В дни славы великой империи лузу, на окраинах того, что однажды станет Восточной Африкой, до окончательного вторжения европейцев, которое изменит облик континента на столетия вперед, до кровавых бурских войн и бесчисленных смертей, которые они принесут, люди племени могущественного вождя лузу Кваанги торжественно встретились на берегах великого лазурного моря.
День был теплым, не жарким, небо чистым, как стекло, и голубым, как гладкие воды моря, которое смело простиралось до горизонта. В какой-то отдаленный момент море оторвало скай от небес и крепко прижало к своей волнистой груди.
В центре маленькой бухты - едва заметный вход - на якоре стоял изящный странный корабль из какой-то далекой страны. Деревянное судно лениво покачивалось на пологих волнах, которые накатывали на песчаный желтый берег, где они превращались в тонкую пену.
Из уважения к прощающемуся гостю женщины племени лузу прикрывали свою грудь шелками из далеких земель, где жили мужчины с прорезями для глаз и кожей цвета львиного брюха. Восток. Место, откуда прибыл их почетный гость. Место, куда он теперь отправится, чтобы никогда не возвращаться в страну лузу.
Старейшины Лузуленда были одеты в ниспадающие кафтаны и дашики, богатство империи отражалось в их одежде. Молодые мужчины были вымазаны зеленой и красной краской и несли копья тонкой работы с металлическими наконечниками - почетный караул для человека, который так хорошо служил им всем так долго.
Недавние новости об уходе почитаемого были неожиданностью для всех. Или, возможно, не для всех. Несомненно, великий Вождь Кваанга знал. Именно он призвал таинственного воина из своей далекой страны на помощь лузу. Им не сказали, потому что, будучи простыми подданными, они не должны были знать. Но Кваанга, должно быть, давно знал, что худощавый мужчина с руками и ногами, быстрыми, как стрела в полете, в этот день покинет Лузу.
Люди вышли на рассвете. Спеша подготовиться к церемонии, они были готовы к полудню. Как раз вовремя.
Когда раскаленное добела солнце достигло своей высшей точки в небесах, прибыли великие люди.
Впереди шагал вождь Кваанга, мощный мужчина с широким улыбающимся лицом и в развевающихся ярких одеждах. В этот день Кваанга не улыбался. Позади их вождя верхом на огромном черном пони ехал защитник народа лузу.
Лошадь вождя когда-то принадлежала испанцам. То, что вождь ведет своего гостя, как простого лузу, было демонстрацией благодарности и смирения.
Тишина воцарилась над людьми - десять тысяч человек - собравшимися на покрытом пеной берегу.
Человек верхом на лошади был одет в церемониальную мантию более глубокого и яркого зеленого цвета, чем все, что когда-либо видели Лузу. На его голове покачивалась неуклюжая шляпа из тонкой рисовой бумаги, заляпанная черным. Шляпа была слишком мала для его головы и, казалось, готова была слететь с малейшего ветерка.
Он был известен как Нук, Мастер синанджу. Тот, кто взял в качестве семени небольшую группу крестьян-воинов и помог им вырасти в могущественную империю.
Нук не смотрел в глаза толпе. Когда его пони подошел ближе к берегу, он уставился поверх голов людей. Он смотрел дальше земли, даже дальше ожидающего корабля в гавани. Он смотрел в точку, где небо встречалось с морем, на расстояния, недоступные народу лузу, и на глубины, которые никто, кроме него, не мог постичь.
С океана налетел теплый бриз, направляясь к суше. Он потревожил шелковые одежды и сдул облако мелкого песка вглубь острова. Проходя сквозь толпу, Мастер синанджу и Вождь Кваанга не обратили на ветер никакого внимания.
Там, где шли мужчины, народ лузу расступался. Молча, с гордым черным лицом, блестящим под безжалостным африканским солнцем, вождь вел лошадь сквозь толпу. У берега он остановился.
Маленькая гребная лодка, накренившаяся на песке пляжа. Рядом с ней стояли два встревоженных матроса.
Сильная нация, народ Лузу, толпившийся на пляже и утесе.
Возле лодки мастер Нук соскользнул с голой спины пони, его деревянные сандалии не потревожили ни единой песчинки.
