AЛЕКС HАВК ДЕРЖАЛ ПОТРЕПАННЫЙ ЗОЛОТОЙ Данхилл на кончике своей сигареты. Начинать день всегда лучше всего, рассеянно подумал он, затягиваясь и ступая босиком по полированному полу из красного дерева. Выпустив длинную, тонкую струйку голубого дыма, он сел, откинувшись на выгоревшие на солнце подушки мягкого плантаторского кресла.
Пелхэм, его друг и камердинер на протяжении многих лет, распорядился, чтобы все стеклянные двери полукруглой гостиной в Чайном коттедже были распахнуты на террасу. Если бы Алекс Хоук удосужился полюбоваться видом, он бы обнаружил буйство пурпурных бугенвиллий, карабкающихся по низкой известняковой стене, а ниже и за этой стеной бирюзовое море, покрытое белыми гребнями, типично красивое для этого времени года на Бермудах.
Но он редко замечал такие вещи больше.
Он перепробовал все обычные противоядия от печали. Бесконечные прогулки по бесконечным пляжам, стремительный поход вглубь выпивки, поиск убежища на дне бутылки рома. Он перепробовал все, то есть, кроме женщин. Эмброуз Конгрив, отставной глава Скотленд-Ярда и старейший друг Хоука, безуспешно испробовал множество схем, чтобы поднять настроение Алексу. Последнее, что касается женщин.
“Женщины?” Алекс сказал, что сожалеет о званом ужине, который Эмброуз и его невеста Диана устраивали в честь красивой юной племянницы Дианы, недавно разведенной женщины из Лондона. “Эта часть для меня закончена, Эмброуз”, - сказал Хоук. “Мое сердце в могиле”.
Его жизнь стала чем-то вроде плавучей мечты, как и большинство жизней, когда не задействована главная пружина.
Его домом был давно заброшенный сахарный завод с кривой трубой на куполообразной крыше, похожей на носик чайника. Побеленный каменный дом Милл стоял на фоне зеленого хаоса банановых деревьев с видом на Атлантику. Было слышно, как волны разбиваются о зазубренные скалы примерно в тридцати футах внизу. Над головой носились знакомые морские птицы Бермудских островов, щелкающие буревестники, пикирующие длиннохвостые бакланы и птицы-фрегаты.
Хоук глубоко вдохнул, задерживая дым в легких так долго, как только мог. Боже, он любил сигареты. А почему бы и нет? Он сожалел обо всех тех годах, которые потратил впустую, воздерживаясь от табака. Эта первая порция никотина придала жизни ту интенсивную непосредственность, которую он редко ощущал в эти дни; весь серый мир внезапно наполнился красками, свежими, как влажная краска.
Рак прилипает. Да, ну, никто не живет вечно, сказал он себе, делая еще одну затяжку и лениво вытягивая свои длинные ноги.
Алекс Хоук, даже по колено погруженный в недомогание, был поразительной фигурой мужчины. Он был высоким, намного больше шести футов. У него была густая черная шевелюра и красивый высокий лоб. Его нос был длинным и прямым над чувственным ртом с намеками на подавляемую жестокость, таящимися в каждой сверкающей улыбке. Но люди запомнили его льдисто-голубые глаза, глаза, которые могли внезапно расшириться и послать обжигающую вспышку через всю комнату.
“Встали сегодня рано, милорд”, - сказал Пелхэм Гренвилл, восьмидесятилетний дворецкий Хоука со снежными волосами, ковыляя с террасы. Очевидно, он был на охоте в банановых рощах, поскольку, направляясь на кухню, держал в руках свежесрезанный бушель спелых бананов.
“С утра пораньше?” Сказал Хоук, делая затяжку и позволяя своему взгляду упасть на Пелхэма, несмотря на то, что его раздражал очевидный сарказм этого человека. “Кстати, который час, ты, старый опоссум?” Он давно перестал носить свои наручные часы. Часы были анахронизмом, сообщил он своему другу Эмброузу, когда Конгрив пожурил его за обычное опоздание. Критика осталась без внимания. В девяти случаях из десяти, в любом случае, какой, черт возьми, смысл знать время? Не похоже, что вы собираетесь пропустить что-то стоящее.
Он пришел к выводу: никогда ничего не происходит.
Пелхэм сказал: “Как раз в двенадцать пополудни, сэр”.
Хоук зажал сигарету в уголке рта и, подняв руки над головой, громко и глубоко зевнул.
