- Что значит - скрылись?! - я привстала со своего места.
- Это полностью моя вина, - Кей поклонился, сложив руки перед грудью. - Недостойный слуга просит о наказании.
Я махнула рукой и упала обратно на сиденье. Уже стемнело, безумный день подошёл к концу. Давно уже разошлись - разбежались - мои сановники, переводить дух и молить предков и богов, чтобы не оказаться в числе тех, кого арестуют как причастных к покушению на императора. Пока я орала на них с высоты трона, обвиняя во всех смертных грехах, а побелевшие, заикающиеся советники стучали лбами об пол и клялись, что и в мыслях не ничего подобного не имели, Гюэ Кей лично повёл целый отряд, чтобы доставить в столицу вана Лэя и обоих его сыновей, не дожидаясь окончания ритуальной охоты. И вернулся ни с чем.
Эльм был осторожен, как лис в норе. Ну, кто бы мог подумать, что он сбежит, бросив полный дом родичей, женщин и прислуги? Но вот - сбежал. Его явно предупредили о провале затеянного им заговора, так что у него была пара часов форы. И пути отхода, скорее всего, заранее подготовлены. А те, кто сейчас сидел в опечатанном поместье Эльмов и дрожал от ужаса в ожидании решения своей участи, видимо, были списаны в сопутствующие потери.
- Я не буду вас наказывать, - сказала я. - Мы все были застигнуты врасплох. Напомните мне наградить вашего человека.
Который, как оказалось, действовал не по указке начальства, а по собственной инициативе - Кей признался и в этом. Он действительно внедрил своих людей в Доблестную гвардию, так же как и во все остальные, но такой наглости от имперского дяди предвидеть не смог. Что ж, честь и хвала Кею, который дураков не держит и вербует тех, кто вполне способен действовать самостоятельно.
- Мы продолжим поиски, - поклялся Кей. - У Эльмов теперь один путь - покинуть империю. До границы не близко, у нас будет возможность их перехватить.
- Что ж, положимся на милость Неба, - мрачно кивнула я. - Но каков, а? Воистину брат своей сестры.
Помнится, императрица тоже пыталась убрать меня чужими руками, свалив убийство на дурёху Эхуан. Эльм Чжаоцин пошёл по проторённой дорожке. Случись всё так, как он планировал, новым регентом был бы назначен гун Вэнь, и если бы в тот же день убили маленького императора, кто оказался б виноват во всём? Правильно, тот, кто уже давно облизывался на трон, пытаясь захапать его для своей семьи. Все шишки посыпались бы на Руэ Чжиорга, а ван Лэй остался б чист и прозрачен, как лёд в яшмовой урне. Ну а короновать можно и Шэйрена, Эльм остаётся императорским родичем в любом случае.
Вот только гун Вэнь тоже был не лыком шит. Узнал ли он доподлинно, что планирует "союзник", или просто что-то заподозрил, но своей тайной отставкой он перевернул ситуацию с ног на голову. Больше всего меня бесило то, что оба интригана ради избавления от соперника без колебаний жертвовали моим сыном. Чжиорг, сукин ты сын, хоть бы предупредил!!! Но предъявить ему было совершенно нечего. Доказательств, что он знал о планирующемся покушении, не было, а если не знал, а только догадывался, то и быть не могло.
Нет уж, пусть сидит в своём Лимису и о возвращении ко двору даже не мечтает. Я и так долго терпела.
Дело Эльма решилось быстро, ещё до наступления нового года. Покушение на императора считалось даже не Умыслом Измены, а Умыслом Восстания против и однозначно каралось казнью всех причастных, а также их отцов и сыновей старше шестнадцати. Так что родным командующего Доблестной гвардией не повезло. Его офицеры пошли под суд, вынесший ещё несколько смертных приговоров: материалов, полученных из бумаг Эльма, а также на допросах, хватало с лихвой. Вот Цзаю Чинчун о покушении, судя по всему, ничего не знал, так что ему был посмертно предъявлено обвинение в Умысле Измены, что давало возможность всего лишь сослать его семью, а самый младший из сыновей, четырнадцати лет, и вовсе остался в столице, отделавшись штрафом, как и две его незамужние сестры - дочери за изменившего отца ответственности не несли.
