Это был усовершенствованный русскими метод убийства - пуля с мягким наконечником и легкой начинкой из адаптированного автоматического пистолета Токарева. Выходного отверстия не было, просто мгновенный взрыв сердца. На фотографии черты лица не были искажены: мертвец выглядел так, как будто мог проснуться в любой момент, точно так же, как это делали другие. Сэр Алистер Уилсон был удивлен этим. Он ожидал увидеть выражение боли. Директор разведки отложил последний файл, зная, что из него он ничего не сможет извлечь. Дели, Анкара и теперь Бангкок: и сейчас он был не ближе к предателю, чем шесть месяцев назад, когда начались убийства сотрудников разведки посольства.
Уилсон чувствовал себя бессильным, вынужденным полностью полагаться на Александра Хотови. Дезертирство этого человека из чешского посольства в Лондоне было согласовано, когда начались убийства. И был немедленно отложен, поскольку Хотови, майор чешской разведывательной службы Statni Tajna Bezpecnost, получил убежище, узнав, как выявлялись британские оперативники. Первоначальный отклик был обнадеживающим: возможно, даже слишком. В течение недели Хотови подтвердил, что все посольства Восточного блока получали через Москву подробные инструкции британского кабинета для зарубежных послов, вместе с подробностями о персонале, из которых было легко выделить офицеров разведки на местах. Затем наступила патовая ситуация. К тому времени, когда руководство прибыло из России, все указания на первоисточник были удалены. Это означало, что Уилсон знал, что у него был шпион в британском посольстве где-то в мире, но не в каком именно. Ловушка казалась осуществимой, даже умной, когда он ее придумывал. Это было шесть месяцев назад, и с тех пор погибло еще два человека.
Раздражение от собственной неэффективности отразилось на лице Уилсона, когда он поднял глаза при появлении своего заместителя.
‘Это сработало!’ - заявил Питер Харкнесс.
На мгновение Уилсон замолчал. Затем он сказал: ‘Уверен?’
‘Положительно’.
‘Слава Богу за это!’ Сколько времени это займет, подумал он.
Автомобиль генерала Валерия Каленина был официальным "Зилом", имеющим право пользоваться исключительно центральной полосой московских дорог, но движение ночью было небольшим, поэтому привилегия, предназначенная для членов советской иерархии, была излишней. Водитель Каленина все еще пользовался им; он наслаждался преимуществом власти больше, чем шеф КГБ. "Зил" пронесся мимо Кутузовского проспекта и Кремля в направлении площади Дзержинского. Заграничные файлы и отчеты того дня ждали его, аккуратно разложенные в порядке их вечерней передачи. Каленин расстегнул пиджак, закурил сигарету с фильтром и принялся за работу. Он читал уверенно и внимательно, делая пометки на полях, исходя из которых его заместители могли бы начать действовать на следующий день.
В течение многих лет Каленин содержал уборщицу в британском посольстве в Каире. Обычно информация представляла малоинтересный интерес, немногим больше случайной неосторожности из корзины для мусора, из которой им приходилось делать предположения. Но иногда было что-то стоящее. Как сегодня. У Каленина была цепкая память, и он сразу понял значение. Скрупулезно осторожный человек, он подошел к картотечному шкафу, где хранились разведданные от его лучших агентов, и сразу нашел то, что хотел, направив луч своего наклонного фонаря на идентичное сообщение, которое он получил месяцем ранее. Идентичен, за исключением одной вещи. Источником первого сообщения был указан Кейптаун. Происхождение второго, который лежал у него на столе, было указано как Лагос. Из списка рекомендаций, приложенного к первоначальной информации, он увидел, что она была передана за неделю до этого в столицы стран Варшавского договора для ознакомления с их посольствами.
Каленин вернулся к своему столу и долгое время невидящим взглядом смотрел в стену. Была расставлена ловушка, и он попал в нее: и вряд ли это могло случиться в худшее время. Квалификация наступила почти сразу. Если бы он был умен, для других могло быть хуже.
