К осени 1995 года я считал, что позади у меня целая жизнь. Мне казалось, что я уже видел, знаю и пережил столько, сколько "обыкновенному" человеку хватило бы на несколько существований. Мне было тогда 30 лет. Я был ужасно самонадеян...
Разумеется, позади у меня действительно кое-что было. Несостоявшийся писатель (хотя с большими авансами), зато состоявшийся провинциальный публицист-идеолог, мелкий политический деятель с обширным кругом местных и московских знакомств. Жена и ребёнок, чувство принадлежности к русской культуре, нормальный национализм и правильно понимаемый государственный патриотизм. Полная конфронтация с правящим режимом Ельцина и "общественным мнением", поддерживающим то, что происходит в России. Что угодно, только не соучастие в этом. Я ненавидел режим, ненавидел мнение "общества". Я хотел их убить... Ну, и были ещё позади, кроме этого, всякие там жизненные коллизии, накопленные за 30 лет, значение которых склонны преувеличивать самоуглублённые типы вроде меня. Багажник мой не был пуст, но, повторяю, я чересчур опрометчиво верил, будто бы видел и понимаю всё на свете.
Говоря об этом здесь и сейчас, в жёстком литературном этюде о новосибирском политике и предпринимателе С.Ф.Кибиреве, я это делаю потому, что не в силах отделить (в этом рассказе) свою личность от его личности. В его жизни я не значил почти ничего, но он для меня многое значил. Так и теперь: он для Новосибирска кое-что по серьёзному значит, а я нет. Всё это верно. Но в качестве некоторого писателя всё-таки вынужден я говорить о себе на фоне фигуры Кибирева - этого требует литературная форма.
Итак, я был довольно уверенным в себе молодым человеком. Основным родом деятельности была для меня политика. Уволившись в начале 1995 из радиопрограммы "Слово", я сделался "освобождённым" председателем новосибирского отделения Фронта национального спасения, помощником лидера ФНС Ильи Константинова, который по мере возможности давал мне денег. Тем я худо-бедно и жил. Кроме того, к осени того года я возглавлял многотысячное Движение вкладчиков, научился руководить массовыми митингами и приобрёл в этой связи большую известность.
Здесь необходимо вкратце сказать об Илье Константинове. "Демократ" первой волны, имевший до "перестройки" проблемы с органами госбезопасности (его, например, уволили с работы в ленинградском университете, запретили преподавать), он был в числе всего шести(!) депутатов, голосовавших против ратификации Беловежского соглашения (о роспуске СССР, депутатов было на Съезде более тысячи.) В 1992 году именно он был инициатором объединения в Верховном Совете РФ "красных" и "белых" патриотов, главным организатором ФНС. В октябре 1993 ушёл из горящего "Белого дома" одним из последних, изменил внешность, скрывался, но был арестован и посажен в "Лефортово". Вышел по "амнистии". Константинов в душе никогда не был революционером, но к осени 1995 он был совершенно упёртый контрреволюционер. Он пока что предполагал, что ельцинский режим - довольно искусственное образование, подлежащее хирургическому вмешательству. На него, казалось, можно надавливать и резать его. Именно к этому мы и готовились. Илье было 38 лет. Ко времени описываемых событий мы с ним по-настоящему подружились.
Приближались выборы в Государственную Думу, и так всё сложилось, что Константинов решил баллотироваться в Новосибирске. Кроме того, он создавал всероссийский предвыборный блок ФНС с участием обманутых вкладчиков. В Новосибирск Илья приезжал примерно раз в две недели. В городе он уже был широко известен.
Вот диспозиция или сцена - кому как будет угодно. Вот главные действующие лица. Публика замерла в ожидании объявленного персонажа.
Х Х Х
Числа десятого сентября мы с Ильёй курили на балконе нашей штаб-квартиры на проспекте Маркса. Недавно состоялся Съезд вкладчиков Сибири с участием бывшего зампреда Верховного Совета РФ Исправникова, который нашим Съездом остался очень доволен и обещал финансирование (впоследствии он сбежал от нас, как и прочие мощные спонсоры). Но тогда мы верили, что события развиваются в нашу пользу. К нам на балкон вышел один вкладчик-активист, разорившийся мелкий предприниматель. Он сказал, что с Ильёй хотел бы встретиться Сергей Кибирев, президент корпорации "ПИК-Систем". Поскольку я, по невежеству своему, никогда раньше о Кибиреве не слышал, переспросил его: кто, мол, такой?.. Крупный бизнесмен, услышали мы в ответ. Намерен идти в политику, поскольку себя нынешнего уже перерос... Константинов, разумеется, заинтересовался.
В пасмурный воскресный день мы приехали в академгородок на улицу Мусы Джалиля. Там на втором этаже бывшего НИИ размещался офис внешнеторговой фирмы "Темп" и собственно резиденция Кибирева. Хозяин поджидал нас в просторном спортивном костюме, весь вид его был как-то неофициален и располагал к доверительному общению. Во встрече также участвовали С.Наймарк (президент строительной компании "Красный проспект") и ещё кто-то из руководителей фирм, входящих в "ПИК-Систем".
Сергей Феодосьевич Кибирев оказался невысоким коренастым мужчиной лет сорока пяти, с несколько азиатскими чертами лица, черноволосый, с каким-то особенным выражением тёмных малоподвижных глаз, которое я никак не мог не то что бы разгадать, а даже определить затруднялся. Направление мысли, эмоциональный настрой, то или иное душевное чувство - ничего в этих глазах не прочитывалось, не угадывалось. И в то же время было что-то впечатляющее в его взгляде, в небольшой неопределённой усмешке, частенько завершавшей какое-нибудь его высказывание, казалось бы, совсем не смешное. В эту первую встречу он оставался для меня непрозрачным, совершенно таинственным человеком. Хотя высказывался он исключительно ясно и только по делу.
Разговор начался с оценки политической ситуации. Довольно неожиданно Кибирев и другие присутствующие господа предприниматели выказали себя жёсткими оппозиционерами ельцинскому режиму. Они выступали за прекращение бесконтрольного вывоза капитала заграницу, пересмотр итогов приватизации, увеличение доли госсектора в экономике до 70 %, укрепление обороноспособности. Константинов, со своей стороны, заметил, что всё это в точности соответствует программе ФНС и его взглядам. Тут же оказалось, что и взгляды, и политическая биография Константинова хорошо известны господам из "ПИК-Систем", так что ему были заданы лишь уточняющие вопросы в дружелюбном тоне. Не коммунист ли он всё же? Нет, не коммунист. "Ну, и мы тоже не совсем коммунисты" - и пр., и пр. А не фашист ли? "Ну, и мы тоже не совсем" - и пр. Казалось, мы с Ильёй попали на заседание дружественной партийной ячейки.
Между тем, разговор дошёл до предстоящих выборов. Кибирев расспрашивал, что такое депутат Госдумы, можно ли это совмещать с занятиями бизнесом. Выяснилось к общему удовольствию, что мандат депутата никому ещё в этом деле не помешал, а помог многим. Не попробовать ли Сергею Феодосьевичу получить этот мандат? Почему бы и нет, Фронт национального спасения таких патриотов приветствует. Организация наша была, конечно, запрещена Ельциным в октябре 1993 под номером один, но сейчас прошла перерегистрацию и существует легально. Мы и на выборы партийным списком пойдём.
Разговор шёл, как по маслу, но словно бы не о самом главном для Кибирева. На таких встречах всегда чувствуется, как следуют одна за другой подготовленные, заранее продуманные темы. И здесь было ясно, что "туз" всё ещё в рукаве.
- Государственная Дума - дело полезное, - начал Сергей Феодосьевич. - Но для нас это второстепенно. По большому счёту нас интересует исполнительная власть в Новосибирской области. Индинок добивается от Москвы, чтобы губернаторские выборы прошли одновременно с думскими. Сейчас у него огромные шансы выиграть: он к выборам готов, а мы нет. Есть уверенность, что выборы будут назначены. А допустить его избрания мы не должны, иначе наш бизнес развиваться не сможет... Ты, Илья, будешь нас поддерживать против Индинка?
Константинов сдержанно улыбнулся. Это было явное "дежа вю" - такие фразы, вплоть до совпадения интонации, мы неоднократно слышали в исполнении В.Мухи и ещё нескольких людей калибром помельче. Кибирев спрашивал прямо, хотя, разумеется, знал, что в кампанию против Индинка наше Движение вкладчиков влезло уже по самые уши. Но ему был нужен ясный личный ответ.
- Индинок, я вижу, действительно многим на ногу наступил, - сказал Константинов. - Моя ближайшая цель - выборы в Думу и укрепление новосибирской организации. Индинок напрямую нам не мешает. Но в плане сотрудничества, если оно у нас сложится, могу твёрдо пообещать...