А вот семьи участников покушения отходили в казну, что означало либо Скрытый двор, либо продажу куда повезёт - и для женщин самой вероятной конечной остановкой стал бы весенний дом. Но я воспользовалась юридической лазейкой, позволявшей заменить продажу ссылкой в случае, если замыслившим Восстание не удалось вовлечь многих. Дело нужно было решить быстро ещё и потому, что мне было откровенно жаль мариновать долгим ожиданием несчастных оставшихся Эльмов, да и всех прочих родичей казнённых - наложницы и жёны, а также их дети если и знали о планах глав семей, то ничем не могли помешать. На том карающая часть правосудия кончилась. Нет, при желании за Измену можно было притянуть хоть всех участников злополучного совещания, на котором приняли решение о моём низложении. Но работать тогда кто будет?
Помимо кар, были ещё и награды. Деньги, пожалования, новые чины - всё дождём пролилось на спасителей императора. Кея я попутно обрадовала известием, что его отец одобрил планы его женитьбы - письмо цзяранского князя, несмотря на достаточно формальный тон, показалось мне интересным, и я решила, что переписку можно будет продолжить не только из соображений государственной выгоды. Яо Фань попросил о реабилитации своего казнённого отца и умершей в рабстве матери, что давало возможность перенести их останки с позорного для благородных людей кладбища для простолюдинов на семейное, изготовить поминальные таблички и открыто справлять поминальные обряды. Вообще-то его родителя казнили за дело, но я разрешила - что уж там, тем более что сыновья любовь и почтительность с любой точки зрения добавляли мальчику плюсик в карму. Шэн Мий попросил за своего родственника, который служил в провинциальном учреждении, и, по словам моего евнуха, его там затирали. Правда, ознакомившись с характеристикой незадачливого служащего, я заподозрила, что несправедливость тут была ни при чём. Пришлось поломать голову, какая должность будет достаточно престижной и хлебной, чтобы удовлетворить господина Шэна и его родича, и в то же время такой, чтобы эта ленивая бездарь не принесла на ней существенного вреда. Нужно было назначить опекунов детям сановника Цзаю, нужно было определить места ссылок для родичей казнённых... В общем, дел хватало.
Тревожили меня и мальчики. Ючжитар вытребовал себе в товарищи Яо Фаня, поселив его в своей спальне, начал спать со светом и сам каждый вечер проверял караулы в своих покоях. Но боялся он, в отличие от Шэйрена, не выдуманных чудовищ, а вполне реальных заговорщиков. Ещё он повадился спрашивать, поймали и казнили ли вана Лэя, но тот оставался неуловим, что не добавляло моему сыну спокойствия. Шэйрен вроде держался, Лиутар я объяснила, что ей ничего и не грозило, потому что она девочка, и старшая вроде бы поверила - всё же в женском бесправии есть свои плюсы. И всё равно я с тревогой думала, какой след на детской психике должны были оставить сцены боя и убийств, свидетелями которых они стали. Никакого лекарства у меня не было, оставалось уповать лишь на время и на крепость и гибкость детских душ. Тревожил меня и Яо Фань - если остальные лишь смотрели, то он-то убил сам! Но юный телохранитель скакал козликом и своим участием в потасовке со смертельным исходом откровенно гордился. В конце концов, он же и собирался стать воином, а значит, должен был пройти через это рано или поздно. Конечно, я бы предпочла, чтобы опыт своего первого боя он пережил попозже, годика хотя бы на два, но кто ж меня спрашивал.
В остальном же при дворе воцарились тишь да гладь, божья благодать. Происшедшее достаточно напугало моих придворных, чтобы хотя бы временно примирить их с моей персоной. Советники сделались на диво покладисты, вот всегда бы так! Решив ковать железо, пока горячо, я таки протолкнула разрешение на учреждение пусть государственной, но не тайной типографии и решилась преступить к реализации ещё одного замысла, который вынашивала уже довольно давно, но колебалась, понимая, какие бои придётся выдержать с этими благонамеренными ревнителями старины.