“Ах. Пробило полдень. Ничто так не радует мужчину, как бодрость духа, когда ослепительное солнце полностью встает в лазурном небе. Ты согласен, юный Пелхэм?”
“Действительно, сэр”, - сказал старик, отворачивая лицо, чтобы Хоук не мог видеть страдальческий взгляд в его глазах. Пелхэм Гренвилл, как и его отец и дед до него, всю свою жизнь служил семье Хоук. Он практически вырастил маленького Алекса после трагической гибели его родителей от рук наркопиратов на Карибах, когда мальчику было всего семь.
“Кроме того, - сказал Хоук, - у меня назначена встреча с врачом на сегодня днем. Вот это угощение. Получаю с нетерпением ожидаемые результаты моего недавнего медосмотра. Я полагаю, здоровье человека - почти достаточная причина, чтобы встать с постели. Вы не согласны?”
“На какое время у вас назначена встреча, сэр?”
“В два часа или около того”, - сказал он, небрежно помахивая сигаретой.
“Хочется надеяться, что ваш друг, бывший старший инспектор Конгрив, отвезет вас в больницу”.
“Конгрив? Нет, нет, не будь смешным, Пелхэм. Не нужно беспокоить Эмброуза. Мне не нужен эскорт из Скотленд-Ярда. Я вполне способен добраться до "Короля Эдуарда" и обратно своим ходом. Я возьму свой мотоцикл ”.
Пелхэм поморщился. Рано утром шел дождь. Дороги все еще были скользкими. Антикварный мотоцикл Norton стал болезненной темой между ними. Его светлость по меньшей мере трижды арестовывали за превышение скорости, и каждый раз ему каким-то чудом удавалось избежать обвинения в вождении в нетрезвом виде.
Пелхэм сказал: “Я был бы рад покатать вас на "Джолли", сэр. В прогнозе снова ожидается дождь. Развлечение, возможно, предпочтительнее прогулки на мотоцикле по этим скользким дорогам ”.
“Веселый? Вы, должно быть, сумасшедший ”.
Ярко-желтый Jolly был крошечным Fiat 600 без дверей, с брезентовой крышей в полоску и с бахромой. Это был “цирковой автомобиль”, когда-то очень любимый лордом Хоуком. Казалось, это больше не соответствовало его постоянно меняющемуся настроению.
“Пелхэм, пожалуйста, постарайся не быть такой старомодной няней. Мой мотоцикл - одна из немногих вещей, которые мне еще нравятся. Я, черт возьми, заберу свой мотоцикл, и на этом все закончится ”.
“Действительно, сэр”, - сказал Пелхэм, отворачиваясь. Старомодная няня, действительно!Он совершенно не привык к оскорблениям, и, хотя он знал, что Хоук на самом деле никогда не хотел обидеть, такие комментарии все равно задели.
“Знаешь, чего бы мне особенно хотелось в такое великолепное утро, как это?”
“Нет, сэр”, - сказал Пелхэм, совсем не уверенный, что хочет это выяснять. Когда-то это могло варьироваться от простого кувшина мартини "Бомбей Сапфир" до полета в составе хора танцовщиц из Лас-Вегаса на выходные. Никто больше не знал, что с этим делать. Но серая пелена печали и отчаяния опустилась на Чайный коттедж, и Пелхэм совсем не был уверен, сколько еще он сможет это выдержать.
“Хороший, морозный дайкири, Пелхэм. Приготовлено с этими прекрасными бананами. Идея пришла мне в голову, когда я просто увидел твой великолепный бушель, только что срезанный в роще ”.
“Я намеревался испечь банановый хлеб, сэр”.
“Что ж, я думаю, у вас там более чем достаточно для обоих. Бросьте, пожалуйста, пару в блендер и взбейте что-нибудь пенистое, чтобы у меня потекли соки. Старое ‘откровение’, как говаривал персонаж вашего знаменитого литературного родственника Бертрама Вустера. Кстати, во сколько я вернулся домой прошлой ночью? Есть какие-нибудь идеи?”
“Никаких, сэр”.
“Он снова наносит удар, не так ли?”
“Кто наносит удар, сэр?”
“Полуночный камикадзе. Не так ли ты назвал меня прошлой ночью? Я потерял свой ключ, поэтому, насколько я помню, залез через кухонное окно ”.
“Такая цветистая фразеология выходит далеко за пределы моей словесной палитры, сэр, но, возможно, если обувь подойдет”.