Мастер Синанджу был высоким, но худощавым, его черные волосы недавно тронула крупная седина. Когда Нук повернулся, чтобы обратиться к вождю Лузу, его голос прозвучал достаточно громко, чтобы его услышали все. Он говорил на языке их отцов.
"Синанджу хотел бы расстаться с тобой, бесстрашный вождь Кваанга из племени лузу", - нараспев произнес Мастер синанджу.
Перед худощавым мужчиной, чье лицо было цвета песка в тени, вождь Кваанга выпрямился во весь свой царственный рост. Макушка его головы доставала только до переносицы Мастера Синанджу.
"Я бы разрешил тебе, великий Мастер Нук, тот, кто милостиво душит вселенную, из внушающего страх Дома Синанджу".
Двое мужчин обменялись кивком, который был не совсем поклоном. После этого мастер Нук посмотрел на сияющие черные лица народа Лузу. Хотя его слова были адресованы их лидеру, они предназначались для его племени.
"Ты мудрый и могущественный правитель, о Кваанга. Твой народ храбр и силен, твои алмазы чисты. Ты даешь своей нации как физическую силу, так и твердость характера. Лидер служит нации, а нация - лидеру. И для Синанджу большая честь служить обоим ". В карих глазах Мастера был намек на гордость и печаль. "Запомни это - хотя я сейчас покидаю эту землю, если когда-нибудь наступит время, когда твоему народу понадобятся услуги синанджу, тебе нужно только позвать нас. Это обещание Нука, нынешнего мастера синанджу, тебе, Кваанга из Калузу".
И Мастер Синанджу достал из своей мантии маленький церемониальный кинжал. Его рукоятка была из слоновой кости, а лезвие - из чистейшего золота. Он был подарен Мастеру вождем Кваангой. Мастер Нук вернул маленький нож лидеру лузу.
Взяв лезвие, шеф Кваанга обнаружил, что на рукояти ножа был вырезан новый символ. Это была простая трапеция, разделенная пополам вертикальной чертой. Символ Дома Синанджу.
"Это знак дружбы между нашими народами", - провозгласил Нук. "Держите это всегда при себе".
С этими словами Мастер Синанджу приподнял полы своей мантии и забрался в ожидавшую его деревянную гребную лодку.
У двух нервных матросов, присутствовавших при этом, глаза были круглыми, как у лузу, но их кожа не была ни кожей Лузу, ни уходящего Капитана. У них была кожа такая же белая, как облака над Килиманджаро, и они говорили на языке, чуждом для местных ушей. Как только Капитан уселся в шлюпку, расправив зеленые юбки вокруг колен, матросы столкнули крошечное суденышко в волны легкого прибоя. Забравшись на борт сами, они начали быстро грести к ожидавшему их кораблю.
И когда Мастер Нук покинул этот берег в последний раз, от собравшегося народа Лузу донесся тихий звук. Приветствия становились все громче и сильнее, пока сам воздух не зазвенел от радости. Когда гребная лодка проходила мимо якоря пришвартованного корабля, над заливом разнеслись громкие завывания.
Мастер Синанджу не оглядываясь вбежал на борт большого судна.
Вождь Кваанга не видел, как Мастер забирался в лодку, и не ждал со своими ликующими людьми, когда корабль выйдет в море. Как только мастер Нук забрался в лодку, вождь вскочил на своего вороного коня. Пока его люди кричали от радости и благодарности, он ускакал один. Прочь от моря. Обратно в центр своей империи.
Вождь был тихо обеспокоен. В пустоте, где обитал его дух, он задавался вопросом, были ли слова, сказанные в этот день, просто для церемонии. Если когда-нибудь наступит время, когда Лузу понадобятся Мастера синанджу, действительно ли глава древнего Дома ассасинов прислушается?
Когда радостные крики его народа стихли на ветру, Кваанга вернулся в сердце Калузу, один и с глубоко обеспокоенным сердцем.
Глава 1
Была представлена мафия.
Делегации "Коза Ностра" из Соединенных Штатов и Сицилии настояли на почетном месте во главе стола, и они все еще пользовались достаточным уважением, чтобы получить его. По правде говоря, все присутствующие знали, что время Мафии почти подошло к концу.
Когда-то богатый и могущественный, он процветал до того, как большинство мужчин там родились. Но это было до того, как в мире появилась какая-либо реальная конкуренция. Сейчас...