Британская и советская разведывательные операции начались с интервалом в двадцать четыре часа одна с целью раскрытия, другая - сокрытия.
Преимущество было на стороне россиян. Каленин предвидел такую возможность и подготовил схему операции по защите. Он снова подошел к картотечным шкафам за досье на Чарли Маффина.
1
Чарли Маффин брел на негнущихся коленях по Чейн-Уок, наклонив голову, чтобы сосредоточиться на трещинах на тротуаре. Легко провести прямую линию; так было всегда. Просто зафиксируйте суставы на асфальте и влево-вправо, ступни в обе стороны, как в старые времена при проверке в полицейском участке, перед алкотестером. Делал это дюжину раз, обоссанный как обезьяна. Никогда не давил на отдел, пока это не стало абсолютно необходимым. Редко бывал таким. Всегда в состоянии сделать прямую походку, произносить хитрые фразы с карточки, не искажая слова. С Хересом трудно, когда ты Брамс и Лист. Всегда умно использовать это. Просто шерри, офицер, может быть, два. Встреча выпускников Национальной службы: соберись с ребятами; ты знаешь такие вещи. Следовало бы, конечно, вспомнить о таблетках. Пробую новое средство от мигрени. Неприятное дело, Малайя: и рана тоже неприятная. На самом деле, не о чем особо говорить. Повезло, что все получилось, так говорят врачи; хотя следовало предупредить меня о таблетках, глупые ублюдки. Ужасно извиняюсь. Гарантирую, что это больше не повторится. Это корейская лента? Северная Африка! Господи, это, должно быть, была война. Конечно, это больше не повторится, офицер. Торжественное обещание.
Теперь немного по-другому. Прогресс науки не смог остановить: подул в пакет, пописал в бутылочку, мазок крови под микроскопом - и вот ты там, трахнутый без поцелуя.
Чарли поднял глаза, шея болела от напряжения. Справа от него иллюминация моста украшала Темзу ожерельем из янтарных и желтых, белых и красных тонов. Чарли моргнул, пытаясь усилить размытость изображения. Слишком яркий, чтобы быть мостом Баттерси. Тогда Альберт. Черт: он снова это сделал. Он посмотрел через дорогу в поисках подтверждения и увидел его на дорожном знаке. Улица Оукли. Это случилось во второй раз за последнее время. Или это был третий? Он не мог вспомнить; в любом случае, это не имело значения. Это сделал пропавший мост Баттерси. Наверное, проще вернуться. Зачем беспокоиться? Он никуда не собирался, не сегодня вечером. Или в любой другой вечер. Чарли ухватился за металлическую опору, подтягиваясь, чтобы пересечь мост и окольным путем добраться до своей квартиры в Баттерси. Тропинка впереди раздалась, и Чарли на мгновение остановился, глубоко дыша, как олимпийский атлет, готовящийся к забегу, который принесет золото. Тротуар трескается; это все, что ему было нужно, линия трещин на тротуаре. Он начал, снова головой вперед, влево вправо, влево вправо, удар о бетон под его каблуками был жестким.
В первые дни часто пользовался этим мостом. Воксхолл и Ламбет тоже. Тогда имело значение изменить маршрут. И не только пешком. Под землей в час пик, когда были люди, среди которых он мог затеряться. Автобусы тоже. И такси, когда он подумал, что есть что-то подозрительное и нужно позаботиться – осторожный, кружной маршрут, готовый к любому уклонению от улицы.
Больше никаких подозрений. Никто не гонялся за Чарли Маффином. Вполне безопасно пропустить пару стаканчиков. Не беспокойся о слежке.
