Карвер расхаживал по диспетчерской, наблюдая за передним сороковым. Башни были разложены перед ним идеальными аккуратными рядами. Они гудели тихо и эффективно, и даже со всем, что он знал, Карвер не мог не восхищаться тем, что создала технология. Так много на таком маленьком пространстве. Не ручей, а быстрая и бурная река данных, текущая мимо него каждый день. Растущее перед ним на высоких стальных стеблях. Все, что ему нужно было сделать, это протянуть руку, посмотреть и выбрать. Это было похоже на поиск золота.
Но это было проще.
Он проверил датчики температуры над головой. В серверной все было идеально. Он опустил глаза к экранам на рабочих станциях перед ним. Три его инженера работали согласованно над текущим проектом. Попытка прорыва сорвана мастерством и готовностью Карвера. Теперь расплата.
Потенциальный злоумышленник не смог проникнуть через стены фермерского дома, но он повсюду оставил свои отпечатки пальцев. Карвер улыбнулся, наблюдая, как его люди собирают хлебные крошки, отслеживая IP-адрес через узлы трафика, высокоскоростное возвращение к источнику. Скоро Карвер узнает, кто его противник, в какой фирме он работает, чего искал и какое преимущество надеялся получить. И Карвер предпринял бы ответные действия, которые оставили бы незадачливого соперника смятым и уничтоженным. Карвер не проявлял милосердия. Когда-либо.
Сигнал тревоги о ловушке загудел над головой.
“Экраны”, - сказал Карвер.
Трое молодых людей за рабочими станциями печатали команды в унисон, что скрывало их работу от посетителей. Дверь диспетчерской открылась, и вошел Макгиннис с мужчиной в костюме. Карвер никогда не видел его раньше.
“Это наша диспетчерская, и через окна там вы видите то, что мы называем ‘передней сороковой’, - сказал Макгиннис. “Все наши службы колокейшн сосредоточены здесь. В первую очередь здесь будут храниться материалы вашей фирмы. У нас здесь сорок башен, вмещающих около тысячи выделенных серверов. И, конечно, есть место для большего. У нас никогда не закончится комната ”.
Мужчина в костюме задумчиво кивнул.
“Я не беспокоюсь о пространстве. Наша забота - безопасность ”.
“Да, именно поэтому мы пришли сюда. Я хотел, чтобы ты познакомился с Уэсли Карвером. Уэсли носит здесь несколько шляп. Он наш главный технический директор, а также наш главный инженер по угрозам и проектировщик центра обработки данных. Он может рассказать вам все, что вам нужно знать о безопасности colocation.”
Очередное шоу собак и пони. Карвер пожал руку костюма. Он был представлен как Дэвид Уайет из юридической фирмы "Мерсер и Гиссал" в Сент-Луисе. Это звучало как накрахмаленные белые рубашки и твид. Карвер заметил, что у Уайета на галстуке пятно от барбекю. Всякий раз, когда они приезжали в город, Макгиннис брал их поесть в Rosie's Barbecue.
Карвер наизусть рассказал Уайету все, что касалось всего и сказал все, что адвокат в шелковом чулке хотел услышать. Уайет был на задании по приготовлению барбекю и должной осмотрительности. Он вернется в Сент-Луис и расскажет о том, какое впечатление на него произвело. Он сказал бы им, что это правильный путь, если фирма хочет идти в ногу с меняющимися технологиями и временем.
И Макгиннис получил бы еще один контракт.
Все время, пока он говорил, Карвер думал о злоумышленнике, которого они преследовали. Где-то там, не ожидая появления, которое неслось к нему. Карвер и его юные ученики грабили его личные банковские счета, забирали его личность и прятали фотографии мужчин, занимающихся сексом с восьмилетними мальчиками, на его рабочем компьютере. Затем он уничтожил бы его размножающимся вирусом. Когда злоумышленник не мог это починить, он вызывал эксперта. Фотографии были бы найдены, и была бы вызвана полиция.
Злоумышленник больше не будет вызывать беспокойства. Еще одна угроза, от которой избавляется Пугало.
“Уэсли?” Сказал Макгиннис.
Карвер вышел из задумчивости. Костюм задал вопрос. Карвер уже забыл его имя.
“Прошу прощения?”