Итак. Что ж, вежливость не позволила другим делегатам говорить о трудных временах, которые обрушились на Толпу в последнее время. Теперь к его требованиям присоединились в настоящем скорее из уважения к тому, что было в прошлом. Подобно слабоумному отцу, которого слишком любила его семья, чтобы поместить в дом, Мафии было предоставлено почетное место.
Там также был агент Каморры. На протяжении многих лет более могущественная мафия смотрела свысока, считалось, что Каморра была ликвидирована Муссолини в начале двадцатого века. Она выжила, но лишь благодаря малой толике власти, которой пользовалась ранее. В последнее время она пережила возрождение, готовясь вторгнуться на территорию, которая ранее была чисто мафиозной.
Черная рука был там. Это был преступный синдикат, который в разные периоды своей истории считался одним и тем же, как Сицилийская мафия, так и Неаполитанская каморра, но который никогда не был частью ни того, ни другого. Она была сильной и скрытной, ее руководство оставалось неизвестным. Ее операции были настолько сложными, что ее влияние было невозможно просчитать.
Нынешними титанами на мировой арене были могущественные торговцы наркотиками. И от Франции до Дальнего Востока, от русской мафии на севере до медельинского картеля на юге, все направили своих представителей на эту ознакомительную встречу.
Обещание мира привело их всех туда. Но все пошло прахом в тот момент, когда Джеймон Альбондигас заметил Рассела Коупфилда, посла картеля Кали.
"Ты дурак, который работает на дураков", - злобно сплюнул Альбондигас. Наркобарон из Ла Косины был пухлым, с темно-коричневым цветом лица. Даже в прохладном зале с кондиционером он вспотел, как венесуэльский грузчик. Серповидные луны пота выступили подмышками на его белой рубашке с открытым воротом.
"Если вы и ваши братья не можете конкурировать ..." Коупфилд пожал плечами в изящной сорочке от Армани. Агентом Калифорнийского университета был нью-йоркский юрист лет сорока пяти. Его лицо хорька было вытянуто вперед в постоянной снисходительности.
"Кали мертва", - прорычал Альбондигас. "Мы - новая власть. Мои братья и я похоронили тебя".
"Посмотрим, кто будет мертв в конце дня", - съязвил американский адвокат с приводящим в бешенство самодовольством.
Альбондигас вцепился в край огромного стола. Яростный взгляд метнулся к двойным дверям.
Телохранители и наемные убийцы ждали за дверью. Альбондигас привел с собой неуклюжего парагвайца с руками, широкими, как стволы деревьев, и грудью, широкой и мускулистой, как задние конечности атакующего носорога. Если Альбондигас позвонит, гигант выломает дверь. Другие телохранители последуют за ним, держа оружие наперевес. В последующей кровавой бане они все будут убиты.
Лицо Альбондигаса исказилось от едва сдерживаемой ярости.
Остальные в комнате с тревогой посмотрели на главу стола в поисках указаний. В поисках успокаивающего голоса. В поисках чего-нибудь, что могло бы остановить это безумие. Но из самого видного кресла в большой комнате исходила только тишина.
"Ты очень уверен в себе, гринго", - резко прошипел Альбондигас.
Мягкость его тона была резкой. Все взгляды вернулись к Альбондигасу.
"Мне платят за уверенность", - натянуто ответил Копефельд. Было что-то в его голосе, в его глазах. Как у загнанного в угол животного. Как будто он сам не верил в то, что говорил. И все же он не отступил.
Альбондигас стиснул челюсти. Медленно его взгляд переместился на главные двери. И пока все наблюдали, его губы поджались в издевательской злобе.
Прежде чем Альбондигас смог произнести хоть слово, раздался другой резкий голос. Английский был отрывистым и точным.
"Это глупость. Мы здесь не для того, чтобы ссориться. Прекрати это сейчас же, Мандобар".
Шам Токумо из Якудзы смотрел на главу стола, на их молчаливого хозяина.
Лица мужчин были невыразительными - намеренное спокойствие, маскирующее внутреннее беспокойство. Плоские глаза снова сфокусировались на всемирно известном шоколадно-черном лице Мандобара. Глаза их хозяина были непроницаемы; на губах застыло выражение сморщенного нетерпения.
Реакция Мандобара на словесную войну удивила их всех. Последовал долгий вздох, за которым последовало очень легкое поднятие плеч. Полная беспомощность.
