду, младшему сыну Иоанна Доброго, показавшему храбрость и бесстрашие в битве при Пуатье несмотря на свои четырнадцать лет. Ведь именно тогда Французский король отдал принцу и его потомкам Бургундию на вечное владение ,-вмешался в разговор Жирондом. Завоевать имение доблестью - это достойный пример рыцарского духа, который царит при дворе герцога. Все рыцари согласно закивали головами.
- Недаром Филиппа называют Добрым, он поистине щедр, и уже всюду идут слухи о том, что он набирает себе отряд, который будет постоянно находиться при дворе, иначе гвардию, а так не назначит капитанов в многочисленные замки своих владений, где те будут нести службу за хорошее жалование. И все эти замечательные должности будут распределены между тем господами некоторые вслед за единственным и непобедимым обладателем Сан-Фарго займут вторые, третьи, четвёртые и так вплоть до тридцатого места в списке доблести.
- Так сколько же рыцарей примут участие! - воскликнул поражённый ландскнехт,
- Никак не меньше сотни. Ещё за три месяца до турнира были разосланы послания с приглашением ко дворам германских курфюстров, императора, явились гонцы-герольды к Карлу Французскому. Трубя, они сзывали всех доблестных в отважных рыцарей, принять участие во славу христианства и прекрасных дам, показать себя и возвысить славу своих государей на Великом ристалище,- восклицал восторженный молодой шевалье из Ле Нивернэ, с костистым широкоскулым лицом и левым косящим глазом.- В былые времена так поднимали всех христианских рыцарей на походы в Святую Землю, и те, давая обет, наши вали себе кресты на плащи, Клянусь небом, сейчас в Дижоне нечто подобное. Какая там сотня, их триста, а может и все пятьсот, никто пока не считал. Рыцари вновь взволновались и шумно загалдели, один из них даже высказался, что Бургундский герцог лелеет мечту возглавить поход на турок, призвав под свое знамя цвет европейского рыцарства, чтобы защитить Константинополь, Какие только невероятные слухи не высказывали опьяневшие господа, каждый из которых жаждал побед и богатых вознаграждений. Анри слушал в пол уха, тогда как Жирондом принимал самое живое участие в разговоре дворян.
Когда прелат с паствой закончили обильную трапезу, осенив себя крестом, ОНИ поднялись из-за стола. Тихо беседовавшие в стороне торговцы так же встали, и Анри подумал, что все они прибили в Дижон вместе. Его терзала неотвязная мысль о необходимости исповедаться и таким образом испросить у прелата прощения многих своих прегрешений, которые он допустил в дороге. Анри не знал, подходящий ли для этого момент. Возможно, святой отец устал в дороге и скорее хочет улечься в постель, может лучше Анри с утра пойти в ближайшую церковь, где священник снимет с него тяжелейшее уже несколько лет душу рыцаря ярмо жуткой, открывшейся ему совершенно неожиданно и при странных обстоятельствах, тайны. Неужели лукавый отшельник его искушал, желая ввергнуть разум в безумие и поколебать в молодом рыцаре все добродетели, что отчасти ему удалось. Анри, вспоминая о том, часто задавал себе вопрос - уж не пытался ли сокрушить его дух, посеять ненависть в сердце и чёрные мысли служитель ада, а не раскаявшийся в злодеяниях грешник! Всё же он решился, и едва клирики и торговцы вышли аз столовой, он встал из-за стола и опередил их уже на лестнице.
Святой отец-почтитель обратился Анри к прелату.
- Я хотел бы исповедаться в причине многих своих грехов и великих и опасных заблуждений. Вы могли бы мне подсказать или дать благой совет, как мне быть и действовать дальше, ибо не в силах моя душа, которая всегда тянулась к свету и всепрощению Господню, сносить больше груз печали, тоски, ненависти и тех жутких тайн, которые сопровождали моё рождение. Я всё вам должен рассказать, чтобы вы от самого Бога дали совет и верное направление мыслей кающемуся и не находящему покоя грешнику.
Прелат выслушал Анра, его жирный уродливый зоб при этом подрагивал, а одутловатое студенистое лицо с маленькими колючими глазками вновь покрылось липким потом, так что прелат, вынув из сутаны платок, вытерся.
- В этом вертепе разврата не лучшее место для покаяния, сын мой,- ответил прелат. Но я слышу подлинную горечь и раскаяние в твоих словах, и посему готов тебя выслушать.
Прелат сделал знак клирикам подождать в коридоре за дверью комнаты, где они остановились, торговцы прошли в соседнюю комнату, пожелав прелату спо- койного сна. Закрыв за собой дверь, прелат указал Анри на стул,а сам сел в кресло напротив. В комнате было совсем темно, и он разжёг масляный светильник, который стоял между ними на столике,
- Я слушаю тебя, сын мой, подбодрил прелат Анри.
- Меня зовут Анри де Нуаре. Об этом я узнал шесть лет тому назад, до той пори я считал себя Гильомом ле Лавалем, бароном де Ре из древнего рода Монморанси.
Начал Анри свой рассказ.
- И я до сих пор не имею никаких свидетельств ПОДЛИННОСТИ того имени, которое шесть лет назад ваял себе, уверовав в страшный рассказ одного полубезумного отшельника, который нашёл меня в Бретонских лесах. Тогда я отбился от охоты, которую, устроил, затравив вепря и подсвинков тот человек, которого я считал своим отцом. Да, я сбился со следа, которым вели охоту гончие и слышал в стороне звуки рожков. Я повернул коня и поехал на их зов по берегу реки, и тут из кустов показался какой-то одетый в лохмотья, с худым иссохшимся жёлтым лицом, с горящим безумием взором, незнакомец. Я ехал не спеша, и он схватил моего коня под узду, и спросил сын барона Жиля ля Лавадя? "Я хотел было отпихнуть его, приняв за юродивого бродягу, каким он верно и был,но тот схватился крепко и не думал отпускать узду. Я порылся в карманах, чтобы бросить ему денье, который завалялся в кармане, Я уже тогда слышал о каком то отшельнике, который селился в болотистой глуши у огромных камней' где бьёт из земли источник святого Филиберта. Местные жители говорили, что вода источника святая и целебная. Я догадался, что это именно тот отшельник,но всё равно попытался проехать, так как звук охотничьих рожков быстро удалялся. Удели мне пол-часика Анри де Нуарэ, - сказал отшельник, - и клянусь язвами Иова, я открою тебе правду, страшную правду. Меня зовут Гальдебранд, и я в молодости был приближённым барона, сенешалем в вашем замке Таффож."
Я ничего не слышал от барона де Ре о Гильдебранде и всё ещё пытался оттолкнуть навязчивого безумца, говоря, что он ошибся и я не знаю никакого Анри де Нуарз, Оливер де Нуарэ, рыцарь из Анжу, так звали твоего отца и твоим родовым замком был Шато-Нуар на Луаре. Жиль де Ре убил твоего отца и всех домочадцев, которые пригласили его и его людей на семейное торжес-тво, как старых добрых знакомых. Барон расправился с ними вероломно и жестоко в ответ на гостеприимство,и я, Гильдебранд,был в то время с ним, и видел тебя завёрнутого в пелёнки, когда ты был ещё младенцем. Жиль де Ре,