Советской атомной бомбы не было бы без успехов советской разведки, но ее не было бы и без маршала Лаврентия Берии, на которого Сталин возложил ответственность за атомный проект.
В 1944 году Лаврентий Берия был назначен куратором атомного проекта: в постановлении ГКО СССР о лаборатории № 2 Курчатова именно Берии поручалось «наблюдение за развитием работ по урану». 20 августа 1945 года по его инициативе постановлением ГКО был образован Специальный комитет, где Берия стал председателем.
Лаврентий Берия, отец атомной бомбы
...
На Спецкомитет возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана: развитие научно-исследовательских работ в этой области; широкое развертывание геологических разведок и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и других странах); организация промышленности по переработке урана, производству специального оборудования и материалов, связанных с использованием внутриатомной энергии; а также строительство атомно- энергетических установок и разработка и производство атомной бомбы».
Фото: Когда 16 июля 1945 года в США в пустыне под Аломогордо было проведено первое испытание атомной бомбы, Сталин, президент США Трумэн и премьер–министр Великобритании Черчилль находились на Потсдамской конференции глав государств-победителей. 24 июля Трумэн подошел к Сталину и рассказал ему об атомной бомбе и проведенных испытаниях. Сталин выслушал его, поблагодарил за информацию, но не задал ни одного вопроса. Трумэн и наблюдавший за ними Черчилль решили, что Сталин просто не понял, о чём шла речь.
13-й пункт постановления о Спецкомитете гласил: «Поручить тов. Берия принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, проводимой органами разведки (НКГБ, РУКА (Разведывательное управление Красной армии.) и др.)».
Тем же постановлением создавалось Первое главное управление, координировавшее деятельность различных ведомств, участвовавших в атомном проекте, и контролировавшийся только Спецкомитетом.
Вскоре появилось и Второе главное управление, занимавшееся разработкой и производством ракетного оружия — будущего средства доставки атомных и водородных зарядов. Его деятельность также курировал Спецкомитет и лично Берия.
Для первых советских атомных бомб пришлось использовать трофейный германский уран, а также сырье, добывавшееся в Саксонии, чешских Судетах и в Родопских горах в Болгарии. Но Берия сразу же позаботился о более доступных и более секретных источниках урана. При Совмине было создано главное управление, занимавшееся поиском и обогащением урановых руд.
На фото: Иосиф Сталин (слева), Георгий Маленков
(в центре), Лаврентий Берия (2-й справа),
на трибуне стадиона «Динамо».
Вторая половина 1940-х годов
Как вспоминал научный руководитель комиссии по атомному сырью профессор Михаил Альтгаузен, как-то раз в 1945 году он и другие геологи — специалисты по урану были вызваны на совещание к Берии: «Нам ни в чем не было отказа — рабочая сила появлялась по первому требованию, продукты и снаряжение выдавались вне очереди. Командировочные, например, нам платили в четыре раза больше, чем другим геологам». На некоторых урановых рудниках, где руды были особенно концентрированные, а потому опасность заболеть лучевой болезнью — чрезвычайно велика, работали заключенные. Также на строительстве многих атомных объектов работали военные строители.
О строительстве радиохимического комбината под Кыштымом (Челябинск-40) на Урале (нынешнее НПО «Маяк») вспоминал один из солдат строителей Вышемирский: «Жили на стройке и под открытым небом, и в палатках, и в землянках, хотя зимой морозы достигали сорока градусов. Кострами жгли мерзлую землю, кирками долбали скальный грунт. Кормили мороженой картошкой и капустой. Чтобы получить дополнительный паек — лишний черпак баланды и сто граммов хлеба — нужно перевыполнить норму, которую и осилить-то было невмоготу. Условия мало чем отличались от лагерных, случались среди солдат и самоубийства».
Немецкий ученый Клаус Фукс, живший в Британии и работавший на советские спецслужбы, передал схему американского атомного устройства, которое тщательно скопировали советские ученые. Сталин категорически запретил им заниматься какой-либо самодеятельностью, а то вдруг не взорвется. И Берия неукоснительно следил за тем, чтобы академики если и вносили какие-то улучшения, то только в рамках основной схемы, заданной американским атомным проектом.
Фото: Клаус Фукс (1911 -1988) - герой "невидимого фронта"
Сразу после немецкой капитуляции заместитель Берии в НКВД генерал-лейтенант Авраамий Завенягин отправился в Берлин разыскивать физиков, участвовавших в германском урановом проекте. В СССР в добровольно-принудительном порядке были доставлены специалист по диффузионному разделению изотопов нобелевский лауреат Густав Герц, конструктор электронно- оптических приборов Манфред фон Арденне, специалист по металлургии урана Николай Риль (ему потом присвоили звание Героя Социалистического Труда) и др. Они внесли лепту в создание советской атомной бомбы, в частности, сконструировав сверхскоростную центрифугу для разделения изотопов урана.