Этой первой встречей обе стороны остались довольны. Все вместе мы вышли во двор, где стояли блестящие новенькие джипы Кибирева и Наймарка. В обеих машинах сидели, кроме водителей, одинаковые большие собаки не помню какой породы, но чистенькие, ухоженные до такой степени, что они казались ненастоящими. Как и джипы, они были похожи на красивые дорогие игрушки. Сергей Феодосьевич предоставил свою машину, чтобы доставить нас в город.
- Интересный человек, - сказал Илья, когда мы вышли на проспекте Маркса. - Странно, что он до сих пор не на виду в Новосибирске. Его амбиций на десятерых хватит.
- Только бы на нас хватило, - сказал я. - Не верю я в этот их патриотизм. Между прочим, они Янковского финансируют.
- Пусть в свободное время финансируют кого угодно. Ты давай садись смету писать.
Х Х Х
Через несколько дней состоялась повторная встреча. Я показал Кибиреву смету на сто с лишним миллионов рублей, покрывающую расходы организации по Западной Сибири, и он утвердил её с лёгкостью, сказав при этом что-то вроде: "Ну, я-то думал, запросы будут гораздо больше, а это не деньги для нас". Взамен Кибирев получал место в числе первых двенадцати федерального списка "Фронт национального спасения - Союз вкладчиков России", сбор подписей за который должен был вскоре начаться. Быстро проговорив тему выборов в Думу, Сергей Феодосьевич перешёл к более для него важному.
- Претендентов на должность губернатора будет человек десять. Из них четверо серьёзных. Кроме Индинка, ещё Муха, Стариков и Мананников. Ещё будет представитель Президента Манохин, но это тактическое выдвижение, он полностью наш человек, сделает, что мы ему скажем.
Со слов Кибирева получалось, что его устраивает победа любого из кандидатов, лишь бы "ушёл" Индинок. Он, впрочем, с недоверием относился к В.Мухе, подозревая в нём "коммуниста", был недоволен А.Мананниковым, который "путается под ногами и только мешает", спрашивал Илью о шансах И.Старикова и огорчался их низкой оценке. Самым близким для себя кандидатом он назвал А.Францева, бывшего начальника "Главновосибирскстроя" (почему-то Кибиреву казалось, что этого кандидата можно со временем "раскрутить" вплоть до губернаторства)... Мы слушали уважительно, но без особого интереса: губернаторские выборы ещё не были даже назначены, нас больше заботила судьба собственного предвыборного блока.
18 сентября небольшая группа ФНС во главе толпы вкладчиков захватила четырёхэтажный особняк финансовой компании "Русская недвижимость" на Каменской, 19. В моей жизни это был переломный момент. Я и раньше неоднократно преодолевал социальные страхи, поступал "не как все", но с того дня не знал удержу. (Впоследствии потребовались многие годы, чтобы выйти из этого психологического состояния - когда чуть ли не каждый день подсознательно воспринимаешь, как свой последний.) Я нетерпеливо хотел действовать, я хотел жить.
Сергей Феодосьевич давал деньги частями и требовал отчётности по расходам, урезая те или иные статьи (по-другому он не умел). Но всё равно это были в моём понимании сумасшедшие суммы. "Свободных" денег я в жизни своей не держал в руках, а теперь возил в старой походной сумке десятки миллионов.
Между тем, сбор подписей буксовал. На Каменскую, 19 ежедневно приходили сотни новых вкладчиков, но подписывались они неохотно. Пять тысяч подписей за личное выдвижение Ильи Константинова мы ещё успевали нормально собрать, а вот плановые 14 тысяч за федеральный блок "ФНС - Союз вкладчиков" пришлось дорисовывать с учётных карточек членов нашей организации. В других регионах дело со сбором подписей обстояло гораздо хуже. Как только в Центризбирком поступили документы нашего предвыборного блока, Константинову перестали давать деньги - в Москве, на Урале, везде. Все наши потенциальные спонсоры были раскрыты и поимели беседы с представителями ельцинской Администрации. Илья был настолько подавлен, что готов был взять деньги даже у московских чеченцев (эти давали всем под определённые обязательства), но тут и сами чеченцы от нас отказались - они, очевидно, были глубже встроены в ельцинский социум, чем мы. Но это был ещё не конец блока. В Москве уже несколько лет существовали целые фабрики по подделке подписей, с базами паспортных данных из разных краёв и областей, и почти все партии негласно прибегали к их услугам. Деньги на "покупку" подписей мы бы нашли. Но за несколько дней до конца срока регистрации Константинов имел доверительный разговор со старым знакомым по Верховному Совету РФ, работающим в аппарате Центризбиркома. Из разговора стало понятно, что наш блок в любом случае до выборов допущен не будет, существуют чёткие указания по этому поводу. А вот уголовное дело за подделку подписей против Константинова с удовольствием возбудят. (Эта "игра" в сбор подписей в современной России - явление почти фантастическое. Всем, кто имел непосредственное отношение к данному процессу, достоверно известно, что уже много-много лет 80 % всех регистрируемых подписей - поддельные. Об этом никто не говорит вслух, чтобы нечаянно не уронить тень подозрения на собственные подписные листы. В Новосибирске уже в 1995 году поквартирный сбор подписей за известного кандидата не мог дать больше 30 штук за целый день работы. За малоизвестного - не более 15 штук. А граждане с тех пор двери стали открывать гораздо реже и злиться на сборщиков стали больше. В этом смысле абсолютно все выборы в современной России сфальсифицированы и похожи на театр абсурда. Когда закончится эта тотальная ложь, неизвестно.) За день до конца регистрации Константинов дал команду "отбой".
Сергей Феодосьевич был разозлён не на шутку. Разумеется, он был в своём праве: финансировал предвыборный блок, который в итоге не состоялся. Но мне показалось, что его раздражение - отчасти игра, и немного он переигрывает. Кибирев с самого начала не особенно верил в наш предвыборный блок. Иначе он, при его-то цепкости, сам бы попытался взять под контроль сбор подписей по Сибири и уж, во всяком случае, рванул бы вслед за Константиновым в Москву, чтобы во всём разобраться на месте. Вдобавок, как только уехал Илья и Кибирев выдал первые деньги, его отношение ко мне резко переменилось. Всё такой же для меня непрозрачный, таинственный, он начал словно бы думать, что я "работаю" на него. То есть - должен работать. Вероятно, он думал, следуя привычной коммерческой логике, что я уже у него "на зарплате", что он "перекупил" меня в качестве рабочей силы. Приходилось даже объяснять ему разницу между коммерцией и нормальной политикой. Он как-то не понимал, что деньги в данном случае решают не всё. Я попросту говорил в ответ на его предложения или претензии: "Нет, Сергей Феодосьевич, этих вопросов я не решаю. У нас во Фронте субординация, обратитесь к Илье". А он в ответ смотрел на меня всё злее и злее.
Х Х Х
- Злиться он, говоришь? - спрашивал Константинов, вернувшийся из Москвы, где была окончательно закрыта тема нашего всероссийского избирательного блока. Теперь Илья буквально поселялся в Новосибирске, оформлял даже временную прописку и мог сосредоточиться только на собственных выборах по одномандатному округу (мы зарегистрировали его в качестве независимого кандидата без проблем). - Конечно, чего бы ему не злиться. Деньги вложил, а губернаторские выборы до сих пор не назначены. Сечёшь, друг дорогой?.. Кстати, насколько он вообще выполнил смету?
- Выплатил половину. Продолжать отказался, потребовал встречи с тобой.
- Ну, звони ему, будем встречаться. Морально готовься, что мы потеряем его.
Но я даже не успел набрать номер Кибирева. К нам в штаб-квартиру позвонил его помощник и попросил срочно приехать. Сергей Феодосьевич очень ждёт.
Был уже вечер, когда мы приехали на улицу Мусы Джалиля. ("Слушай, я не помню, он чеченец был, этот Джалиль?" - спросил Константинов. "Вряд ли, он вроде из Дагестана, - отвечал я. - У чечен, кажется, поэтов вообще не было, презирали это они.") Уже привычно мы поднялись на второй этаж, пропущенные бойким предупреждённым вахтёром.
Кибирев что-то писал и не сразу посмотрел на нас, когда мы вошли в его апартаменты.
- Здравствуй, Сергей, - окликнул Илья.
- Да. Привет. Да. - Кибирев задвигался в кресле, но всё ещё смотрел на листок бумаги, лежащий перед ним на столе. - Погоди минуту там, ладно?
Коммерческий директор фирмы "Темп" проводил нас в столовую - небольшую уютную комнату, где на плитках и в холодильнике всегда было полно еды. Так было заведено в корпорации, кормили здесь по-домашнему. Константинов исподволь скорчил мне рожицу: видишь, мол, стиль общения изменился.
Прошло полчаса, и Кибирев сам пришёл к нам в столовую.