"Я не думал, что это произойдет так быстро", - недовольно кудахтал Мандобар. "Конечно, я знал, что конфликт, скорее всего, неизбежен. Но здесь? Сейчас?" Голова покачивалась, глаза были грустными и слегка опущенными, как будто погруженный в тяжелую мысль.
Альбондигас облизнул губы. Он перевел взгляд с адвоката на Мандобара.
О нраве Альбондигаса ходили легенды. И все же никто, казалось, не был готов помешать ему вызвать в комнату своего телохранителя. Даже тот, кто собрал их всех здесь на эту грандиозную встречу самых могущественных преступных синдикатов мира. Для Альбондигаса это теперь было делом чести.
С мучительной медлительностью он отодвинул свой стул от большого стола. Ножки красного дерева жалобно застонали, протестуя, по сухому полированному мраморному полу.
Сидевший напротив Шам Токумо был ошеломлен. Человек из Якудзы не мог поверить, что Мандобар не остановит это. Разве не в этом заключался весь этот план? Единство среди этих организаций? Токумо не хотел умирать из-за того, что два склочных идиота не смогли поладить.
Альбондигас медленно шел к двери. Токумо в отчаянии оглядел сверкающий стол для совещаний в поисках того, кто мог бы остановить это безумие. Когда Альбондигас прикажет своему человеку стрелять, все будет кончено.
Токумо не для того потратил четыре месяца на переговоры с правительством Восточной Африки, чтобы быть убитым из-за каких-то мелочных замечаний, даже не связанных с текущей встречей.
"Прекрати это, Хамон", - крикнул Токумо, поднимаясь на ноги.
Остановившись, наркоторговец обернулся. Он стоял посреди широкой пустой комнаты, размером с большой зрительный зал. Стол был далеко позади него, освещенный полосами каскадного света, льющегося из решетчатой сети мансардных окон, которые фильтровали ультрафиолет от палящего африканского солнца.
"Не волнуйся, Шэм", - вежливо сказал Альбондигас. "Я всего лишь вышел подышать свежим воздухом. Здесь внезапно стало вонять". Он снова начал ходить.
Токумо повернулся к адвокату из Кали, который сидел через несколько мест от агента Якудзы. "Извиняйся, дурак", - прошипел он, снимая свои совиные очки.
На верхней губе и лбу адвоката выступили капельки пота. И снова возникло ощущение, что он не ожидал, что несколько неудачно подобранных слов зайдут так далеко.
Токумо увидел, как под аккуратно выбритой линией роста волос на затылке адвоката образовалась единственная капелька пота. Она скатилась на воротник его белой рубашки.
Альбондигас был всего в ярде от двери, когда адвокат из Калифорнии окликнул его.
"Рабочий день", - отрывисто произнес Рассел Копефельд, и его голос эхом отозвался в большом зале. Альбондигас медленно повернулся, прищурив глаза. Резкий солнечный свет, приглушенный затемненным стеклом, отбрасывал причудливые тени на его дородную фигуру. Он был так далеко в другом конце огромной комнаты, что им почти понадобился бинокль, чтобы разглядеть выражение его лица. "Что?" Сказал Альбондигас ровным тоном.
"Я хотел сказать: "Мы посмотрим, кто умрет в конце рабочего дня", - предложил адвокат, его голос внезапно стал робким. "Риторически, это большая разница. Это была не угроза - это была метафора. Ради нашего здорового делового соперничества. Если вы восприняли это по-другому, то это было не намеренно, и я приношу самые искренние извинения ".
У двери Хамон Альбондигас тщательно взвесил успокаивающие слова Копефельда. Ему потребовалось мгновение, чтобы отреагировать. Когда он сделал шаг назад к столу, Шам Токумо почувствовал, как сам воздух стал легче. Все было кончено.
"Я принимаю твои извинения", - натянуто сказал Альбондигас, возвращаясь к столу. "И я также желаю тебе смерти. В самом здоровом смысле деловой метафоры, конечно ".
Пока остальные смеялись, Альбондигас занял свое место за столом переговоров.
Когда Шам Токумо взглянул на Копефельда, адвокат из Кали вытирал пот со своего загорелого лица. Токумо нахмурился из-за странного поведения мужчины, хотя и почувствовал облегчение от того, что теперь они могли вернуться к более обыденным делам, стоящим перед ними.