Он внезапно подскочил, скривившись от полузабытого осознания. Ограниченное пространство, легко заметить. Таким образом, они будут вести параллельное наблюдение, возможно, треугольное, один сзади, другой спереди, а другой делает третью точку на противоположной стороне дороги. Чарли неловко повернулся, споткнувшись, когда его нога не задела бордюр. Он рванулся вбок, хватаясь за стену. Далеко позади, на другой стороне дороги, блуждала пара, охваченная любовью на ощупь. Впереди приближалась девушка, которую прихрамывала короткая, облегающая бедра юбка. Мимо него прошел мужчина, котелок намеренно надвинут на лоб, плотно свернутый зонт ударял по земле в такт его шагам, как сержантский жезл на параде. Слишком темно и слишком быстро, чтобы разглядеть полковой галстук, но он был бы. Прямо как те придурки, которые захватили управление и пытались его убить. Однако, облажался с ними. Всасывал их и выдувал пузырями.
Он нахмурился, пытаясь вспомнить, почему он стоял посреди моста, прислонившись спиной к парапету, чтобы защититься. Слежка! Пытаюсь наблюдать за наблюдателями. Он хихикнул, почувствовав в горле пары виски. Все еще достаточно хороши, чтобы заметить их, если бы они были там. Вполне безопасно, решил он положительно.
Он выпрямился, чтобы продолжить переплывать реку, столкнувшись лицом к лицу с приближающейся к нему девушкой. Юбка оказалась теснее, чем он сначала подумал. И короче. На ней тоже не было лифчика, заметил он, осознавая подпрыгивающую суматоху под облегающим свитером. Профессионал, оценил Чарли со смутным интересом. Он попытался быстро угадать, сколько денег у него в кармане, ощупывая края монет и пытаясь сосчитать банкноты, держа их невидимыми по отдельности между пальцами. Сложно сказать. Может, фунтов десять. Скорее всего, пять или шесть, где он сосчитал дважды. Должно хватить на короткое время. Чарли выпрямился, готовый к нападению. Девушка заметила интерес, замедляя шаг. Затем, быстро проверив движение в обоих направлениях, она пересекла проезжую часть, направляясь в Челси, к клиентам более высокого класса на противоположной стороне реки.
‘Трахни меня’, - неуместно сказал Чарли. Он снова хихикнул. Никто не хотел Чарли Маффина; даже шлюхи.
Или Руперта Уиллоуби. Эта мысль пробилась сквозь опьянение, и он перестал хихикать. Звонок страховщику Lloyds был жестом отчаяния, того, чего он пытался избежать после того, что случилось с Клариссой в Америке. Недоступен, сказала секретарша. Немного отличается от его жены. Выпивка захлестнула его, затопив отражение. Чарли возобновил свое ходульное продвижение, влево-вправо, влево-вправо, ориентируясь по краю тротуара, когда не было ни одной брусчатки, поворачивая на запад на дальней стороне моста и повторял свой путь по улицам, пока не добрался до многоэтажки, в которой спрятался, муравей среди других муравьев. К перилам лестницы были прикреплены цепью два велосипеда, а под лестничной клеткой - брошенная детская коляска, у которой отняли колеса и она сидела на своей оси, как муравьиная мать. Стоял кислый запах пыли, капусты и керосина. Кто-то написал ‘Это я против всего мира’ аэрозольным баллончиком на дальней стене.
‘Надеюсь, ты выиграешь", - пробормотал Чарли. Он этого не сделал.
Лифт был сломан, что было обычным делом, поэтому он заковылял вверх по лестнице, останавливаясь на каждом этаже, дыхание вырывалось из него с хрипом. От напряжения у него болели ноги, и к тому времени, как он добрался до четырнадцатого этажа, ему стало плохо. Он протянул руку, опираясь на стену. Прошло несколько минут, прежде чем он смог пройти через смежную дверь в свой коридор. Он наткнулся на дверной проем, поначалу не задев замок своим ключом. В конце концов, оказавшись внутри, он тяжело опустился на землю, не снимая пластиковый дождевик, в котором все равно не было необходимости, потому что прогноз был неверным и даже не моросило.
‘Облажался", - сказал он себе. ‘Ты совсем свихнулся, Чарли’.