- Илья, всё меняется! - вскричал он с порога. - Завтра состоится сессия облсовета, они назначат губернаторские выборы на 17 декабря. Пойдём, прочитаешь свою первую листовку против Индинка. Я только закончил. Ты её подписывай, а завтра же мы начинаем распространение, засыплем ею весь город, всю область!.. - Он был в очевидном "писательском" возбуждении. - Сейчас решающий момент наступает, - продолжал он уже в своём кабинете. - Мы тебя прикроем, Илья! Мы похороним Индинка! Отредактируй! Ну, что тебя не устраивает?
- Похороним, похороним, - кивал Константинов, успевая при этом наискось просмотреть листовку. Я знал, что Илья злится крайне редко, но это был тот самый случай.- Не волнуйся, конечно, уж мы-то мы с тобой похороним... Игорь, выйди на время, дай нам с Сергеем Феодосьевичем доверительно... пообщаться...
Ещё около часа я просидел в столовой. Наконец, за мной зашёл Кибирев. Вид у него был усталый, даже измученный, но подчёркнуто дружелюбный.
- Илья там, редактирует, - махнул он в сторону кабинета. - На завтра у тебя важное задание. Сейчас распечатаем 70 листовок, а утром их надо раздать депутатам на сессии облсовета, распространить. Приди туда со своими вкладчиками за час до начала. Охрану зала заседаний мы уберём на этот момент, она вам не помешает. Журналистам тоже раздай.
- А с Ильёй согласовано? - спросил я довольно грубо. Меня коробил его начальственный тон.
- У нас теперь всё согласовано. - Он посмотрел на меня со значением. - Теперь вам по-настоящему работать пора.
- Хорошо, - откликнулся я, устыдившись, пытаясь загладить неловкость. - Сергей Феодосьевич, а каков реальный смысл завтрашней акции? Не лучше ли мне взять побольше вкладчиков и вообще сорвать сессию облсовета? Войти в зал, блокировать президиум и трибуну, провести там с ходу пресс-конференцию...
- То есть как? - запнулся Кибирев, глядя на меня с удивлением. - Там всё же охрана, милиция прилетит...
- Да какая охрана, так, ерунда. - Я даже разулыбался. - Ворвёмся в зал, человек двести. Телекамеры будут снимать. Я потребую, чтобы Индинок даже не смел выдвигаться в губернаторы, поскольку само его выдвижение - позор для Новосибирской области. Вкладчики дружно поддержат, они всё лето тренировались. А драться с пенсионерами в зале заседаний не станут... Нет, я с вами согласен, одновременно можно и эту листовку...
Тут Сергей Феодосьевич посмотрел на меня совсем уже как-то особенно. Не то как на больного какой-то редкой и опасной болезнью, не то как на экзотического зверька, который, быть может, забавен для наблюдения, но почему-то не заперт до сих пор в клетку, где ему самое место. По всему было видно, что этот момент он по-своему оценил. Кажется, Илья в ходе их общения "тет-а-тет" произвёл на Кибирева похожее впечатление (хотя, конечно, более основательное и солидное). Тут он, наверное, стал наконец понимать, с кем связался, и в дальнейшем расценивал нас, как редкие экземпляры какой-то зверской породы. Боже мой, а он в Думе с нами хотел заседать!..
- Нет, это перебор будет, - хмуро проговорил Кибирев. - Сделай, как я сказал.
Ставшая впоследствии знаменитой листовка "За чистый воздух в Новосибирске" была составлена профессионально, так что Константинов внёс лишь небольшую правку. Листовка была очень злой, наглой, информативно насыщенной. В приёмной Кибирева она была свёрстана на компьютере и распечатана в нужном количестве. Мы уехали из академгородка далеко заполночь, договорившись о встрече на следующий день.
- Сергей Феодосьевич, разумеется, хам, но пришлось соглашаться, - говорил Константинов. - С Индинком нам в любом случае не дружить, так что мы ничего не теряем. Зато выигрываем деньги и возможности по некоторым СМИ... А насчёт стиля общения я его немного поправил.
- Странный он всё-таки человек. С чего он взял, что можно купить Фронт национального спасения?
- Да коммерсант он. Деньги вложил, значит, должна быть отдача. Просто он знает, что другие партии покупаются и продаются, вот и на нас перевёл... А ты не лезь на рожон завтра, - сказал Константинов. - Думай о главных задачах. Впереди такие приключения, что самому их искать - дело лишнее.
Х Х Х
С утра пораньше я собрал на Каменской, 19 всех оказавшихся там вкладчиков. (Я был "общественным комендантом" этого здания, находившегося под круглосуточной охраной сменного наряда из числа вкладчиков "Русской недвижимости"). Отобрав человек пятнадцать, я повёл их в областной Совет. В здании на Кирова, 3 мы прошли в пустующий зал заседаний и разложили листовки на креслах, на столе президиума. Вскоре стали появляться работники аппарата облсовета и первые депутаты - им листовки вручались уже лично. Только тут поднялась тревога. Один из чиновников дал команду собрать в зале разложенные там листовки, но когда это было сделано, вручил их мне обратно дрожащей рукой, не посмев выкинуть.
Группа наших распространителей, расположившаяся в фойе, была исключительно живописна. Особую роль в этом мероприятии играл вкладчик сразу нескольких финансовых пирамид Владимир Федотович Кожемякин. Неопределённого пенсионного возраста, высокий, мощного телосложения, с всклокоченными седыми волосами, мутными голубыми глазами, в которых проскальзывало временами что-то безумное, и крупными железными зубами, как-то странно торчащими из приоткрытого слюнявого рта. Одет он был немыслимым, экзотическим для областного Совета образом: грязный замусоленный шарф, клетчатый аляповатый пиджак, некогда изготовленный советской лёгкой промышленностью (при Сталине или Хрущёве), и вдобавок ярко-зелёные резиновые сапоги, в коих заключался несомненный вызов не одному Индинку, а всему депутатскому корпусу. Я поставил его с листовками у самого входа в зал. Разумеется, листовки из могучих рук Кожемякина брали все, кто проходил мимо, - стоило ему только приоткрыть металлический рот и неразборчиво прохрипеть что-то. На самом деле, он произносил одно слово: "Бар-р-рстер". Он как бы рычал, произнося это было название одной из финансовых пирамид, следов которой не мог он найти. Бывшие на той сессии журналисты, которые не удосужились запечатлеть для истории вкладчика В.Кожемякина, стоящего в окружении депутатов, лишили новосибирцев возможности заглянуть в эту бездну художества.
Листовки депутаты и журналисты брали, но от меня сторонились, как от прокажённого. Почти никто не держал листовки в руках, на виду, их сразу куда-нибудь прятали. Народу в фойе становилось всё гуще, вот-вот должна была начаться сессия. Неожиданно прямо ко мне подошёл представитель Президента Анатолий Манохин и первым поздоровался.
- Я прочитал, листовка отличная, - заговорил он взволнованно, несколько озираясь по сторонам. - Откуда материал взяли? Я вам тоже могу кое-что дать! Возьмите "золотое дело", с которым я уже столько... - Манохин вдруг споткнулся на полуслове, и я проследил за его взглядом.
Шагах в десяти от нас крупно стоял посреди фойе Иван Иванович Индинок в сопровождении группы помощников. Он смотрел прямо на нас. В фойе всё ещё толпился народ, но пространство, отделявшее Индинка от нас с Манохиным, моментально расчистилось.
- Анатолий Николаевич, - вдруг закричал Индинок. - И ты с ними? Это твои штуки, ты в заговоре против меня! Предатель!
Было в этой сцене что-то скандальное, роняющее достоинство губернатора, - при депутатах, при журналистах. Если Кибирев рассчитывал на какой-то эффект в этом роде, то лучшего подарка он не мог получить. Манохин что-то пробормотал, улыбаясь, как бы демонстрируя перед всеми, что ему неловко за Главу администрации, но, впрочем, отступил от меня шага на два. А мне вдруг стало смешно.
- Это ты, что ли, Аристов? - Иван Иванович уставился на меня. - Стой на месте, дай получше тебя разглядеть!
- Вы меня разве не видели? - спросил я с показным удивлением.
- Да на что ты мне сдался! - прокричал он, всё более распаляясь. - Это меня все видели, все знают, а ты кто такой? Это я знаменитый человек, а ты... ты... - он не находил приличных слов, - ты ещё только станешь у меня... знаменитым! - Ругательство Иван Иванович сдержал в последний момент.