Мандобар, сидевший во главе стола, был на удивление молчаливым наблюдателем. Ни одно слово не слетело с его широких губ. Даже сейчас это знаменитое лицо оставалось непроницаемым. Как будто это можно было вырезать из куска блестящего угля. Но когда Токумо и остальные вернулись к своим бумагам и портфелям, с дальнего конца огромного стола донесся счастливый смешок. Когда собравшиеся подняли глаза, они обнаружили, что суровый рот расплылся в широкой ухмылке.
Мандобар рассмеялся глубоким, раскатистым смехом. Черные глаза заблестели, и вернулись знакомые смешинки. Это было то же самое лицо, которое все они видели в газетах и на экранах телевизоров с тех пор, как страна Восточной Африки так внезапно оказалась в центре внимания мирового сообщества около пятнадцати лет назад.
"Разве вы не видите?" Мандобар радостно спросил озадаченные лица. "Это было первое реальное испытание нашего нового союза, и кризис был разрешен мирным путем. Словами, а не насилием. Джентльмены, мы уже добились успеха. Все так, как я обещал. Здесь не будет конфликта. Восточноафриканская Республика будет союзником для всех вас ". Мандобар по очереди посмотрел на Альбондигаса и Копефельда, их глаза сияли. Далеко-далеко за огромным столом представитель Таджикистана начал аплодировать. Рядом с ним агент Сынов Велиала тоже начал аплодировать. То, что началось как вежливая рябь , быстро росло. Токумо, Копефельд - даже Хамон Альбондигас присоединился. Подобно грому, раскатывающемуся по бескрайнему Серенгети, приветственные крики нарастали и нарастали, эхом разнося их по большому залу.
И на почетном месте во главе стола Мандобар наслаждался похвалами от этой коллекции величайших в мире поставщиков страданий и зависимости.
СОБРАНИЕ РАЗОШЛОСЬ поздно вечером. Приветственные крики давно стихли к тому времени, когда Рассел Копефельд в одиночестве пробрался через тенистый комплекс рядом с затемненным залом собраний.
Ночь была теплой. Далекие животные, до сих пор знакомые только по документальным фильмам PBS, издавали печальные, отчаянные вопли в усыпанном драгоценностями африканском небе.
В ряду аккуратных бунгало справа от него разместились некоторые делегаты со всего мира. Многие другие были отправлены вертолетом обратно в Бахсбург после встречи.
Было уже далеко за полночь, и все аккуратные домики были погружены в темноту. Единственный свет, который мог видеть Копефельд, исходил из коттеджа французского делегата. Местный бордель поставлял проституток для делегатов с тех пор, как они впервые прибыли в secret VIP village. Без сомнения, французский агент снова взялся за дело.
Копефельду было плевать на француза и его шлюх. Прямо сейчас все, что его интересовало, - это получение денег.
Этот плащ и кинжал были нелепы. Крадущиеся повсюду, как обычные воры глубокой ночью. Он обязательно даст знать Мандобару, когда они встретятся.
В банковских транзакциях не было ничего плохого. Черт возьми, разве не в этом все это было? Неотслеживаемая наличность, банки, готовые закрывать глаза на огромные депозиты и, самое главное, ни один налоговый инспектор, дышащий кому-либо в затылок.
Копефельд был большим сторонником электронных денежных средств. Отчасти поэтому он убедил своих боссов из Калифорнии серьезно заняться этой восточноафриканской сделкой. Убежище для преступности, которой все равно, откуда берутся деньги? Фиксированный процент взяток, который местное правительство хранит надежнее, чем казначейский билет правительства Соединенных Штатов? Одобрение всего предприятия на самых высоких уровнях правительства?
Это была выгодная сделка. Восточная Африка собиралась стать страной, подобной которой мир никогда не видел. В каждой стране, штате или городе были свои беззаконные пригороды. Многие страны смотрели сквозь пальцы на определенные виды преступлений. Но перспектива Восточной Африки заключалась в том, чтобы собрать все под одной крышей. Вы могли бы перевести наличные вашей богатой жены в один из банков Бахсбурга, нанять кого-нибудь для ее убийства из раздела секретных материалов местной газеты и оказаться на связи в знаменитом курорте "Город грехов" - и все это менее чем за один час.