Это было не так сложно, когда он впервые пустился в бега. Тогда я часто поднимался по лестнице, чтобы проверить, не следует ли кто за мной, нырял на лестничные площадки и обратно, прислушиваясь к звукам преследования. Он делал и другие вещи, указанные в руководстве по обнаружению слежки. Например, оставлять небольшие кусочки ткани вокруг двери, чтобы обнаружить проникновение, и проверять замок на наличие мелких царапин, и определенным образом раскладывать книги, рубашки и клапаны карманов, чтобы он знал, был ли обыск. И всегда оставляйте окно на пожарную лестницу открытым для немедленного бегства.
Значит, для этого была причина. Эдит была жива, разделяла существование и страх, заметно старела и пыталась это скрыть. Я не знал, что все будет так, Эдит. Но поверь мне. Мы победим ублюдков.’ И поэтому она доверяла ему, как доверяла всегда. Но он не победил их. В тот момент, когда это имело значение, когда он думал, что охота за местью прекращена, он расслабился. И пуля, предназначавшаяся ему, снесла половину ее позвоночника.
Чарли покачал головой - сердитый, физический жест. Воспоминания об Эдит были в закрытой, недоступной части его сознания, месте глубочайшего чувства вины. Всегда выходил, когда он слишком много пил.
Чарли с трудом поднялся, прошел через заставленную кастрюлями кухню, открыл шкафы, а затем холодильник, разочарованно уставившись на сморщенный от времени помидор и немного забытого сельдерея, безвольный, каким он, вероятно, был бы, если бы шлюха не перешла дорогу. Он собирался принести что-нибудь из паба, но забыл: в последнее время он, казалось, многое забывал. Чарли ощупью вернулся в главную комнату, оглядываясь по сторонам, как будто видел это впервые.
Дом ничтожества. Не было никаких памятных вещей, сувениров или фотографий, даже Эдит. Это было похоже на обстановку кукольного домика, в котором никогда не жили настоящие люди: маленький диванчик, два одинаковых стула и шкаф с книгами, на чтение которых у него никогда не хватало концентрации, и телевизор, который наводил на него скуку своими глупостями. Место, куда можно прийти, укрывшись от дождя, когда синоптики предсказали все правильно.
Войдя в спальню, Чарли остановился почти в испуге, увидев внезапное отражение с опущенными плечами в зеркале гардероба. Он все еще был в ненужном плаще и выглядел как сверток, который кто-то смутился и завернул в полиэтилен, прежде чем выбросить на мусорную свалку. "Примерно так", - подумал он. Он разделся, позволив одежде растечься лужей по полу, но проигнорировал кровать. Чарли знал, что море выпивки поднимется и опустится, если он ляжет, пока ему все равно не придется бежать в ванную. Он наполнил таз водой и глубоко погрузил в нее лицо . Он то поднимался, чтобы перевести дух, то снова опускался, наконец, тяжело дыша, остановился и уставился на свое мокрое изображение с мешками под глазами. На его носу и щеках ярко выделялись лопнувшие вены.
"Чертов дурак", - сказал он. Подпитываемая виски бравада понемногу улетучивалась. Они бы не забыли. Всего одна ошибка, и охота началась бы заново. И он не хотел, чтобы его поймали. Любая жизнь, даже такая пустая, как та, которой он жил сейчас, была лучше, чем то, что случилось бы, если бы они когда-нибудь нашли его.
Чарли вытер лицо и возвращался в спальню, когда телефон, который никогда не звонил, зазвонил на всю крошечную квартиру. Его немедленной реакцией был страх. Он смотрел на него несколько мгновений, а затем нерешительно протянул руку.
‘Алло?’ В его голосе все еще чувствовался слабый алкогольный привкус.
‘Чарли", - произнес голос. ‘Я звоню тебе уже несколько часов. Это Руперт Уиллоуби.’
Чарли отрепетировал подход, но когда пришло время, он не смог придумать подготовленных слов. Вместо этого он сказал: ‘Я бы хотел тебя увидеть’.