Пелхэм нырнул за стойку из натурального дерева и начал готовить дайкири. Его светлость, воодушевленный, улыбнулся, услышав слишком знакомое жужжание старинного блендера Waring. Каким бы искушенным он ни был, Пелхэм знал, что лучше не пытаться добавлять помадку в серебристый джиг рома Gosling's. Его светлость замечал это, а затем впадал в одно из своих мрачных настроений, думая, что все, даже Пелхэм, хотят его каким-то образом лишить или обмануть.
"Черный пес”, эвфемизм Хоука для обозначения его периодических приступов депрессии, вернулся, и некогда жизнерадостное маленькое бунгало теперь стало яростно охраняемой территорией рычащего пса.
Недоверие и паранойя были общими нитями, проходящими через существование Хоука с тех пор, как он вернулся на Бермуды после трагических событий в России и Стокгольме. Это было больше года назад. Пелхэм печально покачал головой, выключая блендер. Он ничего не мог сделать для бедняги. Никто ничего не мог поделать, на самом деле. Больше нет. И многие пытались.
К огорчению Пелхэма, Эмброуз Конгрив, человек, который практически воспитывал Хоука с детства, без конца “беседовал” по душам с его светлостью о его саморазрушительном поведении, и все это практически безрезультатно. Невеста Конгрива, леди Марс, даже несколько раз водила его к какому-то “специалисту по нервным расстройствам” в Гамильтоне, но в офисе произошла какая-то ужасная ссора, и они так и не вернулись к врачу.
Хоук сказал: “Должно быть, тогда он отсутствовал довольно поздно. Полагаю, я чудесно провел время. Я всегда так делаю. Похоже, у меня абсолютный дар к веселью. Всегда имел.”
Он рассмеялся, но это был пустой смех и, к счастью, недолгий.
“Да, сэр. Приготовить обед? Если ваш прием у врача назначен на два, вам следует уйти отсюда не позднее половины первого. Так что вас не будут торопить ”.
“Да, я полагаю, мне следует что-нибудь съесть, не так ли? Кажется, я не могу вспомнить, ел я что-нибудь вчера или нет.”
“Чего бы вы хотели, сэр?”
“Честно говоря, мне на самом деле все равно. Все, что есть в холодильнике, что не почернело, должно хорошо подойти. Пожалуй, я возьму этот чудесный дайкири на пляж. Погреться на солнышке. Я ужасно бледен в эти дни, вы согласны? Просто призрак моего прежнего ”я".
Действительно, сэр, подумал Пелхэм, но промолчал. Если не призрак, то скоро им станет.
Пелхэм протянул Хоук коктейль с морозным ромом. “Солнечный свет - великолепная идея, сэр. Возможно, также искупаемся. Да будет тебе мир добра, немного упражнений. Ну, я помню, как вы каждый божий день проплывали по шесть миль, милорд. Весь путь по побережью до Кровавой бухты и обратно. Нет ничего лучше для человека, чем хорошее долгое плавание в открытом океане, ты всегда говорил.”
“Ммм, да. Что ж. Возможно, окунусь, если у меня хватит на это сил. Позвони мне, когда подадут обед, дорогой друг. Возможно, я там дремлю. Ужасно устал в последнее время. Не знаю причины. Возможно, добрый доктор сможет пролить на это некоторый свет. Средний возраст подкрадывается незаметно, как вор в ночи, крадя чью-то бодрость, я полагаю. Сколько мне лет, Пелхэм? Я имею в виду прошлый день рождения.”
“Вам недавно исполнилось тридцать три, сэр”.
“Мои дни рождения отмечаются со все меньшей помпой и еще с меньшими обстоятельствами, ты заметил это, Пелхэм?”
“Вы указали торт, без свечей, сэр”.
“Ну, вот и все, не так ли? Начинается неизбежный спуск! Боже, будем надеяться, что оно будет коротким и милым ”.
И с этими словами Пелхэм наблюдал, как Алекс Хоук неуверенно поднялся со своего шезлонга. Он вышел, шаркая черепашьим шагом, на террасу, направился к ступенькам, ведущим вниз, к пляжу, полумесяц его бокала с дайкири зловеще поблескивал в лучах полуденного солнца.
ДВА
AВ ДВА ТРИДЦАТЬ ТОГО ЖЕ FДОБРЫЙ ДЕНЬ днем, как обычно, опаздывая на встречу, Алекс Хоук с ревом въехал на парковку больницы короля Эдуарда VII, старый мотоцикл ехал слишком быстро, и его опасно занесло на участке рыхлого гравия, чуть не уронив мотоцикл. Почти. Он оправился, как ему показалось, довольно неплохо, спешился и прислонил прекрасный старый Norton Commando, все еще невредимый, к стволу тенистого мангового дерева.
