Аннотация: Файская сказка Дома Жемчуга, своеобразно связанная с той сказочкой, которая "Очень чёрная тушь"
(из сказок Дома Жемчуга)
Так рассказывают: жил однажды в землях, подвластных Дому Жемчуга, один судья. Был он не просто так судья, из тех, кто мелкие дела судит - кто у кого козу спёр, долг вернуть отказался или межевой камень в свою пользу сдвинул; уважаемый был судья, к слову его в тех землях много прислушивались, в знании Закона ему мало равных было, а ещё меньше - в тех делах, что вещей не совсем обычных и разных не тех касались. От того по всем подвластным землям хорошо узнавали того судью.
Случилось ему однажды ехать по делам своим, и на ночлег в одном городке остановиться. И пришли к нему поутру уважаемые люди того городка, первые в совете. С нижайшей просьбой, зная его славу, непростое дело рассудить. А городок тот неплохим считался, со своей чистой водой жил, своим мясом, своим рисом. Вроде и ремеслом каким-то славился - то ли сукно хорошее там валяли, то ли кожи выделывали. Это для истории неважно оказалось, а важным - то, что, зная эту славу городка, очень удивился этой судья такой просьбе - так спросил, неужели в таком городе своего знающего судьи не оказалось? "Да был такой, - ответили ему. - Только всё дело-то в том, что этого судью и съели".
Такому немало удивился тот судья, редко же такое бывает, чтоб людьми закона не те закусывали, те люди знающие, осторожные. Решил он задержаться, велел лучшим людям города рассказывать. Вот что ему рассказали: началось все чуть больше полного года тому назад, тогда не худший из ремесленников был в ничейные дни близ Лунного Полдня зверски убит в своём саду, с супругой и наследующим. Один подмастерье спасся, он и рассказал, что в дом злая тень пришла, всех и съела. Судья того городка - тот, кого потом съели - приходил вот, расспросил, и так сказал: "Злая тень приходила, всех съела". И приказал потом этот дом вместе с мёртвыми сжечь, а мастерскую оставить, не ходило там никого не того.
Так вот время прошло, на дело того мастера люди пока право на наследование законно подавать не торопились, ждали. А к Утру Года велел тот судья ту мастерскую оставшемуся подмастерью с полным правом передать. Только зря это сделал.
Пока тот подмастерье в права вступал, пока все нужные для того дела делал, да деньги копил, тут и год обернулся, новое лето вышло. И вот, тот подмастерье вступление своё в права отметил, всем старшим цеха сколько надо поднёс, а там сам немало выпил. А потом зачем-то в сумерки через самый высокий мост попёрся. Так его потом у моста неживого нашли, и поеденного - ему живот весь съели, ребра обглодали, а голову оставили. Но тут дело такое, сильно никто напуган не был, так уважаемому судье объяснили, самый высокий мост в том городке местом странным считался, в ничью пору через него пьяным ходить - зря это было.
А вот когда того старшего судью тоже съели, и ещё прямо в доме, у очага, обе руки отъели и тоже всё пузо выгрызли, а оно большое было - после такого в городке все напуганные ходят. Потому и просят они уважаемого судью рассудить, что за дело было, у кого помощи просить, или сам уважаемый судья помощь им окажет, в городке-то скупиться не будут.
"Какое редкое у вас дело случилось", - отозвался им уважаемый судья, а дальше сказал, что возьмётся рассудить. И трижды это повторил. Сначала с самого высокого моста это сказал, а мост там очень непростым местом был, никто сказать не мог, откуда такие камни взялись, да чем те камни держались, будто старые люди строили. Потом у того дома повторил, где съеденный судья жил, ещё там тушечницу подобрал, а кисти того судьи не нашёл, велел поискать, а если кто себе взял - так, велел сказать, пусть вернёт. А про дом сказал - пусть скорей установленным порядком хорошего колдуна зовут, тот точнее скажет, пора ли жечь и как надолго место недолжным станет.
А третий раз о том, что возьмётся рассудить, этот судья сказал на том месте, где дом того ремесленника стоял. Долго тот судья у пожарища ходил, и вперед прошел, и назад прошёл, и поперёк пройти попытался, потом у колодца, из которого в этом доме когда-то воду брали, а потом всякой дрянью засыпали, остановился, постоял-понюхал, о том, что возьмётся рассудить ещё раз сказал.
А вслед велел его туда отвести, где погибший судья дела вёл. А по дороге спрашивать стал, что ему уважаемые люди этого города скажут, вёл ли дела погибший судья правильно, судил ли по закону - или всякое бывало? Те-то, конечно, мялись-жались, судья хоть и уважаемый, а человек чужой, кому охота перед чужим позориться? Но недаром тот судья уважаемым был и славился. Знал он, как спрашивать, они не знали, как отболтаться. Слово за слово и признались уважаемые люди того города - предпочитал порой судья, которого съели, правде закона - правду серебра, не каждый раз предпочитал, но бывало, а положенную плату всегда и на всё завышал, оттого нечасто в том городе судились.
"Несложно было понять", - сказал на то уважаемый судья, а дальше стал спрашивать - не хочет ли кто из людей города, при всех или с глазу на глаз, дополнительных свидетельств ему принести. Это он уже там говорил, где судья этого города суд вершил, а там и три судейских писца с младшими подначальными, стражники и прочие люди сбежались. Только никто уважаемому судье не ответил, не стал свидетельств приносить.
Велел тогда тот уважаемый судья старшему судейскому писцу обычную в этом случае бумагу написать, что если есть среди разумных этого места тот, кому есть, что сказать о деле съеденного судьи, ожидают его здесь и готовы выслушать, и вторую написать, а потом своих подручных послать - на тех местах их вывесить, где обычно вывешивают. А потом, это необычно было, третий раз велел он старшему писцу такую же бумагу написать, а пока тот писал - судья всё стоял, на кисть в его руке смотрел. Дальше так сказал: "А вот эту бумагу именно вы сходите или в колодец в доме того ремесленника бросьте или с самого высокого моста в реку. Если люди свидетельства приносить не хотят, мне найдётся, кого позвать".
Были ли те, кто думал - сдурел уважаемый судья, мы не скажем. Все только, кто в том зале остался, видели: пот по спине старшего писца так тёк, что с косиц капал, когда он поднялся. А уважаемый судья - тот на судебных стражников и на колдуна местного посмотрел, и на уважаемых людей города, всем ясно было: он на судейское место сел, он по закону и приказывать может. "Вы же понимаете, вам придётся или словами сказать, или это сделать", - дальше сказал уважаемый судья. А когда тот старший писец к дверям быстро-быстро побежал, так ещё добавил: "Зря ты взял эту кисть. Очень зря".
И было так, а было вот как. Не успел уважаемый судья в судейском зале первую чашку выпить, как туда люди с самого дешёвого в этом городке рынка прибежали. Кричали - у оврага над поганой речкой господина здешнего старшего писца нашли, потому что орал он громко, а орал он громко, потому что ему руку откусили, всю кисть отхватили, и кто - никто не видел.
"Жив остался? - спросил судья, ему сказали, что пока жив. - Так несите его сюда", - сказал судья. Сначала двух стражников позвал помочь, потом ещё так сказал: "Я думал, он только кисть зря взял, а похоже он зря и на свет родился". Принесли когда старшего писца, велел тот уважаемый судья к дураку и трусу лекаря позвать, а до того всем судейским вином его напоить, и сказал, что спрашивать будет.
Пока в писаря того судейское вино вливали, кричал он и плакал, а дальше, спросить не успели, кричать стал. Что страшно ему было ту бумагу судейскую в страшные места нести, оттого он решил её, чтоб точно не хватились, а хватились, так не нашли, к завалящему рынку отнести, в дрянной угол, где кишки бросают и нужду справляют, есть такой над оврагом, выбросить, потому что страшно было. Только там кусты растут, и он только ту бумагу из-за пояса достал и бросил - как тут при свете дня, в прочные часы и такое стряслось...
Тут он выть стал, а уважаемый судья из стражников двух посмышлёней и похрабрей приметил, им так приказывал - а вы с людьми с этого рынка пройдитесь, поговорите, в кустах и зарослях поищите. Голову бы этому недоразумению и вовсе бы откусили, мне бы дела не было, а вот рука его мне нужна. А дальше именем своим и местом пообещал им, что ничего с ними не случится, одно случится: тому, кто первый найдёт и в целости ту руку принесёт, тому меру серебра даст. А если всё так, как он думает, будет, то вторую добавит.
А дальше что было - а вот какие дела были, из стражников самый смелый, а ещё самый старший, в разное привыкший лазать, в поганый овраг спустился, и руку откушенную нашёл. Так сказал - недалеко валялась, что удивительного. Как первую меру серебра от того уважаемого судьи взял, сказал - а есть удивительное. Что наш прожорливый господин писец - ясно было, что писцом он не останется уже, да и господином вряд ли - сказал, ему руку откусили, как он грамоту выбрасывать стал, а грамота - она вон, в руке зажата.
"Я думаю, заслужишь ты вторую меру серебра, и за дело заслужишь, - сказал на то уважаемый судья. - Если поможешь мне достать её и развернуть, и если прочитаю я там, что думаю".
Писца того к тому времени лекари увели, так что он уж не видел, как той руки пальцы разгибали, как бумагу доставали. Как доставали, видно было, что-то не так на ней, что-то лишнее написано, и не рукой судьи, и не судейской прописью, вовсе старыми знаками. Да и не тушью. Тут руку разжали, судье грамоту отдали, все увидели. Старыми знаками и не иначе, кровью, хорошим письмом выведено было, что главный свидетель приглашение судьи услышал и прийти готов - во второй срок сумерек, во время непрочное, в судейскую залу, если ту ему откроют - от того, что обида его велика и желает он, чтоб по справедливости его дело рассудили. Если судья свою славу заслужил - и принять его сумеет и не побоится.
Прочитал это всё судья, людям показал, так говорил: "Знал я, что так будет, и так стало. Этот дурак, некстати писец, кисть своего пожёванного хозяина-то украл, а тушечницу не нашёл, вот и пришлось злой тени ему руку откусить, чтоб чем писать было, а может и не только за то. Что ж, я свидетеля позвал, придётся его по чести принять и его обиду рассудить".
Тут-то из тех, кто в той зале был, и те, кто бледен не был, побледнели, а кто был - те втрое. Какое дело судья надумал, злую тень, что столько людей заела, в свидетели брать. А судья их оглядел, удивился: "Что вы прежде смерти зеленеете, первый раз вам, что ли?"
Услышал, что первый, помягчел. Так то и правда даже в то время редким делом было. Всем велел его слушать, в точности, что скажет, исполнять, тогда и живы останутся, и страх из того городка денется, дела в законный порядок придут. Колдуну того суда сказал на воротах и на трёх входных дверях известные знаки разогнуть, но чтоб не все, а в воротах каждый второй, во дверях каждый третий, а чем ближе двери, тем не просто так разогнуть, а в известную сторону перекинуть. А как это сделать, самый простой судейский колдун в тех краях тогда знал.
А стражнику, тому самому, что руку-то отъеденную нашёл, вторую меру серебра выдал. Велел из младших писцов потолковей сюда двоих призвать, таких, что всякое видели, и руки у них втрое меньше, чем у колдуна трясутся. А то кто знает, как быстро им писать придётся. Он думает - как бы не быстрей, чем он сам сейчас судейский стол и прочие проходы нужными знаками покроет.
Пока уважаемый судья это говорил, он где кистью, где ножом - самым ближним, которым хлеб и мясо режут, рисовать начал. Так быстро рисовал - стражник только прибежал обратно, а судья уже у передних скамеек ряд закрывал. Младшие писцы, которых стражник привёл, сбились, дивились... Уважаемый судья им срисовать пару знаков велел, особо заковыристых, проверял, хорошо ли пишут, доволен остался.
Колдуну тоже посмотреть велел, срисовать разрешил, сам пошёл работу того колдуна проверил, велел ему, как время подойдёт, в один известными знаками запечатанный угол встать, тому стражнику в другой. А ещё им обоим нужное оружие, холодное и далеко стреляющее, если есть, на виду не держать, но крепко про него помнить. Молодым писцам велел на привычные места сесть, которые тоже все знаками обрисовал - кто в тот городок зайдёт, тем один из их стульев показывают, если спрашивают. А уважаемым людям, кто похрабрей, сказал - за спиной оставайтесь, за запечатанными знаками, чтобы видели вы, что делаться будет.
А дальше так судья сказал: "Если злая тень закон знает, а пишет грамотно, значит, знает - никого не съест. А на случай, если попытается, я сделал всё, что мог, и продолжу делать. А ещё, пока время не подошло, прикажите того надкусанного старшего писца привести и на место третьего свидетеля посадить... На тот неудачный случай, если тень жрать захочет, так сожрёт, это один шанс из двенадцати. А то шансов выжить у него поменьше будет. Или на тот удачный, что напуган будет, и доскажет, что наш свидетель говорить не станет", - так сказал судья, так договорил, сел на должное место судейское, пояс притом зашнуровал и волосы заплёл, стал ждать. Ждать там уже немного оставалось.
Как до того срока, что в бумаге той кровью написали, время уже в выдохах считалось, велел уважаемый судья светильники зажигать. И так хитро велел, только колдуну пояснял, какой из трёх на колоннах, да три раза по три за спиной зажигать, сколько масла подлить, как фитиль вытянуть, и говорили они тихо словами колдовскими. А люди только что и видели - что так от тех светильников тени ложились, тени плелись, что день за днём в эту залу ходившие месту удивлялись.
И так спускались сумерки, спускался второй срок сумерек, не успел спуститься - как тени потекли, одна за другой заплетаться и растекаться стали, моргай, не моргай, не поможет. А потом вовсе как чёрная вода потекли, забурлили, только-только у нарисованных знаков останавливаясь, ручьём текли, холодным ветром потянуло.
А потом тот недоеденный писец как завыл, так и увидели все люди: столбом встала та вода, водоворотом завилась, и вот перед всеми в судейской зале как второй такой же писец встал. Одно только что будто в воде отразился, и цвет рябит, и то сквозь него светильник мерцает, а то тина на дне просвечивает. А второе - в судейской зале это все первым увидели - что пасть у него будто у рыбы, у сома какого, во всё лицо шириной была, и зубов в той пасти куда как щедро было. Это все увидели, когда этот объявившийся всем весьма достойно поклонился, а потом улыбнулся во всю пасть - и люди разглядели, какова она и сколько зубов в ней.
В то время этот пришедший такое говорил: "Ты меня звал, уважаемый судья, я-то знаю, что ты меня звал - и я пришёл, суда твоего просить, слушать, что ты скажешь про моё свидетельство, как ты рассудишь гнев мой и обиду мою".
"Я звал того, кто может быть свидетелем в злом, странном и беззаконном деле, которое попросили меня рассудить. Я думал, походив и посмотрев, что дело это редкое, о котором люди не расскажут. Я позвал - и я ждал, что может прийти старая злая тень. И вы пришли. Прав ли я?", - отвечал ему судья, а дальше обещал - всё выслушать, всё записать и должным образом рассудить.
Сел на свидетельское место пришедший, больше тины на дне видно стало, и так сказал: "Верно вы сказали, что я старая тень. Здесь я есть, под корнями этой земли и этих вод. Столько есть, что тогда ни вы, ни другие люди не знали, как у времени сроки считать. Потом вы пришли, посчитали время и пошло оно, а я на своём месте сплю, под рекой, в своих местах охочусь - ни гневом, ни голодом меня по ту сторону воды, в ваш плотный мир ни разу не поднимало, незачем было. По всем законам честно я на своём месте под водой живу, под корнями моста спать привык, хорошо там, и спал бы дальше. А только о том, что в мире живых делается, где кровь протекла, где за живым мир потрескался и вода моя вверх течёт, мне все камни говорят, вся вода стекает", - так сказал этот пришедший.
И дальше говорил, а дальше так сказал - чтобы все здесь и уважаемый судья слышали: "Не поднимался я, не ел я трёх первых людей, страха их не попробовал, крови их не взял. И проспал бы, как этих троих убили, я давно живу, зачем мне всплывать? - если бы сам тот человек, кто здесь о законе говорил, меня бы столько раз не называл и не звал. А он называл, поперёк по трещине ходил, что недолжная смерть тех людей оставила, говорил: "Тень всё это сделала. Злая старая тень". И второй человек с ним ходил, с которого кровь этих людей стекла, на котором смерть тех людей лежала, и за ним повторял: "Тень пришла, злая тень, всех съела". Спал я, а они столько меня раз окликали, что разбудили и позвали, я и пришёл. Большая обида меня взяла, как я всплыл, что никакой чужой крови, никакой чужой смерти я не попробовал, а меня эти два человека так оболгали - и ходили такие довольные, такие вкусные", - так вот рассказал пришедший и дальше пожаловался: "Спрошу я вас здесь, подумать попрошу, уважаемый судья - вправе ли я был решить, что если они меня оболгали, а сами мою еду съели, значит теперь они - моя еда?".
Но ответ уважаемого судьи пришедший ждать не стал, дальше рассказывал: "Я потом еще терпел и ждал, у вас ведь говорят - к тем, кто в три горла жрёт, Господин Голод заглянуть не забудет; и у нас похожее знают. Вкусные вы, но закон соблюдать нам надо, а то вы многими знаниями владеете и насовсем убить можете; а если много вас жрать - привыкаешь, должная еда холодной и безвкусной кажется. Я бы дотерпел, но тот человек, от которого смертью пахло, он так решил, что небо ему по колено, закон побоку, настолько глуп был, что не понял, что я за ним хожу. Так не понял, что через мост, где я спал, когда ваша прочная земля совсем тонкой становилась, пошёл и смеялся, так говорил, думал, никто его не слышит: что мне теперь злые тени, знаю я всё теперь о них, и нигде не видал их. Что мне было делать, встал я перед ним, место-то моё было, и вправе я был, сказал: "Мы вот такие, вот теперь ты видишь", - и стал его есть, медленно есть, чтоб он сколько-нибудь видел. Мяса в нём было много, сердца мало".
Сказал так пришедший, уже совсем всё поняли люди, шумно кто-то шевельнулся у уважаемого судьи за спиной. А тот, кто старой тенью пришёл, дальше так рассказывал: "Но правду говорят, трудно остановиться, как раз попробуешь. Доел я его, и только как будто не хватило мне чего. Тогда решил - надо и второго, который судья, съесть. Посчитал я: и мне закон разрешает, и зачем этому месту такой судья - если он на меня, честную тень, клевету возвёл, что ж он с людьми делает, съесть его и всё. Сам меня звал, сам мою еду съел - вот и имел я на него право. А что он понял, что с тем человеком стало, и боялся теперь, спастись пытался, знаками всё расписать - только вкуснее от того сделался, что бы ему помогло, когда он сам меня позвал? Подождал я - и дождался, как он тушь разводить взялся, да малая капля в той воде не той воды, моей воды оказалась. Я и просочился, и вынырнул, вот он удивился, а я его есть стал. И ел, пока весь не наелся. Вот теперь вы всё о деле вашем, судейском, что я могу назвать, услышали. Спрошу я вас, уважаемый судья, как вы рассудите обиду мою и мой ответ - имел ли я право?" - договорил это всё пришедший и снова во все рыбьи зубы - много-много - оскалился.
Все, кто в судейской зале был - нельзя тут не сказать - ещё крепче испугались. Особенно как услышали, что злая тень к судье-то в дом сквозь все барьеры сумела протечь. А уважаемый судья - он ничего, ни лицом не побледнел, ни бровью не повёл. Ни голосом не дрогнул - сразу так ответил: "Есть людей, даже самых дрянных и подлых, конечно, ни один закон никогда не позволяет, - так сказал, а дальше продолжил. - Но и на этой земле есть обычай, и на многих землях среди людей он есть, так говорит - за злую обиду и вовсе не оправданное оскорбление, за несправедливое обвинение и всем известную клевету, разумный имеет право рассчитаться так, как считает нужным. Пусть о том и узнают судьи, когда к ним придёт родня тех, с кем рассчитались. Посмотрел бы я на ту родню, что пришла бы жаловаться - моих старших родичей старая злая тень съела", - так сказал уважаемый судья, слышно было, посмеялся, а тот пришедший, который злая тень, тоже смотрел, все зубы скалил. "Что может быть хуже ложного обвинения в злом убийстве, которым ещё и несколько раз настырно будят? - продолжал, снова не сбившись, уважаемый судья. - Я думаю, были вы в своём праве, уважаемая злая тень, съесть тех, кто вас призвал и оклеветал. Знаю я, что и те законы, которые колдуны знают, говорят схожее: всякий, кто старую злую тень будил, тем закончит, что придёт она и его съест... Только дальше тот закон говорит, что как та тень всех, её призвавших, сожрёт, так уйдёт назад к себе под воду, и не станет людей беспокоить. Знаком ли вам этот закон, уважаемая старая тень, а если знаком - зачем вы не поступили так, и зачем пришли сюда?".
"Я услышал от вас, уважаемый судья, что я был в своём праве, - отозвался на то пришедший. - Я хотел это услышать. А ещё скажу, чтоб вы знали - я пошёл бы обратно, под корни воды и камня, переваривать и спать, сыт я... Только я думал, я их один раз съем, звать меня перестанут, и не понял, как в этом мире, сытном и прочном, у вас живут. А они теперь везде ходят, везде меня называют - злая, злая тень говорят, боятся, и потому так сытно пахнут, такие вкусные... Потому и к вам пришёл, чтобы вы всё это дело, как оно есть, рассудили".
"Я сказал вам - вы были в своём праве, - дальше говорил уважаемый судья. - Сожалеть о тех, кого вы съели, я первый не стану и другим не скажу. Оттого, что сам я в ваших словах правду вижу, я еще с того дома, где людей убили, понял - никогда в том доме никакой злой тени не всплывало, и больше того, кто этих убитых людей досматривал и о злой тени говорил, знал это прекрасно - колодец-то рискнул незапечатанным оставить, что он - мора в городе хотел?" - так сказал уважаемый судья. А потом продолжал дальше: "Но как всякий человек закона и правосудия, к которому с признанием о мести пришли, должен я здесь у тебя спросить - ты был в своём праве, эти двое получили по делам своим, и ничего закон на то не скажет. А я скажу - достаточно ли тебе? Сыт ли ты, съев этих двоих или тебе не хватило, и надо съесть ещё кого-то. Тогда, я скажу, и нам уже придётся поступить по закону и обычаю", - сказал так судья, а потом - так все говорят, непростым взглядом на стражника да на колдуна поглядел, чтоб те живо вспомнили, далеко ли оружие держат.
Но пришедший только ещё раз во все зубы зевнул и так сказал: "Да кого мне тут жрать? Этого что ли? - так он на того писца указывал, а тот уже и выть устал. - У меня до сих пор от его трусости и глупости изжога. Не взял бы он нужную мне, мной потроганную вещь - я б его, может, ни разу и не куснул бы, порченого такого. Хотя и зол я был, что дурак этот вон как с вашим приглашением мне поступил, в помойный овраг выбросить попытался, подумал - там я не всплыву... Но на что он мне, мне вам ответить нужно было", - так проговорил тот, который был старой злой тенью, а дальше - это все в этой истории говорят, совсем все, кто её рассказывают, так ещё сказал: "Вот вас, уважаемый судья, я бы с удовольствием съел - вы умны и отважны, и многое о мире живых знаете, в вас точно есть, что усвоить. Только вы человек Закона, никогда - я-то чую - с этого пути поперёк не ступавший, что должные установления и недолжные времена помнит наизусть. Никогда мне вас не съесть, если вы того не позволите... Но знаете - а мне даже есть, что вам предложить в обмен..."
Пока этот, кто пришёл злой тенью, это всё говорил, местный колдун, а он это всё слышал, слышно уже проверял, как там фитиль да замок в далеко стреляющем оружии. А уважаемый судья на него посмотрел, общим жестом отвечал, что беспокоиться нечего, и так тому, кто на свидетельском месте сидел, отвечал:
"Я верно понял, уважаемая старая тень мне польстить хотела? Признаюсь, откажусь не спрашивая - я, приношу свои извинения, жить ярче люблю, чем под корнями спать, да и есть-пить вкуснее, чем неведомых подводных тварей и сырую человечину". "Это вы пока говорите, - отвечал ему тот пришедший. - Пока молоды и время вас не догнало. Но время ваше быстро протечёт, а у меня всё время мира есть".
"Так если протечёт, если успеет - там и поговорим, - так судья отвечал, а потом совсем по-другому продолжал. - Сейчас я, как занявший это место, говорю: я считаю, вы были в своём праве, сделавший недолжное местный житель и здешний судья получили по заслугам. И о том, что я рассудил, я перед всеми людьми в ближайшее время подробно скажу и запишу, как того требует закон. В свою очередь, я жду от вас - готовы ли вы сказать, что вам достаточно и удалиться на место, предписанное вам законом, и более того, как в мире всё всегда ведётся не нарушать?"
Помедлил на то пришедший, сильнее рябью пошёл, так сказал: "Горяча ваша кровь - и знание закона велико; вы меня навсегда убить можете - и в своём будете праве на прочной земле живых, а я никак вас съесть не могу. Что мне остаётся, уважаемый судья - поблагодарить, что вы меня выслушали и по справедливости рассудили, а дальше сказать - мне достаточно, пойду я дальше под корни спать, вкусных людей не есть". "Вы сказали, уважаемая старая тень, вы сказали, мы подписали и запечатали, - так сказал судья, а тем временем велел одному из писцов дать ему список посмотреть, и две красных печати в нужных местах приложил. А дальше так продолжил, не речью имеющего власть судить, но от того меньше ли она работала? - Как вы понимаете, уважаемая старая тень, нет такого закона, что людям языками чесать запретит, а после того, как всем известно станет, как я разобрал это дело... Вас и так вспоминают, дальше втрое вспоминать будут. Так что придётся заново нам с хорошими колдунами здесь все щели перепроверить, все трещины переплести, чтоб и людям спокойней жилось, и вас лишний раз не будили".
"Перехитрили вы меня, уважаемый судья", - так ему пришедший отвечал, и сильной рябью шёл. А дальше просил хоть мост ему целиком оставить, говорил, что закон полностью соблюсти сможет, а в городе столько, сколько тот город стоит и нынешние люди в нём живут, знают - на этот мост в непрочные ничейные дни незачем ходить, а кто сунется - кто ж его не предупреждал?
"Что ж, - ответил на то судья. - Мы, люди знающие, края той трещины посмотрим, надо будет - переукрепим. Но если здесь в городе заведено место, куда людям ходить в ничейные дни не стоит - это во всех землях так заведено, что кто пошёл, тот сам себе дурак и добыча - мало ли, что там понаползло. Так что и это справедливо", - сказал судья. Тот, пришедший, сидел, и вроде рябь на нём меньше стала, и тины меньше, прозрачная вода была, камни на дне отражались, а светильники насквозь светили.
"Вы ко мне достойно и по закону отнеслись, уважаемый судья, выслушали и справедливо рассудили. И хочу я вам за ваш справедливый суд справедливой мерой воздать, - сказал тогда тот, на свидетельском месте, прямо-прямо посмотрел и так продолжал. - Если вы, уважаемый судья, не испугаетесь принять, поделюсь я с вами - верней, чем записанным, вы-то удержите - тем, что мне моя вода здесь рассказала - и об этих двоих вдруг что годное узнаете, и о том, как тут вода течёт и куда впадает. Если вы только рискнёте - руку протянуть и принять".
Не сразу - это тоже непременно говорят - судья отозвался, выдох да выдох обдумывал. Другие шевелиться-то не стали, а всё громко думали, и о том, как оружие проверить. Вот сейчас протянет руку судья, порвётся хитро заплетённая граница, просочится к людям хищная тварь, всех съест. А судья ещё раз вдохнул, выдохнул, дальше так сказал: "Если есть закон на земле людей, и есть он равно подо всеми слоями воды, я ничем не рискую, ничего не потеряю, а получить могу многое. Если же где-нибудь закона нет - что стоит жизнь одного такого любопытного судьи, да и всё остальное? - и никто не успел возразить, как привстал он и протянул руку. - Делитесь, уважаемая старая тень, я удержу".
Тогда и тот, кто был старой злой тенью к нему потянулся, будто рябь по воде пошла, будто растёкся он малость о ту границу, что знаки рисовали. А с руки его на руку уважаемому судье капля капнула. Большая. Люди смотрели, видели, что как растёкся пришедший, так стал меняться - уже не на того писца походил, а как будто на уважаемого судью походить пытался. Выдох ли, другой - а потом снова его размывать стало, рябью шёл и так говорил: "Вот теперь всё, что знала моя вода, и вы знаете. А ещё - вот теперь я вас, уважаемый судья, всегда найду. Захотите - окликнете". Так он говорил, а пока говорил - всё больше рябью шёл, всё больше фонари сквозь него просвечивали. И вот, водой растёкся пришедший, тенями зашевелился и совсем исчез.
А судья всё сидел, всё смотрел - где там тот, кто пришёл злой тенью, был. Выдохов шесть сидел, а может и двенадцать. И он смотрел, и на него люди смотрели, колдун оружие проверял. А потом повернулся судья, у писца спросил: "Всё ли записали?" - "Всё", - отвечали ему. "Тогда бумагу для посланий доставайте. Самую лучшую. Или шёлк, если вас на него хватает". Видел он, что удивились люди и страшно им. Так дальше сказал: "Приглашения писать. Колдунам, да непростым, из Дома Жемчуга, из его лучших. Я же старой тени пообещал все трещины проверить и заново заплести, и вижу - тут хорошие мастера нужны. Да и мне для этого вашего дела пригодятся: следы старых дел отыскать и разобрать. А то не всякий суд слова такого свидетеля, что у нас был, законным посчитает, я-то посчитаю", - так говорил уважаемый судья. А потом еще так сказал: "Что писать и кому писать, я вам полностью скажу. Не беспокойтесь, тех позову, кто мастерством блеснуть стремится, а серебра у них своего хватает. А ещё, надо же хорошего колдуна и меня проверить, я ли это, или в меня уже злая тень протекла", - это так судья смеялся, он же видел, что люди напуганные сидят. А потом приказал ему одного из писцов, самого толкового, оставить, чтоб письма те писать, а ещё другое разное - видно из того, что ему тень рассказала. А потом через полный круг обычных сопровождающих собрать ему; сходит он ещё туда, где съеденный подмастерье жил в последние дни, может нужное отыщет.
Всё так и было, как судья сказал. Его всегда уважали, и тут было: быстро приехали целых три колдуна, все из дома Жемчуга, и таких важных, все в девяти одеждах, не меньше, и небось до самой последней искусно выкрашены да вышиты, хоть правда сказать, их не раздевали. А с ними, как без того обойдётся, и князь той местности приехал, досмотрел, на что важные колдуны слетелись, как они по всем по тем домам, и на самом высоком мосту, и в других местах всякое колдовство творили, следы прошлых дел шевелили, трещины заплетали, а судья - тот записывал ходил. И на суд тот князь тоже пришёл, и столько народу любопытного в той судейской зале собралось, что вот-вот бы она и треснула.
Уважаемому судье и люди города к тому времени много, наверное, рассказали - когда судья такого свидетеля смог опросить, тут уже и людям городка, кто о таком-то деле прослышал, молчать не нужным и стыдным показалось. Это к тому, что старая тень рассказала, да что колдуны рассказали...
Вот что уважаемый судья о том деле говорить там начал.
Человек этот, который всё это затеял, кого первого съели, из не самой простой в этом городке Семьи ремесленников был, вот ещё почему люди молчали. И с тем съеденным судьёй еще по делам Семьи знакомства заводил, раньше, чем по делу Наставника его. И в подмастерья из своей семьи поначалу-то он пошёл не просто так, а от того, что в то время наследующего у той немало уважаемой и богатой Семьи вроде и не было, и рассчитывал он, что поработает-поработает, работу мастерства сделает, а там и дело унаследует, и все, что к делу тому причитается.
А только не заладилось что-то. Подмастерье всё работал да работал, к работе мастерства всё не подходил и не подходил, а дальше - вот неприятность - оказалось, что у той Семьи недальняя родня была, на юге подрастала, мастерство постигала, как давно обговорено было; приехал тот и наследующим был объявлен. И вот, обидно было тому подмастерью - дело-то, которое уже своим считал, раз - и из рук уплыло, досада какая.
Точно-то это уважаемому судье никто не пересказывал, что раздосадован тот подмастерье таким поворотом дел был, но всякое по мелочи люди слышали. А ещё говорили - видать, не больно-то хорош тот в ремесле был, если столько лет проработал, а нет, на работу мастерства не вышел.
И может, дело бы без всего недолжного и страшного обошлось, а тут ещё вот что уважаемый судья нашёл. Тот подмастерье хорошо грамотен был, и любил он до, после - а может и вместо иной работы - разных книг почитать, больше тех историй, что люди рассказывают и что в мире бывали. И рассказали, как-то на зимней ярмарке купил тот подмастерье книгу, не больно дорогую, и в ней - вот какое дело - всякие истории были, из Белостенной Исс-Тарры книга была.
Уважаемый судья эту книгу среди вещей того подмастерья искал и нашёл, много раз полистал. Иные истории в ней и ни разу не открывались, а иные столько листались, так засалены были, что с одним таким листом вместо светильника можно было б до того места, куда все люди ходят, дойти, всё успеть проделать, всё извергнутое присыпать и пояс зашнуровать.
И вот что это за история была - что и у них, в Исс-Тарре, схожие дела творились. Приходила злая тень в Семью уважаемых ремесленников, и наследующего съела, и другое всякое было, кому надо - тот найдёт, сейчас-то те истории почитать многие не против.
Мы тут скажем, чего только в Исс-Тарре ни бывает, того больше - что только про то, что в ней бывает, ни рассказывают - а всё это дело не наше. Наше - то, что тот уважаемый судья говорил. А он вот как сказал. Что тяжело в голову разумным и достойным, за своим делом на своём месте, мысль нарушить закон приходит, для другого они живут... Но если разума маловато, а место жмёт - непременно эта мысль нагонит, а дальше, как приходит - себе примера ищет. Что не один я такое непотребное задумал - а убить старшего и невиновного, немного найдёшь дряннее - и до меня такое делали, и мало делали, так и выкрутились. От того - это ещё уважаемый судья князю сказал - он со своего места твёрдо думает, что факел книжной-то премудрости какому угодно в руки дураку вручать - это как обычный факел. Добро бы сразу себе в штаны его сунет, кому он нужен, так ведь пожар устроит...
А это договорив, начал уважаемый судья и дальше дело рассказывать. Некстати подмастерью, дальше говорил он, где-то так в голову и постучалась - дрянная мысль, что можно ведь всех убить и наследником заделаться, и понял он, что без подкупленного судьи тут никак не обойтись. Письменного свидетельства он не оставил, ещё бы, да и колдуны ничего среди воды не потонувшего отыскать не смогли - и об этом сказал уважаемый судья, а дальше так добавил. Однако многие в этом городе показывали и что знакомство тот подмастерье и тот судья водили давнее, семейное, а рыбачащими их не раз в ту весну вместе видели, причём за лодку каждый раз подмастерье платил.
Это всё было бы не в обвинение, в обвинение вот какая вещь будет, что под конец весны приходил к своим родичам подмастерье, немало серебра просил - так говорил, что желает себе все должные рубашки для праздника подтверждения мастерства справить, чтоб достойно выглядеть, и что мастер уже к осени или к зиме тот праздник назначил. Только почему-то о том, как потом из расспросов судьи выяснилось, и вся гильдия не знала, и сам погибший мастер ни разу ни при ком не обмолвился, ни о сыре, ни о мясе никто на рынке не сторговывался загодя, как всегда ведётся. А вот в потайном сундучке съеденного судьи, что тот снизу за очагом держал четыре из восьми тех мер серебра нашли, южных, клеймёных, ими часто Семья-то того подмастерья расплачивалась, а как прибывшие колдуны из следов и остатков нашли, что надо, и прочитали, так те и сознались - их серебро, вот с чего давали.
Вот так и дело было, дальше говорил уважаемый судья, подкупил местного судью этот некстати подмастерье, один раз много заплатил и платить ещё обещал. А потом как ничейные дни начались, так своего времени и ждал. И дождался, но так вышло, вместо одного наследующего - это так колдуны отслоили, тот некстати подмастерье только его убить собирался, всех ему убить пришлось. Местный судья продажный на место пришёл, всё, о чём сговаривались, сказал - и колдунам дом сжечь приказать не забыл. А всё равно, уважаемый судья и сказал прямо - с немалого перепугу, забыл, что должен проследить, как все источники, если есть они на запретной земле, колдуны проверили, и своей печатью запечатать.
"Я ждал такое увидеть и я увидел, - дальше говорил судья. - Если кого-то из людей закона плохо съела злая тень, ещё и в доме его съесть сумела, значит, сам он столько раз мимо правды закона и справедливости, что нас защищает, ходил, что взяли они его и сплюнули. Я об этом думал, и хотел увидеть, прав ли я, и у этого колодца точно решил, что прав. Это надо долго - с места служителя Закона, что тебя всегда держит, падать, и головой о землю приложиться, чтоб в таком месте на колодце печати не поставить, - а дальше так добавлял. - Это потом хорошие колдуны следы подобрали, смелые стражники внутрь спускались, оказалось, что колотушку, три разных ножа и прочий инструмент, которым тот подмастерье убил и которым вид делал, что злая тень всех съела, в колодце он и утопил - в самом низу, но никуда они не делись, и поржаветь мало успели". Дальше уважаемый судья и свидетельства колдунов привёл, которые ясно сказали - убивали этим людей и потрошили, ясный след остался.
Спрашивал его тогда властный князь этих земель, но всё это потом достали, все свидетельства потом отслоили, когда уважаемый судья в этом городке впервые задержался, знать он того не мог. Подтвердил это уважаемый судья, князь дальше спрашивал - так с чего он судить начинал, с чего такого свидетеля позвать решился?
"Как я на мосту постоял, - ответил на то судья, - как никакой не той воды больше вероятного не учуял, так понял, что сколь бы то дело ни было дрянным, в своём праве тень была. Как я потом в дом того съеденного некстати судьи пришёл, тоже лишней воды не увидел, мало мир рвался, мир трескался, тень была, но должное забрала".
А дальше ещё вот что судья говорил, говорил - что никто не поспорит с тем, что уважаемый он судья, никто не скажет, что за его работу и все дела и этот князь и другие властные дома Жемчуга на серебро скупились. А только "драгоценности пишущего" от мастеров из Исс-Тарры, с тушечницей истинного мрамора, он себе так до сих пор не приобрёл, дороговаты. Может быть, сейчас приобретёт - наследников тому судье что-то пока не объявилось, а и объявятся - ту тушечницу, из которой злая тень всплыла, вряд ли вспомнят, так что он себе её оставит, изумительно камень хорош. Если ему, уважаемому судье, князь и люди города позволят.
Князь на такую речь посмеялся и всё судье позволил, а уважаемый судья дальше говорил. "А расписные ширмы в двенадцать красок я и позволять себе не думаю, простое дерево с хорошей резьбой ничем не хуже. А они в доме съеденного судьи тоже были. Так вот я понял, что судил тот судья по правде серебра, и много за каждый тот суд брал. А то вряд ли тому судье за должную работу в таком городке больше, чем мне по всем землям, где я славен, платили", - так сказал судья, хмуро дальше говорил. "А ещё понял я, люди, кто много серебра такому судье несли, мне-то правду нескоро скажут. Так нескоро, что скорей на них злая тень оскалится. Я плохой колдун, - говорил дальше он князю, - но в странных делах я понимать научился. Потому слышал, что вдоль нашего пути на ближайших слоях воды плывут, так близко, что слова и шаги подслушивают. Так что как я до дома тех ремесленников дошёл, которых этот некстати подмастерье убил, я уже знал, дрянным дело было, а про то, насколько дрянным, мне сразу никто не расскажет. Что ж, я выбрал того свидетеля, что близко ходил, и рассказать точно не откажется. Его свидетельства вы установленным порядком прочитать можете, и всех людей спросить. А на ваш княжеский суд, я тут скажу, звать его не посоветую, - а ну как придёт..."
Властный князь Дома Жемчуга этому ещё раз посмеялся, так говорят люди. Дальше велел все шесть своих больших и малых печатей к списку того дела приложить. Чтобы все знали - его княжеской волей и по закону считает он это дело полностью законченным, что люди, сделавшие недолжное, своё наказание обрели, и чтобы со всеми такими так случалось. А еще - что велит князь Дома Жемчуга это дело переписать и в изучаемые дела внести, как пример и в назидание, чтобы другие судьи в его землях и в каких еще захотят изучить могли, как такие дела разбираются.
Далее люди того князя старательно отследили, чтобы уважаемому судье полностью люди города выплатили всё то серебро, что ему за работу причиталось. А ещё повелел князь, чтоб старшие того города за свои средства дом и всё должное подготовили для нового судьи, что он, князь этой земли, в этот город поставит - раз среди людей этого города на месте исполняющего закон такое недоразумение произросло. Накладно это было им и стыдно, а что поделаешь, если правда произросло.
А уважаемого судью призвал к себе тот князь, от себя велел четверть от веса того серебра, что уважаемому судье за работу причиталось, вдобавок и истинным жемчугом - в награду отсыпать, за то, что недолжное дело рассудил должным образом. Так сказал: пусть уважаемый судья или у мастеров Исс-Тарры тот жемчуг на нужные ему вещи поменяет, или пусть себе оставит, на другое дело пустит.
"Для меня честь и удовольствие, что о том деле, что я тут рассудил, пример всем и память останется, - отвечал князю Дома Жемчуга уважаемый судья. - Но принять ваш дар, ваш истинный жемчуг я не откажусь, кто ж, когда - это и я не вспомню - от такого отказывался".
Так вот и прославлен тот уважаемый судья, был этим делом, что по справедливости и по бесстрашию своему рассудил, и обиженную тень сумел выслушать. Дальше он прожил много лет, славен был не только этим делом, но всеми своими делами. И здесь бы мы эту историю закончили.
Мы и закончим. Но ещё скажем, недобросовестные рассказчики обычно о старости того судьи говорят здесь, о том, что как ему пришла пора умирать - так он вспомнил, что старая Тень обещала; и что так тот уважаемый судья толком и не умер, тела его не нашли и не сожгли. А в нашей истории доскажут - никто не знает, какими дорогами дальше ходил уважаемый судья, что у старой злой тени свидетельства выслушивал, а как он умер - в хрониках его Семьи записано, а те хроники прочитать сможет тот, кто в архив дел и практик судейских допущен, где история про свидетельство злой тени хранится, с именем того судьи и всяким прочим должным.
А мы, достойные рассказчики, тут замолкнем, хотя многое могли бы еще рассказать.