“Мистер Уайет спрашивал, был ли когда-либо взломан колокейшн-центр”.
Макгиннис улыбался, уже зная ответ.
“Нет, сэр, мы никогда не были взломаны. Честно говоря, было несколько попыток. Но они потерпели неудачу, что привело к катастрофическим последствиям для тех, кто пытался ”.
Костюм мрачно кивнул.
“Мы представляем сливки общества Сент-Луиса”, - сказал он. “Целостность наших файлов и списка наших клиентов имеет первостепенное значение для всего, что мы делаем. Вот почему я пришел сюда лично ”.
Это и стрип-клуб, в который тебя водил Макгиннис, подумал Карвер, но не сказал. Вместо этого он улыбнулся, но в его улыбке не было теплоты. Он был рад, что Макгиннис напомнил ему название костюма.
“Не волнуйтесь, мистер Уайет”, - сказал он. “На этой ферме ваш урожай будет в безопасности”.
Уайет улыбнулся в ответ.
“Это то, что я хотел услышать”, - сказал он.
ВТОРОЕ: Бархатный гроб
Все глаза в редакции провожали меня, когда я выходил из кабинета Крамера и возвращался в свою капсулу. Из-за долгих взглядов это была долгая прогулка. Розовые листки всегда выходили по пятницам, и все они знали, что я только что получил известие. За исключением того, что они больше не назывались розовыми полосками. Теперь это была рифовая форма - как при уменьшении силы.
Все они почувствовали легкое облегчение оттого, что это были не они, и легкое покалывание тревоги, потому что они все еще знали, что никто не был в безопасности. Любой из них может быть вызван следующим.
Я не встретил ничьего пристального взгляда, когда проходил под знаком метро и направлялся обратно в подланд. Я прошел в свою кабинку и скользнул на свое место, скрывшись из виду, как солдат, ныряющий в окоп.
Тут же зазвонил мой телефон. На экране я увидел, что звонит мой друг Ларри Бернард. Он был всего в двух кабинках от меня, но знал, что если бы он пришел ко мне лично, это было бы четким сигналом для других в отделе новостей столпиться вокруг меня и спросить об очевидном. Репортеры лучше всего работают в таких группах.
Я надел наушники и принял вызов.
“Привет, Джек”, - сказал он.
“Привет, Ларри”, - сказал я.
“И что?”
“Ну и что?”
“Чего хотел Крамер?”
Он произнес фамилию помощника главного редактора Крамер, которая была прозвищем, присвоенным Ричарду Крамеру несколькими годами ранее, когда он был редактором по заданиям, больше озабоченным количеством, чем качеством новостей, которые он заставлял своих репортеров готовить для газеты. Другие варианты его полного или частичного имени также развивались с течением времени.
“Ты знаешь, чего он хотел. Он предупредил меня. Я ухожу отсюда ”.
“Срань господня, тебя укололи!”
“Это верно. Но помните, теперь мы называем это ”вынужденным разделением’.
“Тебе обязательно убираться прямо сейчас? Я помогу тебе”.
“Нет, у меня есть две недели. Двадцать второе мая, и я - история”.
“Две недели? Почему две недели?”
Большинству жертв RIF пришлось немедленно убираться. Этот указ был введен в действие после того, как одному из первых получателей уведомления об увольнении было разрешено остаться в течение периода оплаты. Каждый из его последних дней люди видели его в офисе с теннисным мячом. Подпрыгивая, подбрасывая, сжимая его. Они не понимали, что каждый день это был другой бал. И каждый день он спускал мяч в унитаз в мужском туалете. Примерно через неделю после его ухода трубы засорились, что привело к разрушительным последствиям.
“Они дали мне дополнительное время, если я соглашусь обучить свою замену”.
Ларри на мгновение замолчал, обдумывая унижение от необходимости обучать собственную замену. Но для меня двухнедельная зарплата была двухнедельной зарплатой, которую я бы не получил, если бы не согласился на сделку. И, кроме того, эти две недели дали бы мне время должным образом попрощаться с теми в отделе новостей и в патруле, кто их заслужил. Я посчитал альтернативу быть выставленным за дверь охраной с картонной коробкой личных вещей еще более унизительной. Я был уверен, что они будут следить за мной, чтобы убедиться, что я не ношу теннисные мячи на работу, но им не нужно было беспокоиться. Это было не в моем стиле.