Он достал из нагрудного кармана пачку специальной смеси "Морландс" и поджег одну из них старым "Зиппо" из оружейного металла, который носил с собой еще со времен службы на флоте. По его мнению, одной из самых приятных сторон повторного курения было то, что его старый Zippo снова был в рабочем состоянии. Ему даже понравилось снова ощущать его в кармане брюк, возможно, небольшое утешение, но все же.
Его правая рука довольно сильно дрожала, но он зажег эту чертову штуку, и это значительно успокоило его, пока он пересекал автостоянку по направлению к главному входу в больницу. Он определенно не с нетерпением ждал этой встречи с доктором Найджелом Прествиком. Этот человек был терапевтом, рекомендованным ему его боссом в МИ-6 сэром Дэвидом Труловом, иначе известным как “Си”.
Прествик, прежде чем отправиться на Бермуды, был личным врачом Си в Лондоне. Хоук не сомневался, что результаты его недавнего осмотра уже были конфиденциально отправлены неодобрительному Трулову. Конечно, делиться медицинской информацией без согласия пациента было противозаконно, но тогда Си думал, что он был законом.
Хоук уже двенадцать месяцев находился в длительном медицинском отпуске со службы. Он ни разу не был в своем офисе на верфях королевского флота Бермудских островов. "Красное Знамя", его собственное тайное разведывательное подразделение МИ-6, руководило агентами в Москве, а теперь еще и в Гаване и Каракасе. Он слышал, что его молодые сотрудники, Бенджи Грисволд и Симингтон Файф, раздражались из-за железного правления мисс Пиппы Гиннесс с бархатными ручками, давнего увлечения, но он ничего не предпринял по этому поводу. Недавно он сказал Си, что ему нужно немного больше времени, чтобы взять себя в руки.
C не был бы доволен его заметным отсутствием прогресса.
“Добрый день, Алекс”, - сказал Прествик, возможно, чересчур жизнерадостно поднимаясь на ноги, бесформенный полковник Блимп, высокий и неровно раздутый в своем длинном белом кителе, с двумя прядями седых волос, торчащих из его лысой макушки. Он протянул довольно сухую руку, Алекс пожал ее через стол и сел на стул.
“Чашечку чая?” - спросил мужчина, потянувшись за чашкой. “Свежесваренный”.
“Нет, спасибо”.
Воцарилось молчание, пока Прествик возился со своим чаем с лимоном, просматривая карты и отчеты, разбросанные по его столу. Он был слишком потрясен внешним видом своего пациента, чтобы выразить это словами. Лорд Александр Хоук когда-то был одним из самых поразительно красивых мужчин, которых он когда-либо видел в своей жизни. Сейчас, когда он сидел там в ярком солнечном свете, льющемся из окна, его лицо казалось холодным как камень, а глаза - мертвыми три дня.
Шесть футов с лишним и ни грамма жира на нем, он был в замечательной форме для мужчины чуть за тридцать. Типичный охотник-убийца, профессионал, хотя никто на острове, кроме Амброуза Конгрива и нескольких других, не знал его настоящего происхождения. Тем не менее, Хоук долгое время считался сногсшибательной добычей даже для женщин, которые не имели ни малейшего представления о его знатной личности или размере его состояния.
Больше ничего. Его речь была невнятной и грубой. Его обычно загорелая кожа была сероватой, глаза затуманенными, темные волосы длинными и нечистыми; а его лицо с крепкими костями было покрыто черной трехдневной щетиной, которая ему совершенно не шла. Он тоже растолстел, набрав значительное количество веса в районе талии со времени своего последнего визита. Очевидно, несмотря на темно-синюю гуаяберу, кубинскую рубашку в складку, надетую за пояс его белых льняных брюк.
“Как ты себя чувствуешь, Алекс?”
“Я? Черт возьми, я чувствую себя на миллион баксов. Старые счета Конфедерации, зарытые в шести футах под землей.”
“Не утратил чувства юмора”, - сказал Прествик с улыбкой.
“Не возражаешь, если я закурю?” Спросил Хоук, его прокуренные от табака голосовые связки скрипели в этом маленьком, выбеленном, залитом солнцем кабинете врача. Он вытряхнул из пачки новое и засунул в уголок рта.
“Не возражаешь? Конечно, я возражаю. Эти твари убьют тебя, Алекс ”.