Фото: Авраамий Павлович Завенягин
Берия создавал ученым все условия для работы, обеспечивал максимально возможный комфорт, предоставлял всю необходимую информацию. Но, с другой стороны, он постоянно держал под колпаком не только участников проекта, но и их родственников и знакомых. В этом было и свое преимущество. На время работы над бомбой все они имели гарантии от преследований карательных органов. Однако ученые прекрасно понимали, что в случае неудачи гнев Сталина обрушится не только на них, но и на их родственников. И это побуждало отдавать все силы делу сотворения нового сверхоружия. Если бы не организаторский талант Берии и достижения разведки, советская атомная бомба могла бы появиться не в 1949 году, а лет на пятьдесят позднее. За это время СССР мог и проиграть в холодной войне — в случае если бы произошло восстание в Восточной Европе, и далеко не факт, что в условиях ядерной монополии США Сталин и его преемники рискнули бы вооруженной силой подавлять восстания в Восточной Германии и Венгрии.
Фото: И.В. Курчатов и А.Ф.Иоффе. Санаторий “Узкое”, вторая половина 50-х годов.
Верхушка атомного проекта, академики, директора, ведущие инженеры и высококвалифицированные рабочие катались как сыр в масле. На них сыпались премии, пайки, спецснабжение, повышенная зарплата, для самых выдающихся и незаменимых — машины, дачи. Затем, после успешного испытания «изделия», посыпались ордена, сталинские премии, звания, звезды героев. Вот десятки и сотни тысяч рядовых исполнителей хлебали баланду не лучше лагерной. Средств не жалели. По воспоминаниям заместителя директора Кыштымского комбината Филиппова, за излишнюю заботу об эффективности производства глава ПГУ Ванников грозил подчиненным расстрелом: «Однажды я сообщил, что из-за изменений проекта задерживается изготовление резервуаров. Ванников тут же прервал меня: „Когда я был наркомом вооружений и мой главный инженер изменил свое решение на более экономичное, я велел его расстрелять…“»
Фото: Капица, Курчатов и Иоффе.
Юлий Харитон, отец советской атомной бомбы, вспоминал о Берии в общем позитивно: «Берия… действовал с размахом, энергично, напористо. Часто выезжал на объекты, разбирался на месте, и все задуманное обязательно доводилось до конца. Никогда не стеснявшийся нахамить и оскорбить человека, Берия был с нами терпим и, трудно даже сказать, крайне вежлив. Если интересы дела требовали пойти на конфликт с какими-либо идеологическими моментами, он не задумываясь шел на такой конфликт. Если бы нашим куратором был Молотов, таких бы впечатляющих успехов, конечно, не было бы…»
С ним согласен заместитель Курчатова профессор Игорь Головин, вообще-то склонный в своих воспоминаниях Лаврентия Павловича представлять демоническим злодеем: «Берия был прекрасным организатором — энергичным и въедливым. Если он, например, брал на ночь бумаги, то к утру документы возвращались с резонными замечаниями и дельными предложениями. Он хорошо разбирался в людях, все проверял лично, и скрыть от него промахи было невозможно
Берия широко применял не только административные, но и рыночные методы. Так, на головном объекте атомного проекта в Арзамасе-16 (ныне Саров), вначале именовавшемся для маскировки «Приволжская контора Главгорстроя, п/я 214», специальным постановлением Совмина было разрешено «выполнять строительно-монтажные работы без утвержденных смет и проектов; про- изводить оплату по их фактическим затратам; вести финансирование строительства через Госбанк... расходовать на премирование до 1,5–2% от фактических затрат».
Фото: Игорь Васильевич Курчатов
Берия сразу понял, что планирование в атомном проекте неприменимо. Ведь абсолютно невозможно было предугадать, какие именно идеи придут в голову Харитону и Кикоину, Зельдовичу и Алиханову, какие сведения доставит разведка из Америки и из Англии, а от этого прямо зависело, что и как строить. В реализации атомного проекта причудливо сочетались рыночные механизмы с казарменным принуждением. Первые действовали среди ученых, инженеров и квалифицированных рабочих. Второе — среди масс строителей и рабочих рудников, значительная часть которых были люди подневольные — заключенные и солдаты.
Фото: Ю.Б. Харитон (слева) и Я.Б. Зельдович.
Первое успешное испытание советской атомной бомбы произошло на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 года. Харитон вспоминал: «…Все осветилось ярчайшей вспышкой. Мы ее наблюдали через открытую (с задней стороны) дверь наблюдательного пункта, расположенного в десяти километрах от эпицентра. А через тридцать секунд после вспышки пришла ударная волна, и можно было выйти наружу и наблюдать последующие фазы взрыва. Берия тоже находился с нами, он поцеловал Игоря Васильевича (Курчатова. — Б. С.) и меня — в лоб (Лаврентий Павлович понимал, что неудача — а была вероятность в 5–6%, что устройство не взорвется, — могла сразу же сделать его, Харитона и Курчатова врагами народа со всеми вытекающими последствиями. — Б. С.). Ярчайший свет и мощная ударная волна лучше всего засвидетельствовали, что мощность взрыва была вполне достаточной»
Фото: Взрыв атомной бомбы РДС-1. 29 августа 1949 года
Лаврентий Берия, отец атомной бомбы
Отец советской водородной бомбы Андрей Сахаров вспоминал свою первую встречу с Берией в 1950 году. Берия поинтересовался: «Может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?» Сахаров растерялся, но все-таки спросил: «Почему наши новые разработки идут так медленно? Почему мы все время отстаем от США и других стран?». Берия ответил мне прагматически: «Потому что у нас нет производственно-опытной базы. Все висит на одной „Электросиле“. А у американцев сотни фирм с мощной базой». Лаврентий Павлович понимал, какая сила заключена в присущей капитализму конкуренции множества производственных фирм и научных коллективов