(Другого места не будет, поэтому скажу здесь вкратце об Индинке. Моё главное о нём впечатление состоит в том, что в нём не было ничего пугающего, рокового. Из всех губернаторов Новосибирской области это был самый ясный и предсказуемый человек. Конечно, это не означало, что его не следует опасаться. Упитанная фигура Ивана Ивановича, толстое большое лицо не выражали особого благодушия. Но всё же в нём было что-то явно живое, непосредственно человеческое, широко проступающее сквозь мундир большого начальника. Он и хмурился, и злился совсем не так, как В.Муха, к примеру. Индинок только бранился, словно какой-нибудь прораб на стройке, у него не было убойной угрозы в глазах. И уж совсем Иван Иванович не был похож на В.Толоконского, который на его фоне выглядел блестящим выпускником элитной школы иезуитов. Индинок даже на публике не умел скрывать своих слабостей, особенно такой, как тщеславие. В душе он был добрый и, кажется, простой человек. Необходимость участвовать в разорении государства его действительно порой удручала.)
Свита с трудом его успокаивала, пытаясь загладить скандальное происшествие, и потихоньку повлекла губернатора в зал. Безумный Кожемякин у входа щерился металлическими зубами и рычал: "Бар-р-рстер! Где Бар-р-рстер?!" Это была прямо какая-то иллюстрация к учебному пособию по социальной истории России 1990-х годов.
Вечером мы снова были у Кибирева.
Разговор был долгий и доверительный, как никогда прежде.
- Мы тебя прикроем, Илья, - настойчиво повторял Кибирев. - Ты ещё не представляешь наши возможности. Если понадобиться, приставим к тебе охрану, на вертолёте будем возить. Мы сейчас объединяем против Индинка весь крупный бизнес. Он создал привилегированные коммерческие структуры, которые душат всех остальных. Сибирский торговый банк, корпорация Басалаева... Недовольных Индинком в городе большинство. По крупному счёту нам осталось только с Мухой договориться. НТН-4, Лондон - полностью на нашей стороне. НТН-12 тоже будет освещать нашу работу.
- Сергей, а ты сам не боишься? - как бы невзначай спросил Константинов.
В ответ Кибирев с характерной неопределённой усмешкой рассказал историю о том, как его однажды "взяли" в Ростове-на-Дону некие конкуренты по бизнесу. Надели на него наручники и закрыли в каком-то подвале. Он просидел там несколько дней.
- А дальше?
- Ну что дальше? Они узнали, разобрались, с кем связались, с какими структурами. Долго просили прощения, потом посадили меня в частный самолёт, и я улетел спецрейсом.
- Крыша? - спросил Константинов.
- Крыша. Я тебе позже скажу.
В этот вечер был составлен план действий. Отныне я должен был связываться только по телефону-автомату и не называть никаких фамилий. Приезжать к нему в офис мы с Ильёй должны были только поздними вечерами.
На следующий день в "Доме журналиста" Константинов проводил пресс-конференцию, на которой презентовал свою листовку (её массовое распространение по городу и области уже началось). Здесь он огласил ставшие тогда знаменитыми "вопросы к Индинку", которые также были подготовлены Кибиревым. На пресс-конференции присутствовали ближайшие помощники Индинка, её снимала на видеокамеру служба безопасности "Транс-Блока" - корпорации В.Басалаева. Была объявлена и начата большая "война", равной которой впоследствии не было ни на одних новосибирских выборах.
Илье нужно было улететь на неделю в Москву. Я провожал его в "Толмачёво".
- Крыша у Феодосьича - Матвей Греческий, - сказал Константинов. - Это вор из Кузбасса, сейчас в Греции живёт. Я в Москве постараюсь узнать, насколько серьёзный.
Х Х Х
В мою задачу не входит описывать все перипетии предвыборной кампании. Она была очень насыщенной, включала в себя множество встреч и событий. Свои личные переживания и похождения я тоже здесь опускаю. Но одну тему выделить необходимо. Довольно внезапно мы с Константиновым окунулись в какую-то криминальную атмосферу, со всех сторон обложившую нас. Как будто такой особый липкий туман опустился. Это были люди и ситуации. А кроме того - ощущение, что все происходящие "политические" события имеют денежно-кровавый эквивалент. "Наезжая" на Индинка, мы покушались на собственность и доходы. Политика предстала вдруг той валютой, которой непосредственно покупалось место на рынках бензина или продуктов питания, ресторанного или игорного бизнеса. Это лезло из всех щелей, и было тоскливо. Дошло до того, что однажды к Константинову пришёл человек и предложил "крышу" на период его новосибирской предвыборной деятельности. В качестве компенсации он назвал какую-то фантастическую сумму. Мой друг Илья был взбешён.
Больше всего в этом смысле досаждала "достоверная" информация, которую невозможно было проверить. То продвинутый журналист, то бывший работник КГБ, то ещё какой-нибудь "доброжелатель" настойчиво внушали Константинову или мне, что нам "не простят", что нас "заказали". Рассказывались подробности, назывались фамилии. В один из дней настойчиво зазвучала фамилия С. Казалось, угроза нашего убийства стала в Новосибирске чем-то вроде местного хобби.
...В ресторане "Дружба" у нас была назначена встреча с Сергеем Соповым, старым членом ФНС и тогдашним помощником генерального директора Новосибирского муниципального банка В.Женова. Мы хотели "активизировать" Сопова, чтобы он у нас занялся прогоревшими банками. Но едва пришёл Сопов, в "Дружбе" начало происходить что-то невероятное. В зал ресторана, за банкетный распахнутый стол потянулась деловая элита Новосибирска. Было ли это случайное совпадение?.. Я вышел проверить нашу автомашину неподалёку от входа, и меня посторонила с дороги служба безопасности Сибирского торгового банка "Соболь". Малорослый президент СТБ Е.Колуга важно прошествовал мимо меня. Следом за ним появился В.Басалаев. Раньше я не видел этого человека в живую, а тут он впечатлил меня походкой и статью. Физически крепкий, с очень жёстким лицом, он был человек в тот момент для нас самый опасный. Этот человек, может быть, никогда ничего не забудет - так я тогда подумал о нём... Лицо его чем-то (может быть, выражением глаз) неуловимо напоминало лицо Кибирева.
Они все, человек пятьдесят, уселись за банкетным столом и дружно смотрели на Константинова. Особенно женщины интересовались. Мы чувствовали себя, как на витрине. Они сами по себе что-то там праздновали, какую-то дату, а "наш" Сопов, помощник Женова и член ФНС, повёл такой разговор:
- Илья, всё это ваше дело - ошибка, - говорил он. - Индинок, Басалаев, Колуга - это всё русский национальный бизнес, с ними надо дружить. Давай, я познакомлю тебя сейчас с Басалаевым? Хочешь, он первый подсядет к тебе? Вы с ним поговорите, подружитесь, ты разве не понимаешь?
Константинов молчал, но Сопов воспринял это, как знак согласия (он очень нервничал на этом задании Женова, своего шефа, и сразу напился, совесть мучила его). Он полез за банкетный стол к Басалаеву, уговаривая его искать с Константиновым "мир". Илья видел всё, что происходит, и смотрел на меня довольно презрительно: это такие члены нашей организации в Новосибирске? Ну, ты, мальчик, даёшь... А я был потрясён не на шутку. От Сергея Сопова я такого не ждал.
Я опять вышел на улицу, и водитель нашей "копейки", сразу ко мне подскочив, заговорил о том, что кем-то проколоты колёса. Я дал ему денег и отпустил, а сам начал организовывать "эвакуацию". Минут через сорок, хитрейшим маневром, мы уже ехали в академгородок к Кибиреву.
В этот день совпадений оказалось слишком уж много. По дороге в академгородок милиция трижды останавливала нашу случайную машину, они явно кого-то и для чего-то искали. Константинов опустил на глаза шапку и вид делал, что спит пассажир. Наш случайный водитель горячо удивлялся, что идёт такой шмон по трассе. Я тоже отклонялся в тень салона, когда подходили менты... Я подумал, что колёса у нашей "копейки" прокололи неведомые друзья. На собственной машине нас бы наверняка "вычислили".
Как только мы попали в офис "Пик-Систем", Константинова было не удержать. Я впервые видел своего старшего друга в таком эмоциональном состоянии. Сергей Феодосьевич прямо предлагал Илье прилечь отдохнуть, но тот был так зол, что воспринял, как издевательство. Или просто показал вид. Сотрудники корпорации попрятались по кабинетам подальше от скандала. Илья сдержанно бушевал. В первый раз за время общения он пытался поставить Сергея Феодосьевича в полный тупик.
- И ты мне говорил, что контролируешь ситуацию?! От мелкого криминала защитить не можешь! На вертолёте я буду летать? Ты куда меня втравил вообще? Ладно бы Индинок, а зачем мне эти прямые наезды на Басалаева, Шулякова?!.. Тебе выгодно, чтобы меня тут "завалили" в Сибири и на Индинка трупы повесили? Ну, ты бизнесмен, Феодосьевич, в натуре, даже в Москве у меня таких надёжных друзей нету...