“В таком случае, огромное спасибо, не возражаю, если я так и сделаю”, - сказал он с улыбкой, закуривая. У него была способность старой руки разговаривать с сигаретой во рту. “Прелестно. Я думаю о них как о своего рода дезинфицирующем средстве, если вы понимаете, что я имею в виду ”.
“Есть какие-нибудь проблемы со здоровьем, о которых мне следует знать, Алекс?”
“Я совершенно уверен, что вы, будучи экспертом, разбираетесь в этих вещах гораздо лучше меня”, - сказал Хоук, делая еще одну затяжку, запрокидывая голову и выдыхая в потолок. “Иначе, почему, во имя святого Бога, я был бы здесь, а не где-то там? Где угодно, но, безусловно, предпочтительнее, чем здесь, в любом случае ”.
Было ясно, что мужчина был пьян, а было всего два часа дня.
Прествик откинулся на спинку стула и внимательно осмотрел своего пациента. Он всегда знал Хоука как джентльмена, неизменно вежливого, в той слегка манерной манере ушедшей эпохи, которая ассоциировалась с плащами и тростями. К сожалению, это был Алекс Хоук, которого он никогда раньше не видел; у него были глаза человека, запертого в камере пыток, который тоскует по могиле.
Хоук знал, что ведет себя как последняя задница, но настроение у него было мрачное, и он все равно никогда не отличался особой терпимостью к врачам или больницам. По его мнению, в эти дни в больницу ходили, чтобы заболеть. Грязные места, населенные тупицами. Войти с незначительной царапиной, выйти с серьезной стафилококковой инфекцией - таков был его опыт. Абсолютная чушь, большинство из них, эти чертовы врачи и их отвратительные, зараженные болезнями больницы. Медсестра как-то сказала ему, что большинство врачей никогда не моют руки между пациентами, если только их не пристыдят медсестры.
Доктор Прествик, как всегда джентльмен, улыбнулся и извлек тонкую пачку бумаг из синей папки с именем Хоука на ней. “Тогда давайте сразу перейдем к делу, хорошо? Результаты вашего медицинского осмотра? Твой анализ крови?”
Хоук ответил утвердительно, нетерпеливо взмахнув своей ядовито дымящейся сигаретой.
“Как дела с выпивкой, Алекс?”
“Потрясающе. На самом деле, лучше не бывает”.
“Не согласно этим результатам. Алекс, уровень триглицеридов у тебя зашкаливает. У вас уже начались серьезные нарушения функции печени. Я говорю вам сейчас, что вы просто должны остановиться. И остановись сейчас. Или столкнешься с очень серьезными последствиями ”.
“Я не хочу останавливаться”. Алекс сделал еще одну затяжку и перевел взгляд на окно, казалось, завороженный вспышками радужно-зеленых молний, крошечной певчей птичкой, порхающей среди белых ветвей бугенвиллеи, задевая оконное стекло доктора Прествика. “И, честно говоря, я не собираюсь останавливаться”.
“Могу я спросить, почему это так?” - Спросил Прествик, теперь все фальшивое дружелюбие слетело с его лица. Заменен бог знает чем. Беспокойство? Долг? Профессиональная ответственность? Боишься гнева сэра Дэвида Трулова? Все вышеперечисленное? “Почему это, Алекс?”
“Вы хотите кое-что знать, док? Диана Марс отвела меня к какому-то психиатру в Гамильтоне. Этот, этот фрейдист или кто там еще имел наглость спросить меня, в чем, по моему мнению, заключается секрет жизни. Хотите знать мой ответ?”
“Действительно”.
“Я сказал: ‘Все просто, док. Научись с юных лет тяжелой работе и хорошим манерам — и ты пройдешь через всю эту кровавую заваруху и будешь красиво убит, прежде чем даже осознаешь это ”.
Алекс затушил сигарету и наклонился вперед через стол, глядя мужчине в глаза. Ледяные глаза Хоука в такие моменты все еще могли приобретать стально-голубой блеск заряженного пистолета.
“Слушайте внимательно: я больше не хочу здесь находиться, доктор Прествик”.
“Итак, Алекс—”
“Ты понимаешь, о чем я говорю? Мне здесь не нравится. Чертова бутылка - единственный выход для меня. И я действительно хочу уйти. В работах что—то непоправимо нарушено - возможно, моя воля. И это, черт возьми, конец всему ”.
“Это будет концом твоей жизни, если ты не прислушаешься к моему совету”.
“К чему ты клонишь?”