‘Хорошая идея", - сказал андеррайтер. ‘У меня небольшая проблема’.
Показателем того, насколько беспечным стал Чарли, было то, что он говорил, не подозревая о подслушивающем устройстве, которое было имплантировано в его приемник. В первые дни он регулярно разбирал его, но, как и все остальное, месяцами не утруждал себя.
Уверенные в этом человеке и его передвижениях, они переправились через реку после того, как наблюдение закончилось, потому что пабы были лучше в Челси и Пимлико. Им вообще не следовало собираться в группу, точно так же, как им не следовало покидать многоквартирный дом Чарли до прибытия команды помощи, но они делали это так долго, ежемесячно сменяясь, что большинство обычных правил игнорировались. Сегодня вечером это был паб на углу Бессборо-Плейс. Предполагаемая шлюха была первой; из-за нелепых туфель у нее болели ноги, и ей удалось поймать такси. Двое, которые притворялись любовниками, подошли, когда она заказывала напитки. Они направились прямиком к свободному столику, ожидая, пока она отнесет стаканы.
‘Доброго здоровья", - сказал мужчина, поднимая пивную кружку. У него были обкусаны ногти и выбиты зубы; изо рта у него воняло, и девушка на чрезмерно высоких каблуках была рада, что ее не выбрали его партнершей.
"Ваше здоровье", - сказала она. Под столом она сняла туфли и начала разминать ступни. ‘На самом деле я думал, что он собирался подойти ко мне сегодня вечером’.
‘Что бы ты сделал?’ - спросил мужчина.
Зная, что ответ расстроит его, она сказала: ‘Ушла с ним, конечно’.
‘Прошел год’, - запротестовала другая женщина. ‘Это глупо’. Переходя мост, ее партнер дважды коснулся ее груди, притворяясь, что это был несчастный случай, но она знала, что это было не так. Она знала, что у нее тоже не было возражений. Грязный ублюдок.
‘Трудно представить, что когда-то он был так хорош, не так ли?" - задумчиво произнес мужчина.
‘Я не думаю, что он когда-либо был таким", - сказала девушка в костюме проститутки. ‘Я думаю, это какая-то типичная бюрократическая ошибка в Москве; такого рода вещи они делают постоянно’.
Мужчина утвердительно покачал головой. ‘Только не этот. По какой-то причине Чарли Маффин важен.’ Он посмотрел на часы. ‘Нам лучше вернуться в посольство’.
Две женщины раздраженно посмотрели друг на друга. Это был третий вечер подряд, когда он не покупал никаких напитков, и они были уверены, что он берет на свои расходы больше, чем они.
‘Это дерьмовая работа", - пожаловалась девушка, которую ласкали. ‘Действительно дерьмовый’.
К тому времени, как они вернулись, о телефонном разговоре между Чарли и Рупертом Уиллоуби уже сообщили в Москву. И Каленин знал, что защита, которую он разработал, была возможной. Приоритетные телеграммы уже поступали с площади Дзержинского.
‘Мне скучно.’
Руперт Уиллоуби даже не потрудился оторвать взгляд от своей книги в ответ на протест Клариссы. ‘Как обычно", - сказал он.
‘Тогда позабавь меня’.
‘Я твой муж, а не шут’.
‘И, черт возьми, все хороши и в том, и в другом’.
‘Тебе действительно не следует ругаться", - сказал Уиллоуби. ‘Ты всегда говоришь так, как будто читаешь слова с карточки с подсказками’.
‘Черт!’ - сказала она вызывающе.
‘Все равно это неправильно", - сказал Уиллоуби, зная, что снисходительность разозлит ее еще больше. Он опустил книгу, чтобы посмотреть на нее. Она вяло ходила по квартире, снимая и заменяя украшения и проводя рукой по крышкам мебели.
‘Джослин и Арабелла отправились на яхте в Ментону", - сказала она.
‘Я знаю’.