Именно ретроградство сановников и злило меня больше всего, доводя порой чуть не до поросячьего визга. Они были готовы зарубить на корню любое начинание только потому, что предки этого не делали, и сколько ни объясняй им разумность и необходимость любого новшества, всё как об стенку горох. Ну почему нельзя учредить морскую пехоту, приучив солдат драться на палубах - что, будет лучше, если наши торговые суда будут грабить подчистую? И Торговое управление учредить бы не помешало, но нет, упёрлись - раз предки обходились Управлением малых припасов с их Отделами рынков внешней торговли, то и мы должны, а что товарооборот возрос в обе стороны и старая структура уже просто не справляется, так это мелочи жизни. Ну почему нельзя позволить тем простолюдинам, что побогаче, откупаться от трудовой повинности? Да, это не очень честно по отношению к тем, кто беднее, зато в казну текут живые деньги, на которые можно, если возникает необходимость что-то починить или построить в разгар полевых работ, нанять рабочих, а не сгонять крестьян с полей. Наёмные же рабочие, как показывает практика, работают куда быстрее и продуктивнее подневольных. Но нет - раз во времена древних мудрых царей такого не было, значит и у нас быть не должно. Не станешь же доказывать, что пресловутые цари жили, скорее всего, первобытнообщинным строем, или чем-то к нему близким, пробавлялись натуральным хозяйством и денег в руках не держали, потому что их ещё не изобрели.
Порой я, наслушавшись своих советников, чувствовала себя какой-то революционеркой, пытающейся разрушить до основанья весь привычный мир, хотя на самом деле ничего такого революционного я не делала. Да я даже на рабство не покушалась, хотя руки так и чесались! Особенно когда мне докладывали, что мой канцлер убил очередного раба, чрезмерно увлёкшись наказанием. В его поместье люди то и дело гибли, и справедливости ради, закон не оставлял это совсем уж безнаказанным - казнить тут могло только государство, и раб, в отличие от знакомого мне классического греко-римского рабовладения, всё же не считался говорящей вещью, находящейся в полной власти своего господина. Однако наказание за убийство раба по сравнению с карой за убийство свободного было мягким, а чиновники и благородные и вовсе могли от него откупиться, пусть даже и солидной суммой штрафа. Но для такого богача, как канцлер, совсем не обременительной. Он убивал и платил. Снова убивал и снова платил. И ничего я с ним поделать не могла. Даже отправить в отставку - канцлером он был очень толковым и свои обязанности выполнял безупречно. Как чиновника я его ценила.
Как же я теперь понимала тиранов, сосредотачивавших всю власть в своих руках! Так и хотелось разогнать этих замшелых советничков и начать принимать все решения единолично. Ну, ладно, с небольшой группой помощников. Потому что кружок единомышленников у меня всё же сложился. Да, друзья Тайрена во главе с Кеем по-прежнему были за меня, и пусть иногда и они удивлялись и сомневались, всё же дух вольнодумия и перемен, присущий недолгому правлению моего мужа, из них не выветрился. Но были и другие - те, что сумели обратить моё внимание на себя уже после его смерти. И те, кто поддерживал меня просто потому, что слишком многое терял в случае моего падения - а значит иного выбора у них просто не было.
Впрочем, тот, с кем я собралась обсудить задуманное мной дело, был из числа людей, служивших не из страха или выгоды, а за идею. Тами Суад был настоятелем столичного храма Небесного императора, а до того возглавлял тот самый монастырь Цветущего Леса, где доживал свои последние годы Иочжун. После похорон Тайрен пригласил достопочтенного Тами в столицу, и тот согласился, но, как выяснилось, вовсе не из тщеславия и не ради денег. В первый же месяц моего регентства мне на стол лёг подробный, обстоятельный, я бы даже сказала, где-то занудный трактат его авторства о пользе всеобщей грамотности. К трактату прилагался столь же подробно и обстоятельно разработанный план создания школ для простолюдинов. Сперва - в крупных городах и при больших монастырях, потом - в городках помельче, а потом, если всё пойдёт как задумывалось, и про сельские школы можно будет подумать. Причём, что особенно приятно, денег из казны Тами Суад на свою задумку не клянчил, школы по его мысли должны были существовать на самообеспечении. Самое базовое образование, собственно, чтение, письмо и счёт, должно быть бесплатным, а, следовательно, доступным и беднякам. Деньги будут вносить те, кто захочет изучения наук более углублённого.