Прествик наклонился вперед над своим столом, сложил пальцы и оперся на них подбородком.
“Ты чувствуешь склонность к самоубийству, Алекс?”
“Я ничего не чувствую. В этом вся идея, не так ли?”
“На днях ко мне заходил ваш дорогой друг, старший инспектор Конгрив. Ужасно обеспокоен. Как и его невеста, леди Марс. Я буду честен с вами. Они скоро возвращаются в Лондон, чтобы заняться приготовлениями к своей предстоящей свадьбе. Но они попросили меня организовать интервенцию ”.
“Ах, да, резиновая комната. Удачи”.
“Что это значит?”
“Вам никогда не взять меня живым. Я совершенно серьезен ”.
“Алекс, пожалуйста, послушай минутку. Я знаю, что вы пережили шок, глубоко ужасный шок. Такое, которое мало кто смог бы пережить невредимым. Смерть вашей первой жены. И теперь смерть женщины, которую ты любил. Ношу твоего будущего ребенка. Я могу только представить, что ты, должно быть, чувствуешь —”
Хоук перестал слушать эти банальности, чувствуя, что все это он где-то слышал раньше. Когда он больше не мог терпеть, он прервал.
“Ты, черт возьми, понятия не имеешь, что я чувствую, Прествик. Посмотри сюда. Я не хотел показаться грубым. Но последнее, что мне сейчас нужно, это ваш чай, сочувствие и еще больше любительской психиатрии. Я чертовски хорошо знаю, что со мной не так. Вряд ли это оригинальная история. Я потерял все, что когда-либо любил в своей жизни. Моих родителей убили на моих глазах, когда мне было семь лет. Я встретил замечательную женщину, первую, на которой я когда-либо хотел жениться. Она умерла у меня на руках на ступенях часовни, где мы только что обвенчались. И тогда, доктор Прествик, произошло поистине невероятное. Я снова влюбился. Мы должны были пожениться. Она несла my...my ребенок — и тогда...
Хоук откинулся на спинку стула и яростно затянулся сигаретой, пытаясь взять себя в руки в присутствии этого незнакомца. Он ни разу не подпускал так близко даже своих самых близких друзей, а теперь — это, это что, этот чертов доктор—
“Алекс, пожалуйста. Не поступай так с собой. Трагедия в Швеции произошла не по твоей вине, ради всего святого. Все это знают ”.
“Это была не моя вина? Это то, что ты сказал? Я убил ее! Боже милостивый, чувак, я сделал это сам! Убил женщину, которую я любил, и убил моего сына. Мой собственный сын! Ей сделали УЗИ только в то утро, и поэтому мы уже знали пол ребенка — я просто не могу…Я просто больше не могу этого выносить ...”
Хоук, его глаза наполнились слезами, он знал, что был опасно близок к тому, чтобы сорваться. Он глубоко вздохнул, заставил себя взять себя в руки и бросил взгляд на окно в тщетных поисках маленькой зеленой птички, не в силах смотреть врачу в лицо.
Последовало долгое молчание, пока Хоук тихо брал себя в руки, и Прествик дал ему на это время. Наконец, Хоук снова посмотрел на доктора, пожимая плечами. Ему больше нечего было сказать. Он был пуст.
“Алекс, пожалуйста, позволь мне дать тебе кое-что, чтобы успокоить тебя. Тебе нужно поспать. Возможно, тебе стоит остаться здесь, у короля Эдуарда, на несколько дней. Соблюдайте постельный режим и ...
Хоук наклонился вперед в своем кресле и, глубоко затянувшись, докурил сигарету и затушил ее в пепельнице, которую Прествик выудил для него из ящика стола. Теперь, успокоившись, Алекс поддерживал зрительный контакт с доктором, пока тот говорил.
“Прости меня. Мне ужасно жаль. Вы были очень добры и терпеливы со мной. Но я должен сейчас уйти. Я больше не буду вас беспокоить. Спасибо, что уделили мне время. Я уверен, что ты довольно хорош в том, что делаешь. И передайте мои наилучшие пожелания сэру Дэвиду, хорошо? Этот старый дьявол. Он всегда был мне как —о, черт возьми — отец. Извините.”
Хоук встал и повернулся к двери. Он собирался приступить к делу, но на мгновение остановился и оглянулся на Прествика.
“Что бы ни случилось, пожалуйста, помните об этом. Это была не твоя вина ”.
“Алекс, пожалуйста, позволь мне попытаться помочь тебе—”
“Почерк уже на стене, Прествик. Вы просто его еще не читали ”.