Впрочем, всё это длилось у Константинова только пару минут. Тут до меня дошло, что это игра "на форсаже". Конечно, я тоже начал кивать головой, чтобы Кибирев впечатлился.
А он действительно впечатлился.
Вдруг что-то произошло с ним. В этот момент мы находились втроём в его кабинете. Кибирев сидел за столом и потирал руки, это был довольно привычный для него жест. Но лицо его неожиданно изменилось. Напряглись и затвердели скулы, тёмные глаза немного сверкнули. Мы смотрели на него в эту минуту (мы ведь с ним разговаривали), но трудно было предугадать, что произойдёт в следующую секунду в нашем общении.
- Хор-р-рошо, - как-то прокаркал вдруг Кибирев. - Если они так пошли, мы тоже ответим. Пару трупов бросим, потом посмотрим... А против С. придётся вызывать бригаду. Я ж тебе говорил, есть наша бригада из-за границы, которая все вопросы решает. Но я не верю, что С. на это пошёл, им сейчас это не надо, они из рэкета только выходят... Нет, я надеюсь, что это дезинформация.. Но если С. всё же пойдёт, тогда надо бригаду... - Кибирев выглядел деловито, как никогда раньше.
- Сергей Феодосьевич, - сказал Илья задушевно. - Ты сам эти вопросы решай, хорошо? Они для нас лишние.
- Да, Илья, даже не сомневайся. Кстати, ты зря так про вертолёт. Хочешь, я позвоню в армейскую часть в Бердске. Будет тебе вертушка.
- На "Студенческой" приземлится? - мрачно заметил Илья.
При следующей встрече Кибирев дал "расклад". Его служба безопасности кое-кого задержала и допросила (впоследствии я имел случай убедиться, что это действительно было так). Безусловно, Сергей Феодосьевич знал "тему". Говорил он об этом с привычной неопределённой усмешкой. Только тут для меня прояснилось, что она означает. Усмешка Кибирева относилась именно к этой стороне жизни и выражала целую палитру иначе непередаваемых чувств. Взгляд его в такие минуты был каким-то остановившимся, замеревшим. Вдруг мне показалось, что Сергей Феодосьевич похож на сову. В нём обнаружилась какая-то подслеповатость - не слабость зрения, а реакция на иной свет. Взгляд был обращён не на реальные окружающие объекты (с целью их восприятия), а куда-то вовне. "Да, - подумалось мне тогда, - этот господин видел кое-что в жизни". Глаза были тёмные и немигающие, в них стояло... Он сам не видел, что было у него в глазах. А я полюбил его случайную фразу и "козырял" ею не к месту и к месту: "Пару трупов бросим, потом посмотрим..." Был самый конец октября месяца, но даже ночью было тепло. И лишь она ещё начиналась, прекрасная осень.
Х Х Х
С самого начала мы занимались в Новосибирске не только выборами. Существовали вещи, гораздо более рискованные для нас. В этом смысле предвыборный ажиотаж был идеальной "дымовой завесой". Мы готовились нечто сделать в Новосибирске, поскольку для политических целей ФНС нужно было оружие и много денег. К нам приезжали курьеры из-за границы, от одной казачьей организации, которой было нужно то же самое, что и нам. Существовала строгая конспирация. Разумеется, в криминальном смысле мы были неопытны, у нас не было сложившейся "банды", мы её только пытались создать. Впоследствии дело, намеченное на конец ноября, не выгорело, но не по нашей вине. Надо думать, по воле Божией... Это был 1995 год. В памяти ярко стоял кровавый октябрь девяносто третьего. Мы соблазнёно отказывались терпеть, думая лишь о себе самих, как о Божьих созданиях, как о личностях, которые совсем не обязаны заживо гнить в пределах апостасии... имя которой - Ельцин... имя им легион...
Кибирев, конечно, не представлял, во что он тогда вкладывал деньги. У него был жёсткий коммерческий интерес.
Я сидел в кабинете президента НТН-4, и Яков Лондон сидел наискосок от меня, поглядывая вполоборота. (Он был тогда молодой, немного постарше меня, инвалидом он не был. Впрочем, мой единственный сын тоже не был болен тогда.)
Вполоборота Яков смотрел на одном из экранов какую-то порнографию, а другой своей половиной обращался ко мне. Его позиция показалась мне нарочито-небрежной. Кажется, Яков отчасти "играл". Дело было в том, что вдруг выяснилось, что лично я ему интересен. А он к этому, видимо, не привык. Посторонними людьми он, в принципе, не интересовался.
- И зачем это тебе? - заговорил он. - Я понимаю этого предпринимателя из академгородка, которому свой бензин продвигать надо. Константинова тоже можно понять: в Москве на него больше нет спроса, так он отсюда наверх прыгнуть пытается. А вот ты куда лезешь? Сегодня, достоверная информация: за ваши головы деньги уже перечислены. На Первомайке есть бригада специальная, работают "заказняки". Им полностью "по барабану", стреляют - и всё. Или могут сработать под автомобильную катастрофу. Они даже знать не будут, что твой друг Илья - деятель федерального уровня. А ты-то вообще кто? Куда и зачем лезешь?.. Я, правда, этого не понимаю.
Я пришёл к Лондону по делу, мало спал в последние дни и меньше всего хотел дискутировать о каких-то вопросах жизни и смерти, да ещё с либеральным фундаменталистом. Но Яков сам навязывался, так просто не отпускал. (Я-то пришёл по "рабочему" вопросу, чтобы назавтра Лондон прислал съёмочную группу.) Смерти я уже давно не боялся, перестал думать о ней.
Не помню, как в точности я ответил, но было сказано что-то политическое, на тему патриотизма. Лондону стало смешно. Он посмотрел на меня снисходительно.
- Ну ладно, ты при мне-то дурака не валяй. Я понимаю, что тебе статейки писать надоело. Ты ведь раньше статейки писал? А теперь возомнил о себе, и сам даже не понял, куда ты сейчас забрался. Это не твой уровень, здесь тебе башку оторвут... Да мне-то что? - Он словно бы сам удивился своей разговорчивости. - Мне-то какое дело...
Яков Лондон играл в этих выборах крупную роль, и о нём я хочу сказать особо. В этот раз он впервые по серьёзному рисковал, сделав одновременную ставку на В.Муху и А.Мананникова. Как человек, внутренне осторожный, но тем более не умеющий после принятого решения тормозить и останавливаться, Лондон устроил свою первую большую телевизионную "охоту" - на Индинка.
Ему было, чем рисковать. Лондон был одним из самых успешных молодых людей в Новосибирске. Он очень ценил историческое время, в которое ему довелось жить и работать. Даже трудностями, специфическими каверзами эпохи, которые вставали перед ним лично, он наслаждался. Талант Лондона состоял в том, чтобы самые тяжёлые обстоятельства вывернуть наизнанку, обернуть в свою пользу. Он извлекал выгоду из собственных проблем, выплавляя из дерьма драгоценные слитки. Нажитым "капиталом" он ни с кем не делился. Экономический и политический хаос современной России был для него наиболее благоприятной средой, в паутине интриг и противоречий он чувствовал себя, как дома. Меньше всего Лондон был "западный" человек. Его еврейство (само по себе выраженное ярко) было очень российское. В Европе или в Израиле его характера и способностей никто, я думаю, не оценил бы и даже не понял.
Лично я всегда опасался этого человека. У него были ум и наклонности естествоиспытателя. И на телевидении, и в общественной жизни в поисках "эффективных решений" он предавался экспериментам. Так иной ребёнок может оторвать крыло у стрекозы, чтобы посмотреть, как она полетит на одном. Я несколько раз непосредственно чувствовал проявление в этой фигуре мощного беса. Вот, он сидел рядом, вполоборота, смотрел на меня по касательной, а я ощущал это. Бес в Якове был очень силён... К тому времени я мельком знал Лондона года четыре.
Всё же он задел меня за живое. Я считал, что на этих выборах продолжаю заниматься политикой, тогда как все вокруг представляли себя "игроками". Политика для них умерла, они решали собственные коммерческие вопросы. А я не хотел быть "игроком"!.. И потом, как это - "не мой уровень"? Я всегда сам для себя буду определять, кто на каком "уровне". Не признаю такой иерархии, презираю её. И что значит - "надоело статейки писать"?.. Но вот в словах Лондона "возомнил о себе" была какая-то обидная для меня правда.
Х Х Х
В начале ноября было самое время разворачивать собственную предвыборную агитацию, не связанную с "наездами" на Индинка. Константинов был уже почти поголовно известен новосибирцам, как "человек-торпеда", но в качестве самостоятельного кандидата в депутаты он избирателями не воспринимался. Нужны были плакаты, рекламные ролики. Вот здесь-то Кибирев и прекратил финансирование. Он не отказывался от своих обязательств, не пересматривал предыдущие договорённости, а попросту "замолчал".
7 ноября мы провели несанкционированный митинг у входа в здание областной администрации, там выступал Константинов, а я сумел привлечь к данному мероприятию почти тысячу человек. Хотя эта затея, Кибиревым придуманная (заставить людей выйти 7 ноября против Индинка), была вовсе неостроумна. Наши силы были попросту настолько значительны, что я легко выполнял даже такие сумасбродные пожелания. Вскоре должен был состояться административный суд надо мной. Два уголовных дела были возбуждены против меня и ждали своего часа. Судьба их зависела от результатов того, что будет в итоге обнаружено в избирательных урнах.
Одновременно окружная избирательная комиссия рассматривала вопрос о снятии кандидата Константинова с выборов. Основанием был тираж листовки "За чистый воздух в Новосибирске", который не был, конечно, оплачен Ильёй с кандидатского счёта. Константинов был вынужден заявить, что авторство листовки принадлежит ему, он её распространил на пресс-конференции, но тираж не печатал. Мы представили человека, который, якобы, независимо от всех отпечатал листовку: им согласился стать известный рок-музыкант Дмитрий Кузьмин (он же "Чёрный Лукич"). Избирком оставил Константинова в числе кандидатов, но все без исключения новосибирские СМИ подали дело таким образом, что Илья отказывается от самой листовки. Кибирев затаился, связь с ним на время оборвалась. У меня закрадывалось ощущение, что "мавр сделал своё дело".
Наконец, я получил свидание в офисе на Мусы Джалиля. Константинов как раз улетел в Москву на несколько дней и неожиданно выступил против Индинка во всероссийских "Вестях" - ему дали целую минуту эфирного времени.
- Илья не должен был отказываться от листовки, - заявил Кибирев.
- От печатания тиража листовки, - уточнил я. - Но тогда его сняли бы с выборов, и конец всей кампании.
- Всё равно он не должен был. Впечатление испорчено. Ко мне-то какие вопросы? С деньгами у меня сейчас трудности, пусть Илья подождёт.
Он говорил сухо, взгляд его словно бы подморозили. Кроме того, Сергей Феодосьевич установил новый режим общения. Он считал, что за ним начата слежка. Теперь он соглашался встречаться с Ильёй только поздними вечерами в условленном месте - на пляже академгородка. Туда вела зимой одна дорога, чужие машины сразу было бы видно. Если они появляются, встреча должна быть отменена.
- Понятно, Сергей Феодосьевич. А если шпионы, заранее, по кустам?
Кибирев посмотрел на меня: я нервничаю или издеваюсь? Решил, что нервничаю. Взглянул благосклонно. И вдруг, ни с того, ни с сего, потрепал меня по голове.
- Ладно, ты не пижонься. Кампания только начинается. Ты ещё будешь работать при мне.
Х Х Х
Мы с Константиновым расширяли круг наших новосибирских знакомств. В середине ноября я придумал поехать к Проничеву. В то время Сергей Дмитриевич был в Новосибирске одним из самых известных и популярных людей. Он возглавлял корпорацию "Транс-Пур" и постоянно изобретал что-то. Проничев выпускал "фамильную" водку, был почётным президентом новосибирского Союза театральных деятелей (любил он актрис), открывал новые автосалоны, построил изящный собственный домик на Каменской, финансировал партию Жириновского, от которой как раз в это время выдвигался в депутаты Госдумы по одному с Ильёй избирательному округу. Индинка он не любил из-за Басалаева и Колуги. Первый ему мешал по бензину, второй "зажал" деньги на счёте (тогда, совершенно без нашего участия, начал "валиться" Сибирский торговый банк). Вообще говоря, личность Проничева выглядит настолько показательной для России конца ХХ века, что заслуживала бы отдельной письменной истории. Что касается меня лично, я могу говорить о нём только хорошее. В этом смысле он чуть ли ни единственный для меня в Новосибирске такой человек.
Морозным ноябрьским утром я поехал в офис "Транс-Пура" на Большевистскую. На "проходной" представился охраннику в качестве помощника Ильи Константинова. Он созвонился и тут же меня пропустил. Симпатичная секретарша так и набросилась на меня, давая оценить в полной мере, что я нечаянно оказался в ранге желанного гостя. Чуть погодя, она провела меня в "кабинет" Проничева - небольшой зал, исполненный в каких-то неведомых мне традициях (почему-то пришла на память Античность). Я сел за стол какой-то неправильной, антигеометрической формы и озирался по сторонам. Здесь не хватало только гетер, но легко можно было себе представить, что ближе к вечеру они появляются.
- А-а, приехал, - сказал Сергей Дмитриевич, появляясь откуда-то сбоку, в домашнем халате, с заспанным несвежим лицом. - А я уж заждался, всё думал: приедет Аристов или нет?.. Ну, чего тебе надо? Денег поди? Эй, там, кто-нибудь, водки!
Тут же была доставлена водка в запотевшем графинчике. На блюде лучились припушенные сахаром дольки лимона. Да, подумалось мне, так можно бы жить.
Сергей Дмитриевич налил быстро по полной и сдержанно выпил. Оставалось мне двигаться вслед за ним. Я-то, в общем, приехал договариваться о встрече Проничева с Ильёй, ни о чём больше, но мне уже всё начало нравиться. Я постигал, какой Сергей Дмитриевич человек. С порога я был влюблён в Проничева.
- Ну, что там твой Константинов, давай я с ним встречусь. Парень он интересный. Завтра приезжайте в гости ко мне. Уж я-то ему расскажу про весь этот город... А хочешь оранжерею мою посмотреть? Наливай по второй, сейчас буду показывать.
Он опять сдержанно выпил. Я старался от него не отстать. С утра, без особой закуски, при отличном качестве водки, я вмиг почувствовал себя на седьмом небе. А Проничев с него вообще не слезал.
- Я хочу в Новосибирске тропический центр построить. Представляешь, под стеклянным колпаком, всегда плюс 25-30 градусов, кругом лианы, деревья тропические, обезьяны скачут, дикие птицы кричат. Индинок мне землеотвод не даёт, с Толоконским. Представляешь, дети будут ходить в этот центр, как в Африку, семьями будут ходить. Месяц пройдёт, а им опять захотелось. Представляешь, зимой особенно, это как билет в рай! И заботы житейские все по боку! Диких животных пущу, но не опасных. Со всей Сибири приезжать будут, да отовсюду вообще... Ладно, пошли пока посмотрим оранжерею.
Из "кабинета" Проничева был отдельный выход в оранжерею. Там, на небольшой территории, размещалась уменьшенная копия его гипер-проекта. Обезьяны, правда, не скакали по пальмам, но тропическая растительность была представлена густо. Впрочем, это были только его личные маленькие тропики, место уединения и раздумий. Лежали, в окружении зелени, какие-то фигуристые камни, вряд ли из карьера Борок. Из этих камней был выложен, в частности, некий фонтан и мелкий бассейн, но воды там не было. Камни тепло блестели в свете особого электричества.
- Это фонтан, - сказал Сергей Дмитриевич. - Видишь, тут особый температурный режим, специалисты работали... А вода не бежит почему-то. Эй, там, кто-нибудь, воду включите! - внезапно закричал он. - Сволочи, кто приказал на воде экономить? Я оранжерею гостю показываю!
Прошло с полминуты, и в фонтане зажурчала вода. Тонкий серебристый ручей заструился между камнями, какие-то пузыри надувались и лопались, это было глубокомысленно и красиво. В ближних зарослях заверещала под это журчание какая-то птаха.
...На следующий день мы с Константиновым приехали к нему "в гости". Сергей Дмитриевич встретил нас в элегантном строгом костюме и сразу повёл обедать. В личном его ресторанчике были специально приготовлены блюда. Демократичный стиль общения сочетался с великолепной едой. Пили, разумеется, водку. Я незаметно подмигивал Илье, словно бы гордясь Проничевым, словно бы это я сам "придумал" его. А Проничев в разговоре был умён, откровенен и как-то артистично красив.
Он действительно нам рассказывал о людях и событиях в Новосибирске. Илья в ответ так же доподлинно объяснял, что было в последние годы в Москве. Чувство дистанции, конечно, существовало. Фамилию Кибирева мы не стали упоминать. Люди расстались, весьма довольные происшедшим общением.
Недели через две я ещё раз приехал к Проничеву. На этот раз действительно с целью попросить денег. Как водится, он немного хмур был с утра и приказал водки.
- Что за люди, почему я всегда обязан деньги давать? Константинов - мой соперник на избирательном округе, а ты как ни в чём не бывало денег просишь. Обнаглели совсем. Вот не дам я тебе - это было бы правильно.
- Сергей Дмитриевич, так я же мало прошу. Вы ведь знаете, у нас сейчас работа тяжёлая. Мне только на бинты, на лекарства...
- Ладно, три миллиона на бинты дам, - сказал Проничев. - Люблю таких отморозков. Имей в виду, если с тобой что случится, я тебя похороню на Заельцовском кладбище, как пацана, - прибавил он неожиданно. - Даже не сомневайся, я хорошо всё устрою.
- Спасибо, Сергей Дмитриевич, - сказал я.
Его внимание к моей персоне было действительно лестно.
Х Х Х
Избраться в 95-м году депутатом Государственной Думы стоило дешевле, чем в настоящее время. Но всё-таки дорого. Начавшиеся ещё в позднесоветской России демократические выборы (1989-1990 гг.) предполагали равные возможности кандидатов и почти не брали в расчёт фактор денег - считалось по умолчанию, что денег нет ни у одного советского человека. "Административный ресурс" в перестроечном государстве почти не работал, поэтому демократия, как ни странно, торжествовала. И даже безумствовала. (Депутатами были тогда избраны такие личности, без всяких денег, что до сих пор оторопь берёт.) Но после октября 93-го, после Зюганова и Жириновского, когда даже оппозиция научилась делать "капитал" на крови, политическая жизнь окончательно замутнилась. И стали решать только деньги. Разумеется, законы о выборах были приняты под стать этому положению дел - предельно циничные и тупые. О равных возможностях больше не могло идти речи. С этим приходилось считаться всем, кто чего-нибудь реально хотел.
После гибели нашего избирательного блока, разрыва многочисленных связей и обязательств, Константинов мог рассчитывать только на деньги Кибирева. Точнее сказать, на собственную кампанию против губернатора Индинка. Взамен этого он должен был получить деньги, достаточные для избрания в Думу. Вот только Кибирев, разработавший для нас эту кампанию, думал не так. Он и хотел бы "купить Константинова", но Константинов не продавался. А Кибирев не умел "давать" деньги, он мог человека только купить.
- Феодосьич нас специально выдерживает на голодном пайке, - сказал мне Константинов. - Вот увидишь, за этим последует какое-то суперпредложение. Он обязательно придумает что-то - специально для нас.
- Убить бы его, - говорил я тоскливо.
Мы видели, что предвыборная кампания идёт ужасно, но пока что не унывали. Как раз близилось время, когда должен был заработать другой, наш собственный план. Но и это дело откладывалось, становилось всё более проблематичным.
...Это была уже вторая подобная встреча. Поздним вечером мы проехали по узкой наезженной колее, идущей зигзагом внутри чёрного леса, выбрались на берег Оби и приткнули машину у забора заснеженного яхт-клуба. Неподалёку белел пустынный пляж академгородка. Вокруг царило безмолвие. По существующим правилам мы должны были ждать минут двадцать. Джип Кибирева подъезжал, останавливался неподалёку. Константинов уходил к нему разговаривать один на один, а водитель Кибирева садился на это время в нашу машину. В этот раз всё повторилось, но они разговаривали так долго, что я на заднем сидении нашей "копейки" порядком замёрз. Мы сидели в темноте и молчали. Наконец, Илья возвратился.
Подождав несколько минут, пока джип Кибирева доберётся до Бердского шоссе, Константинов сказал нашему шофёру Олегу:
- Поехали. - И добавил отстранённо, куда-то в пространство: - Интересные люди в Сибири живут...
Обычно он не слишком многое скрывал от Олега, разговаривал при нём довольно свободно. Это было разумнее, чем производить на своего же водителя, человека поневоле во многое посвящённого, впечатление профессиональных заговорщиков. Только самые важные вещи, действительно тайные, мы обсуждали один на один. Но в этот раз Константинов замкнулся и всем своим видом показывал, что разговаривать, пока мы возвращаемся в город, ни о чём не будет. Только повторил ещё раза два, с промежутками в десять километров:
- Интересные люди в Сибири живут. Да... Интересные...
При подъезде к улице Большевистской я пожаловался, что совершенно замёрз. Негоже, мол, будет потерять меня, как работника, из-за простуды. Илья скомандовал остановиться возле "Транс-Пура". Мы зашли с ним в маленькое кафе, заказали выпивки и забрались в уголок.
- Ну, друг дорогой, дозрел Феодосьич. Хотя я уверен, что он придумал всё это давным-давно...
- Предложение? - спросил я.
- Ещё какое. Многое я в своей жизни видел, но тут он меня удивил... Слушай, откуда он такой вообще взялся?
- Ты в метафизическом смысле спрашиваешь или применительно к нам? Не томи уже, давай-ка рассказывай.
- Ну, друг дорогой, слушай...
Надо сказать, я много чего ожидал от Кибирева, предвидел всякие повороты и ситуации, но такого мне почему-то не приходило в голову. За неделю до выборов в Константинова надо было стрелять. Киллер должен был послать первую пулю в сердце (там её ждал бы бронежилет), а второй аккуратно ранить в плечо навылет. Затем киллер должен бежать, а Константинов, истекающий кровью, перебираться в больницу, откуда всю оставшуюся до выборов неделю давать интервью журналистам о злодеяниях Индинка. Я должен был, со своей стороны, кричать, что "народный герой" умирает, и устраивать массовые волнения возле областной администрации, требуя к ответу убийц.
- Значит, ты согласился? - проговорил я.
- У меня не было другого выхода. Когда я выслушал весь этот бред, я сказал Феодосьичу: "А знаешь, что я тебе отвечу?.. Давай!" И как, ты думаешь, он среагировал? Он жал мою руку, у него глаза заблестели. "Я рад, Илья! Я так и думал, что ты согласишься." Если бы я отказался, мы бы с ним в этот вечер виделись в последний раз... А это в наши планы не входит.
- Мы будем "играть" во всё это, или ты всерьёз под пулю подставишься? - прошептал я Илье на ухо.
- Безусловно, всерьёз. Это наш единственный шанс выиграть выборы. Или ты думаешь по-другому?..
Я ещё не успел ни о чём толком подумать. Новые "обстоятельства" ошеломили меня. Всё происходящее сверкнуло вдруг для меня какими-то новыми гранями. Но в то же время мною овладевал азарт, в сознании уже роились детали предстоящего "дела", я начинал просчитывать их.
- Васю Липицкого хорошо бы подставить, - неожиданно выдал я. (Тогдашнего депутата Госдумы Липицкого мы совсем не любили, к тому же он был в числе лидеров на Заельцовском округе).
Мы всё ещё сидели в кафе, в уголке. Константинов посмотрел на меня с деланным удивлением:
- И это всё, друг дорогой, что ты хотел мне сказать по этому поводу?
Мы посмотрели друг другу в глаза, и оба рассмеялись, как сумасшедшие.
Х Х Х
Началась подготовка к покушению. День за днём мы с Ильёй обдумывали детали, а пока занимались теми вопросами, которые уже были согласованы с Кибиревым. Илья направил письмо в новосибирское ФСБ - о том, что он получает анонимные угрозы и предупреждения о готовящемся покушении на него. Об этом же он заявил журналистам на очередной пресс-конференции. Через неделю был получен ответ ФСБ (от 6.12.95 г. за Љ 14/1/1 - 1508). Последняя строчка гласила: "Соответствующие меры нами приняты. Начальник Управления А.А.Миронов."
Последняя фраза обеспокоила. Как бы, действительно, не помешали они.
Затем мы купили бронежилет. Он до сих пор лежит у меня в шкафу. Это армейский "броник" самого высокого класса, какие были в свободной продаже в то время. Защитные характеристики: в упор "держит" пистолет Макарова, с пяти-семи метров ТТ, автомат Калашникова с 15 метров. Поскольку было с первых слов согласовано, что киллер будет пользоваться "Макаровым", "броник" казался надёжной защитой. Если, конечно, выстрелить в грудь, а не в лоб... Что касалось самого исполнения, Сергей Феодосьевич сразу нарисовал такую картину. Стрельба происходит при тусклом освещении, к тому же киллер вынужден торопиться, ему объективно некогда "выцеливать" в голову. Первый выстрел, шагов с четырёх, отбрасывает Константинова назад, голова запрокинута, поэтому вторая пуля попадает в плечо, но киллеру это толком не видно - он убегает. Это "официальная" картина событий. А на деле Илья ровно встаёт под первый выстрел, получает в бронежилет, затем снова выравнивается, отводит левую руку от тела, позволяя нацелено прострелить верхнюю часть предплечья. (Константинов сразу поставил условие, чтобы это была именно левая рука. Кибирев, поразмыслив немного, согласился).
Именно я должен был разработать детальный план, по часам и минутам. Следовало организовать "дело" просто и вместе с тем убедительно. Нельзя было стрелять где-то за городом, в тихом месте - пришлось бы аргументировать, что мы там с Ильёй делали, и, главное, туда бы не поехали в массе своей журналисты. Стрелять надо было применительно к нашей штаб-квартире на Маркса, которую лично посещали в последние полгода около 15 тысяч вкладчиков, которую знал город. Видеоряд с забрызганными кровью знакомыми ступеньками был бы художественным произведением прямого действия, с этим трудно было бы спорить. Даже если бы закрались подозрения у следственных органов, они бы долго не вышли наружу. Непосредственная эмоция в человечестве сильнее, чем любые догадки вооружённых фактами аналитиков.
Проблема была в том, что штаб-квартира ФНС и Движения вкладчиков находилась на четвёртом этаже. Стрелять надо было в подъезде, внизу. Иначе отход киллера (и заход) был бы долгим. Кибирев поставил условие, чтобы его человек ушёл почти незамеченным. (Константинов-то в любом случае должен был видеть его). За несколько дней я решил этот ребус. На всякий случай я заготовил два "запасных" варианта, рассчитанных на тот же вечер 10 декабря. Это было бы в воскресенье, ровно за неделю до выборов. А с утра в понедельник всероссийские и местные выпуски новостей должны были передать информацию о покушении на лидера патриотического движения, бывшего "лефортовского" узника. Сомнений в оперативности московских СМИ не было никаких. А новосибирские журналисты волей-неволей должны были эту информацию повторять. Тут бы и началась главная кибиревская программа...
Первоначально устанавливалось, что знать обо всём будут по два человека с каждой стороны: Кибирев и его исполнитель (он его не назвал), Константинов и я. Но мы с Ильёй решили немного иначе. Однажды поздно вечером мы сидели в квартире на Маркса втроём. С нами был Дмитрий Горбачёв, бывший журналист "Вечернего Новосибирска", который в сентябре 1995 вступил в нашу организацию. Заполночь мы вышли во двор (в квартире мы о "делах" в принципе не говорили), как бы за сигаретами. В середине тёмного заснеженного двора, удалившись от стен, Константинов "принял" Дмитрия в число заговорщиков. По всему получалось, что третий человек нам обязательно нужен. Начиная с технических мелочей: я не умел ставить уколы, вообще ничего не понимал в медицине. А Константинову могла потребоваться серьёзная первая помощь. Дмитрий всё это мог. Но главное было в том, что когда Илью увезут в больницу, я в одиночку не справлюсь со всем объёмом работы. Я и сам был слишком "засвечен", со мной в следующие горячие дни могло произойти, что угодно... Горбачёв был довольно ошеломлён нашими "новостями", но сразу же согласился. Разумеется, сомнений в его согласии у нас предварительно не было никаких.
От Кибирева Илья не стал этого скрывать. Сергей Феодосьевич немного повозмущался, но резонов с нашей стороны было достаточно. На следующей ночной встрече на пляже академгородка окончательный план был согласован.
В начале декабря Кибирев выделил несколько денег. Я получал их в одном из второстепенных офисов "Оптового рынка Сибири". Чаще всего деньги мне выдавал С. Это был человек лет 30-ти, спортивного телосложения, выше среднего роста. Отношения у нас были сугубо деловые, то есть практически никаких отношений не было. Но в этот раз он почему-то начал со мной разговаривать.
- А я из Москвы только приехал, - неожиданно сказал С.
- Что вдруг так? - спросил я из вежливости.
- Да так... тренировался серьёзно... - Он со значением посмотрел на меня. Почему-то ему захотелось, чтобы я понял.
Я ответил ему таким же значительным взглядом:
- Будем надеяться, всё будет в порядке?
- Вот и я о том говорю, - сказал он тихо.
Мне не показалось, что С. нервничает, скорее, он хотел для себя что-то проверить, поэтому и заговорил со мной. Всё это был бред с точки зрения нормального человека, и С., может быть, захотел убедиться, что он не один с ума сходит. Или он вообще не был уверен, что мы с Константиновым в курсе мероприятия. Не знаю, что было у него в голове, но для меня несомненно, что С. жил своим умом и до конца не доверял Кибиреву... Но обо всём этом я подумал потом.
А пока, в начале декабря, ударили морозы. До покушения оставалась неделя, до выборов две.
Х Х Х
В своей недавней политической жизни Илья Константинов видел и кровь подавленного восстания, и тюрьму, видел даже и Кремль (в существенном значении этого слова). Однажды к нему в Верховный Совет приехал Борис Немцов - бывший соратник по партии РХДД (Российское христианское демократическое движение, 1989-1993 гг.). Немцов был тогда губернатором бывшей Горьковской области, но её делами занимался формально, поручив управление знакомым комсомольцам и местным бандитам. В основном он проводил время в Москве, общался с Ельциным и его ближним окружением, претендуя делать "большую политику". И вот, он приехал к Илье, председателю правления Фронта национального спасения. Шёл август или сентябрь 93-го.
- Здравствуй, Илья.
- Здорово, друг дорогой, - откликнулся Константинов, как обычно. - Какими судьбами?
Немцов улыбался.
- Илья, я ведь к тебе с поручением. Мой разговор полностью согласован. Поехали сейчас к "бате"? Он тебя помнит, он всё простит и забудет, он ждёт тебя. Он прямо сейчас тебя ждёт. Он не обижается на тебя. Он так и сказал: какие его будут условия? Питер он тебе не даст, ты сам понимаешь, Питер - слишком большой. Но он даёт тебе Мурманск. Конечно, всю область. Он хоть сегодня подпишет указ о твоём назначении... Илья, Мур-р-рманск, - промурлыкал Немцов.
- А не пошёл бы ты, Борис, на х...? - так же гламурно, с удовольствием проговорил Константинов. - Иди, Боря, иди.
- Ну, ты пожалеешь об этом, - нахмурился Немцов. - Учти, это было к тебе последнее предложение.
- Мурманском не торгую, - ответил Илья.
(Или, может, он не сказал именно так, а просто подумал, - я пишу с его слов, как сам их тогда запомнил. Но по смыслу и характеру разговора дело было именно так).
...Мы ехали по городу на нашей "копейке". Дороги были не чищены, машины шли медленно, то и дело движение останавливалось. На светофорах возникали долгие "пробки", и много людей-пешеходов переходили улицу там и здесь, брели рядом с нами по заснеженному тротуару. Старики, молодняк, беднота и солидные граждане. Над всем центром Новосибирска навис этот унылый медленный фон.
- А ты никогда не думал, - вдруг проговорил Константинов, оборачиваясь с переднего сидения, - чего они все так боятся?
- Боятся? - переспросил я.
- Конечно, боятся. Ты разве не видишь?.. Вот, погляди вокруг. Они все боятся. Только я не понимаю, чего.
- А я думаю... - Хотел было я что-то сказать, но прервался, остановленный глубиной осознания. - Послушай, а правда, чего? Я тоже не понимаю! А ведь это самое главное, правда, Илья? Но как же понять, если их страх бессознательный, если его сформулировать невозможно?!..
- Вот-вот. Но мы от них этим существенно отличаемся. И Кибирев - такой же, как мы.
Однажды, незадолго до покушения, мы втроём в очередной раз "прокручивали" детали. Я вдруг сказал:
- Слушай, подумал сейчас. Если Феодосьич идёт на всё это, то ему гораздо дешевле было бы тебя просто убить. Это смело и радикально, а то сейчас много сложностей для него возникает. Он ведь не может верить всем нам.
Горбачёв хмыкнул: он давно думал о том же самом. Константинов посмеивался, пережидая, пока мы с Дмитрием обсуждаем эту версию между собой.
- Нет, не станет меня мочить Феодосьич, - заговорил он серьёзно. - Не выгодно это ему. Кто работать-то после выстрела будет?.. А главное, он не стал бы об этом со мной договариваться. Хотя, я уверен, он продумывал такой вариант.
Дима Горбачёв согласился, но тихо грустил. Ему всё казалось, что от Кибирева надо ждать чего-то подобного. Он таки убедил Константинова оставить предсмертное письмо. На всякий случай.
Мы готовили видео ролик. Расчёт был на то, что в последнюю предвыборную неделю, после покушения, появится возможность продвинуть его на телеканалы. Ролик получался самым простым: кадры из кинохроники обороны "Белого дома", наплывающее лицо (фотография) Ильи Константинова и наложенная на всё это песня "Чёрного Лукича". Горбачёв дружил с "Лукичём", и мы с Ильёй тоже полюбили его песни. У Константинова были прекрасные музыкальные данные - и голос, и слух. Однажды мы побывали у Кузьмина в гостях, он тоже бывал у нас на Маркса. Основной мотив его творчества удивительно совпадал с той атмосферой, в которой мы жили в ту прекрасную осень.
Константинов сам выбрал песню для ролика. "Лукич" обновил её аранжировку. Песня называется "Вечная страна". Она чрезвычайно теряет без музыки и голосовых рефренов солиста, но что тут поделаешь.