Нужно ли говорить, что мы с ним быстро нашли общий язык? Но поскольку мы оба согласились, что чиновникам мысль сделал грамотным и последнего крестьянина не понравится, то было решено, что достопочтенный начнёт действовать как частное лицо. Он просто откроет школу при храме - такое делалось и раньше, но храмы и монастыри обучали будущих священников и монахов, а настоятель Тами сделает своё заведение общедоступным. Но это его личное дело - кого он хочет обучать, учитель свободен в выборе учеников, и если ему пришла в голову блажь поучить мальчика из семьи горшечника или грузчика, то окружающие пожмут плечами и решат, что всяк волен сходить с ума по-своему. И если его ученики в свою очередь захотят открыть собственные школы, то и в этом нет причин отказать. Чиновники забьют тревогу, когда явление станет массовым, но мы надеялись к тому времени иметь уже действующую сеть образовательных учреждений, достаточно прочную и продуктивную, чтобы заставить этих ревнителей традиций смириться с уже существующим положением вещей.
Так что от меня требовалось лишь создать режим наибольшего благоприятствования. Правда, я подозревала, что без государственных дотаций всё равно обойтись не удастся, но ради благого дела была готова средства изыскать. Вон, господин О, вернее, конечно, его подчинённые уже грабанули кого-то в Восточном море и часть добычи, как и обещали, прислали мне. Награбленное, говорят, счастья не приносит, вот и не стану за него цепляться, отдам нуждающимся - достопочтенному Тами и его сотрудникам.
Моё же нынешнее предложение настоятель выслушал молча, и ещё некоторое время молчал, поглаживая бородку.
- Это... смело, ваше величество, - наконец сказал он. - Боюсь, благородные мужи не захотят ронять камень себе же на ногу. Вам будет не просто воплотить задуманное.
- Но надо же что-то делать, - возразила я. - Достопочтенный, вы общались с людьми, путешествуя в молодости по всей империи. Скажите, мне вообще имеет смысл начинать? Найдётся ли среди простолюдинов достаточно образованных людей, чтобы дать им чиновнические должности?
- Найтись-то найдутся, хоть и немного. Тяга к знаниям, по моим наблюдениям, куда более распространена, чем это принято думать. И если мне удастся одобренное милостью вашего величества, таких станет ещё больше. Но, боюсь, придётся потрудиться, чтобы найти журавлей среди куриных стай.
- Есть же экзамены, - пожала плечами я.
- Отборочные экзамены и благородные мужи не все проходят. Всё же они нацелены на выявление соответствия конкретной должности. Не имеет смысла допускать до них человека, если нет уверенности даже в его образованности. Но... можно учредить ещё один экзамен. Общий, проверяющий уровень познаний, вроде выпускных испытаний в институтах Княжественных сыновей и Четырёх Врат.
Я кивнула. Да, это имело смысл.
- Надо подумать, как это организовать... Ничего не выйдет, если просто кинуть клич всем желающим...
- То есть, с самой идеей вы согласны? Готовы помочь в её осуществлении?
Тами Суад помолчал ещё немного.
- Честно говоря, ваше величество, я и сам не уверен, - признался он. - Мне надо подумать. Империя стоит на следовании долгу и добродетели, на подчинении младших старшим и низших высшим. Разрушь всё это - и возникнет хаос. Но... И среди простого люда порой появляются нефриты. Разве справедливо, что они не могут найти применения своим талантам? Иной раз случается, что и низкий становится высшим, и его потомки уже по праву занимают места среди сановников и знати. Это стало возможным во время становления двух империй, это случалось порой и раньше - почему же не может произойти теперь? Мне надо подумать.
- Подумайте, достопочтенный настоятель. Я вас не тороплю. А когда надумаете - приходите в любое время и говорите свободно, какое решение вы бы не приняли.
Настоятель Тами, поклонившись, ушёл, и было видно, что его мысли заняты подброшенной ему задачей. Я почти не сомневалась, что он согласится. Тами Суад был из тех, кого трудные задачи увлекают. А если и откажется - что ж, подключу его в приказном порядке, просто позже.
Конец зимы и новый год ознаменовались для меня тревогой - Хиотар с Читар дружно подхватили какую-то заразу, а за ними раскашлялась и обожавшая возиться с младшими сестрёнками Лиутар. Детские болезни вообще были моим страхом: как обеспечить нормальное лечение, если нет ни антибиотиков, ни противовирусных, а в качестве чудодейственного средства всё время норовят подсунуть какую-нибудь отраву? Дошло до того, что я, наступив на горло собственному скептицизму, принялась регулярно молиться и приносить жертвы Эт-Лайлю, богу-целителю, и Нагши-И-Бу, покровительнице детей. Впрочем, я уже давно заметила, что мой скептицизм начал изрядно размываться. Не то, чтобы я полностью уверовала во всякое сверхъестественное, но когда живёшь в атмосфере всеобщей уверенности, что везде волшебство, духи и знаки, трудно совсем ей не поддаться. Человек, в конце концов, животное стадное.