Конечно, подобные вещи были для по-настоящему богатых. Рассел Копефельд был всего лишь нью-йоркским адвокатом, которому время от времени не помешала бы пара лишних долларов. Вот почему, когда Мандобар предложил ему пятьдесят тысяч долларов США за то, чтобы начать ту маленькую драку с Альбондигасом в тот день ...ну, дурак и его деньги.
Копефельд не знал наверняка, почему Мандобар так настаивал на срыве сегодняшней встречи. Однако у него было подозрение. Несомненно, это было сделано для того, чтобы доказать другим криминальным авторитетам, что здесь все можно легко уладить. Здесь, в новой Восточной Африке, не было войн. Это была демилитаризованная зона преступности.
Пробираясь сквозь заросли, Копефельд думал о том, как сопротивлялись его боссы этой схеме. Однажды они уже обжигались на чем-то подобном. Но это было давно, в 1970-х годах. Мир стал старше, мудрее и гораздо более изощренным. Это была идея, достойная воскрешения.
Рукав Копефельда внезапно зацепился за колючую ветку. Когда он потянул, то услышал, как рвется материал. "Черт возьми", - прошептал он в пустой черный воздух. Прищурившись, он поднес манжету к носу. Когда он тер дорогой шелк кончиками пальцев в поисках дырочки, Копефельд услышал звук позади себя.
Треснувшая ветка.
Опасаясь нападения животного, он развернулся. Но это было не животное.
Сильные руки схватили его за руки, больно заломив их за спину, дергая их вверх, пока они не угрожали вырваться из суставов.
Когда Копефельд отчаянно пытался вырваться, перед ним возникла фигура. Черное лицо было полно угрозы.
"Что ты делаешь!" Копефельд ахнул.
В ответ сжатый кулак полоснул его по лицу. Кольцо мужчины оставило глубокую рану на щеке Копефельда.
Невидимые мужчины боролись с его запястьями, затягивая что-то вокруг них.
Веревка скручена и завязана узлом. Ноги Копефельда слабели. Извиваясь, охваченный паникой, он мельком увидел их потные, ликующие лица.
Теперь запах. Сильный. Что-то плещется в консервной банке.
"Боже, пожалуйста, нет", - умолял Копефельд в безжалостную африканскую ночь.
Один из мужчин, в котором он теперь узнал помощника Мандобара, вынес вперед знакомую большую форму пончика. Безвредный предмет, узнаваемый даже в большинстве сельских деревень по всему миру, имел особое значение в Восточной Африке.
Шина. На гладкой черной стороне был виден логотип Goodyear.
Что-то расплескалось внутри полого резервуара внутри резинового кольца без колес. Бензин. Копефельда захотелось стошнить, но парализующий страх запер еду и желчь в его скрюченной груди.
Ожерелье. Так они это называли. Мандобар даже предстал перед судом за это, прежде чем законы Восточной Африки были отменены в пользу преступников. Пока остальные держали его, человек Мандобара накинул грязную шину на шею Копефельда.
Когда адвокат плакал горячими слезами, ему в рот засунули промасленную тряпку. Они запихнули ее так сильно, что у него сработал рвотный рефлекс. Копефельда вырвало ужином из телячьих креветок с чесноком и красным вином. Часть ее вытекла у него из носа, обжигая и смешиваясь с желчью. Тряпка заблокировала остальное. Когда он сглотнул, густая кислота имела привкус моторного масла.
Когда его желудок сжался, бензин из канистры забрызгал его одежду. Мужчины ликующе кричали.
В некоторых бунгало зажегся свет. Сонные делегаты вышли на веранды в ночных рубашках, чтобы разобраться в суматохе.
Ожили прожекторы, окутав площадь болезненной желтой дымкой.
Когда его вытолкнули на середину широкой дороги, Копефельд почувствовал на себе десятки взглядов. Он увидел Шама Токумо и Хамона Альбондигаса. На ближайшем, самом большом крыльце стоял Мандобар. Глаза пустые, голова мрачно качается. Так грустно.
И в тот момент, перед убийством, Рассела Копефельда внезапно осенило.
Примером Мандобара должна была стать не драка в конференц-зале. Это было то, что случилось бы с любым, кто решил бы затеять драку в новой Восточной Африке.
Примером был Рассел Копефельд.
Была зажжена спичка. Копефельд услышал, как палка провела по песку и фосфору.