“Так это все? Это все, что он сказал? Две недели, и ты на свободе?”
“Он пожал мне руку и сказал, что я красивый парень, что мне следует попробовать себя на телевидении”.
“О, чувак. Мы должны напиться сегодня вечером ”.
“Я такой и есть, это точно”.
“Чувак, это неправильно”.
“Мир устроен неправильно, Ларри”.
“Кто твоя замена? По крайней мере, это кто-то, кто знает, что они в безопасности ”.
“Анджела Кук”.
“Цифры. Она понравится копам”.
Ларри был моим другом, но я не хотел говорить с ним обо всем этом прямо сейчас. Мне нужно было подумать о своих возможностях. Я выпрямился на своем месте и посмотрел поверх четырехфутовых стен кабинки. Я не видел, чтобы кто-нибудь еще смотрел на меня. Я посмотрела в сторону ряда редакционных кабинетов со стеклянными стенами. Офис Крамера был угловым, и он стоял за стеклом, глядя на редакцию. Когда его глаза встретились с моими, он быстро перевел их на движение.
“Что ты собираешься делать?” - Спросил Ларри.
“Я не думал об этом, но собираюсь прямо сейчас. Куда ты хочешь пойти, в ”Большой Ван" или в "Короткую остановку"?"
“Короткая остановка. Я был у Вана прошлой ночью.”
“Тогда увидимся там”.
Я уже собирался повесить трубку, когда Ларри выпалил последний вопрос.
“И еще кое-что. Он сказал, под каким номером ты был?”
Конечно. Он хотел знать, каковы его собственные шансы пережить этот последний раунд корпоративного кровопускания.
“Когда я вошел, он начал говорить о том, как у меня почти получилось и как трудно было сделать последний выбор. Он сказал, что мне девяносто девять.”
Двумя месяцами ранее газета объявила, что сто сотрудников будут исключены из состава редакции, чтобы сократить расходы и осчастливить наших корпоративных богов. Я позволил Ларри на мгновение подумать о том, кто мог бы быть номером сто, а сам снова взглянул на офис Крамера. Он все еще был там, за стеклом.
“Итак, мой тренерский совет - не высовывайся, Ларри. Мастер с топором стоит у стекла и ищет сотый номер прямо сейчас ”.
Я нажал кнопку отключения, но не снял гарнитуру. Надеюсь, это отбило бы охоту у кого-либо в отделе новостей обращаться ко мне. Я не сомневался, что Ларри Бернард начнет рассказывать другим репортерам, что меня невольно разлучили, и они придут посочувствовать. Мне пришлось сосредоточиться на том, чтобы закончить короткометражку об аресте подозреваемого в заказном убийстве, раскрытом отделом по расследованию ограблений и убийств Департамента полиции Лос-Анджелеса. Тогда я мог бы исчезнуть из редакции и направиться в бар, чтобы выпить за окончание моей карьеры в ежедневной журналистике., Потому что так и должно было быть. На рынке не было газеты для репортера из полицейского отдела старше сорока. Не тогда, когда у них был бесконечный запас дешевой рабочей силы - такие начинающие репортеры, как Анджела Кук, каждый год выпускали свежую продукцию в USC, Medill и Columbia, все они технологически подкованы и готовы работать практически за бесценок. Как и сама газета "Бумага и чернила", мое время закончилось. Теперь речь шла об Интернете. Речь шла о ежечасных загрузках в онлайн-издания и блоги. Речь шла о телевизионных вставках и обновлениях в Twitter. Речь шла о подшивке историй продолжается ваш телефон вместо того, чтобы использовать его для перезаписи вызова. Утреннюю газету с таким же успехом можно было бы назвать "Ежедневная запоздалая мысль". Все, что в нем было, было размещено в Интернете накануне вечером.
У меня в ухе зажужжал телефон, и я почти догадался, что это моя бывшая жена, поскольку уже слышал новости в вашингтонском бюро, но определитель номера сказал "вельвет коффин". Я должен был признать, что был шокирован. Я знал, что Ларри не смог бы так быстро сообщить об этом. Вопреки здравому смыслу я ответил на звонок. Как и ожидалось, звонившим был Дон Гудвин, самозваный сторожевой пес и хроникер внутренней работы L.A. Times.
“Я только что услышал”, - сказал он.
“Когда?”
“Только что”.
“Как? Я сам узнал об этом меньше пяти минут назад ”.
“Да ладно, Джек, ты же знаешь, я не могу открыться. Но я оборудую это место проводами. Ты только что вышел из офиса Крамера. Ты попал в список тридцати.”
“Список тридцати” был ссылкой на тех, кто был потерян за эти годы в результате сокращения газеты. Тридцать было старым газетным кодом для обозначения “конца истории”. Сам Гудвин был в списке. Он работал в Times и быстро продвигался в качестве редактора, пока смена владельца не привела к изменению финансовой философии. Когда он возразил против того, чтобы делать больше с меньшими затратами, его опустили до колен, и в итоге он согласился на один из первых предложенных выкупов. Это было в те времена, когда они предлагали значительные выплаты тем, кто добровольно покинет компанию - до того, как медиа-компания, которой принадлежала Times, подала заявление о защите от банкротства.
Гудвин получил свою выплату и открыл магазин с веб-сайтом и блогом, которые освещали все, что происходило в Times. Он назвал это thevelvetcoffin.com как мрачное напоминание о том, чем раньше была газета: местом для работы, настолько приятным, что вы легко могли бы проскользнуть туда и оставаться там до самой смерти. Из-за постоянных смен собственников и руководства, увольнений и постоянно сокращающегося персонала и бюджета заведение теперь больше напоминало сосновую будку. И Гудвин был там, чтобы вести хронику каждого шага и оплошности его падения.
Его блог обновлялся почти ежедневно, и его жадно и тайно читали все в редакции. Я не был уверен, что большая часть мира за толстыми бомбоубежищными стенами Times вообще заботилась. Times продвигалась по пути всей журналистики, и это не было новостью. Даже New York By God Times испытывала трудности, вызванные переходом общества к Интернету для получения новостей и рекламы. То, о чем Гудвин писал и по поводу чего звонил мне, было немногим больше, чем перестановка шезлонгов на Титанике.
Но через две недели для меня это не имело бы значения. Я двигался дальше и уже думал о наполовину начатом, недоделанном романе, который был у меня в компьютере. Я собирался вытащить этого ребенка, как только вернусь домой. Я знал, что смогу доить свои сбережения по крайней мере шесть месяцев, а после этого смогу жить за счет собственного капитала в моем доме - того, что от него осталось после недавнего падения, - если мне понадобится. Я также мог бы уменьшить размер своей машины и сэкономить на бензине, купив одну из тех гибридных жестянок, на которых ездят все в городе.
Я уже начал рассматривать свое выставление за дверь как возможность. В глубине души каждый журналист хочет быть романистом. В этом разница между искусством и ремеслом. Каждый писатель хочет, чтобы его считали художником, и сейчас я собирался попробовать это сделать. Половина романа, которую я читал дома - сюжет которого я даже не мог точно вспомнить, - была моим билетом.
“Тебя сегодня не будет дома?” - Спросил Гудвин.
“Нет, у меня есть пара недель, если я соглашусь обучить свою замену. Я согласился.”
“Как чертовски благородно с их стороны. Неужели там никому больше не позволяют проявлять достоинство?”
“Эй, это лучше, чем выйти сегодня с картонной коробкой. Плата за две недели - это плата за две недели ”.
“Но ты думаешь, это справедливо? Как долго ты там находишься? Шесть, семь лет, и тебе дают две недели?”
Он пытался вытянуть из меня гневную цитату. Я был репортером. Я знал, как это работает. Он хотел что-нибудь пикантное, что он мог бы разместить в блоге. Но я не кусался. Я сказал Гудвину, что у меня нет дальнейших комментариев по поводу "Бархатного гроба", по крайней мере, до тех пор, пока я окончательно не выйду за дверь. Он не был удовлетворен этим ответом и продолжал пытаться вытянуть из меня комментарий, пока я не услышала звуковой сигнал вызова на удержании у себя в ухе. Я посмотрел на идентификатор вызывающего абонента и увидел xxxxx на экране. Это подсказало мне, что звонок поступил через коммутатор, а не от абонента, у которого был мой прямой номер. Лорен, оператор отдела новостей, которую я мог видеть на дежурстве в будке, могла бы сказать, что я был на своей линии, поэтому ее решение оставить вызов на нем, а не принимать сообщение, могло означать только то, что звонивший убедил ее в важности звонка.
Я прервал Гудвина.
“Послушай, Дон, у меня нет комментариев, и мне нужно идти. У меня другой звонок.”
Я нажала на кнопку, прежде чем он смог в третий раз попытаться заставить меня обсудить ситуацию с моей работой.
“Это Джек Макэвой”, - сказал я после переключения.
Тишина.
“Привет, это Джек Макэвой. Чем я могу вам помочь?”
Можете назвать меня предвзятым, но я сразу определил ответившего человека как женщину, черную и необразованную.
“Макэвой? Когда ты собираешься сказать правду, Макэвой?”
“Кто это?”
“Ты рассказываешь неправду, Макэвой, в своей газете”.
Я хотел бы, чтобы это была моя статья.
“Мэм, если вы хотите сказать мне, кто вы и на что ваша жалоба, я выслушаю. В противном случае, я...”
“Теперь они говорят, что Мизо взрослый, и что это за дерьмо такое? Он не убивал никакой шлюхи ”.
Я сразу понял, что это был один из тех звонков. Эти призывы от имени “невинных”. Мать или подруга, которым пришлось рассказать мне, насколько неправильной была моя история. Я получал их постоянно, но не слишком долго. Я смирился с тем, что должен ответить на этот звонок как можно быстрее и вежливее.
“Кто такой Мизо?”
“Зо. Моя Зо. Мой сын, Алонзо. Он ни в чем не виноват, и он не взрослый ”.
Я знал, что именно это она собиралась сказать. Они никогда не бывают виновны. Никто не звонит вам, чтобы сказать, что вы все поняли правильно, или полиция все поняла правильно, и их сын, или их муж, или их парень виновен в предъявленных обвинениях. Никто не звонит тебе из тюрьмы, чтобы сказать, что они это сделали. Все невиновны. Единственное, чего я не понял в этом звонке, было имя. Я не писал ни о ком по имени Алонзо - я бы запомнил.
“Мэм, у вас здесь есть нужный человек? Не думаю, что я писал об Алонзо.”
“Конечно, ты сделал. Я записал твое имя прямо здесь. Ты сказал, что он запихнул ее в багажник, и это какое-то гребаное дерьмо прямо там ”.
Затем все сошлось. Убийство в багажнике на прошлой неделе. Это было на шесть дюймов короче, потому что никого на столе это особо не интересовало. Малолетний наркоторговец душит одну из своих клиенток и кладет ее тело в багажник ее собственной машины. Это было преступление черным по белому, но бюро все равно было наплевать, потому что жертва употребляла наркотики. И она, и ее убийца были маргинализированы газетой. Ты отправляешься в круиз по Южному Лос-Анджелесу, чтобы купить героин или кокаиновый рок, и случается то, что случается. Вы не получите никакого сочувствия от серой леди с Спринг-стрит. В газете не так много места для этого. Шесть дюймов внутри - это все, чего ты стоишь, и все, что ты получаешь.
Я понял, что не знаю имени Алонзо, потому что оно никогда мне не давалось с самого начала. Подозреваемому было шестнадцать лет, и копы не назвали имен арестованных несовершеннолетних.
Я пролистал стопку газет на правой стороне моего стола, пока не нашел раздел "Метро" за два вторника назад. Я открыла его на четвертой странице и посмотрела на историю. Оно было недостаточно длинным, чтобы разместить подпись. Но на столе было написано мое имя в качестве слогана внизу. Иначе мне бы не позвонили. Мне повезло.
“Алонсо - твой сын”, - сказал я. “И он был арестован два воскресенья назад за убийство Дениз Бэббит, это верно?”
“Я говорил тебе, что это гребаная чушь”.
“Да, но это та история, о которой мы говорим. Верно?”
“Это верно, и когда ты собираешься написать о правде?”
“Правда в том, что ваш сын невиновен”.
“Это верно. Вы ошиблись, и теперь они говорят, что его будут судить как взрослого, а ему всего шестнадцать лет. Как они могут так поступить с мальчиком?”