Так или иначе, помог ли солидный вклад в храм или просто зараза отступила сама собой, но болезнь все девочки благополучно пережили. Причём если младшие уже через неделю опять резвились и щебетали как птички, то Лиутар кашляла ещё пару месяцев. К счастью, мальчишки, в силу возраста не слишком-то и рвавшиеся общаться с сёстрами, остались здоровы.
Жизнь катилась своим чередом. В первый день месяца ясной погоды, в День поминовения усопших, я с двором и старшими детьми совершила визит в Лучезарную гробницу, чтобы почтить жертвами память обоих моих супругов, и мои сыновья посадили по ростку плакучей ивы у курганов своих отцов, чтобы духи родителей даровали своим потомкам долгую жизнь. А ведь на днях Тайрену должно было исполниться тридцать шесть. Уже в третий раз я в этот день приношу жертвы на его могиле, и уже этим летом можно будет наконец окончательно отменить траур и впустить во дворец музыку и радостные игры.
Неужели прошло уже целых три года? Иногда казалось, что я виделась с ним только вчера, иногда - что я живу без него уже целую вечность. Это было тяжело, но я справилась, мне некогда было предаваться унынию, но иногда на меня накатывало. Судьба подарила нам пять счастливых лет - так вправе ли я пенять на неё, ведь многим женщинам не достаётся и этого. И всё же, и всё же...
В День поминовения усопших у людей не должно быть других занятий, кроме как веселить заглянувших на огонёк духов, но траур всё же пока ещё не был отменён, и во дворце было тихо. После поминальной трапезы все разбрелись кто куда, и я осталась в одиночестве, выгнав даже слуг. Можно было заняться делами, их всегда хватало, но вместо этого я предалась воспоминаниям, позволив себе эту небольшую слабость.
Прошло уже почти полтора десятка лет с тех пор, как я, гонимая обидой и негодованием на своего тогдашнего любовника, выскочила из дома, чтобы попасть под машину и пережить чудо, обретя новую жизнь в новом мире. Никто из моих родных и знакомых меня, теперь, наверно и не узнал бы. Да что говорить о моих соотечественниках, многие ли здесь помнят скромную комнатную девушку императрицы Эльм, что, старательно подражая другим, скользила по комнатам и садам дворца, постоянно сутулясь, чтобы скрыть свой гренадерский рост? Иногда мне кажется, что этот злосчастный рост играет немалую роль в неприязни моих придворных и их вечных попытках связать мне руки. Ну не привыкли здешние мужики задирать подбородок, глядя на женщину, вот комплексы и играют. Хорошо, что мужчины рода Луй высоки ростом и могут глядеть на меня прямо, а иначе, боюсь, никакие общность устремлений и умение повеселить незнакомыми прежде байками не привлекли бы ко мне Тайрена, а за ним и его отца. Как же давно это было, как же мы были молоды и наивны - принц, сбегавший из дворца в поисках приключений, и я, в одно из этих приключений волей случая вмешавшаяся! Ах, эти наши посиделки, когда Тайрен, должно быть, впервые в жизни захотел встретиться с женщиной не ради сплетения рукавов, а для того, чтобы поговорить! И как же мне его не хватает - не только нежного и страстного любовника, но и друга, с которым можно было обсудить всё что угодно!
Сейчас вокруг меня много людей. С одними я говорю про политику, налогообложение, контроль над больницами для бедных и приютами для сирых и убогих... С другими - про воспитание детей, поэзию, тонкости толкования канонических текстов. И это неплохо, общение как правило и складывается из кусочков, одним интересно одно, другим другое. Но нет той свободы, когда ты знаешь, что можешь сказать всё, что думаешь, и тебя поймут, а если не поймут, то переспросят. Слишком велика дистанция между мной - государыней, и остальными - моими подданными, даже самыми ближайшими и доверенными.