‘Они пригласили меня спуститься’.
‘Обычно так и делают’.
‘Я подумал, что пойду’.
‘Почему бы и нет?’ Заинтересованный ее реакцией, он сказал: ‘Я встречаюсь с Чарли Маффином завтра’.
‘Чарли!’ Она остановилась. Яркость была мгновенной. ‘Я бы хотел увидеть его снова’.
Она достаточно старалась после Нью-Йорка. Именно это зародило идею в голове Уиллоуби после телефонного звонка этого человека и приглашения на яхту.
‘Я приглашу его на ужин", - пообещал он.
2
Офис директора разведки находился на берегу Темзы в районе Ватерлоо. Сэр Алистер Уилсон попросил водителя проехать через Парламентскую площадь; специально пораньше для встречи с постоянным заместителем госсекретаря, ответственным за связь между департаментом и правительством, он слышал, что в этом году выставки были особенно хороши, и он хотел посмотреть сам.
Клумбы с розами в Сент-Джеймсском парке были у озера, это были всплески Офелии, Паскали и розы Годжар. Он наклонился вперед, изучая взглядом эксперта блеск цвета и ощущая текстуру листьев. Выращивание роз было хобби Уилсона, и ему нравилось видеть естественность в их расположении, а не эту узорчатую жесткость, как будто они были частями какой-то головоломки. Но перебор или нет, цветы были лучше, чем у него. Это должна была быть почва в Хэмпшире, полная мела. Когда у него была возможность, он говорил с садовником о увеличении количества компоста для сбалансирования. Уилсон улыбнулся при этой мысли; он собирался сделать так много, когда у него будет шанс.
Вдалеке, где-то в направлении Торгового центра, прозвенел бой часов, и он отправился в сторону Уайтхолла. Для человека, который еще пять лет назад командовал гуркхским полком и был прикомандирован к разведке с репутацией отличного дисциплинированного человека, внешность Уилсона была личным противоречием. Не обращая внимания на очевидное веселье, которое это вызвало в его рабочем кругу, он носил куртку охотника на оленей, потому что у нее были отвороты, которые он мог опускать на уши зимой, а после стольких лет в Индии он страдал от холода. Костюм был хорошим, но запущенным, из плотного твида – опять же для холодов, – но брюки были абсолютно без складок, хотя было много не того сорта, устало заломленных на коленях и локтях. Пальто забытой моды было слишком длинным и с подкладкой на плечах и манжетах, и снова износ был очевиден на локтях; еще через шесть месяцев оно было бы изношено.
Он был костлявым, с ястребиным лицом, большим носом, с острыми, внимательными глазами. Седеющие волосы выбивались из-под шляпы, как перо, подчеркивая птицеподобный вид. Он двигался неуклюже, прихрамывая из-за того, что левое колено отказывалось сгибаться. Уилсон прошел невредимым через Европу, Корею и Аден, но чуть не потерял ногу, когда пони для поло упал и наехал на него в Калькутте. Годами это раздражало его из-за физической помехи, но теперь он осознавал это только в самую холодную погоду, когда боль поселялась глубоко в икре.
После конфетти меморандумов и требований действовать быстро сэр Алистер понял, что местоположение утечки в сочетании со сроками скорее увеличит, чем уменьшит давление. Это было как выплыть из тумана и увидеть скалы всего в нескольких ярдах от себя.
Сэр Беркли Нейр-Гамильтон торопливо пересек кабинет, чтобы встретить его, протягивая руку. ‘Рад тебя видеть, мой дорогой друг. Рад тебя видеть.’
‘И тебя", - сказал Уилсон.
‘У меня есть чай. Эрл Грей, я боюсь. Все в порядке? Вы, конечно, будете подавать его с лимоном?’
Мужчина суетился вокруг бокового столика, на котором были расставлены чайные принадлежности, задавая вопросы автоматически, без какого-либо желания или ожидания ответа.
Уилсон взял свой чай и, вместо того, чтобы вернуться к своему богато украшенному, перегруженному работой столу, Нейр-Гамильтон сел напротив директора на такой же стул со спинкой-крылышком.
‘Рад слышать, что произошел прорыв", - сказал он.
‘Я не уверен, что ты будешь, ’ предупредил Уилсон.
‘Что вы имеете в виду?" - требовательно спросил постоянный государственный служащий. Нейр-Гамильтон был краснолицым, лысеющим мужчиной, его лицо обрамлял ободок туго подстриженных седых волос. Был намек на небольшой инсульт или некоторый паралич лицевого нерва, из-за которого левая сторона слегка опала, сделав один глаз более заметным, чем другой. Найр-Хэмилтон была склонна к яркому, носила костюмы в широкую полоску и пастельные рубашки с галстуками в тон. Это гармонировало с неопределенным щегольством офиса. Это был традиционный Уайтхолл, как и боулеры и брюки в полоску с черными пиджаками и винтажный костюм Dow от Stilton. Мебель была преимущественно георгианской, с выпуклыми краями и большим количеством кожи, и были книжные шкафы от потолка до пола с томами, которые нелегко было вынуть, потому что они оставались непрочитанными так долго, что обложки приклеились край к краю. Стены были обшиты панелями и увешаны портретами канцлеров и дипломатов в париках, а также большими и богато украшенными напольными часами. Он тикал постоянно тягучим, неуверенным тиканьем, требуя, чтобы его выслушали на случай, если он не дойдет до следующей секунды. Уилсона раздражали часы. Он тоже не был уверен в Найре-Хэмилтоне.
‘ Рим, ’ объявил Уилсон.
‘Ты не можешь быть серьезным!’ Найр-Гамильтон прикрыл рукой заплывший глаз - привычка к смущению.
‘Хотел бы я, чтобы это было не так".
‘Это ... это....’ Рука Найра-Гамильтона отодвинулась от глаза в отрывистом жесте, как будто он мог подобрать подходящее выражение из воздуха.
‘... где предатель’, - сказал Уилсон.
Найр-Гамильтон осторожно поставил свою чашку на винный столик рядом со своим креслом и сказал: "Скажи мне, почему ты так уверен’.
‘Четыре месяца назад мы начали передавать контролируемыми партиями по обычным каналам Министерства иностранных дел явно подлинный консультативный документ, рекомендующий способ британского ответа на российские усилия по усилению своего влияния по всей Африке’.
‘Почему Африка?’
‘Потому что нам нужно было охватить множество посольств, а размер континента предоставил нам достаточное количество поселков’.
‘Я не понимаю’.
‘Документ был идентичным, но в каждом сообщении указывался другой африканский город, из которого, как предполагалось, поступили разведданные, послужившие поводом для отправки телеграммы. И каждому принимающему посольству был присвоен идентифицируемый заглавный; в результате каждая телеграмма стала индивидуальной.’
‘Очень хорошо", - сказал Найр-Гамильтон. Это звучало так, как будто он аплодировал победившей шестерке во время ежегодного крикетного матча Итон–Винчестер.
‘Три дня назад документ был передан из Москвы во все посольства стран Варшавского договора. Наш источник связался с Прагой за разъяснениями, как мы и просили. И получил ответ, что сообщение пришло из Кейптауна.’
Найр-Гамильтон нахмурился, но, прежде чем прозвучал вопрос, Уилсон сказал: ‘Кейптаун был тем местом, которое мы выделили Риму. Ошибки быть не может.’
‘Хуже и быть не могло’.
‘Я думал, это может быть плохо’.
Постоянный заместитель госсекретаря растопырил пальцы, чтобы отметить пункты. ‘Через три недели Италия принимает саммит общего рынка; каждый европейский президент, премьер-министр, министр иностранных дел и Бог знает, сколько еще министров будут там ...’ Первый палец опустился вниз. "Главный пункт повестки дня - это атака, организованная нами против Италии за использование рыночных правил, чтобы избежать их полного взноса в бюджет ....’ Он опустил второй палец. "Мы намерены объявить о нашем намерении уменьшить наши финансовые обязательства перед НАТО, если Италия не встанет в очередь...." Безымянный палец опустился. ‘В этом году Британия председательствует в Совете...’ - Он в отчаянии всплеснул руками. ‘... и теперь нас покажут как страну, в центре событий которой находится предатель, сливающий все это обратно в Москву....’
‘Я понимаю сложность’, - сказал директор разведки. Найр-Гамильтон, похоже, упустил из виду, что было совершено три убийства; возможно, у него не хватило пальцев.
‘Осмотрительность", - объявил государственный служащий.
‘Что?’
‘С этим нужно обращаться осмотрительно: абсолютно осмотрительно. Никакого скандала вообще.’
‘Мы его еще не поймали", - сказал Уилсон.
‘Не может быть никакого смущения", - настаивал Найр-Гамильтон.
Консервативные партии, лейбористские партии и даже социал-демократические партии могли бороться за выборы и мечтать о власти, но такие люди, как Нейр-Гамильтон, относились к переменам, как водитель автобуса к временному инспектору: иногда маршрут менялся, но они всегда были за рулем.
Уилсон выпрямился в своем кресле, и кожаные нашивки на локтях заскрипели о сиденье. ‘Ты хочешь сказать, что не хочешь суда?’
Найр-Гамильтон шумно втянул воздух. ‘Просто даю общее руководство, мой дорогой друг. Может быть, еще чаю?’
Уилсону хотелось, чтобы другой мужчина перестал называть его дорогим человеком. Он покачал головой, отвергая это предложение. ‘Если бы произошел несчастный случай, вы бы не сожалели, что не смогли официально подтвердить закрытие дела?’
‘Превосходно сказано", - поздравил другой мужчина. ‘И еще кое-что....’
‘Что?’
‘Я думаю, было бы лучше, если бы ты остался за главного. Неразбериха всегда возникает, если делегируются такие важные дела, как это.’
‘У меня не было никакого намерения что-либо делегировать", - сказал Уилсон.
‘Рад это слышать, дорогой друг", - сказал Найр-Гамильтон. Он поднял свои постоянно движущиеся руки ко лбу в оценивающем жесте. ‘Сюда, к предателям и супершпионам", - сказал он.
По какой-то необъяснимой причине Министерство работ, которое отвечало за государственное оформление, посчитало здания к югу от реки современными, за что Уилсон был благодарен. Там был обязательный книжный шкаф со склеенными томами, но в остальном он был избавлен от условий работы Найра-Гамильтона. На стене даже висели две фотографии Доры Кэррингтон. Вид из окна на реку включал собор Святого Павла, а мебель была достаточно современной, чтобы телевизор, по которому Уилсон иногда смотрел послеобеденные скачки, не казался навязчивым. После происшествия в Калькутте скачки были для него самым близким занятием к лошадям: когда-то они были хобби, как розы.
Питер Харкнесс ждал, когда Уилсон вернется со встречи в Уайтхолле. Заместитель директора разведки был сдержанным человеком, получившим первоначальное образование бухгалтера и все еще беспокоившимся о деньгах. Он жил отдельно, но под той же крышей в Бейсуотере, с женой, с которой был женат двадцать лет, и не рассматривал возможность развода, потому что оба были практикующими католиками. Кроме посещения церкви по воскресеньям, когда он нес ее молитвенник, их никогда не видели вместе. Она ходила на танцы старых времен по средам и пятницам, а также по выходным, кроме церкви. Харкнесс плавал на своей радиоуправляемой модели Катти Сарк по Круглому пруду в Кенсингтонских садах. Даже тогда он носил рубашку с жестким воротником и жилет.
‘Какова была реакция?" - спросил Харкнесс.
‘Чего я и ожидал", - сказал Уилсон. ‘Инструкция предусматривает абсолютную конфиденциальность’.