Архипов Андрей Михайлович : другие произведения.

Поветлужье (Волжане 1). 2ая редакция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.14*62  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Читать полностью тут или тут.   

    Комментарии только для залогиненных. Смотрите ниже файлы с картами, фото и технологиями, а также не стесняйтесь ставить оценки.

    Волею судьбы горстка наших соотечественников вместе с детьми затерялась в ветлужских лесах. Но заблудилась не только в пространстве, а и во времени, очутившись в Киевской Руси XII века, за полтора десятка лет до начала ее распада на отдельные княжества. Первая задача - выжить, что не так-то просто, потому что упомянутая судьба приносит одно испытание за другим. А затем? Плыть, куда вынесет течение или все-таки попытаться изменить окружающий мир вокруг себя? И что для этого нужно? Власть, сила, деньги, друзья... враги? Или необходимо еще огромное желание жить и получать радость от каждого прожитого дня в этом мире? Ибо без радости - что это за жизнь и зачем что-то менять...


   Андрей Архипов
  
   Поветлужье
  
  
   Глава 1
   Пропажа
  
   Вовка приоткрыл глаза, выплюнул горький стебелек травы, уже набивший оскомину, и приподнялся на локте. Тень от полупрозрачного облака медленно сбежала с лица, и яркие лучи заставили его опять зажмуриться -- солнце было почти в зените и пекло, несмотря на еще не наступившее лето, немилосердно. Картинка окружающего пейзажа отпечаталась на закрытых веках яркими зелеными пятнами -- первое разнотравье луга за небольшой извилистой речкой и сосновый бор, взбирающийся на пологий холм у горизонта неровными, рваными уступами.
   "И сколько можно тут сидеть? -- Долгое ожидание отца все-таки выплеснулось наружу мысленным ворчанием. -- Задержится на часик, называется. Я уже давно прибежал бы на место. А если рвану сейчас, то можем разминуться... Интересно, Тимка еще плутает или уже дрыхнет по дороге домой? Может быть, не успевал засветло и переночевал где-нибудь на озере, в наспех сооруженном шалаше? Нет, тогда бы он уже явился в деревню! Разве что дядя Коля его перехватил по дороге и выдрал так, что Тимка не смог дальше идти... Эх, лучше бы так и было!"
   Вовкин дружок пропал вчера, отправившись рыбалить утром на озеро, благо, в школу бегать уже не надо было. Точнее, его пропажа обнаружилась вечером, когда после заката солнца Тимка не пришел с рыбалки, а Николай Степанович прибежал к ним домой выспрашивать про замыслы своего отпрыска. Вопросы в основном были о том, что сынок говорил, куда собирался пойти и когда обещал вернуться.
   Ответы были даны незамедлительно, с честными глазами и заскребшей где-то в дальнем уголке совестью. Якобы пойти тот собирался на ближнее озеро -- оно находилось недалеко, километрах в семи за сосняком, а вернуться обещался вечером, с уловом.
   На самом деле Тимка подбивал Вовку, кроме рыбалки, смотаться еще в сторону далекой лесной поляны, украшенной двумя мощными дубами.
   Деревья были очень старыми, поросшими покрывалом светло-зеленого лишайника от корней до начала веток. Толщины они были невероятной -- такие гиганты даже несколько человек не могли обхватить зараз. Если сильно вытягивать ногу, то требовалось двенадцать ребячьих шагов чтобы обойти вокруг каждого великана, а уж такого красивого мха на других деревьях Вовка никогда не видел.
   Стояли лесные красавцы на опушке леса, за многие годы разогнав всю древесную мелочь в стороны от себя. Рядом с ними бил родник, крутым зигзагом сворачивая от поляны к одной из многих лесных речушек. Вода была очень холодная, а ветки деревьев так густо закрывали пространство над источником, что там спокойно можно было переждать дождь. Именно поэтому местные любители охоты, изредка забредавшие в лесную глухомань, сворачивали сюда.
   Самим дубам, наверное, было более тысячи лет, по крайней мере, так болтали старики на завалинках. Как-то раз в деревню даже приезжали какие-то ученые. Якобы чтобы измерить возраст великанов и взять под охрану.
   "С ружжом кого-нить поставят", -- чесали языком местные бабоньки, однако проводить заезжих гостей на место никто не взялся, а сунувшийся было в разговор Вовка, получил легонько по губам.
   Потом уж отец ему объяснил, что никто из местных не хочет устраивать в окрестностях экскурсионную тропу. Места здесь тихие и спокойные. Лишних людей, туристов и другого такого добра тут даром не нать.
   Излишне любознательным приезжим всегда объясняли, что леса здесь обыкновенные, в основном смешанные. Частенько встречаются, конечно, сосновые боры и дубовые рощицы, но чтобы деревья по несколько метров в обхвате -- это явно досужие сплетни. Так и отваживали редких любопытствующих.
   А для мальчишек на этой лесной поляне самым захватывающим были не огромные дубы и даже не чистейший родник с холоднющей вкусной водой.
   Хотя, чего греха таить, полазить по веткам толщиной в обхват, а то и полежать на них было одно удовольствие. Можно представить себя этаким Соколиным Глазом и высматривать что-нибудь с верхушки дерева, оглядывая расстилающийся вокруг нехоженый лес. Обитаемые места при этом были прикрыты на юге холмами и ничуть не резали глаз рукотворными сооружениями.
   Мальчишек манила противоположная сторона -- чуть дальше в лесу расстилалась небольшая россыпь болот, и там можно было пострелять уток, если выпросить на минутку ружье у надзирающих взрослых. Пусть даже дичи на болоте было совсем немного, иначе бы охотники протоптали более широкие дорожки через лес, возможность стрельнуть лишний раз из настоящего ружья...
   Вот это был искус, так искус.
   Поэтому в том, что Тимка намылился посетить эти места, ничего странного не было. Однако то, что он не вернулся к десяти часам вечера, заставило Вовку от своего вранья испытать некоторые угрызения, а еще через час его совесть и вовсе перешла от царапанья к покусыванию.
   Можно было, конечно, воспользоваться поговоркой отца.
   Тот иногда после ссор с Вовкиной матерью приговаривал, что "своей совести надо выбить зубы, тогда она будет тебя облизывать всю оставшуюся жизнь". Сам он, правда, при этом всякий раз шел на примирение первым, однако такая позиция в итоге не помогла, и дело закончилось семейным разладом и разводом.
   Тем не менее, с малых лет Вовка поговорку запомнил и теперь пытался крепиться в соответствии с нею, не выдавая конечной цели Тимкиного путешествия.
   Собственно, Вовка и приехал к отцу на летние каникулы из города, где жил теперь с матерью и отчимом, ради таких вот походов. Они были огромной отдушиной в его обыденной и пыльной городской жизни, тем более что в этих местах он родился и жил до девяти лет и уже не представлял себе отдыха без леса и рыбалки.
   И вот на тебе, такое из себя начало лета!
   Причем он собирался идти с Тимкой вместе, но отец перед этим как раз попросил его помочь по хозяйству, так что Вовке пришлось остаться, смолчав о своем желании. Если бы взрослые узнали, что они собрались на поляну... О-о-о, тут был бы весьма вероятен исход с многочисленными телесными повреждениями где-то в районе пониже спины.
   Проблема была в том, что стояли великаны в глубине таежного леса -- взрослые, кстати, и называли его тайгой, хотя в разговоре иногда путались. Мол, "не в тайге живем, а в людях, а настоящая где-то в Сибири находится".
   Однако местный лес ничем от нее не отличался, и что ни лето -- в близлежащих селах снаряжались экспедиции за плутающими приезжими грибниками. Да что там говорить про городских, если местные тоже терялись и не всегда такие поиски заканчивались успехом. Даже здешний егерь Иван Михалыч, исходивший все тропки в окрестностях села и не такого уж далекого заповедника, признавался, что иногда застывает в ступоре, потому как ему кажется, что попал он в совершенно незнакомую местность.
   При пасмурной погоде и в густой чащобе, где мох на деревьях растет чуть ли не со всех сторон, а компаса при себе нет, поди, определись, куда идти. А пару дней погуляет в лесу иной человек, переночует на холодной земле, закусив сырыми грибами, и все, сломался: кажется ему, что ни сам не выйдет, ни его не найдут.
   Поэтому парни всегда помнили строгий наказ -- в тайгу без взрослых ни шагу!
   Но помнить-то помнили, однако искус брал свое и по краешку таежной чащи к дубам смельчаки все-таки заглядывали.
   "Вот и дозаглядывались", -- подумал Вовка к одиннадцати часам вечера, вздрогнув от скрипа вылезшей из гнезда старых ходиков кукушки. И отправился сечь повинную голову -- к отцу, который в свою очередь повез его к дому Тимки, без слов усадив на старенький мотоцикл "Урал".
   Однако дом друга оказался пустым, даже щеколда на входе была откинута и дверная створка сиротливо хлопала о порог, влекомая ночным сквозняком. Судя по всему, Николай Степанович укатил в соседнюю деревеньку из пяти неказистых изб, мирно заканчивающую бренное существование на этом свете без связи и электричества, чтобы проверить наличие своего оторвы у своей же тещи.
   Поэтому Вовка был препровожден обратно домой и силой уложен спать, а всю информацию (и пару подзатыльников) о поисках получил уже рано утром от хмурого отца, который забежал позавтракать. Ближний лесной массив они со Степанычем прочесали ночью, глуша двигатель на лесных дорогах и вслушиваясь в свои одинокие замирающие крики посреди темного леса. Но дальше в тайгу не сунулись, да и добром бы это не кончилось. С утра же на ноги были подняты остальные соседи, и те из них, кто смог отложить свои дела, ринулись в лес, поделив районы поиска на квадраты между собой.
   Вовкин же батя сказал, что вернется часам к одиннадцати за обедом для всех, принимающих участие в поисках. Правда, оговорил, что может и задержаться на часок. Сына он оставил кашеварить, отдав наказ ждать его у моста через речку.
   Вот Вовка и ждал. Уже часа два.
   Хорошо еще, что соседка осталась командовать небольшим отцовским фермерским хозяйством. Она знала, что и где лежит, а также к кому обращаться, если со скотиной случится беда.
   Хотя, собственно, к кому еще обращаться, кроме отца? Он единственный ветеринар в округе.
   Был. До распада колхоза.
   Дальше, как рассказывала та же соседка, все, что могли, поделили -- благо, народу было немного, а остальное хозяйство оказалось заброшенным и заросло травой.
   "Ладно, прорвемся, -- продолжил рассуждать Вовка, откинувшись обратно на спину. -- Главное сейчас, чтобы санкции за Тимкино "гулянье" не испортили весь летний отдых. Вообще-то вряд ли что-то серьезное могло случиться, все-таки пацаны с взрослыми иногда туда хаживали. Дорога хоть и глухая, но достаточно известная..."
   С другой стороны, лежала она далеко от дома, да и пробираться сквозь бурелом всегда очень муторно.
   Опасных зверей в округе почти не попадалось, хотя медведи иногда и забредали. Но те с человеком предпочитали не связываться, так же, как и порядком выбитые волки, сытые в последние дни расплодившимися мышами.
   Так что, скорее всего, Тимка просто подвернул ногу, а еще вероятнее -- решил пострелять уток из одолженного позавчера у Вовки самострела, да и задержался до темноты. В любом случае он не дурак. Если уж поймет, что заблудился, то биться в истерике и бежать непонятно куда не станет. Сядет и будет ждать криков или выстрелов. Если что на дерево залезет, посмотрит, в какую сторону надо идти.
   "А кстати, самострел -- зверь... -- Мечтательная улыбка расплылась на Вовкином лице. -- Хотя сам-то я его и попробовать толком не успел. Все откладывал до приезда сюда, а Тимка как увидел его, так и прицепился -- дай пострелять, дай пострелять!.."
   И не удивительно: выглядел самострел действительно классно. Стальная пластина, выточенная из рессоры (по крайней мере, так ее рекламировали во дворе, в один прекрасный момент сошедшем с ума на изготовлении стреляющих изделий), резной деревянный приклад, спусковой механизм и капроновый шнур. Вот за него как раз было боязно -- вдруг лопнет, да по глазам...
   "Хотя нет, не достанет, приклад вроде длинный получился. Со спусковым механизмом только пришлось повозиться".
   Так называемый орех, удерживающий тетиву в заряженном состоянии, был выточен из твердого дерева и посажен на шпиндель. Сам спуск сначала получался неудобный, потому что хотелось иметь настоящий средневековый, с предохранителем, а там мороки по соединению всех деталей!..
   В итоге он был сделан пистолетным в виде угольника под девяносто градусов, с одной стороны упирался прямо в зарубку на орехе, с другой -- сидел на жесткой утопленной пружине. Кроме того, поверх спускового крючка была поставлена предохранительная скоба. А вот рычаг типа "козьей ножки" не получилось приспособить, времени не хватило до каникул.
   "Ничего, -- подумал Вовка, -- в следующем экземпляре обязательно будет".
   Только заряжать самострел приходилось с помощью ног -- нагибаешься, берешься за тетиву, ногами в плечи лука, рывок и... оказываешься на земле, а может, и в луже. Ну да, первый раз так и было, тетива лопнула. Потом он нормальный шнур нашел и приноровился.
   "Но тяжело идет, зараза такая..."
   А в тот раз Вовка пришел домой с грязной мокрой спиной и получил втык и нотацию, что подрастающее поколение совсем не бережет своих родителей. Промолчал, конечно, но никто же не виноват, что тетива порвалась!
   Пока он рассуждал, вдалеке показалось неспешно продвигающееся облако пыли.
   "Ага, вот только не с той стороны, -- подумал Вовка. -- Батя, видать, через другой мосток проехал, и зашел сначала домой. О-го-го, а в коляске-то вертикалка лежит -- старенький ИЖ-12. Это куда же это мы собрались?"
   -- Давай залезай, Володька, сейчас расскажу все по пути.
   Отец устало нагнулся за котелком с картошкой и пакетом с бутербродами, заботливо завернутыми в бумагу, и забросил все вместе с пластиковыми флягами в коляску.
   -- Нашли твоего дружка, -- начал рассказывать он на ходу, тихонько тронувшись через мостки. -- Народ уже по домам расходиться стал, я как раз подвозил кое-кого. Только вот что-то Тимка сам не свой -- истерика с ним, что ли... А может, просто перенервничал -- ерунду какую-то мелет про огромное озеро, про стаи гусей на нем. Где там озеро-то? Болото дальше есть мелкое -- не утонешь, только вываляешься в грязи.
   -- Это, какое?
   -- Да ты должен знать то место, мы туда иногда уток с тобой ходили стрелять. Так что, скорее всего, врет он, как сивый мерин. Однако проверить надо, мы со Степанычем решили -- пусть ведет, а выпороть никогда не поздно. Может быть, за болотом что-то и есть не очень большое, туда давно никто не совался напрямик, а в обход -- все ноги стопчешь, если не переломаешь. Вот поэтому я ружье и прихватил. Взял еще десяток патронов с дробью, вдруг придется утку на ужин стрельнуть...
   И уже под нос отец пробурчал.
   -- Да картечи на всякий случай... Небось, егерь не замает за весеннюю охоту без разрешения.
   -- Это Тимка-то? -- вдруг спохватился Вовка, осознав, что его друга поймали на обмане. -- Ты чё, пап? Это я могу... э-э-э... сболтнуть что-то ради красного словца. А Тимка и раньше всегда правду в глаза любому мог сказануть, а уж после смерти матери зарок дал. Сказал, что с этого момента врать больше никому не будет, даже если за правду накажут сильно. Хуже, мол, чем сейчас, точно не будет. Он, по-моему, даже специально нарывается...
   Тимка действительно нарывался. К примеру, в школе, если учителя замечали любой непорядок в классе, то знали, что могли обратиться к нему.
   И он, если принимал малейшее участие в шалостях, всегда сознавался, не закладывая при этом остальных. А потом шел беспрекословно убирать битые цветочные горшки и стекла, оставляя дневник на столе учителя.
   Если же не участвовал, но страдали при этом невиновные, то подстерегал зачинщиков на улице и пытался заставить их принять наказание.
   Обычно это продолжалось до чьих-нибудь кровавых соплей. Либо Тимкин соперник был бит и соглашался с его доводами, либо тому надоедало размазывать юшку по всклоченной физиономии правдолюба, и он шел в учительскую, только чтобы отделаться от него.
   Организованную один раз "темную" Тимка стоически перенес и только с большим ожесточением стал отстаивать свои убеждения. Всеми вокруг это называлось обостренным чувством справедливости, а сам Тимка говорил, что ему так легче. В последнее время стоило ему только заявить, что он не возражал бы против признания виновных и те просто молча поднимались, чтобы принять наказание.
   -- Кстати, а что ты еще в коляску набросал, бать? Домой заезжал, что ли?
   -- Угу, наведался. Картошки еще взял, в золе ее напечем. Ну и набор для ушицы: лук, чеснок, морковь, соль... В любом случае супчика похлебаем, что бы там Тимка ни обнаружил.
   -- А зажигалку взял? -- прокричал Вовка ему на ухо. -- А снасти? Лески, крючки?
   -- Даже лучше, вон сеточка капроновая лежит, бреднем пройдемся! А "энзэ" -- топор, одеяло, зажигалка, ложки, кружки, буты... словом все нужное всегда в коляске валяется! Блин... ядрена Матрена!
   Как только они съехали с наезженной грунтовки на заросшую тропинку, несовершенное транспортное средство стало сильно подбрасывать на лесных колдобинах, и отец вынужденно замолчал.
   Наконец семейный "тарантас" выполз к небольшому оврагу, за которым расстилался густой смешанный лес.
   Пахнуло свежестью, еловыми ветками, терпким настоем прошлогодних прелых листьев... и вонючей гарью, облако которой медленно догнало ездоков и накрыло удушливым покрывалом.
   -- Собирай все вещи в мешок, -- прокашлялся отец. -- Да привяжи крышку к котелку и сунь его в пакет, а то будешь потом свои припасы со стенок рюкзака собирать... Ага, давай его сюда. Одеяло сверху накидывай. Тебе вон ту сумку. Всё, потопали...
   Пробирались к месту Вовка с отцом около двух часов. Шли тяжело. Упавшие деревья перемежались крутыми овражками, склоны которых были покрыты прелыми почерневшими листьями, скрывавшими мокрую глинистую почву. Ноги разъезжались, теряя опору, и Вовка пару раз соскользнул в ручей на дне одной из промоин.
   Ботинки были уже покрыты толстым слоем грязи, не желающей отчищаться на трухлявых сучьях, разбросанных по краям незаметной тропинки. Да и та начала понемногу исчезать и скоро совсем потерялась в пробивающейся сквозь старую осеннюю подстилку траве, зеленые ростки которой почти полностью скрыли следы побывавших тут людей.
   Только по кое-где обломанным веткам, сломанным стеблям папоротника и не до конца истлевшей пачке из-под сигарет можно было угадать, что человек когда-то ставил свою ногу в этом мрачном месте.
   Лес был похож на нетронутые заросли старого валежника, собранного неведомыми силами в одном месте. Помимо прочего, сухостой был приправлен сочащимися влагой мхами, которыми поросли сгнившие на корню деревья.
   А еще он пугал царящей вокруг тишиной.
   Даже обычной живности почти не было, словно звери избегали давящей мрачности бурелома. Только неугомонные сороки стрекотали где-то по верхушкам деревьев, да мелькнула раз заячья спина в кустах.
   -- Ну, все, скоро выйдем, просвет уже виден... вон и Николай, уф-ф... -- шумно перевел дух Вовкин батя, одновременно перелезая через очередное препятствие, перегородившее путь на опушку. -- Эх, твою дивизию... Михалыча нам только не хватало! Он, конечно, мужик правильный, договориться с ним можно почти завсегда, однако если упрется на своем, то грузовиком не сдвинешь... Ладно, давай двигай, Володька, вон твой кореш сидит, голову повесив! Отвлеки пока парня от неминуемой порки.
   Михалычем Вовкин отец называл егеря, который был лишь чуть-чуть его старше. За свою жизнь прошел тот, что называется, воду, огонь и медные трубы. Жил изначально в каком-то большом городе, воевал всю первую чеченскую сразу после военного училища, был в самом конце ранен и капитаном ушел в запас. А дальше, по слухам, пребывал в таком подавленном настроении, что чуть ли не в монастырь собрался податься. Однако потом одумался и уехал в глухое село к дальней родне, где немного потоптался и пошел в егеря.
   Жил Михалыч большую часть года один в своей лесной избушке, только на зиму перебираясь в селение к родственникам. Поначалу попытался держать марку в лесном хозяйстве, но потом обнаружил, что семьи в деревне хотя и не голодают (кто ж на земле с руками из правильного места себя до такого доведет?), но сидят в полном безденежье. Стал иногда подкидывать им мяса на продажу по городским родственникам.
   Однако подчистую выбивать живность в округе все равно не давал.
   Весной же вообще всех, пришедших в лес с оружием, гнал домой под угрозой его отнятия, хотя и делать это без участкового права не имел. Если, говорил, дать тебе селезней на отстрел, то ты ведь не остановишься, пока все патроны не изведешь, а я один и за вами всеми уследить не могу.
   Мужики ругались, но слушались. А уж про их уважение к егерю сказал случай, когда приезжие охотники (их называли потом в деревне "краснопиджачниками") подстрелили без лицензии лося и послали Михалыча "куда Макар телят не гонял", пытаясь продолжить отстрел небольшого лосиного стада. Тогда он поднял всех боеспособных мужиков в округе (никто не отказался!) и грамотно обложил стоянку охотников.
   Ружья те, конечно, не отдали (да и не стал на этот раз егерь нарушать нелепого закона), а доводить пререкания с ними до крайности с порчей машин и имущества никто не стал (пулю в спину от новых хозяев жизни получить никому не хочется).
   Однако лося и настрелянную дичь мужики отняли и пообещали прострелить колеса, если те тут же не уберутся. Полтора десятка человек с оружием наперевес могут в этом убедить кого угодно, особенно если не ведутся на матерки и крик, а попытки пойти врукопашную пресекают выстрелами под ноги.
   Так что своим Михалыч небольшие послабления давал, а чужих, приходящих без разрешения, всем миром спроваживали. Как везде, в любом замкнутом сообществе. Да еще дополнительно огородились от лихих джипперов перекопанными лесными дорогами. А с разрешением -- что ж, только плати деньги и пали с удобных насестов в прикормленных заранее кабанчиков.
   Поскольку местность стояла на отшибе и дороги были не ахти какие, то подобных столкновений было мало и живности более-менее хватало на всех. Прямых же конкурентов человека -- волков, единственно опасных зверей, водившихся в близлежащей местности, повыбили почти начисто. Остались только особи, забредавшие из заповедника. Поэтому-то, несмотря на активные Тимкины поиски, особой опасности от зверья никто не ожидал.
   -- Привет, Тимка! Как же тебя угораздило-то? -- Пожав руку, Вовка устало уселся рядом на травяную кочку. -- Пострелял хоть?
   -- Ага. Вон добыча, -- Тимка кивнул на пару довольно больших тушек гусей. -- Из-за нее и поверили, что я на озеро вышел. Только я почти все болты твои расстрелял, Вовк... Пару в озере утопил, не рассчитал, а еще три штуки в кусты засандалил, не нашел потом. Вот, чуток всего осталось, с наконечниками из толстых гвоздей.
   -- Слушай, здорово! А те болты... да ну их. Тем более что большую часть я из тонкой оцинковки наклепал, они все равно дюймовую доску не прошибают -- плющит их... Расскажи лучше, как ты смог попасть-то? Я уж не говорю, что сумел подобраться: гусь все-таки птица осторожная! -- вывалил Вовка ворох восклицаний и вопросов. -- Подранков не оставил? Куда идти надо?
   -- Случайно получилось. Одного бил влет, когда целая стая поднялась. Стрелял наугад и попал в крыло. Тот упал и в кустах запутался, так что добивать пришлось. А второго я долго ждал -- спустился в камыши, схоронился за травяной кочкой, брюхом траву примял, улегся... Ноги, правда, в воде пришлось держать. Полчаса прошло, прежде чем гусь в камышовом просвете показался. Замерз как цуцик, особенно когда доставал его из воды. Хорошо, что там ила немного и достаточно мелко. Но я его метров с пятнадцати достал, Вовк, наповал! Арбалет у тебя хорошо бьет! И ложе выглажено ровно, прицеливаться легко, и стрела точно в цель уходит.
   -- Не арбалет, а самострел, Тимк. У нас на Руси именно так их называли. А выглаживать я его действительно старался -- без этого точности не будет. Вот я еще защелку принес, -- потихоньку от взрослых потянул Вовка из кармана тонкую изогнутую пластину. -- Смотри, если тут поставить, то она пойдет кругом над орехом, и болт прижимать как раз будет... Видишь, как пружинит?
   -- Эй, молодежь! -- донеслось от стоявших около родника мужиков. -- Собирайтесь, пойдем смотреть на ваши чудеса, пока нас никто не видит и на смех поднять не может. И послушайте, кстати, какая тишина стоит... Ни ветерка, листок не шелохнется! Даже сороки галдеть перестали.
   -- Вчерась то же самое было, дядя Слав, -- затараторил Тимка, обращаясь к Вовкиному отцу. -- Мало того, я даже родника почти не слышал, как будто вымерло все кругом. Меня такая жуть взяла, что я сразу от трех дубов рванул вон в ту сторону, еще по дороге на молодое деревце наткнулся! В нем аж хрустнуло что-то, а я себе синяк на лбу поставил, вот...
   -- Ну, точно заговариваться стал малец, -- протянул егерь. -- Уже и дубов у него три... Видать, головой об это деревце хорошо приложился.
   Вовка вдруг услышал приглушенный всхлип и обернулся на Тимку. Тот стоял с бледным лицом и слепо таращился в сторону своего поднятого пальца.
   -- Эй, Тимофей, ты не обижайся, я же пошутил, не хотел тебя... Эй, эй, малец, ты что? -- заволновался Иван.
   Тимкин лоб покрылся испариной, глаза начали бегать по поляне, потом закатились, и он рухнул плашмя в траву перед собой.
   -- Володька, воды от родника, быстро... вон кружка около рюкзака стоит!
   Общими усилиями Тимка был приведен в себя, щеки его от похлопываний раскраснелись, а вся рубашка была залита водой.
   -- На попей, сынок, что ж ты? -- суетился Николай. -- Ну, что такое случилось? Пей, пей же...
   -- Дуба же три...
   -- Да три, три, конечно, ты помолчи, полежи...
   Состояние Николая было близко к шоковому. Он впервые увидел, как его сын, самая настоящая оторва с шилом в заднице, упал в обморок.
   -- Все, все, бать, мне уже нормально. -- Тимка повернулся к своему другану, видимо, не доверяя взрослым, которые были готовы во всем с ним соглашаться. -- Вовк, а что случилось с третьим дубом? Молнией пожгло? А остатки где после пожара? Блин, да не было вроде никакой грозы. А что случилось? Его ведь не спилишь и не вывезешь отсюда.
   -- Вроде всю жизнь было две штуки, Тимк...
   -- Да? Ну ладно, ладно, будем считать так... -- Тимка как-то затравленно огляделся вокруг. -- Все, бать, я нормально себя чувствую, это, видимо, от тишины вокруг... Это... как его, воспаленное воображение!
   Тимка хотя и не особо хорошо учился, но был довольно начитанным и такими словами бросался на раз.
   -- Ну, все, пошли на озеро!
   -- Какое озеро? Без тебя сходят, а мы с тобой сейчас домой двинем. Все, я сказал! -- рыкнул на сына Степаныч.
   -- Без меня вы его не найдете! А я уже действительно нормально себя чувствую... -- начал возражать Тимка.
   Наконец, спустя пятнадцать минут уговоров и такого же времени отдыха на одеяле (для профилактики, как сказал Николай, и в качестве компромисса, как подумал Тимка), команда вышла в путь.
   Виновник переполоха сначала пошел впереди, но, как понимал Вовка, направление его движения полностью совпадало с тропинкой, ведшей на болото, и егерь вскоре оттеснил мальчишку назад и стал самостоятельно торить путь.
   Так они и пробирались вперед около получаса, наблюдая мелькавшую впереди спину Михалыча в брезентовом плаще с двустволкой через плечо.
   Бурелом неожиданно сменился светлым сосновым подлеском, перемежающимся березовыми рощицами по краям оврагов, и это вызвало недоверчивое ворчание у всех мужиков по очереди.
   Наконец, перевалившись через небольшой холм, поросший молодыми кряжистыми дубками, колонна смешалась и буквально скопом вывалилась на озерный простор, что вызвало оторопь и одинокий хриплый возглас Николая:
   -- Едрена канитель!
   Все обозримое пространство на северо-западе занимал вытянутый овал водной глади, заполненный гамом и визгом диких гусей, а также всевозможной пернатой мелочи.
   -- Как в тундре на Севере! -- ахнул Вовка, вспомнив передачи "В мире животных". -- Ну, Тимка, ты даешь, какую красотищу нашел!
   -- Гх-хм... Тимофей! -- прокашлялся егерь. -- Ты уж, конечно, прости меня за прошлую напраслину, но... гхм... не может этого быть, потому что не может быть никогда! Я же тут полтора месяца назад все излазил, да и наши деревенские, хоть и запрещаю, наверняка бывали... Родники прорезались все вдруг? И рыбы оказалось сразу тьма? И тут же пролетные птицы облюбовали себе это место и плюнули лететь на родину? Ладно... Гадать, что да как, вечером за костром будем, а то стемнеет, пока возимся... Мужики, размещаемся! По такому случаю разрешаю отстрел. Немного, чтобы остальные из деревни слюной не захлебнулись, не набежали сюда и не испортили такую благодать...
  
  
   Глава 2
   Разговор ни о чем
  
   Тимка и Вовка сидели на траве, наплевав на всякие мелочи вроде зеленых, не отстирывающихся пятен на штанах. Свесив ноги с обрыва, они предавались созерцанию закатного светила, падающего в верхушки деревьев на другой стороне озера.
   -- Слушай, Тимк, -- во второй раз завел допрос Вовка, нарочито не вспоминая первую неудачную попытку. -- И все-таки, почему ты не вернулся засветло? Вышел рано, на ближнее озеро не заходил... До этой поляны идти три часа, еще час до озера. Ты в двенадцать прибыл, так?
   -- Даже раньше, до тайги я на велосипеде доехал и в кустах его схоронил.
   -- Еще час или полтора на гусей, так?
   -- Два с половиной...
   -- Угу. Отдохнул, осмотрелся, обсох на солнце -- еще час, правильно?
   -- Ну...
   -- Тогда в семь-восемь вечера ты при любом раскладе должен быть уже дома. Раскалывайся, что ты тут нашел и отчего в обморок грохнулся? Ведь повыносливей меня будешь...
   -- Да так и было! -- сорвался на полукрик Тимка. -- Полпятого я уже возвратился на поляну, но тут почему-то стемнело, и я дальше не полез! Я еще подумал, что часы сломались, и решил переночевать около родника, -- продолжил он чуть тише. -- Утром меня там и нашли.
   -- Часы сломались? Скорее, просто увлекся и не заметил, как время ушло...
   -- Нет, я по своим ощущениям чувствовал, что еще не вечер... А тут вдруг раз! И сразу ночь, звезды.
   -- Ну... А может с тобой как с теткой Меланьей случилось? Она, по ее словам, шастала по лесу три дня, а когда все-таки нашла обратно дорогу, то дома ее встретили, будто она всего часа на четыре уходила... Ох, и скандал был! Она своего зятя чуть ли не скалкой начала утюжить, пока соседи не зашли на крик и не рассказали, что сегодня с утра ее видели у колодца с корзинкой. Та и на них взъелась! Мол, вы тут сговорились, хотите меня со свету сжить... Уж когда ей телевизор включили и новости того дня показали, только тогда и успокоилась... Правда, у тебя время немного по другому отыграло, но уж очень похоже!
   -- Не знаю, Вовк, может, и так.
   -- А что там с третьим дубом? Чего ты его поминаешь постоянно?
   -- Да был он, был! -- в полный голос закричал Тимка. -- Мы же там помост соорудили на ветвях и перила! Ты там еще навернулся вниз и левую руку сломал, тебя на "буханке" в медпункт возили в районный центр! И шрам остался на запястье от этих стержней... как его... Илизарова, вот!
   -- Где? -- задрал рукав рубашки Вовка.
   -- Ну, вот тут должен быть, -- неуверенно закончил Тимка. -- Не вру я, Вовк...
   -- Да верю я!
   -- Эй! Слышен крик, а драки нет, -- донеслось от костра. -- Давай, ребятня, подваливай, гуси в глине уже пропеклись, сейчас доставать будем.
   На скатерке по волшебству появились столовые принадлежности, бухнулась фляга с водой, залитая по горлышко у родника, и пара запотевших бутылок водки, охлажденных в озере. Михалыч с Тимкиным отцом, разделывающие в сторонке гуся, истекающего умопомрачительным запахом, тут же одобрительно крякнули.
   -- Ну, Вячеслав Владимирыч, знаешь, чем порадовать. А то нам как-то не до нее, родимой, было, когда этого сорванца искали.
   Тут же разодранная на куски птица разлетелась по тарелкам, и через пару минут, сопровождаемых пластиковым звяканьем стаканов и хрустом перемалываемых челюстями кусков, пошел неторопливый разговор о жизни, ничем не отличающийся от тысяч таких же разговоров на кухнях необъятной страны.
   -- Вот вы, пацаны, на нас неодобрительно смотрите... Вот ты особенно, Тимофей, -- начал, как самый старший, егерь. -- Спиваются, мол, отцы ваши, как и другие мужики в деревне. В чем-то вы правы, хотя еще пару лет пройдет, и вы сами начнете хохолки друг перед другом и девками задирать, да горькую потреблять. А уж курить-то втихаря наверняка пробовали не раз... Только спешу заметить, молодежь, что ваши отцы сильно отличаются от других! Ума не пропивают, а посмотреть со стороны местной пьяни, так и вовсе трезвенники трезвенниками, только по своим да церковным праздникам в стакан наливают. Ну, вот еще под такой великий повод, как сегодня.
   Михалыч прокашлялся, подмигнул своим собутыльникам и продолжил.
   -- А руки-то у них, какие золотые! Вот твой отец, Володька... Во-первых, с образованием! Ветеринар -- человек на селе всегда уважаемый. Во-вторых, свое хозяйство -- и опять же тут профессия пригодилась. В-третьих, в помощи никому не отказывает, лечит скотину соседям за "спасибо". Другой и плюнуть без денег не согласился бы, а он и в дождь и снег... За это и жинка его поедом ела, а потом, как сверкнуло ей в глаза золотишком, так бросила все и укатила... Э-э-эх...
   -- Михалыч, хватит при детях-то...
   -- Извини, Слав, просто свои потуги на этом пути вспоминаю.
   -- Да ладно тебе, пап, -- отозвался Вовка. -- А то я не понимаю ничего! У мамы с отчимом только и разговоры про то, кто что купил и что надел. Вот в возраст войду и к тебе перееду!
   -- Ну-ну... -- грустно улыбнулся Вячеслав.
   -- Так вот, про что это я... С головой у вас отцы, ребята, -- продолжил, улыбнувшись, егерь. -- Твой, Тимка, в молодости механизатором был, а как колхоза не стало, новую профессию освоил, теперь в кузне горбатится... Если кому оградку сковать или починить что по хозяйству, то к нему. "Николай, родной наш, помоги, выручи, век не забудем..." Так, Степаныч?
   -- Да уж почти кончились те кованые оградки! Да ну их к лешему! Навезли польских заготовок и теперь дешевле купить все в магазине, да сварить в одно целое! Ручная ковка никому не нужна! По крайней мере, сюда, в глубинку, за этим уже никто не поедет...
   -- А говорят, что теперь ты ножи взялся изготавливать, да узор травить на клинках выучился? Покажешь? -- заинтересованно спросил егерь.
   -- Да что там показывать... Так, пару на заказ сделал. Не скажу, что все премудрости при этом освоил, пока на любительском уровне.
   -- А травишь-то как?
   -- Да этим, как его... хлорным железом. Тут ведь не в нем суть. Главное -- нарисовать, чтобы рука не дрогнула... Окунаю в парафин клинок, а потом по нему завитки накладываю. Вот это как раз самое муторное.
   -- Понятно... Главное ведь, ребятки, для нашего человека, чтобы у него какая-то цель большая была в жизни. Или дело интересное, или оставить по себе добрую память, а то и просто чего-нибудь достичь, самому себе доказать. Что-то возвышенное ему нужно, что ли, не просто кусок изо рта у другого отнять... Тогда он жилы из себя рвет, стараясь этого добиться. Вон как страну расширили! А впереди ведь простые поселенцы шли, навстречу опасности, к вольной жизни!
   -- От плохой жизни они убегали, Михалыч, от крепостничества, от притеснений.
   -- Не всегда, Слав, не всегда. Вот у меня прадед держал на Кубани табун лошадей, дом богатый был. Когда Столыпин землю раздавал в Сибири, то он все распродал и со всей семьей рванул в те места. Не поверишь... за месяц, пока добирались, все деньги со своей женой пропили да прогуляли, приехали на место голы и босы. Получили земельный надел в тайге, топор да лопату, как говорится, в зубы за казенный счет, и вперед... Так за год он на кедровых орехах так поднялся, что опять скотину и лошадей завел, пятистенок поставил. Зачем все это ему надо было, а? Что-то просит все время русская душа, к чему-то стремится... А если не получает она того, что нужно ей, то через некоторое время человек ломается. Или спивается, или засасывает его трясина стяжательства... Вот поэтому у нас гениев и талантов без меры в стране, а с другой стороны полно опустившихся людей или такой сволочи, что рука отказывается пристрелить, хочется зубами рвать... Никто в мире до сих пор понять не может, чего же все-таки наша душа просит, даже мы сами! Может, потому и говорят об ее загадке!
   -- Ну, не скажи, Михалыч, -- влез в разговор Николай. -- Иногда человек такой рождается, что с детства его научить ничему доброму нельзя, все под себя гребет, едрена вошь... Все только я, да я, да для себя, какая уж там душа? Встречал я таких, и не так уж и редко.
   -- Бывает и такое, бывает. Иногда случается на переломах истории, как у нас было. Народ звереет от голодухи, нищеты. Все ходят нервные, злые... так что, может, это и генетически передается. Потом все устаканивается, конечно, но поколение вырастает почти напрочь отмороженным...
   -- А когда все как в болоте живут, лучше, что ли? Все равно некоторые кропают друг на друга доносы или просто делают ближнему пакость. Приезжал тут один городской франт, рассказывал, как он при переезде мощные колонки к стене поставил и врубил по самое "не могу". Соседям своим решил праздник устроить. Пусть порадуются, мол! Самого его все равно на этом месте завтра не будет, и они ему уже ничего не выскажут... -- Николай рубанул в воздухе рукой от избытка чувств. -- Хотелось мне ему по роже двинуть, да жена покойная... земля ей пухом, не дала -- праздник какой-то не хотела портить. А родился-то и жил этот урод в тишине да покое, когда ни о каких переломах истории и подумать никто не мог.
   -- Да уж, бывают люди на свете, которые, кроме чувства гадливости, ничего не вызывают, -- опять согласился Иван. -- Это уже как раз от воспитания зависит. Может это даже как раз тот случай, когда с его предков вся мерзость началась... Ведь воспитывают не только словами, но и примером своим.
   -- Что там ни говорите, мужики, -- начал Вячеслав, -- но народ после перестройки в худшую сторону изменился. У нас еще ничего, а в городе что творится... Грызут друг друга почем зря, все думают только о том, как бы обогатиться. А если какие терзания и есть у кого, то вином заливают... Каждый норовит проехаться за чужой счет, а уж столица первая под себя гребет, скупает все подряд и соки из людей выжимает! Капитализм, мать его!.. Люди, конечно, отвечают тем же! Пофигизмом к делу на урезание зарплаты, формальным подходом на эту самую соковыжималку. Другим человек стал, равнодушнее, что ли...
   -- Так я и говорю, от воспитания многое зависит и от традиций, -- поднял указательный палец вверх Иван. -- Если свои традиции все порушили, а ведь порушили же, истребив как класс крестьянство в тридцатые годы, то где другие взять? Запад тебе поможет только деньги грести лопатой! Туда же грести, на Запад! Да еще технологии даст, чтобы лопата получалась поболее! А с такими дарами народу неинтересно жить, он даже себя не воспроизводит! До войны еще рожали по привычке, в деревенских семьях по восемь-девять детей было, а начиная с конца тридцатых, всех погнали с земли на завод работать. Да и после войны при Хрущеве так прижали деревню, что крестьяне сами оттуда побежали... А в городе что? Там все думают только о себе любимых, детей не рожают. Нищету, мол, плодить не хотят. Обставят квартиры мебелью заграничной, коврами да хрусталем -- и нате вам, нищие. Как будто их предки во дворцах жили! Не рожденных еще детей уже убивают своими заплесневелыми мозгами! Так и вымрем все, потому что сердцевины в нас не осталось...
   -- Прав, ты конечно, Михалыч, -- кивнул Николай, опрокидывая стопку. -- Только вот оборону перед войной тоже надо было создавать, промышленность поднимать. Не скрутил бы Сталин всех в железный рог, так и вырезал бы в войну фашист весь народ... И насчет тебя у меня закавыка есть. Ты ведь в свои почти сорок лет, уж прости меня, не женился и детей ни нажил. А других осуждаешь.
   -- Твоя правда, и про то и про другое. Нужно было до войны и после нее хозяйство поднимать... И технологии всегда необходимы, чтобы детей и жен защищать, только вот не надо ради этого искоренять свою суть и ломать народ через коленку! Как поступить надо было -- я тебе не скажу, одно знаю: никакое промышленное развитие не может достигаться ценой человеческого горя и огромного количества невинно замученных и убитых. Вот начальников, которые проворовались, надо было отстреливать! Вместе с уголовниками! Не теми, которые колоски с поля таскали от голода, а которые грабеж и воровство себе в профессию записали. Вообще всю элиту в стране надо время от времени перетряхивать. Согласился взяться за дело и не справился -- снимать и на веки вечные в подсобники, без права занимать какую-нибудь должность! А то хозяевами жизни себя чувствуют от безнаказанности, а не слугами народными!
   -- Да ты...
   -- Только вот не надо меня сейчас осуждать, Степаныч, что я так жизнями людскими вольно предлагаю распоряжаться. Одних расстрелять, других на задворки жизни... И вопросов провокационных не надо! Типа, если немного расстрелять, это ничего? И где граница между "много" и "немного"? И еще что-то там насчет слезы невинного ребенка... Я, если надо, переступлю не только через слезинку, но только если будет надо! Мне, тебе, детям вот нашим, но не ради каких-то там идеалов!
   -- Да я что... я ничего, Михалыч, что ты взъелся-то? -- опешил Николай.
   -- Извини, в душе накипело... В лесу, пока бродишь, какие только темы сам с собой не обсуждаешь... А в продолжение разговора вот что скажу. Есть такое выражение: "Не верь, не бойся, не проси". Пусть оно из арестантской жизни, но ведь и для многих других дел подходит. Верить надо только своим, а доверять тем, кто за тобой идет! Не бояться делать то, что должно! За родных-то бояться сам бог велел... И не надо просить ни у кого милости жить, как ты хочешь! За это надо драться!.. А еще нечего других упрашивать, чтобы они жили как ты! Не надо всему миру доказывать, что ты первый, единственный и самый передовой, а также учить этот мир жить по-своему! Надо просто делать так, чтобы людям лучше жилось!
   -- Да так и делали!
   -- Делали вообще всем людям вокруг, а надо тем конкретным, за которых ты в ответе! А другие сами к тебе потянутся, особенно те, у кого стержень внутри пожиже будет. Некоторые ведь сами с усами, их никаким примером за собой не вытянешь. Вон японцы, к примеру... Уж на что Вторую мировую проиграли, а кто скажет, что они другими внутри стали, несмотря на то что переняли потом все западное? Меняются все, конечно, но зачем менять внутреннюю суть, как мы? Зачем? Порушили страну, отказались от себя, стараемся быть похожими на других. На Европу ту же кичливую, которая в своих колониях геноцид творила, а теперь про всеобщее благо талдычит! А от этих метаний мы только шатаемся без своего нравственного стержня! Как бы ни дошататься!
   -- Думаешь, если стержень появится, как в старые времена, то все хорошо будет? -- усмехнулся Николай. -- С чего же тогда революции одна за другой век назад вспыхивали? От хорошей жизни? Или ты думаешь, что нравственный стержень твой во всех раньше был? Во власть имущих, к примеру?
   -- Это ты меня уел, признаюсь. И сейчас во власть пустые люди идут, и раньше то же самое было. Редко-редко вменяемый человек попадется -- и тот ничего поделать не может, даже если на самый верх залезет. Хотя в любом случае лучше иметь хоть что-то делающих, чем тех, что страну протрындели... А ведь какая бы власть ни была, чуть поменьше начальнички воровали, воруют и будут воровать, пока с корнем их не вырвать. Чем сильнее облизывают задницу того, кто повыше них сидит, да славословят про народ и его защиту -- тем больше в карман кладут! Да ладно бы только это! Народ же за быдло держат! Как у нас все хорошо да сколько сортов колбасы в магазине лежит! А народ этот только такую колбасу может купить, которую есть нельзя! Столько дерьма, прости Господи, в нее напихано! И никто эту дрянь наверху запрещать не собирается, потому что сами на этом наживаются хорошо! Только умильные рожи из ящика строят. А люди утратили эту... пасс... Вячеслав, как ты говорил?
   -- Пассионарность...
   -- Вот! Выбили все хорошее в людях, когда они жилку свою за что-то дельное рвали. За детей, за лучшую жизнь... Не за сытую -- за нее и сейчас друг другу глотки рвут, а именно за хорошую... свободную, что ли. Сказать не могу... И что тут делать, тоже не знаю. И насчет меня... -- продолжил Иван. -- Не встретил я никого, вот и не нажил детей. А по старым традициям дед или отец мне бы холку намылили еще лет до двадцати и невесту сосватали. Теперь бы жил и детей растил... Было бы для меня это хорошо или нет, не скажу. А вот для продолжения рода это очень даже неплохо!
   -- Ты вот, Иван, поминаешь традиции, -- чуть сменил тему Вячеслав, вскочив на ноги и потянувшись в усеянное звездами небо. -- Да у нас на Руси всегда тьма народов была, а у каждого они свои. И на Руси, и на той же Украине. А у татар даже религия другая...
   -- А ты еще забыл тех, кто все эти народы и создал... Словене, поляне, древляне, вятичи, меря, мурома, мещера -- из них русские получились. Булгары, часть удмуртов и мари, что они успели подмять, это те же татары. Кто там еще был -- я даже не знал никогда, не то чтобы упомнить. Чуваши вроде бы из тех же племен вышли, что Волжскую Булгарию образовали, но не пожелали ислам принять, наособицу остались... Все разные, но принимают нас во всем мире как единых! Значит, есть какая-то схожесть, что-то общее во всех народностях, раз они живут вместе. Иначе друг друга изничтожают на корню, следов не остается... Так о чем это я? Традиции у всех свои, но все они о том, как землю пахать, как дом строить, как детей растить. А традиций, как деньгу зарабатывать, я не припомню что-то. Вот так-то...
   Михалыч неожиданно отвлекся и оглядел притихших ребят.
   -- О... пацанва уже наелась от пуза и засыпает, наслушавшись наших бредней. Ну, так о чем же нам при них за бутылкой говорить? Не о бабах же! А великих мыслей о спасении Расеи мы выдать на гора так сразу не готовы!.. Ладно, давайте спать. Постели ребятам, Слав, одеяла я за тобой положил, а нам пенок и моего спальника хватит, по ночам сейчас тепло...
   Он потряс полупустой бутылкой водкой, отбросил ее в сторону и со смешком закончил.
   -- Эх, даже одну втроем не допили, вояки!
  
  
   Глава 3
   Нежданная встреча
  
   Несмотря на ясное, вызвездившееся под вечер небо, утро пришло сплошными серыми клочьями туч, накрывшими галдящий озерный мирок теплым покрывалом. Начал накрапывать мелкий нудный дождь, заставляя спящих людей недовольно ежиться и забираться глубже под одеяла, чтобы не прерывать сладких утренних сновидений.
   Один лишь егерь проснулся и выбрался из-под разложенного спальника, приступив к обычному для себя утреннему моциону. Спустя несколько минут он уже гремел ложками и котелками, намывая их в прибрежном песке. Потом разжег костерок, забрав из-под куста заготовленные еще с вечера дрова, и повесил котелок над огнем. Вскипятив воду и заварив чай, выложил рядом немудреные сушки и стал собирать мешки и рюкзаки, предварительно дав команду на подъем.
   Молча, позевывая и содрогаясь от утренней прохлады, народ бродил от озера к близлежащим кустам, пытаясь проснуться, и напяливал на себя редкие влагонепроницаемые шмотки, чтобы защититься от висящей в воздухе влаги.
   Наконец, сгрудившись у костра, все стали греметь кружками и собираться в обратный путь.
   Пробирались в сторону поляны долго. Заметная только из-за вчерашних следов тропинка немного повиляла в утреннем сумраке и сама собой исчезла. И хотя точного времени никто не засек, прошло более чем сорок минут, прежде чем егерь спохватился и послал мужиков оглядеться вокруг. Однако, не получив от них никаких обнадеживающих сведений, повел колонну дальше.
   Бурелом довольно скоро кончился, и потянулся светлый смешанный лес, часто перемежаемый сосняком. Через верхушки деревьев проглядывало чистое голубое небо, уже освободившееся от утренних туч. Влажный поначалу воздух прогрелся, и чувство сырости ушло.
   Ботинки легко пружинили по старой хвое, доставляя удовольствие от ходьбы.
   Время быстро и незаметно скользило вперед.
   Вовка с Тимкой иногда отбегали в сторону, кидались шишками по порхающим среди деревьев белкам и сосредоточенно рассматривали очередного красноголового дятла.
   Наконец был объявлен привал и слово взял Иван.
   -- Вот что, мои дорогие, потерялись мы. Сначала я думал, что просто промахнулись мимо нашей поляны. Шли ведь строго на юг, так что через пару часов куда-нибудь, да должны были выйти. Однако часы эти давно прошли, да и лес здесь совсем другой -- светлый, сами видите. Такого у нас отродясь не бывало... А уж эта история с озером, чудесное пришествие которого мы как-то серьезно до сих пор не обсуждали... Короче, мужики и хлопцы, -- егерь бросил взгляд на безмятежно развалившихся на траве ребят, -- решать нам надо, куда дальше двигаться. Попрошу по старшинству высказать свое мнение. Сначала ты, Николай, потом Вячеслав, далее Тимка, как прямой участник всей этой круговерти, а напоследок Володька...
   -- Михалыч, если уж ты заблудился, то нам-то дороги вовек не найти, -- ответил, сплюнув в сторону, Николай. -- Надо переть напролом, как шли! Выйдем к какой-нибудь речке и пойдем по течению. А там появятся обжитые места или увидим кого-нибудь... Тогда просто стрельнем в воздух и спросим дорогу.
   -- Если по пройденному времени считать, то деревню свою мы уже минуть были должны, а шли-то еще ходче, чем пробирались к озеру, -- задумчиво прокомментировал егерь высказанное предложение. -- На юге же от деревни сплошных лесов нет, поэтому мы с запасом должны были бы на открытом месте оказаться. Разве что леший нас по лесу кругами водил, да я ведь на солнце каждые две минуты смотрел. Так что... давай теперь ты, Вячеслав.
   -- Не нравится мне вся эта история с озером и дубами... тремя, -- стрельнул глазами в Тимку тот. -- Не послушать ли вначале, что молодежь скажет? Они довольно долго шептались и спорили, может быть, что-то прояснят нам? А, Тимка?
   Тот, насупившись, покачал головой и не сказал ни слова, даже получив локтем в бок от Вовки. Последний долго не отступался, однако поняв, что его усилия разговорить друга не приводят к положительному результату, начал сам.
   -- Боится он, бать, что засмеете вы его. С ним же такие приключения произошли и непонятности!
   И Вовка стал рассказывать про пресловутый третий дуб, всегда, по Тимкиному мнению, присутствующий на поляне, про рано наступивший закат и абсолютную тишину, про свою якобы сломанную руку... А также про тетку Меланью, про то, как Тимка шишку набил о дерево, про летающие тарелки, барабашек и разные необъяснимые явления, которыми буквально кишит окружающая жизнь и познания о которых Вовка получил в городе из телевизора, подключенного к без малому полусотне каналов кабельного вещания.
   -- Предположим, сынок, ты так долбанулся о дерево, что у тебя в голове день мог сократиться... -- начал размышлять Николай. -- Скорее всего, ты без сознания некоторое время провалялся.
   -- Нет, Степаныч, не все так просто, -- прервал его Иван. -- Часы пяти не показывали, когда темнота упала, так? Ну-ка покажи, Тимка, может, они встали? Да нет, почти правильно, две минуты -- не та разница. А уж про сломанное запястье... Придумать такое у взрослого фантазии не хватит, не то что у одиннадцатилетнего ребенка! Вот если... Говоришь, Тимофей, когда тишина наступила, побежал с поляны долой? А в какую сторону?
   -- Ну, не побежал, а так... заторопился. Сначала к дубу, хотел на помост влезть... Хватанул по пути мешок, самос... трел, -- договорил все-таки Тимка до конца. -- А потом о корень зацепился и... хрясь, в какое-то дерево влетел. Ну, ссадину потрогал и дальше почесал. Вот.
   -- Ты что-то надумал, Михалыч? -- заинтересовался Вячеслав. -- Что значит "вот если..."?
   -- Что значит, что значит... Любопытной Варваре знаешь что оторвали? Сам молчишь, а другие должны все сразу выкладывать? Ладно, ладно, не обижайся, просто не время еще моим мыслям наружу выходить. Слишком уж все запутанно и странно. Как говорится, все страньше и страньше... Вот выйдем из леса -- все сразу прояснится. По коням! Впереди еще полдня. Попить, оправиться, позавчерашние бутерброды в зубы и... дай бог нам выбраться из этой хрени!
   После привала шли ходко, но постоянно озирались на солнце, лишь иногда отвлекаясь на живописные окрестности. Лесной живности стало, не в пример вчерашнему дню, гораздо больше. Мальчишки даже пару раз увидели лисий песочный хвост, порскнувший куда-то в кусты.
   Однако егерь почему-то зарядил ружье крупной картечью и взял его наизготовку, положив дуло на плечо, благо, ветки не мешали. Вовкин отец, поглядев на Михалыча, тоже осмотрел свою двустволку, оставив, правда, ее висеть за спиной.
   Стали немного забирать на восток и под вечер, часов в семь, уже порядком уставшие от топанья по начавшему густеть лесу, набрели на хорошую поляну с ручейком.
   В молчании побросали вещи и разбрелись вокруг на поиски дров. Развели костер, вскипятили чайку и принялись за остатки вчерашних гусей. Вовка с Тимкой сразу после ужина заснули на разбросанных вокруг костра одеялах, взрослые немного поговорили ни о чем и тоже начали укладываться спать, перенеся разговор на следующий день.
   Не просто же так говорят, что утро вечера мудренее! Мало ли какая мысль посетит за ночь?
   Но новый день не принес ничего нового. Все долго отсыпались после вчерашнего длинного похода, потом нарочито медленно стали завтракать теми же зачерствевшими бутербродами и чаевничать.
   -- Так, у нас, кроме хлеба и консервов, осталась пара потрошеных гусей и картошка. Той вместе с овощами килограммов шесть будет, -- приподнял мешок егерь. -- Негусто. Если кого-нибудь съедобного встретим, отпразднуем салютом из наших стволов, а пока нам надо решить, куда будем двигаться дальше. Я вчера повернул на восток. Надеюсь выйти в сторону Ветлуги, если будем держаться этого направления. С жильем на этой реке погуще, однако лес, как видите, начинает портиться. Места мне совершенно незнакомые, а километровку и компас я отдал мужикам при поисках и, как на грех, обратно не забрал. Да и не думаю я, что карта могла бы помочь нам сейчас... Ладно, доедайте, собирайтесь. А вам, ребятки, придется потерпеть. Сегодня нам надо постараться выйти к людям, поэтому подстраивать скорость движения под вас, как вчера, мы не будем... Но если что -- жалуйтесь. Жалобы будут рассмотрены в плановом, так сказать, порядке! Жалобщики -- наказаны!
   -- Слушаюсь, мой капитан! -- вытянулся во фрунт Тимка и отдал честь на иностранный манер.
   -- Кгх-х-хр... -- состроил рожу егерь. -- Руку к непокрытой голове в русской армии не прикладывают, кадет!
   Тут уж и Вовка включился в игру, вытянувшись и отдав честь, прикрыв макушку другой ладонью.
   -- Эх-х-х, робяты! Мне бы вас годочек погонять, такие справные солдаты бы вышли! -- улыбнулся бывший капитан.
   -- А что, Михалыч, -- присоединился к игрокам Вячеслав и хитро подмигнул пацанам, -- не стать ли тебе на время нашим командиром? Пока не выведешь? А звать мы тебя будем капитаном. Лесным. Лесной капитан -- звучит!
   -- А вот стану, только слушайтесь, -- вошел в роль новый начальник. -- Рота, подъем! Стройся!.. Отставить! Разбирай пожитки и пешим порядком в колонну по одному шагом марш! Ать, два... Тронулись, значит.
   Весело начав утро под неясные перспективы дальнейшего блуждания, пятерка затерявшихся путешественников лихо протопала часа три. Громко раздавались команды для "кадетов", взрослые вставляли веселые шуточки и вспоминали дела славной молодости и беззаботного детства.
   Участников похода не смущали их ни скользкие овражки с мелкой порослью кустов, ни завалы из сгнивших деревьев, преграждавшие путь. Небольшие озерца обходились на раз, более продолжительные топкие болотца переходились с большей осторожностью.
   Один раз Вячеслав чуть не попал в мочажину, привлеченный в стороне сочной зеленой травой, но вовремя отпрыгнул назад с внезапно провалившейся под его весом моховой кочки. За это он был подвергнут командиром нудной лекции о вреде глупости, а также о необходимости соблюдать интервал движения и не сходить с тропы.
   Но в целом шли бодро и довольно долго.
   Еще часа четыре, пока не выдохлись.
   И уже начали присматривать место для небольшого роздыха, как впереди раздался рев кем-то потревоженного зверя.
   -- Николай, ты с детьми! Топор в руки! Вячеслав, заряжай жаканом, если есть, -- ринулся вперед Иван, скидывая наземь рюкзак.
   Вовкин батя отрицательно покачал головой но, перехватив ружье, побежал за егерем.
   Промчались метров пятьдесят.
   Открывшаяся им на небольшой полянке картина заставила обоих на пару секунд застыть в оцепенении.
   Огромный медведь нависал над повергнутым наземь человеком с залитым кровью лицом. В стороне оторопело стоял подросток лет двенадцати, одной рукой поправляя сваливающуюся на глаза холщовую шапку, а второй судорожно удерживая что-то похожее на копьецо с перекладиной пониже наконечника. Свое неказистое оружие он направлял на зверя, уперев торец в землю позади себя.
   -- Слава, у тебя ведь дробь? Стреляй в воздух! Только не в медведя, в того не вздумай, мы его не положим с нашим арсеналом!
   Тут же прозвучал выстрел, и топтыгин соизволил обратить внимание на новых участников противостояния.
   -- Ты посмотри, какой здоровый... Если раздразним, то получим по полной программе!
   Парнишка же просто уставился на них, приоткрыв рот и бросив заниматься своим головным убором.
   Зверь несколько мгновений постоял, оценивая новых противников, отошел на пару шагов от распростертого тела и, слегка развернувшись боком к двум людям, издавшим такой грохот, приподнялся на задних лапах и протяжно заревел.
   Видя, что это ничуть не повлияло на расстановку сил, медведь немедля бросился в атаку.
   -- Слава, стреляй и перезаряжай! -- во всю глотку закричал Иван, делая несколько быстрых шагов к медведю одновременно с выстрелом в воздух.
   Бурый зверь тут же остановился, словно налетел мордой на незримое для него препятствие. Даже загривок хозяина леса как будто бы поднялся дыбом от такого движения.
   После этого мохнатый великан медленно поднялся на задние лапы и боком пошел в сторону. Сделав несколько шагов, он опустился обратно на землю и стал медленно уходить в кусты. Пройдя метров пять, повернулся назад и еще раз заревел, вытягивая оскаленную пасть в сторону своих противников, а затем не спеша удалился.
   Люди на поляне медленно проводили глазами грозного зверя, а затем еще несколько минут вслушивались в затихающий в стороне треск под лапами лесного исполина.
   -- Ну, ты гигант, Михалыч... Я думал, нам хана пришла, -- напряженно выдохнул Вячеслав. -- Ты же никогда не рассказывал о своих встречах с мишками...
   -- А я и не встречался с ними... так. Издали иногда видел. Знаю только, что бежать от него нельзя. -- Егерь опустился на колено, опершись на ствол осины. -- Не в службу, а в дружбу, Слав... Сбегай за Николаем с детьми, приведи сюда. Медведь вроде в другую сторону ушел, но так безопасней будет. И рюкзак мой тащи, а я пока посмотрю, что там с раненым...
   Вячеслав рысцой убежал, а Иван поднялся, подошел к лежащему без памяти окровавленному человеку и помахал рукой подростку, застывшему с рогатиной.
   -- Давай подваливай, парень, поможешь! Как же вас угораздило на мишку нарваться? -- егерь начал ощупывать раненого. -- Давай-ка перевернем его на спину. Да ты помогай, помогай, что стоишь, как будто не понимаешь... От шока отойти не можешь, что ли? Так... дышит, ребра вроде целы. По крайней мере, он не стонет, когда его трогаешь. Ага, по морде лапа прошлась, вон как кожа болтается. Сейчас ребята подойдут... ага, бегут уже. Слышь, Вячеслав, ты у нас ветеринар как-никак, обработай рану, а я сейчас парнишку поспрашиваю, где у них тут жилье! Раненого надо срочно нести к врачам... Хотя, может, его и нельзя тревожить, посмотри опытным глазом, я и пропустить что-то мог.
   Михалыч повернулся к напуганному пареньку.
   -- Так, родимый, теперь с тобой... Как зовут? Откуда путь держите? Где тут у вас ближайшая деревня? Твоего спутника нужно в больничку доставить...
   Тот переводил тревожный взгляд с одного лица на другое, остановился на мальчишках и, видимо, что-то для себя решив, закланялся в пояс и затараторил, невнятно при этом произнося половину слов. Сгрудившиеся вокруг раненого путешественники различали только некоторые, пробивавшиеся сквозь всхлипы, выражения.
   -- Спаси вас Христос, добрые люди... Мыслил, смертушка пришла от лютого зверя... Батюшка мой... век благодарить буду. Дай вам Бог доброе здравие на многая лета!
   -- Так, стоп, богомольный! -- прервал его командирским рыком егерь. -- Отвечай по существу, где ближайшее село?! Только нормальным русским языком говори, а не тем, которым пытаешься объясниться...
   После десяти минут мытарств информацию мужики все-таки выудили, но пришли к мнению, что предки парня явно заблудились здесь несколько сотен лет назад, потому что тот отвечал c дикой примесью какого-то славянского наречия. Понятные выражения выглядели примерно таким образом:
   -- А? Э-э-э... Радиславом кличут... А весь у нас поставлена на Ветлуге... Сами мы с батюшкой по зиме белку промышляем на заимке... Ныне же сруб решили поставить, а сами мы с Переяславля, вольные людины... Я там и родися... Убегли со своей отчины, согнали нас вороги с родной землицы... налетели... и поча нарубати мужей лучших... Ну, мы и сбегли, ужо не поубивали нас... Живем тут среди язычников...
   -- Чудно ты говоришь, добрый молодец, -- подстраиваясь под Радислава, продолжил расспросы Иван. -- Понимать мы тебя, конечно, понимаем, иногда, правда, через слово, а то и два, но... Врач у вас где? Доктор? Батюшку твоего лечить надо, а для этого лекарь нужен... Чтобы отец твой потом живой и здоровый бегал!
   -- Не совсем разумею... Нет у нас ни лекаря вашего, ни волхва, одни мы с батюшкой на полсотню поприщ. А до веси нашей идти целую седмицу. Сруб мы тут порешили заложить, да хозяин лесной не позволил.
   -- Так, Вячеслав, что у тебя?
   -- Вроде больше никаких повреждений не вижу. По голове лапой мишка заехал, кожу сорвал со лба. Иголка есть, с собой носишь?
   -- В рюкзаке, во внешнем кармане есть. Там в катушке с шелковыми нитками пара штук торчит. Тимка, пулей неси, -- отдал приказание Иван. -- А ты что, Вячеслав, хочешь ему лицо шить?
   -- Угу, сейчас в водке вымочу твою галантерею, да обработаю лицо... Красавцем, конечно, не будет, но в темноте никто не должен испугаться. Черт, водку взяли, а лекарства забыли...
   -- У меня остатки бинта и йод чуть-чуть есть в том же рюкзаке. Рожу себе расцарапал, перевязал да сунул туда... -- Михалыч повернулся к ребятам. -- Тимка, слышал? Тащи до кучи! Больше, правда, нет ничего, аптечку впопыхах выложил и забыл... Едрит твою медь! И карту и аптечку, а как раз понадобились позарез... Так, хлопцы, план такой -- Вячеслав шьет и перевязывает охотника... Как твоего батюшку зовут, богомольный?
   -- Антипом наречен.
   -- Так вот, Вячеслав лечит Антипа, а мы стоянку разбиваем. Таскать охотника никуда не будем, пока он в себя не придет. Давайте, ребята, на поиски воды. Николай, ты ружьецо Славино возьми, проводи ребят... Вы тоже, хлопцы, в пределах его видимости топчитесь... Шумите погромче, трещите сучьями, переговаривайтесь! Все по серьезному, без шуточек, уяснили? А я пока лапника нарублю да с местным населением пообщаюсь...Уж больно у них с отцом наряд интересный -- лапти, онучи да копья со стрелами... Старообрядцы-фанатики, затерявшиеся в ветлужских лесах? -- пробурчал себе под нос Иван. -- Ха! Дела наши грешные идут все страньше и страньше. Ну да про это я уже упоминал вроде...
   Ручей мальчишки нашли довольно быстро и, утопив канистры в ямине, быстро их наполнили. Потом Тимка с отцом начали рубить лапник, собирать дрова, разводить костер... Вовка помогал неожиданно ставшему лекарем Вячеславу. Михалыч активно общался с юным охотником.
   Другими словами, активно обустраивались.
   Как-то плавно, без каких-либо неуместных обид или терзаний (почему, мол, не я?) все безоговорочно приняли, что старшим в их команде будет егерь. Отчасти потому, что тот был немного постарше Николая и Вячеслава, отчасти из-за того, что пользовался уважением на селе.
   Возраст и положение всегда принимаются во внимание в такой тонкой штуке, как отношения между людьми.
   Однако самым главным доводом был тот, что в Михалыче чувствовалась военная косточка. Человек не боялся принимать решения и брать на себя ответственность. А такое особо ценится в наш век, когда частенько мужики бегают от этой самой ответственности из-за своей лени, прячась за женским подолом и прикрываясь словами о равноправии и женском феминизме.
   Да и выглядел капитан в отставке достаточно солидно -- сухой, жилистый, среднего роста, с пробивающейся сединой на голове и шрамом в продолжение левой брови.
   В общем, герой своего времени, как по заказу.
   Вот только "морда лица" у него немного подкачала. Нет, не урод, но девки толпами не бросались, оттого и проходил всю жизнь холостым: где же в лесу суженую найдешь?
   Поэтому, когда Иван позвал всех к костру чаевничать, оставив Радислава сидеть со своим отцом около наспех сооруженного ложа из лапника и одеял, все беспрекословно бросили дела и подсели послушать, что же командир узнал нового.
   В конце концов, любопытство тоже сыграло свою роль. Недаром Вовка получил втык от отца за то, что постоянно отвлекался от операции, прислушиваясь к негромкому разговору егеря с юным лесным отшельником.
   А вот вести, которые принес к костру командир, пришлись по нраву не всем.
   -- Он не один раз повторил, что весь, то бишь деревеньку, поставили переяславцы, которые снялись со своих родных мест из-за набегов половцев... -- В этот момент Иван мотнул головой, будто сам не верил в то, что говорит. -- Сюда они прошли водными путями практически через все земли Киевские и Черниговские, а также Рязанское, Муромское и Ростовское княжества. Шли Днепром, волоком через Болву к Жиздре, а далее уже в Оку и Волгу. Названия притоков могу соврать -- названия слышу в первый раз, однако последний из них идет, как я понял, по землям вятичей. Прошли их малой кровью и хорошо, что только своей, иначе не выпустили бы их оттуда. В общем, настолько настрадались, что забились в самое глухолесье. Как говорит подросток, -- к язычникам, то бишь к черемисам.
   -- Да что ты за бред несешь, Михалыч! -- сразу отрубил Николай. -- Какое рядом Ростовское княжество, какое Рязанское? Половцы, черемисы какие-то? Этот парнишка просто сбрендил в своих лесах! Видимо, у этих лесных охотников история застыла на татаро-монгольском иге, и они до сих пор ее рассказывают своим внукам и правнукам! Такое ощущение, что они из леса тысячу лет носа не показывали! Хрень собачья!
   -- За что взял этот бред, за то и вам продаю! -- повысил голос Иван. -- А придумать такое в своем состоянии и при таком раскладе он не мог. Что скажешь ты, Вячеслав?
   -- Что тут скажешь! -- пожал Вовкин отец плечами и посмотрел на радостно заулыбавшихся мальчишек. -- Это ребятня забегает сейчас с горящими глазами. Как же, такое приключение, потом будет, что рассказать одноклассникам! Сначала в тайге заблудились, а потом такое! Только вот боюсь, что заблудились мы конкретно. А с учетом чудес, которые нас преследовали с самого начала, думаю, что обратно домой нам скоро не попасть.
   -- Люди у нас в лесу, случалось, пропадали... -- неторопливо добавил Иван. -- Что уж с ними происходило, один бог ведает. Судя по всему, мы тоже... попали в историю. Так что готовьтесь к самому неожиданному!.. А ты не шуми, Степаныч. Никто выводов пока не делает, может, все и образуется, но пока программа минимум -- донести в целости и сохранности охотника к их стоянке, предварительно подождав, пока он оклемается... если, конечно, оклемается. А потом, может быть, организуем поход на Ветлугу. Посмотрим, что за весь такую они там поставили...
  
  
   Глава 4
   Старый новый мир
  
   На второй день пострадавший охотник начал, не приходя в сознание, стонать, а под вечер очнулся и с трудом разлепил глаза. Обведя осоловелым взглядом открывшуюся ему поляну со множеством незнакомцев, он приподнял голову и попросил пить.
   Вячеслав отправил его сынишку искать затерявшийся берестяной туесок, исполняющий роль стакана, а сам кинулся поправлять примочку с настоем цветков ромашки, собранных тут же на поляне. Раны на лице активно подсыхали, и он беспокоился, что охотник их свезет. Однако тот трогать ее не дал, пока его мутный взор не остановился на лице отпрыска. Только в этот момент он успокоено откинулся обратно и дал поправить сбившийся компресс.
   -- Ну вот, очнулся, а ты боялся, что не оклемается, -- засуетился вокруг больного отрядный ветеринар, обращаясь к Радиславу. -- Ничего, будет жить, если не помрет...
   -- Слав, ты чего? -- вскинулся Иван.
   -- Да шучу, шучу я, -- поправился сразу тот, разглядев встревоженное лицо отрока, понявшего смысл его слов. -- Не боись, если очнулся твой батя, то в голове уже все по местам встало. Поправится.
   Радислав после этих слов немного успокоился и начал откликаться на задаваемые ему вопросы. А тех было много. Делать было особо нечего, и путешественники начали вовсю выспрашивать парня про его житье-бытье. Понимали они его с середины на половину, но это только подогревало их любопытство.
   Сам он тоже спрашивал, в основном его интересовала одежда незнакомцев, ружья, назначения которых он так и не смог понять, и почему-то вопросы религии.
   На его просьбу перекреститься сразу отозвались Николай с Тимкой и, немного погодя, Иван. Причем последний сделал это двуперстием, оценив недоуменный взгляд Радислава, брошенный на первых двух "верующих". Достав же вслед за этим крестик на шнурке, егерь еще и заслужил одобрительный кивок со стороны паренька.
   Также удивился Радислав отсутствию бороды у мужиков. Подбородки, конечно, заросли щетиной -- кто же в тайге будет бриться? Но по сравнению с окладистой "лопатой" его отца это выглядело как-то несолидно, что вызывало у пацана некоторое недоумение и новые вопросы.
   Однако времени на их удовлетворение хватало, поскольку больших дел у остановившихся на привал путников не было. Едой они неожиданно оказались обеспечены.
   Охотники перед самым столкновением с медведем завалили сохатого, из-за которого, скорее всего, у них и разгорелся спор с мохнатым хозяином леса. Завалили того двумя стрелами, одна из которых торчала в нижней трети груди, а вторая в шее.
   Иван с Радиславом после упомянутого чаепития как раз и занялись его разделкой.
   Лося перевернули на спину, закрепили его в таком положении лежащими неподалеку бревнышками, а потом егерь начал разрезать шкуру от гортани до кончика хвоста, а парень -- пялиться на его нож, не сводя своих горящих глаз. Через некоторое время малец все-таки очнулся и стал помогать вспарывать кожу ног, после чего, соединив разрезы, взялся стаскивать шкуру. Содрав ее и расстелив, вспорол брюшину, вытащил желудок, подрезал на шее пищевод с трахеей и через отверстия между ребрами вытащил все это в грудную клетку.
   Потом парнишка под оторопелыми взглядами Вовки и Тимки, наблюдающими за его сноровкой с восхищением, оттащил внутренности в сторону и там уже отделил на траве съедобные части, завернув их в подросшие листья то ли лопухов, то ли другого какого растения.
   Все это молодой охотник проделал, едва не свернув себе шею в сторону отошедшего к костру Ивана. Его горячие взгляды так явно прожигали спину егеря, что тот по завершении церемонии разделки торжественно преподнес Радиславу свой нож в подарок. Паренек густо покраснел, поняв, что фактически выпросил оный предмет своими пламенными взглядами, но от дара отказываться не стал.
   Иван же объяснил потом, что этот довольно затрапезный ножичек специально выпростал наружу для таких целей, а свой рабочий, принесенный еще из армии, не собирается никому дарить или менять в сложившихся условиях. Пригодится еще.
   Парнишка же, видя, что об отце его заботятся, и окончательно растаяв от вожделенного подарка, перестал обращать внимание на необычный вид незнакомцев. А уж признав в них христиан, перестал скрывать все подробности своих похождений и переселения в данную местность.
   Как и прежде, не все из речи Радислава было понятно, но через некоторое время ухо уже привыкло к славянскому наречию, и большинство его слов, хотя далеко и не все, постепенно стали укладываться на привычные понятия и выражения.
   Причин ухода переяславцев из княжества было несколько.
   Во-первых, непрекращающиеся половецкие набеги, приносящие с собой разорение деревень в округе, пепелища и смерть родичей. Несмотря на удачные ответные карательные рейды, породнение княжеских семей с половецкими ханами и использование степняков в княжеских разборках, покоя на границе переяславского княжества не было.
   Половецких орд в степи насчитывалось более дюжины, а уж более мелких родов, не входивших в крупные племенные союзы, и того больше. Не замиренные родством или мечом степные грабители совершали стремительные наскоки, убивали или уводили в плен захваченное население, продавая его на рынках Крыма или возвращая обратно на Русь за выкуп.
   Поэтому община (а именно так перевели слово "вервь", употребленное Радиславом) в составе нескольких весей решила бросить полусожженные после очередного набега хозяйства и уйти на поселение в сторону Ростовского княжества, на северо-восток. Люди были все вольные, скреплены родственными связями, а поскольку никаких долгов перед князем они не имели (кроме ежегодного урока и воинской повинности в качестве пешего войска им ничего не назначали), проблем с уходом у них не возникло.
   Второй причиной была смерть ранней весной переяславского князя Святослава Владимировича.
   С датами у Радислава не складывалось, поэтому он даже год от сотворения мира не мог назвать, не говоря уже о летоисчислении от рождества Христова, но имена князей, названия княжеств, городов и рек перечислял довольно бойко.
   Из-за этой особенности отрока Иван с Вячеславом никак не могли привязать к дате описываемые им события, хотя уже понимали, что закинуло их довольно далеко. Может быть, даже в тот же самый мир, если, конечно, Радислав не сошел с ума.
   Кстати, именно версии о безумии подростка придерживался Николай, не желая даже вступать в обсуждение чего-то другого.
   Еще одну интересную теорию подсказал Тимка, признавшись, что молодое деревце, на которое он налетел, было молодым дубком.
   Если предположить, что на пару дней на поляне открылся какой-то временной тоннель, о которых так любят говорить в фантастических фильмах, то Тимка, попав в него, сломал третий дуб в его деревянном младенчестве. И вернувшись на поляну, выросшего дерева он, конечно же, не увидел.
   После таких рассуждений Николай обозвал всех дураками, отобрал у мальчишек самострел и удалился разбираться с продуктом детского творчества. Оставшиеся лишь пожали плечами и продолжили допрашивать Радислава, который ничего не понял в их пространных рассуждениях о тоннеле.
   Это было не удивительно, половину употребленных слов мальчонка слышал в первый раз.
   Так или иначе, но упомянутая им смерть князя являлась определенной вехой во временной привязке, хотя про него самого никто из выспрашивающих и слыхом не слыхивал.
   Между тем, рассказ Радислава все длился, и история обрастала новыми подробностями.
   Как оказалось, довольно долго князем переяславским был Владимир Мономах, но после того как тот перебрался в Киев, городом и окрестностями стал управлять его сын, Святослав.
   Однако это правление было очень коротким, спустя год он умер и на княжество сел его младший брат Ярополк.
   И его приход непосредственно затронул настрой верви.
   Спустя короткое время у небольшой части старой дружины возник конфликт со ставленниками нового хозяина Переяславля, в результате которого полтора десятка воинов разорвали свой договор с князем. Единственный десятник из разорвавших роту имел родню, давно уже осевшую в названной верви и община обзавелась профессиональным сопровождением. Часть его потом осталась в Суздале, а семь ратников, уже насытившихся службой, решили влиться в ряды переселенцев.
   Сколько всего человек отправилось в путь на следующий после конфликта год, Радислав точно сказать не мог, потому что к ним прибавились еще попутчики из близлежащих земель. Однако вышли общинники на четырех огромных досчаниках и семи насадах1, из которых только три последних были куплены, остальные же суда просто наняты у переяславских купцов.
   Не мог Радислав подсчитать и общее количество людей, осевших в веси, однако уверял, что точно больше двух с половиной сотен. И это не считая малых детей до четырех-пяти лет.
   Большую часть общины составляли именно бабы и дети, оставшиеся без кормильцев. Тем не менее, защитить поселение все-таки было кому, многие из мужей верви до этого числились в пешем ополчении. И именно их наличие перевесило при решении вопроса, где обосноваться и строить жилье.
   Еще в пути большинством голосов общинники решили идти не под князя, а отправиться на новую землю, еще не обложенную погостами. Таковую, занявшись расспросами по пути в Суздаль, нашли на реке Ветлуге, где обитали черемисы и остатки вытесненных ими отсюда на реку Вятку отяков.
   Рядом, чуть западнее, а также в самих суздальских землях жила меря, а если от устья Ветлуги перебраться на другой, правый берег Волги, то можно было столкнуться с мордвой.
   Черемисы тоже обитали по этой стороне реки, и часть их селений доходила почти до ростово-суздальских земель, платя дань этому княжеству. Вниз же по Волге и частично в низовьях Оки черемисы были уже под пятой Волжской Булгарии.
   А тут, в Поветлужье, рассудили переяславцы, ни то, ни се. Если обоснуемся без ссор с соседями, то заживем без пригляда, а будет плохо -- уйдем в верховья Ветлуги, куда почти дошло своими восточными границами Ростово-Суздальское княжество, и чуть севернее которых была зона влияния Великого Новгорода.
  
  
   # # 1 Д о с ч а н и к (д о щ а н и к) -- плоскодонное палубное судно, использовавшееся главным образом для транспортных целей на большинстве рек. Впервые появились в древнем Новгороде в XII-XIV вв. Строились полностью из досок и не имели обычной для того времени выдолбленной из дерева основы. Н а с а д -- небольшое речное плоскодонное беспалубное деревянное судно, обшивка корпуса которого образована путем насадки досок продольными кромками на специальные шипы. Подобную обшивку (без напуска досок друг на друга) принято называть обшивкой вгладь. Суда, обшитые внакрой (с некоторым напуском досок), назывались набойными.
  
   Чесал языком Радислав так хорошо, что Вячеслав на ухо командиру высказал сомнение по поводу излишней доверчивости рассказчика к незнакомым людям, особенно в такие времена и при таком его положении. Это, конечно, если принять за истину, что они попали именно туда и в то время, про которое рассказывал отрок.
   В ответ на это Иван также тихо ему ответил, что за болтливый язык тому еще от отца попадет, когда тот очнется. С другой стороны, Радислав не сказал ничего такого, чего не могли бы знать соседи переяславцев. А на особого хитреца, заманивающего незнакомцев в ловушку, паренек явно не был похож.
   Вышло немного не так.
   Когда больной охотник понемногу стал подниматься, а это случилось на третий день, то первым делом он попросил сына сопроводить его в кусты, а оттуда уже донесся приглушенный гневный шепот и звук затрещины. Вячеслав с Иваном с улыбкой переглянулись, но вышедший из кустов отец Радислава первым делом, пошатываясь, поклонился и представился.
   Речь его была еще непонятней, чем у сына, но основное можно было разобрать, тем более что за пару дней к некоторым языковым особенностям местного говора все уже привыкли.
   -- Здраве будьте, добрые люди. Кличут меня Антипом, охотник я, сын кузнеца нашего, Любима. Благодарствую за то, что спасли жизнь мою и кровиночки моей. Благослови вас Бог! И прощения прошу за отрока сего... Не отблагодарил он вас за спасение... -- Антип бросил косой взгляд на Радислава, -- и не отдарился за подарок ваш. Не побрезгуйте в свой час отведать гостеприимства нашего...
   -- Ты садись, садись, Антип, -- кинулся Вячеслав к нему. -- Нельзя тебе еще головой-то так мотать.
   -- Спаси тебя Бог, лекарь, не ведаю твоего имени. Что понял я в беспамятстве, за то и повинился, но имен ваших не расслышал.
   -- Вот наш командир... э-э-э... воевода, скажем, так, -- Вячеслав неудачно попытался перевести на старославянский язык статус "лесного капитана". -- Иван Михалыч зовут его, а мы коротко называем Михалычем или егерем.
   Иван слегка наклонил голову, не пытаясь оспорить ни своего нового положения, ни попытки Вячеслава говорить от имени всех. Далее Вовкин отец представился сам, а также назвал Николая, ковыряющегося в отдалении, и ребят, отиравшихся около него.
   -- Невместно мне спрашивать у спасителей своих, откель вы, но Радькой сказано было, что братья вы нам по вере. Да и сам я просил вас ужо гостеприимство мое принять... Но вида вы зело странного, и спросов тьма будет у общины нашей.
   -- Не изволь беспокоиться, Антип, -- перебил его Иван, беря разговор в свои руки. -- Что можем, то расскажем, а о чем умолчим, о том не обессудь. Откель мы? Хм... Издалека, не поверишь... Вовка, подь сюда. Вот ответь на вопрос, откуда мы все, что нас объединяет? Так, чтобы одним словом объяснить, мне самому интересно. А тебе будет проще понять, Антип, если дите об этом скажет...
   -- Откуда? Ну... я сам из города, из Нижнего, а остальные из деревни. А одним словом? Ну... река нас объединяет, вдоль по Волге живем, я чуть выше, а остальные чуть ниже... не знаю что сказать, Иван Михалыч.
   -- По Волге? Поволжские земли, знать? -- Антип, озадаченный ответом, покрутил головой. -- Тока там в низовьях нехристи одни... Разве что в верховьях Волги реки? Но о городе таком я и не слыхивал...
   -- Нет, не в верховьях, а живут... жили у нас не только нехристи. А насчет названия... Волжанами нас зови, -- даже обрадовался егерь, отойдя от опасной темы. -- А то, что ты города нашего не знаешь... Да нет больше его!
   -- Нешто ворог пожег? Али другая какая беда?
   -- Считай, что как не было его, -- туманно ответил Иван. -- А вот про нас разговор особый. У себя я был, скажем, не воеводой, а чуть пониже... ушел на покой в чине сотника, если по-вашему. Но то дело прошлое, да и наука моя воинская сильно отличается от местной. Так что по некоторым вещам меня и за дитя неразумное принять можете, а в некоторых я вам фор... пример покажу. Остальные люди -- мастера своего дела, скажем так. Пришлось нам покинуть наши земли, и назад возврата, судя по всему, для нас нет. Ищем мы место, где осесть можно, да осмотреться вокруг. Можешь ли подсказать такое?
   -- А... могу, пожалуй, -- немного приосанился Антип, поняв, что у него появился повод отдариться. -- И ранее христиан в вервь нашу в княжестве Переяславском принимали, не чурались. По границе жили, рукам для меча и для сохи всегда дело находилось, а уж ныне... Ныне среди язычников живем, народ чуждый и языка не знает нашего... Таки мыслю я, что мужи сильные и христиане православные в общину нашу с честью могут войти. Обещать не могу, но слово свое за вас скажу...
   -- А живете как?
   -- Живем? Непросто нам живется... Выкупили мы землицу для веси у ветлужского кугуза, князька местного, токмо поклониться ему весомо пришлось мечами да бронью, себе почти ничего не оставили. А оружие не помешало бы. Хоть торговлишка наша соседям лишь выгоду несет, а сторожиться все одно приходится. Людишки тут дикие и воинственные, иной раз глядят косо, а кугузу не всяк из них подчиняется. Кто-то помыслить может и на копье нас взять. Ладно, что железо здесь худое, мечи... дрянь мечи, одно слово, но и костяными стрелами ежели забросать, так смертушка многим придет...
   -- Кугузу подчиняетесь?
   -- Владычества над нами нет ни у кого! Тут все так и черемисы в том первые! Разве что те из них, кто повыше устья Оки сидят, суждальцам белкой отдают. А до этих мест руки еще у Суждали не доросли.
   -- Суждали?
   -- Да хоть так, хоть Суздалью ее величай, все едино. Если у черемисов погостов нет, то нас тем паче не тронут, православные мы. Разве что булгарцы, но те тоже неблизко... Ох... Ажно в глазах потемнело.
   Вячеслав бросился к пошатнувшемуся больному и Иван свернул разговор.
   -- Утомили мы тебя, Антип. Отдыхай! Спасибо тебе за приглашение, каким бы боком потом оно нам ни повернулось... А мы пока меж собой обсудим дела наши скорбные... Отдыхай!
   Иван отошел в сторону, помахав рукой Николаю и прихватив с собой за локоть Вячеслава.
   Разместившись на бревнышке импровизированной скамейки, уже устроенной на месте ночлега, и подождав, пока все собравшиеся разместятся, егерь начал:
   -- Ну, братцы мои дорогие, как говорится... помешательство не может быть групповым. Или может, но не такого качества. Слышал, Николай, что нам Антип пел?
   -- Слышал краем уха, -- мрачно пробурчал тот.
   -- Так вот, господа попаданцы, если все это правда, а к этому все и идет, то дороги нам обратно не найти. По крайней мере, сейчас, в нашем состоянии. Патроны кончатся -- и хана. Медведь задерет или дикий абориген на шкуру подстрелит. И так, правда, подстрелит -- не удержится от соблазна чужаков приветить. Но даже если дойдем обратно и найдем то озеро, то кружить около него и надеяться, что этот тоннель еще существует, можно бесконечно. Я уже недавно сформулировал программу минимум, теперь лишь повторюсь. Предлагаю выходить с охотниками к этой веси. Надеюсь, ради нас они прервут на несколько дней свою попытку устроить тут зимовье. А там уж как-то попытаемся влиться в общину, будем потихоньку познавать окружающий мир.
   -- Мне тут вот какая мысль пришла, -- решил присоединиться к егерю в своих рассуждениях Вячеслав. -- Если мы верно рассудили насчет третьего дубка, то наше малейшее действие здесь может так сдвинуть историю, что если даже мы вернемся, то это будет, скорее всего, уже другой мир. Спасли охотников? Считайте, уже все. Если они вернутся обратно к себе, то любое их действие и даже любая встреча может вызвать такой вал изменений, что мы уже не должны будем в будущем родиться. Вот так-то. И даже если не выйдут, то не факт, что все останется по-прежнему... Кто теперь знает, как должна была закончиться их встреча с мишкой?
   -- Итак, голосуем: кто за то, чтобы идти в весь? -- решил подвести итог Иван.
   Все мрачно, поглядывая друг на друга, потянули руки. Даже Николай поднял руку с зажатым в ней топориком. Вроде совсем недавно все с удивлением, даже иногда с улыбками слушали, как Радислав и Антип рассказывали о своих приключениях. А теперь, после констатации факта, что они попали в совершенно нестандартную ситуацию и идет речь уже об их жизнях, подавленное настроение опустилось на всех собравшихся без исключения.
   -- Ты верно сказал про общину, Михалыч, -- решил прервать затянувшееся молчание Вячеслав. -- Только вот возьмут ли нас? Как бы Антип за всех ни просил, решающего слова он, вероятно, не имеет, так? -- Вовкин отец дождался ответного кивка и продолжил: -- Надо подумать, что мы можем предложить этим людям. Не только наши жизни и труд. Взять-то, может быть, они и возьмут, но распоряжаться без нашего спроса потом ими будут...
   -- В этом ты прав, Слава, очень прав, -- согласился Иван. -- Ну, так давайте и выскажемся, что каждый может предложить. Тимка? Вовка?
   -- Э-э-э-э... Ружья у нас есть! -- выпалил Тимка. -- А еще зажигалка и... еще разные вещи, вот!
   -- Эх, Тимка, -- прервал его друг. -- Патроны если кончатся, то новых не сделаешь. Пороха еще нет, наверное, раз луки, копья и мечи у всех. Газ для зажигалки тоже негде взять... А вот знания у моего папы и твоего есть. Мой лечить умеет, а твой в технике и кузнечном деле разбирается. Вот!
   -- Прав ты, сынок, конечно, -- согласился и одновременно возразил Вячеслав. -- Только вот для лечения лекарства нужны, которых здесь нет, да и пользую я буренок и другой скот, людей врачевать не приучен. Травы, конечно, знаю, как только не приходилось выкручиваться в свое время, но...
   -- Но анатомию человека знаешь, -- поправил его егерь. -- Пластическую операцию обычной иголкой-ниткой провел. Даже не дрогнул, когда шил раненому лицо, да и сам ты это решил, а не просьбу мою выполнял. Так что каким-никаким, а лекарем в этом времени ты должен быть неплохим. Все-таки ветеринарный кончил, и практика была большая. А уж со скотиной, -- улыбнулся он попытавшемуся возразить Вячеславу, -- ты царь и бог. Так что один плюс у нас есть.
   -- Э... ладно.
   -- Дальше. Картошка, ребята. Мы ее совсем не трогали и не надо. Раньше вместо нее репу выращивали. Не знаю как вам, но я в сыром виде сей овощ погрызть могу иногда, однако с картофелем ее даже рядом не поставишь. Морковь, чеснок и лук я тоже у вас в котомке видел. Уху мы так и не сварили. Чеснок вроде раньше был: "стоит в поле бык печеный, в одном боку нож точеный, а в другом -- чеснок толченый". Вопрос, какой? Насчет лука и моркови не скажу, надо смотреть.
   -- Это два! -- загнул пальцы Тимка.
   -- Ружья и патроны бережем. Вовка правильно сказал, что пороха еще нет, разве что в Китае. В любом случае, даже если мы вспомним простейшую технологию изготовления пороха, -- Иван с печальным сарказмом оглядел собравшихся, -- то для этого огнестрела наши знания все равно не подойдут. Так что не будем о невозможном! Задачи у нас другие стоят сейчас, в первую очередь -- просто выжить. Так что бережем оружие на крайний случай. В лес в одиночку сходить, к примеру, или пугнуть кого грохотом. О том, что это такое, аборигенам пока не рассказывать, лады? Что еще, кроме лечения скотины и овощей?
   -- Нет, на лечение овощей я не подписывался, -- засмеялся Вячеслав.
   -- Ну, вот, уже веселее стало... Что еще?
   -- Ну, племенной отбор для скотины организовать я могу, -- добавил новоявленный лекарь. -- Но это вещь долгая, в копилку средств выживания не пойдет.
   -- Угу. А ты, Николай?
   -- Наконец-то и до меня очередь дошла. Гхм... Значится так, в первую очередь нужно с отцом Антипа поговорить -- может, я что могу здешним умельцам подсказать. По закалке там, ну... по кузнечному делу. Если надо механизацию какую, водяной молот схимичить, то это тоже ко мне. Смогем, я думаю. Сокровищ со дна морского я вам не обещаю, каменного угля на Ветлуге нет, да и руд железных здесь, окромя болотных, никогда не было, но качество изделий улучшить попробую. Хотя я думаю, что местный кузнец тоже не лаптем щи хлебает...
   -- Ну вот, Коля, а то все молчал да ворчал, -- подбодрил Николая командир. -- А как советовать, так нас всех обскакал!
   -- Обскачешь вас... на кривой козе. Это было третье, значится. Дальше. Гончарное дело, плошки всякие, горшки. Это наверняка в хозяйствах есть, но есть ли гончар среди переселенцев, еще нам неизвестно. А в гончарной печи как раз можно цементацию проводить, ну... качество железа улучшать. Так что можно это дело совместить. Глина в этих местах есть, а вот какая... нужно руками щупать. Она ведь разная бывает -- для горшков одна, а для цемента, к примеру, известковая должна быть, мергель1 называется. Хотя он тоже разный бывает, уж и не знаю, был ли в нашей местности. Ну, да это я далеко забежал... Что я хотел... да вот... для кирпичей тоже особая глина нужна. Раньше плинфу2 тоже делали, но опять же...
  
  
   # # 1 М е р г е л ь -- известковая глина.
  
   # # 2 П л и н ф а -- название плоского кирпича в старину.
  
   -- Че делали, пап?
   -- Плинфу, кирпич такой плоский. Так вот я и говорю, опять же надо знать, есть ли специалист по кирпичам. Все-таки глину надо особо подготавливать. Раньше ведь ее как делали? На зиму оставляли в кучах, чтобы после замораживания она потрескалась, и с нею работать легко было, а при таянии снега из нее соли вымыло. Далее ее дробили и с песком мешали. Целый процесс. Но если народ только-только переселился, то материал такой опять же нужен будет позарез... Но тут я, как говорится, могу только советами: руками не делал -- незачем было.
   -- Вот и четыре, вот и пять, -- задумчиво произнес Иван. -- Это уже надо просчитывать, хотя совместить было бы приятственнее. Уголь жечь все равно надо -- что для кузни, что для керамики, что для кирпичей. И печи нужны. Опять же из огнеупорного кирпича...
   -- И в каждый дом русскую печку поставить, -- добавил Вовка. -- А то ведь топят здесь по-черному, наверно.
   -- Это да. Только русская печка вначале тоже топилась так же, -- заметил Вячеслав. -- Кстати, читал забавную вещь в какой-то газетенке. При Петре I вышел указ, запрещающий строить курные избы, ну... избы, топящиеся по-черному. Но крестьяне все равно так строили. И не только в силу традиций, но и якобы потому, что считалось -- в курной избе и эпидемий всяких нет, и болеет человек меньше. Объясняли ученые потом, что, мол, черный дым под потолком -- это как дезинфекция помещения. Уж не знаю, правда ли... Кстати, про инфекцию. Пока не притремся, старайтесь в близкие отношения, -- новоиспеченный лекарь хмыкнул, посмотрев на мужиков, -- ни с кем не вступать. Да и кашлять старайтесь в ладошку. Мы хоть и не городские, но вирусов, чуждых нашим предкам, у нас хватает. Кстати, я первым делом травки буду собирать, какие вспомню: лечить-то здесь больше нечем. А насчет печи для каждой избы... Это же сколько, Степаныч, кирпича нужно?
   -- Да куба два-три на один дом, -- замялся на пару секунд Николай. -- Это если по уму делать. Так что не знаю, справимся ли... Даже если помощь будет от общества. Все расчеты надо подробнее потом обсудить.
   -- А мы еще обучать можем, -- вскинулся Вовка. -- Чтению там, письму, счету, географии. Правда, алфавит, наверное, здесь другой, но математика та же.
   -- И математика другая, Володь, -- возразил ему отец. -- Считают-то, конечно, десятками и сотнями, но вместо арабских цифр раньше у нас пользовались буквами. А уж рассказывать им про круглую землю... Это может и костром попахивать.
   -- Вряд ли... Инквизиции у нас не было, -- встрял Иван. -- Хотя с этим, конечно, поосторожнее. Однако все равно Вовке плюс за идею! Грамотных здесь почти нет. Если брать саму вервь -- разве что из дружинных кто письмо знает. А считать тот же товар и вести записи можно и по-нашему, лишь бы правильно было. Так что... шесть! А там, глядишь, народу понравится наша грамота, особенно если людей с чистого листа начинать обучать, не ломая старых представлений. Тогда наша наука дорогого будет стоить. И это будет самый большой плюс в нашу копилку... Да и в копилку этого мира!
  
  
   Глава 5
   Хозяева веси
  
   Вовка на секунду остановился, чтобы перевести дух.
   Отерев капли пота со лба, он поднял взгляд, чтобы проводить удаляющуюся Тимкину спину, и едва успел подставить руку под распрямившуюся еловую ветку, метившую ему прямо в лицо. Однако еще один жесткий колючий прут, прилетевший с другой стороны, прошелся метелкой по щеке, расцарапав ее в кровь. Устало вздохнув, Вовка оглянулся на замыкающего растянувшуюся колонну егеря и двинулся нагонять спутников.
   Охотники вели волжан пятый день, выбирая по одним им известным приметам дорогу через сплошной массив смешанного леса. Мальчишки уже покрылись паутиной и мелким лесным мусором с головы до ног, ноги их заплетались сами собой, а усталость всей тяжестью навалилась на плечи, хотя Вовка с Тимкой и старались не показывать виду, что идут на последнем издыхании.
   Причина этого шла немного впереди и, поглядывая на них время от времени, ехидно ухмылялась.
   Однажды вечером, перед самым выходом в сторону веси, Радислав снял свою непослушную холщовую шапку, прикрывающую голову от лесного мусора, тряхнул головой и...
   И откинул русую косу на спину, тряхнув бляшками венчика, придерживавшего до этого момента волосы под головным убором.
   Вот те и Радька, оказавшийся Радой, девчушкой с темно-синими, чуть раскосыми глазами, на которых прежде никто и внимание заострять не собирался.
   Антип только хмыкнул, глядя на остолбеневших мужиков и ребят. Видимо, не они первые попадались на удочку переодевшейся в мужское платье девчонки.
   Причина такого маскарада была понятна. Для Радки было безопаснее играть роль мальчишки в сложившейся ситуации. По крайней мере, пока отец не очнулся и не встал на ноги. Все-таки трое взрослых незнакомых мужиков.
   Сама же Радка объясняла потом ребятам, шагая рядом с ними по пружинящему блекло-зеленому мху, что в лесу одеваться в мужскую одежду удобнее. А без леса ей жизни нет.
   Мать у нее года два как лихоманка забрала и на женской половине обитает она одна. Не с дедом же в кузне ей все свое время проводить! Тот ведь чуть ли не живет около своего горна. Да и не хочет она без отца долго оставаться, а он у нее пропадает на охоте большую часть года.
   Про бронзовый венчик она тоже рассказала. Как он называется и что бляшки у него навешиваются по количеству исполнившихся годков. Оказалась она ровесницей ребят -- ей тоже было почти двенадцать лет.
   Антип как-то на привале тоже коснулся этой темы, посетовав на то, что девчушка растет без женского догляду, но признался, что уже привык к тому, что она везде его сопровождает. Даже когда он уходит в лес на месяц-другой.
   Конечно, бабы в веси осуждали его за дочку, за то, что позволил ей заниматься мужскими делами. Однако Антип отмахивался от них обещанием отдать им Радку в обучение, как только упадет у нее первая кровь. Только чему уж больно мудреному они могут его дочурку научить? Да и станут ли передавать ей все свое умение, как родной крови? Готовить она умеет, в походе все на ней, одежку тоже аккуратно латает. А уж прясть да вышивать -- дайте срок, научится зимними вечерами!
   Так что легконогая Радка, неслышно ступая то по моховой глади края болота, то по свежей траве, скрывшей своими стрелами прошлогоднюю листву, радовалась последним месяцам своего вольного существования, то и дело обгоняя уставших мальчишек и искоса стреляя в них озорными бесенятами глаз.
   Ей нравилось чувствовать себя опытной охотницей по сравнению с ровесниками. Перед кем же ей еще хвастаться своей пружинящей походкой и выносливостью? Не перед мальчишками же в веси, которые то и дело ее обзывают то бабой в портках, то мужиком в поневе, хотя собственно до поневы она еще не доросла, ничего не нося дома, кроме длинной рубахи.
   На самом деле шли путники не очень быстро. То и дело останавливались, когда Антип лазил по деревьям и делал зарубки в случае присутствия непустой борти. Однако ребята подозревали, что он останавливался не столько для поиска пчел, сколько для того, чтобы они могли перевести дух.
   Во время одной из таких остановок охотник поделился, что землянку для зимнего промысла он действительно хотел выкопать в нескольких днях пути от веси, но основной целью было разведать по поручению десятника, что за земли лежат в глубине таежного ветлужского леса, какие соседи здесь живут, не следует ли их опасаться.
   Второй год их проживания здесь кончается, неотложные дела сделаны, пора уже и осмотреться.
   Наконец в полдень, на одном из привалов около небольшой лесной речки охотник объявил, что подойдут к веси они сегодня в двенадцать часов дня. На недоуменное восклицание по поводу того, что полдень уже минул, Антип только пожал плечами.
   -- Истину глаголите, полуденное время ныне. Однако двенадцать часов наступит не скоро. Нешто по солнцу не видите? Около пяти часов придется еще идти.
   Как оказалось, сутки в исчислении охотника и, видимо, остального местного населения делились на две части: светлую и темную, день и ночь. А часы считались от начала каждой. Поэтому когда Антип говорил, к примеру, что встанет на дневку в пять часов дня, это означало что произойдет данное событие через пять часов после восхода солнца, а не по механическим часам, демонстрация которых оставила его равнодушным.
   Зачем, мол, нужны такие безделицы, да еще и в лесу? Правда, признал, что таких занятных вещиц не видел отроду, и посоветовал их спрятать, чтобы не вызывать дополнительных вопросов. И так уж слишком вид необычный.
   При подходе к веси путники уже шли по еле заметной тропинке, которая вилась вдоль берега той же лесной речушки с крутыми берегами, местами соединенными меж собой поваленными друг на друга деревьями.
   Впереди уже появился просвет, обычно предшествующий водной глади.
   Внезапно кусты впереди зашевелились, и из-за них томной ленивой походкой выступила фигура небольшого росточка, глухо позвякивающая железом.
   -- О! Нежданные гости к нам пожаловали, сам Антип со своей дочуркой. Ох, да вы никак полон привели!
   Голос оказался неожиданно густым по сравнению с гибкой, почти юношеской фигурой.
   -- Признавайся, Перун тебя одарил божественной силой, дева-воительница?
   Оскалясь, воин шагнул к Радке и расставил руки в стороны, преграждая путь сгрудившейся за ней колонне.
   -- Не ты ли взяла на меч сего великана, славная дева? И остальных?.. Нет! Они просто испугались твоего грозного вида и сами попросились быть твоими холопами! Но где же твое оружие, пресветлая перуница?
   -- То гости мои, Свара, -- выступил вперед Антип. -- Животом своим обязан я им.
   -- А тя никто не спрашивал, смерд.
   Бесцеремонно отстранив Радку и Антипа, воин в короткой кольчужке и шлеме с острым верхом и ниспадающей бармицей ступил в сторону Николая.
   Степаныч был действительно здоров по сравнению со своими спутниками.
   Высокий, под сто девяносто сантиметров, с круглым лицом, заросшим щетиной, могучими плечами и большими кулаками, испещренными шрамами и ожогами, он производил впечатление того самого отпугнутого выстрелами медведя.
   Недаром Иван оставил его тогда присматривать за детьми: с таким богатырем им было явно спокойнее. Как рассказывал сам Николай, он и подался в кузнецы, чувствуя, что есть у него силы справиться с молотом и железом.
   Сейчас же он растерянно моргал глазами, осознавая, что с приближением этого смуглолицего остроносого воина, поигрывающего рукой на оголовье меча, все слова его земляков о переносе в прошлое, от которых он до этого хотел отгородиться, сбываются.
   При этом Николай особо не понимал, что говорит этот человек, к говору которого он еще не привык. Если Антип и Рада еще как-то старались подыскивать нужные слова, когда видели, что спутники с тоской вслушиваются в их речь, то воин говорил как привык, по незнанию не делая поправки, что его могут не понять.
   Да и вел он себя как полноправный хозяин, сразу подойдя и начав ощупывать его рельефные мускулы. Хорошо еще, что в зубы не заглянул. Николай брезгливо стряхнул его руку и отодвинулся на шаг.
   -- Ох, добрый работник будет. Гривну дам... Нет, сорока кун хватит. Как, воительница? Вместо бронзового серебряный венчик носить будешь, а как поневу оденешь -- за себя возьму. А откажешься отдавать, так сам охолоплю такого медведя, -- продолжал воин, наматывая круги вокруг стоящего столбом Николая.
   -- Сказывал я тебе, что гостями они пришли в весь нашу. Окстись, Свара! -- вскинулся Антип.
   -- Отведи ты их ко мне на двор дружинный, смерд, я найду им работу, -- наконец повернулся к охотнику тот, не обращая никакого внимания на его слова.
   Поняв, что пропускает самое интересное, Иван влез между Николаем и Сварой, ощутимо подтолкнув последнего в плечо. Не успела ярость перекосить лицо новоявленного хозяина, как егерь слегка поклонился тому.
   -- Исполать тебе, славный воин, -- употребил он недавно узнанное от Антипа словечко. -- У нас говорят, что "не запрягши, не погоняют". А ты уже место нам определил? Своей волей мы пришли, как гости, -- подчеркнул он еще раз сказанное прежде охотником. -- В полон ты нас не забрал, так что мы еще разберемся, кто кого охолопит.
   Свара неожиданно подобрался, резко перейдя от своей расхлябанной походки в стойку дикой кошки и буквально подпрыгнул к встрянувшему незнакомцу, который был выше него на полголовы, и вперил в него немигающий взгляд.
   -- В чем же дело стало? Меч при мне. Тут же и решим.
   -- С мечом? Нападать на безоружного, бездоспешного человека? За что же чествовать тебя будут потом твои соратники? Хотя если ты хочешь... -- протянул Иван.
   -- И как же ты желаешь волю божью испытать?
   -- Нож возьми, кольчуга на тебе, а я -- так... голыми руками.
   -- Ты сказал, все слышали. Побью -- холопом пойдешь.
   -- А если я тебя, то ты ко мне?
   -- Кха! -- коротко то ли хохотнул, то ли каркнул Свара. -- Воин к смерду? Я тебя просто отпущу, но ты на это напрасно надеешься...
   -- А кто тебе сказал, что я смерд? -- пошел кругом вокруг переяславца Иван, разминая руки. -- Не хвались, идучи на рать, хвались, идучи с рати... вот моя ставка.
   Он медленно поднял правую ладонь. В ней неожиданно для всех появился нож, блеснувший полированной рукояткой и выделкой широкого лезвия из высокоуглеродистой стали длиной сантиметров пятнадцать, с двусторонней заточкой и зубьями на одной из режущих кромок.
   Следом Иван добавил.
   -- На твой меч ставлю. Если сомневаешься, то проверь его крепость на своем клинке. -- После этого егерь медленно положил нож на землю и продолжил боком движение по кругу.
   -- Красно выглядит. Но голыми руками ты меня даже не коснешься... До первой крови! -- кивнул головой Свара, доставая засапожник. -- Твоей. Тебе меня нечем порезать. Вот разве что я тебе зубы выбью, ты подберешь их, и вены ими себе вскроешь!
   После этого воин хищно улыбнулся и двинулся вслед за соперником.
   Стоящие люди сразу шарахнулись в стороны, и вокруг поединщиков образовалось пустое пространство.
   Свара с улыбочкой поиграл засапожником, перебрасывая его из одной руки в другую. Потом резко пригнулся и сделал полупрыжок в сторону противника, проведя ножом резко перед собой.
   -- Да у тебя манеры уголовничка, парень, -- съязвил Иван, не дрогнув перед мелькнувшим от него сантиметрах в двадцати ножом, и продолжил движение по кругу. -- На испуг берешь?
   Не поняв, что сказал соперник, но осознав, что роли поменялись и над ним издеваются, Свара погасил улыбку и атаковал колющим ударом прямо вперед. Егерь резко ушел влево и ударил ребром левой ладони по запястью дружинника, отклоняя от себя траекторию ножа.
   Одновременно он захватил руку чуть выше запястья и уже ребром правой ладони ударил по основанию большого пальца, выбивая засапожник.
   Для Свары это оказалось неожиданным, и когда противник оттянул захваченную руку на себя, то только проследил взглядом, как тот ногой ударил его по дуге в живот.
   Однако пинок пришелся уже в напрягшиеся мышцы пресса. Чуть согнувшись от боли, следующий удар локтя в лицо Свара блокировал, а потом, бросившись перекатом на землю за вылетевшим ножом, разорвал дистанцию.
   -- Ох, придется тебя резать, путник... -- напряглось от боли и ярости лицо дружинника, и он, сделав пару отвлекающих движений в стороны, ударил Ивана ножом сверху.
   Егерь шагнул ему навстречу левой ногой, уклонив корпус поворотом, и блокировал удар предплечьем. Захватом вывернув руку противника в сторону, он поставил ему заднюю подножку и шагнул вперед, одновременно локтем приложив его в челюсть.
   Удар был такой силы, что Свара упал на спину и несколько мгновений не двигался. За это время Иван подобрал выпавший нож и чиркнул по его запястью, которое сразу набухло капелькой крови.
   -- Вот и потренировались, -- натужно выпрямился Михалыч, но тут же отшатнулся, потому что дружинник, очухавшись, сразу из положения лежа прыгнул в полуприсяд и потянул меч из ножен.
   -- Свара, остынь, -- неожиданно раздался тихий, спокойный голос позади столпившегося на месте стычки народа. -- Али ты виру хочешь заплатить за вытащенный меч?
   -- С чего виру-то? -- сразу успокоился тот, опуская руку и умеряя яростный пыл в глазах. -- Аще вынул бы меч, так кишки выпустил, и некому было бы спрашивать ту виру.
   -- Выпустил он... А с того виру, что наказ я другой тебе давал. Проверь людишек, а не упокой одного или другого.
   Между Антипом и Николаем, одобрительно оглядев стать последнего, протиснулся полностью одоспешенный воин ростом, пожалуй, с Ивана. Судя по поведению остальных, этот человек решал тут все.
   -- Здравы будьте, добрые люди. Звиняйте, что так приняли вас неласково, но не время пока и не место с любовью вас встречать, погодьте до вечера. Ручаешься за людей, Антип?
   -- Так живот наш с дочкой уберегли...
   -- Я тебя не спрашиваю, -- продолжил ровным тоном тот, -- спасли они тебя или нет. Ручаешься ли ты за них?
   -- Да, Трофим Игнатьич, ручаюсь.
   -- Тогда веди их через пажить, -- выделил он интонацией направление. -- Там, где в прошлом году скотину на выпас гоняли. В повети у себя расположишь -- тепло ныне, а на закате поговорим. Ты, Свара, что стоишь?
   -- А шо? -- отозвался тот, до этого опять перейдя в стадию ленивца и привалившись к ближайшей осине.
   -- Сопровождай путников, замена твоя вместе с вестником уже на месте. И это... меч-то отдай.
   -- Шо?! -- взвился Свара, аж подпрыгнув на месте. -- Это с чего? В бочаг я упал или с вереи рухнул? Я твой наказ сполнял, Трофим, или нет?
   -- Сам забрал бы нож, коли в споре вашем последнее слово за тобой осталось?
   -- Ну... Так то другое дело! Меч отдам -- кто на защиту веси встанет? Они кто? А я дружинник...
   -- Кто они... разберемся. А раз ты дал свое согласие на заклад, то слово держи. Ну... попробуй сговориться о другом. А ты, человече, -- Трофим повернулся к Ивану, -- столкуйся с воем, аще те польза есть в моем разумении. Добрых мечей на всякий заклад впрок не напасешься.
   Егерь в согласии наклонил голову, провожая уже развернувшегося в сторону веси человека внимательным взглядом.
   -- Кто это, Антип?
   -- Десятник дружинный, Трофим Игнатьич. Он, спаси его Христос, довел нас сюда без потерь и заботится о веси.
   -- Глава ваш воинский?
   -- Глава, но не токмо по ратному делу. Мирскими делами в верви староста наш общинный ведает, а вот всем остальным и общением с язычниками всякими занимается именно он.
   -- Ну что встали? Антип, мыслишь, мне тут с вами радостно ноги неволить? -- встрял в разговор Свара. -- Давай-ка ходи на свой двор.
   -- От Свара, ты свара и есть. Лишь только десятник ушел, враз языком заплескал, будто баба за стиркой, -- пробормотал охотник под нос и повернулся к своим спутникам. -- Пойдем, неча замятню с ним устраивать, все одно не сподобится доброго слова сказать!
   -- Мыслю, десницей ты по вые не получал давно, Антип? Я тебе худого не желаю, но язык-то придержи, а то откусишь... Слышь, как тебя, путник? -- обратился воин к егерю.
   -- Иваном зовут, -- откликнулся тот.
   -- Ты зла на меня не держи, не по своей воле я тебя зацепил, наказ был... Таки разойдемся по доброму и забудем, как не было ничего.
   -- Таки не по своей? Это десятник ваш тебя науськал меня охолопить? И что значит забыть? Меч должен, так давай сюда.
   -- Эй, эй, подожди, Иван... Как тебя по батюшке?
   -- Михалыч.
   -- Ты слыхивал, что десятник сказал? Меч не только мне -- он обществу защита. И тебя прикрою в случае нужды.
   -- Ты в сторону разговор-то не уводи! Предложить что имеешь, кроме меча?
   -- Что тут предложишь? -- разом погрустнел Свара. -- За добрый меч полвеси взять можно...
   -- Лады. Будет тебе другое условие... по-вашему, урок. Научишь меня на мечах рубиться. Не смотри так удивленно, будто аршин проглотил. Учить будешь в течение года, не меньше чем по часу в день, и другой меч временно подберешь мне для учебы.
   -- Значит, в веси решили осесть... Добре. Так пойдет, -- тут же заулыбался Свара. -- А ты ведь не прост, Иван, ох, не прост. Сразу помыслил овый урок с меня взять, а?
   -- Сразу, сразу... Только вот что, проверять твое обучение будем так. Если я выстою пять минут...
   -- Про что ты?
   -- Э-э-э... Антип, часцев вроде ты говорил? -- дождался кивка охотника Иван. -- Так вот, если я пять часцев простою против дружинника, которого выберу сам, то будем считать, что ты урок свой выплатил.
   -- Негоже так... А случится, что ты к учению не способен?
   -- Способен, способен. Но если будет спор по этому поводу, то спросим у десятника вашего, все ли силы приложил ты к моему учению?
   -- Ладно, -- махнул рукой Свара. -- Твоя взяла. Только гонять я тебя буду... Спаси тебя Боже. И не посмотрю, что ты стар для учения!
   Повеселев от такой мысли, ратник ринулся в голову колонны, откуда вскоре донесся его зычный голос, ругающий Антипа за то, что он ведет людей через пни и кочки, будто они есть скотина говорящая, а не разумные божьи создания.
  
  
   Глава 6
   Первые впечатления
  
   Иван сидел на чурбаке около повети, оказавшейся крытым сараем без одной стены с соломенной крышей, и рассуждал вместе с Николаем:
   -- Вот смотри, -- провел он прутиком кривую линию на земле. -- Вот такая у нас диспозиция. Ты у нас в погранвойсках срочную отбывал, значит, тоже человек в чем-то военный, может, что и присоветуешь. Это речка, которая называлась... не упомню, как она по-местному звалась, но переяславцы ее окрестили Дарьей. У них все на "-рья" кончается, по-моему... В этом месте, -- прутик уперся в кривую загогулину почти у самого устья лесной речки, -- мы резко свернули на луг, пажить прошлогоднюю стало быть. Почему?
   -- Да ясен пень почему, скрывал что-то десятник, -- присел рядом Николай. -- И не отбывал я, а духов ловил, как раз на развал страны служба пришлась. Я ведь всего на пару-тройку лет тебя помладше и...
   -- Угу, именно что скрывал... -- не дал ему отклониться от темы Иван. -- Видишь, речка петлю делает в самом устье? Показалось мне, что заводь там, за кустами, и то место с Ветлуги не заметно. Знать, насады они свои там хранят, про которые Радка проболталась... И смотри, как деревня расположена. Ее тоже не видно с реки за холмом, лес все застит. То есть выкупили они, конечно, землю, но сторожатся, ой, сторожатся чужого глаза! Не с руки им свой тын показывать, а на крепостицу ресурсов нет, да и защищать ее некому. Это, во-первых...
   -- Перебью тебя, Вань. Тын хлипкий у них, а вышка всего одна, да и та над забором почти не возвышается. Правда, тут смотреть не на что. Пажить в глубину метров сто, а дальше лес, не увидишь ни черта. Но на Ветлугу такую конструкцию действительно лучше не высовывать от греха подальше!
   -- Точно. А по всему выходит, что и на нее у них сил не хватает. Один человек около заводи, один на вышке около ворот, один на лесной тропе, один на холме со стороны Ветлуги... Нет, вряд ли. Скорее всего, пацаны стерегут последние два места. Именно поэтому Свара с десятником нас и встретили почти у самой деревни. И то еле успели. Если на уме держим семь дружинников да посменную службу, то получается в самый притык. А значит?
   -- Значит, трое здоровых мужиков им позарез нужны. Для работы или для службы. Сколь бы их самих ни было, семь или цельный десяток.
   -- Вот-вот. Поэтому все свои карты мы сразу выкладывать не будем. И так возьмут на жительство, только креститься двумя перстами не забывай, -- ухмыльнулся Иван. -- А своими мы в любом случае можем стать только после проверки делами или службой.
   -- Ты, как я понял, служить собираешься?
   -- А куда бедному егерю еще податься? Потому и к Сваре напросился.
   -- Как он к тебе лисой-то подкатывал. Вопрошал, как по отчеству тебя величают ...
   -- О, ты уже местными словечками бросаешься!
   -- Да какими местными... Хотя да, едрен батон. Понемногу врастаем в обчество. Мы их словечками, а они, может быть, нашими пользоваться будут.
   -- Дай бог, дай бог... -- Иван поерзал, ловчее устраиваясь на чурбачке, и продолжил: -- Что насчет кузни скажешь?
   Радка в самом начале пажити ушла в отрыв и около кузни, примостившейся рядом с тыном, их встретил дед Любим в обнимку с внучкой, вздернув поседевшую бородку и рассматривая, слегка сощурившись, новоявленных гостей.
   Чинно поздоровавшись с отцом, Антип представил всю пешую процессию по очереди, упомянув про историю с медведем и про то, что пригласил путников погостевать.
   Любим его на этом прервал, сказав, что надо сначала накормить гостей, а потом уже и разговоры вести своим чередом. При этом он успел цыкнуть на Свару, зашедшего, по его мнению, слишком далеко в кузню, отчего тот вылетел из нее как ошпаренный, а также поинтересовался любопытными взглядами Николая, которые тот бросал на видневшийся горн и инструменты в углу помещения.
   Узнав, что тот тоже причастен к кузнечному делу, хмыкнул, но одобрительно пробормотал, что это дело зело доброе, помощники завсегда нужны. И послал Радку вперед попросить соседку Агафью собрать что-нибудь на стол поснедать. Девчушка нахмурилась, услышав про ту, (оправдывая этим поговорку про одну хозяйку на кухне), однако спорить не стала и умчалась ланью вперед.
   -- Ничего особенного не скажу, -- пожал плечами Николай. -- Парой слов с Любимом всего лишь перемолвились, да и горн в полутьме не разглядел. А как расположена кузня, ты и сам видел. Понабросаны тонкие стволы на края яруги, все тяп-ляп, на скорую руку. Надо признать, правда, что времени у них не было что-то дельное построить... А! Заметил я, что звук из оврага наружу глухо доносится, и все больше в сторону леса. Так что это еще один довод, что хоронятся они от гостей с Ветлуги. Если примут нас, то попрошусь у Любима осмотреться в его хозяйстве да поспрошаю, как железо они добывают и что с ним делают.
   -- Лады. Как железо они получают... в принципе понятно. В этих местах только болотная руда имеется. А вот то, что кирпича я у них не увидел и домишки плохонькие стоят, так это тебе флаг в руки, твоя идея была плинфу строгать.
   -- Ну да, моя. Лучше будет, ежели я по мастеровой части пойду... Тьфу ты! Правильно говоришь, уже начинаю местные обороты речи заимствовать.
   Домишки внутри тына были действительно аховые. С точки зрения будущего, конечно. Да и что можно построить за пару лет, особенно если еще и другими делами надо заниматься?
   Весь оказалась одной улицей с двумя рядами домов полуземляночного типа, разгороженных между собой жердяными изгородями либо плетнями. Каждый жилое сооружение было длиной метров девять-десять, с двухскатной крышей, упирающейся концами почти в землю и покрытой дерном.
   Вход в них был с обоих концов.
   Увидев рядом с задней дверью козу и девчушку лет шести-семи с хворостиной в руках, Вячеслав высказал предположение, что используются эти строения не только для людей, но и для скотины. По крайней мере, зимой, в сильные морозы.
   Отдельные летние пристройки для скотины тоже стояли. Сбиты они были из жердей и обмазаны наспех глиной. Вокруг копошились куры, однако другой живности видно почти не было. Как узнали потом от Антипа, скотину пасли на дальнем выгоне. Ближняя пажить весной заливалась водой и высыхала нескоро.
   Труб над домами видно не было -- это явно указывало на то, что топились они по-черному.
   Исключений из такого рода жилищ, заглубленных в землю примерно на метр, было два. На небольшой площади рядом с воротами стоял деревянный двускатный сруб с высокой подклетью и торчащим на крыше дымоходом. К входной двери дома вела длинная пологая лестница, более похожая на мостки, однако в подклеть был еще один заход снаружи, выглядевший как небольшая дверца в половину человеческого роста.
   Судя по зашедшему в дом воину, который за минуту до этого открывал им калитку, это была дружинная изба. Рядом с ней толкался народ, собравшийся среди дня поглядеть на гостей и неторопливо здоровающийся по очереди с Антипом и гостями, но с расспросами не лезший.
   Вторым исключением был дом кузнеца, примыкавший к тыну в дальнем углу веси. Это был небольшой сруб, рубленный в лапу и объединенный под одной крышей с хлевом. Труба тут, к сожалению, тоже отсутствовала.
   Придя на место, путники сложили вещи в отведенную им поветь на жердяной настил, служивший, видимо, для хранения сена. Рядом была пристроена сараюшка с глинобитным очагом для приготовления пищи, которым разрешили пользоваться при необходимости.
   Свара около дома их бросил и уединился около колодца с бойкой молодухой, довольно смазливой и по виду явно не страдающей сдержанностью на язык. Так что все дальнейшие действия прибывших гостей, скорее всего, тщательно протоколировались и впоследствии живо обсуждались. Однако те явно не были склонны давать пищу для размышлений, быстренько почистили одежду, умылись с дороги и сразу же юркнули под крышу подальше от любопытствующих глаз.
   Войдя в дом, гости перекрестились на образа (причем вся команда, не исключая обученных заранее мальчишек, слаженно осеняла себя двуперстием, хотя за хозяином слов молитвы, кроме Ивана, никто не повторял) и сели вечерять.
   Пища была предложена немудреная, но голод путешественников прекрасно утолила. Сыто, оказавшееся холодным медовым напитком, приправленным сбором ароматных трав, щи и просяная каша с мясом. Хлеба не было.
   После ужина Любим, сославшись на дела, покинул их на некоторое время, предложив отдохнуть. Антип же, всю дорогу от кузни что-то выведывавший у Вячеслава, уволок того за руку в хлев, пытаясь продолжить свое дознание. Ребятам взрослые дали задание разобрать все имеющиеся вещи, а Иван, прихватив с собой Николая, присел около сарая, чтобы разложить увиденное по полочкам в преддверии вечернего разговора с десятником.
   После окончания беседы не прошло и пяти минут, как из хлева вышел Вячеслав, вытирающий руки пучком соломы, и Антип, семенящий за ним следом и вопросительно заглядывающий тому в лицо:
   -- Одна она кормилица у нас. Сдохнет, как есть сдохнет без помощи...
   -- Куда, сказываешь, ее гоняли на выпас?
   -- Да ить, как батюшка сказывал, она последнюю седмицу со всеми паслась на дальнем выгоне и вечор вроде там же была. А вот днесь на новое место ее погнали с соседской буренкой -- трава сочная там...
   -- Похоже, там она и потравилась -- нажралась травы сорной.
   -- Подскажешь чего, лекарь, али сдохнет она? -- Антип огорченно махнул рукой и прокомментировал ситуацию сидящим около повети остальным гостям. -- Стоит, милая, раздулась, дрожит, чуть не падает...
   -- А льняное масло у вас есть? -- поинтересовался Вячеслав.
   -- Найду, не сумлевайся.
   -- Надо дать буренке несколько ложек, а также воды нагреть горячей, тряпицами ей крестец парить будем. А деготь берестяной?
   -- Есть, есть, как не быть?
   -- Будем еще теплую воду корове в горло вливать вместе с ним. Пропорции не скажу, сам попробую намешать. Рот ей только надо не забыть распереть чем-нибудь... пучком соломы, что ли. Давай неси все, попробуем полечить. -- И прокричал в сторону уже убегающего Антипа, получив ответное мотание головой. -- К соседке забеги, спроси, как там ее скотина!
   -- Ну как, дохтур? К вам на прием записываться можно? -- дурашливо склонил набок голову Николай.
   -- Балбес ты, Николай, серьезным разве что выглядишь! Черт... образование, говорите, высшее? А без лекарств как предлагаете лечить, даже если симптомы понятны?!
   -- Да молчим мы о высшем образовании, молчим, -- вступил в разговор Иван. -- У меня те же проблемы были в армии, потом переучиваться приходилось. И я не про технику, а про людей. На психологов нас надо было учить!
   -- А нам второй специальностью надо было какое-нибудь травоведение преподавать! Лекарства мне нужны или какая-нибудь бабка-знахарка, в травах досконально разбирающаяся. Кстати, это мысль... -- задумался Вячеслав.
   -- Ладно, мы с Николаем -- ревизию наших вещей делать. Участвуешь?
   -- Не-а. Сейчас Антип прибежит, после коровы еще и им надо заниматься. Нитки из швов попробую выдернуть, пора уже. Разберетесь как-нибудь без меня. Кстати, все иголки, нитки, остатки йода, скальпели, э...
   -- Пинцеты? -- хохотнул Николай.
   -- Не смешно, -- не обиделся "светило" местной медицины. -- Тонкий острый нож нужен позарез! Ну и тряпки... Это все мне, уговорились?
   -- А как иначе? Ты нам на жратву зарабатываешь, пока мы тут баклуши бьем! Лечи... и не унывай, если что не так. Не сразу Москва строилась... -- заметил Иван, заворачивая за угол под навес сарая.
   -- Лучше бы и не строилась, как посмотришь, что получилось в итоге, -- донеслось вслед. -- За чужой счет жирует. Это справедливо?
   Ему никто не ответил. У остальных тоже чесались руки заняться делом.
   -- Так, робяты, -- начал рассматривать разложенные вещи Иван. -- Докладай, что у нас есть! Я гляжу, вы тут по полочкам все разложили! Ага, слева направо... Начнем с самого убойного оружия -- самострела! Глянь, Степаныч, что-то сделать можно, чтобы эта конструкция из игрушки в оружие превратилась? И не в одном экземпляре?
   -- Смотрел давеча. На удивление просто сделано, поэтому надежно. Главный недостаток один... В этой деревне не гниет ни одного трактора, с которого можно снять рессоры. А если серьезно, то при решении проблемы упругости предплечий лука любой самострел можно довести до ума. Будет метров на сорок или пятьдесят дюймовку прошибать. Больше, наверное, и не надо, точно не прицелишься... Подойдут ли рога, не знаю. А металлические изготовить... Сомневаюсь, что такое можно сотворить здесь и сейчас. Жилы еще надо подобрать на тетиву, но с этим я уже к Вячеславу подкачу, и... как ты, Вовка, говорил? Козья ножка? Короче, еще взводной механизм и предохранитель нужен. И все из местных материалов.
   -- Вот вы с ним и займитесь, если досуг будет. Он тебе теорию, а ты все это в железе воплощать будешь. Такими знаниями обладаешь, Вовка?
   -- Ага. Я много читал про самострелы. Только они медленно стреляют, но вот если многозарядный сделать...
   -- А он будет скорострельней?
   -- Разве что чуть-чуть. Болты сами подаваться будут, но взводить придется вручную.
   -- Вот этого чуть-чуть у нас, робяты, и нет. Давайте из местных материалов сначала самый простой сделайте, а потом уже к развитию перейдете. Но главное, Николай, это кузня, выплавка металла и кирпичи. Если ты почувствуешь, что хоть что-то можешь на себя взять, даже не с нуля, а отдельный кусок технологического процесса, то хватайся обеими руками. Тогда мы хоть прокормить себя сможем.
   -- Слушай, Михалыч, сколько можно, а? Ты уже раз пятый про одно и то же толкуешь...
   -- Не пятый, а третий. Нудный я, нудный, что тут поделаешь! Только поймите, что речь идет о нашем выживании. За нас тут никто не вступится, если даже резать будут. А дойными коровами, которых на мясо не пускают, нам еще предстоит стать. Все, я закончил, больше не буду надоедать с этим вопросом, раз все всем ясно...
   -- Ясно, ясно.
   -- Теперь ружья. Двенадцатый калибр. Сколько патронов выгребли? Все тут? Ага, полтора десятка мелкой дроби, пяток мелкой картечи четырехнулевками и семь штук картечин "трио", это фактически пуля. Не знаю как против кольчуги, но лошадь на полном скаку последние должны остановить. С вашего разрешения я крупную картечь оставлю себе, как раньше и было. Ружья из чехлов не вынимаем, чтобы вопросов не было. Так... два топора. Один обычный, но вроде неплохой. Другой марки "fiskars", этого хватит надолго. Твой, Николай? Деньги девать было некуда? А... ну да, теперь в ножки за него поклонимся. А уж аборигены на него просто молиться будут!.. Так, посуда. Алюминиевые ложки, кружки, пластиковые стаканы. Это в одну кучу. Две неполных бутылки водки с завинчивающимися крышечками, это удачно... Иголки, нитки разные, йод, остатки бинтов... это все сложи в пакет, Вовка, и бате отдай, ага? Еще одеяло, пенки, спальник... О... Котелок и сетка! Это тут особые ценности... Так, с вещами все. Осталось только что-то личное и ножи у каждого. У вас, ребятки, перочинные?
   -- Угу.
   -- Тоже неплохо. А теперь к главному приступим. Картошки у нас на вес примерно четыре кило, лука э... около двух и морковки килограмма полтора. Все по пакетикам и в кучу, это наш семенной фонд. Бери-ка пока все на себя, Тимка, и чтобы ничего не сгнило, ага? Пакет тоже вещь ценная, кстати, его не рви. Соли полторы пачки. Зажигалка. Две? Хорошо. Ну и все. Семечки? Жареные? Ах, полужаренные... Держи, Тимк, цельная горсть. Цветок будет хороший перед окном. Один. Может быть... Еще что-то есть?
   -- Нет!
   -- Тогда все, товарищи офицеры и вольнослужащие, закончили с перетрясом вещей. Ребята, вы стелитесь пока, вон сено в углу. И готовьте программу обучения местного населения, если делать нечего. Трехмесячную. Завтра доложите. А еще можете Радку позвать и прошвырнуться по веси, потом расскажете нам, что да как. Только в конфликты старайтесь не вступать со сверстниками... без необходимости.
   -- Зачем ребят загрузил? -- спросил Николай, когда они отошли от мальчишек. -- Они и так как пришибленные сидят, не могут осознать, что с ними это действительно случилось. На себя не похожи.
   -- Вот я клин клином и пытаюсь выбить. Меньше будут думать -- легче будет адаптация. В армии знаешь как? Ну да, знаешь... Если у солдата есть свободное время, то это приводит обычно к печальным последствиям. Они так и так улизнули бы погулять, а теперь пойдут с заданием. Глядишь, это их будет сдерживать.
  
  
   * * *
  
   Вовка с Тимкой, пользуясь разрешением Ивана и молчаливым согласием Тимкиного отца, сразу заглянули в дом в поисках Радки. Та занималась в сенях нехитрой уборкой после того, как гости повечеряли, и была только рада переключиться на такое интригующее событие, как экскурсия по деревни у всех на виду да еще в сопровождении новых поселенцев.
   Первым делом она повела их на конюшню к дружинному дому показывать боевых коней, привезенных из переяславских земель. Большинство было на выпасе, но один всегда стоял здесь оседланный с отпущенной подпругой.
   -- Бяша, бяша, -- позвала его Радка овечьим именем, на что мальчишки ответили дружным фырканьем. -- Не смейтесь, Буян его звать, только любо ему на сякый мой зов откликаться.
   Радка протянула ему руку, и конь сразу сунулся в ладонь теплыми влажными губами, подбирая крошки лакомства, протянутого девчонкой, и позволяя ей гладить себя по гриве.
   -- Вельми благий, да? Вы только не троньте его, занеже ко мне привык он, хозяин дозволяет, а вас и потоптать может. И еще... не сказывайте моим, что я хлеб ему давала. Попадет. Ужо поели его весь, а я припрятала корочку.
   Мальчишки все-таки не выдержали и подвинулись чуть поближе рассмотреть красавца. А посмотреть было на что. Буян был небольшого росточка, в холке лишь чуть выше мальчишек, но серая в яблоках расцветка во все времена вызывала восхищение даже у далеких от лошадей людей. Седло было, по мнению более продвинутого в этом Тимки, какое-то низенькое, а стремена полукруглые, с шишечками по бокам.
   -- Видимо, шпоры, -- тихонько прошептал он на ухо товарищу.
   -- Поглядевши? Дальше поведу вас, -- отряхнула руки Радка.
   Но не успели они зайти за угол дружинной избы, как оттуда неожиданно выбежали трое запыхавшихся пацанов, каждый из которых выглядел чуть постарше выгуливающихся ребят. Были они также немного пошире в плечах, уступая при этом Вовке с Тимкой в росте.
   -- Гляньте, девка в рубе всем на смех явилась, -- донеслось от одного из них, с рыжей шевелюрой, стриженной под горшок. -- На истопку идешь, так она там дрова колет, на ловитву выходишь -- и там пигалица в штанах. Ужель ты в отроки стремишься, а? Любо сходить за кусты да удами померяться, у кого длиннее? Шо не кигикаешь1 согласие свое?
  
  
   # # 1 К и г и к а т ь -- (южн. русск.) звукоподражательное: кричать птицею.
  
   Радка густо покраснела и встала как вкопанная. Видимо, обидчики привыкли, что все нападки остаются без ответа, и рыжий собрался изгаляться дальше, но вперед неожиданно для него вылез Тимка, которому палец в рот было лучше не класть.
   -- А это хто тут кукарекает? Завелся никак петушок, у которого кукарекалка отросла? Ты эту свою кукарекалку в рот засунь, там и грызи. Недомерок несчастный...
   Рыжий аж рот раскрыл от удивления. Он, конечно, не просто так зацепился за девчонку. Уже вся весь знала, что Антип привел христиан с детьми из других мест. Как же не сходить да не посмотреть, кто у него гостит? Заодно и проверить, что за новички такие. Если удача повернется лицом, то и кулаки почесать можно. Но такое...
   Прошла минута, а рыжий все еще слушал поток по смыслу понятных, но наполовину незнакомых ему слов, которые Тимка непрерывно изливал из себя подобно прохудившемуся водопроводному крану.
   Когда все же образовался секундный интервал из-за того, что Тимке пришлось глотнуть воздуха, справа от Радкиного обидчика выступил белобрысый паренек с еле заметными веснушками на щеках. В отличие от босых сверстников, он был обут в грубо сработанные поршни и имел вид независимый и спокойный.
   Мальчишка без предисловий опустил руку на Тимкино плечо.
   -- Мстислав я, айда драться за пажить. Его вот Андреем кличут, а обидчика вашего Вышатой. Пошли, негоже ждать, пока рыжий рот закроет, это надолго. До темноты успеем обратиться.
   Мстислав тут же повернулся к воротам, не сомневаясь, что остальные последуют за ним.
   Вернулись действительно до темноты, успев напоследок выкупаться в Дарье и приложить холодные речные камни на наливающиеся ссадины и синяки. При купании Радке выделили место чуть выше по течению, поскольку Мстислав рассудительно сказал, что невместно ей с ними плавать, даже в исподнем. Не дитя уже, пора привыкать, что девицей скоро станет.
   А перед этим было официальное знакомство.
   Тимку Мстислав отдал Рыжему, которого Вышатой никто почти и не звал. Тимка доверие оправдал и выдал тому по первое число. А потом по второе, пока их не разнял Андрей, вызвавшийся смотреть, чтобы все было по правилам, хотя самих этих правил никто не оговаривал.
   Себе же Мстислав выбрал Вовку, и уже тому было выдано на орехи.
   У Мстиши, как называли заводилу местные ребята, отец был дружинником и уже обучал его кулачному бою и хитрым приемам, поэтому у Вовки шансов не было. Однако, пару раз заставив его поваляться по земле, злорадствовать тот не стал, а позвал всех купаться.
   Впрочем, от Мстиши это вполне ожидалось, так как он настолько все делал стремительно, быстро переключаясь с одного дела на другое, что излишняя трата времени на публичный показ своего превосходства над сверстниками выглядела бы для него просто чужеродной.
   А уж обижаться на него самого ни у кого и мыслей не возникло бы. Пока делаешь вид, что дуешься, тот уже усвищет по другим делам. Из-за такой стремительности в действиях все остальные на его фоне смотрелись просто увальнями, хотя никто к числу последних и не принадлежал.
   Так что, признав ничью, Тимка с Вовкой продолжили знакомство с близлежащей местностью -- речкой, пажитью, тыном, окружающим весь.
   Они даже взобрались на холм со стороны Ветлуги, на склоне которого стояла деревня. Только раз, посреди визга и писка купания, мальчишки вскинулись, вслушиваясь в сторону деревни. Показалось -- то ли гром далекий был, то ли выстрел грянул. Однако водные забавы взяли свое, и дальний грохот забылся.
   А вечером, еще до заката вся компания, наполненная впечатлениями от прожитого дня, втянулась обратно за ворота.
   Потом Вовка рассудительно заявил, что, возможно, если бы деревенские ребята были чуть постарше или им встретился бы не подвижный как ртуть в своих устремлениях Мстислав, а кто-нибудь другой, то дело могло бы кончиться ссорой и даже продолжительной войной за превосходство.
   Но случилось так, как случилось. Кроме того, сыграл свою роль тот факт, что встречавшие их испытывали жгучее любопытство по отношению к новичкам.
   В любом случае стычка, к общему удовлетворению, была замята, даже насчет Радки пришли к согласию. Мол, Рыжий, конечно, лопух и неправ в том, что постоянно докапывается к ней, но Радка ведет себя по-пацански, вот и получает за это.
   Радка было вскинулась, но Мстислав пообещал ей за всех, что дразнить данная троица ее больше не будет, и история была тут же забыта.
   После чего началась пытка. Пытали мальчишек про все, даже Рыжий успел вставить пару своих вопросов. Почему так одеты? Откель такие ножи? Откуда пришли и куда идут? Надолго ли здесь? А что за мешки с собой несли? А почему лаптей не носят и босиком не ходят? Сапог, как были обозваны высокие ботинки новичков, не жалко? Кто постриг так коротко, да так ровно? Что за воин с ними был, так ловко Свару на землю кинувший?
   Вовка с Тимкой были, конечно же, предупреждены, что про свое прошлое рассказывать надо поменьше, а уж про перенос в другое время -- вообще помалкивать, чтобы не приняли за сумасшедших.
   Поэтому ответы были очень расплывчаты, что, впрочем, собеседников не настораживало, так как новые вопросы не кончались. Мол, пришли издалека, жили в веси побольше, чем ваша, озеро было, речка тоже. Большая река? Волга. Ножи из другого города привезли в подарок. Одежду такую забавную все у них носили, уж так повелось... Вернуться не могут, нет больше их веси. Ага, вороги, наверное, сами не видели. Увели других в полон? Видимо, так. Иван Михалыч? В армии служил, ну... в воинской дружине.
   Наконец, услышав необычный посвист, Андрейка с Мстишей вскинулись и с сожалением попрощались. Вышата же взялся гостей проводить, благо, он жил на том же конце деревни.
   В конечном итоге, позевывая и радуясь, что уже неделю их никто не заставляет чистить зубы на ночь, ребята забрались на настил, закопались в сено, укрывшись одним на двоих одеялом, и погрузились в мир счастливых сновидений, где Вовка все-таки победил Мстишу, а Тимка, представившийся местным как Тимофей, крутил в руках меч, который он успел таки по пути в весь внимательно разглядеть на поясе Свары.
  
  
   Глава 7
   Равноценный обмен
  
   Еще засветло того же дня к дому Любима подошел дружинный десятник с незнакомым ратником и живым, коренастым мужичонкой, сказавшимся Никифором, местным старостой.
   Ратника звали Петром, и он, судя по отношению к нему Любима, тоже был не последним человеком в воинской иерархии. Однако десятник оставил его во дворе, а остальным махнул рукой, чтобы следовали за ним.
   Пройдя через сени в горницу, Трофим Игнатьич осенил себя крестным знамением перед образами и поздоровался с Агафьей, исполняющей роль хозяйки.
   Все приглашенные неторопливо последовали за ним, и в итоге в тесной комнатке, где большую часть помещения занимал накрытый стол, столпились пять человек. Отсутствовали лишь Антип с Вячеславом, задерживаясь в соседском хлеву, где пытались поставить на ноги захворавшую скотину.
   -- Откушайте, чем Бог послал, гости дорогие, -- склонила голову Агафья, выходя из еще одной маленькой клетушки, которая называлась истобкой и представляла собой зимнюю часть избы. -- А я тем временем во двор выйду, порядок под навесом наведу. Коли надобность в чем будет, так зовите без всякого стеснения.
   -- Спаси тебя Бог, хозяюшка, -- в ответ поклонился десятник. -- Мы пока потолкуем о своем, а нужда возникнет, так кликнем.
   -- Что ж, присядем, в ногах правды нет, -- смущенно указал на стол Любим и, подвинув для удобства лавку в сторону, первым прошел вперед. -- Прощения прошу, тесновато построился.
   -- Благодарствую, хозяин.
   Десятник осторожно присел, положив шлем с высокой тульей, оканчивающийся тупым шишаком и ниспадающей бармицей на лавку рядом с собой.
   Остальные тоже расселись, причем Иван с Николаем оказались друг напротив друга. Егерь положил принесенный с собой длинный сверток за лавку и чинно положил руки на грубо сколоченный стол, всем своим видом показывая, что инициатива принадлежит противоположной стороне.
   -- Кха... Поведал мне Антип немного про вас, путники, -- прокашлявшись, начал свою речь воинский глава поселения. -- Мол, бежите вы неведомо откуда и рекли нечто непонятное про то, куда направляете стопы свои. Мыслю, что сами не ведаете того места. И изъявляли согласие свое, аще примем мы вас в общину, осесть на земле той, что отмерим вам. Не помыслили вспять? Добре. Прикинул я, куда вас на постой определить и чем заниматься будете. Ходить будете под старостой нашим, Никифором. Что вам скажет, то и исполнять будете. По истечении же лета, посмотрев на деяния ваши, определим мы место и положение ваше в нашей веси... Ежели не ясно что, вопрошайте.
   -- Спасибо за предложение, десятник...
   -- Господин десятник с этого момента.
   -- Так вот, десятник, -- невозмутимо продолжил Иван. -- Не подходит нам твое предложение. И вот почему. Люди мы вольные, господ над нами нет, обрыдли они нам... Погоди, десятник, не перебивай, я тебя выслушал внимательно. Не разбойники мы, не лиходеи, а люди мастеровые и военные. И пользу общине вашей большую принести можем, если столкуемся.
   -- Як купец торговлю ведешь, прости меня Господи... -- влез в разговор Никифор.
   -- Разные мы люди с вами, обычаи у нас другие, -- не обращая внимания на старосту, начал рассуждать егерь. -- Но вера одна, да и идти нам особо некуда, тут ты прав. Разве что на Оку податься, но это... что в лоб, что по лбу, все едино. Правилам и традициям вашим мы готовы подчиняться, но разделять нас и помыкать нами не позволим. Повторю еще раз, если столкуемся, то прибыток общине будет, а соседи добрые из нас получатся.
   -- А силой принудим? -- усмехнулся десятник. -- Свара мысль дельную рек, можем и охолопить вас... Чужие вы для нас пока.
   -- Так у вас в селении холопов нет, я спрашивал по пути у Антипа. Тех, что были из половцев полоненных, вы в Переяславле с рук сбыли. Не просто же так, а?
   -- Не просто. Вороги они нам и ужиться надолго с ними нам невмочь. Так и так сбыли бы. Вервь решила с вольными людьми жизнь начать на новом месте. И долги закупов община выкупила, по-другому не сподвиглись бы они с нами идти, не было уговора такого. А ныне мы на этой землице обустроились, и можно вновь к старому вернуться. Первенство в холопстве нет желания взять?
   -- Это шутка, что ли? -- влез Николай.
   Однако десятник был серьезен.
   -- На всем готовом будете жить!
   -- Ну, уж нет, -- усмехнулся уже Михалыч. -- Ни в закупы не хотим, ни в холопстве у нас нет нужды. Да ты ведь и сам не даешь воли в этом деле людям своим! Я и про это пытал Антипа... Кто по рукам особо горластым дал, звавшим на соседей пойти?
   -- Так воев нет у нас. Кем идти? -- продолжил гнуть свое десятник, заинтересованно глянув на рассуждающего егеря.
   -- Можно было в Суздале людей нанять, серебро еще оставалось, так? -- пытаясь добраться до правды, продолжил Иван. -- А с ними уже на отяков идти, за тех же не вступится никто, верно? Черемисы их не трогают только потому, что взять с них нечего, а холопов из бывших врагов своих делать не хотят. Так же, как и вы.
   -- В Суздаль али Суждаль, как многие ее называют, не заходили мы. А про отяков сказывать... С черемисами ратятся они издревле и упорно, иначе не осталось бы их на землях этих. Не так просто их взять, как мыслишь. Но прав ты в одном, не по нраву мне на полях наших людишки подневольные, набранные в набегах. Другое дело, ежели к тебе ворог пришел, а ты его полонил и работой своей он волю выкупает или жизнь. Да и закупам я не противлюсь.
   -- У Трофима Игнатьича по молодости жинка у половцев поганых сгинула, -- вмешался Никифор, с сочувствием глянув на десятника.
   -- Но не нам менять предков наших заветы, и мои мысли тут силы не имеют весомой, -- предупреждающе зыркнул на старосту тот.
   -- Тем не менее, трижды подумай перед тем, как рискнуть силой кого-либо охолопить, -- облокотился на стену Иван и сложил на столе кисти рук в замок. -- Разве хочется тебе нож в спину получить? К каждому холопу воя не приставишь, леса кругом темные...
   -- Ты что, угрожаешь мне? -- недобро поднял глаза десятник.
   -- Упаси меня боже, просто рассказываю тебе, какие трудности ждут весь, если попытается она старыми порядками на новом месте жить. Я не враг тебе, пришел милости у тебя просить и защиты. А также всеми силами помогать тебе и общине вашей в малых и больших делах, -- выделил слово "тебе" Иван.
   -- А велики ли твои силы? Два сопливых отрока? Или ты сам, надумавший к старости учиться у моего дружинника владеть мечом? Равноценная ли мена выходит? Защита, пища и кров на неизвестно что?
   -- Дозволишь ли умение показать свое, пока еще время светлое? -- Егерь, получив кивок согласия, потянулся назад за свертком. -- Любим, есть ли у тебя рвань какая, что не жалко испортить?
   -- В углу, под навесом, порченые да резаные шкуры лежат, Радка умение свое испытывала. -- Огонек гордости высветился на мгновение в дедовых глазах, несмотря на укоряющие будто бы внучку слова.
   -- Тогда милости прошу за ворота.
   Иван спустился с крыльца, подобрал два чурбачка, негодной выделки шкуру под навесом, и вся честная компания отправилась за тын.
   -- Николай, не в службу, а в дружбу... сходи, развесь вот это недоразумение, метрах так в пятидесяти-шестидесяти, -- негромко произнес егерь наедине, передавая тому завернутые в шкуры поленца. -- Я из ружья Вячеслава попробую шмальнуть, оно покучнее вроде стреляет.
   Михалыч разложил сверток с двустволкой и начал его разворачивать.
   -- Схожу, чего не сходить. А пошто не в чехле принес?
   -- Так как бы еще наш разговор сложился... Люди тут горячие, не чета нашему времени, -- кивнул в сторону Иван. -- А чехол жесткий, удобно через него не возьмешься, чтобы прикладом поработать... Тряпка же мне в этом деле не мешает, да и скинуть ее я в любой миг могу. Оба ствола, кстати, я еще перед нашей с ними беседой зарядил.
   Крякнув, Николай отправился расставлять мишень, а десятник, скрестив руки, подошел поближе к егерю.
   -- Чем поразить хочешь, Иоанн?
   -- Иван я, так правильнее. Но лучше зови как все -- Михалычем. Смотри, это мое оружие, называется ружье. Оно не боевое, для охоты предназначено. Поймешь, что такое и как действует?
   -- Помыслить не могу, что ты в дланях своих держишь. А звать тя буду не по отцу, а просто воем, раз ты меня десятником кличешь. Давай, дело твори, которое хотел.
   Иван кивнул, равнодушно соглашаясь на предложенное имя, и стал дожидаться возвращения Степаныча. Потом вскинул двустволку, помедлил мгновение и нажал на курок. Грянувший выстрел заставил отшатнуться окружающих, а Никифор даже присел и стал мелко креститься.
   -- Что за гром небесный ты на землю спустил, пришелец? Невместно пужать так людей добрых.
   Трофим Игнатьич протянул руку к ружью, второй ствол которого Иван предусмотрительно разрядил, поднес оружие к лицу, повертел его, отдал обратно. Потом ушел смотреть полешки и старую вылинявшую шкуру, простреленную решетом в диаметре сорока сантиметров, а вернувшись, вопросительно подкинул принесенный чурбачок на ладони.
   -- Именно такое оружие применялось в моем отечестве, умные люди его сделали, -- начал объяснять Иван. -- Но больше нет ни людей тех, ни ружей, да и зарядов, что поразили цель, осталось очень мало... Однако теперь ты должен понимать, как мы ратились. Учитывая, что и пострашнее кое-что было. Скрывать не стану, если заряды кончатся, то оружие это будет бесполезно, не найдем мы чем снарядить его.
   -- Лучник десяток стрел за часец пошлет в цель, а это?
   -- Именно это примерно так же или чуть менее, если точно попасть надо.
   -- Не сдюжит ваша рать воинская против нас. Добрый лучник стрелу за триста шагов положит в цель.
   -- Наша сдюжит. И положит всю вашу, не потеряв никого. Но ты прав в одном... -- начал отвечать Иван, выковыривая застрявшую дробинку из поленца. -- Это на мелкую дичь заряд, дробь называется. Если побольше кусок свинца взять, то полетит и дальше, и точнее. Вот, к примеру, метров э-э-э... шагов за сто в тебя стрелу пустят, уклонишься?
   -- Знамо дело, ежели одна. Или на голомень приму.
   -- Меч плашкой выставишь? Понятно... А в моем случае ты не увидишь ничего и не отмахнешься. Обычную кольчугу на раз пробьет... Ну да ладно, чего это я хвастаю. Как уже сказал, на десяток выстрелов меня хватит, а потом оружие можно будет выбрасывать. Показал я тебе все это только для того, чтобы доказать, что не только оружие, но и люди у нас сильно от ваших отличаются. Сам смотри, сможет кузнец ваш сковать такое? -- показал Иван на ствол.
   -- Донес ты до меня свою мысль, вой, -- задумался десятник. -- Прав ты... Тебе виднее, как использовать знания ваши. Совет держать будем. Есть про что другое молвить?
   -- Как не быть. За стол вернемся?
   -- Пошли.
   Беседа завершилась только заполночь.
   Как только все вернулись в дом Любима, десятник отпустил Петра, которому выпало караулить весь до утренних петухов, и разговор продолжился, сопровождаясь чашей хмельного меда, пущенной по кругу. Однако одной чашей дело и ограничилось, желающих принять больше не оказалось, всем хотелось сохранить ясность рассудка.
   Тем для разговора набралось предостаточно. Сначала Иван выпустил тяжелую артиллерию, заставив Николая пройтись своими планами по кузнечному и кирпичному делу.
   Затем к собравшимся прибились Антип с Вячеславом, обошедшие за это время многих соседей с выборочным осмотром скотины. Это еще более подогрело интерес десятника и старосты. Все-таки лекарь в веси появился, как бы ни отмахивался Вячеслав от такого звания.
   Антип на все лады расхваливал его.
   Сказал, что соседская коровенка уже почти совсем оклемалась, а его кормилица уже не дрожит и слышно, как газы выходят через заклиненную пучком соломы пасть. И соседского мальчишку, простудившегося на речке Вячеслав уже начал лечить, заварив травы, собранные у самых ворот. И у него самого все нитки повыдергал... Последние слова Антип сопровождал действием, крутя во все стороны свою намазанную йодом физиономию и показывая, что след от медвежьей лапы почти зарос.
   Присовокупив возможность обучения счету и письму одних "сопливых отроков" другими, Иван еще более перетянул на свою сторону Трофима Игнатьича и Никифора. Правда, оговорился, что счет и письмо у них свое, но от этого писать и считать хуже не будут, да и читать церковные книги ученики уж как-нибудь уразумеют. Все-таки буквы немного похожи.
   Сам капитан в отставке, кроме обучения навыкам меча у Свары, выпросил у десятника несколько уроков стрельбы из лука.
   В ответ Иван обещал составить карту ближайших земель и координировать работу поисковиков, которых договорились выделить на поиски руды.
   Также он оговорил их кормление и зимнее вещевое довольствие, которые вервь должна была взять на себя, и попросил у общества землицу за старой пажитью вверх по течению Дарьи.
   В итоге там им разрешили поставить пятистенок, а также разбить огороды под свои опыты, благо, неплохая полянка для этого находилась совсем рядом. Тут же, метрах в ста, на самой речке в дальнейшем можно было бы поставить плотинку и приспособить водяное колесо для кузнечных нужд. Подробности раскрывать Николай не стал, потому что время было позднее, но обещал завтра поутру рассказать все Любиму.
   Под это дело и под новый пятистенок была выпрошена бригада плотников, которую дали на десять дней, оговорив, что все построенное ею будет принадлежать общине.
   Овощами заинтересовались весьма. Староста даже пообещал выделить баб на обработку земли, если новые общинники на следующий год поделятся невиданными плодами. Точнее, как невиданными... Лук дружинники у князя на службе пробовали, но в весях он еще не прижился. А морковь не узнали вовсе. Десятник сказал, что она должна быть белая и помельче. На вкус же собравшимся пробовать Иван ничего не дал. Нечего, мол, продукт губить.
   Между делом выяснилось, что землица под весь, якобы выкупленная у ветлужского князя, формально ему как бы раньше и не принадлежала, хотя и были раскиданы ниже и выше по течению Ветлуги черемисские поселения. Фактически община, а еще вернее, дружинники поклонились мечами и бронью кугузу за то, что переселенцев не тронут.
   Соседи были достаточно воинственные, хотя и не чета русским князьям или булгарским ханам, и достаточно многочисленные. Жили они и на восток от Ветлуги, и вдоль Волги, и даже около устья Оки, хотя там они встречались вперемежку с мордвой.
   Однако рядом с самими переяславцами на расстоянии нескольких дневных пеших переходов по дремучему лесу практически никого не было. Разве что отяки, но те в основном ютились на противоположном, левом берегу.
   На правом сплошным покрывалом тянулись густые леса вперемежку с болотами, бедные и землей и пушниной. Видимо последнее и было причиной того, что место оказалось никем не занято.
   -- Свернете ли дело, что затеяли? -- напоследок спросил их Трофим Игнатьич, недоверчиво покачивая головой. -- Понятно ли вам, что трудности непреодолимые стоят на пути вашем?
   -- Все понимаем, а вот свернем ли, Бог ведает! -- пожал плечами Иван. -- С другой стороны, куда нам деваться? Ты только придерживай нас, если дела наши общине могут навредить, хорошо? Традиции ваши и порядки мы еще не знаем...
   -- Уговорил. Дам по рукам, если что.
  
  
   * * *
  
   Следующим утром чуть свет Любим разбудил Николая, и оба вышли во двор, где их уже ждал Антип и пара бадеек с холодной колодезной водой.
   Молча опрокинув ведра на согнутые плечи друг друга и растеревшись принесенными кусками грубой посконной ткани, кузнечных дел мастера вместе с охотником отправились за изгородь смотреть кузню. Идти было совсем ничего, и через несколько минут процессия уже располагалась в небольшом овражке на склоне холма.
   -- Обустраивайся, -- показал Любим на лавку, и присел рядом на чурбак около небольшого колченогого стола. -- Вопрошай, коли есть о чем... Отвечу, раз община так решила.
   Николай немного огляделся, прошелся пальцами по инструментам, разложенным около погашенного кузнечного горна, обошел стоящего возле него Антипа и встал посреди кузни, переваливаясь с пятки на носки.
   -- Постою с твоего разрешения, так думается легче. Расскажи, будь добр, Любим, -- Николай в знак уважения немного наклонил голову, -- весь процесс с самого начала. Прежде всего, как руду добываете?
   -- Добываем? Я бы так не сказал. Вначале пользовали мы запас, что впрок заготовили. Болотами у нас в степи отродясь не пахло, так что железо завсегда привозное было. И пуда два до этих мест сохранить мы смогли. Доброе железо. А уж как кончилось оно... Поначалу взялись мы немного торговать с отяцкой весью, что на другом берегу стоит. Людишки у них есть, болота кругом, а кузнеца нет. Сказывали нам, что пять годков назад стрелой ему аккурат по яремной жиле попало. Было это в то лето, когда они с черемисами ратились за угодья лесные.
   -- А за что воевали?
   -- То ли борти не поделили, то ли охотники на чужое место зашли, не ведомо мне... По словам отяцким выходит, что черемисы в этих местах пришлые, потеснили они бывших хозяев на восход солнца и осели тут.
   -- Точно знаешь?
   -- Да я не любопытный, это их усобица. Ведаю лишь, что кроме этой веси, у отяков выше и ниже по Ветлуге еще два поселения есть, где живут они поныне своими общинами. Коли не брешут, более окрест не сохранилось никого из рода их. Кха... Вот с поселений своих они и стали нам везти руду болотную, а мы им скобяной товар, да украшения... пока были. Однако худое у меня железо из той руды выходит. Печь вон чуть пониже в яруге стоит, подойди, глянь на крицу1, что рядышком с нею лежит.
  
   # # 1 К р и ц а -- губчатая железная болванка с включениями примесей и шлака, полученная из железной руды, для дальнейшей кузнечной обработки.
  
   -- Погодь чуть, Любим. Про руду расскажи. Где добывают, какого цвета?
   -- Где уж они добывают, про то мне не сказывают. На берегах ветлужских много болот, но поди найди ее там, рудознатцев у нас нет. А свозили ее разную. Если взять ту, что черна и остра, вся осколками идет и изгибается чудно, так из нее что ни сотворишь -- все ломается на холоде. Мне уже вервь высказывала свое неодобрение. А серая... с той почти ничего не выходит, без пользы она. Другой же у них не водится. -- Любим в сердцах пнул лежащий около ноги кусок шлака. -- Прижали мы как-то товар свой... К слову сказать, к черемисам у них торговать ходу не было никогда из-за вражды, и мену с нами отяки за счастье почитали... Так вот, жалились они, жалились, а иную руду нам все одно не несли. Значит, и нет ее у них.
   -- Ломается, сказываешь? Похоже, что фосфор присутствует... Да не бери в голову, это я так, размышляю вслух. Свою руду нам искать надобно. Кто у вас знаток болот ближних?
   -- Антипа того же возьми... Да многие еще охотники места окрест знают. Найдутся людишки.
   -- Это хорошо. Собери их мне, ладно? Расскажу им, как надо руду искать. Или сам все перескажешь? Я читал, как поиск вести лучше...
   -- И ты грамотный, не токмо старшой ваш?
   -- Все мы обучены и письму, и счету, и многому другому.
   -- Эка... Тогда Антипу обскажи, он поймет!
   Любим поманил своего сына и тот подошел поближе, внимательно вслушиваясь в разговор.
   -- Так вот, руду искать надо либо черную, которая без прожилок, либо голубую. Красная и желтая тоже подойдет, только ее очищать надо как-то. На вкус они либо сладкие -- значит, богатые, либо без вкуса -- то бедные руды. С кислым вкусом -- не годятся. Берут их только в проточных болотах, там, где подпитка воды есть. Если заметили такую особенность, то ищите кочки заросшие. Они вроде холмов вокруг болот, а травы на них ржавый цвет имеют. Верный признак. Кстати, речушки, что вытекают из этих мест, тоже бывают похожего цвета.
   Антип уверенно кивнул.
   -- Есть такие, и не одна. И болота с такими травами недалече тут.
   -- Вот, теперь как искать... Пруток надо выковать, хоть даже и из плохого железа, заострить его и петлю на конце сделать. Или шест такой же взять из твердого дерева. Этим прутком и надо протыкать заросшее болото. Если он проходит легко, то там и нет ничего, а если препятствие возникает, то надо проткнуть дальше и поддеть... да там уж сам приноровишься. Насчет острой, с завитками руды я вроде сказал... это не та, что нам нужна, лучше катышками, однако и на безрыбье рак рыбой покажется, искать надо всякую. Так вот, слой торфа лопатой снимешь, потом пустую породу...
   -- О чем ты, человече?
   -- Грязь, говорю, и прочую мутотень убираешь, а дальше уже лопатой можно жижу с рудой черпать и каким-нибудь ситом просеивать. Вместо лопаты можно даже тралить, ну... как бреднем проходить, но обычно толщина слоя небольшая и простого инструмента хватает. В общем, это дело наживное, а опыт когда придет, то еще меня учить будешь.
   -- Вроде понял, -- отозвался Антип, потирая пальцами зарастающий шрам.
   -- И еще... Как высматривать руду начнете, обращайте внимание где глина какая есть и камень известковый. Они должны в стороне от болот быть, но вдруг? Места замечайте, потом сходим, пощупаем. Образцы, э-э-э... кусочки руды и другого чего нам с Любимом несите, а где точно нашли -- егерю нашему рассказывайте. Вроде все.
   -- Ты возьми троих людишек, Антип, да и выходи днесь, -- взял быка за рога Любим, запуская пятерню в бороденку. -- Не откладывай, иди. А ты, мил человек, не токмо хочешь наши секреты вызнать, но и сам делишься ими весьма.
   -- Об этом вечером и говорили, жить-то нам вместе. Давай к печи подойдем, расскажешь, что и как с ней.
   -- Ну, как с ней? Плету из лозы корзину почти в свой рост высотой и мажу ее со всех сторон глиной, -- встав и спустившись немного вниз по оврагу, начал рассказ Любим. -- Изнутри же еще один слой накладываю из смеси глины и песка. Все это сушу и ставлю на яму с краю яруги. Вот тут, в самом низу, отверстие делаю для сока.
   -- Для чего? Сока?
   -- Для него, родимого. Как железо сок этот пускает, его на дно яруги я и сливаю.
   -- Ага, понял, шлаком он у нас зовется.
   -- А выше чуток глянь -- отверстие для воздуха. Никак мехи не приспособлю, да и помощника нет.
   -- А пережигаешь руду как? -- перешел к самому главному Николай.
   -- Сперва грею печь дровами часа два, потом вперемешку сыплю руду и уголь. Руду сперва сушу, обжигаю и мельчу. Далее сказывать?
   -- Коротко про самый конец разве, вроде понятно все.
   -- Ну, опосля бью дыру снизу, крицу достаю, деревянным молотом оббиваю и на холодную ковку кладу. Прокаливаю иной раз, не без того... Горячей ковкой плющу крицу и на дело пускаю. Что скажешь?
   -- Сказать хочу много, но больше пока спросить... Вот, к примеру, нож ты куешь из этого железа. Как твердость у него получаешь?
   -- Тут у каждого секрет свой. Остудить надобно клинок. На воздух холодный положить али в воду окунуть. Я лично в ручей проточный сую. Вот главный мой секрет ты и знаешь теперича... Но с отяцкой рудой даже это не помогает. Правда, не самый знатный я кузнец... В Киеве такие мастера есть! Они даже узорчатые клинки куют! Острые, платок шелковый разрезают на лету. Но хранят они свои секреты от отца к сыну, не вызнать их.
   -- Тогда меня послушай, дам я тебе некоторые советы. Железо, которое твердость имеет, сталью у нас называется. А получается оно... Короче, уголь в этом деле помогает. Частицы его в железо попадают и придают ему твердость. Тут, правда, тоже навык нужен. И разные пути для этого можно использовать.
   -- И какие же?
   -- Давай, Любим, с самого начала начнем, хоть ты и знаешь многое из этого. Вот точно ты сказал, что воздух для печи нужно подавать. Для этого мехи нужны, а под них дырки в корзине надо сделать, которые у нас фурмами зовутся. Их еще предварительно промазывают глиной с песком... Ребят я тебе, кстати, могу дать в помощники на всякие мелкие работы, они же и качать мехи могут по очереди. Железа при такой продувке гораздо больше выйдет, а если еще и печь для тяги чуть повыше сделать, то крица еще крупнее получится.
   -- Ну-ка, ну-ка...
   -- Еще одно... Если чуть больше обычного угля положишь, то у тебя крица поверху им сильнее напитается и местами может в сталь превратиться. Слабенькую, конечно, но все-таки сталь. Верхний слой можно отшелушить и для ковки оружия использовать. Это раз. Есть у вас тут гончар? Горшки кто лепит?
   -- Есть, как не быть, Фома этим занимается и печь у него тут недалече.
   -- Это хорошо. Вот в эту печь на заднюю полку надо твои готовые изделия и класть! Ножи, топоры, пилы...
   -- Это пошто? Худое железо будет... Хуже, чем до проточного ручья.
   -- Не спеши. Первоначально надо в горшок или плошку угля натолочь и туда закопать все эти инструменты. Потом этот сосуд надо глиной затереть и поставить на несколько часов в эту самую гончарную печь. Заодно с глиняными плошками, чтобы лишнего угля не изводить. Мы потом с тобой обсудим, сколько там держать горшок надо и как определять, что вытаскивать пора... Потом идет закалка. Только не в воде попробуй, а в масле, какое уж есть у тебя. Тогда температура падает медленнее, чем в воде, и крепости клинок больше получит...
   -- Хм-м... Деды наши в пленников такие мечи вонзали, занеже мыслили, что клинок крови напивается и от этого силу их перенимает.
   -- Да? А достаточно было в масло... А случаем кирпичи гончар не делает? Ну, плинфу, -- добавил Николай, видя, что Любим его сразу не понял.
   -- Нет, не выходит у него. Мастер нужен или глина особая.
   -- Угу... А заказ на мехи кому можно дать?
   -- Есть ужо они у меня, и не одни. Не приспособлю никак, сказывал я про то.
   -- Приспособим, найдем время. Мальчишки должны скоро подойти, сбегают за ними, а мы с тобой посмотрим внимательней, как все обустроить.
   Мужики выбрались из ямы наверх, и присели на край оврага, слушая звучащих в прозрачной синеве птах.
   Вздохнули полной грудью. Переглянулись.
   -- Лепота!
   Лето еще только начиналось.
   Расстилающийся за пастбищем лес плавал в разводах поднимающегося нагретого воздуха.
   -- А на будущее, Любим, надо ставить колесо водяное. Вон там, за пажитью, -- рука Николая указала примерное направление. -- Выше по течению Дарьи, где нам землю отвели. Оно и мехи будет качать, и мельницей может быть, и молот кузнечный опускать сгодится. Всем миром решить, что важнее, и сразу начать...
   -- Эка хватил! Это же сколько сил приложить надобно. Кто все это делать будет? Людишки-то на полях заняты.
   -- Десятник же ваш со старостой обещали вечор плотников.
   -- Древоделов? Это чтобы сруб вам поставить...
   -- Так водяное колесо делаться будет не для нас, а для общества. К тому же тонкую работу мы на себя возьмем... Как считаешь, согласится вервь ваша на это?
   -- Оно так, конечно, для общины-то... Для нее надо стараться. Ладно, я подсоблю!
   Любим хитро блеснул глазами из-под кустистых бровей.
   Он не терял надежды выведать еще что-нибудь новенькое от разговорчивых пришельцев.
  
  
   Глава 8
   Первые шаги
  
   Иван покусывал веточку, сглатывая тягучую горькую слюну, чтобы заглушить медленно зарождающийся внутри него протест против нудного занятия, которому предавался.
   Занятие это заключалось в художественном вырезании стилом (или как его тут называли -- писалом) по выглаженной и высушенной, а также обрезанной по краям бересте. Пишущим инструментом служил сточенный до крайности обломок ножа, бережно обернутый тряпицей. Береста была безжалостно оборвана с недавно поваленной березы.
   Цивилизованный человек может, взяв спальник и палатку, на несколько дней притвориться, что испытывает единение с природой. Даже на неделю. И на целых две.
   Он может обжигаться горячим чаем из алюминиевой кружки и даже (это уже настоящий герой) обходиться пару дней без тушенки в каше и без бутылки водки, которая обычно тут же, за посиделками у вечернего костра, густо замешивается на клюкве, собранной морозной осенью на болоте.
   Но писать без бумаги и карандаша (или хотя бы шариковой ручки) для него вещь немыслимая.
   Почти...
   Потому что если очень надо, если хорошенько подумать и себя заставить, то невозможное становится возможным. Правда, разбавляясь при этом хорошей порцией матерков. Они порой способствуют проводить топографическое нанесение окружающей местности на вышеупомянутую бересту (при условии ее размещения на почти ровной поверхности широкого пня).
   Пень этот был выровнен пилой бригады плотников с помощью шантажа и угроз новоявленного руководителя развернувшегося строительства.
   Пила была, прямо скажем, аховая по качеству, как, впрочем, и другой инструмент, применявшийся переяславскими древоделами. Через час-полтора его использования самый молодой из бригады, выполнявший, видимо, функции подмастерья, садился и правил остроту лезвий наждачным камнем, а то и бережно хранимым напильником.
   Однако помимо такой "дедовщины" в остальном бригада разительно отличалась от будущих строителей, заботившихся лишь о своем кошельке и не задумывающихся обо всем остальном -- честном слове, качестве работы и желании заказчика. Видимо, еще не успели испортиться либо просто делали для себя. Община -- великая вещь, если ее членами не становятся по принуждению и у соседей хватает мудрости и накопленных традиций жить друг с другом в согласии.
   Так вот, бригада дело свое знала, и пятистенок, заказанный рубкой в чашу, сложила очень быстро, ярунком и отволокой споро отмеряя углы и отсекая лишнее. Причем возвела вместе с пристроенным под одной крышей теплым хлевом, а также небольшой банькой, называемой здесь мовней. Та выросла чуть в стороне от дома.
   А в дополнение ко всему плотники успели проконопатить щели обоих срубов сухим болотным мхом и навесить везде двери. И это не говоря уже о плетне из прутьев, сплетенном подмастерьем вокруг небольшого огородика, где бабы уже посадили лук с морковкой на семена. Кроме того, лучшая половина человечества с великой осторожностью поместила в лунки и присыпала землей проросшие глазки картофеля, предварительно вскопав деревянными лопатами нетронутую целину лесной поляны.
   Пять дней для выполнения такой работы надлежащего качества -- это показатель золотых рук и слаженной работы даже с учетом того, что бревна заготовлены были еще с зимы.
   Делать пол Иван пока отказался, осознав, как долго придется пилить деревья на доски вручную и поделившись этими мыслями с плотниками. Те долго смеялись, потому что тес делался вовсе не так, однако сознались, что это тоже долгий процесс и не факт, что они уложатся в отведенный срок. А уж если начнут использовать пилу...
  
  
   # # 1 Я р у н о к -- угольник, состоящий из двух пластинок, соединенных под углом в 45®. О т в о л о к а -- простонародное плотницкое приспособление для нанесения прямых линий.
  
   Обычно бревна раскалывали пополам и тесали топорами, отчего доски и называли тесом. Но в некоторых редких случаях (например, для получения ровной поверхности) такой подход был неуместен, и требовалось нечто иное. Плотники такой инструмент имели, назывался он лучковой пилой, и данный факт давал им нешуточный повод для того, чтобы собой гордиться.
   Полотно было узкое, почти одинаковой ширины по всей длине. Зажималось оно в невысоких ручках, которые в середине соединялись распоркой, а на верхних концах стягивались веревкой, закручивание которой вызывало растягивание полотна.
   А растянутая пила не гнется и не хлябает, даже если она длиной под полтора метра, как и было в этом случае.
   Держались пильщики за нее обеими руками. Подмастерье залезал на высокие козлы и тянул пилу вверх на холостом ходу. Другой тянул вниз, подавая рабочий ход. Сделав небольшой распил, в него вгоняли клин, чтобы не зажать полотно, а потом подавали бревно вперед и продолжали пилить дальше.
   Такая вот канитель.
   Поэтому Николай, осознав проблему дефицита досок, на второе место после вопроса о металле в своем списке приоритетов поставил пункт о примитивной лесопилке.
   Зато в подклети успели вырыть погреб, а двускатную крышу из жердин застелили соломой.
   В подполе плотники подвели фундамент под планирующуюся русскую печь. Мощный опечек был сложен из дубовых брусьев прямо на земле и доходил по высоте до пояса от уровня не существующего еще пола. Проем для него проходил точно между толстыми половыми бревнами, что несомненно предохраняло печь от перекосов в будущем.
   Не пожалели строители дубовой древесины и для фундамента самой избы, присыпав его потом землей. Однако то, чего плотники понять не могли, бригада категорически делать отказывалась.
   Не для этого их сюда посылали, мол.
   Это касалось не только пня, но и широких окон, запланированных Иваном. Только когда Николай его подвел к небольшому оконцу избы Любима с мутным пузырем, почти не пропускавшим свет, тот стукнул себя ладонью по лбу, помянув по матушке и само стекло, и тех подлецов, которые не наладили еще его выпуска в промышленных масштабах в данном временном отрезке.
   На вопрос, не хочет ли Николай заняться еще и этим делом, Степаныч ответил прямолинейно. Ранее не отличавшийся непочтительностью к командиру, на этот раз он взял смеющегося Ивана за шкирку и поясной ремень и выставил его за дверь, благо, силушки хватало.
   В качестве напутствия он пожелал ему ходить издеваться к кому-нибудь другому, подальше отсюда и желательно в другом временном отрезке. Другими словами, конечно.
   Иван посмеялся еще пару минут, но потом крепко задумался. Кроме занятий со Сварой, заключающихся в основном в физических упражнениях на накачку определенных групп мышц и немудреных приемах с мечом, а также некоторых обязанностей по координации поисковых групп, он был самым свободным из всех пятерых.
   Помимо того, что Николай помогал Любиму перестраивать сыродутную печь и объяснял свои методы закалки стальных изделий, он еще что-то судорожно обдумывал, вертя в своих пальцах куски железной руды.
   На все вопросы отвечал односложно -- мол, не все так гладко в датском королевстве, не получается у него каменный цветок, и вообще дайте ему придумать заново технологию производства стали из имеющихся под ногами материалов. А также что институтов он не кончал, а кузнечное дело изучал только по книжкам, правда, хорошим. А вот некоторые, раз такие умные, могли бы свой кипящий от безделья милитаристский ум направить на завоевание пары княжеств -- это как раз одного порядка действия.
   Вячеслав, облазив все скотные убежища и пощупав все, что было только можно у этой самой скотины, пару часов практически впустую проговорил с местными бабами на предмет того, чем же они лечат себя и свою животину. А поняв, что дело, скорее всего, в терминологии, то бишь в названиях трав, уговорил Агафью походить с ним по ближайшим окрестностям, чтобы сравнить свои познания о hipericaceae1 и matricaria recutita2 с народными.
  
  
   # # 1 Нipericaceae -- зверобой.
   # # 2 Мatricaria recutita -- ромашка аптечная.
  
   Ребята тоже времени не теряли. Вовка, с детства любивший что-то мастерить, прикипел к кузнице Любима, помогая ему и Тимкиному отцу в силу своих способностей, подтаскивая инструмент и руду, качая мехи.
   Ближе к вечеру он уходил с местными ребятами в лес или купаться на речку. А там, на песке либо на очищенной от прошлогодних листьев и хвои земле старательно выводил буквы русского алфавита и арабские цифры, поясняя, как составлять слоги, и вспоминая арифметические задачки первого класса.
   Компания, занявшаяся письмом и счетом, разрослась уже до девяти человек, чему немало поспособствовали подзатыльники родителей и передававшиеся из уст в уста слова десятника, что воин должен "грамоте разуметь".
   Это, конечно, не соответствовало действительности, обучение велось лишь в редких монастырях да в богатых семьях. Однако за появившуюся возможность научить грамоте своих детей умные головы общины схватились обеими руками, даже учитывая некоторую несхожесть речи и алфавита.
   Сумел же Вовка прочитать некоторые слова в бережно хранящейся церковной книге у старосты. Правда, ни сам он, ни окружающие смысла этих слов не поняли, но на то ведь и книги, чтобы хранить там знания, доступные далеко не всем.
   В результате Радка обзавелась подружкой Ульянкой, оказавшейся сестрой Мстиши. Ту тоже отдали в обучение, и поэтому в перерывах между уроками у них появилась возможность иногда пошушукаться о чем-то своем, девичьем.
   Тимка же в учителя не подался, а пошел по другой стезе.
   В отличие от отца, любившего технику и заполнявшего все свое свободное время копанием в старых механизмах, сыну нравилось живое общение с людьми и природой, поэтому он пропадал в других местах. Обычно в лесу, на речке, либо с книжкой на сеновале.
   Такое различие в характерах объяснялось тем, что пошел Тимка в мать. Был он такой же смугловатый, темно-русый, с подвижным узким лицом и непоседливым характером. Поэтому узнав, что Антип уходит на поиски рудных мест, он вообразил, что такой розыск в принципе ничем не отличается от поиска сокровищ, и побежал уговаривать отца отпустить его с охотником. В принципе он хотел заменить собой Радку, которая с головой ушла в учение.
   Подспудно Тимку грела еще одна мысль -- научиться стрелять из лука. А где и у кого, как не в лесу и не у Антипа?
   Николай, погруженный в новые проблемы, кивнул в знак согласия, сначала даже не поняв, чего от него хочет сын, а когда тот уже убежал, неожиданно опомнился и поднялся, чтобы броситься вдогонку.
   Однако Любим похлопал его по спине и посоветовал не переживать попусту. Как сын может вырасти мужчиной, если его постоянно опекать? А Антип за ним присмотрит и поучит лесному делу, к детям он стал относиться очень внимательно после смерти жены...
   Так что Тимка уже несколько дней ходил по лесам, изредка забегая в кузню либо на место строительства их будущего дома, чтобы поделиться новыми рудными местами и найденными образцами. К Вовке и его ученикам он тоже заходил, виновато посматривая на трудящегося в одиночку друга. Тот только пожимал плечами, ничуть не обижаясь. Чего не дано Тимке -- так это усидеть на месте и раз за разом объяснять, как складывать новые для ребят числа или составлять буквы в слоги.
   Так что слова Николая на третий день их пребывания в веси здорово прочистили мозги Ивана.
   Получалось не очень. Все при деле, а он?
   Воинское поприще ему практически заказано. В его возрасте навыков великого рубаки не приобретешь. Так только, чтобы не выглядеть полным неумехой.
   Куда же направить свои помыслы? Руководить и координировать? Конечно, можно было бы уподобиться некоторым людям из оставленного мира, которые только этим и занимались, потому что ничего другого не знали и знать не хотели.
   Но это не входило в его планы. Не тот характер он имел.
   Скучно это, да и люди здесь другие -- не поймут, если ничего не представляющий собой человечишка выползет и начнет раздавать ценные советы. Ладно бы родословной какой обладал, тогда было бы еще понятно -- век такой. А так разве что за шута примут...
   Поэтому Иван твердо решил найти свой интерес в этом мире, а то там был "ни пришей, не пристегни", и тут может стать таким же. Вот и Николай, похоже, немного обиделся. Ходит, мол, пристает, нет бы делом заняться...
   Вот Иван и решил с чего-то начать. Хотя бы помочь разгрести первые завалы своим соратникам, а там уж видно будет. Само призвание найдет, если достойным ему покажешься.
   С определенного момента он, помимо карты и наблюдения за плотницкими работами на новом доме, стал вникать во все новые идеи, запланированные Николаем для внедрения. Приходил к нему в кузню и нудно выяснял, что и где надо строить, как перегородить речку и организовать запруду. Как лучше, к примеру, поставить водяное колесо?
   -- Ты объясни мне как ребенку, Степаныч. Я понимаю, что вопросы иногда глупые задаю... Вот зачем огород городить с плотиной? Перебросим дубовое бревно через речку в узком месте, наденем на него колесо, закрепим, чтобы не съезжало, смажем дегтем, и пусть крутится себе. Зачем запруда и колесо под ней?
   -- Иногда ты просто на слово мне верь, Михалыч. Например, что скорость вращения верхнебойного колеса, то есть того, на которое вода падает сверху, будет выше, чем колеса, вращаемого течением, то есть подливного. За счет потенциальной энергии падающей воды. Ты вроде высшее образование получал, а не я?
   -- У меня другие приоритеты жизненные были. Десантуре зачем ваши железяки, а? -- карикатурно стукнул себя в грудь егерь.
   -- Ага, а теперь меня донимаешь вопросами, ответы на которые я сам знаю не всегда. Так вот, насчет более быстрого вращения. Нам это и нужно. Сам подумай, мехами работать надо? Надо. Глину мешать для плинфы? Надо. А молот кузнечный? А воду поднять на огород? А мельничку поставить? Бабы в ступках зерно толкут до сих пор. А мужики успели только огородиться да жилье какое-никакое поставить. Не хватило сил даже на мельницу! Ты понял теперь, какое нам доверие оказали, поверив в наши планы? Рук рабочих не хватает, а нам аж шесть человек выделили!
   -- Хочешь сразу все проблемы решить?
   -- На все нашего колеса не хватит, но брать от него надо по максимуму, хотя совсем сильно и не размахнешься -- речка не больно глубокая. Однако выкрутимся, по очереди будем механизмы запитывать, надо будет только передаточный механизм продумать. Такой, чтобы включать что-то одним движением рычага. Дернешь за него -- прислонит он шестерню к вращающейся оси колеса и подключит молот или ту же мельничку... Ну и само колесо отключать тоже надо, не железное все-таки будет. А с чего начнем -- это ты мне скажешь. Как твои следопыты, выследили что?
   -- Вот смотри, с глины они начали -- попался им кусок жирной. Глянь, как тянется... Эта, как я понимаю, на посуду сгодится -- местному гончару покажем. Тимка говорил, что к ботинкам липнет сильно.
   -- Не только для посуды. Для кирпича просто чистого песочка подсыпать надо.
   -- А вот еще... Этот кусок на целый кирпич потянет, сынок твой притащил в пакете. Он как раз с песчаной примесью. Пойдет для плинфы?
   -- Насколько я понимаю -- пойдет. Но пока не проверим, не скажу ничего. Я ведь уже рассказывал, что в старину глину под зиму запасали, чтобы к весне часть солей и органики вымыло талыми водами. А что тут намешано -- сразу не поймешь. В общем, сплошные эксперименты будут... Где, кстати, нашли?
   -- А вот это самое интересное... Километрах в десяти-пятнадцати выше по течению Дарьюшки, -- ласково обозвал лесную речку Иван, -- есть достаточно большой пологий холм.
   -- А что так приблизительно?
   -- Дык никак не научусь поприща переводить в километры.
   -- Ну, поприще вроде меньше тысячи саженей. Семьсот пятьдесят, кажется. По-разному на самом деле было. А обычная сажень -- это расстояние между раскинутыми в стороны руками. Где-то метра полтора. Да не смотри ты на свои руки, Михалыч, народ помельче тут. Еще пядь есть, локоть, аршин, вершок... Хотя нет, последние два попозже появились.
   -- С пядью поясни-ка! С локтем интуитивно понятно.
   -- И как локоть, по-твоему, считается?
   -- Ну, от сгиба до ладони, -- почесал голову егерь.
   -- Не-а. До конца среднего пальца. Сантиметров сорок шесть-сорок семь. И насчет малой и большой пяди... Малая, она от кончика большого пальца до кончика указательного, сантиметров восемнадцать-девятнадцать, а большая -- до мизинца, сантиметров на пять больше. Вершок же примерно четверть малой пяди. Ах да, его же еще нет...
   -- Хм... А у меня почти одинаково получается -- что до конца мизинца, что до конца указательного. Пальцы такие.
   -- Не суть важно, -- махнул рукой Николай. -- Точных измерений еще нет, просто имей это в виду.
   -- Ну ладно... Так вот, речка как раз этот холм огибает. В нем и нашли глину эту. Рядышком тоже места очень интересные есть, хотя дальше они в основном низменные, а сами почвы песчаные. А неподалеку, чуть в стороне -- относительно небольшое болотце, но смотри, что там нашли... Черные катышки и зерна, на вкус сладковатые, а с других же болот образцы в основном с загогулинами... Ты, кстати, недавно на ночь глядя про наличие фосфора в таких кристаллах заикался. Вот спиралька, это как раз с ним руда?
   -- Ага, -- стал рассматривать черные катышки Николай, бросив только мельком взгляд на колючий образец. -- Проверим сегодня прокалкой на горне кузнечном. Заодно Любиму покажу, как это делать. Много принесли?
   -- Несколько горстей. А само болотце покрыто толстым слоем верхового торфа. Режь, суши, грейся. Главное же в том, что холм этот и болотце расположены почти в одном месте. И все это рядом с речкой. Хоть сейчас открывай кирпичное и литейное производство да сплавляй товар вниз по Дарье... Расчистить только русло от поваленных стволов надо.
   -- Ой, не говори "гоп", сначала проверить надо. Да еще угля древесного сколько для этого необходимо... И людей где возьмем? Горячее время все-таки. День год кормит, и так все лето...
   -- Ну, поначалу самим можно... -- задумался Иван. -- Слушай, а отяков никак нанять не получится? За железо не рудой брать, а работами или углем...
   -- Ну, хорошая мысль... Ты с Трофимом обсуди это сам, ага? -- Николай немного помялся. -- Катит нам...
   -- Чего?
   -- Катит, говорю... Вторая седмица пошла, как мы здесь, а уже ресурсы для переработки отыскали. Народ-то на этом месте почитай два года сидел...
   -- Все нормально, Степаныч, народу не до того было. Тем более что мы же не золотишко нашли, болотные руды и глина кирпичная здесь всегда водились. Вроде известняк еще есть да торф, а других ресурсов кот наплакал... Кругом болота, леса, реки да камни отесанные. В курсе, что ледник почти до этих мест дошел?
   -- В курсе. А насчет золотишка или того же серебра, так они где-то за Камой водятся, если не врут люди. Хотя чего только про старообрядцев не говорили... За счет чего-то они здесь жили, и неплохо вроде. Нам бы мергель найти -- тогда цемент можно было бы делать. Глин-то полно всяких, вдруг попадется?
   -- Ха. Твоими бы молитвами... -- скривился Иван. -- Сам знаешь, в области цемента своего не было, из Мордовии в основном завозили. Так что раскрытый рот можешь захлопнуть, ложки для него не будет. Еще то, что напланировали, осилить бы...
   Вот и осиливал, прорисовывая очередную залежь на бересте махонькими значками около игрушечных елочек, березок, дубков и ленточек, символизирующих речушки и восстанавливаемых по памяти. При этом покусывая горький стебелек, неясный вкус которого смывал подступающее раздражение художника поневоле. Промелькнула мысль, что ближе к вечеру надо сходить и еще раз поговорить с Николаем по поводу водяного колеса. Завтра можно начинать.
  
  
   * * *
  
   Учебный класс на этот раз собрался на поляне под елками, перебравшись на другой берег Дарьи. Расшвыряв хвойные иголки, старательные ученики выводили на мягкой земле не до конца еще им понятные буквы и цифры. А между ними, кланяясь колыхающимся еловым веткам, мерно вышагивал Вовка, пристально всматриваясь в ломаные линии.
   -- Так, Андрей, ты не пробуй в уме все решать, всего на свете сразу не запомнишь. Запиши все столбиком. Угу... десятков много... значит... одна сотня переходит. Нет, сначала сложение осилим, потом вычитание дам. Главное, чтобы столбик освоили, а сколько уж там знаков -- все равно. Да не опухнет твоя голова, не опухнет. Погоди -- дойдем до умножения, так там наизусть заставлять учить буду. Так, Рыжий, правильно, смотри-ка. А вот попробуй слово "меч" написать. Угу. Нет, мягкого знака не надо. Ну и что, что мягко на конце... Так, близнецы, Чук и Гек. Хватит задираться! Выгоню на фиг! Знаю, что по-другому ваши имена звучат, но будете охламонничать -- буду звать именно так. Слово "жито"? Пиши "и", потом разберемся... Сначала научитесь писать, как я говорю, а потом уже отца своего отвлекать буду. Так... Ульяна... это не единица, помнишь стишок про цифры?
  
   Вот "один", иль единица.
   Очень тонкая, как спица.
   Похожа единица на крючок,
   А может, на обломанный сучок.
  
   -- А у тебя что?
  
   За "тремя" идут "четыре",
   Острый локоть оттопыря.
  
   -- Нет, Ульяна, это не веточка попала, это ты просто просмеялась с Радкой весь свой первый урок, когда я новеньким объяснял про буквы и цифры.
   Вовка похлопал в ладоши, призывая его послушать.
   -- Так, теперь задача на внимательность всем. "А" и "Б" сидели на трубе... Радка, молчи, неча кричать про то, что тебе рассказывали! Другие-то не знают. "А" упало, "Б" пропало, кто остался на трубе? Нет, не "А"... нет, и не "Б". Что значит никого? А кто более внимательно слушал? "А" и "Б"... Вот, прав ты, Рыжий.
   -- Володимир, -- по-взрослому позвал учителя, подняв руку, Андрей. -- Ведаешь ли про трубу, что в избе вашей воздвигнута будет? Пошто она вам надобна?
   -- Как это пошто? А дым куда выводить?
   -- А пошто выво... дить его? Сам в дверь уйдет...
   -- Так что, в дыму жить?
   -- С ним теплее. И прус со стрехи не падает.
   -- Это что за прус такой?
   -- Черен, аки уголь древесный. И лап много. -- Андрей повалился на спину и задрыгал ногами, артистически изображая пруса.
   -- Таракан, что ли?
   -- Не ведомо такое прозвище. Ежели проползет он в слух, -- актер ткнул пальцем на ухо, -- то погрызет всю голову и будешь ходить с пустою.
   Андрейка заулыбался своей придумке.
   -- Так вроде княжество у моря на... к полудню есть. Э... Тьмутараканское. Как же такого слова не знаете?
   -- А! Тмуторкань. Знамо, есть такой город. Но прусы и там обжились.
   -- Если чисто в избе будет, то и прусов твоих не будет, -- почти складно ответил, подумав немного, Вовка.
   -- Буде, не буде... Пусть, -- ответил Андрейка. -- А тепло? В дружинной избе холод стоит в зимнюю пору. Печка там глинобитная с трубой, как ты и сказывал. Зело студено с нею зимой. В Переяславле теплее было, так там на ночь истопки хватало, а туточки каждый час просыпаться топить надобно.
   -- Дома у нас русская печь стояла, -- начал Вовка. -- Давай я тебе расскажу, как она устроена? Что тут делать будут, мне не известно, но думаю, что почти то же самое... Сама печка очень большая. Низ у нее называется опечком и делается из брусьев или из кирпича. Он очень тяжелый и под ним в подполе обычно ставят несколько кирпичных столбов для подпорки.
   Если взять печку вашу в дружинной избе... У нас почти похожая по форме голландкой называлась, она отдельно от большой печи стояла в другой комнате. Ее топили, когда нужно было быстро нагреть помещение, надолго ее не хватало.
    А большая русская печь тепло всю ночь держит, постепенно его отдает. Нагреваться она начинает лишь по окончании топки, когда труба закрывается. Главное тут -- тепло не упустить. И чем больше печь, тем больше тепла она отдает. У нас она в четверть кухни была, ну... клети по-вашему, только отапливаемой. У нее даже лежанка была.
   А огонь разводился спереди на открытом устье, на поду под сводом. Под -- это кирпичом выложенная площадка почти над всем опечком. Мама в детстве даже мыла меня в печи. Протопишь ее, дашь слегка остыть, выметешь золу с пода и сажу со свода, настелешь толстый слой мокрой соломы, и залезаешь с шайкой и горячей водой.
   Мама закрывала заслонку, и я сидел, парился там. Конечно, тесновато и испачкаться можно, но грязь вся катышками сходит и дышится потом легко. Потом баньку отец поставил, там мылись, но вспоминаю я почему-то всегда, как в печку лазил.
   Мама, кстати, на поду и пироги пекла, и щи варила. Горшки ухватом задвигала... Это такая железная кочерга, что горшок охватывает, вот такой формы, -- Вовка провел в воздухе руками. -- Знаете? А горшки? Донце узкое, а тулово расширяется кверху? И горшки другие? Ну, ладно, потом покажу, если увижу когда-нибудь.
   Перед устьем печи, кстати, небольшая площадка есть, называется шесток, ну... это тот же самый под, только под устьем. Сбоку загнетка расположена. Как печь вытопится, последние синеватые огоньки прогорят и только красные угли останутся, так устье заслонкой плотно закрывают и трубу тоже. А горячие угли в загнетку сметают и присыпают их золой -- это для следующей растопки. И только тогда печь и начинает прогреваться.
   -- А шесток зачем?
   -- На шестке и пищу хранят в горшках, и подогревают иногда лучинками на таганке -- кольце таком железном, на ножках. Лучины же и наколотые поленья для растопки лежат обычно в подпечье -- это ниша такая глубокая в опечье под шестком. Меня мама пугала, что там хозяин живет, то есть домовой...
   Вовка увидел, как согласно закивали ребята... Где, мол, ему еще жить?
   -- И кот наш туда залезал и глазищами своими зыркал. Ну... кот! -- на этот раз глаза ребят лучились недоуменьем. -- Рысь знаете? Вот это такая маленькая рысь, ласковая. А сбоку у печи в кирпичах дырки были для подъема на лежанку и полка неширокая, припечек называется. Там можно сидеть, а можно сушить обувь и носки... А спать я любил на лежанке. После гулянья залезешь -- сухо, тепло, а сама лежанка занавеской задергивалась, никто не мешает.
   Вовка мечтательно прикрыл глаза, вспоминая свою печку, маму, еще любившую отца, свое счастливое детство...
   -- Гладко ты сказываешь, любо нам. -- Андрейка обвел глазами притихших ребят. -- И слова не так коверкаешь, как ранее.
   -- И вы уже понятно для меня э-э-э... баете. Словечек, смотрю, от меня нахватались. Наверное, дома не всегда... -- успел отозваться Вовка.
   -- Гляньте, гляньте, Мстиша бежит, он вестником днесь! -- закричал Вышата. -- Случилось что?
   Пацаны и девчата подались навстречу задыхающемуся Мстиславу, пытающемуся протолкнуть из себя короткие рубленые слова.
   -- Насилу нашел вас... Бежите в лес... по Дарье вверх бежите, через новый сруб, всех баб и детей уводят! Войско с низовьев на лодьях подходит, а лесом -- чужие ратники одоспешенные! Вои и людины ужо в веси сбираются.
  

Оценка: 6.14*62  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"