На вершине всегда стоишь в одиночестве. И если находится человек, способный разделить с тобой эту вершину, то его уже никто не заменит.
- Женщина, - высокомерным тоном говорит Тайрен, хотя в его глазах пляшут смешинки, - ты слишком много себе позволяешь. Твой муж не обласкан, отчёт о поступлениях в его казну не проверен, сын не поцелован, а ты снова читаешь "Рассуждения мудрецов"!
- О муж мой, - стараясь придать себе самый смиренный вид, отвечаю я, - я делаю это в искреннем попечении о своём же супруге. Я не могу позволить ему сгореть от стыда от того, что у него такая невежественная жена!
- Что-о? Кто-то смеет обвинять мою императрицу в невежестве?
- Ну что вы, ваше величество, разве кто-то осмелится? Но если я не стану самосовершенствоваться, то тогда мне придётся целовать сына, проверять отчёты, обласкивать вас - а чем тогда займётесь вы?
- Э-э... - Тайрен трёт подбородок, задумчиво поднимая глаза к потолку. - Ну, думаю, что с целованием сына я управлюсь... После некоторой тренировки...
Мы оба смеёмся.
- А если серьёзно - ты же, вроде, уже читала всё Девятикнижие.
- Да, - киваю я. Девятикнижие - девять книг, основу основ всего здешнего образования, яразбирала ещё под руководством наставника Фона в Восточном дворце. - Но я нашла интересные комментарии к "Рассуждениям", и мне захотелось перечитать.
- А, - понимающе кивает Тайрен, и я вдруг вспоминаю, что первые пять книг Девятикнижия полагается знать наизусть, а те, кто претендуют на звание образованных, и все девять заучивают. Но мне, ввиду моего происхождения, делают скидку и довольствуются тем, что я опознаю самые расхожие цитаты.
- И всё же оторвись от своей древней учёности. Твоему императору срочно нужно, чтобы ты выполнила основные обязанности императрицы!
- Родила ему ещё детей?
- Именно! И мы должны как следует потрудиться, чтобы наше потомство было многочисленным и здоровым.
- Я растолстею, стану похожа на наседку и тебе разонравлюсь, - кокетничаю я. Вообще-то я редко выпытываю у него подтверждение его чувств, но иногда можно себе позволить, как позволяют вредный, но такой вкусный тортик.
- Что ты такое говоришь? Я буду любить тебя до конца своих дней.
И ведь Тайрен сказал правду, хотя тогда, конечно, он подразумевал долгую любовь, а не короткую жизнь. Но человек лишь предполагает. Кажется, это вечер был вскоре после того, как Тайрен вернулся из своего первого похода. Тогда я вместе со всей страной, прямо как в поговорке пережила наводнение и засуху и была безумно рада возвращению мужа и тому, что не нужно больше тащить на себе всё. Думала - сразу появится много времени, можно будет снова начать читать не только документы, гулять и играть с детьми... Но освободившееся время занимал муж. Впрочем, я была не в обиде. На следующий день мы вместе просмотрели пресловутый отчёт, а заодно поговорили о работе государственных мастерских и о том, что можно улучшить, и это одно из самых дорогих мне воспоминаний о Тайрене.
Тайрен был увлекающимся человеком. Когда он загорался чем-то, ему нужно было действовать сразу, немедленно, и попытка подрезать ему крылья причиняла ему прямо-таки физические страдания - чего не мог понять его отец. Когда Тайрен стал императором, он волей-неволей научился некоторой сдержанности, но стремление во что бы то ни стало добиться своего осталось неизменным. И потому я даже не пыталась отговаривать его ни от походов, ни от прочих начинаний. Иногда я пытаюсь себе представить - а что было бы, если б то, что он затеял, оказалось для меня неприемлемо?
Но судьба уберегла меня от такого испытания. Тайрен был прав - мы с ним совпали, как две половинки одной бирки. Муж мой, друг мой, ну почему ты должен был так рано уйти?!
Томик стихов Тайрена лежал на видном месте - иногда я брала его в руки, но редко перечитывала, ибо большую часть стихов знала наизусть. Теперь я открыла самый конец - на стихотворении, которым он когда-то завершил своё письмо мне, оказавшееся последним. И, хотя я понимала, что Тайрен, сочиняя его, был далёк от подведения итогов, но невольно именно так его прощальное стихотворение и воспринималось: